Страница:
Неподалеку от того места, где они стояли, лежал в желтом песке пустыни человек, у которого сил хватало уже только на то, чтобы изредка приподнимать голову.
Поскольку Пророк и Создатель вложили в грудь султана Ибн Хам и да отзывчивое сердце, чтобы помогал он страждущим, он не колеблясь, сделал то, что предопределил ему рок. Вместе со своими людьми пошел он к лежавшему в пустыне, а это был отчаянный шаг, можете мне поверить, правоверные! Ведь это мог быть превратившийся в человека демон, способный причинить много зла праведному Ибн Хам иду!
Но на счастье его это не был демон. Кто он был, знает один Аллах, только определенно не демон. Разве что джинн.
Ибн Хамид подал знак одному из слуг, который тут же отдал лежавшему в обмороке последнюю каплю воды. Тот выпил и сразу пришел в себя. Он сел и, поблагодарив дрожащим голосом, присмотрелся к Ибн Хамиду и его спутникам.
Спутники с большим трудом сдерживались, чтобы, несмотря на свое печальное положение, не разразиться хохотом. Спасенный был таким смешным, что даже самый серьезный человек не мог удержаться от смеха, глядя на него.
В высоту он достигал лишь половины роста нормального взрослого мужчины, руки и ноги у него были очень велики, голова большая с двумя огромными ушами и невероятно длинным крючковатым носом, к тому же, – что за несчастье! – посередине спины рос у него порядочный горб. Он был безобразен и в то же время смешон.
Но Ибн Хамид не смеялся и людям своим строго наказал, чтобы не смели насмехаться над несчастным.
А тот, хотите верьте, хотите нет, так и сидел на земле, потом начал ковыряться в песке. Все ковырялся, ковырялся, и вдруг начал кричать, где, мол, его ковер, что, мол, украли у него ковер. И на небо посмотрел, словно просил совета у облаков.
И тогда султан Ибн Хамид начал кое-что понимать. ' Он догадался, что маленький горбун летел над пустыней на ковре-самолете, и, вероятно, самум или кто-то из врагов унес у него ковер.
Горбун покопался в песке еще немного, но не нашел ковра. Посокрушался он еще чуть-чуть, но только для вида. Ибн Хамид поделился с ним остатком сушеных фиников, и когда пошли они дальше, то обнаружили вскоре оазис, откуда как раз собирались отправиться в далекие края купцы. Горбун приличествующим образом поблагодарил султана за помощь и попросил купцов, чтобы взяли они его с собой.
Однако те заупрямились. Может быть, они были напуганы странной внешностью маленького человечка, а может быть, боялись, что он принесет им несчастье, или что он джинн и только ждет, чтобы сожрать их.
И снова султан Ибн Хамид пришел ему на помощь. Он посулил купцам десять золотых из остатков своих денег, если они возьмут с собой горбуна. Те, хотя и боялись, не могли устоять против соблазна и согласились.
Но прежде чем они отправились, горбун отвел султана Ибн Хамида в сторону и прошептал ему на ухо следующее:
– О могущественный господин! Я знаю, кто скрывается под простым бурнусом, но об этом сейчас ни слова. От всего сердца желаю тебе, чтобы достиг ты своей цели, а враги твои погибли, как бешеные собаки.
О повелитель! Ты спас мне жизнь, ибо, несмотря на всю мою волшебную силу, я умер бы жалкой смертью в пустыне, если бы ты не помог мне. Ведь и у меня есть враги, и победить их мне никак не легче, чем тебе твоих. Поэтому возьми вот этот перстень и иди далеко на север до тех пор, пока не увидишь огромные могилы, в которых хоронил и древних царей и которые называют пирамидами.
Иди к ним, но не подходи совсем близко! Остановись на таком расстоянии, откуда они кажутся высотой примерно в два локтя. И смотри, чтобы стоял ты от них строго на юг. Убедись, что поблизости нет врагов или любопытных, и если их нет, потри перстень. Сразу ты услышишь страшный гул, и из-под земли поднимется к небу еще одна пирамида. Потри тогда перстень еще раз! Пирамида откроется, и ты сможешь войти внутрь. Ты увидишь там много непонятных вещей, их не трогай, а иди все дальше! Наконец, ты дойдешь до сокровищницы, полной золота, драгоценных камней и оружия. Возьми сколько захочешь, и с их помощью верни себе трон твоих предков и доброго отца твоего!
Когда возьмешь достаточно сокровищ, уходи из пирамиды и не оборачивайся. Смотри, ни к чему не прикасайся зря. Как выйдешь из пирамиды, отойди подальше и дважды потри камень в перстне. Пирамида снова погрузится в землю.
Затем уйди оттуда на расстояние дневного перехода и там остановись. Помолись и подбрось перстень в воздух, произнеся такие слова: «Вернись туда, откуда пришел». После этого повернись и иди своей дорогой!
И еще. Не пытайся оставить себе перстень! Если сделаешь это, в прах обратятся все твои старания и умрешь ты жестокой смертью. Да будет с тобой Аллах, султан!
Горбатый человек ушел с купцами, а Ибн Хамид надел перстень на палец и обратился к обычным своим заботам. За долгие годы он успел забыть маленького горбуна, пока однажды случайно не оказался в тех краях, где из песка в небо поднимались пирамиды.
Вспомнил Ибн Хамид маленького горбуна и от души посмеялся. Да и как было не смеяться, когда это странное маленькое существо рассказало ему такие смешные вещи. Что, мол, из-под земли вынырнет пирамида!
Потом посмотрел он на перстень, и взгляд его стал печальным. Зеленый камень в перстне словно манил его загадочной улыбкой: «Испытай меня, любимец Пророка, испытай! Погладь меня, и ты не пожалеешь!».
Задумался Ибн Хам ид, затем приказал своим спутникам, чтобы осмотрелись они вокруг, нет ли поблизости каких-нибудь незнакомцев. Те ушли и, вернувшись, сказали, что все спокойно, нет ни следа чужих.
Султан посмотрел на пирамиды и направился к ним. Когда они стали казаться высотой в два локтя, он остановился и убедился в том, что стоит строго на юг от могил древних царей.
Тогда божий избранник трижды преклонил колени, обратившись лицом к Мекке, священному городу, затем встал и потер перстень горбатого джинна.
В то же мгновение земля вздыбилась, как гордый конь, пытающийся сбросить с себя всадника. Она взвилась, как обитающая в пустыне змея, которой наступили на хвост. В небе раздались звуки, словно небесный хор запел над головой странствующего султана.
Сердце Ибн Хам и да сжалось от неописуемого страха, и горячие молитвы стали срываться с его губ. Но не успел он закончить и первые суры из святой книги, как – почувствовал, что померк перед ним свет солнца. Дрожа всем телом, он поднял взгляд и увидел, как из песка пустыни поднимается огромная пирамида, большая, чем все остальные, вместе взятые. Вершина ее покоилась в облаках, там, где души правоверных отдыхают от тягот долгого земного пути.
Султан и его свита упали на песок и сжались от страха, словно пустынные лисята, потерявшие свою мать. И страх их стал еще больше, когда гигантская пирамида раскрылась и сооружение богов распахнуло перед ними свое бездонное чрево.
Ибн Хамид и его люди дрожали, как листья пальмы, колышимые ветром, предвещающим близкий самум, и не было у них сил подняться, чтобы взглянуть в ужасную бездну. Так и лежали они на песке в полуобмороке от страха, что увидят они прямо перед собой ад и, может быть, обреченные души тоже.
И тогда достиг их слуха идущий из пирамиды таинственный голос. Он был нежным, как пение гурий, и в то же время могучим, как рык льва в ночной пустыне. Не внушал он ни малейшего страха, этот голос, но даже ласкал слух и манил.
Голос сказал: «Я открываю тебе мою тайну, Ибн Хамид, любимец Пророка. Ты имеешь власть надо мной, так иди! Не бойся: правоверные, чистые сердцем, как ты, безбоязненно могут приобщиться к тайнам моим. Ступай, Ибн Хамид! Возьми сокровища и верни с их помощью трон своих предков, на котором чванливо восседает захватчик! Ступай, славный султан!»
Тогда Ибн Хам ид укрепился сердцем и, оставив своих спутников, вступил внутрь пирамиды. Что он видел там, никому не ведомо, но когда возвратился, лицо его сияло и в сердце не было и следа страха. Карманы его были тяжелы от драгоценностей, не имеющих равных в мире, и от волшебных предметов, каждый из которых был дороже и ценнее золотой поклажи тысячи верблюдов.
Затем Ибн Хамид велел своим спутникам отвернуться и снова потер перстень. Пирамида так же погрузилась назад в песок, как перед тем поднялась из него. Когда спутники обернулись, снова вокруг был только песок, и ни один смертный не мог бы догадаться, что глубоко под дюнами спит своим сном пирамида.
Удалившись от этого места на один день пути, султан подбросил перстень в воздух, сказав сначала: «Вернись туда, откуда пришел!».
Перстень взлетел и – о чудо! – повис в воздухе над головой султана. Он лежал в воздухе, словно кто-то держал его на ладони. Потом вдруг послышался шорох, будто над лагерем султана пролетела стая невидимых птиц. Перстень качнулся и сдвинулся с места, как если бы кто-то надел его себе на палец.
Снова раздался шорох, и не успел султан и глазом моргнуть, как перстень исчез.
После этого султан Ибн Хамид направился к городу своих предков, продав сначала в пути некоторые драгоценности из пирамиды и набрав себе верное войско из арабов. С этим войском он занял свой родной город и сверг с захваченного трона родичей, правивших незаконно и мучивших народ.
Говорят, что сто сорок семь лет правил мудро султан Ибн Хамид, пока, наконец, не взял его Аллах в рай. Благословенно будь имя его!»
– Аминь! – сказал я.
Хальворссон сунул бумагу в карман и снова, уже в который раз, посмотрел мне в глаза.
– Ну? Сказка, чистейшей воды сказка.
– Естественно. Так из реальности получается сказка. Это – последняя стадия того процесса, который я обрисовал раньше. Первая стадия: реальность; вторая стадия: остатки реальности, насыщенные фантастическими элементами, когда первичная функция реальности в целом утрачена; наконец, третья стадия; чистейшая сказка. Разве это не прекрасно?
– Да, конечно, – сдался я.
– И я продолжаю настаивать на своей теории. Не в Индии и не где-то еще, а в Древнем Египте появились на свет сказки. Или, по крайней мере, очень многие сказки. И перед нами лежит лучшее тому доказательство. Я мог бы создать новый фундамент для науки о сказках…
Он замолчал и стал теребить салфетку на столе.
Мой слух резануло его условное наклонение, я не знал, что и думать.
– То есть как это мог бы? Ведь, по-вашему, доказательства предельно ясны. На основе древней обсерватории, у которой открывалась крыша, возникла сказка типа «Сезам, отворись!» По-моему тоже, это совершенно ясно.
Он ответил не сразу, а продолжал мять салфетку. Потом поднял на меня глаза.
– Ясно-то ясно… Да вот только не на сто процентов доказуемо.
Он все еще теребил салфетку, не глядя на меня. И тут неожиданно в голове у меня вспыхнуло, словно Аллах зажег там свой факел. Неужели он хочет от меня, чтобы.?
– Послушайте! – вскричал я. – А какого черта вам нужно от меня? Неужели, чтобы я… Он снова поднял голову и тихо произнес:
– Как раз это! Именно это! Отправляйтесь и найдите пирамиду! Если вы ее найдете, это будет самым убедительным доказательством. А до тех пор, как бы я ни был уверен в своей правоте, все это только гипотеза. И ничего больше.
– Вы с ума сошли!
– Вы один можете найти ее. Я узнавал о вас. Мне сказали, что Петер Силади, если захочет, найдет в Сахаре даже кусок высохшего помета шакала.
– Благодарю – И… у вас тут и возможностей больше. У нас нет сколько-нибудь значительной египтологии. Мы оба получим огромную выгоду от такого открытия, не говоря уже о наших науках. Нужно, чтобы вы ее нашли!
Я с шумом выдохнул воздух, чтобы не дать волю своим чувствам. Как-никак, он гость и иностранец.
Он повернул ко мне длиннющую окладистую бороду и смотрел на меня огромными голубыми глазами, как смотрит на свою воспитательницу в яслях ребенок, выпрашивая у нее игрушку. Святые небеса, что же ему сказать?!
– Мистер Хальворссон, – заговорил я, пытаясь собраться с мыслями, – Во-первых, то, о чем вы просите, абсолютно невозможно. Абсолютно невозможно. Вы там, в Европе, думаете, что здесь денег куры не клюют. Стоит мне свистнуть, и некий курьер мигом положит на мой стол нужные для экспедиции миллионы.
– Я понимаю, что это не так просто, – улыбнулся он.
– Мы ведем исследования по строго разработанным планам, На годы вперед определяем их направление и отклониться от него можем только в том случае, если нас вынудит к этому какое-то очень важное, новое и непредусмотренное обстоятельство.
– Верно, – сказал он.
– Итак… Я только в том случае могу отойти от плана, не говоря уже о бюджете, если это будет чрезвычайно веской и понятной всем причиной. Не знаю, ясно ли я выразился.
– Исключительно. По-вашему, то, что я вам тут преподнес, причина недостаточная?
– По-моему, нет. Да и не то важно, что я думаю. Важнее, что скажут на это органы, финансирующие наши исследования. Убедить нужно их. А ваши аргументы мало чего стоят в глазах администраторов. Все сказка, чистая сказка…
Хальворссон заморгал глазами.
– Послушайте, мистер Силади. Вы знаете, как Шлиман нашел Трою. Прочитал о ней в греческом эпосе. И все! Это было такой же сказкой, как вот эти, – он хлопнул себя по карману, – и даже в большей степени. Потому что то было чистой поэзией, а мои источники – большей частью свидетельства очевидцев. Вы сами это только что признали.
– Да, но…
– Если бы Шлиман не верил в легенду о Трое, или если бы не верили те, кто дал ему деньги. Троя и сегодня еще покоилась бы под землей. 8 этом, конечно, что-то было.
– Да, безусловно, – согласился я.
– Так что же?
– Но не следует забывать, сколько экспедиций работали безуспешно, то есть ничего не нашли. Троя, как один из самых больших успехов, осталась в общественном сознании, а о многих сотнях раскопок, которые закончились безрезультатно, теперь не вспомнит ни одна собака. А ведь и те исследователи принимались за работу, имея достоверные документы!
Хальворссон вскочил на ноги и потряс передо мной кулаками, как некий новый Гамлет.
– Слова, слова, слова! Речь идет о том, верите вы или нет. Я убежден, что есть она там, под песком, эта пирамида! Вы – единственный человек, который мог бы ее найти. Вас бы причислили к великим в египтологии… а меня – в фольклористике. Что тут колебаться?!
Я снова решительно потряс головой.
– Я знаю, как это в Америке, мистер Хальворссон. Никогда, ни от кого мы не получим ни единого цента на основе ваших материалов. Можете быть уверены.
Он сел и угрюмо свесил голову.
– Честно говоря, я и не ждал ничего другого. Я знал, что так будет. Но все-таки попытался. Я жалею только о том, что когда однажды, может быть, в будущем веке, кто-нибудь раскопает пирамиду и упомянет меня, как старого, забытого неудачника, что, мол, еще Хальворссон из Копенгагена в прошлом веке предсказывал важность открытия, я уже не буду знать об этом. Но я сделал все возможное. Совесть моя чиста.
Я искренне сочувствовал ему.
– Думаю, что статью о 676-м типе вы можете написать.
– Я напишу. И вы можете написать о первичной функции обелиска. Я пришлю вам из Копенгагена весь материал, вместе со ссылками. И если когда-нибудь все-таки у вас появятся лишние деньги, только свистните – и уже на следующий день я буду здесь. Искренне сожалею, что нам не удалось договориться. До свидания!
Хальворссон ушел, а я снова погрузился в работу. Кое-как удалось мне расшифровать один демотический папирус, который давал ключ к решению некоторых загадок в иератическом письме. Все шло, как обычно.
Недели две спустя я получил от Хальворссона материалы, к которым было приложено его благодарственное письмо. Он писал, что еще раз просит прощения за причиненное мне неудобство и свою назойливость, но по-прежнему уверен в том, что мы сделали бы большое открытие, если бы смогли организовать экспедицию. В конце концов, однако, он тоже вынужден признать, что пока нет возможности раздобыть средства. Материалы он посылает и дает свое согласие на то, чтобы я, если хочу, написал на их основе свою статью о первичной функции обелиска.
Я положил материалы в ящик стола и твердо решил родить эту статью при первом удобном случае.
Однако этот удобный случай все не представлялся: ко мне поступали все новые и новые папирусы, ожидавшие расшифровки. А материалы Хальворссона так и пылились в ящике моего стола, и я совсем забыл о них. Незаметно прошло полгода с тех пор, как у меня побывал бородатый датчанин.
Но однажды случилось нечто, заставившее меня вспомнить о подземной пирамиде.
И произошло это весьма необычным образом. 10 мая.
На деревьях поют птицы, и мне тоже хочется петь. Наверно, потому, что вчера вечером я, наконец, дописал свою статью о демотическом письме. Мне, кажется, удалось разобраться в некоторых вопросах, считавшихся до сих пор неразрешимыми.
В гордом сознании хорошо выполненной работы я положил ноги на крышку стола, когда зазвонил телефон.
В трубке я услышал голос Селии Джордан.
– Петер?
– Это я, малышка… и я счастлив.
Селия поперхнулась, полагая, очевидно, что кто-то дурачится, может быть, монтер, который проверяет в моем кабинете центральное отопление.
– Мистер Силади? Мне нужен мистер Силади! Я спустил ноги со стола, подул в трубку, чтобы в ней послышались шорохи, словно я забрал ее у кого-то.
– Алло?
– Мистер Силади?
– Это я, Селия.
– Ну, наконец! А то здесь только что развлекался какой-то ненормальный.
Я откашлялся и ничего не ответил.
– Дело в том, мистер Силади, что тут у меня два господина… Это., ну, да…
Я почувствовал, что она колеблется, и не знал, чем объяснить ее нерешительность.
– Два господина?
– Ну да. Из.,, э-э-э… из армии.
– Из армии?
– Да… то есть…
– Какого черта нужно от меня армии? Я думаю, что давно уже вышел из того возраста. Разве что, пока я расшифровывал демотическое письмо, разразилась мировая война?
– Боюсь, мистер Силади, что… э-э-э… словом, они к вам по личному делу.
Я просто онемел от неожиданности.
– По личному делу? Армия? Ко мне?
– Было бы лучше, сэр, если б вы лично побеседовали с ними… Есть на то причина…
И тут у меня зародилось какое-то смутное подозрение. В среднем ящике своего стола я на всякий случай держал револьвер, и сейчас вдруг у меня возникла бредовая идея, что на Сепию напали. Совершенно не свойственная ей нерешительность объяснялась, очевидно, только страхом – кто-то силой вынуждал ее позвонить мне. Сколько таких историй приходится слышать в наше время!
Я рывком открыл ящик и выудил свой револьвер из-под фотокопий папирусов с демотическим письмом. Проверил, в порядке ли он и положил рядом с телефоном. Через минуты три-четыре я услышал в коридоре приглушенный говор и неуверенные шаги, и револьвер мгновенно очутился у меня в руке. Однако дверь не открылась; голоса постепенно затихли, удаляясь.
Телефонная трубка все еще лежала на столе, там, куда я швырнул ее с перепугу. Я схватил ее и прижал к уху.
– Селия?
– Да, – вымолвила она дрожащим голосом. – Что с вами случилось? Я кричу «алло», а вы не отвечаете.
– Они еще там?
– Да…
Я знал, что телефонный аппарат на столе у Селии рассчитан только на одного абонента, значит, мог быть уверен, что наш разговор невозможно подслушать.
– Селия…
– Слушаю.
– Будьте осторожны. Отвечайте мне только «да» или «нет». Хорошо?
– Хорошо.
– Они еще там?
– Да.
– И хотят ко мне?
– Да.
– С ними что-то не в порядке?
– Ну… да.
– Мне позвонить в полицию?
– Нет!
– Нет?
– Нет.
– Мне самому с ними разобраться?
– Да.
– С вами все в порядке? Она икнула.
– Спасибо, все хорошо. Я подойду позже… и помогу вам.
– Ладно, Селия. Только без паники. Все будет нормально.
Я положил трубку на стол и снова взял револьвер. Выбрался из-за стола и стал к стене, так, чтобы створка двери прикрыла меня, когда дверь отворят.
Я не испытывал и тени страха, хотя знал, что с похитителями людей и террористами шутки плохи, да и они не любят шутить. Вероятно, расшифровка сокращений демотического письма сделала меня таким самоуверенным, что я не побоялся бы выступите хоть против всей мафии.
Снова послышались шаги в обычно тихом коридоре, и гулким эхом разнесся смех.
Приближались они совсем не так, как это делают опытные террористы.
Я распластался по стене, кода шаги умолкли перед дверью моего кабинета. Затем низкий голос – я мог бы присягнуть, что он принадлежит чернокожему, – немного заикаясь, прохрипел:
– Эй! Куда пошел? Ей-богу, это его… кабинет. Так сказала девах оттуда…
– Так чего ж ты застрял, ты, лошадь! – сказал более высокий голос, и дверь громко скрипнула. – Заваливай, милок!
Что-то здесь мне очень не понравилось. Но не успел я ничего предпринять, как дверь распахнулась, и прямо перед моим носом в комнату протопали двое военных. В руках и под мышками они несли что-то, завернутое в бумагу: края бумаги и концы плохо завязанной веревки развевались при каждом движении.
Поскольку я знал, какое большое значение имеет неожиданность, я выскочил из-за двери, направил на них револьвер и заорал:
– Руки вверх! – и немного тише добавил: – Вонючие ублюдки!
Военные повернулись и уставились на меня, разинув рты. Оба были настоящими великанами, один черный, другой – огненно-рыжий, весь в веснушках.
Веснушчатый первым пришел в себя. Он осторожно положил на пол сверток, который держал под мышкой, потом послушно поднял руки к потолку. И ржал при этом, как полоумный.
Лицо чернокожего стало пепельно-серым, и он испуганно вытянул указательный палец.
– Эй! Уберите-ка эту пушку к дьяволу! Еще вдруг пальнет…
– Что значит, вдруг? – вопросил я самоуверенно. – Непременно пальнет, если вы задумали какое-то свинство.
Рыжий хохотнул:
– Свинство? А кто вы такой, черт возьми?
– Не вашего ума дело. Впрочем, меня зовут Силади.
Тут и чернокожий положил свой сверток и тоже принялся хохотать.
– Силади? Что скажешь, Ронни?
– Сдохнуть со смеху.
– Вы в самом деле Петер Силади?
– В самом деле.
– Может быть, вы все-таки уберете пушку?
– Не уберу.
– Ну, ладно, – сказал рыжий. – Нет, так нет. У вас нет чего выпить?
– Нет. Здесь не ресторан.
– Вот это уж, действительно, несчастье. А, Ронни?
– Куда хуже!
Я поднял телефонную трубку, которая все это время так и валялась на столе, и когда поднес ее к уху, услышал, как Селия непрерывно кричит «алло».
– Селия?
– Ну, слава богу. Они у вас?
– Здесь. Я их поймал. Она громко икнула.
– Что вы сделали?
– Поймал их. Счастье еще, что у меня была пушка.
Тут произошло нечто неожиданное. Селия начала смеяться, все безудержней, пока, наконец, не могла уже произнести ни слова. Она смеялась, повизгивая, как девочка-подросток, которой за шиворот свалилась древесная лягушка.
– Чего вы смеетесь? – спросил я нервно, потому что краем глаза увидел, что рыжий присел на корточки и открывает нижний ящик шкафчика под телевизором.
– Эй! – заорал я на него. – Встать, иначе стреляю! Поднять руки вверх!
Он так взглянул на меня, словно я отвесил пощечину его родной матери.
– Ну, хватит валять дурака, шеф! Я всего лишь ищу чего-нибудь выпить. В каждом приличном доме под телевизором есть какая-нибудь выпивка.
Сепия тем временем немного пришла в себя и, все еще хихикая, спросила:
– Что они делают?
– Один как раз стоит на четвереньках… Но скажите, ради бога, что происходит? Есть там кто-то рядом с вами?
– Никогошеньки.
– Так что же вы тогда хотели мне сообщить? Что вы там страдали у телефона? Выкладывайте же, в конце концов!
– Я? – голос Селии зазвучал сердито. – Да вы же без конца бросали трубку. Не давали мне слова сказать. Я только хотела вас предупредить.
Рыжий продолжал шарить по шкафам, как будто я и не стоял у него за спиной с пушкой в руках.
– Предупредить? О чем?
– Что оба военных вдрызг пьяны. И требуют выпивки. Разве я не сказала, что помогу вам? Сейчас спущусь и принесу две бутылки. Идет?
Взбешенный, я бросил трубку, а пистолет зашвырнул в ящик стола.
Услышал стук, стоявший на корточках рыжий поднял голову и очумело воззрился на меня.
– Что, шеф? Постреливаем?
Негр все еще стоял перед столом с поднятыми руками.
– Опустите же руки! – рявкнул я на него. – Что вы тут стоите, как недоделанная статуя?
Он состроил обиженную мину и опустил руки.
– Я только хотел доставить вам удовольствие, – сказал он оскорбленно. – Это ваше хобби так встречать гостей?
Тут в комнату вошла Селия с подносом в руках и двумя бутылками бурбона под мышкой.
Рыжеволосый вскочил на ноги, одним прыжком очутился возле девушки, обнял ее за талию и принялся дергаться в каком-то ритме наподобие рок-н-ролла. Селия завизжала, подняла повыше бутылки, но по лицу ее было видно, что все это ей жутко нравится. Негр начал барабанить по подлокотникам кресла, и все в нем двигалось, словно он был резиновой куклой.
Я прикрыл глаза и ущипнул себя за руку. Господи! Это, конечно же, мне только снится?
Когда я вновь открыл глаза, Селия уже наполнила три рюмки, ударила рыжего по руке и, хихикая, улизнула из кабинета.
Оба великана повалились в кресла, потянулись за рюмками и подняли их, учтиво повернувшись ко мне.
Поскольку Пророк и Создатель вложили в грудь султана Ибн Хам и да отзывчивое сердце, чтобы помогал он страждущим, он не колеблясь, сделал то, что предопределил ему рок. Вместе со своими людьми пошел он к лежавшему в пустыне, а это был отчаянный шаг, можете мне поверить, правоверные! Ведь это мог быть превратившийся в человека демон, способный причинить много зла праведному Ибн Хам иду!
Но на счастье его это не был демон. Кто он был, знает один Аллах, только определенно не демон. Разве что джинн.
Ибн Хамид подал знак одному из слуг, который тут же отдал лежавшему в обмороке последнюю каплю воды. Тот выпил и сразу пришел в себя. Он сел и, поблагодарив дрожащим голосом, присмотрелся к Ибн Хамиду и его спутникам.
Спутники с большим трудом сдерживались, чтобы, несмотря на свое печальное положение, не разразиться хохотом. Спасенный был таким смешным, что даже самый серьезный человек не мог удержаться от смеха, глядя на него.
В высоту он достигал лишь половины роста нормального взрослого мужчины, руки и ноги у него были очень велики, голова большая с двумя огромными ушами и невероятно длинным крючковатым носом, к тому же, – что за несчастье! – посередине спины рос у него порядочный горб. Он был безобразен и в то же время смешон.
Но Ибн Хамид не смеялся и людям своим строго наказал, чтобы не смели насмехаться над несчастным.
А тот, хотите верьте, хотите нет, так и сидел на земле, потом начал ковыряться в песке. Все ковырялся, ковырялся, и вдруг начал кричать, где, мол, его ковер, что, мол, украли у него ковер. И на небо посмотрел, словно просил совета у облаков.
И тогда султан Ибн Хамид начал кое-что понимать. ' Он догадался, что маленький горбун летел над пустыней на ковре-самолете, и, вероятно, самум или кто-то из врагов унес у него ковер.
Горбун покопался в песке еще немного, но не нашел ковра. Посокрушался он еще чуть-чуть, но только для вида. Ибн Хамид поделился с ним остатком сушеных фиников, и когда пошли они дальше, то обнаружили вскоре оазис, откуда как раз собирались отправиться в далекие края купцы. Горбун приличествующим образом поблагодарил султана за помощь и попросил купцов, чтобы взяли они его с собой.
Однако те заупрямились. Может быть, они были напуганы странной внешностью маленького человечка, а может быть, боялись, что он принесет им несчастье, или что он джинн и только ждет, чтобы сожрать их.
И снова султан Ибн Хамид пришел ему на помощь. Он посулил купцам десять золотых из остатков своих денег, если они возьмут с собой горбуна. Те, хотя и боялись, не могли устоять против соблазна и согласились.
Но прежде чем они отправились, горбун отвел султана Ибн Хамида в сторону и прошептал ему на ухо следующее:
– О могущественный господин! Я знаю, кто скрывается под простым бурнусом, но об этом сейчас ни слова. От всего сердца желаю тебе, чтобы достиг ты своей цели, а враги твои погибли, как бешеные собаки.
О повелитель! Ты спас мне жизнь, ибо, несмотря на всю мою волшебную силу, я умер бы жалкой смертью в пустыне, если бы ты не помог мне. Ведь и у меня есть враги, и победить их мне никак не легче, чем тебе твоих. Поэтому возьми вот этот перстень и иди далеко на север до тех пор, пока не увидишь огромные могилы, в которых хоронил и древних царей и которые называют пирамидами.
Иди к ним, но не подходи совсем близко! Остановись на таком расстоянии, откуда они кажутся высотой примерно в два локтя. И смотри, чтобы стоял ты от них строго на юг. Убедись, что поблизости нет врагов или любопытных, и если их нет, потри перстень. Сразу ты услышишь страшный гул, и из-под земли поднимется к небу еще одна пирамида. Потри тогда перстень еще раз! Пирамида откроется, и ты сможешь войти внутрь. Ты увидишь там много непонятных вещей, их не трогай, а иди все дальше! Наконец, ты дойдешь до сокровищницы, полной золота, драгоценных камней и оружия. Возьми сколько захочешь, и с их помощью верни себе трон твоих предков и доброго отца твоего!
Когда возьмешь достаточно сокровищ, уходи из пирамиды и не оборачивайся. Смотри, ни к чему не прикасайся зря. Как выйдешь из пирамиды, отойди подальше и дважды потри камень в перстне. Пирамида снова погрузится в землю.
Затем уйди оттуда на расстояние дневного перехода и там остановись. Помолись и подбрось перстень в воздух, произнеся такие слова: «Вернись туда, откуда пришел». После этого повернись и иди своей дорогой!
И еще. Не пытайся оставить себе перстень! Если сделаешь это, в прах обратятся все твои старания и умрешь ты жестокой смертью. Да будет с тобой Аллах, султан!
Горбатый человек ушел с купцами, а Ибн Хамид надел перстень на палец и обратился к обычным своим заботам. За долгие годы он успел забыть маленького горбуна, пока однажды случайно не оказался в тех краях, где из песка в небо поднимались пирамиды.
Вспомнил Ибн Хамид маленького горбуна и от души посмеялся. Да и как было не смеяться, когда это странное маленькое существо рассказало ему такие смешные вещи. Что, мол, из-под земли вынырнет пирамида!
Потом посмотрел он на перстень, и взгляд его стал печальным. Зеленый камень в перстне словно манил его загадочной улыбкой: «Испытай меня, любимец Пророка, испытай! Погладь меня, и ты не пожалеешь!».
Задумался Ибн Хам ид, затем приказал своим спутникам, чтобы осмотрелись они вокруг, нет ли поблизости каких-нибудь незнакомцев. Те ушли и, вернувшись, сказали, что все спокойно, нет ни следа чужих.
Султан посмотрел на пирамиды и направился к ним. Когда они стали казаться высотой в два локтя, он остановился и убедился в том, что стоит строго на юг от могил древних царей.
Тогда божий избранник трижды преклонил колени, обратившись лицом к Мекке, священному городу, затем встал и потер перстень горбатого джинна.
В то же мгновение земля вздыбилась, как гордый конь, пытающийся сбросить с себя всадника. Она взвилась, как обитающая в пустыне змея, которой наступили на хвост. В небе раздались звуки, словно небесный хор запел над головой странствующего султана.
Сердце Ибн Хам и да сжалось от неописуемого страха, и горячие молитвы стали срываться с его губ. Но не успел он закончить и первые суры из святой книги, как – почувствовал, что померк перед ним свет солнца. Дрожа всем телом, он поднял взгляд и увидел, как из песка пустыни поднимается огромная пирамида, большая, чем все остальные, вместе взятые. Вершина ее покоилась в облаках, там, где души правоверных отдыхают от тягот долгого земного пути.
Султан и его свита упали на песок и сжались от страха, словно пустынные лисята, потерявшие свою мать. И страх их стал еще больше, когда гигантская пирамида раскрылась и сооружение богов распахнуло перед ними свое бездонное чрево.
Ибн Хамид и его люди дрожали, как листья пальмы, колышимые ветром, предвещающим близкий самум, и не было у них сил подняться, чтобы взглянуть в ужасную бездну. Так и лежали они на песке в полуобмороке от страха, что увидят они прямо перед собой ад и, может быть, обреченные души тоже.
И тогда достиг их слуха идущий из пирамиды таинственный голос. Он был нежным, как пение гурий, и в то же время могучим, как рык льва в ночной пустыне. Не внушал он ни малейшего страха, этот голос, но даже ласкал слух и манил.
Голос сказал: «Я открываю тебе мою тайну, Ибн Хамид, любимец Пророка. Ты имеешь власть надо мной, так иди! Не бойся: правоверные, чистые сердцем, как ты, безбоязненно могут приобщиться к тайнам моим. Ступай, Ибн Хамид! Возьми сокровища и верни с их помощью трон своих предков, на котором чванливо восседает захватчик! Ступай, славный султан!»
Тогда Ибн Хам ид укрепился сердцем и, оставив своих спутников, вступил внутрь пирамиды. Что он видел там, никому не ведомо, но когда возвратился, лицо его сияло и в сердце не было и следа страха. Карманы его были тяжелы от драгоценностей, не имеющих равных в мире, и от волшебных предметов, каждый из которых был дороже и ценнее золотой поклажи тысячи верблюдов.
Затем Ибн Хамид велел своим спутникам отвернуться и снова потер перстень. Пирамида так же погрузилась назад в песок, как перед тем поднялась из него. Когда спутники обернулись, снова вокруг был только песок, и ни один смертный не мог бы догадаться, что глубоко под дюнами спит своим сном пирамида.
Удалившись от этого места на один день пути, султан подбросил перстень в воздух, сказав сначала: «Вернись туда, откуда пришел!».
Перстень взлетел и – о чудо! – повис в воздухе над головой султана. Он лежал в воздухе, словно кто-то держал его на ладони. Потом вдруг послышался шорох, будто над лагерем султана пролетела стая невидимых птиц. Перстень качнулся и сдвинулся с места, как если бы кто-то надел его себе на палец.
Снова раздался шорох, и не успел султан и глазом моргнуть, как перстень исчез.
После этого султан Ибн Хамид направился к городу своих предков, продав сначала в пути некоторые драгоценности из пирамиды и набрав себе верное войско из арабов. С этим войском он занял свой родной город и сверг с захваченного трона родичей, правивших незаконно и мучивших народ.
Говорят, что сто сорок семь лет правил мудро султан Ибн Хамид, пока, наконец, не взял его Аллах в рай. Благословенно будь имя его!»
– Аминь! – сказал я.
Хальворссон сунул бумагу в карман и снова, уже в который раз, посмотрел мне в глаза.
– Ну? Сказка, чистейшей воды сказка.
– Естественно. Так из реальности получается сказка. Это – последняя стадия того процесса, который я обрисовал раньше. Первая стадия: реальность; вторая стадия: остатки реальности, насыщенные фантастическими элементами, когда первичная функция реальности в целом утрачена; наконец, третья стадия; чистейшая сказка. Разве это не прекрасно?
– Да, конечно, – сдался я.
– И я продолжаю настаивать на своей теории. Не в Индии и не где-то еще, а в Древнем Египте появились на свет сказки. Или, по крайней мере, очень многие сказки. И перед нами лежит лучшее тому доказательство. Я мог бы создать новый фундамент для науки о сказках…
Он замолчал и стал теребить салфетку на столе.
Мой слух резануло его условное наклонение, я не знал, что и думать.
– То есть как это мог бы? Ведь, по-вашему, доказательства предельно ясны. На основе древней обсерватории, у которой открывалась крыша, возникла сказка типа «Сезам, отворись!» По-моему тоже, это совершенно ясно.
Он ответил не сразу, а продолжал мять салфетку. Потом поднял на меня глаза.
– Ясно-то ясно… Да вот только не на сто процентов доказуемо.
Он все еще теребил салфетку, не глядя на меня. И тут неожиданно в голове у меня вспыхнуло, словно Аллах зажег там свой факел. Неужели он хочет от меня, чтобы.?
– Послушайте! – вскричал я. – А какого черта вам нужно от меня? Неужели, чтобы я… Он снова поднял голову и тихо произнес:
– Как раз это! Именно это! Отправляйтесь и найдите пирамиду! Если вы ее найдете, это будет самым убедительным доказательством. А до тех пор, как бы я ни был уверен в своей правоте, все это только гипотеза. И ничего больше.
– Вы с ума сошли!
– Вы один можете найти ее. Я узнавал о вас. Мне сказали, что Петер Силади, если захочет, найдет в Сахаре даже кусок высохшего помета шакала.
– Благодарю – И… у вас тут и возможностей больше. У нас нет сколько-нибудь значительной египтологии. Мы оба получим огромную выгоду от такого открытия, не говоря уже о наших науках. Нужно, чтобы вы ее нашли!
Я с шумом выдохнул воздух, чтобы не дать волю своим чувствам. Как-никак, он гость и иностранец.
Он повернул ко мне длиннющую окладистую бороду и смотрел на меня огромными голубыми глазами, как смотрит на свою воспитательницу в яслях ребенок, выпрашивая у нее игрушку. Святые небеса, что же ему сказать?!
– Мистер Хальворссон, – заговорил я, пытаясь собраться с мыслями, – Во-первых, то, о чем вы просите, абсолютно невозможно. Абсолютно невозможно. Вы там, в Европе, думаете, что здесь денег куры не клюют. Стоит мне свистнуть, и некий курьер мигом положит на мой стол нужные для экспедиции миллионы.
– Я понимаю, что это не так просто, – улыбнулся он.
– Мы ведем исследования по строго разработанным планам, На годы вперед определяем их направление и отклониться от него можем только в том случае, если нас вынудит к этому какое-то очень важное, новое и непредусмотренное обстоятельство.
– Верно, – сказал он.
– Итак… Я только в том случае могу отойти от плана, не говоря уже о бюджете, если это будет чрезвычайно веской и понятной всем причиной. Не знаю, ясно ли я выразился.
– Исключительно. По-вашему, то, что я вам тут преподнес, причина недостаточная?
– По-моему, нет. Да и не то важно, что я думаю. Важнее, что скажут на это органы, финансирующие наши исследования. Убедить нужно их. А ваши аргументы мало чего стоят в глазах администраторов. Все сказка, чистая сказка…
Хальворссон заморгал глазами.
– Послушайте, мистер Силади. Вы знаете, как Шлиман нашел Трою. Прочитал о ней в греческом эпосе. И все! Это было такой же сказкой, как вот эти, – он хлопнул себя по карману, – и даже в большей степени. Потому что то было чистой поэзией, а мои источники – большей частью свидетельства очевидцев. Вы сами это только что признали.
– Да, но…
– Если бы Шлиман не верил в легенду о Трое, или если бы не верили те, кто дал ему деньги. Троя и сегодня еще покоилась бы под землей. 8 этом, конечно, что-то было.
– Да, безусловно, – согласился я.
– Так что же?
– Но не следует забывать, сколько экспедиций работали безуспешно, то есть ничего не нашли. Троя, как один из самых больших успехов, осталась в общественном сознании, а о многих сотнях раскопок, которые закончились безрезультатно, теперь не вспомнит ни одна собака. А ведь и те исследователи принимались за работу, имея достоверные документы!
Хальворссон вскочил на ноги и потряс передо мной кулаками, как некий новый Гамлет.
– Слова, слова, слова! Речь идет о том, верите вы или нет. Я убежден, что есть она там, под песком, эта пирамида! Вы – единственный человек, который мог бы ее найти. Вас бы причислили к великим в египтологии… а меня – в фольклористике. Что тут колебаться?!
Я снова решительно потряс головой.
– Я знаю, как это в Америке, мистер Хальворссон. Никогда, ни от кого мы не получим ни единого цента на основе ваших материалов. Можете быть уверены.
Он сел и угрюмо свесил голову.
– Честно говоря, я и не ждал ничего другого. Я знал, что так будет. Но все-таки попытался. Я жалею только о том, что когда однажды, может быть, в будущем веке, кто-нибудь раскопает пирамиду и упомянет меня, как старого, забытого неудачника, что, мол, еще Хальворссон из Копенгагена в прошлом веке предсказывал важность открытия, я уже не буду знать об этом. Но я сделал все возможное. Совесть моя чиста.
Я искренне сочувствовал ему.
– Думаю, что статью о 676-м типе вы можете написать.
– Я напишу. И вы можете написать о первичной функции обелиска. Я пришлю вам из Копенгагена весь материал, вместе со ссылками. И если когда-нибудь все-таки у вас появятся лишние деньги, только свистните – и уже на следующий день я буду здесь. Искренне сожалею, что нам не удалось договориться. До свидания!
Хальворссон ушел, а я снова погрузился в работу. Кое-как удалось мне расшифровать один демотический папирус, который давал ключ к решению некоторых загадок в иератическом письме. Все шло, как обычно.
Недели две спустя я получил от Хальворссона материалы, к которым было приложено его благодарственное письмо. Он писал, что еще раз просит прощения за причиненное мне неудобство и свою назойливость, но по-прежнему уверен в том, что мы сделали бы большое открытие, если бы смогли организовать экспедицию. В конце концов, однако, он тоже вынужден признать, что пока нет возможности раздобыть средства. Материалы он посылает и дает свое согласие на то, чтобы я, если хочу, написал на их основе свою статью о первичной функции обелиска.
Я положил материалы в ящик стола и твердо решил родить эту статью при первом удобном случае.
Однако этот удобный случай все не представлялся: ко мне поступали все новые и новые папирусы, ожидавшие расшифровки. А материалы Хальворссона так и пылились в ящике моего стола, и я совсем забыл о них. Незаметно прошло полгода с тех пор, как у меня побывал бородатый датчанин.
Но однажды случилось нечто, заставившее меня вспомнить о подземной пирамиде.
И произошло это весьма необычным образом. 10 мая.
На деревьях поют птицы, и мне тоже хочется петь. Наверно, потому, что вчера вечером я, наконец, дописал свою статью о демотическом письме. Мне, кажется, удалось разобраться в некоторых вопросах, считавшихся до сих пор неразрешимыми.
В гордом сознании хорошо выполненной работы я положил ноги на крышку стола, когда зазвонил телефон.
В трубке я услышал голос Селии Джордан.
– Петер?
– Это я, малышка… и я счастлив.
Селия поперхнулась, полагая, очевидно, что кто-то дурачится, может быть, монтер, который проверяет в моем кабинете центральное отопление.
– Мистер Силади? Мне нужен мистер Силади! Я спустил ноги со стола, подул в трубку, чтобы в ней послышались шорохи, словно я забрал ее у кого-то.
– Алло?
– Мистер Силади?
– Это я, Селия.
– Ну, наконец! А то здесь только что развлекался какой-то ненормальный.
Я откашлялся и ничего не ответил.
– Дело в том, мистер Силади, что тут у меня два господина… Это., ну, да…
Я почувствовал, что она колеблется, и не знал, чем объяснить ее нерешительность.
– Два господина?
– Ну да. Из.,, э-э-э… из армии.
– Из армии?
– Да… то есть…
– Какого черта нужно от меня армии? Я думаю, что давно уже вышел из того возраста. Разве что, пока я расшифровывал демотическое письмо, разразилась мировая война?
– Боюсь, мистер Силади, что… э-э-э… словом, они к вам по личному делу.
Я просто онемел от неожиданности.
– По личному делу? Армия? Ко мне?
– Было бы лучше, сэр, если б вы лично побеседовали с ними… Есть на то причина…
И тут у меня зародилось какое-то смутное подозрение. В среднем ящике своего стола я на всякий случай держал револьвер, и сейчас вдруг у меня возникла бредовая идея, что на Сепию напали. Совершенно не свойственная ей нерешительность объяснялась, очевидно, только страхом – кто-то силой вынуждал ее позвонить мне. Сколько таких историй приходится слышать в наше время!
Я рывком открыл ящик и выудил свой револьвер из-под фотокопий папирусов с демотическим письмом. Проверил, в порядке ли он и положил рядом с телефоном. Через минуты три-четыре я услышал в коридоре приглушенный говор и неуверенные шаги, и револьвер мгновенно очутился у меня в руке. Однако дверь не открылась; голоса постепенно затихли, удаляясь.
Телефонная трубка все еще лежала на столе, там, куда я швырнул ее с перепугу. Я схватил ее и прижал к уху.
– Селия?
– Да, – вымолвила она дрожащим голосом. – Что с вами случилось? Я кричу «алло», а вы не отвечаете.
– Они еще там?
– Да…
Я знал, что телефонный аппарат на столе у Селии рассчитан только на одного абонента, значит, мог быть уверен, что наш разговор невозможно подслушать.
– Селия…
– Слушаю.
– Будьте осторожны. Отвечайте мне только «да» или «нет». Хорошо?
– Хорошо.
– Они еще там?
– Да.
– И хотят ко мне?
– Да.
– С ними что-то не в порядке?
– Ну… да.
– Мне позвонить в полицию?
– Нет!
– Нет?
– Нет.
– Мне самому с ними разобраться?
– Да.
– С вами все в порядке? Она икнула.
– Спасибо, все хорошо. Я подойду позже… и помогу вам.
– Ладно, Селия. Только без паники. Все будет нормально.
Я положил трубку на стол и снова взял револьвер. Выбрался из-за стола и стал к стене, так, чтобы створка двери прикрыла меня, когда дверь отворят.
Я не испытывал и тени страха, хотя знал, что с похитителями людей и террористами шутки плохи, да и они не любят шутить. Вероятно, расшифровка сокращений демотического письма сделала меня таким самоуверенным, что я не побоялся бы выступите хоть против всей мафии.
Снова послышались шаги в обычно тихом коридоре, и гулким эхом разнесся смех.
Приближались они совсем не так, как это делают опытные террористы.
Я распластался по стене, кода шаги умолкли перед дверью моего кабинета. Затем низкий голос – я мог бы присягнуть, что он принадлежит чернокожему, – немного заикаясь, прохрипел:
– Эй! Куда пошел? Ей-богу, это его… кабинет. Так сказала девах оттуда…
– Так чего ж ты застрял, ты, лошадь! – сказал более высокий голос, и дверь громко скрипнула. – Заваливай, милок!
Что-то здесь мне очень не понравилось. Но не успел я ничего предпринять, как дверь распахнулась, и прямо перед моим носом в комнату протопали двое военных. В руках и под мышками они несли что-то, завернутое в бумагу: края бумаги и концы плохо завязанной веревки развевались при каждом движении.
Поскольку я знал, какое большое значение имеет неожиданность, я выскочил из-за двери, направил на них револьвер и заорал:
– Руки вверх! – и немного тише добавил: – Вонючие ублюдки!
Военные повернулись и уставились на меня, разинув рты. Оба были настоящими великанами, один черный, другой – огненно-рыжий, весь в веснушках.
Веснушчатый первым пришел в себя. Он осторожно положил на пол сверток, который держал под мышкой, потом послушно поднял руки к потолку. И ржал при этом, как полоумный.
Лицо чернокожего стало пепельно-серым, и он испуганно вытянул указательный палец.
– Эй! Уберите-ка эту пушку к дьяволу! Еще вдруг пальнет…
– Что значит, вдруг? – вопросил я самоуверенно. – Непременно пальнет, если вы задумали какое-то свинство.
Рыжий хохотнул:
– Свинство? А кто вы такой, черт возьми?
– Не вашего ума дело. Впрочем, меня зовут Силади.
Тут и чернокожий положил свой сверток и тоже принялся хохотать.
– Силади? Что скажешь, Ронни?
– Сдохнуть со смеху.
– Вы в самом деле Петер Силади?
– В самом деле.
– Может быть, вы все-таки уберете пушку?
– Не уберу.
– Ну, ладно, – сказал рыжий. – Нет, так нет. У вас нет чего выпить?
– Нет. Здесь не ресторан.
– Вот это уж, действительно, несчастье. А, Ронни?
– Куда хуже!
Я поднял телефонную трубку, которая все это время так и валялась на столе, и когда поднес ее к уху, услышал, как Селия непрерывно кричит «алло».
– Селия?
– Ну, слава богу. Они у вас?
– Здесь. Я их поймал. Она громко икнула.
– Что вы сделали?
– Поймал их. Счастье еще, что у меня была пушка.
Тут произошло нечто неожиданное. Селия начала смеяться, все безудержней, пока, наконец, не могла уже произнести ни слова. Она смеялась, повизгивая, как девочка-подросток, которой за шиворот свалилась древесная лягушка.
– Чего вы смеетесь? – спросил я нервно, потому что краем глаза увидел, что рыжий присел на корточки и открывает нижний ящик шкафчика под телевизором.
– Эй! – заорал я на него. – Встать, иначе стреляю! Поднять руки вверх!
Он так взглянул на меня, словно я отвесил пощечину его родной матери.
– Ну, хватит валять дурака, шеф! Я всего лишь ищу чего-нибудь выпить. В каждом приличном доме под телевизором есть какая-нибудь выпивка.
Сепия тем временем немного пришла в себя и, все еще хихикая, спросила:
– Что они делают?
– Один как раз стоит на четвереньках… Но скажите, ради бога, что происходит? Есть там кто-то рядом с вами?
– Никогошеньки.
– Так что же вы тогда хотели мне сообщить? Что вы там страдали у телефона? Выкладывайте же, в конце концов!
– Я? – голос Селии зазвучал сердито. – Да вы же без конца бросали трубку. Не давали мне слова сказать. Я только хотела вас предупредить.
Рыжий продолжал шарить по шкафам, как будто я и не стоял у него за спиной с пушкой в руках.
– Предупредить? О чем?
– Что оба военных вдрызг пьяны. И требуют выпивки. Разве я не сказала, что помогу вам? Сейчас спущусь и принесу две бутылки. Идет?
Взбешенный, я бросил трубку, а пистолет зашвырнул в ящик стола.
Услышал стук, стоявший на корточках рыжий поднял голову и очумело воззрился на меня.
– Что, шеф? Постреливаем?
Негр все еще стоял перед столом с поднятыми руками.
– Опустите же руки! – рявкнул я на него. – Что вы тут стоите, как недоделанная статуя?
Он состроил обиженную мину и опустил руки.
– Я только хотел доставить вам удовольствие, – сказал он оскорбленно. – Это ваше хобби так встречать гостей?
Тут в комнату вошла Селия с подносом в руках и двумя бутылками бурбона под мышкой.
Рыжеволосый вскочил на ноги, одним прыжком очутился возле девушки, обнял ее за талию и принялся дергаться в каком-то ритме наподобие рок-н-ролла. Селия завизжала, подняла повыше бутылки, но по лицу ее было видно, что все это ей жутко нравится. Негр начал барабанить по подлокотникам кресла, и все в нем двигалось, словно он был резиновой куклой.
Я прикрыл глаза и ущипнул себя за руку. Господи! Это, конечно же, мне только снится?
Когда я вновь открыл глаза, Селия уже наполнила три рюмки, ударила рыжего по руке и, хихикая, улизнула из кабинета.
Оба великана повалились в кресла, потянулись за рюмками и подняли их, учтиво повернувшись ко мне.