Лисков Анатолий. Владыка смерти

знал, что достиг наивысшей точки магии и готов совершить чудо. Теперь ему
оставалось только сломя голову мчаться вперед. И он несся среди оливковых
деревьев, не разбирая дороги, а воспоминания об эшвах просыпались в нем.
Но вот Шелл прильнул к дереву. Весна была в этом дереве и в сердце
прижавшегося к нему существа. Кора намокла от слез, ибо все это время боль
терзала сердце Шелла - боль перемен, но вместе с тем предвкушение
неведомого ранее наслаждения. Наконец призрачная фигура выскользнула из-за
дерева.
Луна уже закатилась, только звезды еще мерцали в розовеющем небе.
Волосы цвета абрикоса, кошачьи глаза Шелла - они остались прежними. Но
многое изменилось: исчезла юношеская бородка, превратившись в золотой пушок,
лицо стало гладким и нежным. Прозрачные руки скользнули по серебристой
коже. Изменилось все тело - оно больше не было мужским. Живот Шелла стал
плоским и втянутым, точеная талия плавно устремилась вверх, расцветая
прелестными бутонами небольших высоких грудей. Тело девушки и лицо
красавицы.
Девушка наклонилась и подняла желтое монашеское одеяние, которое
сбросила, еще будучи мужчиной, а потом завернулась в него, словно белый
язык пламени в отсветы костра.
Наступила весна, и Симму все вспомнила.

***

Медленно тянулись часы. Зайрем задремал на берегу пруда. Подул легкий
ветерок, осыпая юношу светло-зелеными цветами. Сын пустыни привык спать на
открытом воздухе. Среди шатров кочевников или гуляя с Шеллом ему редко
приходилось спать иначе. И конечно, он давно уже привык к легкой походке
Шелла, ведь его друг уходил и возвращался ночью, словно хищный зверь.
Поэтому Зайрем и не проснулся, когда пришла Симму.
Зайрема разбудило прикосновение прохладных губ.
Мгновенно остатки сна слетели с него. Юноша приподнялся на локте и
замер. Обнаженная девушка лежала рядом, опираясь на локоть, и смотрела на
него - девушка, сотканная из шелка, летних трав и гладкой слоновой кости.
Но глаза ее и волосы принадлежали другому. Зайрем испугался. Он был очень
возбужден - красавица зажгла в нем страсть еще до того, как он проснулся.
Его плоть жаждала незнакомки, но разум ее отвергал. Девушка легко и почти
невинно дотронулась до груди Зайрема, но от этого прикосновения он
вздрогнул, словно его пронзила молния.
- Я - мечта, - сказала девушка нежным и чистым голосом, - твоя мечта.
Кем же я еще могу быть? Видишь, я и юноша по имени Шелл, и девушка. Я
пришла к тебе, как обычно делают женщины, но я не женщина. Так возьми,
Зайрем, то, что твое по праву. Люди не могут распоряжаться своими мечтами.
Если ты сделаешь это, даже боги не смогут обвинить тебя - ни один человек
не может согрешить с мечтой, в этом нет зла.
Сказав так, Симму легла на спину, прикрыв глаза, и не произнесла
больше ни слова, больше ни разу не коснулась тела Зайрема.
Но юноша не мог отвести взгляда от ее тела. Его мучила жажда - и вот
вода готова была хлынуть в его ладони. Зеленый цветок пролетел над ними,
несомый ветром, и опустился на грудь Симму. Юноша протянул руку, чтобы
убрать его, но неожиданно рука его легла на девичью грудь, придавив цветок
Зайрем видел перед собой Шелла в облике девушки, его рука чувствовала
биение сердца, нашептывающего имя друга, зовущего его. Теперь Зайрем знал,
что это его мечта. И, забыв все советы и предостережения, он припал губами
к губам Симму. Тогда, обвив руками его шею, девушка увлекла его на ложе из
трав...

Глава 8

В отчаянии и страхе, Беяш, пошатываясь, вернулся по тропинке к деревне.
Но, оказавшись на окраине ее, он остановился, решив все хорошенько
обдумать, Часовня более не могла служить убежищем Беяшу, совокупившемуся с
нечистой женщиной, а потом убившему ее. И что хуже всего - всему этому
нашелся свидетель.
Однако, рассудил монах, был всего лишь один свидетель - ненадежный и
не внушающий доверия Шелл.
Так легко оказалось убить женщину! У него это получилось почти
естественно. Он ударил блудницу, желая свершить правосудие и положить конец
ее слабым угрозам. Беяш никогда раньше не думал, что способен так быстро
принять решение и без колебаний осуществить безжалостный поступок. Теперь
он раздумывал, как бы ему убить Шелла. В конце концов, Зайрема ведь не было
с ним, и, вероятно, его вообще не было поблизости. А Шелл сейчас один
бродит где-то в ночи. Да, это выход, и без сомнения боги подсказали его
Беяшу. Найти и убить Шелла - этого хрупкого слабого мальчишку, эту
надоедливую язву. А потом спрятать труп. Завтра, когда узнают, что Шелл
исчез, а блудница мертва, все поймут, что Шелл согрешил с этой сукой, а
потом убил ее и сбежал.
Беяш вернулся к дому блудницы, тщетно пытаясь отыскать хоть какой-
нибудь след Шелла. Вдруг на влажной земле позади колодца он наткнулся на
отпечаток босой ноги. Шелл не мог вернуться в деревню, иначе ему пришлось
бы пройти мимо Беяша. Значит, он бежал к холмам, в оливковые заросли. Беяш
пошел по следу, стараясь ступать как можно тише.
Мерцающее отражение звезд на поверхности пруда привлекло его внимание.
Он увидел больше, чем просто пруд. Он смотрел издалека, и расстояние многое
скрывало от него. Сменить же укрытие было невозможно. Беяш припал к земле,
понимая, что шпионит за Зайремом и Шеллом. Он предполагал, что Шелл теперь
один, но сейчас молодой монах уже не казался убийце такой легкой добычей,
хотя по-прежнему казался очень уязвим. Всего несколько секунд понадобилось
Беяшу, чтобы придумать новый план, который понравился ему даже больше, - он
казался более коварным.
Беяш поспешил назад, в спящую деревню, к повозке, где храпел болван
писарь, согрешивший со своей сестрой.

***

Зайрем проснулся с чувством утешения и облегчения. Бледное солнце
нового дня зеленоватым золотым цветом сверкало сквозь листву оливковых
деревьев. Мир благоухал. Очнувшись, юноша вспомнил сон. Он сел,
выпрямившись, с широко раскрытыми глазами. Его вдруг переполнило отвращение.
Но ведь это был просто сон - многие невероятные детали его, казавшиеся
такими реальными, убедили Зайрема в этом. Рядом никого не было. Утро
казалось прекрасным - свежее и чистое. Юноша подумал, что если этой ночью
он и нарушил бы свои клятвы, то теперь узрел бы знак своего позора - в
безмолвном пейзаже или в затхлом воздухе.
Немного успокоившись, Зайрем направился к часовне. Он так и не нашел
Шелла и надеялся, что не встретит его: ведь Шелл был главным персонажем его
сна, и Зайрем не знал, сможет ли он теперь честно посмотреть другу в глаза.
Стыд, который отшельники насадили в нем, дал всходы и расцвел буйным цветом.
Молодой монах подошел к деревне и понял, что не ушел от своего позора.
На улице, у ворот часовни, толпились молодые монахи и слуги,
приехавшие с ними. Их окружили жители деревни. На их лицах любопытство
смешалось со страхом и нетерпением, словно они ждали чего-то
необыкновенного. Перед толпой, на тропинке, стоял писарь, у которого
хранился список всех подношений, дарованных храму. Писарь заламывал руки и
тряс в воздухе кулаками. В глазах его было отчаяние. Беяш, стоя неподалеку,
разговаривал с братьями, но, увидев приближающегося Зайрема, замолчал. Лицо
Беяша, как и лица сельчан, выражало нетерпение и испуг.
Первым заговорил рыжеволосый монах. Он был на год старше остальных и
поэтому считал, что несет ответственность за всех остальных ему охотно и
льстиво вторил Беяш.
- Зайрем, - окликнул юношу рыжеволосый, - здесь творится что-то
странное. Из повозки с дарами украли одну вещицу.
Зайрем остановился. Он застыл посреди улицы, с недоумением уставившись
на своих товарищей.
- Всем хорошо известно, - продолжал старший брат, - что даже
разбойники в этих набожных землях почитают богов и не смеют красть у храма.
Как ты думаешь, кто мог совершить это богохульство?
Зайрем не проронил ни слова. Теперь он вдруг почувствовал камень на
своей шее, веревки, связывающие его руки, и запах львов ударил ему в ноздри.
- Он не ответит, - сказал Беяш.
- Тогда пусть говорит писарь, - провозгласил рыжий брат.
Писарь уронил голову на грудь.
- Не трясись, - подбодрил его Беяш. - Твой долг быть искренним и
духовно преданным своей семье, отцу и благочестивой сестре. Скажи им все,
что знаешь.
- Я... - начал писарь. Потом он с мольбой оглядел окружающих, стараясь
не замечать Зайрема, закрыл глаза и выпалил:
- Я проснулся и наблюдал за входом в повозку, на которую складывали
подношения. Человек схватки серебряную чашу - одно из подношений, и убежал.
Я решил проследить за ним - но боялся выдать себя и поэтому не догнал. Этот
человек - без сомнения, один из наших братьев - вышел из деревни и
направился на запад, по тропинке к старому колодцу. Там есть дом. Я слышал,
в нем живет распутная женщина. Около дома его встретил другой мужчина Эти
двое обнимались и целовали друг друга в губы Целовались они долго. Вдруг
свет из окна упал на них, и я увидел, что у одного волосы желтые, как у
лисы, а у другого темные. Потом черноволосый постучал в окно и распутная
женщина, открыв дверь, впустила их.
- Успокойся, - пробормотал Беяш, похлопав писца по плечу. - Я доскажу
остальное. Этот бедняга прибежал ко мне и рассказал все, что видел. И хотя
я знаю этого человека как добродетельного и набожного, я усомнился в том,
что услышал, - скажите, разве я не прав? В панике, не разбудив никого -
слишком велико оказалось мое смятение, - я попросил писаря проводить меня к
дому грешницы. Приблизившись, мы оба - писарь и я - увидели двух юношей,
которые вышли из дома и, смеясь, направились к холму среди оливковых
зарослей. К своему ужасу и горю, я узнал обоих. Мы пошли за ними - писарь и
я. И мы увидели - сжальтесь над нами, могущественные боги! - что эти двое,
не насытившись женщиной, возлегли друг с другом и свершили мерзостный акт.
Сухой шелест прокатился среди односельчан.
- Ты уверен в этом? - сурово осведомился рыжий монах, находчивый,
словно какой-нибудь балаганщик.
- Увы, - горестно вздохнул Беяш, пряча глаза. - Они оба вздымались и
опадали, словно волна, набегающая на берег, пока не замерли в экстазе и не
упали без движения.
- Их имена? - вскричал рыжий.
- Зайрем и Шелл.
Внимательные монахи и жители деревни заметили, что Зайрем, с
безразличием внимавший рассказу убийцы, вдруг побелел, как кость.
- Что ты скажешь на это? - закричал рыжий монах.
- Ничего, - ответил Зайрем. Но его едва различимые юношеские морщинки
вдруг стали глубже, лицо словно раскололось на куски.
- Где твой приятель Шелл?
Но Зайрем сказал все, что хотел, и замолчал.
- Наверное, нам надо послать за блудницей и спросить у нее, что она
знает.
Сразу же группа сельчан сорвалась с места. Добравшись до дома
распутницы, они стали колотить в дверь дома и, не получив ответа, вошли без
спроса. Женщина была мертва. Несмотря на грубое отношение к ней, многие
считали, что она весьма привлекательна и даже полезна. Ее смерть совсем не
обрадовала сельчан. Они ничего плохого не видели в том, чтобы накопить
денег, а потом потратить их на хорошенькую блудницу - ведь та не разрешала
даже прикоснуться к ее груди, пока ей не принесут три куска серебра. А эти
монахи, давшие обет безбрачия, украли подношения богам, да еще и убили
женщину. В сердцах мужчин вспыхнули гнев и ревность. Они поверили в то, что
убийство совершили Зайрем и Шелл.
А Зайрем молчал. Ни Шелл, ни серебряная чаща с алмазами не объявились.
Теперь ни монахи, ни селяне не сомневались истинности рассказанного. И даже
те, чьих детей вылечил молодой целитель, подходили и плевали в него. И
старуха сказала, что боль в спине снова вернулась, и прокляла Зайрема.

***

А где же был Шелл?
Симму, девушка, в эту ночь ставшая женщиной, проснулась за час до
рассвета. Она приподнялась и, любуясь по-детски невинным прекрасным лицом
своего возлюбленного, нежно коснулась кончиком языка его век, длинных и
темных, словно нарисованных, ресниц, скрывавшихся в тени. Чем больше она
смотрела, тем больше ее переполняли радость и восторг, теперь ей уже никто
не был нужен, чтобы разделить ее чувства. Она ушла в гущу деревьев, чтобы в
одиночестве упиваться своей радостью.
У Симму не осталось никаких мыслей - ни магических, ни женских, ни
воспитанных в детстве демонами - ни единой логической мысли или
представления об окружающем мире. Прежде Симму была юношей, молодым монахом.
Но это осталось в прошлом. Она освободилась от этого. Позже, когда Симму
полностью осознает случившееся, она вернется к Зайрему, и он пойдет с ней,
или она с ним, - туда, куда приятно идти вдвоем. Инстинктивно, вспомнив
свое прошлое, вспомнив, что воспитывали ее эшвы - вечные скитальцы, Симму
представила свою жизнь чередой бесконечных странствий...
За оливковыми деревьями тропинка сбегала вниз по склону к темному лесу,
где росли более высокие деревья, где в траве мерцали бледные цветы. Такие
места любили эшвы. Симму встретила восход солнца, лежа в черно-зеленой
листве на ветке дерева. Она взобралась туда с грациозностью кошки. Рассвет
напомнил ей детство, когда она вот так же лежала, спрятанная высоко в
ветвях. Откинувшись на спину, она думала только о Зайреме. Симму еще не
готова была вернуться к нему и предпочитала дразнить себя его отсутствием.
Так, замечтавшись, она и не заметила, как чары сна эшв, сберегавшие ребенка,
овладели ею. Она не хотела спать, но тем не менее уснула. В то время как
Зайрем проснулся и, пытаясь избавиться от дурных предчувствий, направился к
деревне, прямо в западню, Симму лежала в ветвях дерева, нежась в грезах
любви.
Ее пробудили невнятные крики.
Симму отреагировала на окружающий шум, как это сделал бы зверь. Она
замерла, безмолвная и неподвижная, став частью дерева, но той его частью,
что наблюдает и слушает.
Несколько нечесаных мужчин из деревни, ругаясь, протопали под деревом.
Двое из них остановились прямо под ветвью, на которой лежала Симму.
- Думаю, все бесполезно, - сказал один. - Этот негодяй уже скрылся.
Говорят, он очень странный. Не удивлюсь, если теперь на нас падет небесная
кара - голод или чума.
- Попридержи-ка язык, - отозвался другой. - Хватит нам уже
неприятностей. В любом случае темноволосый убийца в надежных руках. Он уже
на пути к храму - говорят, он очень кроток. Но позабавиться с блудницей, а
потом убить ее... Ее убили, чтобы она молчала. Пусть она и была грешницей,
зато дело свое знала отлично. В какой еще деревне была такая продажная
девка? Богатей за семь миль ехали, чтобы повеселиться с ней. А что теперь?
Двое безумных монахов свернули ей шею, желтоволосый смылся, а на другого,
черного, как демон, храм наложит епитимью - три дня в неделю он будет есть
только пресный хлеб или что-нибудь в этом роде.
- Нет, нет, - прервал его первый с мрачным удовольствием. - За то, что
он совокупился со своим братом, его накажут плетьми. И еще я слышал, как
один из служителей храма сказал, что за убийство негодяя засекут до смерти.
- Дали бы мне эту плеть, - прогудел второй. И, воспрянув духом, они
отправились дальше в лес в поисках Шелла.
Неописуемая волна растерянности и злости захлестнула Симму. Целую
минуту она не могла прийти в себя, будто не жила среди демонов и ничему у
них не научилась. Все же ей удалось быстро взять себя в руки, заполнив
разум паутиной образов. Почти сразу же хаос сменился желанием действовать,
глаза замерцали зеленым холодом, от которого пробирал озноб. Девушка
подумала о тех, кто собирался причинить вред Зайрему.
О том, что все происшедшее - работа Беяша, она знала совершенно точно,
словно прочла его мысли. Девушка вспомнила, что негодяй упоминал писаря,
который боялся его, - все тут же сложилось в единую схему. Логика верно
служила Симму, когда того требовали обстоятельства. Что же касается мертвой
женщины, Симму ни о чем не жалела. Подобно эшвам она думала лишь о том, что
ей нравилось.
Симму соскользнула с дерева и заросшей тропой выбралась из леса,
миновав оливковую рощу. На южном пологом склоне холма паслись овцы. Она еще
раньше заметила их следы, ведущие сюда. Приблизившись к стаду, Симму
прошептала что-то животным, прошла среди них, тихо и незаметно, как летний
ветерок. Посреди стада на камне сидела девочка лет пятнадцати - она
присматривала за овцами. Симму осторожно подкралась к ней сзади и, не дав
девочке опомниться, легонько сжала пальцами ее лоб, вложив в прикосновение
чары эшв. Голова девочки поникла. Она лишь глупо улыбнулась и даже не
пыталась возражать, когда Симму забрала ее домотканое платье и платок,
которым та повязывала волосы.
Вскоре на западной дороге, ведущей к храму, появилась босоногая
деревенская девушка. Волосы ее были прикрыты лоскутным платком, она шла,
опустив голову. Через час она вышла на луг, где паслись кони. Встав у
изгороди, она тихонько свистнула. К ней подбежал молодой жеребец. Симму
беззвучно попросила:
- Унеси меня, брат, унеси скорей. Жеребец обнюхал Симму и перескочил
через изгородь.
Что-то пронеслось через деревни и фермы, скрытое облаком белой пыли.
Люди провожали глазами это облако и спрашивали друг у друга:
- Кто это скачет так быстро?
Небо и солнце утонули в пыли. Все цвета слились в бесконечную радугу.
Все внимание Симму сосредоточилось на одной-единственной цели.
Девушка не могла догнать монахов. Она бросилась в погоню слишком
поздно. Но конь нес ее вперед, подгоняемый тихим монотонным напевом.
Когда стемнело, девушка увидела впереди земли храма, деревни - россыпи
огоньков далеких окон - и сам храм - дворец света и ночи. Тогда Симму
отпустила жеребца: он был весь в мыле и очень устал. Потряхивая гривой и
негромко фыркая, конь повернул назад и растаял в сгустившейся тьме цвета
индиго.
Симму побежала быстро, как леопард.
Теперь огней горело больше, чем обычно, - вдоль дороги, среди деревьев.
Люди собирались, чтобы решить судьбу нечестивца Зайрема. Симму узнала все,
что хотела, ловя обрывки фраз у дверей винных лавок и среди полей,
ощетинившихся копьями колосьев. Даже влюбленные, скрывая свои грехи,
отдыхая, говорили о богохульстве молодого монаха. Сам Настоятель судил
Зайрема и признал его вину. Ему даже стало плохо, когда он впервые услышал
целиком всю историю. Юноша не оправдывался и не просил о снисхождении.
Придя в себя, Настоятель объявил, что завтра на рассвете Зайрем умрет под
плетью.
Симму подобралась как можно ближе к храму туда, где она могла
безбоязненно появиться в облике женщины, - в Святилище Дев, расположенном
неподалеку. Женщины и девушки прогуливались по лужайке перед Святилищем,
обсуждая новости и громко ахая. Их жизнь проходила без любви, и любая весть
о падении мужчины приносила радость, но они никогда не задумывались почему.
Симму встала под деревом, укрывшись от их взоров. Неожиданно с дерева
прямо ей в руки спорхнула птичка.
- Взгляни на Зайрема моими глазами. Лети над стеной, найди двор,
запомни слова тех, кто там... Найди Зайрема. Вернись ко мне и расскажи все,
что увидишь.
Птичка растворилась во тьме.
Симму села под деревом, укутавшись черной тенью. Звезды роняли слезы
между ветвями дерева.
Одна из них скатилась к ногам девушки - это вернулась птичка.
Девушка заглянула в глаза птички, словно в открытую книгу - мозаику,
составленную из осколков увиденного в храме.
- Вот толстый увалень, дай-ка я замараю его накидку... Ага, вот еще
один, и его пометим... Холоден камень под моими ногами, отдавший последнее
тепло солнца. Слушай! Червяк шевелится в земле... Схватить его клювом! Ах,
нет, уполз... Ой! Птица в воздухе, нарисована прямо на стекле - это же я!
Ага, вот и двор, где растет кривое дерево, там в каменной клетке кто-то
сидит... Лампа не горит, мотыльки не вьются, склевать нечего. Он сидит,
обхватив голову руками. Это тот самый... Когда он умрет, я позову своих
кузин. Мы вырвем его волосы и совьем в них гнезда. А моему дорогому
родственничку, ворону, понравятся его глаза, похожие на два драгоценных
камня... Да, но сейчас он на севере, пирует на похоронах какого-то короля".
- Стоп, - приказала птичке Симму. - Зайрем связан? Кто охраняет его?
"Никаких оков, дверь заперта, решетки на окнах. Снаружи трое. У них
лампа, но ее запах отпугивает всех насекомых. Они трясут гремящими белыми
шестигранными улитками. Я видела однажды такую в траве. Хотела склевать ее,
но она оказалась твердая... Думаю, что сама выклюю ему глаза. Почему
воронам всегда должно доставаться самое лучшее?"
Симму разозлилась, и птица, почувствовав это, забилась в страхе,
закричала.
Женщины у Святилища услышали птичку. Они засуетились.
- Если воробей кричит ночью - это знамение...
Симму они не видели, лишь белое мерцание, проскользнувшее сквозь рощу.
Девушка вновь была нагой, как в прежние дни, проведенные с демонами, только
повязка скрывала ее волосы.
Несколько часов ждала Симму у стены храма. Ночь казалась бесконечной,
черной перчаткой сжимала она землю, оставляя взамен лиловое дыхание тайны.
Один раз мимо Симму прошел один из послушников. Встав у куста, он, смущаясь,
справил нужду и скороговоркой пробормотал молитву, прося у богов прощения.
Симму возненавидела его, и ее ненависть вонзилась меж лопаток монаху,
словно клинок. Жертва бросилась прочь, не понимая, что случилось, почему
бежит.
Когда ночь полностью вступила в свои владения, Симму слилась с ней.
Она снова стала почти мужчиной. Цепляясь руками и ногами за стену, она
полезла через нее, как часто делала, будучи мальчиком.
"Тебя заточили в храме, любимый? Разве им удавалось когда-нибудь
удержать нас?"

Глава 9

Симму не знала, что Зайрема нельзя убить, что он неуязвим. Тот и сам
не знал этого. Львы, сломанное копье - все это казалось полузабытым сном,
хотя и остался связанный с ними ужас. Теперь Зайрем в одиночестве сидел в
темном каменном чулане, смирившись с тем, что завтра на рассвете умрет. Он
думал об этом с какой-то ненавистью. Зайрем снова превратился в молчаливого
ребенка, неспособного опровергнуть несправедливое обвинение в ужасном,
непостижимом преступлении. А все дело в том, что он чувствовал себя по-
настоящему виноватым.
Во дворе, где росло кривое мертвое дерево (это был Двор Грешников, и
сюда редко кто заходил из монахов), два послушника, поставленные охранять
Зайрема, играли в кости. Монах средних лет наблюдал за ними. Играть
разрешалось, поскольку играли мальчики не на деньги, а на засахаренные
фрукты. Но сегодня монах казался слишком встревожен, чтобы внимательно
следить за игрой. Грех, совершенный Зайремом, поверг его в мучительные
раздумья. Немолодой монах попытался вызвать в сердце Зайрема слезы
сожаления, хоть какой-то признак того, что тот мучается, - чтобы боги
получили с кровью и раскаяние Зайрема. Но сердце юноши молчало.
Утром этот монах собирался сказать палачу: "Бей без пощады. Бей так,
чтобы его проняло до глубины души. Чем мучительней будет агония, тем скорее
боги даруют ему прощение". В храме были три плети: одна окована железом,
другая - бронзой, а третья - полностью металлическая. Обычно, прежде чем
пустить в дело, ее раскаляли докрасна на жаровне.
Послушники играли в кости. Сидевший за столом слева прошептал:
- Ставлю засахаренную айву, что Зайрем будет кричать. Шесть против
одного, что он закричит после первого же удара плети. У него нет жира,
чтобы смягчить удары.
- А я говорю, что закричит он только на десятом ударе, а сознание
потеряет на пятнадцатом.
Бросили кости. Выпала полустертая четверка.
- Значит, на четвертом ударе.
- Или вообще не закричит.
Монах встревоженно окинул взглядом стену. На мгновение ему показалось,
что наверху мелькнула какая-то тень - светло-серый кот с горящими глазами.
Но больше он ничего не разглядел.
- Скажи-ка мне, чем это ты обмотал мои ноги? - ворчливо
поинтересовался страж, сидящий слева, - То же самое я хотел спросить у тебя.
Оба заглянули под стол. В неясном свете тусклой лампы они разглядели
веревку, связывающую их и блестящую, словно змеиная чешуя. С губ их уже
готов был сорваться визгливый крик, ведь это настоящая змея обвила их
своими кольцами, но слова застряли у них в горле, когда перед собой на
столе они увидели раскачивающуюся кобру.
- Не двигайтесь, - хрипло прошептал монах, чьи ноги тоже оказались
связанными. - Это второй выродок, Шелл, наслал на нас змей.
Трое монахов, обливаясь потом, наконец увидели Шелла, который легким
шагом пересек двор. Волосы его были повязаны лоскутом материи. Он бросил на
тюремщиков Зайрема только один взгляд, полный неприязни и отвращения.
Шелл скользнул мимо стола, и три пары настороженных ушей уловили
странное шипение. Оцепенение, охватившее благочестивых людей, походило на
мутную пелену - на кошмар, наполненный отвратительными видениями.
Стражи Зайрема лежали на земле - немощные, стонущие, и тела их
дергались, словно в судорогах. Симму легко и нежно - как это делали эшвы -
прикоснулась к замку на двери каменной темницы, и дверь, словно
заговоренная, открылась.
Зайрем не обернулся. Он вообще не сделал ни единого движения. Симму
подошла к нему и запустила руку в черную гриву волос, сжала их - жестко и
больно - и запрокинула голову юноши так, чтобы их глаза встретились.
Зайрема уже держали однажды вот так, за волосы, когда он болтался в воздухе
внутри огненного колодца.
Юный монах изменился. Никакой мягкости, никакой радости. Лицо его