Леринц Ласло Л.. Подземная пирамида

   – А именно?
   – Это касается маленького Ренни.
   Мне сразу стало легче.
   – Искренне признателен вам, миссис Мантовани. Любая мелочь может оказаться важной. Из меня так и сыпались любезности.
   – Правда, я не знаю… Может быть, это не имеет никакого значения. Даже очень вероятно.
   – Этого никогда не знаешь, миссис Мантовани.
   – Ну, хорошо. Я припомнила, что с маленьким Ренни однажды произошел несчастный случай.
   – Несчастный случай?
   – Не тяжелый. Кажется, он всего лишь свалился с лестницы. Я уже не могу припомнить как следует.
   – Понимаю.
   – Мне пришлось отвести его к врачу. Он очень плакал, и мы боялись, что он сломает себе что-нибудь.
   – Ага.
   – Недалеко от заведения Харрисона была поликлиника. В нескольких сотнях метров. Поэтому-то в заведении не было своего врача. Если была необходимость, мы просто вызывали его по телефону.
   – Вы же говорите, что отвели ребенка туда.
   – Да, потому что нужно было сделать рентгеновский снимок. А рентген был только в поликлинике. В заведении не было.
   – Понимаю.
   – Какой-то доктор, кажется, его звали Дейвис, сделал маленькому Ренни рентген. Потом он сказал что-то весьма странное.
   – Странное? Что именно?
   – Ну, по правде говоря, я его не совсем поняла. Но доктор был просто вне себя от волнения. Даже позвонил куда-то.
   – Но что же случилось?
   – Он сказал, что у маленького Ренни кости ненормальные.
   – Вы хотите сказать, что он обнаружил какую-то болезнь?
   – То же самое спросила и я. Но он ответил, нет, малыш не болен, только у него странно росли ребра. Аномально.
   – Вы не могли бы сказать, что это означает?
   – Попытаюсь. Доктор Дейвис даже сделал снимок. Через несколько минут меня вызвали и показали его мне. Действительно, странные ребра были у маленького Ренни, Очень странные.
   – Какие же?, • – Такие, как тюремная решетка,
   – Тюремная решетка?
   – Да, его ребра росли не только горизонтально, но и вертикально. Ребенок был весь в клетку.
   Дело принимало все более загадочный оборот.
   – Миссис Мантовани, вы бы не рассказали всю историю еще раз, только помедленнее?
   Она рассказала, Очень медленно, еще раз и то же самое. Что у маленького Ренни ребра росли в клетку.
   – Что было потом? – спросил я наконец.
   – Ничего. Доктора еще какое-то время звонили по телефону, потом отпустили нас домой. Доктор Дейвис сказал, что маленький Ренни совершенно здоров. А что касается ребер, то это безобидное отклонение. Такое же, как когда кто-то рождается с хвостом.
   Положив трубку, я застыл в неподвижности, не зная, с какого боку подступиться к новой информации. Не оттого же ведь Джиральдини разыскивал мальца, что у него были ребра в клетку?
   Ответа я все равно найти не мог, так что послал все это к черту.
   Я вернулся к карте и снова задумался о прачечной. Что было мальчугану делать в прачечной?
   Затем неожиданно мои мысли возвратились к миссис Мантовани. Что такое сказала старушка? Что там была поликлиника…
   Я резко повернулся к карте и начал искать. Где, черт возьми, могла быть эта проклятая поликлиника? Искал, искал, но так и не нашел.
   Потом вдруг выронил из руки перочинный нож и так заржал, что если бы меня кто-нибудь слышал, то принял бы за сумасшедшего. Я даже по лбу себя стукнул.
   Идиот! Ведь все это произошло двадцать один год назад, А я себе рисую круги на карте Санта-Моники последнего издания!
   Я выбежал на улицу и искал до тех пор, пока не обнаружил букинистический магазин. Еще через полчаса я держал в руках карту Санта-Моники более чем двадцатилетней давности.
   Я вприпрыжку взбежал по лестнице в свою комнату, схватил перочинный нож и снова описал окружность с заведением Харрисона в центре. Затем наклонился пониже и заглянул в круг.
   Однако оттого, что я увидел, у меня волосы на голове встали дыбом. Потому что, действительно, там на карте была поликлиника, в которой было установлено, что ребра маленького Ренни выглядели как тюремная решетка нотам же был и несуществующий теперь Университет Санта-Моники с тремя факультетами и относящимся к нему десятком другим институтов, В таких случаях в подходящей компании говорят; что, выкусил, молокосос!
   Несколько часов спустя я уже рассматривал подробную схему бывшего Университета Санта-Моники с при – надлежавшими ему институтами.
   Я смотрел и смотрел на эту пропасть зданий, факультетов, институтов и все больше начинал терять уверенность. Если я до сих пор не чувствовал, что ищу иголку в стоге сена, то теперь как раз время было это почувствовать.
   Я вздохнул и решил отбросить корпуса Университета. Маловероятно, чтобы кто-либо приводил сюда ребенка в конце недели. С другой стороны, если его забирали домой…
   И я поскорей переключился на институты. Их было ровно двенадцать. Проблемами медицины занимались три, психологией – еще три, один был археологический, один искусствоведческий и один геологический.
   Я растерянно смотрел на бумаги, словно только от них и ждал помощи. Малыш Ренни… Черт побери! В каком же месте ты мог скрываться тогда?
   Потом решил, что мне пора познакомиться с внутренней структурой институтов Университета Санта-Моники. 8 конце концов, я трачу деньги Джиральдини.
   Бесспорно, я узнал из бумаг много интересного, но несомненно было и то, что ничего из этого я не мог связать с маленьким Ренни.
   Все же в первую очередь я занялся геологическим институтом, потому что, пожалуй, именно там должен был быть ключ к разгадке. На чем я основывал свое предположение? На тех странных словах, произнесенных вчера миссис Мантовани, что, мол, та молодая пара, которая привезла назад маленького Ренни, однажды была в одежде, похожей на военную. Я где-то слышал, что геологи, или спелеологи, или не знаю кто там еще, тоже носят такую одежду, когда отправляются в серьезную экспедицию. Итак, искать следует здесь и нигде больше!
   Я искал, искал и ничего не находил. После обеда я уже знал все на память. Знал, например, имена начальников и подчиненных только все еще понятия не имел, для чего мне это нужно. Но я был уверен, что решение задачи следует искать в институтах.
   Пообедав чем-то на скорую руку, я снова углубился в бумаги. Институт египтологии Университета Санта-Моники. Директор – Петер Силади. Состоит из двух секций египетского древнего царства и секции эпохи нового царства. А каждая из них в свою очередь…
   И тут вдруг я оторопел. От волнения на глаза навернулись слезы и заслонили лежавшие передо мной бумаги.
   Как там сказала миссис Мантовани? Один был рыжим, высоким мужчиной, с великолепным чувством юмора, а другой – с мрачным лицом, длинный, с черной бородой, каланча. Подшучивали над всеми и часто друг над другом. Непонятно почему называли друг друга «древнее царство» и «новое царство».
   Я повалился на тахту, чтобы отдышаться. Черт побери! Ну, конечно же, археологи! И с одеждой защитного цвета сходится. Ведь и археологи работают на открытой местности. Хотя я не мог взять в толк, что могли искать египтологи в защитной одежде в окрестностях Санта-Моники. О, дьявольщина!
   Тут снова затрезвонил телефон. Я снял трубку. Это был Джиральдини.
   – Узнали что-нибудь, Нельсон?
   Странно, но в его голосе не было нетерпения.
   – Ничего. Но я работаю, не бойтесь за свои деньги.
   – О'кей. Все еще следят за вами?
   – Не имею понятия. Я еще не выходил сегодня.
   – Ага.
   – Не бойтесь за деньги, я и дома работаю.
   – О'кей! Если что – только скажите. И не удивляйтесь, если с теми, что прицепились к вам, случится несчастье. Идет?
   – Это ваше дело. Пока.
   Я спустился в холл, купил газету, затем зашел в телефон-автомат и набрал номер таксиста. Бог его знает, видно, пришлось мне по сердцу, как он в носу ковыряет.
   К тому же мне очень не хотелось, чтобы нас подслушивали.
   Я не спеша вышел на улицу перед гостиницей погреться на солнышке. Подождав минут пятнадцать, я увидел, как мой молодец выруливает к гостинице, приветствуя меня так, словно мы были старинными знакомыми.
   – Доброе утро, сеньор. Чудесная погода сегодня, Я сел в такси, назвал первое место, которое мне пришло в голову, и откинулся на спинку сиденья.
   – Как вас зовут? – спросил я его.
   – Рамоном, сеньор.
   – Вы мексиканец?
   – Предки мои были, сеньор. А их предки переехали в Мексику из Перу. Так что я инка, сеньор.
   – Я могу вас называть Рамоном?
   – Очень обяжете, сеньор.
   Его вежливость была такой же безукоризненной, как у метрдотеля из «Вальдорф Астория».
   – За нами следят, Рамон?
   Он посмотрел в зеркало, затем тихо пробормотал:
   – Так мне трудно понять. Но если вы позволите крутануться пару раз…
   – Давайте, смелей!
   Он крутанулся пару раз – это значило, что мы вихрем промчались по нескольким узким переулкам с небольшим движением. И, наконец, покрутившись так с четверть часа, мы выехали на главную улицу.
   Рамон обернулся и подмигнул мне.
   – Если и следили, то я оторвался от них. Я попросил остановить машину под тенистым деревом, но не стал выходить.
   – Сколько лет вы живете в городе? – спросил я водителя.
   – Ну… с детства. Лет тридцать. Тогда мы как раз переехали сюда из Росарио. Из Росарио, что в Штатах. Знаете, мой отец…
   – Хорошо. Вы говорите, что в то время в городе еще был университет?
   – В Росарио?
   – Да нет же. В Санта-Монике. В этом городе, здесь.
   – А,это1 Конечно, был, Университет Санта-Моники. Там, где детский приют. У черта на куличках.
   – Вы часто ездили туда?
   – Не слишком. Сотрудники университета жили в пригороде. Профессора в частных домах, а студенты – в университетском городке. Время от времени приходилось кого-нибудь подвозить туда. Главным образом, в начале семестра. Некоторые приезжали поездом из другого города, и с вокзала брали такси до университетского городка. Честно говоря, я редко стоял у вокзала. Мало хорошего в таких поездках. Студенты не особенно щедры на чаевые, а назад пассажиров совсем не бывало. Только начинающих таксистов можно было еще уговорить на такую поездку.
   – Но, все-таки, иногда можно было подзаработать такой поездкой?
   – Крайне редко.
   – Может быть, все-таки, вы помните что-нибудь? – не отставал я.
   – Зачем вам нужно?
   – Ну… скажем, затем, чтобы знать, как все это выглядело.
   Он растерянно почесал макушку.
   – Честно говоря… Думаю, что это было похоже на любой другой университетский городок. Студенты жили в деревянных домиках, на территории городка. Дома были помечены греческими буквами, просто не было никого, кто не выучил бы их. Я однажды… А, да ладно. Все это было, как огромный парк. Одних научно-исследовательских институтов не проехать – не пройти. Это-то и стало причиной большой беды.
   – Большой беды?
   Он обернулся и с подозрением посмотрел на меня.
   – Вы еще не слышали?
   – Я впервые в Санта-Монике.
   – Пардон, сеньор. Так вот, случилось, что весь университет сгорел до основания.
   – Что вы говорите?
   – Сгорел. С тех пор в Санта-Монике нет университета.
   – Когда это было, примерно?
   – Так, лет восемнадцать назад. Но можно и точно установить. Все газеты только об этом и писали. В таком маленьком городишке большое событие и то, если загорится мусорный ящик, не говоря уже об университете!
   – Вы говорите, все сгорело?
   – Научно-исследовательские институты и университетские корпуса дотла. К счастью, студенты не пострадали. Их квартиры были довольно далеко от пожара.
   – А… как это случилось?
   – Поджог. Виновника же поймали. Я почувствовал возбуждение.
   – Значит, поймали. И кто же был этот сумасшедший?
   – Вы точно сказали. Это был сумасшедший. К сожалению, не помню его имени. Дело тогда разбиралось в суде. Какой-то дуралей несчастный из Индианаполиса. Кажется, он проучился один семестр и сбрендил. Суть в том, что его исключили. Он уехал, а потом вернулся и поджег все хозяйство.
   – Как, черт возьми, ему удалось сделать это так основательно?
   – Случайно. Этот губошлеп набрал пакли для поджога. Насколько мне помнится, большой беды не случилось бы. Но этому сдвинутому повезло, а университету – несчастье. Он забросил пучок пылающей пакли в окно одного из подвалов, и пакля упала прямо в чан с какими-то реактивами, а крышкой чан забыли накрыть. Реактивы вспыхнули, а остальное уж пошло как по маслу. Все институты загорелись один за другим!
   – Потрясающе…
   – Еще как! Представьте себе только, позже выяснилось, что во всех институтах было полным-полно огнеопасных химических веществ. Как будто эти юродивые к войне готовились.
   – Они, очевидно, пользовались химическими веществами.
   – Черт их знает. Но горели хорошо, это точно. Дым было видно аж в Сайта– Барбаре. Напрасно примчались все пожарники округи, все сгорело – как пить дать!
   – Кто-нибудь погиб? Он покачал головой.
   – К счастью, нет. Это случилось в воскресенье, когда институты были закрыты. Одному богу известно, что бы произошло, если бы тот сумасшедший бросил паклю в подвал в будний день. И так сколько натворил!
   – Могу себе представить.
   – Вряд ли. Ведь проблема была не только в том, что все сгорело и взорвались реактивы…
   – А что еще?
   – Территория стала радиоактивно зараженной. Я ощутил холодок в затылке, что испытывал только в случаях необыкновенного волнения.
   – Не расскажете подробней?
   – Охотно, сеньор. Газеты описали каждую мелочь. Знаете, в институтах была масса радиоактивных… изо… изо…
   – Изотопов?
   – Точно. Газеты написали, для чего они их использовали. Смех, да и только. Представьте себе, археологи копили их для того, чтобы с их помощью определять о той или другой выкопанной вещи, сколько ей лет. Кто бы мог подумать, что атом такой умный? Я раньше считал, что из него можно только бомбу делать.
   – И что потом?
   – Можете догадаться. Когда институты сгорели, эти штуки высвободились и начали излучать. Можно сказать, опасная была забава.
   – Очевидно.
   – Когда пожар погасили, всю территорию наводнили военные и измерили излучение. Затем поставили забор и вывесили надписи, что из-за радиоактивности заходить за забор опасно для жизни. Такая история.
   – Только и всего?
   – В газетах писали, что нужно еще что-то сделать, но на это не было денег. А на что они тут вообще есть? Какой-то журналист написал, что нужно выкопать черт знает сколько кубических метров земли, свезти ее на свалку и навезти вместо нее новой. Только тогда территория снова стала бы пригодной для пользования.
   – Но ничего не было сделано, правда?
   – Во всяком случае, немного. Я полагаю, что городские власти только посмеялись над этой заметкой. Можете себе представить, во что обошлось бы вывезти столько земли и навезти новой. Кроме того, написали еще, что через пятнадцать лет изотопы испарятся и что-то в этом роде. Сначала исчезнет половина, потом еще половина, потом половина той половины, ну, как в сказке. Под конец останется только земля, а изотопов след простынет.
   – Словом, все осталось там, на той территории?
   – Все, да не все… На спасательные работы прибыли пожарники, муниципальная гвардия и даже Национальная Гвардия. Институтские пожитки, по-моему, удалось спасти. Главным образом, вещи археологов. Только, собственно, все, что осталось, было заражено. Можете себе представить. Никому не позволил и ничего забрать, ни единого клочка бумаги. Ну и шумиха была в понедельник утром. Ученые собирались толпами и требовали свои вещи.
   – И?
   – Ничего. Не смогли ничего получить. Даже свою одежду, И деньги. Все было заражено.
   – Куда делись эти вещи, Рамон? Ведь их не уничтожили?
   – Наверняка, нет. По крайней мере, газеты об этом не писали. Правда, они иногда такого понапишут… Словом, шмотки забрали куда-то к военным. Сказали, что через пятнадцать лет каждый сможет получить назад то, что ему принадлежало. Хорошее утешеньице, а?
   Я не мог больше ни о чем думать, кроме того, что я опоздал на несколько лет.
   – Вы знаете, Рамон, а военные в конце концов возвратили те вещи?
   – Не имею понятия. В газетах не писали. А если и писали, то я не читал.
   – Как по-вашему, если их привезли назад, то куда могли девать?
   Он задумался и немного поковырял в носу.
   – Ну, не знаю. Если бы я был на вашем месте, то заглянул бы к шерифу. Шериф должен знать все.
   Несколько секунд спустя мы уже ехали в управление шерифа.
   В управлении шерифа Вена Хокинса я пробыл не больше двадцати минут. Блистательный предводитель с пышными усами проявил исключительную любезность, – по мнению Рамона, из-за приближавшихся выборов, – посмотрел кое-какие бумаги и растолковал мне, что вещи, не имеющие отношения к оборудованию, попали на склад городской библиотеки, а приборы – на склад городского сахарного завода.
   По дороге в библиотеку я постарался собраться с мыслями. Не в том беда, что я не имею понятия, что я ищу, а скорее в том, что я не знаю, как до этого доберусь. Хотя, пожалуй, с библиотекарями мне нетрудно будет управиться.
   Рамон предался ничегонеделанию, а я запрыгал по ступенькам лестницы, ведущей к огромному зданию. Пару минут спустя я сидел напротив директора публичной библиотеки Санта-Моники.
   Директор был рыжеватым ирландцем с примечательным лицом и скорее похож на скотника, чем на работника библиотеки. Уже после первых его слов я понял, что трудностей с ним у меня не будет.
   Я извлек свое удостоверение и представился.
   – Сэмюэль Нельсон, из Нью-Йорка. Частный детектив. Я действую по поручению профессора Петера Силади.
   Он так посмотрел на меня, словно я сказал, что прибыл с Луны с секретной миссией.
   – Очень рад, – пробормотал он. – Чем могу служить?
   – Я – доверенное лицо профессора Силади! – повторил я решительным тоном. По его лицу пробежала тень.
   – Это я уже слышал, только скажите мне, кто, черт возьми, этот профессор?
   На этот раз я решил простить ему дурные манеры.
   – Восемнадцать лет назад он был директором археологического института Университета Санта-Моники.
   – А, вот как, – сказал он без малейшей заинтересованности.
   – Мой поручитель хотел бы получить назад свои вещи. Когда институт подвергся радиоактивному заражению, все его движимое имущество было опечатано. Предположительно, по истечении пятнадцати лет его перевезли сюда.
   Мой собеседник оперся локтями о стол и посмотрел мне в глаза.
   – Не только предположительно, но совершенно точно. Это барахло только занимает у меня тут место. Но осталось всего шесть месяцев. А потом все пойдет на свалку. С вами есть грузовик?
   – Сначала я хотел бы только посмотреть, – произнес я осторожно. – Даже мой поручитель уже не может точно вспомнить, что у него тогда осталось в институте. Собственно говоря, его интересуют не оборудование и не одежда, а его записи.
   – И этого добра хватает.
   – Знаете, – начал я говорить более доверительным тоном, – по словам моего поручителя, там в ящиках остались чрезвычайно интересные заметки.
   Он не принял моего тона, во всяком случае, не хотел со мной фамильярничать.
   – Представляю себе, – заявил он сухо и поднял телефонную трубку. – Ваш поручитель тоже стоит своих денег, как и все остальные. Только почтовые марки обошлись нам по крайней мере в тысячу долларов. Ежемесячно мы писали письма каждому сотруднику всех институтов, чтобы они потрудились приехать к нам и соизволили забрать свое оставленное добро. Но нет! Вы думаете, хоть один ответил или приехал? Молчат себе, как жареная рыба на сковородке, а мы все шлем и шлем эти проклятые письма. Потому что таков закон, понимаете? А я вам говорю, чихать я хотел бы на такие дурацкие законы!
   Тем временем в трубке отозвался чей-то голос, после чего директор прекратил браниться.
   – Это вы, Билли? Тут пришел один тип, некто Нельсон, частный сыщик, и интересуется брошенными шмотками. Покажите ему все. Хорошо? Пусть берет, что захочет! Направляю его немедленно к лифту.
   Он положил трубку и показал на дверь.
   – В конце коридора есть лифт для доставки книг. Нажмите на кнопку подвала. Билли уже ждет вас. Желаю удачи!
   И тут же, даже не протянув мне руки и не потребовав никакого рекомендательного письма, он углубился в лежавшие на столе бумаги. Всем своим видом он давал понять, что хочет избавиться от меня как можно скорее.
   На лифте я спустился в подвал, где меня ждал Билли. Вернее, два гигантских костыля, а между ними какой-то маленький замарашка, которого, по-видимому, звали Билли.
   Я выбрался из кабины и попытался определить, где заканчивается этот индивид и где начинаются костыли. Смотрел, смотрел, но ничего не вышло. Все вместе это представляло собой безнадежно запутанный клубок.
   – Хелло, Билли! – поздоровался я и вовремя успел удержать руку, которой собирался похлопать его по плечу. Не дай бог, рассыплется еще, как карточный домик.
   Где-то между костылями он выпутал свою руку и протянул мне.
   – Приветствую вас, мистер Нельсон. Моя фамилия Кох.
   Так тонко намекнул мне, что не претендует на мое фамильярное «Билли».
   – Меня прислал ваш шеф, мистер Кох, – сказал я, переходя на официальный тон.
   Он кивнул с серьезным видом, как полководец-победитель, принимающий у своего противника полную и безоговорочную капитуляцию.
   – Все знаю, мистер Нельсон. Следуйте за мной, прошу вас.
   Он пошел вперед, я – за ним. Он двигался поразительно быстро на своих гигантских костылях, и мне пришлось основательно поднапрячься, чтобы не отставать от него. Мы прошли до конца коридора длиной с полмили, свернули направо и, наконец, уперлись в огромную железную дверь, выкрашенную в серый цвет.
   Кох бросил якорь, прислонил к стене один костыль, выудил из кармана маленький ключики молниеносным движением отпер замок. Я хотел ему помочь, но он нарочно так поставил костыль, чтобы я не мог к нему приблизиться.
   Потом он отступил от двери и поковырял костылем в дверной петле, после чего дверь отворилась настежь. Насколько хватало глаз, в необозримом помещении тянулись бесконечные ряды полок, а на полках– вещи для самых разных целей. Где-то в полутора метрах, например, на меня в упор смотрел красный будильник.
   Кох прислонился к одной из полок и горделиво оглядел свои владения.
   – Вот, мы пришли. А еще есть с той стороны, в другом помещении.
   С той стороны могло быть где-то очень далеко и терялось в тумане.
   Тут неожиданно у меня мелькнула одна мысль, заставившая меня встревожиться. Несильно и ненадолго, но все-таки где-то возле затылка забегали мурашки.
   – Скажите, мистер Кох, – буркнул я, очень надеясь на то, что мой голос не выдает беспокойства, – вы уверены, что они больше не излучают?
   – Можете быть абсолютно спокойны, мистер Нельсон, – проблеял он и с нежной улыбкой окинул взглядом свои сокровища. – Вы можете быть совершенно уверены в этом. Каждый год приходили люди с множеством приборов и исследовали радиоактивность. Говорили, что она все слабее. В прошлом году уже сказали, что ее уровень значительно ниже опасного. Но, ради безопасности, мы ждали еще год.
   – Очень хорошо сделали, – сказал я с облегчением.
   – Мистеру Фитцджеральду все это не нравится, – сказал он жалобно. – Хочет избавиться. А я с удовольствием… вы понимаете, не так ли?
   Еще бы я его не понимал. За эти годы он так привязался к вещам, что теперь у него было чувство, словно его лишают личной собственности.
   – Мистер Кох, – попробовал я его утешить, – я пока только посмотрю, что тут осталось из вещей профессора Силади. Может быть, мы приедем за ними только в следующем году. Но прошу вас, не проговоритесь вашему шефу.
   Он с благодарностью махнул мне костылем.
   – Мне вы можете доверять. Но все равно всему конец, Все увезут на свалку и сожгут.
   Мы медленно шли вдоль длинных рядов полок.
   – Это принадлежало геофизикам, – показал он вперед, – а вот то – специалистам по информатике…
   – Я хотел бы покопаться в вещах археологов, – сказал я с некоторым нетерпением.
   Похоже, он почувствовал по дрожанию моего голоса, что мне надоела его болтовня, и немедленно превратился в чиновника,
   – Прошу вас, мистер Нельсон, следуйте за мной. Вещи Института археологии находятся в конце помещения. Как вы видите, к каждому предмету я прикрепил бирку. На бирке указаны основные сведения о найденной вещи: такие как ширина, высота, что вещь собой представляет и т. п. Естественно, в зависимости от предмета я приводил каждый раз другие параметры. Где было возможно, я устанавливал имя владельца и размещал эти предметы отдельно от вещей других владельцев. А где такой возможности не было…
   Он продолжал трепаться, а я уже обратил внимание совсем на другое.
   А именно, на одну бирку, которая белела на высоте моих плеч, аккуратно приклеенная к торцу полки.
   И на бирке была одна-единственная короткая фраза: «Имущество Петера Силади».
   На первый взгляд отмеченное биркой представляло собой бесформенную груду бумаги. Однако, присмотревшись внимательней, я увидел, что эта куча состоит из тетрадей с листами, скрепленными проволочными спиралями, перекидных календарей, перетянутых бечевкой связок бумаг и нескольких книжечек в твердых обложках.
   Тут где-то в глубине моей души сработал некий прибор наподобие счетчика Гейгера. Он начал пощелкивать, и это пощелкивание означало: смотри в оба вон на ту кучу.
   Билли тем временем закончил разглагольствовать и молча наблюдал, как я все ближе приглядываюсь к бумагам.