Леринц Ласло Л.. Подземная пирамида

   – Как помогал?
   – Тогда Иму стал уже большим человеком. Он ходил в красивых одеждах и был… главным писцом. И каждый вечер он беседовал с Аменхотепом. Один раз Аменхотеп даже плакал, как будто боялся темноты. Он сказал, что у него нет власти над людьми, потому что у них есть один бог, которого они путают с Ра и зовут Амоном. А у Амона есть много-много слуг, которые могущественнее его и не подчиняются ему. И что люди во всей стране без разбору молятся самым разнообразным богам и смеются над всем, что он говорит. Так он сказал. Тогда Иму убежал, а ночью сильно поссорился с Ретом.
   – С Ретом? Но ведь эти двое до сих пор во всем были единодушны.
   – Это странно, из-за чего они поссорились. Я не очень понял, да и сейчас… Иму сказал Рету, что эта феодальная анархия, или как там ее называют, невыносима и что нужно создать центральную власть… и вместе с ней монотеистическую веру… Вы понимаете, что это такое?
   – Ну… так, в общих чертах.
   – Дело в том, что я не понимаю. Во всяком случае, многого не понимаю. Я и сказал Иму, чтобы он говорил понятней, но он не обратил на это внимания. Он никогда не обращает на меня внимания. Только говорит прямо перед собой и иногда показывает кино.
   – Кино?
   – Такое, какое я видел с папой в Диснейленде. Здорово было. Ты видел «Сто одного щенка»?
   – Виде".
   – Какой тебе понравился больше всех?
   – Ну… даже не знаю. Пожалуй., маленький толстяк.
   – В от это да! И мне тоже.".Какой он был миленький, когда застрял в заборе, правда?
   – Я тогда тоже очень смеялся. Но что случилось потом с Аменхотепом?
   – С кем?
   – С тем… фараоном. С другом Иму.
   – Ах, с тем человеком? Даже не знаю. Я сказал уже, что Иму и Рет поссорились?
   – Что-то говорил…
   – Ну вот, знаешь, это было так… Стой, как же? Рет сказал, что нужно оставить этих людей в покое. Он говорил Иму такие смешные слова. Вот, например, как… Ну как же, а Вот, есть! Послушай только! «Смены общественного строя возможны, только когда для этого созревают условия!» Понимаешь? Потом еще: «Нельзя применять насилие к сложившейся в результате длительного развития структуре, ведь пшеница не станет расти быстрее, если дергать ее кверху, в лучшем случае она высохнет!» Вот такими словами Рет засыпал Иму) – А Иму?
   – Это ему не очень понравилось. Он сказал что-то вроде того, что все это, может быть, в общем и правда, но здесь у них конкретный случай. И что старший брат не может позволить младшему брату утонуть только потому, что тот упал в озеро, а для него еще не настало время научиться плавать. Вот ерунда, а?
   – Значит…
   – Наконец, Рет все-таки сдался, а Иму приступил к работе. Я не могу сказать точно, что он сделал, потому что это было так скучно, что я всегда засыпал, когда дядя Иму начинал говорить об этом. Он и еще сделали нового бога, Атона…Остальное я не очень помню…
   – А потом?
   – Потом снова случилась большая беда. Теперь уже Иму хотел вернуться домой на планету Красного Солнца, а Дему и Map больше не хотели. Каждый из них жил в большом дворце и имел много-много слуг. Они часто ссорились друг с другом. Дему говорил, что здесь много золота, женщин и слуг, и дурак он будет жить на жалование капитана второго класса, когда здесь он царь. Так он говорил.
   – A Map?
   – Ему приказывал Дему. Он делал то, что ему говорил Дему.
   – Понимаю…
   – Потом они очень сильно поссорились; это я видел уже и на картине. Рет убил Дему. Сделал из него такого маленького карлика. Ты не видел?
   – Как тебе сказать?
   – Мне очень жаль было Дему. Он был хорошим человеком, и сначала как раз он хотел вернуться назад к Красному Солнцу. Только остальные не дали.
   – Словом, Дему умер?
   – Да. Потом его похоронили. Вынули из него все и похоронили. Ты знаешь, что они из него сделали?
   – Что?
   – Мумию. Такую, с какими работает папа. Я их не боюсь, потому что они меня не обижают. Папа объяснил, что мумии никого не обижают, потому что они уже не люди. Но все равно я их не люблю. А знаешь, почему?
   – Почему?
   – Потому что они некрасивые. И старые. Не такие, как, скажем, мама.
   – Ну, это уж точно. Потом похоронили.
   – Кого?
   – Ну, Дему.
   – Ах, Дему? Да, похоронили… И все трое очень плакали, хотя и не получили за это денег.
   – Что не получили?
   – Ну, денег и всего остального.
   – То есть как это?
   – Ой, ну как же! Ты этого не знаешь? Когда Дему умер, Аменхотеп приказал, что все должны плакать, когда мумию Дему будут опускать под землю. В комнату. Только в ней не было окон.
   – И плакали?
   – Многие плакали. Но многие из людей в красивых одеждах получили от Аменхотепа деньги, чтобы они плакали. И когда умер Рет, и тогда тоже плакали.
   – И Рет тоже умер?
   – Да. Map напоил его чаем, в который человек в высокой шапке подсыпал белого порошка.
   – Кто был тот человек?
   – Я не знаю его имени. Но он молился тому богу, которому уже было запрещено молиться. Какому-то Амону или как там его… Знаешь, этого бога прогнал Аменхотеп, потому что так ему посоветовал Иму. А человек в высокой шапке из-за этого очень разозлился на Иму и, когда узнал, что Рет убил Дему, пошел к Мару, и они стали конспираторами… Я правильно сказал?
   – Правильно, Ренни.
   – А это слово трудное…
   – Знаю, Ренни. Ты очень умный.
   – Потом умер Рет, и его похоронили точно так же, как Даму… И после этого Иму и Map поссорились в последний раз.
   – В последний раз?
   – Да. Дядя Иму был очень печален и сказал, что после смерти Дему только дядя Рет смог бы объяснить их исчезновение людям Красного Солнца. Что теперь им обоим придется остаться здесь навсегда…
   – Да, навсегда…
   – Потом убили и Мара.
   – Иму?
   – А, нет. Люди в высоких шапках. Они откуда-то собрали военных и напали на Аменхотепа. Дядям Мару и Иму тоже пришлось бежать. Мара поймали и убили.
   – А Иму?
   – Дядя Иму убежал, и с ним еще несколько человек. Больше я ничего о нем не знаю. Только еще он показал мне, как нужно запускать «Дракона».
   – Ты знаешь, как нужно запускать «(Дракона»?
   – Конечно, знаю, – кивнул он с гордым видом. – Ведь он показывал мне это сто раз. Там есть шесть рычажков подряд. Потяну за первый – открывается крыша, потяну за второй… это я не знаю. Но когда я передвину все рычаги, начинает работать ав-то-ма-ти-ка… Так сказал Иму. Нужно только потянуть… А теперь пойдем и посмотрим подарки, потому что я устал. 15 января Сегодня мы окончательно договорились обо всем. Будем продолжать эксперимент до тех пор, пока Ренни не передвинет эти шесть рычажков. Я жду и проклинаю ту минуту, когда придет его время…
   Здесь тетрадь в твердой обложке заканчивалась.
   Закончив чтение, я закрыл тетрадь и положил себе на живот. Затем закрыл глаза и позволил себе минут пять подумать. Пять минут прошли очень быстро, и когда секундная стрелка подошла к двенадцатичасовой отметке, я все еще не знал, в своем ли я уме. Единственное, до чего я додумался, было то, что я взялся за самую невероятную работу, какая только попадалась мне за мою недолгую жизнь.

V. СЕТИ

   Поскольку вещей у меня было немного, выехать в аэропорт не представляло для меня особых трудностей. Я заплатил по счету и попросил портье заказать мне такси. Не Рамона, а кого-нибудь другого.
   Когда мы свернули на прямую автостраду, ведущую к аэропорту, я оглянулся. С удовлетворением увидел, что за нами, ничуть не скрываясь, следуют три автомобиля. Я откинулся на спинку сиденья и стал думать, кем могут быть эти трое.
   Перед зданием аэропорта я остановил такси, вышел и, не обращая внимания на затормозившие со скрежетом позади меня крейсеры, спокойно вошел в здание. Пока все шло по задуманному плану.
   Я прошел несколько шагов, затем небрежно опустил сумку рядом с собой на пол. Вынул из пачки сигарету и зажал ее в углу рта.
   Маленький человек в черной шляпе был шагах в пятнадцати от меня, и когда я взглянул на него, подмигнул мне.
   Я закурил, но спичку не стал выбрасывать. Аккуратно задул все еще горевшее на кончике пламя, извлек из кармана бумажный носовой платок, завернул в него спичку и элегантным движением, как опытный баскетболист – тело без костей, – забросил в урну, находившуюся в добрых пяти метрах от меня.
   Поднял сумку и не спеша подошел к коротышке в шляпе.
   – Хэлло! – произнес я, пытаясь изобразить смущенную улыбку. – Все в порядке?
   Коротышка состроил гримасу отчаяния и попытался выудить из меня интересовавшие его сведения.
   – Вы просили билет в Лас-Вегас, правда?
   – Конечно.
   – Вы не изменили своего намерения?
   – Не смешите. Бенни… С чего бы я стал это делать? Где бумажка?
   – Минуточку… За вами следили? Я загадочно посмотрел на него.
   – По-моему, нет. Эти молодчики, наверно, отвязались от меня.
   – Та-а-ак. Словом, вы в Лас-Вегас?
   – Словом, туда. 3 – Мистер Джиральдини передает, что все о'кей, – сказал он со вздохом. – Лас-Вегас тоже о'кей.
   – Спасибо. Где бумажка?
   – Здесь. – С этим словом он полез в карман и вытащил мой билет. – Лас-Вегас. Где вы хотите остановиться?
   – Не думал еще. Что предложите?
   – Может, «Вегу»…
   – Вы туда уже звонили?
   – Вы мне этого не поручали.
   – Ради бога. Бенни! Ну, так позвоните!
   – О'кей… Сделаю, когда ваш самолет взлетит. Между прочим, он отправляется через пятнадцать минут. Не хотите сдать багаж?
   – А как же! Не тащить же в руках. Пойдете со мной? Он покосился на урну, и на лбу у него выступили капельки пота.
   – С вами, конечно… Пошли же скорей!
   Он проводил меня до стойки, где я сдал багаж. Прямо удовольствие было смотреть, как его лоб все больше блестел от пота. Моя сумка как раз исчезла в конце тащившейся со скоростью улитки ленты транспортера, когда по мегафону объявили отправление моего самолета.
   – Ну, что ж. Бенни… – сказал я и протянул ему руку.
   – Пока, – сказал он, а пот уже градом катился с его лба. – Пока…
   Словно потеряв голову, он повернулся и помчался к мусорной урне, куда я выбросил спичку и бумажный носовой платок.
   Я пропустил вперед какую-то толстую даму, потом перешагнул через барьер и, сделав несколько шагов, очутился перед дверью с надписью «Сан-Антонио». Табло над дверью указывало, что самолет взлетает через четырнадцать минут с двадцать четвертой дорожки.
   Я растянул губы в самой очаровательной улыбке и повернулся к девушке-контролеру.
   – Простите, мадам, – произнес я, стараясь придать своему произношению легкий акцент, – я хотел бы полететь в Сан-Антонио…
   – Что же вам угодно? – посмотрела она на меня приветливо.
   – Дело в том, что у меня билет до Лас-Вегаса. Я думаю, что уже не успею выписать новый билет, а меня очень ждут после обеда в Сан-Антонио.
   Она взяла мой билет, взглянула на него и вернула мне.
   – Никаких проблем, сэр. Все равно мы продали только половину мест. Естественно, если вы хотите получить разницу…
   – Не хочу, мисс, – улыбнулся я и незаметно оглянулся. – Главное, чтобы я был там после обеда, потому что из-за важных семейных дел…
   Она распахнула передо мной дверь.
   – Счастливого пути, сэр! И желаю приятно провести время в Сан-Антонио!
   Иного и я не мог бы пожелать сам себе.
   Я вздохнул с облегчением, лишь когда мы были уже вы высоте по меньшей мере трех тысяч футов над Санта-Моникой. Когда я представлял себе человечка в шляпе, роющегося в мусорной урне, у меня начинались приступы смеха. Потом моя ухмылка постепенно увяла. Я-то подозревал, что этим моим бегством дело не кончится.
   В Сан-Антонио я начал с шоферов. Сел в одно из такси, ожидавших перед аэропортом, и небрежно бросил водителю:
   – Отвезите меня на ферму Петера Силади!
   Но этот номер у меня не прошел.
   Шофер сдвинул на затылок широкополую шляпу, потом в зеркало заднего обзора внимательно пригляделся ко мне.
   – Что вы сказали, мистер?
   – Что я хотел бы попасть на усадьбу Петера Силади. Он почесал подбородок, уставившись на здание аэропорта из красного кирпича.
   – Петер Силади? Чтоб мне сдохнуть, если я слышал когда-нибудь это имя. А я знаю все фермы в этих местах… Вы уверены, что не ошиблись, сэр?
   – Послушайте, приятель, – сказал я ему. – Я ищу одну ферму и хочу найти ее.
   – Ну что ж, – кивнул он. – Я сегодня свободен. Поищем вдвоем.
   – Вот это я и хотел услышать. Но, по-вашему, такой фермы нет.
   – Мне неизвестно только имя, которое вы назвали.
   Не может быть, что ферма принадлежит кому-то другому?
   – Может быть, – сказал я. – У кого бы получить информацию?
   Он вынул из кармана то ли спичку, то ли зубочистку, сунул ее в рот и принялся жевать.
   – У меня, – произнес он после короткого молчания.
   – У вас? Но вы же, приятель, знаете ровно столько, сколько и я.
   – Может, это и так. Только я еще знаю, у кого нужно спрашивать.
   – Прекрасно, – сказал я и откинулся на сиденье. – Тогда, пожалуй, можем отправляться.
   Он снова заговорил, когда мы уже проехали добрых полмили:
   – Я сказал, что посвящу вам свой день. Но надеюсь, что вы живете не в богадельне?
   Я выудил из кармана пятьдесят долларов и бросил на сиденье рядом с ним.
   – Моя визитная карточка.
   Он ухмыльнулся мне в зеркало.
   – Меня, между прочим, зовут Рамоном.
   – И вас тоже?
   – Что? А кого еще? Впрочем, это неважно. В этих местах и господа бога зовут Рамоном. Вам интересно, что в таких случаях говорила обычно моя мамочка?
   Я отрицательно качнул головой. На этом наш разговор на некоторое время прекратился.
   Едва я успел умыться и надеть свежую рубашку, как в дверь постучали.
   Я открыл дверь, на пороге стоял Рамон из Сан-Антонио. С довольным видом он небрежно прислонился к притолоке двери. По его плутоватому лицу, украшенному тоненькими усиками, стекали ручейки пота.
   – Вы еще не готовы? – спросил он с нахальной улыбкой, но когда заметил пристегнутый у меня под мышкой пистолет, лицо его помрачнело.
   – Это… – начал было он, но я его быстро остановил.
   – Без паники, – сказал я и подмигнул ему. – Я боюсь щекотки под мышками… А так если кто сунется, то обожжет себе пальчики. А?
   По нему было видно, что это ему не нравится.
   – Не хочу попасть в каталажку, – произнес он натянуто.
   – Кто, черт возьми, хочет? Заходите же, Рамон!
   Он вошел, сел на стул, но успокоился, только когда я надел пиджак, а улыбка снова вернулась на его лицо, лишь когда вынутая из упомянутого пиджака следующая пятидесятидолларовая бумажка перекочевала в его ладонь.
   – Ну, рассказывайте, Рамон!
   – Ну… это было не просто. Дело в том, что фермы, принадлежащей тому типу по имени Петер Силади, нет в округе…
   – Это вы, кажется, уже говорили.
   – Только с тех пор я окончательно убедился в этом. Между прочим, на след меня навел другой парень. Собственно, не меня, а моего кореша.
   – Что за парень?
   – Молодой парень с квадратной головой и длинными руками.
   – Ну, наконец! – Я почувствовал облегчение. – Рассказывайте же, ради бога!
   – Вы хотите его убрать? – спросил он с беспокойством.
   – Какого черта! Если у меня под мышкой пистолет, это еще не значит, что я обязательно хочу кого-то убрать. Может быть, это только для моей защиты.
   – А вид не таков, – пробурчал он.
   – У кого? У парня?
   – Да нет… У вас…
   Мне начало надоедать это дураковалянье.
   – Давайте, пожалуй, к делу, – сказал я сердито. – Итак?
   – Итак, этого парня многие знают. Только он не Силади…
   – А кто?
   – Хубер, Ренни Хубер. Я глубоко вздохнул.
   – Сойдет и это. Где он живет?
   – Где-то в сорока милях отсюда. На ферме Хубер.
   – О'кей. Поехали туда.
   – Не люблю, когда стреляют, – сказал он с кислой миной.
   – Не будет никакой стрельбы. Высадите меня у ворот и можете уезжать. Получите двести за доставку и еще две сотни, чтобы забыть сегодняшний день. Договорились?
   Через десять минут мы уже выехали на дорогу к ферме Хубер.
   Окружающие Сан-Антонио поля когда-то были, очевидно, плодородной землей с фермерскими домами приятного вида, напоминающими о прошлом столетии, и с неопровержимыми следами забытой земледельческой культуры. Рядом с фермерскими домами, имитирующими времена английской колонизации, в качестве украшения заново отстроенных, не принадлежащих ни к какому стилю усадеб, возвышались строения, похожие на амбары для заготовки и хранения зерна, но не находящие сейчас никакого применения. Дворы, засаженные соснами, туями и кустами агавы, перерезали искусственные ручейки, а в бассейнах с голубой водой плескались загоревшие до черноты ребятишки.
   Но ферма Хубер резко отличалась от остальных. Отчасти, может быть, потому, что она стояла на границе между городской окраиной и собственно сельской местностью, а отчасти, наверное, из-за той цели, для которой использовали фермерский дом. Если остальные были предназначены для отдыха и удовлетворения тщеславия, то этот, пожалуй, служил убежищем.
   У забора в добрых метра два высотой, с протянутой поверху колючей проволокой, я трогательно распрощался с Рамоном и, сжимая в руке портфель, остановился в конце пыльной подъездной дороги.
   Солнце ожесточенно палило мне в голову, и я чувствовал, что раскаленные металлические части портфеля начинают обжигать мою руку.
   Я не спеша подошел к металлическим воротам, выкрашенным в серый цвет. Было заметно, что когда-то они, видимо, были черного цвета, а серыми стали со временем – словно поседели. Ощупал поверхность ворот: и там и сям проступала ржавчина, но ворота были на удивление массивными.
   Я посмотрел направо, налево, но нигде не обнаружил кнопки звонка. Молотка тоже не было. Не было и телекамеры, которая могла бы засечь меня.
   Я нажал на ворота, стукнул кулаком. Потом еще и толкнул – но все напрасно. Поставив на землю становящийся все более горячим портфель, я заглянул в щель. Дом стоял на просторном дворе в трехстах-четырехстах шагах от меня, позади него располагались другие постройки и, очевидно, парк или лужайка. И ни малейшего движения вокруг.
   Мною начал овладевать страх, Неужели мои птички улетели?
   Так я проканителился несколько лишних минут, а потом решил, что как бы то ни было, но попаду в дом. Я прошелся вдоль забора, пока не обнаружил место, где в стене не хватало одного кирпича. Я поднял голову и взглянул на проволоку, надеясь в душе, что она не под напряжением.
   Потом положил портфель на землю, открыл его, вынул оттуда два запасных носовых платка, затем достал из кармана тот платок, которым пользовался, и, наконец, снял с шеи галстук. Все это я тщательно связал, подыскал камень величиной с кулак и привязал его к концу получившейся связки.
   Когда с этим было покончено, я прислонил портфель прямо к стене, встал на него, изо всех сил вцепился одной рукой в то место, где отсутствовал кирпич, а другой забросил камень на проволоку.
   Связка из галстука и платков с камнем на конце взлетела вверх, намоталась на проволоку и – о, чудо! – не оборвалась.
   Пока, по всяком случае.
   Я горячо помолился и поскольку знал, что нерешительность действует на человека, как огнетушитель на огонь, вцепился в связку и подтянулся к верхнему краю забора.
   Отсюда, с высоты я мог уже лучше рассмотреть ферму Хубер. От закрытых ворот к расположенной перед домом широкой площадке для автомобилей вела посыпанная гравием дорожка. Окна двухэтажного дома закрывали жалюзи зеленого цвета, накрытые садовые столики на огромной террасе свидетельствовали о том, что здесь недавно завтракали. Я сглотнул слюну и вытянулся на верху стены возле колючей проволоки. Распутал связку с галстуком, и минут через пять мне удалось втащить наверх и портфель.
   Теперь я практически был готов нанести визит на ферму Хубер.
   Не раздумывая, я быстро спрыгнул с почти двухметровой высоты и почувствовал удовлетворение от того, что прыжок получился совершенно бесшумным. Мое удовлетворение возросло еще больше, когда я заметил, что рядом с домом блестит вода бассейна. Боже мой, как давно я не плавал!
   Затем потуже затянул пояс и притаился под деревьями.
   Плавать, конечно, я люблю, но ни в коем случае не под водой и не с пятнадцатифунтовым камнем на шее…
   Перебегая, крадучись, от дерева к дереву, я приблизился к дому, Я очень надеялся, что неучтивость хозяев не зашла так-далеко, чтобы охранять дворе помощью собак. На всякий случай я расстегнул пиджак и взялся за рукоятку пистолета. Береженого бог бережет, а лучшее средство от укуса собаки – Смит и Вессон 38-го калибра.
   Я двигался уже вдоль бассейна, когда мною стало овладевать чувство, что мое осторожничанье излишне. Меня прямо обжигала мысль, что обитатели дома покинули свое гнездышко. Но я надеялся, что не навсегда – если мне очень повезет.
   И я припустил к дому, словно от этого зависело, догоню я их или нет. Взлетел по ступенькам на террасу и беглым взглядом окинул оставленную на столе посуду.
   Если бы я не мчался так, поддавшись панике, то, пожалуй, обратил бы внимание на пару мелочей, которые, несомненно, заставили бы меня остановиться и призадуматься.
   Это, как я сказал, при нормальных обстоятельствах.
   Пара мелочей заключалась в следующем. Во-первых, количество тарелок. Их было по меньшей мере с десяток на длинном столе, и возле каждой лежал использованный столовый прибор.
   Во-вторых, мне следовало бы обратить внимание и на тот немаловажный факт, что некоторые из сидевших за столом ели на завтрак яйцо всмятку.
   Какое ко всему этому отношение имеет яйцо всмятку? А всего лишь такое, что когда я пробегал мимо стола, следы вытекшего на тарелку яйца только начинали подсыхать.
   А это, как известно, означает, что…
   Словом, при нормальных обстоятельствах я обязательно обратил бы на это внимание.
   В несколько прыжков я очутился возле двери и даже не удивился, когда от моего толчка она легко раскрылась. И даже не скрипнула, как это принято в домах с привидениями.
   Все-таки я не совсем забыл об осторожности и не захлопнул за собой дверь. И хотя в комнату проник дневной свет, та часть ее, где находилась лестница, ведущая на второй этаж, была погружена в полумрак. А возле самих ступенек уже царила полная тьма.
   Переступив порог, я застыл на месте и осмотрелся в огромном холле.
   Холл дома Хубер был больше похож на экспозиционный зал крупного музея египтологии, чем на мирный холл провинциального фермерского дома. Стены были сплошь покрыты бесчисленными рядами масок, фотографий и подвешенной на гвоздях посуды, и я мог только предположить, что значительная часть этих предметов – всего лишь копии знаменитых археологических находок.
   Когда мои глаза привыкли к полумраку, то рядом с погруженной в темноту лестницей я разглядел две мумии, которые спали своим тысячелетним сном, почему-то прислонившись к стене.
   И поскольку нигде не было ни малейшего движения, меня снова охватил страх. Что будет, если…?
   Вдруг в комнате отчетливо послышалось пыхтение и какие-то странные звуки, как будто что-то скоблили. Я поднял голову и посмотрел в темный угол. Затем поднес руку к глазам и принялся тереть их изо всех сил.
   Потому что одна из мумий оттолкнулась от стены и, что-то бормоча, двинулась в мою сторону.
   После первых мгновений паники я чуть не расхохотался во всю глотку. И вот этим они хотят одурачить меня? Меня?
   «Мумия», пыхтя и хрипя, приближалась. Я же спокойно сел на стул и положил ноги на стоявший рядом столик для курения. Полез в карман, вытащил сигарету, спички и закурил.
   Увидев, как моя рука тянется к карману, мумия остановилась, но заметив, что я всего лишь закуриваю, что-то растерянно пробормотала.
   Я решил, что пора установить отношения.
   – Хэлло, Аменхотеп! – сказал я непринужденным, светским тоном. – Как поживаете?
   Она снова что-то пробурчала и снова медленно двинулась ко мне.
   Я приятельски улыбнулся ей и указал на другой стул.
   – Не присядете? Я полагаю, в этих тряпках неудобно…
   В это мгновение вспыхнули лампы, и комнату залило ослепительным светом. «Мумия» застыла на месте и повернулась. Только тогда я заметил, что она была не чем иным, как щитом в человеческий рост, размалеванным под мумию. И щит держал перед собой мужчина высокого роста с рыжей бородой. Теперь, когда он повернулся ко мне спиной, я смог увидеть его фигуру и понял, что это Хальворссон, фольклорист.
   Я раскрыл рот, чтобы поздороваться, когда откуда-то сверху, с лестницы в тишине прозвучал твердый голос:
   – Довольно, Кнут!
   Рыжий бородач отодвинул от себя щит и отступил с ним к стене. Там он прислонил его, потом повернулся ко мне и сложил руки на груди.
   Я отвел от него глаза и взглянул туда, откуда шел голос. Прямо на меня смотрел седой человек среднего роста.
   Ну, и в руках у него был войсковой карабин.
   Поскольку я всегда был вежливым мальчиком, то и сейчас не мог совершить насилия над своей натурой. Я встал, поклонился и покосился на медленно опускавшийся карабин.
   – Хэлло, мистер Силади…как поживаете?
   Когда Силади спустился на первый этаж, отовсюду появились и остальные. Белобрысый Йеттмар вынырнул из-за другой мумии, в то время как высокий, черномазый, о котором я подумал, что это Никое Карабинас, выполз из-под лестницы. А японец Осима просто вдруг возник передо мной, словно появился из японской истории о привидениях.
   Они подошли ко мне и обступили плотным кольцом. Ствол карабина почти упирался мне в грудь.
   – Вы кто? – спросил Силади.
   – Меня зовут Сэмюэль Нельсон.
   – Обыщите его, Никое.
   – Это излишне, – сказал я. – Под левой рукой под мышкой у меня пистолет и…