Страница:
***
Наразен умерла на закате. В ее спальне бродили лишь тени, но на улицах
горели факелы. За три часа до полуночи Жорнадеш стал королем Мерха, а у
королевы Наразен остался лишь серебряный гроб.
Ее тело увезли по реке.
Стояла безлунная ночь. Тусклые светильники на носу и корме корабля не
могли развеять ночную тьму. Священники шептали молитвы, гребцы в темных
одеждах сушили весла, отдавшись во власть течению. Ладья плыла вдоль берега,
как призрак, закутанный в погребальный саван. С берега никто не наблюдал
за медленно плывущим кораблем, так как весть о смерти Наразен продвигалась
еще медленнее, чем похоронная процессия. А те, кто видел ладью, приняли ее
за нечто сверхъестественное. Потом налетел ветер. Он принес запах ладана и
звуки ритуальных молитв в память умершей, а еще тонкий, кристально чистый
плач, разорвавший кожу ночи, как серебристое лезвие кинжала.
Новорожденный долго не плакал. Он вступил в мир безбоязненно, радуясь
спасению из ненавистной клетки, утробы матери. Но теперь ему угрожала
смерть. Ребенок начал всхлипывать, но никто не пытался успокоить младенца.
Все его боялись. Никто не знал, что с ним делать - убить или оставить в
живых. Его положили в большую круглую чашу из красной меди, и там он
копошился, пытаясь найти точку опоры на гладких стенках или отыскать нечто
похожее на мягкий холмик, из которого должно бежать молоко. Чаша оказалась
еще более ненавистной, чем чрево Наразен. По ее медным стенкам стучали
черные капли дождя. Они били в глаза ребенку, а река словно в насмешку
раскачивала его колыбель.
Река бежала к северным окраинам Мерха. Раскидистые деревья проплывали
мимо траурной ладьи, ветви склонившихся над водой черных ив сплетались, как
волосы. На них зелеными драгоценностями сверкали светлячки. Вскоре на
черной лужайке над рекой показалась каменная ограда с бронзовыми воротами.
Процессия сошла на берег. Священники размахивали кадилами, солдаты
несли гроб с королевой и чашу с ребенком, беспомощно шевелившимся внутри.
Они вошли через бронзовые ворота и проследовали по улицам, где не горело ни
одного огонька, ибо в них не было смысла. Здесь никто не выглядывал из окон
и не произносил приветствий. Это было кладбище Мерха. Наконец процессия
поднялась на возвышение. Там находился склеп из красного камня, где на
протяжении трех столетий хоронили правителей Мерха. Сюда же принесли
Наразен.
Священники поспешили совершить похоронный обряд. Вокруг в тусклом
свете фонарей поблескивали человеческие кости, кое-где сверкали
драгоценности. Но если происходящее и побеспокоило усопших королей, то они
остались безучастными.
Ребенок все еще кричал, словно хотел потревожить предков, призвать их
на помощь. Маленький зверек голода грыз его внутренности. Устав кричать,
малыш начал тихонько хныкать. Но эти звуки без труда заглушало бормотание
священников. Малыш вытягивал ручки и ножки, но вокруг был только холод и
тени, и даже чернокожая нянька, резко качавшая чашу-колыбель, больше не
заботилась о нем. Наконец тусклый свет и неясное бормотание пропали. С
лязгом захлопнулись двери склепа... И тогда ребенок, зачатый от мертвеца,
остался один на один со Смертью во дворце мертвых.
И в этот момент появился Владыка Смерти.
Зрение у ребенка еще не прояснилось, но в те дни даже новорожденный
мог узнать Владыку Улума.
Владыка Смерти подошел к младенцу. Его изящная длинная рука черной
птицей повисла над ребенком, но так и не коснулась его. Желто-зеленые глаза
малыша напоминали драгоценные камни их глубоких горных пещер. Именно их
взгляд удерживал Улума, отталкивал его. В глазах ребенка Улум разглядел
трогательное, слабое, но все же непобедимое желание жить, а Владыка Смерти
не был ни убийцей, ни разбойником.
Отвернувшись, он подошел к Наразен и поднял ее тело из серебряного
гроба. На королеву надели черное одеяние, украсили его поясом из рубинов,
на руки и на шею повесили золотые цепи, а в уши - серьги из топазов. Все-
таки она правила Мерхом, и Жорнадеш, захватив трон, оставил ей часть былого
великолепия. Волосы королевы были распущены и напоминали тонкую красную
вуаль, но теперь их оттенок изменился и стал синим. Ее кожа и даже белки
золотистых глаз, которые открылись от прикосновения Улума, тоже приобрели
синий оттенок.
- Я не сопротивляюсь, - проговорила Наразен. - Я готова следовать за
вами.
Она обняла Улума за плечи. Ребенок почувствовал, как черный мужчина и
женщина с синеватой кожей провалились прямо сквозь пол склепа. Теперь рядом
с ним никого не осталось.
Младенец собрал последние силы и пронзительно закричал, будто понимая,
что крик - единственное, что отличает его сейчас от мертвых.
Но кто из живых, услышав ночью крики, доносящиеся с кладбища, поспешит
туда?
Внизу, у подножия города могил, прибрежные реки ивы сменил густой лес.
Стояла безлунная ночь. Там танцевали черные тени. Распустились ночные цветы,
а светлячки, рассевшиеся на бледно-желтых лепестках, напоминали капельки
света.
В эту ночь среди деревьев бродили двое демонов эшва. Временами они
пускались в пляс под музыку шуршащих на ветру листьев.
В Нижнем Мире было три разновидности обитателей: карлики дрины,
изготовившие различные вещи; царственные ваздру, и эшвы, основным занятием
которых были грезы. Они грезили, жили в грезах и мечтали о грезах... Они
любили гулять по ночам - безмолвные и прекрасные.
Две эшвы, оказавшиеся в ту ночь неподалеку от кладбища, были женщинами.
В их черных волосах извивались серебристые змеи, а два черных кота,
завороженные магией демонесс, кружились у их ног.
Вдруг тишину ночи разорвал отчаянный крик ребенка. Эшвы остановились,
покачиваясь в воздухе. Они не испытывали сострадания, но были очень
любопытны и обожали вмешиваться в дела людей.
Слившись в одно целое, скользнули они между деревьями, а два черных
кота побежали за ними следом. Эшвы подлетели к каменной ограде кладбища.
Для них не существовало материальных преград; они пролетели над стеной и
поплыли над городом могил, как сухие листья. Демонессы скользили над
улицами города мертвецов, прислушиваясь к крикам ребенка, которые
становились все слабее, затихая. Эшвы не боялись смерти. Они избегали
только солнечного света и опасались недовольства их повелителя князя ваздру,
величайшего из князей Нижнего Мира. Добравшись до возвышения, выложенного
мраморными плитами, они подлетели к двери склепа, сложенного из красного
мрамора.
Одна из демонесс подула на двери, погладила их нежными пальчиками, и
те тихо застонали. Черные коты прыгали по мраморным плитам, играя с цветами,
которые притащили с собой из леса. Вторая демонесса вздохнула и закрыла
глаза.
Наконец дверь открылась, несмотря на сложный замок. Она больше не
могла противиться колдовской ласке.
Ребенок уже не кричал, а только всхлипывал. Он лежал в медной чаше, не
двигаясь, не в силах бороться с маленьким зверьком под названием голод,
грызущим его изнутри. Эшва, открывшая двери, осторожно проскользнула в
склеп и, коснувшись ребенка, почувствовала его тепло. Она сразу же поняла,
что этот малыш не такой, как другие.
Эшва склонилась к нему, и змеи, извивающиеся в волосах демонессы,
слегка задели его. Младенец задрожал. Очарованная эшва лизнула веки ребенка,
ощутив соленый вкус слез, подула в его ноздри дыханием демона,
напоминавшим ароматное зелье. Ребенок поймал руку эшвы, засунул ее палец в
свой ротик и начал сосать его.
Тогда демонесса улыбнулась. Она вынула ребенка из чаши и взяла с собой,
укутав своими волосами, а змеи, развернувшись, заглядывали в лицо младенца,
но он не замечал их.
Эшва поспешила на восток, к равнинам Мерха, и за ней последовала ее
подруга. Следом за демонессами, пока хватало сил, бежали коты.
Недалеко от реки, в пещере под высокой скалой, было логово самки
леопарда. Наразен никогда не охотилась на нее, хотя и убила ее самца.
Теперь самка нашла себе пару где-то в другом месте и, когда отступила
засуха, обрушившаяся на Мерх и изменившая сезон спаривания, принесла
потомство. Сейчас огромная кошка спала в пещере со своим единственным
детенышем. Прошло два часа после полуночи, осталось два часа до рассвета,
до наступления времени охоты. Но сейчас в сны кошки вошло что-то светящееся
и дразнящее. Это было так приятно, что она проснулась.
Эшвы выманили самку из пещеры. Когда она скользнула в ночную тьму,
демонессы дунули ей в глаза и поглаживали бархатистую пятнистую шкуру, пока
огромная кошка не улеглась рядом с ними. Тогда они прижали ребенка к ее
животу и засунули ему в рот янтарный шарик соска. Ребенок крепко держался
ручонками за мягкую шерсть огромной кошки и сосал. Его тело мягко
покачивалось, ритмично сжимаясь и расслабляясь. Сладкое молоко с мускусным
запахом наполняло желудок. Насытившись, младенец перевернулся на спинку и
тут же заснул.
Глава 2
Хотя демоны время от времени размножались, они делали это не так, как
люди. Любовь для них стала развлечением и искусством, а их семя было
бесплодным, поэтому демонессы не могли рожать детей и прекрасно обходились
без этого. Возможно, эшвы, забравшие ребенка Наразен из склепа, в отличие
от других, стали питать к младенцу материнские чувства. Но скорее всего
малыш для них был игрушкой, и на его месте мог оказаться детеныш пантеры
или змеи. Так или иначе, но эшвы провели много месяцев, нянчась с младенцем,
хотя время в стране демонов течет совсем не так, как в земле смертных. В
Нижнем Мире годы пролетают иногда за день, а порой быстрее или медленнее.
Тем не менее эшвы долго возились с ребенком.
Днем они оставляли его одного, но всегда в безопасном месте, например
в брошенном дупле филина. Как бы то ни было, но, оставляя ребенка, они
всегда зачаровывали его, поглаживая прядями своих волос, и навевали на него
крепкий сон. Малыш все это время даже не шевелился. Никто не смог бы его
найти. Если зверь подходил к этому месту, он не чуял ничего и уходил прочь.
По ночам эшвы брали ребенка с собой. Они вскармливали младенца молоком
леопардов, лисиц и диких оленей, а позже травами, цветами и разными плодами.
Дитя, столь странно рожденное, росло под опекой прекрасных странниц и
участвовало в их ночных прогулках. Он привык к бессловесному языку эшв.
Перед тем как малыш произнес первое слово человеческой речи, он уже мог
позвать птицу, летящую под облаками, и змею, выползающую из-под камня. И
хотя ни один смертный не мог увидеть демонов, этот младенец знал об эшвах
все, благодаря своим сверхъестественным способностям командовал ими и
ничего не боялся. Если бы он воспитывался среди людей, это была бы уже
совсем другая история.
Черты обоих родителей странным образом смешались в их чаде. Цвета их
волос - рыжий и белокурый - придали волосам ребенка оттенок созревших
абрикосов. Цвета глаз родителей - золотистый и голубой, - смешавшись,
сделали глаза малыша шафраново-зелеными. Он был прекрасен, как его отец и
мать, но близость между мужеподобной Наразен, королевой Мерха, и по-женски
прелестным мертвым юношей наложила отпечаток и на ребенка: младенец не был
ни мальчиком и ни девочкой, а и тем и другим одновременно. Воистину,
подходящая игрушка для эшв.
Демонессы не воспитывали ребенка и решили ничему его не учить. Но,
общаясь с ними, он сам многое узнал. Инстинкт, отец всех человеческих
чувств, вел его с той же легкостью, с какой пузырьки воздуха поднимаются со
дна озера. Все дни напролет ребенок проводил в снах и грезах, а ночами
гулял среди теней. Иногда он вместе с эшвами летал над землей. Внизу
мелькали сверкающие огнями города и равнины морей, выглядевшие в лунном
свете стеклянными равнинами. Ребенок видел горы, окрашенные в розовый цвет
лунным сиянием. Пустыни казались ему снегами.
Эшвы и малыш давно покинули Мерх. Они много путешествовали. Иногда
ребенок замечал на темных равнинах людей, но видел их глазами демона, или
почти демона... В полночь он не раз танцевал с черными детенышами пантеры,
а над ним плыли эшвы, кружась под тихую музыку - шорох листвы.
Несомненно, демонессы вскоре устали бы от своего подопечного или
просто забыли бы о нем. В одну прекрасную ночь, увлеченные чем-нибудь
другим, они бы не вернулись за ребенком туда, где его оставили; хотя они по-
своему и любили его. Эшвы есть эшвы. Однако, прежде чем произошло
неизбежное, один из князей ваздру призвал эшв к себе в Драхим-Ванашту,
подземный город демонов. Много земных суток могло пройти за один час
Нижнего Мира. Зато если бы поручение князя ваздру оказалось сложным, то
время на земле по сравнению с подземным текло бы медленно и незаметно, как
песок на морском берегу. Но даже мечтательные эшвы понимали, что нельзя
оставлять беззащитное человеческое дитя на произвол судьбы, ведь младенец
непременно умрет, если о нем некому будет позаботиться.
И тогда демонессы отнесли ребенка в старый сад, где в голубых сумерках
с деревьев слетали белые цветы, устилая гладь пруда. Младенца посадили
возле статуи мальчика, играющего на дудочке. Статуя казалась очень старой.
В трещинах рук гнездились муравьи. Ребенок, заинтересовавшись, немедленно
превратился в существо женского пола. Маленькая девочка положила головку на
каменное бедро, ее абрикосовые волосы обвились вокруг его ног.
- Посмотрите-ка сюда, - говорили муравьи, и ребенок понимал их. - Еще
одна статуя. Но на ней нет трещин, и она двигается.
Вдруг из зарослей цветущих деревьев возле пруда появился
отвратительный карлик. Его ноги были такими кривыми, что живот почти
волочился по земле. На поясе, явно хвастаясь, он носил огромный меч из
сверкающего металла, украшенный ослепительными драгоценностями. Лицо
карлика напоминало омерзительную маску, разбитую вдребезги и склеенную без
должного умения. Любой обычный ребенок, увидев такое чудовище, зажмурился
бы от страха и расплакался, не испытывая ни малейшего любопытства. Но малыш,
выросший на руках эшв, ничуть не испугался. А ведь карликом был не кто
иной, как один из низших демонов, Дрин.
- Ха! - воскликнул дрин, слизывая толстыми губами муравьев. - Если бы
вы были бы чуть побольше и спустились вниз, мы бы неплохо провели время.
Дрины любили заниматься любовью с насекомыми Нижнего Мира.
Но тут появились эшвы. Они скользнули над прудом, словно два темных
лебедя. Увидев их, ребенок мгновенно изменился. Его органы преобразовались.
Превращение произошло непроизвольно, подобно тому как хамелеон меняет цвет
или цветок закрывается на закате солнца. Изменение формы тела оказалось не
слишком приятным, но вполне естественным для ребенка.
Зато у дрина превращение малыша из девочки в мальчика вызвало приступ
дикого непристойного смеха. Он низко поклонился эшвам, поцеловав их лодыжки,
и поздравил с необычной находкой.
Ребенок не знал языка дринов, но чувствовал, что речь идет о нем. Он
понял: эшвы собираются покинуть его. Печаль, присущая только людям,
охватила малыша, он испугался и начал всхлипывать, тараща золотисто-зеленые
глаза. Карлик подошел к нему и надел на шею серебряную цепь с драгоценным
камнем точно такого же цвета, как его глаза.
- Взгляните, повелительницы, - обратился дрин к демонессам, - теперь у
вашего воспитанника три глаза. На этом камне я вырезал имя, как вы
приказали.
Малыш посмотрел на символ, выгравированный на драгоценной гемме. Он не
мог прочесть то, что написали демоны на одном из семи языков Нижнего Мира,
но все же понял, как должно оно звучать. Там было написано - Симму, что на
языке демонов означало Дважды Прекрасный.
Эшвы подошли к ребенку и поцеловали его. Их поцелуи напоминали легкий
огонь, голова у него закружилась, и он закрыл глаза. Дрин запрыгал, крича:
- Поцелуйте и меня! Поцелуйте меня тоже!
Но эшвы не обратили на него внимания. Они унесли ребенка, а дрин
остался один, ворча и прыгая на одной ноге.
В нескольких милях к западу от того места стоял храм. Вокруг него
раскинулись рощи и пастбища. Там цвели сады и стояло несколько усадеб.
Белые птицы вили гнезда на крышах домов и летали повсюду. Монахи, жившие в
храме, проповедовали сдержанность и скромность, но само здание храма
окружали желтые столбы, украшенные золотыми обручами. Тут и там стояли
статуи богов и мудрецов, руки и лица которых были вырезаны из слоновой
кости и инкрустированы серебром.
У дверей храма, за час до восхода солнца, эшвы оставили ребенка. Они
грустно улыбались своим туманным и озорным мыслям о том, какого шалуна сюда
принесли. Затем они посмотрели на малыша и прослезились.
Увидев их слезы, ребенок тоже заплакал, впервые с тех пор, как его
унесли из склепа в Мерхе.
Но восток бледнел, ожидая восхода солнца. Птицы махали крыльями, как
веерами, взлетая на крыши домов, и эшвы покинули плачущего ребенка. Они
закружились в водовороте темного узора волос и одежд, растворились в
темноте и вернулись в Нижний Мир еще до того, как последняя звезда исчезла
с небосвода.
Солнце встало. Вскоре из храма вышли четверо молодых монахов и
обнаружили ребенка, сидящего на ступеньках, - голого мальчика, в возрасте
двух лет, с зеленой драгоценной геммой на шее. Малыш горько плакал.
Появление монахов не успокоило его, он не реагировал на их слова и
продолжал плакать, даже когда они взяли его и унесли в храм. И в
последующие дни его глаза были наполнены слезами - он никак не мог
утешиться.
ВЛАДЫКА НОЧИ
Глава 1
Теперь для Симму наступило время жизни среди людей, время забвения. Он
напоминал дерево зимой - дремлющее растение без плодов и листьев. Весна
пробуждает дерево; она бы пробудила и Симму. Но до его весны было еще очень
далеко.
Эшвы ушли, а вскоре исчезли и воспоминания, связанные с ними. Забывая
эшв, месяцы, проведенные с ними, и то, что он едва не стал одним из них,
околдованный их чарами, мальчик не помнил своего прошлого - кем он был и
кем мог стать. Теперь он превратился в простого смертного, приобрел
человеческие черты.
Симму оставался мальчиком, ибо все в нем теперь стало мужским. Он
забыл о том, что мог выглядеть иначе. Теперь необычный малыш ничем не
отличался от обычного беспризорного ребенка, лишнего рта, который
невозможно прокормить. Конечно, он забыл имя, которым его нарекли демоны. В
человеческих языках не существовало аналога знаку, начертанному на камне
дринов. Благочестивые братья, приютившие малыша из милосердия, назвали его
Шеллом, что означает "раковина", утверждая, что нашли мальчика в море слез.
Монахам понравился яркий зеленый камень, и они милостиво приняли его в
уплату за содержание ребенка, положив драгоценность в сокровищницу храма.
Шелл, который прежде звался Симму, вырос при храме. Таких, как он,
было несколько. Братья охотно брали под свою опеку каждого, кто не имел
явных физических недостатков и обладал приятной внешностью - не могли же
боги принимать к себе уродов или калек. Предпочтение отдавалось тем детям,
рядом с которыми находили плату в знак надлежащего почтения и благодарности.
Живя среди опоясанных золотом колонн, дети служили богам, восхваляя идеалы
бедности и смирения.
У воспитанников храма был отдельный двор, где они играли, резвились и
бегали под присмотром многочисленных послушников, в чьи обязанности входила
забота о мальчиках, поскольку женщинам запрещалось ступать на священную
землю храма. Хотя многие питомцы были слишком юны, они неуклонно
подчинялись жесткому распорядку: дети просыпались, ели и ложились спать
всегда в одно и то же время. Любой, даже самый маленький из них ежедневно
совершал молитву перед изваяниями двух богов, возвышающихся над стенами
храма. Детей заставляли преклонять перед ними колени и низко опускать
головы. Тех же, кто осмеливался всхлипнуть или засмеяться, наказывали. Боги
вселяли суеверный страх в сердца детей. Лик одного был синим, другого -
красным. Их головы венчали серебряные короны, а нижняя часть туловища
изображала животное: синий бог был тигром, а красный - овном. Они считались
повелителями стихий: Синий Тигр обладал властью над штормовыми ветрами, а
Красный Овен - над летней засухой. Боги эти остались от старого культа,
гораздо более древнего, чем тот, что исповедовали теперь в храме. Считалось,
что тигр и овен охраняют детей, и воспитанники относились к ним со
странной смесью предупредительного почтения и насмешки.
Мальчиков, когда им исполнялось двенадцать лет, принимали в братство.
С шести лет обучали их чтению и письму. В десять лет они приступали к
изучению потемневших от времени свитков и пыльных книг, составляющих
огромную библиотеку. Много занимаясь, дети изучали историю земли и войн,
что на ней велись; они изучали предания, пытались осознать сущность их мира,
имевшего странную плоскую форму, подобную блюду, на котором моря и горы
окружала неизвестная субстанция - океан или эфир. Им открывались тайны
природных богатств и законов этой земли, людей и животных, населяющих ее.
Кроме того, будущих послушников посвящали в таинства ритуалов и учений
храма. Мальчики читали заветы великих пророков и мессий, поучавших, что
необходимо покоряться божьей воле, ценить каждого человека и творить лишь
добро.
В полумиле к востоку от монастырской ограды находились хозяйственные
постройки. Сюда допускались женщины. Они стирали одежды монахов и шили
новые, готовили еду и пекли хлеб. Неподалеку возвышался Дом Даров. Туда
охотники приносили десятую часть своей добычи, земледельцы - двадцатую
часть собранного урожая. Купцы отдавали монахам одну пятую часть своего
годового дохода, полученного от продажи товаров. Иногда какой-нибудь богач
преподносил дар храму - малахитовое блюдо или нитку жемчуга, чтобы братья
помолились за него. Когда девушка из богатой семьи выходила замуж, она
просила благословения богов в Святилище Дев, расположенном в роще к западу
от храма. В знак благодарности она должна была заплатить столько золота,
сколько весила ее правая рука. Когда женщине приходил срок разрешиться от
бремени, ее муж в благодарность богам приносил кувшин вина. Если же
рождался мальчик и он был здоров, его отец жертвовал храму небольшую раку.
Стоила же она кошель серебра, или семь снопов пшеницы, или три овцы.
Перед праздниками - а их было пять в году - несколько молодых монахов
избирались для паломничества по всему краю. В их обязанности входило
благословлять каждого пришедшего к ним и исцелять болезни. За паломниками
следовали две или три повозки, на которые складывали дары, полученные в
знак признательности. Перед праздником сбора урожая в путь отправлялся сам
настоятель монастыря. Он правил колесницей, крытой балдахином и влекомой
четырьмя белыми быками. За ним следовали аж пять повозок.
Облачение настоятеля шилось из желтого шелка, символизирующего
могущество света и чистоту дня, и было украшено рубинами и изумрудами -
камнями мудрости и любви. Молодые братья носили одеяния из желтого полотна.
Зимой они надевали плащи из шерсти, подбитые желтым мехом пустынной лисицы.
Все монахи отращивали волосы, ибо верили, что подстригаться - грех и для
мужчин, и для женщин Но еще большим грехом считалось бритье бороды, поэтому
монахи тщательно ухаживали за своими волосами и смазывали их душистыми
маслами из кувшинов, стоявших в Доме Даров. Каждый вечер огромный зал
монастыря убирался словно для пиршества. Братья ели и пили в свое
удовольствие. Вина, мяса, хлеба и сладостей - всего у них было вдоволь.
Религия запрещала монахам удовлетворять только одно плотское желание -
возлежать с женщиной или мужчиной. Все остальное они могли себе позволить.
Тем не менее монахи ели только раз в день, хотя им разрешалось съесть
немного фруктов и хлеба утром и в полдень. Раз в году, в середине зимы,
монахи постились: ели лишь рыбу и пресный хлеб, а вместо красного вина пили
белое.
Издавна повелось, что заболевших привозили в монастырь. Мужчин
оставляли во Внешнем Дворе, а женщин - в Святилище Дев, Монахи осматривали
больных, и их исцеляющие прикосновения и снадобья творили чудеса. Бывало,
больной появлялся во время обеда, тогда помощь запаздывала, и Смерть
опережала монахов. "Увы, боги суровы и требовательны", - вздыхали братья.
Дважды в день монахи преклоняли колени перед богами и возносили им хвалу за
их великодушие и всепрощение.
Это была богатая страна, и народ в ней жил глубоко верующий, поэтому
храм доил ее, как хорошую корову.
Среди роскоши, ритуалов и святынь рос Симму, получивший имя Шелл. Он
все забыл и находился словно во сне, но все же был прекрасен и изменчив.
Глава 2
Когда Симму, названному Шеллом, исполнилось десять лет, в храме
появился еще один мальчик, на год постарше. Его отправил сюда отец, один из
королей кочевого племени далекой страны Южных пустынь. Мальчика звали
Зайрем. Он был сыном короля и его любимой жены, но так получилось, что
именно он внес разлад в их жизнь.
У кочевников была коричневая кожа, волосы цвета глины и красноватые
глаза, а мальчик, рожденный женщиной их племени, оказался темноволосым и
смуглым, словно тень ранней ночи, с глазами цвета зеленой воды, отражающей
голубое небо.
- Что это значит? - воскликнул король, ворвавшись в свой алый шатер.
Наразен умерла на закате. В ее спальне бродили лишь тени, но на улицах
горели факелы. За три часа до полуночи Жорнадеш стал королем Мерха, а у
королевы Наразен остался лишь серебряный гроб.
Ее тело увезли по реке.
Стояла безлунная ночь. Тусклые светильники на носу и корме корабля не
могли развеять ночную тьму. Священники шептали молитвы, гребцы в темных
одеждах сушили весла, отдавшись во власть течению. Ладья плыла вдоль берега,
как призрак, закутанный в погребальный саван. С берега никто не наблюдал
за медленно плывущим кораблем, так как весть о смерти Наразен продвигалась
еще медленнее, чем похоронная процессия. А те, кто видел ладью, приняли ее
за нечто сверхъестественное. Потом налетел ветер. Он принес запах ладана и
звуки ритуальных молитв в память умершей, а еще тонкий, кристально чистый
плач, разорвавший кожу ночи, как серебристое лезвие кинжала.
Новорожденный долго не плакал. Он вступил в мир безбоязненно, радуясь
спасению из ненавистной клетки, утробы матери. Но теперь ему угрожала
смерть. Ребенок начал всхлипывать, но никто не пытался успокоить младенца.
Все его боялись. Никто не знал, что с ним делать - убить или оставить в
живых. Его положили в большую круглую чашу из красной меди, и там он
копошился, пытаясь найти точку опоры на гладких стенках или отыскать нечто
похожее на мягкий холмик, из которого должно бежать молоко. Чаша оказалась
еще более ненавистной, чем чрево Наразен. По ее медным стенкам стучали
черные капли дождя. Они били в глаза ребенку, а река словно в насмешку
раскачивала его колыбель.
Река бежала к северным окраинам Мерха. Раскидистые деревья проплывали
мимо траурной ладьи, ветви склонившихся над водой черных ив сплетались, как
волосы. На них зелеными драгоценностями сверкали светлячки. Вскоре на
черной лужайке над рекой показалась каменная ограда с бронзовыми воротами.
Процессия сошла на берег. Священники размахивали кадилами, солдаты
несли гроб с королевой и чашу с ребенком, беспомощно шевелившимся внутри.
Они вошли через бронзовые ворота и проследовали по улицам, где не горело ни
одного огонька, ибо в них не было смысла. Здесь никто не выглядывал из окон
и не произносил приветствий. Это было кладбище Мерха. Наконец процессия
поднялась на возвышение. Там находился склеп из красного камня, где на
протяжении трех столетий хоронили правителей Мерха. Сюда же принесли
Наразен.
Священники поспешили совершить похоронный обряд. Вокруг в тусклом
свете фонарей поблескивали человеческие кости, кое-где сверкали
драгоценности. Но если происходящее и побеспокоило усопших королей, то они
остались безучастными.
Ребенок все еще кричал, словно хотел потревожить предков, призвать их
на помощь. Маленький зверек голода грыз его внутренности. Устав кричать,
малыш начал тихонько хныкать. Но эти звуки без труда заглушало бормотание
священников. Малыш вытягивал ручки и ножки, но вокруг был только холод и
тени, и даже чернокожая нянька, резко качавшая чашу-колыбель, больше не
заботилась о нем. Наконец тусклый свет и неясное бормотание пропали. С
лязгом захлопнулись двери склепа... И тогда ребенок, зачатый от мертвеца,
остался один на один со Смертью во дворце мертвых.
И в этот момент появился Владыка Смерти.
Зрение у ребенка еще не прояснилось, но в те дни даже новорожденный
мог узнать Владыку Улума.
Владыка Смерти подошел к младенцу. Его изящная длинная рука черной
птицей повисла над ребенком, но так и не коснулась его. Желто-зеленые глаза
малыша напоминали драгоценные камни их глубоких горных пещер. Именно их
взгляд удерживал Улума, отталкивал его. В глазах ребенка Улум разглядел
трогательное, слабое, но все же непобедимое желание жить, а Владыка Смерти
не был ни убийцей, ни разбойником.
Отвернувшись, он подошел к Наразен и поднял ее тело из серебряного
гроба. На королеву надели черное одеяние, украсили его поясом из рубинов,
на руки и на шею повесили золотые цепи, а в уши - серьги из топазов. Все-
таки она правила Мерхом, и Жорнадеш, захватив трон, оставил ей часть былого
великолепия. Волосы королевы были распущены и напоминали тонкую красную
вуаль, но теперь их оттенок изменился и стал синим. Ее кожа и даже белки
золотистых глаз, которые открылись от прикосновения Улума, тоже приобрели
синий оттенок.
- Я не сопротивляюсь, - проговорила Наразен. - Я готова следовать за
вами.
Она обняла Улума за плечи. Ребенок почувствовал, как черный мужчина и
женщина с синеватой кожей провалились прямо сквозь пол склепа. Теперь рядом
с ним никого не осталось.
Младенец собрал последние силы и пронзительно закричал, будто понимая,
что крик - единственное, что отличает его сейчас от мертвых.
Но кто из живых, услышав ночью крики, доносящиеся с кладбища, поспешит
туда?
Внизу, у подножия города могил, прибрежные реки ивы сменил густой лес.
Стояла безлунная ночь. Там танцевали черные тени. Распустились ночные цветы,
а светлячки, рассевшиеся на бледно-желтых лепестках, напоминали капельки
света.
В эту ночь среди деревьев бродили двое демонов эшва. Временами они
пускались в пляс под музыку шуршащих на ветру листьев.
В Нижнем Мире было три разновидности обитателей: карлики дрины,
изготовившие различные вещи; царственные ваздру, и эшвы, основным занятием
которых были грезы. Они грезили, жили в грезах и мечтали о грезах... Они
любили гулять по ночам - безмолвные и прекрасные.
Две эшвы, оказавшиеся в ту ночь неподалеку от кладбища, были женщинами.
В их черных волосах извивались серебристые змеи, а два черных кота,
завороженные магией демонесс, кружились у их ног.
Вдруг тишину ночи разорвал отчаянный крик ребенка. Эшвы остановились,
покачиваясь в воздухе. Они не испытывали сострадания, но были очень
любопытны и обожали вмешиваться в дела людей.
Слившись в одно целое, скользнули они между деревьями, а два черных
кота побежали за ними следом. Эшвы подлетели к каменной ограде кладбища.
Для них не существовало материальных преград; они пролетели над стеной и
поплыли над городом могил, как сухие листья. Демонессы скользили над
улицами города мертвецов, прислушиваясь к крикам ребенка, которые
становились все слабее, затихая. Эшвы не боялись смерти. Они избегали
только солнечного света и опасались недовольства их повелителя князя ваздру,
величайшего из князей Нижнего Мира. Добравшись до возвышения, выложенного
мраморными плитами, они подлетели к двери склепа, сложенного из красного
мрамора.
Одна из демонесс подула на двери, погладила их нежными пальчиками, и
те тихо застонали. Черные коты прыгали по мраморным плитам, играя с цветами,
которые притащили с собой из леса. Вторая демонесса вздохнула и закрыла
глаза.
Наконец дверь открылась, несмотря на сложный замок. Она больше не
могла противиться колдовской ласке.
Ребенок уже не кричал, а только всхлипывал. Он лежал в медной чаше, не
двигаясь, не в силах бороться с маленьким зверьком под названием голод,
грызущим его изнутри. Эшва, открывшая двери, осторожно проскользнула в
склеп и, коснувшись ребенка, почувствовала его тепло. Она сразу же поняла,
что этот малыш не такой, как другие.
Эшва склонилась к нему, и змеи, извивающиеся в волосах демонессы,
слегка задели его. Младенец задрожал. Очарованная эшва лизнула веки ребенка,
ощутив соленый вкус слез, подула в его ноздри дыханием демона,
напоминавшим ароматное зелье. Ребенок поймал руку эшвы, засунул ее палец в
свой ротик и начал сосать его.
Тогда демонесса улыбнулась. Она вынула ребенка из чаши и взяла с собой,
укутав своими волосами, а змеи, развернувшись, заглядывали в лицо младенца,
но он не замечал их.
Эшва поспешила на восток, к равнинам Мерха, и за ней последовала ее
подруга. Следом за демонессами, пока хватало сил, бежали коты.
Недалеко от реки, в пещере под высокой скалой, было логово самки
леопарда. Наразен никогда не охотилась на нее, хотя и убила ее самца.
Теперь самка нашла себе пару где-то в другом месте и, когда отступила
засуха, обрушившаяся на Мерх и изменившая сезон спаривания, принесла
потомство. Сейчас огромная кошка спала в пещере со своим единственным
детенышем. Прошло два часа после полуночи, осталось два часа до рассвета,
до наступления времени охоты. Но сейчас в сны кошки вошло что-то светящееся
и дразнящее. Это было так приятно, что она проснулась.
Эшвы выманили самку из пещеры. Когда она скользнула в ночную тьму,
демонессы дунули ей в глаза и поглаживали бархатистую пятнистую шкуру, пока
огромная кошка не улеглась рядом с ними. Тогда они прижали ребенка к ее
животу и засунули ему в рот янтарный шарик соска. Ребенок крепко держался
ручонками за мягкую шерсть огромной кошки и сосал. Его тело мягко
покачивалось, ритмично сжимаясь и расслабляясь. Сладкое молоко с мускусным
запахом наполняло желудок. Насытившись, младенец перевернулся на спинку и
тут же заснул.
Глава 2
Хотя демоны время от времени размножались, они делали это не так, как
люди. Любовь для них стала развлечением и искусством, а их семя было
бесплодным, поэтому демонессы не могли рожать детей и прекрасно обходились
без этого. Возможно, эшвы, забравшие ребенка Наразен из склепа, в отличие
от других, стали питать к младенцу материнские чувства. Но скорее всего
малыш для них был игрушкой, и на его месте мог оказаться детеныш пантеры
или змеи. Так или иначе, но эшвы провели много месяцев, нянчась с младенцем,
хотя время в стране демонов течет совсем не так, как в земле смертных. В
Нижнем Мире годы пролетают иногда за день, а порой быстрее или медленнее.
Тем не менее эшвы долго возились с ребенком.
Днем они оставляли его одного, но всегда в безопасном месте, например
в брошенном дупле филина. Как бы то ни было, но, оставляя ребенка, они
всегда зачаровывали его, поглаживая прядями своих волос, и навевали на него
крепкий сон. Малыш все это время даже не шевелился. Никто не смог бы его
найти. Если зверь подходил к этому месту, он не чуял ничего и уходил прочь.
По ночам эшвы брали ребенка с собой. Они вскармливали младенца молоком
леопардов, лисиц и диких оленей, а позже травами, цветами и разными плодами.
Дитя, столь странно рожденное, росло под опекой прекрасных странниц и
участвовало в их ночных прогулках. Он привык к бессловесному языку эшв.
Перед тем как малыш произнес первое слово человеческой речи, он уже мог
позвать птицу, летящую под облаками, и змею, выползающую из-под камня. И
хотя ни один смертный не мог увидеть демонов, этот младенец знал об эшвах
все, благодаря своим сверхъестественным способностям командовал ими и
ничего не боялся. Если бы он воспитывался среди людей, это была бы уже
совсем другая история.
Черты обоих родителей странным образом смешались в их чаде. Цвета их
волос - рыжий и белокурый - придали волосам ребенка оттенок созревших
абрикосов. Цвета глаз родителей - золотистый и голубой, - смешавшись,
сделали глаза малыша шафраново-зелеными. Он был прекрасен, как его отец и
мать, но близость между мужеподобной Наразен, королевой Мерха, и по-женски
прелестным мертвым юношей наложила отпечаток и на ребенка: младенец не был
ни мальчиком и ни девочкой, а и тем и другим одновременно. Воистину,
подходящая игрушка для эшв.
Демонессы не воспитывали ребенка и решили ничему его не учить. Но,
общаясь с ними, он сам многое узнал. Инстинкт, отец всех человеческих
чувств, вел его с той же легкостью, с какой пузырьки воздуха поднимаются со
дна озера. Все дни напролет ребенок проводил в снах и грезах, а ночами
гулял среди теней. Иногда он вместе с эшвами летал над землей. Внизу
мелькали сверкающие огнями города и равнины морей, выглядевшие в лунном
свете стеклянными равнинами. Ребенок видел горы, окрашенные в розовый цвет
лунным сиянием. Пустыни казались ему снегами.
Эшвы и малыш давно покинули Мерх. Они много путешествовали. Иногда
ребенок замечал на темных равнинах людей, но видел их глазами демона, или
почти демона... В полночь он не раз танцевал с черными детенышами пантеры,
а над ним плыли эшвы, кружась под тихую музыку - шорох листвы.
Несомненно, демонессы вскоре устали бы от своего подопечного или
просто забыли бы о нем. В одну прекрасную ночь, увлеченные чем-нибудь
другим, они бы не вернулись за ребенком туда, где его оставили; хотя они по-
своему и любили его. Эшвы есть эшвы. Однако, прежде чем произошло
неизбежное, один из князей ваздру призвал эшв к себе в Драхим-Ванашту,
подземный город демонов. Много земных суток могло пройти за один час
Нижнего Мира. Зато если бы поручение князя ваздру оказалось сложным, то
время на земле по сравнению с подземным текло бы медленно и незаметно, как
песок на морском берегу. Но даже мечтательные эшвы понимали, что нельзя
оставлять беззащитное человеческое дитя на произвол судьбы, ведь младенец
непременно умрет, если о нем некому будет позаботиться.
И тогда демонессы отнесли ребенка в старый сад, где в голубых сумерках
с деревьев слетали белые цветы, устилая гладь пруда. Младенца посадили
возле статуи мальчика, играющего на дудочке. Статуя казалась очень старой.
В трещинах рук гнездились муравьи. Ребенок, заинтересовавшись, немедленно
превратился в существо женского пола. Маленькая девочка положила головку на
каменное бедро, ее абрикосовые волосы обвились вокруг его ног.
- Посмотрите-ка сюда, - говорили муравьи, и ребенок понимал их. - Еще
одна статуя. Но на ней нет трещин, и она двигается.
Вдруг из зарослей цветущих деревьев возле пруда появился
отвратительный карлик. Его ноги были такими кривыми, что живот почти
волочился по земле. На поясе, явно хвастаясь, он носил огромный меч из
сверкающего металла, украшенный ослепительными драгоценностями. Лицо
карлика напоминало омерзительную маску, разбитую вдребезги и склеенную без
должного умения. Любой обычный ребенок, увидев такое чудовище, зажмурился
бы от страха и расплакался, не испытывая ни малейшего любопытства. Но малыш,
выросший на руках эшв, ничуть не испугался. А ведь карликом был не кто
иной, как один из низших демонов, Дрин.
- Ха! - воскликнул дрин, слизывая толстыми губами муравьев. - Если бы
вы были бы чуть побольше и спустились вниз, мы бы неплохо провели время.
Дрины любили заниматься любовью с насекомыми Нижнего Мира.
Но тут появились эшвы. Они скользнули над прудом, словно два темных
лебедя. Увидев их, ребенок мгновенно изменился. Его органы преобразовались.
Превращение произошло непроизвольно, подобно тому как хамелеон меняет цвет
или цветок закрывается на закате солнца. Изменение формы тела оказалось не
слишком приятным, но вполне естественным для ребенка.
Зато у дрина превращение малыша из девочки в мальчика вызвало приступ
дикого непристойного смеха. Он низко поклонился эшвам, поцеловав их лодыжки,
и поздравил с необычной находкой.
Ребенок не знал языка дринов, но чувствовал, что речь идет о нем. Он
понял: эшвы собираются покинуть его. Печаль, присущая только людям,
охватила малыша, он испугался и начал всхлипывать, тараща золотисто-зеленые
глаза. Карлик подошел к нему и надел на шею серебряную цепь с драгоценным
камнем точно такого же цвета, как его глаза.
- Взгляните, повелительницы, - обратился дрин к демонессам, - теперь у
вашего воспитанника три глаза. На этом камне я вырезал имя, как вы
приказали.
Малыш посмотрел на символ, выгравированный на драгоценной гемме. Он не
мог прочесть то, что написали демоны на одном из семи языков Нижнего Мира,
но все же понял, как должно оно звучать. Там было написано - Симму, что на
языке демонов означало Дважды Прекрасный.
Эшвы подошли к ребенку и поцеловали его. Их поцелуи напоминали легкий
огонь, голова у него закружилась, и он закрыл глаза. Дрин запрыгал, крича:
- Поцелуйте и меня! Поцелуйте меня тоже!
Но эшвы не обратили на него внимания. Они унесли ребенка, а дрин
остался один, ворча и прыгая на одной ноге.
В нескольких милях к западу от того места стоял храм. Вокруг него
раскинулись рощи и пастбища. Там цвели сады и стояло несколько усадеб.
Белые птицы вили гнезда на крышах домов и летали повсюду. Монахи, жившие в
храме, проповедовали сдержанность и скромность, но само здание храма
окружали желтые столбы, украшенные золотыми обручами. Тут и там стояли
статуи богов и мудрецов, руки и лица которых были вырезаны из слоновой
кости и инкрустированы серебром.
У дверей храма, за час до восхода солнца, эшвы оставили ребенка. Они
грустно улыбались своим туманным и озорным мыслям о том, какого шалуна сюда
принесли. Затем они посмотрели на малыша и прослезились.
Увидев их слезы, ребенок тоже заплакал, впервые с тех пор, как его
унесли из склепа в Мерхе.
Но восток бледнел, ожидая восхода солнца. Птицы махали крыльями, как
веерами, взлетая на крыши домов, и эшвы покинули плачущего ребенка. Они
закружились в водовороте темного узора волос и одежд, растворились в
темноте и вернулись в Нижний Мир еще до того, как последняя звезда исчезла
с небосвода.
Солнце встало. Вскоре из храма вышли четверо молодых монахов и
обнаружили ребенка, сидящего на ступеньках, - голого мальчика, в возрасте
двух лет, с зеленой драгоценной геммой на шее. Малыш горько плакал.
Появление монахов не успокоило его, он не реагировал на их слова и
продолжал плакать, даже когда они взяли его и унесли в храм. И в
последующие дни его глаза были наполнены слезами - он никак не мог
утешиться.
ВЛАДЫКА НОЧИ
Глава 1
Теперь для Симму наступило время жизни среди людей, время забвения. Он
напоминал дерево зимой - дремлющее растение без плодов и листьев. Весна
пробуждает дерево; она бы пробудила и Симму. Но до его весны было еще очень
далеко.
Эшвы ушли, а вскоре исчезли и воспоминания, связанные с ними. Забывая
эшв, месяцы, проведенные с ними, и то, что он едва не стал одним из них,
околдованный их чарами, мальчик не помнил своего прошлого - кем он был и
кем мог стать. Теперь он превратился в простого смертного, приобрел
человеческие черты.
Симму оставался мальчиком, ибо все в нем теперь стало мужским. Он
забыл о том, что мог выглядеть иначе. Теперь необычный малыш ничем не
отличался от обычного беспризорного ребенка, лишнего рта, который
невозможно прокормить. Конечно, он забыл имя, которым его нарекли демоны. В
человеческих языках не существовало аналога знаку, начертанному на камне
дринов. Благочестивые братья, приютившие малыша из милосердия, назвали его
Шеллом, что означает "раковина", утверждая, что нашли мальчика в море слез.
Монахам понравился яркий зеленый камень, и они милостиво приняли его в
уплату за содержание ребенка, положив драгоценность в сокровищницу храма.
Шелл, который прежде звался Симму, вырос при храме. Таких, как он,
было несколько. Братья охотно брали под свою опеку каждого, кто не имел
явных физических недостатков и обладал приятной внешностью - не могли же
боги принимать к себе уродов или калек. Предпочтение отдавалось тем детям,
рядом с которыми находили плату в знак надлежащего почтения и благодарности.
Живя среди опоясанных золотом колонн, дети служили богам, восхваляя идеалы
бедности и смирения.
У воспитанников храма был отдельный двор, где они играли, резвились и
бегали под присмотром многочисленных послушников, в чьи обязанности входила
забота о мальчиках, поскольку женщинам запрещалось ступать на священную
землю храма. Хотя многие питомцы были слишком юны, они неуклонно
подчинялись жесткому распорядку: дети просыпались, ели и ложились спать
всегда в одно и то же время. Любой, даже самый маленький из них ежедневно
совершал молитву перед изваяниями двух богов, возвышающихся над стенами
храма. Детей заставляли преклонять перед ними колени и низко опускать
головы. Тех же, кто осмеливался всхлипнуть или засмеяться, наказывали. Боги
вселяли суеверный страх в сердца детей. Лик одного был синим, другого -
красным. Их головы венчали серебряные короны, а нижняя часть туловища
изображала животное: синий бог был тигром, а красный - овном. Они считались
повелителями стихий: Синий Тигр обладал властью над штормовыми ветрами, а
Красный Овен - над летней засухой. Боги эти остались от старого культа,
гораздо более древнего, чем тот, что исповедовали теперь в храме. Считалось,
что тигр и овен охраняют детей, и воспитанники относились к ним со
странной смесью предупредительного почтения и насмешки.
Мальчиков, когда им исполнялось двенадцать лет, принимали в братство.
С шести лет обучали их чтению и письму. В десять лет они приступали к
изучению потемневших от времени свитков и пыльных книг, составляющих
огромную библиотеку. Много занимаясь, дети изучали историю земли и войн,
что на ней велись; они изучали предания, пытались осознать сущность их мира,
имевшего странную плоскую форму, подобную блюду, на котором моря и горы
окружала неизвестная субстанция - океан или эфир. Им открывались тайны
природных богатств и законов этой земли, людей и животных, населяющих ее.
Кроме того, будущих послушников посвящали в таинства ритуалов и учений
храма. Мальчики читали заветы великих пророков и мессий, поучавших, что
необходимо покоряться божьей воле, ценить каждого человека и творить лишь
добро.
В полумиле к востоку от монастырской ограды находились хозяйственные
постройки. Сюда допускались женщины. Они стирали одежды монахов и шили
новые, готовили еду и пекли хлеб. Неподалеку возвышался Дом Даров. Туда
охотники приносили десятую часть своей добычи, земледельцы - двадцатую
часть собранного урожая. Купцы отдавали монахам одну пятую часть своего
годового дохода, полученного от продажи товаров. Иногда какой-нибудь богач
преподносил дар храму - малахитовое блюдо или нитку жемчуга, чтобы братья
помолились за него. Когда девушка из богатой семьи выходила замуж, она
просила благословения богов в Святилище Дев, расположенном в роще к западу
от храма. В знак благодарности она должна была заплатить столько золота,
сколько весила ее правая рука. Когда женщине приходил срок разрешиться от
бремени, ее муж в благодарность богам приносил кувшин вина. Если же
рождался мальчик и он был здоров, его отец жертвовал храму небольшую раку.
Стоила же она кошель серебра, или семь снопов пшеницы, или три овцы.
Перед праздниками - а их было пять в году - несколько молодых монахов
избирались для паломничества по всему краю. В их обязанности входило
благословлять каждого пришедшего к ним и исцелять болезни. За паломниками
следовали две или три повозки, на которые складывали дары, полученные в
знак признательности. Перед праздником сбора урожая в путь отправлялся сам
настоятель монастыря. Он правил колесницей, крытой балдахином и влекомой
четырьмя белыми быками. За ним следовали аж пять повозок.
Облачение настоятеля шилось из желтого шелка, символизирующего
могущество света и чистоту дня, и было украшено рубинами и изумрудами -
камнями мудрости и любви. Молодые братья носили одеяния из желтого полотна.
Зимой они надевали плащи из шерсти, подбитые желтым мехом пустынной лисицы.
Все монахи отращивали волосы, ибо верили, что подстригаться - грех и для
мужчин, и для женщин Но еще большим грехом считалось бритье бороды, поэтому
монахи тщательно ухаживали за своими волосами и смазывали их душистыми
маслами из кувшинов, стоявших в Доме Даров. Каждый вечер огромный зал
монастыря убирался словно для пиршества. Братья ели и пили в свое
удовольствие. Вина, мяса, хлеба и сладостей - всего у них было вдоволь.
Религия запрещала монахам удовлетворять только одно плотское желание -
возлежать с женщиной или мужчиной. Все остальное они могли себе позволить.
Тем не менее монахи ели только раз в день, хотя им разрешалось съесть
немного фруктов и хлеба утром и в полдень. Раз в году, в середине зимы,
монахи постились: ели лишь рыбу и пресный хлеб, а вместо красного вина пили
белое.
Издавна повелось, что заболевших привозили в монастырь. Мужчин
оставляли во Внешнем Дворе, а женщин - в Святилище Дев, Монахи осматривали
больных, и их исцеляющие прикосновения и снадобья творили чудеса. Бывало,
больной появлялся во время обеда, тогда помощь запаздывала, и Смерть
опережала монахов. "Увы, боги суровы и требовательны", - вздыхали братья.
Дважды в день монахи преклоняли колени перед богами и возносили им хвалу за
их великодушие и всепрощение.
Это была богатая страна, и народ в ней жил глубоко верующий, поэтому
храм доил ее, как хорошую корову.
Среди роскоши, ритуалов и святынь рос Симму, получивший имя Шелл. Он
все забыл и находился словно во сне, но все же был прекрасен и изменчив.
Глава 2
Когда Симму, названному Шеллом, исполнилось десять лет, в храме
появился еще один мальчик, на год постарше. Его отправил сюда отец, один из
королей кочевого племени далекой страны Южных пустынь. Мальчика звали
Зайрем. Он был сыном короля и его любимой жены, но так получилось, что
именно он внес разлад в их жизнь.
У кочевников была коричневая кожа, волосы цвета глины и красноватые
глаза, а мальчик, рожденный женщиной их племени, оказался темноволосым и
смуглым, словно тень ранней ночи, с глазами цвета зеленой воды, отражающей
голубое небо.
- Что это значит? - воскликнул король, ворвавшись в свой алый шатер.