Страница:
После этого мы схватили старика. Один человек, которого мы позже убили, сказал нам, что старик знает о сокровище. Несметном сокровище, золоте, серебре, оружии. Своими собственными ушами слышал я это от него, я, Рантиди!
Старик, однако, не хотел говорить. Он посмел солгать нам, что не знает ничего. Тогда привязали мы его к дереву и копьями кололи его мягкие места. Когда мы стали опасаться, что отправится он в царство Иштар, мы сняли его с дерева и стали осторожно наносить увечья. После этого заговорил он!
Старик говорил так. Недалеко отсюда, под песком пустыни есть огромная усыпальница, такая же высокая и остроконечная, как те, что стоят на поверхности земли. Это могилы древних царей. Только эта могила спрятана под землей, а в остальном она имеет такую же форму и величину, как и стоящие на поверхности.
Мы только смеялись и снова стали колоть мягкие места старика. Тогда сказал он, что все правда, что он говорил. И если мы пощадим деревню, покажет нам дорогу туда. Я, Рантиди, тогда задумался, и думал я так. Старик все равно отправится в царство Иштар. С женщинами деревни мы управились, многих мужчин и детей мы убили. Золота, драгоценностей нет у них… Пойдем лучше туда, куда поведет старик.
Тогда по моему, Рантиди, приказу мы еще раз потешились в деревне и отправились в пустыню. Старика мы волокли на высушенной шкуре льва и уже не кололи его мягкие части. Тогда уже он говорил все, и я, полководец Рантиди, опасался, что, прежде чем мы найдем подземную могилу, он отправится в царство Иштар.
В друг старик сделал знак, и мы остановились. Старик показал вниз, на песок. Мы стали прыгать, сколько нас было, и услышали, что гудит под ногами земля. Тогда стали мы ковырять песок копьями, но не натыкались на твердое. Уже хотели мы совсем погубить старика, когда я, Рантиди, отдал приказ, чтобы копали еще глубже.
Я наблюдал, они копали. Когда глубина ямы стала в рост человека, один сполз и глубоко воткнул копье. И копье согнулось о спрятанный камень.
Тогда мы громко возликовали, и я тоже, Рантиди, полководец. Старик, хотя он уже был почти в царстве Иштар, рассказал, что пирамида открывается по волшебному слову и несметные сокровища явятся нам.
Когда мы потребовали от него этот сигнал, или волшебное слово, он сказал, что не знает его. По моему приказу мы стали колоть его мягкие места, но и тогда он не сказал ничего. Тогда Кочара подскочил к нему и убил его.
Страшным гневом воспылал я, я, Рантиди. Я дал приказ, чтобы бросили Кочару в яму и закопали. Тогда возник спор. Двоих убил я своей рукой, прочие стали за меня. Так одержал я победу над подземной каменной горой, я, полководец Рантиди!».
Хальворссон закончил чтение и в комнате на какое-то время воцарилась тишина. Нужно было собраться с мыслями.
– Что скажете на это? – спросил он погодя.
– Омерзительно.
– Еще бы, конечно. Но, черт возьми, чего вы ожидали от ассирийского наемника?
– Тем не менее.
– Конечно, согласен. А говорит ли это вам что-нибудь с точки зрения египтологии?
– Ровным счетом ничего. Но, во всяком случае, это сообщение основывается на реальных фактах. Ашшурбанапал действительно вторгся в Египет, и ассирийские войска действительно сжигали города.
– А подземная пирамида?
– Видите ли, мистер Хальворссон. Как бы это сказать? Для меня это второе сообщение не представляет интереса или почти не представляет. Дело в том, что я не нахожу здесь ничего, что указывало бы на какую-либо функцию подземной пирамиды. Точнее говоря, здесь отсутствует мотив обелиска. Осталась лишь усыпальница. А это неинтересно!
– Только для вас! Только для вас!
– Возможно.
– Меня же интересует процесс! Вы видели когда-нибудь более красивый процесс?
– Процесс? Что вы имеете в виду?
– Вот послушайте. Сначала была реальность, если можно так выразиться. Кто-то описал первоначальную функцию пирамиды. То есть, ее двойную функцию: обсерватория и сокровищница. Это и вы признали, не так ли?
– Да, признал.
– Итак, однажды была задана реальность или почти реальность. Потом проходит семьсот лет, и от реальности остается только сказка. Согласно ассирийскому источнику, осталась только функция сокровищницы, сочетающаяся с определенными волшебными элементами. Нужно произнести волшебное слово, и пирамида откроет свою тайну. Отсюда уже всего один миг до «Сезам, отворись!».
Я пожал плечами.
– Вы, вероятно, правы, мистер Хальворссон, но учтите, что эту историю ассирийская литература тоже могла просеять через свое собственное сито.
– В самом деле?
– По-моему, да. Абсолютно неправдоподобно, чтобы этот отъявленный негодяй по имени Рантиди сам написал это сочинение, на что вы, впрочем, уже намекнули. Очевидно, он рассказал кому-то о своих приключениях, и тот придал им литературную форму. А что он сам потом добавил, это только Иштар ведомо!
– Это сейчас и не главное, – отмахнулась рыжая борода. – Факты наверняка соответствуют действительности. Но все же я полагаю, что и для вас сочинение Рантиди должно что-то означать.
– И что бы это было?
– Оно подтверждает, что хеттская глиняная табличка – не подделка.
– Действительно, – сдался я со вздохом, – оно, бесспорно, подкрепляет предположение, что подземная пирамида существовала.
Хальворссон с улыбкой полез в карман и извлек еще бумагу.
– Посмотрите на это. Клянусь, что вы о таком и не слыхали.
– Что за…?
– Спустя еще несколько столетий на землях Египта появился новый завоеватель, Александр Македонский.
– Александр Великий.
– Вот именно. И в его свите был человек, который тщательно записывал все, что он пережил в чужом мире. По какой-то причуде он вел записи на папирусе, но по-гречески. И по словам моих знакомых – на таком безукоризненном греческом языке, что это, вне всякого сомнения, был его родной язык.
– Где нашли папирус?
– В Британском Музее.
– Как он туда попал?
– Это теперь невозможно установить. Точнее говоря, его подарил или продал музею некий полковник Карвер, служивший в Индии. Но как он попал к нему – загадка. Да этот папирус и не считают особой ценностью. И знаете, почему?
– Начинаю догадываться.
– Потому что он изобилует сказочными элементами, а следовательно, – по мнению экспертов– недостоверен.
Мой собеседник оперся локтями о стол и принялся читать:
«Я прилег на берегу моря и стал смотреть в воду, катившую ко мне свои волны. На слугу моего, видимо, тоже подействовали чары безбрежного моря, потому что я услышал позади себя сдавленные рыдания. Я почувствовал, что и у меня на глаза навертываются слезы и еще немного – и мы, рыдая, кинемся в объятья друг друга: господин и слуга.
Я знал, что мы оба думаем об одном и том же. Об Афинах, откуда занесло нас сюда по милости Юноши (так называет летописец Александра Великого. Примечание переводчика Рональда Буксмана).
Здесь, на чужом морском берегу, я проклинал свое аристократическое воспитание, благодаря которому достиг такого совершенства в литературном стиле, что по всем Афинам обо мне ходили небылицы. Я могу и здесь заниматься своей наукой. Но лучше бы я остался простым башмачником в какой-нибудь мастерской: тогда, по крайней мере, я дышал бы сладким воздухом родины вместо этого чужого, насыщенного песком воздуха.
Но, увы, видно, богами мне предначертана горькая судьба изгнанника. Даже и в том случае, когда я завоеватель, или, по крайней мере, таковым меня считают местные жители, те, кого войска Юноши поставили на колени. Если б они только знали, что я еще более жалок, чем самый последний египетский раб. Что пользы нам, что он побежден, если он у себя дома, и что пользы мне быть среди победителей, если вынужден я на чужой земле прожить лучшие дни своей молодости.
В глазах слуги моего стояли слезы, когда я показывал ему, откуда мы пришли сюда. Долго смотрели мы вдаль, на Афины, вернее, в том направлении, где осталась родная колыбель. Но только поднявшаяся над морем дымка мерцала перед нашим утомленным и скорбным взором.
Когда мы вернулись с берега моря. Юноша велел мне прийти к нему. Он был пьян, как обычно, и отдавал всем противоречившие друг другу приказы. Мне он сначала сказал, чтобы я записал обычаи здешних жителей, потом, неожиданно изменив свое намерение, поручил другому эту задачу, а мне приказал заняться пирамидами, местами захоронения фараонов.
Когда, наконец, он милостиво отпустил меня, то крикнул мне вслед, чтобы я не забыл и о неизвестных видах животных. Словно между животными Египта и фараонами есть какая-то связь. Возразить я, конечно, ничего не мог, ведь не раз уже случалось, что, будучи во хмелю от самосских вин, он метал копье в того, кто, по его мнению, проявлял неразумную строптивость.
А этого, разумеется, я хотел бы избежать.
Заниматься описанием животных не по душе мне, но что было делать. Я не стыжусь признаться, что боюсь их, ведь даже собак на афинских улицах я обходил дальней дорогой. Если видел какую-нибудь бродячую скотину, то переходил скорее на противоположную сторону. Так спокойнее.
Вместе со своим слугой и сопровождающими из египетской знати я пришел на берег реки, чтобы сделать записи о резвящихся и плещущихся в воде животных. Но когда увидел их, мне стало дурно, и я подумал, что лучше утоплюсь, чем буду заниматься такой бессмысленной и омерзительной для меня работой.
На наше общее счастье был там один военный, некто Ромост, кстати, кажется, сириец, который благодаря хорошим способностям к языкам настолько изучил греческий, что превзошел в нем не одного грека. Этот военный заметил мое удрученное состояние и то ли из сочувствия, то ли под действием предложенных ему десяти золотых согласился выполнить мою обязанность.
Написанный им текст я позднее выправил, хотя следует честно сказать, что мне не так много пришлось менять в нем. Я бы не удивился, если бы в скором времени он выбился в грамотеи при Юноше.
Я, во всяком случае, походатайствую за него, если как-нибудь застану Юношу трезвым.
Покинув берег реки, я с половиной своей свиты отправился к пирамидам; там мы расположились лагерем, и я, как было приказано, стал записывать пирамиды, в то время как воины делали замеры их по периметру, а мой слуга вычислял высоту.
Не буду докучать вам результатами измерений, я сделал их в виде приложения в канцелярию Юноши. Вместо этого я познакомлю вас с более интересными древними событиями, о каких даже до этого нигде не читал, а ведь по приказу Юноши и моего приемного отца я еще дома основательно изучал историю Египта.
Итак, слушайте внимательно!
Давным-давно, в эпоху золотого века, жил фараон, имя которого было Аменхотеп. Прошу вас не удивляться этим варварским именам, какими бы смешными они вам ни казались. Я был свидетелем того, как местные жители потешались над нашими именами. И хотя непривычное многократно смешнее, я предостерегаю от того, чтобы недооценивать другие народы. Взгляните только на пирамиды! Как можно смеяться над теми, кто сумел построить такое. И Юноша тоже… Даже пьяный он никогда не позволяет себе посмеяться над чужеземцами. Он хочет познать их обычаи и научиться у них всему, чему можно. Если ^ А только он не пил так много!
Вернемся к Аменхотепу. Рассказывают, что этот фараон стремился к величию, и ему было не по нраву, что он только считается господином своей страны, а истинная власть – в руках жрецов бога Солнца, Амона-Ра. К тому времени на земле Египта сильно возросло число храмов бога Солнца, и в каждом из них жило много жрецов, которые лишь тем и занимались, что прославляли Амона-Ра и сына его, фараона.
Как это обычно бывает, однажды сын Амона-Ра прозрел и понял что он не господин на собственном троне. Это, между прочим, я пишу не со слов людей из моей египетской свиты, но нет сомнения, что суть событий была именно такова. Жрецы оттеснили фараона и его приближенных от власти. Прошу простить мне банальность, но похоже на то, что Аменхотеп даже по нужде мог пойти только с соизволения главного жреца.
Смирился ли Аменхотеп со своим положением, на этот вопрос египетские вельможи не могли дать ответа. Я же думаю, что вряд ли. Ведь говорят, что нельзя плевать против ветра Коринфа, который дует с Геллеспонта, – в лицо тебе попадет твоя собственная слюна, а будешь облегчаться – замочишь сандалии.
Так, возможно, было и с Аменхотепом. Не мог он взбунтоваться против жрецов, потому что их поддерживала и армия.
Тогда, по словам моих рассказчиков, случилось нечто неожиданное. Четверо жрецов стали на сторону фараона. Никто не знал, откуда они появились. По мнению одних, они были обитателями мемфисского святилища, другие полагали, что они прибыли из Фив, Ливии или от истоков Хапи. Словом, никому не известно было, кто послал их.
Имена этих четверых мужей сохранились на древних папирусах. Я не встречал этих папирусов, но как утверждал один из моих рассказчиков, еще отец его отца видел их. Согласно папирусам, имена четырех мужей были: Рут, Иму, Map и Дему; имена, впрочем, не такие, какие обычно дают жителям земли Египта.
Эти четверо мужей появились таинственным и загадочным образом, что дало повод для многочисленных кривотолков. Многие говорили, что прибыли они на землю в колеснице Гелиоса, хотя такое объяснение могло возникнуть лишь позднее – ведь в древнейшие времена жители Египта строили рядом с пирамидами корабли, потому что, по их вере, душа фараона переправляется по небесным водам в солнечной ладье. Именно поэтому неверно, пожалуй, говорить о колеснице Гелиоса вместо ладьи Солнца. Известно, что Гелиос в наших краях ездит на колеснице, а не в ладье. Это тоже важное различие между нашей и их верой.
Рассказывали и так, что эти четыре мужа – четыре сына бога Ра, которые пришли, чтобы спасти своего брата, фараона Аменхотепа.
Я знаю, что история эта немного сумбурна. От кого, собственно, нужно было спасать фараона, как не от жрецов Солнца, его собственного отца? А это – глубокое противоречие. Но я спрашиваю вас, разве не случалось и в других странах, что жрецы того или иного бога настолько наглели, что богу самому приходилось изгонять их. Напомню лишь о почитателях Диониса… Не правда ли? Итак, и здесь могло произойти подобное.
Что случилось потом, не совсем ясно. Известно только, что Аменхотеп прогнал жрецов и вместе с четырьмя чужаками провозгласил нового бога. Имя этого бога было Атон, и он продолжал оставаться старым богом Солнца, но под другим именем.
Я спрашиваю у вас, ну, не отличная ли идея? Я даже рассмеялся, когда мои спутники рассказали эту историю. Ведь как иначе можно было избавиться от жрецов, если не таким способом, – сказать, будто тот бог, которому они служили, отныне не существует. Так жрецы Амона-Ра остались с носом, без своего бога.
Власть снова оказалась в руках фараона, а те четверо помогали ему. Жрецы же Амона-Ра затаились, лелея ненависть в своих сердцах.
Потом случилось еще нечто. Те четверо, божьи сыны, поспорили из-за чего-то, и Иму убил Мара. Похоронили Мара в усыпальнице, но прежде набальзамировали и сделали из него мумию. Затем смерть настигла Дему, вскоре умер и Рут. И Иму больше никогда не поднимался в небо на солнечном корабле и служил фараону.
Когда умер и Иму, пришел конец власти фараона, который тогда уже не называл себя Аменхотепом, а в честь нового бога принял имя Эхнатон. Лучше бы он не делал этого.
После смерти Иму скончался и он, и сын его – Тутанхамон – вернулся к вере Амона-Ра. Новых жрецов изгнали, а старые возвратились. Все вернулось на круги своя.
Говорят, что долго искали тела четырех мужей, чтобы сбросить их в реку, но не нашли. Рассказывают что-то о спрятанной под землей пирамиде, но мой просвещенный ум отвергает такие нелепицы. Тот, что смешивает сказку с историей, совершает большую ошибку!
При новом фараоне однажды случайно обнаружили мумию Иму или кого-то другого из главных жрецов. В безмерной ярости жрецы Амона хотели бросить мумию в реку и уже наполовину содрали с нее полотно, когда фараон запретил ее трогать. Похоже, что власть нового фараона была сильнее, чем прежде у его отца.
Мумия лежала, уже изрядно ободранная, и жрецы в изумлении сгрудились вокруг нее. Кости Иму (может быть, это был кто-то другой, но мы будем называть его так!), оказалось, были не такими, как у нормального человека. Посмотрим по порядку: голова его в целом была такой же, как и у других людей, но макушка была плоской, плоским же был и затылок. Это больше походило на куб, чем на человеческую голову. Черты лица были тонкие, а объем мозга меньше, чем у нас, Руки у него были длинные, а ноги короткие. Но самым удивительным было то, что ребра его, которые обнажились, когда с мумии сорвали погребальные пелены, были совсем не такими, как у обычного смертного. Они образовывали грудную клетку, располагаясь не только по горизонтали, но и по вертикали.
Я тогда высказал сомнения в правдоподобности этого, хотя не следовало бы. Я спрашиваю у вас, имеем ли мы право сомневаться в том, чего не знаем?
Приведу и пример. Знаете ли вы, какие странные племена повстречал герой Одиссей во время своих странствий? Уверены ли, что Троя пала? Вспомните только Полифема. У него был один глаз посередине лба. А Пан и прочие?
Признаюсь, я тоже сомневался. Вплоть до тех пор, пока однажды мне не показали мумию Иму (?).
На этом я не буду останавливаться подробно, потому что при виде мертвых в душе моей поднимается буря. Я попросту не могу примириться со смертью.
Нет и нет.
А Иму я видел. Видел его голову, руки, пальцы и ребра. И все было таким, как мне описали. Он был сыном Ра, без сомнения.
Подземную же пирамиду я не видел. Говорят, она открывается по волшебному слову, и тот, кто войдет в нее, может взять, что захочет, из сваленных в груды сокровищ.
А мне не нужны сокровища. Мне нужен воздух родины и чистая родниковая вода. Если не попаду вскорости домой, умру…!»
Хальворссон запихал бумагу в карман, негромко бормоча в бороду:
– Когда я читаю это, становится мне как-то грустно… Умели же писать эти греки! И человечности в них было больше, чем в нас.
Меня же в этот момент занимало другое.
– Это источник нового типа, – сказал я с беспокойством. – Он основывается не на хеттском описании.
– Вот именно. И из него тоже видно, насколько распространена была в Египте легенда о подземной пирамиде. Но где здесь хоть слово об обсерватории!
– Однако упоминается солнечный корабль.
– Только никак не в смысле обсерватории или обелиска.
– Что скажете по поводу четырех сынов бога?
– Понятия не имею. Может быть, и это всего лишь сказка. Даже наверняка так! Вы еще помните сказки своего детства?
– Да-а, – ответил я неуверенно.
– Тогда вы, конечно, помните и «чудесных товарищей».
– «Чудесных товарищей»?
– То есть спутников, обладающих сверхъестественными способностями. Так их называет фольклористика.
– Ну, честно признаться…
– Конечно же, помните – Вернидуб, Вернигора, Выпейморе и прочие.
– А, ну это другое дело! Понятно, помню.
– Я подозреваю, здесь идет речь о чем-то подобном. Чудесные спутники-помощники… Фантастика!
– Что же в этом фантастичного?
– Разве вы не видите? Ох, уж эти мне трезво мыслящие кабинетные ученые! Не перестаю удивляться!
Его энтузиазм начинал действовать мне на нервы. Я сделал над собой усилие, позволил ему выкричаться, и когда мне показалось, что он вот-вот выдохнется, прервал его вдохновенный монолог:
– Все-таки, вы, может быть, просветите меня? Хотя и вправду возможно, что я ограниченный и к тому же кабинетный ученый.
Хальворссон примирительно положил мне на плечо руку.
– Не будем лезть в бутылку. Но я просто не в состоянии переварить все это. Может быть, рождается сейчас самое великое открытие в фольклористике со времен братьев Гримм, а вы сидите тут и ничего не понимаете. Послушайте, добрый человек…
Я проглотил ком в горле, но ничего не сказал. Он тряхнул своей рыжей бородой, и я вдруг вспомнил об Эрике Рыжем, который открыл Исландию, или Америку, или что там еще. Может быть, и в самом деле он тоже вот сейчас сделал открытие. А я, действительно, сижу себе, непонимающе глядя на него…
Я выдавил на лице улыбку, но вряд ли стал казаться от этого умнее. Хотя Хальворссон, видимо, думал иначе, потому что страстно продолжал:
– Во-первых, возьмем пирамиду, У сказки об Ал ад-дине есть реальная основа. Открывающаяся подземная пирамида. Потому что она когда-то существовала, это как бог свят! Незачем так смотреть на меня, я знаю, что она существовала! Это был обелиск или календарь, либо обсерватория или сокровищница. И потом произошла фольклоризация этой действительности: из нее родилась сказка. Таким образом, я открыл некий процесс рождения сказки. Есть здесь и сверхъестественные спутники-помощники. Неужели вы не понимаете? Даже образ их отличается от человеческого. Вспомните только описание этого грека. Ребра у мумии располагаются и по вертикали, и голова у него ненормальная. Как избыточные кости у шаманов!
– Как – что? – спросил я тупо.
– Избыточные кости у шаманов. Вы не знали, что у шаманов костей больше, чем у остальных людей?
– В самом деле?
– Дудки! Но такая о них ходит молва. Чтобы еще и этим подтвердить их сверхчеловеческую силу У них даже костей больше, чем у людей, благословенных или проклятых обычными способностями.
– Вы полагаете, что с ребрами помощников Эхнатона дело обстоит так же, как с избыточными костями шаманов?
– Все меньше сомневаюсь в этом. Может быть, мне удастся выяснить истоки еще одной сказки.
– Гм…
– Скажу вам кое-что еще. Знаете, откуда, по мнению ученых, пошли сказки?
– В общих чертах. Я знаком с теорией Бенфея, согласно которой родиной сказок является Индия. По крайней мере, большинства сказок.
– Вот именно. А я говорю – нет! Я докажу вам, что сказки родились именно в Египте, во времена фараонов! И думаю, что я на верном пути.
Не успел я открыть рот, чтобы что-нибудь сказать, как он выхватил из одного из своих многочисленных карманов еще несколько листков бумаги и помахал ими У меня перед носом.
– Клянусь, это последние. Больше у меня нет источников. Но это конец процесса) Обязательно послушайте!
И прежде чем я как-то откликнулся, он быстро начал читать:
«В году 241 – м после бегства Пророка султан Ибн Хамид, который, впрочем, был любимцем Аллаха, стал жертвой козней своих родичей и был вынужден покинуть свои тучные земли, журчащие водой оросительные каналы и с горсткой преданных ему людей ушел в пустыню. Если бы не сделал он так, не миновать бы ему жестокой смерти, уготованной коварными родичами.
Но был Ибн Хамид избранником Пророка, недаром велел он построить Мечеть в честь калифа Омара; поэтому удалось ему вырваться из когтей своих гнусных родичей, и отправился он через пустыню с немногими своими спутниками, среди которых были его придворный казначей и один необыкновенно отважный человек по имени просто Абу Рашид.
Долгое время провел султан в пустыне, питаясь тем, чем угощали его проходящие мимо странники и погонщики верблюдов: пил сырую верблюжью кровь, когда мучила его жажда, и ел, преодолевая отвращение, гадов, выползавших на песчаные холмы под палящие лучи солнца.
Но Ибн Хамид верил в Пророка, ибо знал он, что добро вознаграждается, а зло постигает кара. Однако проходили годы, а злые родичи беспрепятственно пользовались присвоенными богатствами Ибн Хам и да.
Случилось однажды, что налетел самум в те места в пустыне, где султан расположился лагерем с немногочисленными своими преданными людьми. Вы, не знающие, что такое самум, или знающие о нем понаслышке, не можете представить себе, какие ужасы испытали султан и его свита. Небо потемнело, и буря, неся с собой песок, обрушилась на них с жутким завыванием, словно тысячи и тысячи голодных львов искали себе добычу.
Говорят, что самум приходит из самого ада. На спине у него сидят злые джинны, освободившиеся из той темницы, где запер их царь Соломон, властелин демонов и духов. Говорят также, что один раз в тысячу лет печать Соломона ломается на несколько мгновений; дверь открывается, и несколько демонов выходят на свободу. Может быть, это они гонят самум перед собой.
На султана Ибн Хам и да и его свиту обрушилась свирепая буря. Они заставили своих верблюдов лечь на песок, легли сами, прижавшись к животным и закутав головы платками. Так, без еды и питья, пережидали они бурю, бушевавшую ровно три дня и три ночи.
Когда уже утром путники очнулись от своего кошмарного сна, в пустыне стояла мертвая тишина. Буря, которая пришла неожиданно, так же внезапно и ушла. Не осталось после нее ничего, кроме холмов песка, похожих на морские волны.
Вернее, не совсем так. Осталось еще что-то, но султан и его свита тогда еще этого не заметили.
Путники поднялись, освободили верблюдов из песчаного плена и прочистили свои уши, носы и рты от набившегося в них мелкого песка. Затем, обратившись к Мекке, упали на колени и вознесли хвалу Аллаху, что спас их от гибели. Султан принял помощь Аллаха и Пророка за добрый знак и подумал о том, что недалеко, может быть, то время, когда изгонит он захватчиков и вернет себе трон своих предков.
Они молились истово, но все же услышали, что неподалеку от них кто-то взывает о помощи. Сначала они решили, что это джинны забавляются, завораживая их, чтобы отвлечь от молитвы. Но когда крики о помощи стали раздаваться все чаще, они перестали молиться и взобрались на песчаный холм повыше. И сразу же увидели, кто кричит.
Старик, однако, не хотел говорить. Он посмел солгать нам, что не знает ничего. Тогда привязали мы его к дереву и копьями кололи его мягкие места. Когда мы стали опасаться, что отправится он в царство Иштар, мы сняли его с дерева и стали осторожно наносить увечья. После этого заговорил он!
Старик говорил так. Недалеко отсюда, под песком пустыни есть огромная усыпальница, такая же высокая и остроконечная, как те, что стоят на поверхности земли. Это могилы древних царей. Только эта могила спрятана под землей, а в остальном она имеет такую же форму и величину, как и стоящие на поверхности.
Мы только смеялись и снова стали колоть мягкие места старика. Тогда сказал он, что все правда, что он говорил. И если мы пощадим деревню, покажет нам дорогу туда. Я, Рантиди, тогда задумался, и думал я так. Старик все равно отправится в царство Иштар. С женщинами деревни мы управились, многих мужчин и детей мы убили. Золота, драгоценностей нет у них… Пойдем лучше туда, куда поведет старик.
Тогда по моему, Рантиди, приказу мы еще раз потешились в деревне и отправились в пустыню. Старика мы волокли на высушенной шкуре льва и уже не кололи его мягкие части. Тогда уже он говорил все, и я, полководец Рантиди, опасался, что, прежде чем мы найдем подземную могилу, он отправится в царство Иштар.
В друг старик сделал знак, и мы остановились. Старик показал вниз, на песок. Мы стали прыгать, сколько нас было, и услышали, что гудит под ногами земля. Тогда стали мы ковырять песок копьями, но не натыкались на твердое. Уже хотели мы совсем погубить старика, когда я, Рантиди, отдал приказ, чтобы копали еще глубже.
Я наблюдал, они копали. Когда глубина ямы стала в рост человека, один сполз и глубоко воткнул копье. И копье согнулось о спрятанный камень.
Тогда мы громко возликовали, и я тоже, Рантиди, полководец. Старик, хотя он уже был почти в царстве Иштар, рассказал, что пирамида открывается по волшебному слову и несметные сокровища явятся нам.
Когда мы потребовали от него этот сигнал, или волшебное слово, он сказал, что не знает его. По моему приказу мы стали колоть его мягкие места, но и тогда он не сказал ничего. Тогда Кочара подскочил к нему и убил его.
Страшным гневом воспылал я, я, Рантиди. Я дал приказ, чтобы бросили Кочару в яму и закопали. Тогда возник спор. Двоих убил я своей рукой, прочие стали за меня. Так одержал я победу над подземной каменной горой, я, полководец Рантиди!».
Хальворссон закончил чтение и в комнате на какое-то время воцарилась тишина. Нужно было собраться с мыслями.
– Что скажете на это? – спросил он погодя.
– Омерзительно.
– Еще бы, конечно. Но, черт возьми, чего вы ожидали от ассирийского наемника?
– Тем не менее.
– Конечно, согласен. А говорит ли это вам что-нибудь с точки зрения египтологии?
– Ровным счетом ничего. Но, во всяком случае, это сообщение основывается на реальных фактах. Ашшурбанапал действительно вторгся в Египет, и ассирийские войска действительно сжигали города.
– А подземная пирамида?
– Видите ли, мистер Хальворссон. Как бы это сказать? Для меня это второе сообщение не представляет интереса или почти не представляет. Дело в том, что я не нахожу здесь ничего, что указывало бы на какую-либо функцию подземной пирамиды. Точнее говоря, здесь отсутствует мотив обелиска. Осталась лишь усыпальница. А это неинтересно!
– Только для вас! Только для вас!
– Возможно.
– Меня же интересует процесс! Вы видели когда-нибудь более красивый процесс?
– Процесс? Что вы имеете в виду?
– Вот послушайте. Сначала была реальность, если можно так выразиться. Кто-то описал первоначальную функцию пирамиды. То есть, ее двойную функцию: обсерватория и сокровищница. Это и вы признали, не так ли?
– Да, признал.
– Итак, однажды была задана реальность или почти реальность. Потом проходит семьсот лет, и от реальности остается только сказка. Согласно ассирийскому источнику, осталась только функция сокровищницы, сочетающаяся с определенными волшебными элементами. Нужно произнести волшебное слово, и пирамида откроет свою тайну. Отсюда уже всего один миг до «Сезам, отворись!».
Я пожал плечами.
– Вы, вероятно, правы, мистер Хальворссон, но учтите, что эту историю ассирийская литература тоже могла просеять через свое собственное сито.
– В самом деле?
– По-моему, да. Абсолютно неправдоподобно, чтобы этот отъявленный негодяй по имени Рантиди сам написал это сочинение, на что вы, впрочем, уже намекнули. Очевидно, он рассказал кому-то о своих приключениях, и тот придал им литературную форму. А что он сам потом добавил, это только Иштар ведомо!
– Это сейчас и не главное, – отмахнулась рыжая борода. – Факты наверняка соответствуют действительности. Но все же я полагаю, что и для вас сочинение Рантиди должно что-то означать.
– И что бы это было?
– Оно подтверждает, что хеттская глиняная табличка – не подделка.
– Действительно, – сдался я со вздохом, – оно, бесспорно, подкрепляет предположение, что подземная пирамида существовала.
Хальворссон с улыбкой полез в карман и извлек еще бумагу.
– Посмотрите на это. Клянусь, что вы о таком и не слыхали.
– Что за…?
– Спустя еще несколько столетий на землях Египта появился новый завоеватель, Александр Македонский.
– Александр Великий.
– Вот именно. И в его свите был человек, который тщательно записывал все, что он пережил в чужом мире. По какой-то причуде он вел записи на папирусе, но по-гречески. И по словам моих знакомых – на таком безукоризненном греческом языке, что это, вне всякого сомнения, был его родной язык.
– Где нашли папирус?
– В Британском Музее.
– Как он туда попал?
– Это теперь невозможно установить. Точнее говоря, его подарил или продал музею некий полковник Карвер, служивший в Индии. Но как он попал к нему – загадка. Да этот папирус и не считают особой ценностью. И знаете, почему?
– Начинаю догадываться.
– Потому что он изобилует сказочными элементами, а следовательно, – по мнению экспертов– недостоверен.
Мой собеседник оперся локтями о стол и принялся читать:
«Я прилег на берегу моря и стал смотреть в воду, катившую ко мне свои волны. На слугу моего, видимо, тоже подействовали чары безбрежного моря, потому что я услышал позади себя сдавленные рыдания. Я почувствовал, что и у меня на глаза навертываются слезы и еще немного – и мы, рыдая, кинемся в объятья друг друга: господин и слуга.
Я знал, что мы оба думаем об одном и том же. Об Афинах, откуда занесло нас сюда по милости Юноши (так называет летописец Александра Великого. Примечание переводчика Рональда Буксмана).
Здесь, на чужом морском берегу, я проклинал свое аристократическое воспитание, благодаря которому достиг такого совершенства в литературном стиле, что по всем Афинам обо мне ходили небылицы. Я могу и здесь заниматься своей наукой. Но лучше бы я остался простым башмачником в какой-нибудь мастерской: тогда, по крайней мере, я дышал бы сладким воздухом родины вместо этого чужого, насыщенного песком воздуха.
Но, увы, видно, богами мне предначертана горькая судьба изгнанника. Даже и в том случае, когда я завоеватель, или, по крайней мере, таковым меня считают местные жители, те, кого войска Юноши поставили на колени. Если б они только знали, что я еще более жалок, чем самый последний египетский раб. Что пользы нам, что он побежден, если он у себя дома, и что пользы мне быть среди победителей, если вынужден я на чужой земле прожить лучшие дни своей молодости.
В глазах слуги моего стояли слезы, когда я показывал ему, откуда мы пришли сюда. Долго смотрели мы вдаль, на Афины, вернее, в том направлении, где осталась родная колыбель. Но только поднявшаяся над морем дымка мерцала перед нашим утомленным и скорбным взором.
Когда мы вернулись с берега моря. Юноша велел мне прийти к нему. Он был пьян, как обычно, и отдавал всем противоречившие друг другу приказы. Мне он сначала сказал, чтобы я записал обычаи здешних жителей, потом, неожиданно изменив свое намерение, поручил другому эту задачу, а мне приказал заняться пирамидами, местами захоронения фараонов.
Когда, наконец, он милостиво отпустил меня, то крикнул мне вслед, чтобы я не забыл и о неизвестных видах животных. Словно между животными Египта и фараонами есть какая-то связь. Возразить я, конечно, ничего не мог, ведь не раз уже случалось, что, будучи во хмелю от самосских вин, он метал копье в того, кто, по его мнению, проявлял неразумную строптивость.
А этого, разумеется, я хотел бы избежать.
Заниматься описанием животных не по душе мне, но что было делать. Я не стыжусь признаться, что боюсь их, ведь даже собак на афинских улицах я обходил дальней дорогой. Если видел какую-нибудь бродячую скотину, то переходил скорее на противоположную сторону. Так спокойнее.
Вместе со своим слугой и сопровождающими из египетской знати я пришел на берег реки, чтобы сделать записи о резвящихся и плещущихся в воде животных. Но когда увидел их, мне стало дурно, и я подумал, что лучше утоплюсь, чем буду заниматься такой бессмысленной и омерзительной для меня работой.
На наше общее счастье был там один военный, некто Ромост, кстати, кажется, сириец, который благодаря хорошим способностям к языкам настолько изучил греческий, что превзошел в нем не одного грека. Этот военный заметил мое удрученное состояние и то ли из сочувствия, то ли под действием предложенных ему десяти золотых согласился выполнить мою обязанность.
Написанный им текст я позднее выправил, хотя следует честно сказать, что мне не так много пришлось менять в нем. Я бы не удивился, если бы в скором времени он выбился в грамотеи при Юноше.
Я, во всяком случае, походатайствую за него, если как-нибудь застану Юношу трезвым.
Покинув берег реки, я с половиной своей свиты отправился к пирамидам; там мы расположились лагерем, и я, как было приказано, стал записывать пирамиды, в то время как воины делали замеры их по периметру, а мой слуга вычислял высоту.
Не буду докучать вам результатами измерений, я сделал их в виде приложения в канцелярию Юноши. Вместо этого я познакомлю вас с более интересными древними событиями, о каких даже до этого нигде не читал, а ведь по приказу Юноши и моего приемного отца я еще дома основательно изучал историю Египта.
Итак, слушайте внимательно!
Давным-давно, в эпоху золотого века, жил фараон, имя которого было Аменхотеп. Прошу вас не удивляться этим варварским именам, какими бы смешными они вам ни казались. Я был свидетелем того, как местные жители потешались над нашими именами. И хотя непривычное многократно смешнее, я предостерегаю от того, чтобы недооценивать другие народы. Взгляните только на пирамиды! Как можно смеяться над теми, кто сумел построить такое. И Юноша тоже… Даже пьяный он никогда не позволяет себе посмеяться над чужеземцами. Он хочет познать их обычаи и научиться у них всему, чему можно. Если ^ А только он не пил так много!
Вернемся к Аменхотепу. Рассказывают, что этот фараон стремился к величию, и ему было не по нраву, что он только считается господином своей страны, а истинная власть – в руках жрецов бога Солнца, Амона-Ра. К тому времени на земле Египта сильно возросло число храмов бога Солнца, и в каждом из них жило много жрецов, которые лишь тем и занимались, что прославляли Амона-Ра и сына его, фараона.
Как это обычно бывает, однажды сын Амона-Ра прозрел и понял что он не господин на собственном троне. Это, между прочим, я пишу не со слов людей из моей египетской свиты, но нет сомнения, что суть событий была именно такова. Жрецы оттеснили фараона и его приближенных от власти. Прошу простить мне банальность, но похоже на то, что Аменхотеп даже по нужде мог пойти только с соизволения главного жреца.
Смирился ли Аменхотеп со своим положением, на этот вопрос египетские вельможи не могли дать ответа. Я же думаю, что вряд ли. Ведь говорят, что нельзя плевать против ветра Коринфа, который дует с Геллеспонта, – в лицо тебе попадет твоя собственная слюна, а будешь облегчаться – замочишь сандалии.
Так, возможно, было и с Аменхотепом. Не мог он взбунтоваться против жрецов, потому что их поддерживала и армия.
Тогда, по словам моих рассказчиков, случилось нечто неожиданное. Четверо жрецов стали на сторону фараона. Никто не знал, откуда они появились. По мнению одних, они были обитателями мемфисского святилища, другие полагали, что они прибыли из Фив, Ливии или от истоков Хапи. Словом, никому не известно было, кто послал их.
Имена этих четверых мужей сохранились на древних папирусах. Я не встречал этих папирусов, но как утверждал один из моих рассказчиков, еще отец его отца видел их. Согласно папирусам, имена четырех мужей были: Рут, Иму, Map и Дему; имена, впрочем, не такие, какие обычно дают жителям земли Египта.
Эти четверо мужей появились таинственным и загадочным образом, что дало повод для многочисленных кривотолков. Многие говорили, что прибыли они на землю в колеснице Гелиоса, хотя такое объяснение могло возникнуть лишь позднее – ведь в древнейшие времена жители Египта строили рядом с пирамидами корабли, потому что, по их вере, душа фараона переправляется по небесным водам в солнечной ладье. Именно поэтому неверно, пожалуй, говорить о колеснице Гелиоса вместо ладьи Солнца. Известно, что Гелиос в наших краях ездит на колеснице, а не в ладье. Это тоже важное различие между нашей и их верой.
Рассказывали и так, что эти четыре мужа – четыре сына бога Ра, которые пришли, чтобы спасти своего брата, фараона Аменхотепа.
Я знаю, что история эта немного сумбурна. От кого, собственно, нужно было спасать фараона, как не от жрецов Солнца, его собственного отца? А это – глубокое противоречие. Но я спрашиваю вас, разве не случалось и в других странах, что жрецы того или иного бога настолько наглели, что богу самому приходилось изгонять их. Напомню лишь о почитателях Диониса… Не правда ли? Итак, и здесь могло произойти подобное.
Что случилось потом, не совсем ясно. Известно только, что Аменхотеп прогнал жрецов и вместе с четырьмя чужаками провозгласил нового бога. Имя этого бога было Атон, и он продолжал оставаться старым богом Солнца, но под другим именем.
Я спрашиваю у вас, ну, не отличная ли идея? Я даже рассмеялся, когда мои спутники рассказали эту историю. Ведь как иначе можно было избавиться от жрецов, если не таким способом, – сказать, будто тот бог, которому они служили, отныне не существует. Так жрецы Амона-Ра остались с носом, без своего бога.
Власть снова оказалась в руках фараона, а те четверо помогали ему. Жрецы же Амона-Ра затаились, лелея ненависть в своих сердцах.
Потом случилось еще нечто. Те четверо, божьи сыны, поспорили из-за чего-то, и Иму убил Мара. Похоронили Мара в усыпальнице, но прежде набальзамировали и сделали из него мумию. Затем смерть настигла Дему, вскоре умер и Рут. И Иму больше никогда не поднимался в небо на солнечном корабле и служил фараону.
Когда умер и Иму, пришел конец власти фараона, который тогда уже не называл себя Аменхотепом, а в честь нового бога принял имя Эхнатон. Лучше бы он не делал этого.
После смерти Иму скончался и он, и сын его – Тутанхамон – вернулся к вере Амона-Ра. Новых жрецов изгнали, а старые возвратились. Все вернулось на круги своя.
Говорят, что долго искали тела четырех мужей, чтобы сбросить их в реку, но не нашли. Рассказывают что-то о спрятанной под землей пирамиде, но мой просвещенный ум отвергает такие нелепицы. Тот, что смешивает сказку с историей, совершает большую ошибку!
При новом фараоне однажды случайно обнаружили мумию Иму или кого-то другого из главных жрецов. В безмерной ярости жрецы Амона хотели бросить мумию в реку и уже наполовину содрали с нее полотно, когда фараон запретил ее трогать. Похоже, что власть нового фараона была сильнее, чем прежде у его отца.
Мумия лежала, уже изрядно ободранная, и жрецы в изумлении сгрудились вокруг нее. Кости Иму (может быть, это был кто-то другой, но мы будем называть его так!), оказалось, были не такими, как у нормального человека. Посмотрим по порядку: голова его в целом была такой же, как и у других людей, но макушка была плоской, плоским же был и затылок. Это больше походило на куб, чем на человеческую голову. Черты лица были тонкие, а объем мозга меньше, чем у нас, Руки у него были длинные, а ноги короткие. Но самым удивительным было то, что ребра его, которые обнажились, когда с мумии сорвали погребальные пелены, были совсем не такими, как у обычного смертного. Они образовывали грудную клетку, располагаясь не только по горизонтали, но и по вертикали.
Я тогда высказал сомнения в правдоподобности этого, хотя не следовало бы. Я спрашиваю у вас, имеем ли мы право сомневаться в том, чего не знаем?
Приведу и пример. Знаете ли вы, какие странные племена повстречал герой Одиссей во время своих странствий? Уверены ли, что Троя пала? Вспомните только Полифема. У него был один глаз посередине лба. А Пан и прочие?
Признаюсь, я тоже сомневался. Вплоть до тех пор, пока однажды мне не показали мумию Иму (?).
На этом я не буду останавливаться подробно, потому что при виде мертвых в душе моей поднимается буря. Я попросту не могу примириться со смертью.
Нет и нет.
А Иму я видел. Видел его голову, руки, пальцы и ребра. И все было таким, как мне описали. Он был сыном Ра, без сомнения.
Подземную же пирамиду я не видел. Говорят, она открывается по волшебному слову, и тот, кто войдет в нее, может взять, что захочет, из сваленных в груды сокровищ.
А мне не нужны сокровища. Мне нужен воздух родины и чистая родниковая вода. Если не попаду вскорости домой, умру…!»
Хальворссон запихал бумагу в карман, негромко бормоча в бороду:
– Когда я читаю это, становится мне как-то грустно… Умели же писать эти греки! И человечности в них было больше, чем в нас.
Меня же в этот момент занимало другое.
– Это источник нового типа, – сказал я с беспокойством. – Он основывается не на хеттском описании.
– Вот именно. И из него тоже видно, насколько распространена была в Египте легенда о подземной пирамиде. Но где здесь хоть слово об обсерватории!
– Однако упоминается солнечный корабль.
– Только никак не в смысле обсерватории или обелиска.
– Что скажете по поводу четырех сынов бога?
– Понятия не имею. Может быть, и это всего лишь сказка. Даже наверняка так! Вы еще помните сказки своего детства?
– Да-а, – ответил я неуверенно.
– Тогда вы, конечно, помните и «чудесных товарищей».
– «Чудесных товарищей»?
– То есть спутников, обладающих сверхъестественными способностями. Так их называет фольклористика.
– Ну, честно признаться…
– Конечно же, помните – Вернидуб, Вернигора, Выпейморе и прочие.
– А, ну это другое дело! Понятно, помню.
– Я подозреваю, здесь идет речь о чем-то подобном. Чудесные спутники-помощники… Фантастика!
– Что же в этом фантастичного?
– Разве вы не видите? Ох, уж эти мне трезво мыслящие кабинетные ученые! Не перестаю удивляться!
Его энтузиазм начинал действовать мне на нервы. Я сделал над собой усилие, позволил ему выкричаться, и когда мне показалось, что он вот-вот выдохнется, прервал его вдохновенный монолог:
– Все-таки, вы, может быть, просветите меня? Хотя и вправду возможно, что я ограниченный и к тому же кабинетный ученый.
Хальворссон примирительно положил мне на плечо руку.
– Не будем лезть в бутылку. Но я просто не в состоянии переварить все это. Может быть, рождается сейчас самое великое открытие в фольклористике со времен братьев Гримм, а вы сидите тут и ничего не понимаете. Послушайте, добрый человек…
Я проглотил ком в горле, но ничего не сказал. Он тряхнул своей рыжей бородой, и я вдруг вспомнил об Эрике Рыжем, который открыл Исландию, или Америку, или что там еще. Может быть, и в самом деле он тоже вот сейчас сделал открытие. А я, действительно, сижу себе, непонимающе глядя на него…
Я выдавил на лице улыбку, но вряд ли стал казаться от этого умнее. Хотя Хальворссон, видимо, думал иначе, потому что страстно продолжал:
– Во-первых, возьмем пирамиду, У сказки об Ал ад-дине есть реальная основа. Открывающаяся подземная пирамида. Потому что она когда-то существовала, это как бог свят! Незачем так смотреть на меня, я знаю, что она существовала! Это был обелиск или календарь, либо обсерватория или сокровищница. И потом произошла фольклоризация этой действительности: из нее родилась сказка. Таким образом, я открыл некий процесс рождения сказки. Есть здесь и сверхъестественные спутники-помощники. Неужели вы не понимаете? Даже образ их отличается от человеческого. Вспомните только описание этого грека. Ребра у мумии располагаются и по вертикали, и голова у него ненормальная. Как избыточные кости у шаманов!
– Как – что? – спросил я тупо.
– Избыточные кости у шаманов. Вы не знали, что у шаманов костей больше, чем у остальных людей?
– В самом деле?
– Дудки! Но такая о них ходит молва. Чтобы еще и этим подтвердить их сверхчеловеческую силу У них даже костей больше, чем у людей, благословенных или проклятых обычными способностями.
– Вы полагаете, что с ребрами помощников Эхнатона дело обстоит так же, как с избыточными костями шаманов?
– Все меньше сомневаюсь в этом. Может быть, мне удастся выяснить истоки еще одной сказки.
– Гм…
– Скажу вам кое-что еще. Знаете, откуда, по мнению ученых, пошли сказки?
– В общих чертах. Я знаком с теорией Бенфея, согласно которой родиной сказок является Индия. По крайней мере, большинства сказок.
– Вот именно. А я говорю – нет! Я докажу вам, что сказки родились именно в Египте, во времена фараонов! И думаю, что я на верном пути.
Не успел я открыть рот, чтобы что-нибудь сказать, как он выхватил из одного из своих многочисленных карманов еще несколько листков бумаги и помахал ими У меня перед носом.
– Клянусь, это последние. Больше у меня нет источников. Но это конец процесса) Обязательно послушайте!
И прежде чем я как-то откликнулся, он быстро начал читать:
«В году 241 – м после бегства Пророка султан Ибн Хамид, который, впрочем, был любимцем Аллаха, стал жертвой козней своих родичей и был вынужден покинуть свои тучные земли, журчащие водой оросительные каналы и с горсткой преданных ему людей ушел в пустыню. Если бы не сделал он так, не миновать бы ему жестокой смерти, уготованной коварными родичами.
Но был Ибн Хамид избранником Пророка, недаром велел он построить Мечеть в честь калифа Омара; поэтому удалось ему вырваться из когтей своих гнусных родичей, и отправился он через пустыню с немногими своими спутниками, среди которых были его придворный казначей и один необыкновенно отважный человек по имени просто Абу Рашид.
Долгое время провел султан в пустыне, питаясь тем, чем угощали его проходящие мимо странники и погонщики верблюдов: пил сырую верблюжью кровь, когда мучила его жажда, и ел, преодолевая отвращение, гадов, выползавших на песчаные холмы под палящие лучи солнца.
Но Ибн Хамид верил в Пророка, ибо знал он, что добро вознаграждается, а зло постигает кара. Однако проходили годы, а злые родичи беспрепятственно пользовались присвоенными богатствами Ибн Хам и да.
Случилось однажды, что налетел самум в те места в пустыне, где султан расположился лагерем с немногочисленными своими преданными людьми. Вы, не знающие, что такое самум, или знающие о нем понаслышке, не можете представить себе, какие ужасы испытали султан и его свита. Небо потемнело, и буря, неся с собой песок, обрушилась на них с жутким завыванием, словно тысячи и тысячи голодных львов искали себе добычу.
Говорят, что самум приходит из самого ада. На спине у него сидят злые джинны, освободившиеся из той темницы, где запер их царь Соломон, властелин демонов и духов. Говорят также, что один раз в тысячу лет печать Соломона ломается на несколько мгновений; дверь открывается, и несколько демонов выходят на свободу. Может быть, это они гонят самум перед собой.
На султана Ибн Хам и да и его свиту обрушилась свирепая буря. Они заставили своих верблюдов лечь на песок, легли сами, прижавшись к животным и закутав головы платками. Так, без еды и питья, пережидали они бурю, бушевавшую ровно три дня и три ночи.
Когда уже утром путники очнулись от своего кошмарного сна, в пустыне стояла мертвая тишина. Буря, которая пришла неожиданно, так же внезапно и ушла. Не осталось после нее ничего, кроме холмов песка, похожих на морские волны.
Вернее, не совсем так. Осталось еще что-то, но султан и его свита тогда еще этого не заметили.
Путники поднялись, освободили верблюдов из песчаного плена и прочистили свои уши, носы и рты от набившегося в них мелкого песка. Затем, обратившись к Мекке, упали на колени и вознесли хвалу Аллаху, что спас их от гибели. Султан принял помощь Аллаха и Пророка за добрый знак и подумал о том, что недалеко, может быть, то время, когда изгонит он захватчиков и вернет себе трон своих предков.
Они молились истово, но все же услышали, что неподалеку от них кто-то взывает о помощи. Сначала они решили, что это джинны забавляются, завораживая их, чтобы отвлечь от молитвы. Но когда крики о помощи стали раздаваться все чаще, они перестали молиться и взобрались на песчаный холм повыше. И сразу же увидели, кто кричит.