Лисков Анатолий. Владыка смерти

даже ее следов.
Дождь перестал лить, и небо прояснилось. В вечернем полумраке озеро
светилось каким-то жутким светом. Зайрем бродил по берегу, думая о старом
колдуне: тот от имени Азрарна отверг его, но пристально вглядывался в Симму,
девушку с сияющими волосами, чья женственность, казалось, расцвела от
этого взгляда; в те мгновения Симму стала прекраснее, нежнее и
сладострастнее, чем когда-либо бывала для Зайрема.
В детстве святые отшельники научили юношу бояться себя и своей радости;
монахи в желтом храме, сами того не подозревая, научили его презирать
богов. Люди научили Зайрема вероломству. Азрарну он был не нужен. Владыка
Смерти отвернулся от него. Зайрем остался ни с чем, однако Симму могла бы
подарить ему свою любовь - этой любви, возможно, хватило бы, чтобы исцелить
его кровоточащую душу. Но Симму исчезла; дева или юноша - она отреклась от
Зайрема. Так ему казалось. Как мог он в тот день и ту ночь догадаться о
всепоглощающей печали эшвы, которая стала теперь и печалью Симму? Откуда он
мог узнать о тьме и об Азрарне, шагнувшем из тьмы, чтобы навеять чары
забвения? Или о том, что, несмотря на эти чары, Симму все еще смутно помнил
своего спутника, свое второе я-, свою любовь?
Ночь раскинула черные крылья - подобно тьме, что царила в душе Зайрема.
Он шел по диким землям, шел куда глаза глядят, и его душа напоминала
курган из праха.

***

Долгие месяцы Зайрем скитался, питаясь плодами земли или голодая. И то,
и другое не вызывало у него никаких эмоций, он ел ягоды и коренья лишь по
привычке. Часто на него нападали дикие звери, но они не могли убить
несчастного и в страхе уползали прочь. Иногда Зайрем встречал людей. В
одной деревушке, в сотне миль от тех диких земель, его приняли за того, кем
он когда-то был, - за жреца. К нему подошли несколько женщин, одна из них
держала на руках больного ребенка, но Зайрем с отвращением взглянул на него
и зашагал прочь. Когда же несчастная мать догнала его, он, неожиданно для
себя самого, ударил ее. Так он впервые понял, что стал жесток. Именно
жестокость пробудила его; раньше он испытывал подобные чувства, проявляя
доброту и сочувствие к больному.
Зайрем не замечал, как меняется ландшафт вокруг него. Все казалось ему
плоским и однообразным - днем он брел или ночью, вверх или вниз, светило
солнце или шел дождь. С таким же успехом он мог бы просто сесть на землю и
не двигаться. Но молодое и деятельное начало еще жило в нем, заставляя идти
вперед, куда глаза глядят, Однажды на рассвете Зайрем проснулся в лесу
огромных папоротников и, сев среди широких листьев, на которые он в
изнеможении повалился вчера в полночь, увидел сидящего неподалеку
незнакомца.
Человек этот был одет строго, без излишеств, и покрой одежд выдавал в
нем странствующего монаха. Его неподвижные грубые черты говорили о
хладнокровии, уверенности в себе и безграничном самодовольстве.
- Добрый день, сын мой, - сказал незнакомец, и его тонкие розовые губы
приоткрылись ровно настолько, чтобы произнести эти слова.
Зайрем вздохнул и упал обратно на листья; он слишком устал. Юноша
лежал и смотрел вверх, и низкие своды леса с пробитыми в них кое-где
оконцами, сквозь которые струился утренний свет, успокаивали его глаза и
сердце. Но тут жрец заговорил:
- Ты плохо выглядишь, сын мой. Судя по остаткам твоего одеяния, оно
когда-то было облачением священнослужителя. Выходит, что ты, как и я,
странствующий монах.
- Нет, - пробормотал Зайрем, и глаза его, непонятно почему,
наполнились слезами.
Монах, не обратив внимания на отрицание Зайрема, невозмутимо продолжал;
- Я думаю, сын мой, мне не помешало бы пойти с тобой. Сдается мне, что
мое общество принесет тебе пользу. Видишь ли, я очень благочестив и
посвятил свою жизнь благим делам, усердно поклонялся богам и помогал людям
в трудную минуту. За это много лет назад меня вознаградили, по велению
богов либо каких-то других могущественных сил на меня снизошла благодать.
Ничто - что бы это ни было! - не может повредить мне. Молния никогда не
ударит в то место, где я стою; море никогда не опрокинет корабль, на
котором я плыву; дикий зверь не разорвет меня. Ну, не замечательно ли это? -
Зайрем не ответил, и монах продолжал:
- Ты можешь себе представить, где бы ни случился пир, всегда
приглашают меня. Даже чужестранцы зовут меня на свои празднества, ибо знают,
что, пока я нахожусь в доме, он в безопасности, даже в самую бурную погоду.
Корабли соперничают между собой за право взять меня на борт пассажиром -
конечно, бесплатно, - ибо корабль, на котором я плыву, не может утонуть. К
сожалению, - добавил монах, поджимая губы, - это не все. Есть одно "но".
Если я оказываюсь в обществе только одного человека и какая-нибудь
опасность угрожает нам, то она всегда обрушится на моего спутника, а не на
меня. Но пусть это не смущает тебя, ибо я уверен, что смогу найти то, чего
жаждет твоя душа.
- Не сможешь, - резко ответил Зайрем и, поднявшись, зашагал прочь.
Монах тут же вскочил на ноги и поспешил за ним.
- Я не привык к подобному обращению, - торопливо проговорил он. - Ты
многое мог бы узнать от меня.
- У меня тоже есть что тебе рассказать, - отозвался Зайрем,
останавливаясь и пристально глядя монаху в глаза. - Ничто и никогда не
сможет причинить мне вреда, и я не желаю иметь попутчиков.
- Ты не можешь так говорить! - вскричал монах. - Такое высокомерие не
приличествует твоему возрасту. Боги...
- Боги мертвы. Или спят.
- Да простят тебя небеса! - взвизгнул жрец, скривившись. - Горе тебе,
заблудший! Я вижу, небеса тебя не простили.
Огромный тигр со сверкающими глазами выскочил из-за деревьев и
бросился на них.
- Я буду молиться за тебя, сын мой, пока ты принимаешь эту мучительную
смерть, - сообщил монах.
До сих пор Зайрем пребывал в каком-то оцепенении, но тут безразличие
покинуло его, сменившись безумным весельем. Он громко рассмеялся.
- Ты бы лучше уносил ноги, брат, - посоветовал Зайрем.
В этот момент тигр прыгнул на него, но, не успев долететь до груди
юноши, фыркая и рыча, покатился в заросли папоротника, будто что-то
оттолкнуло его.
У монаха отвисла челюсть.
Тигр поднялся и снова напал на Зайрема. Но опять он словно уткнулся
носом в какую-то мягкую подушку и, тщетно хватая лапами воздух, отлетел
назад. Наконец он отполз в сторону и задумчиво уставился на монаха.
Очевидно, тигр с самого начала вознамеривался сожрать одного из этих двоих,
и, хотя монаха защищала благодать богов, у тигра не осталось выбора. Хищник
явно не собирался считаться с небесной благодатью.
Когда тигр бросился на монаха, тот провозгласил:
- Я достойно приму свою участь!
Увы, это оказалось совсем не просто осуществить, и Зайрем убежал,
запинаясь о корни и затыкая уши, чтобы не слышать пронзительных криков
несчастного. Там он повалился под дерево, трясясь от ужаса и дикого,
безумного хохота.
Вечером он вышел из леса и оказался в предместье процветающего города.
Едва оказавшись на дороге, он очутился в толпе шумно приветствовавших его
людей со светильниками и гирляндами.
- Приходи к нам на праздник! - кричали они. - Дочь виноторговца
выходит замуж... А в прошлом году у нас было землетрясение... Войди в наш
дом и сохрани его, пока мы празднуем!
Зайрем понял, что эти люди ждали монаха-праведника, и перепутали их.
Он попытался все объяснить, но, пока они спорили, нахлынула другая толпа.
- Приходи к нам на праздник! - закричали и они. - Сын торговца зерном
вернулся из-за моря, но мы боимся землетрясения. Защити наш дом!
Тут две толпы начали препираться между собой относительно того, чей
дом более достоин защиты монаха. Они не ограничились словами, и дело дошло
до драки. Зайрем же тем временем ускользнул от них, добрался до города,
прошел по его улицам и двинулся дальше по ночной равнине.
Около полуночи он услышал далекий размеренный шум. В этом звуке он
сразу узнал голос моря.
Выйдя на высокий мыс, Зайрем увидел у своих ног еще один город,
сверкающий огнями, а рядом - гавань, где в тусклом лунном свете дремали
корабли. За гаванью простиралось бескрайнее море.
Красота мира была новым ощущением для Зайрема. Он открыл ее через
страдания и одиночество изгнанника. Она стала его единственным утешением,
когда все остальные радости давно прошли и стало ясно, что они не вернутся
назад. Зайрем сел на камень на краю земли высоко над городом и устремил
взгляд на море, постоянно меняющееся и всегда неизменное. И такой глубокий
покой снизошел на него, что, когда тяжелая рука легла на его плечо, Зайрем
вскрикнул и вскочил на ноги, готовый убить того, кто потревожил его покой.
- Извини, отец, - произнес незнакомец грубым голосом. - Ты, верно,
разговаривал с богами. Прости, я думал, ты задремал, и сказал самому себе:
"Послушай, приятель, этому святому и благородному господину не
пристало ночевать на холодных голых скалах, когда совсем рядом есть теплая
постель, уже приготовленная для него на борту нашего корабля".
Зайрем решил, что его опять приняли за монаха, приносящего счастье.
- Я не тот, кто тебе нужен, - сказал Зайрем.
- Именно ты, - упрямо продолжал человек. - Я понял, почему ты
отказываешь. Тебе, должно быть, сказали, что мы - банда пиратов, но это не
правда. Мы и в самом деле порой слишком поспешно хватаемся за ножи, не даем
никому совать нос в наши дела - может, из-за этого о нас пошла дурная слава.
Но даже если и так, нам тем более необходимо, чтобы ты отправился с нами.
- Того человека, на которого ты рассчитывал, сожрал тигр, - ответил
Зайрем. - Я могу поклясться, что видел это собственными глазами.
- Ну-у, отец, - протянул моряк, - не думал я, что ты опустишься до лжи.
А может, ты уже договорился с другим кораблем? Забудь о тех мошенниках. Мы
отплываем на рассвете, и ты пойдешь с нами.
Зайрем уже собрался было отказаться, но тут из темноты вышли еще шесть
моряков. Их вид говорил о том, что, если юноша будет продолжать
сопротивляться, они применят силу. И хотя они не смогли бы причинить ему ни
малейшего вреда, их лихорадочная и отчаянная решимость схватить монаха,
приносящего удачу, снова ввергла Зайрема в то горькое, безумное веселье,
которое теперь преследовало его повсюду. Он согласился пойти с ними, и
моряки быстро и незаметно провели его окраинными улочками города к причалу,
а потом на борт сомнительного на вид суденышка.
- Я не принесу вашему судну удачи, - заверил моряков Зайрем. - Впрочем,
вы и не заслуживаете этого, так что, думаю, все в порядке.
Моряки проводили его в каюту и, ворча, удалились. Вскоре явился пьяный
капитан. Он вел себя чрезвычайно учтиво с Зайремом, хотя и запирал снаружи
дверь на засов всякий раз, когда ему приходилось выходить на палубу.
Капитан тоже постоянно называл Зайрема "отцом', хотя и был по крайней мере
в три раза старше юноши.
На рассвете судно покинуло гавань.
В те времена у всех моряков - и пиратов в том числе - были веские
причины для того, чтобы попытаться обеспечить себе любую защиту, какую
только они смогут найти. У берегов море оказалось гладким и спокойным, бури
случались нечасто, в основном весной и осенью. Однако в двух или трех днях
пути на восток из воды вздымалась цепь острых скал, и об эти скалы
разбилось множество кораблей. Многочисленные кораблекрушения невозможно
было объяснить: скалы вырисовывались достаточно четко и между ними в
хорошую погоду без особого труда мог пройти любой корабль. Однако спасшиеся
моряки рассказывали жуткие и странные истории о сверхъестественном тумане,
поднимающемся из воды, о необычных молниях, бьющих из воды, о
нечеловеческих голосах и о звоне неведомого колокола.
Весь первый день плавания Зайрем был заперт в каюте. С палубы
доносился гул, шумные ссоры и свист хлыста. В первую ночь моряки, уверенные
в своем талисмане - монахе, приносящем счастье, - устроили буйную попойку,
за которой последовали новые ссоры и драки. На второй день всякая видимость
порядка исчезла, и ночью буйство возобновилось. Ночью капитан, напившись
больше остальных, пришел в каюту Зайрема и стал упрашивать его подняться
наверх и благословить почтенное собрание.
- Никуда не пойду, - ответил Зайрем. - Они и так достаточно
благословенны, раз имеют такого капитана.
Это польстило капитану, и он хотел было погладить волосы Зайрема, но
юноша ударил его по руке, и морской волк принес заранее заготовленные
извинения.
- Твои волосы так черны, - объяснил капитан. - Это выглядит очень
волнующе.
Зайрем проклял его, помня древнее предание о черных волосах и демонах,
про которых ему все время твердили люди. Иногда юноше казалось, что именно
это предание привело его на путь, ведущий в преисподнюю. В ту самую
преисподнюю, которая отвергла его.
Капитан принял проклятие Зайрема, по-видимому ничуть не удивленный
видом богохульствующего монаха. Рыгнув, он повалился на пол и уснул. Зайрем
же бодрствовал, не замечая ни спертого воздуха в каюте, ни буйства на
палубе. Движение судна не вызвало у него морской болезни, он и вовсе упал
духом.
Рассвело, наступил третий день.
В полдень над водой показались зазубренные скалы, и час спустя корабль
поравнялся с ними. Однако, как только он вошел в узкий проход, небо вмиг
потемнело, хотя до этого на нем не было ни облачка. Словно между небом и
землей кто-то поставил закопченное стекло. После того как померк дневной
свет, из воды начала подниматься бледно-лиловая дымка. Она затянула солнце,
напоминающее теперь огромный серебряный призрак, и верхушки мачт корабля.
Острые скалы пропали, утонув в ней. Капитан приказал отдать якорь и
переждать, пока туман рассеется. Он не терял присутствия духа, так как у
него на борту находился монах, приносящий удачу. Паруса тяжело повисли в
неподвижном воздухе.
- Что это за шум? - спросил один из моряков.
- Якорь, видно, зацепился за скалу.
- Нет, это огромная рыба задела цепь. Моряки перегнулись через борт,
чтобы поглядеть, что там происходит, и в следующее мгновение дико завопили.
Их словно отбросило от борта, и они в один голос закричали:
- Там, в море, чудовище!
- Оно зеленое и похоже на женщину!
- У нее водоросли вместо волос, и малахитовые губы. Она гремит цепью и
скалит зубы.
- А нижняя половина ее тела - гладкая, как хвост серого кита!
Капитана вызвали из его каюты. На этот раз он упросил Зайрема
подняться на палубу. Держа его за руку, капитан сказал:
- Смотрите, ничего дурного с нами не случится - у нас на борту святой
отец!
Моряки цеплялись за лохмотья юноши, целовали его ноги.
Зайрем молча смотрел поверх их голов, в лиловый туман, безжалостно
ожидая гибели, и их, и своей.
Корабль уже с носа до кормы заволокло туманом, в котором замелькали
бледные огоньки. Они скользили по предметам и казались зловеще живыми.
Неожиданно откуда-то из пучины моря донесся слабый гул.
- Колокол! - в отчаянии завопили моряки.
- Что бы это ни было, - заявил капитан, прикладываясь к кожаной бутыли,
- нам нечего бояться. - Но тут молния ударила в верхушку мачты и подожгла
ее. - Нет! - закричал капитан, простирая вверх руки и показывая невидимым
небесам на Зайрема. - Смотрите, великие боги, у нас есть защита... Вы не
должны причинить нам зла...
Вторая молния, как бы в ответ на эти слова, ударила в самого капитана.
Зайрем, как и следовало ожидать, остался невредим.
Моряки пронзительно закричали. В море гудел колокол, а в тумане быстро
сновали огоньки.
- Спаси нас! - взмолился экипаж корабля, падая ниц перед Зайремом.
- Спасайтесь сами, - ответил тот. Во второй раз он осознал свою
жестокость и почувствовал отвращение к людям.
В панике матросы решили поднять якорь и повернуть назад, чтобы
поскорее выбраться из этого проклятого места.
Зайрем застыл, опираясь на поручень правого борта.
Якорь подняли. Экипаж попытался развернуть корабль. Обреченные на
смерть люди и судно лишь приблизили свою смерть. Последовал страшный удар -
судно налетело на скалу.
Пенящаяся морская вода захлестнула корабль. Содрогаясь всем корпусом,
он пошел ко дну. Лопались ванты, трещали шпангоуты. Море через пробоины
ворвалось в трюм.
Неожиданно с ужасающим треском корабль переломился. Мачты обрушились
на палубу. Обломки палубы и бортов закружились в бешеном водовороте кипящей
пены, который жадно всасывал и поглощал все, что в него попадало.
- Интересно, для вас я тоже неуязвим? - тихо спросил Зайрем у волн,
взметавшихся ввысь и разбивающихся о его тело. Море напугало и пробудило
его. Им овладел ужас, но появилась надежда умереть. Море приняло
несчастного в свои объятия. Вместе с остальными его потащило ко дну.
Невыразимый кошмар - удушье, слепота, и никакой возможности вырваться..
Вода подхватила и закружила его, туго обвила его шею его же длинными
волосами. Она связала руки и ноги скитальца его же лохмотьями и водорослями.
Зайрем попытался вдохнуть, и соленая жидкость устремилась в его горло и
легкие. Да, море наконец-то убьет его.
Кружась, спускался Зайрем на дно моря. Он не чувствовал боли, взор его
померк, в сердце теплилась жалкая надежда. Лжемонах смутно различал моряков,
кувыркающихся в зеленой воде. Их рты беззвучно открывались, глаза
выкатились из орбит, а лица почернели - море убило их.
Вода вокруг успокоилась. Зайрем лениво приподнял голову, чтобы увидеть,
как устремились к поверхности жемчужины его собственного последнего выдоха.
Но изо рта его не вырвалось ни одного пузырька.
Он все еще спускался вниз, все еще был в сознании. Теперь Зайрем понял,
что и в этот раз выжил. Со всех сторон вокруг него ко дну опускались
мертвые моряки с вывалившимися глазами и иссиня-черными раздутыми щеками.
Без сомнения, море проникло в легкие Зайрема, но каким-то образом вода
превратилась в воздух, и он мог дышать словно рыба. Несчастный не смог
утонуть. Даже вода не убила его.
Снова Зайремом овладел прежний страх, и к нему прибавился новый: его
пугало то место, куда он попал. А оно действительно показалось бы ужасным
любому земному обитателю.
Зайрем падал, как камень, брошенный в бездну, но скорость падения
уменьшалась, а не возрастала. Все кругом было зеленым, мрачным. В толще вод
проносились какие-то чернильно-черные призраки и неуловимые тени; иногда
перед глазами Зайрема резко вспыхивали миллионы маленьких ярких рыбешек,
похожих на искры, вылетающие из ночного костра...
Вскоре, однако, солнечный свет потух. Зайрем падал теперь в кромешной
жидкой тьме, и только вибрация воды говорила ему о том, что какие-то
обитатели глубин проносятся мимо. Глаза глубоководных жителей время от
времени ярко вспыхивали. Они видели юношу, но сами не показывались. Затем
тьма расступилась, открыв неясную картину, освещенную незримым источником
света. Юноше пришло в голову, что он преодолел огромное расстояние и
вступил в сказочные пределы. Каменные столбы тянулись вверх - туда, откуда
он спустился, и вниз - куда он должен в конце концов попасть. У вершин
голые, едва облепленные ракушками, столбы на нижних террасах казались все
более и более привлекательными. Здесь росли гигантские папоротники, повсюду
сверкали выходы руд и темные самоцветы. Среди башен скал лежали остатки
затонувших древних городов. На их стенах и колоннах лениво громоздились
гигантские осьминоги, прихорашиваясь друг перед другом, подобно огромным
воронам на развалинах.
На Зайрема обрушился вызывающий оцепенение холод пучины. Морской лес
ласкал его своими ветвями, когда юноша проплывал мимо, а разрушенные стены
мертвых городов насмехались над ним. Теперь он, так же как они, попал в ту
же темницу.
Папоротники обвили тела мертвых моряков, а Зайрем, словно никому не
нужный камень, все еще падал.
Юноша опустился ниже папоротников, развалин и гигантских осьминогов.
Туда, где находился источник слабого света. Там внизу, так же далеко от
него, как далека земля от летящей птицы, Зайрем увидел нечто сияющее
холодным светом, зажатое среди спутанных корней скал.
Свет мягко растекался вокруг Зайрема, изменяя зловещий темно-зеленый
цвет моря до тончайшего желто-зеленого оттенка, в то время как сам источник,
постепенно разогреваясь, казался бледно-зеленой розой.
В скале находилась большая раковина, похожая на веер из фарфора, но по
размеру больше, чем дворцовые ворота. Эта раковина сияла, словно внутри нее
находился огромный светильник.
Долгое падение Зайрема близилось к концу. Он проскользнул между
последними скальными выступами, прямо к чудесной раковине. Юноша, словно во
сне, восхищался ее сказочной красотой и размерами. Высота раковины в десять
раз превышала его рост. Когда он упал наконец на дно моря, песок, подвижный,
как пыль, поднялся облаком вверх и накрыл его, словно одеяло.
Зайрем лежал на песчаном дне моря.
Над ним сомкнулись воды. Казалось, они давят на его кости, желая
сокрушить их. Все чувства Зайрема неожиданно взбунтовались и тут же
притупились.
Но даже после того, как Зайрем потерял сознание, он продолжал дышать
водой. Возле его неподвижного тела собрались маленькие твари, съевшие
остатки его одежды, поскольку плоть юноши была им недоступна.

Глава 3

Очнулся Зайрем от острого, но неприятного ощущения, будто его со всех
сторон касаются, гладят, щиплют, щекочут, обнимают - словом, исследуют.
Пока он лежал без сознания, это внимание возбуждало его, но, когда он
очнулся, ему захотелось со всех ног скорее бежать отсюда, и все же он не
шелохнулся, лишь открыл глаза. При этом он почувствовал странную вибрацию в
воде вокруг него.
Зайрем испугался. То, что он увидел, напоминало наркотическое видение,
ставшее реальностью, но, несмотря на это, в сердце юноши вспыхнуло безумное
веселье, и он рассмеялся, беззвучно и болезненно, - только так может
смеяться человек под водой.
Несколько крошечных рыбок до сих пор касались Зайрема своими мягкими
беззубыми ртами. Они съели одежду, обнажив юношу, оставив беззащитным, но
его красота защищала его лучше, чем любая одежда. Создания, столпившиеся
вокруг, играли с его телом и ласкали его. Но они с легкостью могли бы
попытаться разорвать несчастного, а когда у них ничего бы не вышло, они
возненавидели бы Зайрема, и ненависть эта могла бы повредить ему намного
больше, чем когти и острые зубы.
Десять существ, окруживших Зайрема, были женщинами, или, по крайней
мере, напоминали женщин. Небольшие, совершенной формы груди зеленого цвета,
с темными сосками, выступали на их стройных торсах. Их губы были темно-
зелеными, почти черными. Между губами вместо зубов виднелась полоска белой
эмали. У них были плоские носы с широкими ноздрями; по обе стороны от
изящных челюстей поднимались и опускались лепестки жабр. Их одноцветные
глаза походили на изумруды, а зрачки казались узкими горизонтальными щелями.
Волосы по цвету напоминали недозрелую айву. Вместо ног у них были хвосты,
как у акул или китов, и в них - потайные серые цветы любви. Эти девицы
ласкали Зайрема с вожделением или из простого любопытства. Они улыбались,
наивно, но в то же время бесстыдно рассматривая его.
За их спинами Зайрем различил других существ, с янтарной кожей. Их
черные хвосты медленно двигались, поднимая песок со дна. Нетрудно
догадаться, что эти существа были самцами. В их руках сверкали длинные и
острые металлические клинки, а то, что доказывало их принадлежность к
мужскому полу, было втянуто и прикрыто плотью, как у рыб. Некоторые из
самцов держали в руках фонари из полупрозрачного материала, в которых горел
не боящийся воды колдовской огонь. Их свет, сливаясь с сиянием огромной
раковины, образовал желтоватый круг, посреди которого оказался Зайрем и те,
кто стоял вокруг него.
Но вот юноша медленно и спокойно поднял руку, чтобы посмотреть на их
реакцию. Он услышал - или почувствовал - похожую на звук вибрацию воды.
Зайрем понял, что это своего рода речь. Необычные существа удивлялись тому,
что человек достиг их жилища и оказался живым и способным двигаться.
Вдруг среди людей-рыб началось смятение, вода всколыхнулась, песок
взметнулся и осел. Радом с Зайремом оказалось еще одно существо.
Красавица опустилась на колени подле Зайрема. Она ив самом деле могла
опуститься на колени, потому что у нее были настоящие человеческие ноги.
Она отличалась еще и тем, что носила легкое платье, перехваченное у талии
широким поясом. На нем горели холодные самоцветы. Руки ее унизывали
браслеты из бледного светящегося янтаря. Кожа была белой, бледнее
человеческой, но сияющей и безупречной. На таком фоне алые губы казались
еще сочнее, как и розовые закругленные ногти, и темно-розовые выпуклые
соски ее округлых грудей, светящиеся сквозь ткань платья. Что касается глаз,
то они были вполне человеческими - слишком человеческими, если сравнить с
глазами других подводных обитателей, - большие и синие, а веки - словно
позолоченными. Море наложило свой отпечаток лишь на ее голубовато-зеленые
волосы. Невероятно, но такого цвета были глаза у Зайрема.
Некоторое время красавица разглядывала его. Зайрем в свою очередь
разглядывал ее, совсем растерявшись и обессилев, предполагая, что перед ним
не простая смертная. Затем без колебаний, без малейшего намека на
скромность или благопристойность незнакомка положила руку на чресла юноши и
бесстыдно уставилась на него.
К тому времени в Зайреме уже не осталось ни капли чувственности, к