Страница:
Скажем, месяца вам на это хватит? Плюс еще месяц на доводку и пару недель на непредвиденные обстоятельства наподобие забастовок. Таким образом, к середине-концу ноября ожидаем полнофункциональную рабочую модель и полную документацию. После этого выходим на… э-э-э, как их… братьев Бромлей и их банк с идеей консорциума. Здесь, Федор Федорович, без вас не обойтись.
Параллельно общаемся с Фрезе – ну, это я беру на себя. Надо же, в конце концов, на столицу посмотреть. Вы, Ганс Генрихович, работаете с мастером, назначенным Степаном Васильевичем, помогаете ему знаниями и опытом. Если знаете, кого из коллег по Училищу сможете привлечь, привлекайте смело.
Все трое загипнотизированно кивнули.
– Ну, вот и ладушки, – кивнул Олег. – Я буду периодически наведываться, смотреть, как идут дела. Если понадобится моя помощь, не стесняйтесь. Имейте в виду, господа, экономика – это прежде всего транспорт. Железные дороги – это здорово, но в каждое село их не протянешь. Дело, которое мы делаем, крайне важно для страны, и первопроходцы останутся в истории, это я вам гарантирую. Вопросы есть?
Он осекся, с ужасом поняв, что неосознанно переключился на стиль общения Народного Председателя. Сейчас Гакенталь даст мне по морде за хамство и выбросит на улицу. И будет прав, что характерно. Чего это я здесь раскомандовался? Ой, мама…
Вопреки ожиданиям Гакенталь, однако, не стремился бить по морде и выкидывать на улицу. Вместо того он благосклонно покивал.
– Думаю, все понятно, Олег Захарович, – благодушно сказал он. – Заезжайте только почаще, не бросайте нас.
– Прекрасно, – кивнул Олег, вставая. – Тогда всего хорошего, господа.
Он быстро пожал всем собеседникам руки и вышел, почти выбежал на улицу. Сердце колотилось. Думай, что и как говоришь, придурок, зло ругнул он себя. Иначе плохо кончишь. Ишь, раскомандовался… Ладно, пронесло, и на том спасибо.
Полуденное солнце близилось к зениту, редкие перистые облачка безмятежно висели на голубом небосклоне. Утренняя знобкая прохлада рассеялась, и ветерок рассеянно гонял по мостовой желтые и красные листья. Но в его ласковом дуновении отчетливо сквозило ледяное дыхание надвигающейся зимы. Осень властно вступала в своим права. Олег глубоко вздохнул и покрутил головой в поисках извозчика. Пожалуй, давно следовало прокатиться по Москве и как следует изучить город. И, кстати, надо бы захватить с собой Оксану – ей это тоже окажется полезным. Она уже отошла от шока, но все еще ходила какой-то сонной. Встряска ей определенно не помешает…
Трое оставшихся в конторе какое-то время молча смотрели друг на друга. Первым очнулся профессор.
– Значит, дражайший Федор Федорович, вы утверждаете, что этот человек – чиновник департамента московской управы? – с сарказмом спросил он. – Уж позвольте не поверить. Я за свою жизнь чиновников навидался. Чтобы кто-то из этих st?mpfsinnig Dummpkopfs сумел на равных спорить со мной, да еще и убедить меня?
Фэ! – он ехидно фыркнул.
– Да, – согласился Гакенталь. – Не похож. Совсем не похож. Вы бы видели, как вчера в ресторане он разговаривал с моими знакомыми инженерами об угольной промышленности! О шахтном деле никакого представления не имеет, Кузбасс от Донбасса не отличает, но ведь вопросы о таких вещах задает, о которых даже я ни сном ни духом…
– И как на днях лазил по нашему заводу, это тоже видеть надо, – задумчиво добавил Овчинников. – Любопытный, как щенок, но явно на производстве не впервой.
Аккуратен, в опасные места сам не лезет, головой зря не рискует. Каску попросил – нет, вы только подумайте! Каску, как солдат! Смешно на первый взгляд, но если подумать… Нет, господа, тут дело нечисто. Не бывает таких знающих чиновников, умеющих к тому же слушать и понимать.
– Почему же, бывают иногда, – не согласился Гакенталь. – Но отнюдь не в управе.
Он уже не мальчик, в его возрасте и с его умом уже либо высоких чинов достигают, либо с государственной службы уходят благодаря проискам завистливого начальства.
Да и тон его… командирский, причем неосознанно-командирский, словно и мысли не допускает, что могут не согласиться… Вот министром я господина Кислицына очень хорошо себе представляю, тем паче командует он соответственно. А инспектором городской управы – нет, не представляю.
– Шпион? – полуиронично-полусерьезно осведомился инженер.
– Тогда я папа римский, – хмыкнул заводчик. – Да пусть хоть шпион, мне все равно, если такие идеи дарит. Жаль, что в инженеры ко мне не пошел. Подучили бы, и был бы тебе, Степан, достойный товарищ. В наше время, когда все только о политике и думают, толковые люди ох как редки. Жаль…
– Откуда он взялся, такой умный и проницательный? – осведомился профессор, тяжело поднимаясь на ноги. – В Санкт-Петербурге не был, Москву не знает…
Каменск – это где?
– Он сказал, что где-то в Екатеринбургском уезде Пермской губернии, – пожал плечами Овчинников. – Екатеринбург я знаю, это промышленный город на Урале. А вот про Каменск не слышал никогда. Ну, мало ли в России небольших городов? Но тут я нашему Олегу свет Захаровичу совершенно определенно не верю. Чтобы в захолустье нашелся человек с подобным уровнем знаний?
– В общем, темна вода во облацех, – задумчиво подытожил Гакенталь. – Но разве нам это важно? Что думаешь, Степан? Управишься с двигателем за два месяца, как наш гость предположил?
– Управлюсь, – твердо кивнул инженер. – Надо только прикинуть, кого из мастеров на это дело поставить. Надежный должен быть человек, не пить, политикой не интересоваться. И с толковыми рабочими тоже туго.
– Ну, найдешь кого-нибудь, – хмыкнул заводчик. – Чай, немаленький у меня завод, людей хватает. И присматривай самолично.
– Сделаем, Федор Федорович, – твердо кивнул Овчинников. – Обязательно сделаем.
– Как идет подготовка к восстанию?
Говорящий был хмур и лаконичен. С раннего утра у него болела голова и текло из носа, и больше всего ему хотелось выпить полстакана водки с перцем и закутаться в одеяло у себя на кровати. Но долг не позволял ему пренебречь таким важным делом, как очередное собрание. Особенно сейчас, когда успех уже был рядом, рукой подать… Он обвел взглядом сумрачную комнату, забитую народом, – на сей раз для проведения встречи избрали местом одну из подсобок Трехгорной мануфактуры. – Товарищ Черномордик?
– Рабочие настроены правильно, – не менее хмуро откликнулся тот, к кому обращались. – Особенно распространено понимание ситуации на орехово-зуевских мануфактурах. Впрочем, в городе тоже процент сознательных товарищей достаточно высок. На нашей стороне не только рабочие, но и революционные студенты, и даже некоторые фабриканты наподобие Шмита.
– То есть мы определенно можем рассчитывать, что в нужный момент мы сможем вывести людей на улицы? – уточнил председатель собрания.
– Да, товарищ Худой, – согласился товарищ Черномордик, в обычной жизни носивший фамилию Ларионов. – Люди готовы, боевые дружины сформируем в течение одного-двух дней после сигнала. Дело только за самим сигналом. Ну, и за оружием тоже.
– Хорошо, – кивнул председатель. – Товарищ Николай Матвеевич, что вы можете сказать об оружии?
– С оружием проблем не будет, – нехорошо усмехнулся тот. – Револьверов у нас хватит, чтобы пол-Москвы вооружить. Взрывчатка также запасена, спасибо товарищу Ильину из эсэров и продажным интендантам Московского гарнизона. Иногда у меня возникает впечатление, что самодержавие в России прогнило настолько, что и усилий особых не надо – только пальцем толкни, и само рухнет.
– Рано торжествуете, товарищ, – холодно оборвал его председатель. – Не одного нашего соратника подвела излишняя самоуверенность. Самодержавие прогнило, но сопротивляться будет до последнего. Борьба ожидается долгой и кровавой.
Человек, известный под партийной кличкой "Николай Матвеевич", лишь пожал плечами.
– Значит, станем бороться и проливать кровь, – пробурчал он. – Не впервой.
– Не сомневаюсь, – председатель сухо кивнул и громко высморкался в уже изрядно промоченный носовой платок. – Товарищ Седой, что насчет винтовок?
– С винтовками пока туго, – виновато пожал тот плечами. – Есть у нас выходы на заводчиков через товарищей за границей, но плохо дело идет. Подозрительные какие-то эти сволочи, все выспрашивают, что да как. Самая реальная зацепка – торгуем у одного пройдохи во Франции два вагона ружей. Где он их украл – непонятно, но явно украл, а не купил. И все равно жмется, цену ломит, не продает.
– Плохо, – вздохнул товарищ Худой, – очень плохо. С одними револьверами против конных и пушек не повоюешь. Ты уж, Зиновий, постарайся как-нибудь вывернуться. К началу ноября, кровь из носу, винтовки должны быть в городе. Если денег потребуется больше – скажи, придумаем что-нибудь. Тут один богатый старовер нашелся, нынешнюю бесовскую власть ненавидит хуже самого черта. Тоже прижимист, злодей, но видно, что денег у него выпросить можно.
– У еврейских купцов денег водится куча, – заявил тот. – У них шукать надо.
– Еврейские купцы по части прижимистости староверам не уступают, товарищ Леший, – скривился председатель. – Им что, они уже и так хорошо устроились. Их нынешняя власть по большей части устраивает, особенно после весенних послаблений.
Говоришь с таким вот купчиной и не знаешь – денег даст или же в полицию побежит заявлять. Вот молодежь голоштанная, местечковая, все правильно понимает, но с них и грош взять стыдно.
– Натравить на них черную сотню, чтобы погромили чуток – сразу правильный взгляд на жизнь выработают, – зло прорычал Литвин. – Как о боге своем иудейском в иешивах рассуждать – само красноречие, а как до дела доходит…
– И без нас их громят порядочно, – вздохнул председатель. – Сам знаешь. Да только от коровы битьем молока не добьешься. Но не будем отвлекаться. Если у тебя есть предложения, как добиться от еврейских, а заодно и от всех прочих купцов денег, с удовольствием выслушаю тебя после собрания. С учетом того, что "Бунд" скомпрометирован сотрудничеством с Охранкой. Товарищ Леший! Как дела с листовками?
– Полиция разгромила одну типографию, – пробасил тот. – Ту, что товарищ Южин курировал. Через Южина, наверное, и вышли на нее. Но еще три работают бесперебойно. С листовками проблем не будет. Товарищи Киска и Мимоза, опять же, помогают чем могут, хотя и на нелегальном положении.
– Хорошо, – кивнул председатель. – Кстати, раз уж речь зашла о Мимозе. А что, товарищ Фрей и иже с ним из Женевы ничего не передавали, никаких инструкций?
– Товарищ Фрей, – в голосе говорящего отчетливо зазвучал сарказм, – из Женевы ничего не передавал, кроме призывов и лозунгов. Товарищу Фрею, как и прочим из его компании, давно нет дела до реальной работы в России. Он хорошо устроился там, на заграничных хлебах, трещит языком на каждом углу, статейки в газеты пописывает, перед эмигрантами выступает, клички себе придумывает одну за одной и ни хрена не делает. Все у него "архинужно" и "архиважно", – он так умело передразнил ульяновский выговор, что многие засмеялись, – а толку ноль. Добро же им там съезды устраивать, от оппортунистов отмежевываться! Это куда веселей, чем под пулями царских сатрапов революцию устраивать. Но вот попомните мои слова, если выгорит у нас дело, он-то потом и окажется главным во всем! А мы – так, сбоку припека.
– Не кипятись, – примирительно произнес председатель. – Они там тоже нужное дело делают.
– Это Троцкий в Питере нужное дело делает, – сплюнул на пол Доссер. – Почему он в апреле не побоялся в Россию сунуться? Тоже, чай, сейчас нелегал. А благодаря ему Советы там такую силу забрали, что даже правительство их боится. Столичная полиция по струнке ходит! Эсэры, хоть и неправильной идеологии придерживаются, тоже полезны, тоже свои люди, всегда договориться можно. А эти… болтуны заграничные… порвал бы своими руками! Вон, товарищ Седой только что о проблемах с винтовками рассказывал. Это из-за тех языкастых у нас проблемы, а не из-за прижимистости заводчиков!
– Ладно, ладно! – успокаивающе поднял ладони председатель. – Не о том сейчас речь. Итак, товарищи, настало время, наконец, прейти от накопления сил к активным действиям. Жандармы идут по нашим следам, и тянуть нельзя. На сегодня утвержденный план таков. В конце сентября – начале октября организуем серию забастовок на всех московских железных дорогах, начиная с Николаевской. Отрезать Москву от Питера крайне, жизненно необходимо. Параллельно товарищи из других мест – в Казани, Горловке, Сормово и так далее – тоже начнут забастовки на железных дорогах и предприятиях. Параллельно пошлем людей по городу обходить мастерские и мануфактуры и разъяснять важность забастовок, призывать бросать работу всех без исключения. В течение месяца мы будем последовательно подрывать устои царизма, разрушать его местные структуры и распылять жандармов и войска по всей территории страны, после чего перейдем к открытой вооруженной борьбе.
Восстание в Москве и Питере назначено на начало ноября, на местах к нам присоединятся по нашему сигналу. Стянуть войска на защиту сатрапии генералы уже не успеют. На то, чтобы окончательно свергнуть царское правительство, потребуется неделя, максимум две, после чего власть по всей стране должна перейти к рабочим Советам.
– Гладко было на бумаге… – хмыкнул кто-то.
– Дорогу осилит идущий, – возразил, пожав плечами, товарищ Худой. – Когда-то все равно надо делать первый шаг. Власть сатрапов сейчас ослаблена позорным поражением в японской войне, войска деморализованы, и лучшего шанса у нас не появится еще долго. Давайте еще раз обсудим детально, на кого какие задачи возложены…
3 сентября 1905 г. Москва. Доходный дом в Хлебном переулке
Параллельно общаемся с Фрезе – ну, это я беру на себя. Надо же, в конце концов, на столицу посмотреть. Вы, Ганс Генрихович, работаете с мастером, назначенным Степаном Васильевичем, помогаете ему знаниями и опытом. Если знаете, кого из коллег по Училищу сможете привлечь, привлекайте смело.
Все трое загипнотизированно кивнули.
– Ну, вот и ладушки, – кивнул Олег. – Я буду периодически наведываться, смотреть, как идут дела. Если понадобится моя помощь, не стесняйтесь. Имейте в виду, господа, экономика – это прежде всего транспорт. Железные дороги – это здорово, но в каждое село их не протянешь. Дело, которое мы делаем, крайне важно для страны, и первопроходцы останутся в истории, это я вам гарантирую. Вопросы есть?
Он осекся, с ужасом поняв, что неосознанно переключился на стиль общения Народного Председателя. Сейчас Гакенталь даст мне по морде за хамство и выбросит на улицу. И будет прав, что характерно. Чего это я здесь раскомандовался? Ой, мама…
Вопреки ожиданиям Гакенталь, однако, не стремился бить по морде и выкидывать на улицу. Вместо того он благосклонно покивал.
– Думаю, все понятно, Олег Захарович, – благодушно сказал он. – Заезжайте только почаще, не бросайте нас.
– Прекрасно, – кивнул Олег, вставая. – Тогда всего хорошего, господа.
Он быстро пожал всем собеседникам руки и вышел, почти выбежал на улицу. Сердце колотилось. Думай, что и как говоришь, придурок, зло ругнул он себя. Иначе плохо кончишь. Ишь, раскомандовался… Ладно, пронесло, и на том спасибо.
Полуденное солнце близилось к зениту, редкие перистые облачка безмятежно висели на голубом небосклоне. Утренняя знобкая прохлада рассеялась, и ветерок рассеянно гонял по мостовой желтые и красные листья. Но в его ласковом дуновении отчетливо сквозило ледяное дыхание надвигающейся зимы. Осень властно вступала в своим права. Олег глубоко вздохнул и покрутил головой в поисках извозчика. Пожалуй, давно следовало прокатиться по Москве и как следует изучить город. И, кстати, надо бы захватить с собой Оксану – ей это тоже окажется полезным. Она уже отошла от шока, но все еще ходила какой-то сонной. Встряска ей определенно не помешает…
Трое оставшихся в конторе какое-то время молча смотрели друг на друга. Первым очнулся профессор.
– Значит, дражайший Федор Федорович, вы утверждаете, что этот человек – чиновник департамента московской управы? – с сарказмом спросил он. – Уж позвольте не поверить. Я за свою жизнь чиновников навидался. Чтобы кто-то из этих st?mpfsinnig Dummpkopfs сумел на равных спорить со мной, да еще и убедить меня?
Фэ! – он ехидно фыркнул.
– Да, – согласился Гакенталь. – Не похож. Совсем не похож. Вы бы видели, как вчера в ресторане он разговаривал с моими знакомыми инженерами об угольной промышленности! О шахтном деле никакого представления не имеет, Кузбасс от Донбасса не отличает, но ведь вопросы о таких вещах задает, о которых даже я ни сном ни духом…
– И как на днях лазил по нашему заводу, это тоже видеть надо, – задумчиво добавил Овчинников. – Любопытный, как щенок, но явно на производстве не впервой.
Аккуратен, в опасные места сам не лезет, головой зря не рискует. Каску попросил – нет, вы только подумайте! Каску, как солдат! Смешно на первый взгляд, но если подумать… Нет, господа, тут дело нечисто. Не бывает таких знающих чиновников, умеющих к тому же слушать и понимать.
– Почему же, бывают иногда, – не согласился Гакенталь. – Но отнюдь не в управе.
Он уже не мальчик, в его возрасте и с его умом уже либо высоких чинов достигают, либо с государственной службы уходят благодаря проискам завистливого начальства.
Да и тон его… командирский, причем неосознанно-командирский, словно и мысли не допускает, что могут не согласиться… Вот министром я господина Кислицына очень хорошо себе представляю, тем паче командует он соответственно. А инспектором городской управы – нет, не представляю.
– Шпион? – полуиронично-полусерьезно осведомился инженер.
– Тогда я папа римский, – хмыкнул заводчик. – Да пусть хоть шпион, мне все равно, если такие идеи дарит. Жаль, что в инженеры ко мне не пошел. Подучили бы, и был бы тебе, Степан, достойный товарищ. В наше время, когда все только о политике и думают, толковые люди ох как редки. Жаль…
– Откуда он взялся, такой умный и проницательный? – осведомился профессор, тяжело поднимаясь на ноги. – В Санкт-Петербурге не был, Москву не знает…
Каменск – это где?
– Он сказал, что где-то в Екатеринбургском уезде Пермской губернии, – пожал плечами Овчинников. – Екатеринбург я знаю, это промышленный город на Урале. А вот про Каменск не слышал никогда. Ну, мало ли в России небольших городов? Но тут я нашему Олегу свет Захаровичу совершенно определенно не верю. Чтобы в захолустье нашелся человек с подобным уровнем знаний?
– В общем, темна вода во облацех, – задумчиво подытожил Гакенталь. – Но разве нам это важно? Что думаешь, Степан? Управишься с двигателем за два месяца, как наш гость предположил?
– Управлюсь, – твердо кивнул инженер. – Надо только прикинуть, кого из мастеров на это дело поставить. Надежный должен быть человек, не пить, политикой не интересоваться. И с толковыми рабочими тоже туго.
– Ну, найдешь кого-нибудь, – хмыкнул заводчик. – Чай, немаленький у меня завод, людей хватает. И присматривай самолично.
– Сделаем, Федор Федорович, – твердо кивнул Овчинников. – Обязательно сделаем.
– Как идет подготовка к восстанию?
Говорящий был хмур и лаконичен. С раннего утра у него болела голова и текло из носа, и больше всего ему хотелось выпить полстакана водки с перцем и закутаться в одеяло у себя на кровати. Но долг не позволял ему пренебречь таким важным делом, как очередное собрание. Особенно сейчас, когда успех уже был рядом, рукой подать… Он обвел взглядом сумрачную комнату, забитую народом, – на сей раз для проведения встречи избрали местом одну из подсобок Трехгорной мануфактуры. – Товарищ Черномордик?
– Рабочие настроены правильно, – не менее хмуро откликнулся тот, к кому обращались. – Особенно распространено понимание ситуации на орехово-зуевских мануфактурах. Впрочем, в городе тоже процент сознательных товарищей достаточно высок. На нашей стороне не только рабочие, но и революционные студенты, и даже некоторые фабриканты наподобие Шмита.
– То есть мы определенно можем рассчитывать, что в нужный момент мы сможем вывести людей на улицы? – уточнил председатель собрания.
– Да, товарищ Худой, – согласился товарищ Черномордик, в обычной жизни носивший фамилию Ларионов. – Люди готовы, боевые дружины сформируем в течение одного-двух дней после сигнала. Дело только за самим сигналом. Ну, и за оружием тоже.
– Хорошо, – кивнул председатель. – Товарищ Николай Матвеевич, что вы можете сказать об оружии?
– С оружием проблем не будет, – нехорошо усмехнулся тот. – Револьверов у нас хватит, чтобы пол-Москвы вооружить. Взрывчатка также запасена, спасибо товарищу Ильину из эсэров и продажным интендантам Московского гарнизона. Иногда у меня возникает впечатление, что самодержавие в России прогнило настолько, что и усилий особых не надо – только пальцем толкни, и само рухнет.
– Рано торжествуете, товарищ, – холодно оборвал его председатель. – Не одного нашего соратника подвела излишняя самоуверенность. Самодержавие прогнило, но сопротивляться будет до последнего. Борьба ожидается долгой и кровавой.
Человек, известный под партийной кличкой "Николай Матвеевич", лишь пожал плечами.
– Значит, станем бороться и проливать кровь, – пробурчал он. – Не впервой.
– Не сомневаюсь, – председатель сухо кивнул и громко высморкался в уже изрядно промоченный носовой платок. – Товарищ Седой, что насчет винтовок?
– С винтовками пока туго, – виновато пожал тот плечами. – Есть у нас выходы на заводчиков через товарищей за границей, но плохо дело идет. Подозрительные какие-то эти сволочи, все выспрашивают, что да как. Самая реальная зацепка – торгуем у одного пройдохи во Франции два вагона ружей. Где он их украл – непонятно, но явно украл, а не купил. И все равно жмется, цену ломит, не продает.
– Плохо, – вздохнул товарищ Худой, – очень плохо. С одними револьверами против конных и пушек не повоюешь. Ты уж, Зиновий, постарайся как-нибудь вывернуться. К началу ноября, кровь из носу, винтовки должны быть в городе. Если денег потребуется больше – скажи, придумаем что-нибудь. Тут один богатый старовер нашелся, нынешнюю бесовскую власть ненавидит хуже самого черта. Тоже прижимист, злодей, но видно, что денег у него выпросить можно.
– У еврейских купцов денег водится куча, – заявил тот. – У них шукать надо.
– Еврейские купцы по части прижимистости староверам не уступают, товарищ Леший, – скривился председатель. – Им что, они уже и так хорошо устроились. Их нынешняя власть по большей части устраивает, особенно после весенних послаблений.
Говоришь с таким вот купчиной и не знаешь – денег даст или же в полицию побежит заявлять. Вот молодежь голоштанная, местечковая, все правильно понимает, но с них и грош взять стыдно.
– Натравить на них черную сотню, чтобы погромили чуток – сразу правильный взгляд на жизнь выработают, – зло прорычал Литвин. – Как о боге своем иудейском в иешивах рассуждать – само красноречие, а как до дела доходит…
– И без нас их громят порядочно, – вздохнул председатель. – Сам знаешь. Да только от коровы битьем молока не добьешься. Но не будем отвлекаться. Если у тебя есть предложения, как добиться от еврейских, а заодно и от всех прочих купцов денег, с удовольствием выслушаю тебя после собрания. С учетом того, что "Бунд" скомпрометирован сотрудничеством с Охранкой. Товарищ Леший! Как дела с листовками?
– Полиция разгромила одну типографию, – пробасил тот. – Ту, что товарищ Южин курировал. Через Южина, наверное, и вышли на нее. Но еще три работают бесперебойно. С листовками проблем не будет. Товарищи Киска и Мимоза, опять же, помогают чем могут, хотя и на нелегальном положении.
– Хорошо, – кивнул председатель. – Кстати, раз уж речь зашла о Мимозе. А что, товарищ Фрей и иже с ним из Женевы ничего не передавали, никаких инструкций?
– Товарищ Фрей, – в голосе говорящего отчетливо зазвучал сарказм, – из Женевы ничего не передавал, кроме призывов и лозунгов. Товарищу Фрею, как и прочим из его компании, давно нет дела до реальной работы в России. Он хорошо устроился там, на заграничных хлебах, трещит языком на каждом углу, статейки в газеты пописывает, перед эмигрантами выступает, клички себе придумывает одну за одной и ни хрена не делает. Все у него "архинужно" и "архиважно", – он так умело передразнил ульяновский выговор, что многие засмеялись, – а толку ноль. Добро же им там съезды устраивать, от оппортунистов отмежевываться! Это куда веселей, чем под пулями царских сатрапов революцию устраивать. Но вот попомните мои слова, если выгорит у нас дело, он-то потом и окажется главным во всем! А мы – так, сбоку припека.
– Не кипятись, – примирительно произнес председатель. – Они там тоже нужное дело делают.
– Это Троцкий в Питере нужное дело делает, – сплюнул на пол Доссер. – Почему он в апреле не побоялся в Россию сунуться? Тоже, чай, сейчас нелегал. А благодаря ему Советы там такую силу забрали, что даже правительство их боится. Столичная полиция по струнке ходит! Эсэры, хоть и неправильной идеологии придерживаются, тоже полезны, тоже свои люди, всегда договориться можно. А эти… болтуны заграничные… порвал бы своими руками! Вон, товарищ Седой только что о проблемах с винтовками рассказывал. Это из-за тех языкастых у нас проблемы, а не из-за прижимистости заводчиков!
– Ладно, ладно! – успокаивающе поднял ладони председатель. – Не о том сейчас речь. Итак, товарищи, настало время, наконец, прейти от накопления сил к активным действиям. Жандармы идут по нашим следам, и тянуть нельзя. На сегодня утвержденный план таков. В конце сентября – начале октября организуем серию забастовок на всех московских железных дорогах, начиная с Николаевской. Отрезать Москву от Питера крайне, жизненно необходимо. Параллельно товарищи из других мест – в Казани, Горловке, Сормово и так далее – тоже начнут забастовки на железных дорогах и предприятиях. Параллельно пошлем людей по городу обходить мастерские и мануфактуры и разъяснять важность забастовок, призывать бросать работу всех без исключения. В течение месяца мы будем последовательно подрывать устои царизма, разрушать его местные структуры и распылять жандармов и войска по всей территории страны, после чего перейдем к открытой вооруженной борьбе.
Восстание в Москве и Питере назначено на начало ноября, на местах к нам присоединятся по нашему сигналу. Стянуть войска на защиту сатрапии генералы уже не успеют. На то, чтобы окончательно свергнуть царское правительство, потребуется неделя, максимум две, после чего власть по всей стране должна перейти к рабочим Советам.
– Гладко было на бумаге… – хмыкнул кто-то.
– Дорогу осилит идущий, – возразил, пожав плечами, товарищ Худой. – Когда-то все равно надо делать первый шаг. Власть сатрапов сейчас ослаблена позорным поражением в японской войне, войска деморализованы, и лучшего шанса у нас не появится еще долго. Давайте еще раз обсудим детально, на кого какие задачи возложены…
3 сентября 1905 г. Москва. Доходный дом в Хлебном переулке
– Но почему гости именно сейчас? – грустно спросила Оксана. – Посмотри, какая я уродина стала. Даже одеться толком не во что, не говоря уж про гостей.
Она присела на лестничную ступеньку, подперла кулачком подбородок и жалобно взглянула Олега. Тот, голый по пояс, мужественно примеривался к ведру с по-осеннему холодной водой, и в ответ лишь хмыкнул.
– Ты еще от шока не отошла толком, – ответил он. – Тебе бы, по-хорошему, лежать нужно в постели, а не гостей принимать. Да и не гости это, так, деловое свидание. Мы даже к нам подниматься не станем, здесь, во дворе пристроимся. Так что сейчас тебе стоит забраться в постельку и подрыхнуть еще пару часиков.
Завтра вот свожу тебя к Болотову в клинику, посмотрит он тебя, капли пропишет.
Заодно и меня проверит. Знаешь, он все еще сомневается в моей нормальности. Хотя после твоего появления, похоже, начал подозревать, что все это какой-то странный розыгрыш со стороны Зубатова. По крайней мере, я так понял по некоторым его словечкам, когда он тебя осматривал.
– Болотов – это кто? Тот смешной дядька-врач в круглых очочках и с козлиной бородкой? – она подставила лицо под холодные лучи утреннего солнца и зажмурилась.
– А ты откуда знаешь? – удивился Олег. Собравшись с духом, он плеснул на себя пригоршней воды из ведра и зашипел от холода. – Ты же… ф-ф-ф, холодно-то как!.. в отключке валялась. Или нет?
– Ну, что-то сквозь туман прорезалось, – вздохнула Оксана. – А Зубатов? Это кто?
– О, выдающаяся личность, – Олег поднял палец к небу, продолжая растираться другой рукой. – На полном серьезе – выдающаяся. Я с ним не так долго дело имею, но харизма у мужика потрясающая. И подчиненные уважают, и враги, судя по газетным заметкам, тоже. Уважают и побаиваются. Он здесь вроде моего Пашки…
Бирона, я имею в виду. Или Шварцмана. Начальник канцелярии, только на городском уровне. Директор Московского охранного отделения, в просторечии – Охранки.
Политический сыск, слежка и все такое. Я еще не до конца понял, в каких отношениях он находится с жандармерией, которая что-то вроде нашего Управления Общественных Дел, но, кажется, жандармы к нему очень даже прислушиваются.
– А нас эти… жандармы к ногтю не возьмут? – Оксана напряглась. – Ну, я имею в виду, появились неизвестно откуда, без документов, без денег, чушь какую-то несем…
– Расслабься, – Олег снова плеснул на себя холодной водой и принялся яростно растираться ладошками. – Ой, мама… Похоже, не вовремя я решал закаляться начинать! У них здесь с этим куда проще, чем у нас. Паспорта обычно выписывают, только чтобы за границу выезжать, да и то не всегда. Крестьянам староста иногда выписывает бумагу, когда они из деревни в город едут, но большинство людей и не знает даже, что это за зверь такой – паспорт. Впрочем, нас Зубатов прикрывает, так что у нас в любом случае проблем не будет. Где это клятое полотенце?!
– Прикрывает? – Оксана опять сгорбилась и подперла подбородок кулаком. – Интересно, зачем это ему? Опять какая-нибудь подлянка выйдет. Одэшник – он и в Сахаре одэшник. Решит, что мы шпионы засланные, и засунет в тюрягу.
– Не должен… Ой, да что же это так холодно? Ну почему у них еще горячий водопровод не изобрели, а? Деревня, блин, а не вторая столица!.. У них здесь вообще какой-то инфантильный мирок. Жизнь, похоже, еще не била. Политических под честное слово выпускают, едва ли не самое страшное наказание – ссылка в провинцию. Чтобы в трудовую колонию попасть, на каторгу по-местному, нужно душегубство совершить – пристрелить там кого или бомбу бросить. Про секретность едва слышали, архивы дел – вон, зайди во флигель Охранки да руку протяни, никто и не подумает остановить. Я сколько копался, и никто и бровью не повел: зашел незнакомый мужик, значит, так надо. Есть, правда, еще и закрытая часть архива, там строже, но и открытой вполне хватает, чтобы сделать выводы.
Он снова плеснул на себя холодной водой, зарычал и принялся поспешно растираться полотенцем.
– Борцы за свободу в чиновников бомбы бросают, ни в чем не повинных людей, рядом оказавшихся, в клочья рвут, но повесить их – боже упаси, как здесь говорят.
Сразу вся прогрессивная общественность на дыбы встает. Вон, рассказывали мне: в Санкт-Петербурге – это столица местная – лет двадцать назад какая-то девица в градоначальника стреляла – это как у нас Наместник Нарпреда, только не Нарпреда, а императорский. Обиделась, что ее дружка розгами за что-то выпороли. Убить не убила, но пыталась честно, ранила сильно. Думаешь, посадили? Ха! Как бы не так!
Оправдали – у нее, видите ли, оправдательный мотив имеется: благородное возмущение. Гуляй, милая, стреляй в кого хочешь и дальше. Детский сад, штаны на лямках, честное слово!
Он закончил растираться и торопливо набросил на себя халат.
– Так что не волнуйся – никто нас к ногтю брать не будет. Отойдешь маленько от шока – будем думать, к какому делу тебя пристроить. Или, – он подмигнул, – не хочешь к делу?
– Я спать хочу, – пожаловалась девушка. – И голова болит.
– Вот и славно, – одобрил Олег. – Сейчас компания химиков припрется, мы во дворе посидим, а ты в дальней комнате ложись и спи. Тебе это полезно. Сказать хозяйке, чтобы принесла что-нибудь?
– Не надо, – Оксана сонно прикрыла глаза. – Сама скажу, если что.
– Как знаешь. Может, по лестнице помочь подняться?
– Ну уж спасибо! – девушка метнула в него неожиданно огненный взгляд. – Неужто я, господин Народный Председатель, полной инвалидкой выгляжу?
– Инвалидкой – не инвалидкой, а рожица после вчерашней поездки по городу у тебя квелая, милая моя, – Олег насмешливо прищурился. – Ну ладно. Твои похороны, если что. Ох, зря я тебя с собой всюду таскаю…
В этот момент скрипнули ворота, и во двор вошла небольшая группа. Первым шел Вагранов. За ним гуськом следовали еще трое. Олег помахал им.
– Доброе утро, господа, – жизнерадостно приветствовал он гостей. – Рад видеть вас. Вы, правда, немного рановато, я не успел переодеться.
– Ничего страшного, – кивнул ему доцент, приподнимая круглую шляпу, смешно называвшуюся котелком. Прочие последовали его примеру. – Мы подождем, пока вы приведете себя в порядок. Признаться, ваши идеи настолько заинтересовали моих товарищей, что они примчались ко мне ни свет ни заря. С трудом удержал их от того, чтобы явиться к вам на рассвете. Знакомьтесь. Бисеров Константин Евгеньевич, преподаватель физики Императорского высшего технического училища.
Грузиков Алексей Болеславович, преподаватель механики Московского промышленного училища. Бархатов Кирилл Геннадьевич, ассистент Московского промышленного училища…
– И исключенный за политические взгляды студент медицинского факультета Казанского университета, – перебил его юноша лет двадцати с жидкими усиками на верхней губе и вызывающим взгнлядом.
– Это случается, – Олег неопределенно шевельнул бровями. – Приятно познакомиться, судари мои. Кислицын Олег Захарович, инспектор городской управы.
Это – Оксана Александровна, моя сводная сестра. – Оксана попыталась встать, и он поспешил подхватить ее под локоть. Та, уцепившись за его плечо неожиданно сильными пальцами, бледно улыбнулась гостям. Олег заметил, что во взгляде Вагранова неожиданно появилось удивление. Ах, да – я же сказал ему, что я инопланетянин. И кто меня за язык тянул? – Она недавно перенесла тяжелую болезнь и еще не оправилась до конца.
– Очень приятно познакомиться, мадемуазель, – поспешно сказал отставной студент, окидывая девушку заинтересованным взглядом, и Олег ощутил внезапную вспышку ревности к этому молокососу. – Надеюсь, что вскоре ваше болезненное состояние пройдет, и мы будем иметь честь лицезреть вас на наших встречах.
– Обязательно будете, – усмехнулся Олег. Ревность прошла так же внезапно, как и возникла, и он даже удивился себе: что же это он как мальчишка… – Пока же вы можете совместить приятное с полезным и помочь Оксане Александровне подняться по лестнице в ее комнату.
– С превеликим удовольствием, – согласился Бархатов, и прочие мужчины обменялись понимающими ухмылками. Он подошел к крыльцу и предложил девушке свернутую кренделем руку Оксана громко фыркнула, но от помощи наглого юнца не отказалась. Более того, когда они скрывались в дверях, Олег успел заметить на ее лице благосклонную улыбку.
– Наш пострел везде поспел, – прокомментировал Бисеров. – Ни одной юбки не пропускает, а?
– Дело молодое, – улыбнулся Вагранов. – Ну что же, Олег Захарович, где станем общаться?
– Есть два варианта, – задумчиво поскреб подбородок Олег. – Или у меня наверху, или прямо здесь, во дворе. Лучше здесь. Вон, под кленом столик вкопан. Его вообще-то под питье чая задумывали, но и на бумажках почеркаться тоже можно.
Какие будут мнения?
– Что ж, можно и за столиком, – задумчиво пробасил Грузиков. – Погода не по-осеннему погожая, грех такую упускать, в доме прятаться. Вот зарядят дожди да снег – тогда под крышей насидимся. Я за столик!
– Столик так столик, – пожал плечами Вагранов. – Заодно и чайку можно приказать.
– Сделаем, – кивнул Олег. – Только, господа, я все же переоденусь. Как-то зябко в халате, да еще и после ополаскивания.
Наверху он мягко, но решительно выставил из своих комнат отставного студента Бархатова, что-то куртуазным шепотом втиравшего Оксане, и проследил, что девушка отправилась в постель. Затем Олег быстро переоделся – он уже научился довольно ловко управляться с этими дурацкими жилетами, запонками и подтяжками – прихватил несколько листов дрянной писчей бумаги и карандаш и через две ступеньки сбежал вниз. Пришлая компания расположилась за столиком, рядом на старом пне хозяйская жена раздувала сапогом самовар.
После того, как он быстро повторил то, что уже рассказывал Вагранову, гости набросились на него с вопросами. Уже через пять минут у него сформировалось стойкой дежавю – казалось, что он вновь оказался в родном университете на экзамене у строгой комиссии. Хорошо хоть двоек тут не ставят, – невесело подумалось ему. Впрочем, вытащили из него на удивление много. Олег и не подозревал, что зазубренные в далеком десятом классе сведения о добыче и перегонке нефти, о пластических массах и тому подобной малозначащей ерунде до сих пор сидят где-то глубоко в памяти.
– Да как же можно проводить синтез в смеси этилена и кислорода, да еще под давлением в сотни атмосфер, да еще и при нагреве! – горячился Грузиков. – Ну сами подумайте, господа, ведь взорвется же так, что и места мокрого не останется! И вообще – как вы намереваетесь получить эти сотни атмосфер, скажите на милость? Где в Москве, да и вообще в мире, вы найдете такие аппараты?
– Чтобы взорвалось, нужно открытое пламя, – возразил ему Вагранов. – А емкости все равно нужно делать герметичными. И с давлением можно что-нибудь придумать.
Вон, фон Пехманн же получил свой полиметилен безо всякого давления, только нагреванием.
– Ну хорошо, а где мы возьмем триоксид хрома в качестве катализатора? – встрял Бисеров. – Господа, вы хотя бы представляете себе цепочку, необходимую для получения просто чистого хрома из хромистого железняка? Это процесс, включающий шесть стадий, включая сплавление его с кальцинированной содой и восстановление алюминием – а алюминий стоит на вес золота!
– Неправда ваша! – возразил уже Бархатов. – Можно просто нагреть хромистый железняк с коксом и получить смесь железа и чистого хрома. Наверняка их можно как-то разделить безо всякого алюминия. Мне-то тут другое непонятно: каким образом можно получить триоксид хрома? Ведь для этого требуется валентность шесть, а у хрома она, как известно, три!
Она присела на лестничную ступеньку, подперла кулачком подбородок и жалобно взглянула Олега. Тот, голый по пояс, мужественно примеривался к ведру с по-осеннему холодной водой, и в ответ лишь хмыкнул.
– Ты еще от шока не отошла толком, – ответил он. – Тебе бы, по-хорошему, лежать нужно в постели, а не гостей принимать. Да и не гости это, так, деловое свидание. Мы даже к нам подниматься не станем, здесь, во дворе пристроимся. Так что сейчас тебе стоит забраться в постельку и подрыхнуть еще пару часиков.
Завтра вот свожу тебя к Болотову в клинику, посмотрит он тебя, капли пропишет.
Заодно и меня проверит. Знаешь, он все еще сомневается в моей нормальности. Хотя после твоего появления, похоже, начал подозревать, что все это какой-то странный розыгрыш со стороны Зубатова. По крайней мере, я так понял по некоторым его словечкам, когда он тебя осматривал.
– Болотов – это кто? Тот смешной дядька-врач в круглых очочках и с козлиной бородкой? – она подставила лицо под холодные лучи утреннего солнца и зажмурилась.
– А ты откуда знаешь? – удивился Олег. Собравшись с духом, он плеснул на себя пригоршней воды из ведра и зашипел от холода. – Ты же… ф-ф-ф, холодно-то как!.. в отключке валялась. Или нет?
– Ну, что-то сквозь туман прорезалось, – вздохнула Оксана. – А Зубатов? Это кто?
– О, выдающаяся личность, – Олег поднял палец к небу, продолжая растираться другой рукой. – На полном серьезе – выдающаяся. Я с ним не так долго дело имею, но харизма у мужика потрясающая. И подчиненные уважают, и враги, судя по газетным заметкам, тоже. Уважают и побаиваются. Он здесь вроде моего Пашки…
Бирона, я имею в виду. Или Шварцмана. Начальник канцелярии, только на городском уровне. Директор Московского охранного отделения, в просторечии – Охранки.
Политический сыск, слежка и все такое. Я еще не до конца понял, в каких отношениях он находится с жандармерией, которая что-то вроде нашего Управления Общественных Дел, но, кажется, жандармы к нему очень даже прислушиваются.
– А нас эти… жандармы к ногтю не возьмут? – Оксана напряглась. – Ну, я имею в виду, появились неизвестно откуда, без документов, без денег, чушь какую-то несем…
– Расслабься, – Олег снова плеснул на себя холодной водой и принялся яростно растираться ладошками. – Ой, мама… Похоже, не вовремя я решал закаляться начинать! У них здесь с этим куда проще, чем у нас. Паспорта обычно выписывают, только чтобы за границу выезжать, да и то не всегда. Крестьянам староста иногда выписывает бумагу, когда они из деревни в город едут, но большинство людей и не знает даже, что это за зверь такой – паспорт. Впрочем, нас Зубатов прикрывает, так что у нас в любом случае проблем не будет. Где это клятое полотенце?!
– Прикрывает? – Оксана опять сгорбилась и подперла подбородок кулаком. – Интересно, зачем это ему? Опять какая-нибудь подлянка выйдет. Одэшник – он и в Сахаре одэшник. Решит, что мы шпионы засланные, и засунет в тюрягу.
– Не должен… Ой, да что же это так холодно? Ну почему у них еще горячий водопровод не изобрели, а? Деревня, блин, а не вторая столица!.. У них здесь вообще какой-то инфантильный мирок. Жизнь, похоже, еще не била. Политических под честное слово выпускают, едва ли не самое страшное наказание – ссылка в провинцию. Чтобы в трудовую колонию попасть, на каторгу по-местному, нужно душегубство совершить – пристрелить там кого или бомбу бросить. Про секретность едва слышали, архивы дел – вон, зайди во флигель Охранки да руку протяни, никто и не подумает остановить. Я сколько копался, и никто и бровью не повел: зашел незнакомый мужик, значит, так надо. Есть, правда, еще и закрытая часть архива, там строже, но и открытой вполне хватает, чтобы сделать выводы.
Он снова плеснул на себя холодной водой, зарычал и принялся поспешно растираться полотенцем.
– Борцы за свободу в чиновников бомбы бросают, ни в чем не повинных людей, рядом оказавшихся, в клочья рвут, но повесить их – боже упаси, как здесь говорят.
Сразу вся прогрессивная общественность на дыбы встает. Вон, рассказывали мне: в Санкт-Петербурге – это столица местная – лет двадцать назад какая-то девица в градоначальника стреляла – это как у нас Наместник Нарпреда, только не Нарпреда, а императорский. Обиделась, что ее дружка розгами за что-то выпороли. Убить не убила, но пыталась честно, ранила сильно. Думаешь, посадили? Ха! Как бы не так!
Оправдали – у нее, видите ли, оправдательный мотив имеется: благородное возмущение. Гуляй, милая, стреляй в кого хочешь и дальше. Детский сад, штаны на лямках, честное слово!
Он закончил растираться и торопливо набросил на себя халат.
– Так что не волнуйся – никто нас к ногтю брать не будет. Отойдешь маленько от шока – будем думать, к какому делу тебя пристроить. Или, – он подмигнул, – не хочешь к делу?
– Я спать хочу, – пожаловалась девушка. – И голова болит.
– Вот и славно, – одобрил Олег. – Сейчас компания химиков припрется, мы во дворе посидим, а ты в дальней комнате ложись и спи. Тебе это полезно. Сказать хозяйке, чтобы принесла что-нибудь?
– Не надо, – Оксана сонно прикрыла глаза. – Сама скажу, если что.
– Как знаешь. Может, по лестнице помочь подняться?
– Ну уж спасибо! – девушка метнула в него неожиданно огненный взгляд. – Неужто я, господин Народный Председатель, полной инвалидкой выгляжу?
– Инвалидкой – не инвалидкой, а рожица после вчерашней поездки по городу у тебя квелая, милая моя, – Олег насмешливо прищурился. – Ну ладно. Твои похороны, если что. Ох, зря я тебя с собой всюду таскаю…
В этот момент скрипнули ворота, и во двор вошла небольшая группа. Первым шел Вагранов. За ним гуськом следовали еще трое. Олег помахал им.
– Доброе утро, господа, – жизнерадостно приветствовал он гостей. – Рад видеть вас. Вы, правда, немного рановато, я не успел переодеться.
– Ничего страшного, – кивнул ему доцент, приподнимая круглую шляпу, смешно называвшуюся котелком. Прочие последовали его примеру. – Мы подождем, пока вы приведете себя в порядок. Признаться, ваши идеи настолько заинтересовали моих товарищей, что они примчались ко мне ни свет ни заря. С трудом удержал их от того, чтобы явиться к вам на рассвете. Знакомьтесь. Бисеров Константин Евгеньевич, преподаватель физики Императорского высшего технического училища.
Грузиков Алексей Болеславович, преподаватель механики Московского промышленного училища. Бархатов Кирилл Геннадьевич, ассистент Московского промышленного училища…
– И исключенный за политические взгляды студент медицинского факультета Казанского университета, – перебил его юноша лет двадцати с жидкими усиками на верхней губе и вызывающим взгнлядом.
– Это случается, – Олег неопределенно шевельнул бровями. – Приятно познакомиться, судари мои. Кислицын Олег Захарович, инспектор городской управы.
Это – Оксана Александровна, моя сводная сестра. – Оксана попыталась встать, и он поспешил подхватить ее под локоть. Та, уцепившись за его плечо неожиданно сильными пальцами, бледно улыбнулась гостям. Олег заметил, что во взгляде Вагранова неожиданно появилось удивление. Ах, да – я же сказал ему, что я инопланетянин. И кто меня за язык тянул? – Она недавно перенесла тяжелую болезнь и еще не оправилась до конца.
– Очень приятно познакомиться, мадемуазель, – поспешно сказал отставной студент, окидывая девушку заинтересованным взглядом, и Олег ощутил внезапную вспышку ревности к этому молокососу. – Надеюсь, что вскоре ваше болезненное состояние пройдет, и мы будем иметь честь лицезреть вас на наших встречах.
– Обязательно будете, – усмехнулся Олег. Ревность прошла так же внезапно, как и возникла, и он даже удивился себе: что же это он как мальчишка… – Пока же вы можете совместить приятное с полезным и помочь Оксане Александровне подняться по лестнице в ее комнату.
– С превеликим удовольствием, – согласился Бархатов, и прочие мужчины обменялись понимающими ухмылками. Он подошел к крыльцу и предложил девушке свернутую кренделем руку Оксана громко фыркнула, но от помощи наглого юнца не отказалась. Более того, когда они скрывались в дверях, Олег успел заметить на ее лице благосклонную улыбку.
– Наш пострел везде поспел, – прокомментировал Бисеров. – Ни одной юбки не пропускает, а?
– Дело молодое, – улыбнулся Вагранов. – Ну что же, Олег Захарович, где станем общаться?
– Есть два варианта, – задумчиво поскреб подбородок Олег. – Или у меня наверху, или прямо здесь, во дворе. Лучше здесь. Вон, под кленом столик вкопан. Его вообще-то под питье чая задумывали, но и на бумажках почеркаться тоже можно.
Какие будут мнения?
– Что ж, можно и за столиком, – задумчиво пробасил Грузиков. – Погода не по-осеннему погожая, грех такую упускать, в доме прятаться. Вот зарядят дожди да снег – тогда под крышей насидимся. Я за столик!
– Столик так столик, – пожал плечами Вагранов. – Заодно и чайку можно приказать.
– Сделаем, – кивнул Олег. – Только, господа, я все же переоденусь. Как-то зябко в халате, да еще и после ополаскивания.
Наверху он мягко, но решительно выставил из своих комнат отставного студента Бархатова, что-то куртуазным шепотом втиравшего Оксане, и проследил, что девушка отправилась в постель. Затем Олег быстро переоделся – он уже научился довольно ловко управляться с этими дурацкими жилетами, запонками и подтяжками – прихватил несколько листов дрянной писчей бумаги и карандаш и через две ступеньки сбежал вниз. Пришлая компания расположилась за столиком, рядом на старом пне хозяйская жена раздувала сапогом самовар.
После того, как он быстро повторил то, что уже рассказывал Вагранову, гости набросились на него с вопросами. Уже через пять минут у него сформировалось стойкой дежавю – казалось, что он вновь оказался в родном университете на экзамене у строгой комиссии. Хорошо хоть двоек тут не ставят, – невесело подумалось ему. Впрочем, вытащили из него на удивление много. Олег и не подозревал, что зазубренные в далеком десятом классе сведения о добыче и перегонке нефти, о пластических массах и тому подобной малозначащей ерунде до сих пор сидят где-то глубоко в памяти.
– Да как же можно проводить синтез в смеси этилена и кислорода, да еще под давлением в сотни атмосфер, да еще и при нагреве! – горячился Грузиков. – Ну сами подумайте, господа, ведь взорвется же так, что и места мокрого не останется! И вообще – как вы намереваетесь получить эти сотни атмосфер, скажите на милость? Где в Москве, да и вообще в мире, вы найдете такие аппараты?
– Чтобы взорвалось, нужно открытое пламя, – возразил ему Вагранов. – А емкости все равно нужно делать герметичными. И с давлением можно что-нибудь придумать.
Вон, фон Пехманн же получил свой полиметилен безо всякого давления, только нагреванием.
– Ну хорошо, а где мы возьмем триоксид хрома в качестве катализатора? – встрял Бисеров. – Господа, вы хотя бы представляете себе цепочку, необходимую для получения просто чистого хрома из хромистого железняка? Это процесс, включающий шесть стадий, включая сплавление его с кальцинированной содой и восстановление алюминием – а алюминий стоит на вес золота!
– Неправда ваша! – возразил уже Бархатов. – Можно просто нагреть хромистый железняк с коксом и получить смесь железа и чистого хрома. Наверняка их можно как-то разделить безо всякого алюминия. Мне-то тут другое непонятно: каким образом можно получить триоксид хрома? Ведь для этого требуется валентность шесть, а у хрома она, как известно, три!