Страница:
Да даже если и можно – все равно через год морды себе отъедят на своих спецпайках и перестанут от нынешних отличаться.
Олег поставил локти на стол и обхватил руками голову, уставившись в стол.
– И что? – тихо спросил он. – Неужто никого честного не найти, кто бы о государстве подумал, о народе, а не только о своем брюхе?
– Ну почему же, – хмыкнул Бирон. – Могу я тебе пальцем ткнуть в двоих или троих.
И почти честные, и почти совестливые. Не до конца, разумеется – по служебной лестнице просто так не продвинешься, но в разумных пределах. Вот себя возьми, например – далеко не образец честности и порядочности, но все же куда лучше, чем в среднем, – внезапно он подмигнул: – Это я тебе льщу так, обрати внимание, с тебя коньяк. Но серьезно, как система, знаешь ли, все насквозь прогнило. Давно с тобой пообщаться на эту тему хотел, да только все руки не доходят…
– Давай, заканчивай, чего уж там, – Народный Председатель махнул рукой. – Закапывай меня окончательно.
– Да я еще и не начал, – скептически ухмыльнулся Павел. – Ты мне скажи – ты хоть понимаешь, зачем я "Ночного танцора" прорабатываю? Зачем у меня в седьмом отделе целая сверхсекретная группа им занимается? Есть у меня ощущение, что он у тебя проходит по той же категории, что и проблемы с производством ночных горшков в Задрючинске – что-то, от чего отпихнуться бы побыстрее и другим заняться.
– Я-то понимаю, – хмыкнул Олег. – Мне вот интересно, а понимаешь ли это ты?
– Я? – начальник канцелярии изумленно поднял бровь. – Ну бы даешь, Олежка.
Понимаю ли я, автор плана, зачем его прорабатываю?
Олег без улыбки посмотрел на него.
– Между прочим, я серьезно, – тихо сказал он. – Я понимаю. А вот насчет тебя – сомневаюсь. Знаешь, чтобы у нас разночтений не было хотя бы на ближайшую перспективу, давай-ка свои понимания к одному знаменателю приведем. Ну-ка, поиграем. Представь, что я тупой по жизни, ничего вокруг не вижу и не слышу. Ты приходишь ко мне и начинаешь меня убеждать, а я отбрыкиваюсь. Что ты мне скажешь?
Несколько мгновений Бирон озадаченно смотрел на него. Потом ухмыльнулся:
– Ну что же, поиграем. Итак, Олежка ты наш нетянучий, прихожу я к тебе и говорю: смотри – больше полугода ты уже Нарпред. И чем занимаешься? Мелочами, уж прости меня. Рутиной.
– А я отвечаю – знаю. Сам уже не раз думал. А что делать, если только сам и можешь толком приказать? Поручишь кому-нибудь – и обязательно замылят, отложат, неправильно поймут и вообще… как ты сказал? Саботаж? Вот, самое то словечко.
Без личного контроля ничего не идет.
– То-то и оно. И выходит, что власти у тебя, типа руководителя государства, не дальше, чем в пределах собственного взгляда. Сейчас государство – система, которую ты толком не контролируешь. Волки вроде Смитсона, со своими группировками, с преданными людьми во всех ведомствах – вот кто настоящие правители. Покойный Треморов сам был волком, а потому всю стаю в кулаке умел держать. И все знали, что он – главный. А ты для них – никто. Мальчишка.
Выскочка. Овца. Тебе улыбаются сквозь зубы, а потом смеются в спину.
– А я тебе – предлагаешь снова расстреливать, как при Железняке?
– Щас! Еще кто кого расстреляет. Ты им сейчас даже удобен, как свадебный генерал, не лезущий в их дела. Полезешь – снесут махом. Думаешь, с Танкоградом у нас проблемы из-за того, что все на грани? Да нет – можно было из резервов и консервы выбросить, и путевками в санатории крикунов обеспечить, и вообще ситуацию сгладить. Но Смитсону выгодно тебя на коротком поводке держать. Начнешь его прижимать – получишь проблемы на всех крупных заводах. То же и с другими, блин, баронами – от Петренко до Шиммеля.
– И куда смотрит Голосупов?
– Ха! У него свои интересы. Общественные Дела всегда хорошо уживались с тяжелой промышленностью и прочими министерствами. Забыл, кто у нас заводы строил и на лесоповалах вкалывает?
– Но я же его наверх вытащил! Кем он был раньше? Майор на бумажной должности. А теперь – директор УОД. Неужто и такой предаст?
– Ох, Олежка! – укоризненно покачал головой Бегемот. – Ну что у тебя за лексика!
Предал, бросил, заделал ребенка и даже не поцеловал на прощание… Ты вообще о чем? Нет у чиновников такого понятия – благодарность. Тем более за прошлые услуги. Они – мелкие какашки в выгребной яме, стремящиеся всплыть наверх и стать большими кусками дерьма, только и всего. Их поведение определяется десятком условных и парой безусловных рефлексов. Другие просто не выживают. Да что я тебе рассказываю, ты сам эту школу прошел. Как только целку сохранил – ума не приложу. Если бы не Хранители, так и коротал бы век до пенсии снабженцем.
Олег со стоном откинулся в кресле.
– Умеешь ты настроение испортить, – пробормотал он. – Значит, ни на кого положиться так-таки и нельзя? Ну и что теперь делать? Застрелиться самому?
– Ага, проняло! – Павел тоже откинулся на спинку и с удовольствием вытянул длинные ноги. – Вот не будешь больше со мной в глупые игры играть. Это тебе за то, что больного человека из кровати рано утром выдираешь. Позвал бы днем, когда голова прошла – я бы тебя по шерстке погладил и гениальным назвал. А так – страдай и мучайся, чтобы со мной за компанию.
Он коротко заржал.
– Ладно, – он сразу посерьезнел. – Шутки шутками, а дела наши и в самом деле хреновы. Не знаю, как тебе, а мне жутко декоративной фигурой оставаться не хочется. Я даже канцелярию толком под контроль взять не могу, по сути только столичное отделение мне и подчиняется, а уж что ты государством вдруг на самом деле править начнешь – и вовсе шансы нулевые. Ну, мне-то что, я человек маленький. А вот про тебя в учебниках истории напишут. Что именно – уже от тебя зависит, но не думаю, что тебе захочется вторым Кулингом стать. Так что на твоем месте я бы начал вожжи к рукам прибирать. И вот тут-то мы и начинам двигать мой гениальный планчик, как ты выражаешься…
– Понятно, – Олег с грустной усмешкой покивал своему соратнику.– Значит, Пашенька, для тебя твой "Ночной танцор" – это всего лишь способ прибрать вожжи к рукам… Выходит, правильно я этот разговор затеял.
– А? – Бирон с подозрением взглянул на него. -Ты о чем?
– Видишь ли, теперь я четко вижу, чего именно ты не понимаешь. А не понимаешь ты на удивление много для человека твоих талантов. Сам догадаешься или подсказать?
Начальник канцелярии подобрался в своем кресле и принялся внимательно разглядывать Олега. Народный Председатель задумчиво обгрызал ноготь и на Бирона не смотрел.
– Не понимаю, – наконец признался Павел. – Ты о чем?
– Намекаю: доклад за номером восемь двести тринадцать дробь один один три.
Только не говори мне, что не читал, ни за что не поверю.
– А… – начальник канцелярии сразу поскучнел. – Та страшилка о неминуемом крахе экономики? Ну и каким боком она здесь?..
– Задумайся, Пашенька, – вкрадчиво произнес Олег, – а на хрена, собственно, мы вообще всю эту мышиную возню затеваем? Только чтобы реальную власть наконец-то себе заграбастать?
– Как вариант, – пожал плечами Бирон. – Тебе что, марионеткой быть нравится?
– Марионеткой мне быть не нравится, и ты это прекрасно знаешь. Но мне и еще кое-что не нравится. Мне не нравится заграбастывать власть ради только самой власти. Пашка, блин…
– Я не блин! – быстро ухмыльнулся Павел.
– Пашка, задумайся – ну возьмем мы к ногтю всяких смитсонов с ведерниковыми – и что? Дальше-то что? Наслаждаться свои положением царя горы? Нафиг. Мне это не интересно. Не стану врать, что мне на власть наплевать – еще как не наплевать.
Но она не интересна мне сама по себе, только чтобы ходить и свысока поплевывать.
Да, я отчаянно хочу взять к ногтю всю эту шелупонь – но лишь для того, чтобы наконец-то начать что-то делать. Да, я верю твои экономистам, как бы ты над ними не издевался. Да какое верю – я знаю, жопой чувствую, что мы все сидим в вертолете с отказавшим движком, и что еще немного – и мы так о землю хряснемся, что костей не соберем. Я хочу хоть как-то запустить экономику, пока она еще не умерла окончательно, и если для этого мне потребуется к лысому зюмзику ликвидировать Путь Справедливости, я это сделаю. Но для этого мне нужна власть – иначе всякие политработники и просто демагоги, на Пути карьеру сделавшие, меня заживо сожрут. А мне пока еще жить хочется.
Народный Председатель резко выдохнул и некоторое время молча смотрел на ошарашенного начальника канцелярии.
– Запомни, Пашка, мы с тобой сейчас деремся не только и не столько за собственное выживание. Сам знаешь, я на дух высокие материи не переношу, но сейчас все же скажу: от меня сейчас зависит дальнейшее существование страны. И от того, как я сумею взять к ногтю распоясавшуюся чиновную сволочь, зависит, смогу я ее спасти или нет. Понял?
– Понял, – медленно кивнул Бирон. – То есть ты у нас решил в идеалисты заделаться. Слушай, Олежка, а ты знаешь, что идеалисты долго не живут?
– Знаю, – зло усмехнулся Олег. – Только я не идеалист. И в окружающей меня мрази ориентируюсь вполне неплохо, и сам могу той еще сволочью быть. Просто я, в отличие от остальных, вижу цель, к которой стремлюсь, и изредка вспоминаю о тех, за кого вроде бы как несу ответственность. Причем, заметь, я от тебя даже этого не требую. Ты-то авантюрист, тебе все эти идеалы действительно нахрен не сдались. Но тебя сам процесс борьбы привлекает, а за что именно – неважно. И Шварцман – такой же. Так что нам, к обоюдному удовольствию, так и так одну дорожку топтать. Именно потому я отдал приказ доставить его сюда как можно быстрее. Настраивайся, друг ситный, именно тебе с ним придется долго и нудно сотрудничать.
Народный Председатель пружинисто поднялся из кресла.
– Все, сейчас ты свободен. Можешь топать к себе, отсыпаться, лечиться или еще чем заниматься. Но в два часа у меня в Подберезово – как штык.
12 августа 1583 г. Подберезово, объект №8
22 августа 1583 г. Москва
Олег поставил локти на стол и обхватил руками голову, уставившись в стол.
– И что? – тихо спросил он. – Неужто никого честного не найти, кто бы о государстве подумал, о народе, а не только о своем брюхе?
– Ну почему же, – хмыкнул Бирон. – Могу я тебе пальцем ткнуть в двоих или троих.
И почти честные, и почти совестливые. Не до конца, разумеется – по служебной лестнице просто так не продвинешься, но в разумных пределах. Вот себя возьми, например – далеко не образец честности и порядочности, но все же куда лучше, чем в среднем, – внезапно он подмигнул: – Это я тебе льщу так, обрати внимание, с тебя коньяк. Но серьезно, как система, знаешь ли, все насквозь прогнило. Давно с тобой пообщаться на эту тему хотел, да только все руки не доходят…
– Давай, заканчивай, чего уж там, – Народный Председатель махнул рукой. – Закапывай меня окончательно.
– Да я еще и не начал, – скептически ухмыльнулся Павел. – Ты мне скажи – ты хоть понимаешь, зачем я "Ночного танцора" прорабатываю? Зачем у меня в седьмом отделе целая сверхсекретная группа им занимается? Есть у меня ощущение, что он у тебя проходит по той же категории, что и проблемы с производством ночных горшков в Задрючинске – что-то, от чего отпихнуться бы побыстрее и другим заняться.
– Я-то понимаю, – хмыкнул Олег. – Мне вот интересно, а понимаешь ли это ты?
– Я? – начальник канцелярии изумленно поднял бровь. – Ну бы даешь, Олежка.
Понимаю ли я, автор плана, зачем его прорабатываю?
Олег без улыбки посмотрел на него.
– Между прочим, я серьезно, – тихо сказал он. – Я понимаю. А вот насчет тебя – сомневаюсь. Знаешь, чтобы у нас разночтений не было хотя бы на ближайшую перспективу, давай-ка свои понимания к одному знаменателю приведем. Ну-ка, поиграем. Представь, что я тупой по жизни, ничего вокруг не вижу и не слышу. Ты приходишь ко мне и начинаешь меня убеждать, а я отбрыкиваюсь. Что ты мне скажешь?
Несколько мгновений Бирон озадаченно смотрел на него. Потом ухмыльнулся:
– Ну что же, поиграем. Итак, Олежка ты наш нетянучий, прихожу я к тебе и говорю: смотри – больше полугода ты уже Нарпред. И чем занимаешься? Мелочами, уж прости меня. Рутиной.
– А я отвечаю – знаю. Сам уже не раз думал. А что делать, если только сам и можешь толком приказать? Поручишь кому-нибудь – и обязательно замылят, отложат, неправильно поймут и вообще… как ты сказал? Саботаж? Вот, самое то словечко.
Без личного контроля ничего не идет.
– То-то и оно. И выходит, что власти у тебя, типа руководителя государства, не дальше, чем в пределах собственного взгляда. Сейчас государство – система, которую ты толком не контролируешь. Волки вроде Смитсона, со своими группировками, с преданными людьми во всех ведомствах – вот кто настоящие правители. Покойный Треморов сам был волком, а потому всю стаю в кулаке умел держать. И все знали, что он – главный. А ты для них – никто. Мальчишка.
Выскочка. Овца. Тебе улыбаются сквозь зубы, а потом смеются в спину.
– А я тебе – предлагаешь снова расстреливать, как при Железняке?
– Щас! Еще кто кого расстреляет. Ты им сейчас даже удобен, как свадебный генерал, не лезущий в их дела. Полезешь – снесут махом. Думаешь, с Танкоградом у нас проблемы из-за того, что все на грани? Да нет – можно было из резервов и консервы выбросить, и путевками в санатории крикунов обеспечить, и вообще ситуацию сгладить. Но Смитсону выгодно тебя на коротком поводке держать. Начнешь его прижимать – получишь проблемы на всех крупных заводах. То же и с другими, блин, баронами – от Петренко до Шиммеля.
– И куда смотрит Голосупов?
– Ха! У него свои интересы. Общественные Дела всегда хорошо уживались с тяжелой промышленностью и прочими министерствами. Забыл, кто у нас заводы строил и на лесоповалах вкалывает?
– Но я же его наверх вытащил! Кем он был раньше? Майор на бумажной должности. А теперь – директор УОД. Неужто и такой предаст?
– Ох, Олежка! – укоризненно покачал головой Бегемот. – Ну что у тебя за лексика!
Предал, бросил, заделал ребенка и даже не поцеловал на прощание… Ты вообще о чем? Нет у чиновников такого понятия – благодарность. Тем более за прошлые услуги. Они – мелкие какашки в выгребной яме, стремящиеся всплыть наверх и стать большими кусками дерьма, только и всего. Их поведение определяется десятком условных и парой безусловных рефлексов. Другие просто не выживают. Да что я тебе рассказываю, ты сам эту школу прошел. Как только целку сохранил – ума не приложу. Если бы не Хранители, так и коротал бы век до пенсии снабженцем.
Олег со стоном откинулся в кресле.
– Умеешь ты настроение испортить, – пробормотал он. – Значит, ни на кого положиться так-таки и нельзя? Ну и что теперь делать? Застрелиться самому?
– Ага, проняло! – Павел тоже откинулся на спинку и с удовольствием вытянул длинные ноги. – Вот не будешь больше со мной в глупые игры играть. Это тебе за то, что больного человека из кровати рано утром выдираешь. Позвал бы днем, когда голова прошла – я бы тебя по шерстке погладил и гениальным назвал. А так – страдай и мучайся, чтобы со мной за компанию.
Он коротко заржал.
– Ладно, – он сразу посерьезнел. – Шутки шутками, а дела наши и в самом деле хреновы. Не знаю, как тебе, а мне жутко декоративной фигурой оставаться не хочется. Я даже канцелярию толком под контроль взять не могу, по сути только столичное отделение мне и подчиняется, а уж что ты государством вдруг на самом деле править начнешь – и вовсе шансы нулевые. Ну, мне-то что, я человек маленький. А вот про тебя в учебниках истории напишут. Что именно – уже от тебя зависит, но не думаю, что тебе захочется вторым Кулингом стать. Так что на твоем месте я бы начал вожжи к рукам прибирать. И вот тут-то мы и начинам двигать мой гениальный планчик, как ты выражаешься…
– Понятно, – Олег с грустной усмешкой покивал своему соратнику.– Значит, Пашенька, для тебя твой "Ночной танцор" – это всего лишь способ прибрать вожжи к рукам… Выходит, правильно я этот разговор затеял.
– А? – Бирон с подозрением взглянул на него. -Ты о чем?
– Видишь ли, теперь я четко вижу, чего именно ты не понимаешь. А не понимаешь ты на удивление много для человека твоих талантов. Сам догадаешься или подсказать?
Начальник канцелярии подобрался в своем кресле и принялся внимательно разглядывать Олега. Народный Председатель задумчиво обгрызал ноготь и на Бирона не смотрел.
– Не понимаю, – наконец признался Павел. – Ты о чем?
– Намекаю: доклад за номером восемь двести тринадцать дробь один один три.
Только не говори мне, что не читал, ни за что не поверю.
– А… – начальник канцелярии сразу поскучнел. – Та страшилка о неминуемом крахе экономики? Ну и каким боком она здесь?..
– Задумайся, Пашенька, – вкрадчиво произнес Олег, – а на хрена, собственно, мы вообще всю эту мышиную возню затеваем? Только чтобы реальную власть наконец-то себе заграбастать?
– Как вариант, – пожал плечами Бирон. – Тебе что, марионеткой быть нравится?
– Марионеткой мне быть не нравится, и ты это прекрасно знаешь. Но мне и еще кое-что не нравится. Мне не нравится заграбастывать власть ради только самой власти. Пашка, блин…
– Я не блин! – быстро ухмыльнулся Павел.
– Пашка, задумайся – ну возьмем мы к ногтю всяких смитсонов с ведерниковыми – и что? Дальше-то что? Наслаждаться свои положением царя горы? Нафиг. Мне это не интересно. Не стану врать, что мне на власть наплевать – еще как не наплевать.
Но она не интересна мне сама по себе, только чтобы ходить и свысока поплевывать.
Да, я отчаянно хочу взять к ногтю всю эту шелупонь – но лишь для того, чтобы наконец-то начать что-то делать. Да, я верю твои экономистам, как бы ты над ними не издевался. Да какое верю – я знаю, жопой чувствую, что мы все сидим в вертолете с отказавшим движком, и что еще немного – и мы так о землю хряснемся, что костей не соберем. Я хочу хоть как-то запустить экономику, пока она еще не умерла окончательно, и если для этого мне потребуется к лысому зюмзику ликвидировать Путь Справедливости, я это сделаю. Но для этого мне нужна власть – иначе всякие политработники и просто демагоги, на Пути карьеру сделавшие, меня заживо сожрут. А мне пока еще жить хочется.
Народный Председатель резко выдохнул и некоторое время молча смотрел на ошарашенного начальника канцелярии.
– Запомни, Пашка, мы с тобой сейчас деремся не только и не столько за собственное выживание. Сам знаешь, я на дух высокие материи не переношу, но сейчас все же скажу: от меня сейчас зависит дальнейшее существование страны. И от того, как я сумею взять к ногтю распоясавшуюся чиновную сволочь, зависит, смогу я ее спасти или нет. Понял?
– Понял, – медленно кивнул Бирон. – То есть ты у нас решил в идеалисты заделаться. Слушай, Олежка, а ты знаешь, что идеалисты долго не живут?
– Знаю, – зло усмехнулся Олег. – Только я не идеалист. И в окружающей меня мрази ориентируюсь вполне неплохо, и сам могу той еще сволочью быть. Просто я, в отличие от остальных, вижу цель, к которой стремлюсь, и изредка вспоминаю о тех, за кого вроде бы как несу ответственность. Причем, заметь, я от тебя даже этого не требую. Ты-то авантюрист, тебе все эти идеалы действительно нахрен не сдались. Но тебя сам процесс борьбы привлекает, а за что именно – неважно. И Шварцман – такой же. Так что нам, к обоюдному удовольствию, так и так одну дорожку топтать. Именно потому я отдал приказ доставить его сюда как можно быстрее. Настраивайся, друг ситный, именно тебе с ним придется долго и нудно сотрудничать.
Народный Председатель пружинисто поднялся из кресла.
– Все, сейчас ты свободен. Можешь топать к себе, отсыпаться, лечиться или еще чем заниматься. Но в два часа у меня в Подберезово – как штык.
12 августа 1583 г. Подберезово, объект №8
Дача Народного Председателя в окружении березняка купалась в позднем тепле завершающегося лета.
– В общем, хреновы у меня дела, Павел Семенович, – Олег замолчал и принялся изучать лицо собеседника в надежде понять, каков эффект произвело его заявление.
За окном щебетали птички, густо шумела березовая листва. Солнечная искра играла на бутылке столетнего кьянти, просвечивая его рубиновую толщу тонким лучиком. На веранде царил глубокий покой.
Шварцман молча вертел в пальцах хрустальный бокал с вином. За восемь месяцев ссылки он обрюзг и осунулся одновременно. Старый зубр определенно сдавал от безделья. Олегу стало его жалко. Наверное, тяжко это – внезапно оказаться выключенным из игры, в которую играл почти всю сознательную жизнь. Другой бы на его месте наверняка спился. Ну, у старика все еще впереди. Впрочем, какой он старик – всего лет на пятнадцать старше меня. Сколько ему? Пятьдесят три?
Пятьдесят четыре?
– Вам как, описать ситуацию, в которой оказался Народный Председатель Народной Республики Ростания? – Олег почувствовал, как от застарелой ярости перехватывает горло. – Как горячо его поддерживает Народное правительство? Как легко ему управляется?
Шварцман молча посмотрел на него поверх бокала.
– А давай-ка я тебе это объясню, Олег, – медленно произнес он. – Не возражаешь?
Дела у тебя не идут вообще никак. Ты – пустое место, картинка в телевизоре. Твои указы тихо саботируются, причем так, что виноватых не найдешь, либо из-за некомпетентности исполняются не так, как тебе нужно. Информация, которую тебе скармливают комитеты и министерства, не соответствует действительности. Те немногие порядочные, как тебе казалось, люди, выдвинутые на ключевые посты, либо оказались мерзавцами и даже не думают хоть как-то тебя поддерживать, либо бессильны, как и ты. Страна потихоньку умирает, но все, что ты слышишь от окружающих, это "мы делаем все, что можем", "у нас не хватает ресурсов", "у нас не хватает кадров", "мы ничего не можем поделать"… Министры хамят тебе едва ли не в открытую, а ты понимаешь, что не можешь их сместить, потому что взамен будет просто некого поставить. Нет у тебя компетентных людей им на замену, ты ведь фактически пришел с улицы, и все твои товарищи и знакомые годятся как максимум на директора по АХЧ средней руки института. А ставить кого-то из той же шайки – только шило на мыло менять. Так, Олежка?
Народный Председатель в упор смотрел на него.
– Можешь не отвечать, – хмыкнул Шварцман. – Я все это прекрасно знаю. Когда Сашка… Треморов прогрызал зубами дорогу наверх, мы с ним все время в том же положении оказывались. Но Сашка, в отличие от тебя, прекрасно знал, на что он должен пойти ради власти. Тебе же высокую должность поднесли на блюдечке.
Всех-то усилий от тебя потребовалось – один раз сценку разыграть на сборище стариканов, зная, что Хранители тебя поддержат.
Шварцман отхлебнул кьянти.
– Ты, Олег, не обижайся, но ты никакой не Народный Председатель. Ты кукла, которой вертят как хотят. Знаешь, почему я тебя на выборах Нарпреда в массовку засунул? Потому что ты не лидер. По своему профилю ты хороший номер второй.
Прекрасно умеешь решать задачи, поставленные кем-то другим, находишь нестандартные и остроумные решения, не оставляешь пыльных углов… Но сам ты задачи ставить толком не умеешь. Тебе нужен паровоз, который тянул бы тебя вперед. Если бы все прошло так, как я планировал… если бы не эти клятые Хранители!.. ты бы царствовал, а я бы правил. Периодически ты бы бунтовал за кулисами против меня, я бы усмирял бунт, и мы, оба довольные, и далее управляли бы страной в мире и согласии.
– А потом вы решили меня шлепнуть, – усмехнулся Олег. – Думаете, я забыл? С чего бы вдруг вам своими руками разрушать намечающуюся идиллию?
– Обстоятельства диктовали, – Шварцман пожал плечами. – Я же говорю – Хранители.
Я видел, что ты под их контролем и что мне в этом плане уже ничего не светит.
Всего лишь попытка выжать из ситуации хоть что-то. Со временем ты меня поймешь.
Если доживешь, конечно.
Он снова отхлебнул из бокала.
– Вопрос в том, мой мальчик, чего ты хочешь от меня сейчас. Слабо верится, что ты внезапно прислал за мной самолет, только чтобы поплакаться в жилетку. Для этого у тебя мой тезка есть. Я тебе для чего-то нужен. И?..
– Я предлагаю сделку, – Олег дотянулся до своего бокала и тоже отхлебнул из него, не спуская глаз с бывшего начальника канцелярии. – Мне нужна ваша голова.
Моя проблема в том, что я мало что знаю о людях, играющих первую скрипку в закулисных играх. Тут даже досье канцелярии не поможет – не вносят в них такие детали. А вы прекрасно знаете наши джунгли. Вы знаете людей, вы знаете отношения. Вы представляете, на каких струнах надо играть, за какие ниточки тянуть. Я предлагаю вам встать под мою руку. В обмен вы получаете все, что запросите – в разумных пределах, разумеется. И никаких официальных должностей. Я не предлагаю вам власть – скорее, это позиция неофициального консультанта по вопросам придворных интриг. Но вы получите возможность вести собственную игру, не слишком самостоятельную, но игру. Я же знаю, для вас хуже всего – безделье в глуши. Ну и, сверх того, деньги, спецпаек, машина, санатории и так далее, сами придумаете. Что скажете?
– Видишь ли, Олег, – Шварцман вздохнул, – ты прав. Практически во всем прав.
Главная проблема именно в том, что ты для всех чужой. Поднять нового человека со дна на вершины власти так, чтобы его не возненавидели все вокруг – даже при моем активном содействии в былые времена на это ушло бы лет десять. И то врагов бы он себе нажил кучу. Что уж говорить про тебя… Знаешь, я не уверен, что мне хочется играть за заведомых неудачников.
– И вы ничего не можете предложить? – в упор спросил его Народны Председатель. – Совсем ничего? Вы, мастер интриги, переживший всех врагов? Начальник канцелярии в течение двух десятилетий?
– Бывший начальник канцелярии, – со вздохом поправил его тот. – А ныне – пустое место. Твоими стараниями, Олег, если не забыл. Могу, конечно, предложить.
Например, арестовать каждого энного чиновника за саботаж, десяток показательных процессов, половину фигурантов – к стенке, среди них в первую очередь тех, кто слишком большим влиянием обладает. Обязательно вычистить Общественные дела сверху донизу. На промышленных предприятиях ужесточить дисциплинарные меры, за десятиминутное опоздание – срок, увольнения запретить, отпуска отменить. Все в таком духе. В свое время помогло. Но я ведь тебя знаю, ты на такое не пойдешь.
Так ведь?
– Вы совершенно правы, Павел Семенович, – вежливо откликнулся Олег. – Времена не те. Как вы точно заметили – в свое время помогло. Сейчас куда эффективнее роботизированную линию внедрить, чем рабочих от зари до зари заставлять вкалывать. Да и народ не поймет и резко обидится. Тут уже лагеря придется не под десятиминутников расширять, а разворачивать на полную катушку и половину населения туда загнать. А на это уже сахарцы обидятся. Они в ночных кошмарах видят, как мы на эту дорожку снова встаем, про экспорт народный справедливости снова речь заводим… Мы из-за бугра треть продовольствия ввозим, забыли?
Перекроют нам поставки – сразу голод начнется. Нет, нужны другие пути. И быстро.
Иначе наше народное хозяйство в самом ближайшем будущем обрушится нам на голову…
– Ладно, предположим, – Шварцман пожал плечами. – Ну, а сам-то ты что делать предполагаешь? Наверняка что-то в голове держишь?
– Не знаю, Павел Семенович, – Олег отвел взгляд. – Знаю только, что на нашей территории черноземов – половина от мировых. А зерна производим в пять раз меньше Сахары, в которой основные сельскохозяйственные земли – бывшие леса и лесостепи, чуть ли не голый подзол. Можно долго перечислять, почему у нас постоянные неурожаи и потери зерновых, да только по большому счету причина одна – работать никто не хочет. Как заставить? Либо надсмотрщики и лагеря, либо…
– Ну-ну? – подбодрил его Шварцман.
– Либо материальная стимуляция. Чем лучше работаешь, тем больше получаешь.
– И что? – усмехнулся бывший начальник канцелярии. – Ну, получил у тебя пахарь в два раза больше трудодней, а дальше-то? В сельской лавке все равно пусто. Даже если деньгами выдашь, что он с этими бумажками делать станет? В городе магазины тоже не лучше. И потом, ты слово "инфляция" слышал?
– Слышал, – горько усмехнулся Олег. – Я много чего в последнее время слышал.
Значит, остается третий путь. Личная собственность.
Шварцман с интересом посмотрел на него.
– Частников разводить предлагаешь? – осведомился он. – Принципы народной справедливости попирать? Кулаков на шею трудовому народу снова сажать? Плохо кончишь, парень, помяни мое слово.
– Это уже моя проблема, как я кончу, – Народный Председатель жестко прищурился.
– Но мне нужна ваша помощь. В первую очередь – для того, чтобы всю бумажную сволочь к ногтю взять. Дармоедов развелось по ведомствам да учреждениям – спасу нет, и все от нечего делать в игры играют. У меня, вы сами знаете, опыта нет, чтобы с ними справиться, а набираться его времени уже не осталось. Вы же в этом деле ас. Что скажете?
– Что скажу… – Шварцман снова принялся разглядывать бокал. – Видишь ли, Олег, я уже не мальчик…
– Короче, что вы с этого будете иметь, так? – оборвал его Кислицын. – Павел Семенович, я же сказал – называйте свою цену. Я догадываюсь, что она будет велика – я вас выбросил из номенклатуры, из самых верхних ее слоев, когда вы уже почитали, что добились верховной власти. За это вы меня не любите. В то же время в основном здесь вина Хранителей, не моя. Да и меня вы сами нашли и продвигали.
Так что нелюбовь ваша ко мне не слишком личная и не слишком острая. Значит, мы с вами можем снова работать вместе. И, разумеется, вы получите все, что потребуете. Но за это я потребую от вас лояльности, полной и безоговорочной. Не надейтесь, что я забуду вам ту осеннюю пулю – шрам на плече у меня до сих пор к дождю ноет. Вздумаете играть против меня – сотру в порошок, на сей раз окончательно и бесповоротно, – он перевел дух. – В общем, я карты раскрыл. Ваша очередь.
Шварцман с интересом разглядывал его.
– А ты не изменился, – заметил он с иронией. – Как и раньше, весь нараспашку.
Думаешь, прямота лучше окольных дорожек? Ошибаешься, парень, ох, ошибаешься!
Если хочешь на самом деле чего-то добиться, учись дипломатии. Это мой первый совет.
– Первый?
– И, надеюсь, не последний, – усмехнулся бывший начальник канцелярии. – Я тебе помогу. Помнишь, как-то раз я заметил, что ты очень похож на меня в свое время?
Считай, что у меня ностальгия. Да и засиделся я в… в вынужденном отпуске.
Предложение твое я принимаю, тем более что моя приморская дача мне до смерти надоела. Однако пообещай мне кое-что.
– Э-э-э… да?
– В один прекрасный день ты наверняка узнаешь обо мне что-нибудь, за что тебе захочется… хм, стереть меня в порошок, если твоими словами выражаться. Из самых верных и надежных источников узнаешь, таких, что сомнений у тебя не будет.
Обещай, что прежде, чем принять решение, ты меня выслушаешь и поверишь мне, если будет хоть малейшая возможность.
– Не понимаю. Если мне сообщат, что вы в очередной раз подсылаете убийц…
– Ты вызовешь меня и выслушаешь мои объяснения. И поверишь мне, а не надежным источникам.
Олег задумался.
– В этом есть свой резон, – признал он наконец. – Вас наверняка постараются оклеветать. Хорошо. Обещаю, что никогда не буду действовать против вас сгоряча, не взвесив все обстоятельства и не выслушав вас. Этого достаточно?
– Не совсем. Впрочем, это лучше, чем ничего, – Шварцман отхлебнул из своего бокала. – М-м-м… я уже и забыл, каково кьянти на вкус! Ну, а теперь выкладывай, что именно у тебя на уме. Подумаем, можно ли это выполнить, и если можно, то как.
– Ну что же, Павел Семенович, – невесело улыбнулся ему Олег. – Рад, что мы снова работаем вместе. Если я вам скажу, что в первую очередь мы займемся министерством сельскотоварного производства, не испугаетесь? Наш обожаемый Смитсон Иван Васильевич с самых выборов сидит у меня в печенках. Ну что, не боязно?
Бывший начальник канцелярии задумчиво посмотрел на него.
– Ну ты и наглец, Олег мой Захарович, – наконец откликнулся он. – Я бы на твоем месте не рискнул. Уж очень хорошо он сидит, с налету не сковырнешь. Но ты всегда был нахалом, с самого первого дня. За то мне и полюбился. Ну, – он слегка приподнял бокал, – за начало!
– За начало, – эхом откликнулся Олег, пригубливая вино и нажимая кнопку интеркома. – Франц, позови Бирона, пожалуйста. Пусть войдет, – он отпустил кнопку и в упор уставился на бывшего начальника канцелярии. – Ну, а теперь, Павел Семенович, настало время вам услышать слова, которые никогда и ни при каких обстоятельствах не должны произноситься за пределами моего кабинета. В течение последнего месяца мы с Павлом прорабатываем совершенно секретный план под условным названием "Ночной танцор". И именно здесь нам очень нужна ваша помощь…
– В общем, хреновы у меня дела, Павел Семенович, – Олег замолчал и принялся изучать лицо собеседника в надежде понять, каков эффект произвело его заявление.
За окном щебетали птички, густо шумела березовая листва. Солнечная искра играла на бутылке столетнего кьянти, просвечивая его рубиновую толщу тонким лучиком. На веранде царил глубокий покой.
Шварцман молча вертел в пальцах хрустальный бокал с вином. За восемь месяцев ссылки он обрюзг и осунулся одновременно. Старый зубр определенно сдавал от безделья. Олегу стало его жалко. Наверное, тяжко это – внезапно оказаться выключенным из игры, в которую играл почти всю сознательную жизнь. Другой бы на его месте наверняка спился. Ну, у старика все еще впереди. Впрочем, какой он старик – всего лет на пятнадцать старше меня. Сколько ему? Пятьдесят три?
Пятьдесят четыре?
– Вам как, описать ситуацию, в которой оказался Народный Председатель Народной Республики Ростания? – Олег почувствовал, как от застарелой ярости перехватывает горло. – Как горячо его поддерживает Народное правительство? Как легко ему управляется?
Шварцман молча посмотрел на него поверх бокала.
– А давай-ка я тебе это объясню, Олег, – медленно произнес он. – Не возражаешь?
Дела у тебя не идут вообще никак. Ты – пустое место, картинка в телевизоре. Твои указы тихо саботируются, причем так, что виноватых не найдешь, либо из-за некомпетентности исполняются не так, как тебе нужно. Информация, которую тебе скармливают комитеты и министерства, не соответствует действительности. Те немногие порядочные, как тебе казалось, люди, выдвинутые на ключевые посты, либо оказались мерзавцами и даже не думают хоть как-то тебя поддерживать, либо бессильны, как и ты. Страна потихоньку умирает, но все, что ты слышишь от окружающих, это "мы делаем все, что можем", "у нас не хватает ресурсов", "у нас не хватает кадров", "мы ничего не можем поделать"… Министры хамят тебе едва ли не в открытую, а ты понимаешь, что не можешь их сместить, потому что взамен будет просто некого поставить. Нет у тебя компетентных людей им на замену, ты ведь фактически пришел с улицы, и все твои товарищи и знакомые годятся как максимум на директора по АХЧ средней руки института. А ставить кого-то из той же шайки – только шило на мыло менять. Так, Олежка?
Народный Председатель в упор смотрел на него.
– Можешь не отвечать, – хмыкнул Шварцман. – Я все это прекрасно знаю. Когда Сашка… Треморов прогрызал зубами дорогу наверх, мы с ним все время в том же положении оказывались. Но Сашка, в отличие от тебя, прекрасно знал, на что он должен пойти ради власти. Тебе же высокую должность поднесли на блюдечке.
Всех-то усилий от тебя потребовалось – один раз сценку разыграть на сборище стариканов, зная, что Хранители тебя поддержат.
Шварцман отхлебнул кьянти.
– Ты, Олег, не обижайся, но ты никакой не Народный Председатель. Ты кукла, которой вертят как хотят. Знаешь, почему я тебя на выборах Нарпреда в массовку засунул? Потому что ты не лидер. По своему профилю ты хороший номер второй.
Прекрасно умеешь решать задачи, поставленные кем-то другим, находишь нестандартные и остроумные решения, не оставляешь пыльных углов… Но сам ты задачи ставить толком не умеешь. Тебе нужен паровоз, который тянул бы тебя вперед. Если бы все прошло так, как я планировал… если бы не эти клятые Хранители!.. ты бы царствовал, а я бы правил. Периодически ты бы бунтовал за кулисами против меня, я бы усмирял бунт, и мы, оба довольные, и далее управляли бы страной в мире и согласии.
– А потом вы решили меня шлепнуть, – усмехнулся Олег. – Думаете, я забыл? С чего бы вдруг вам своими руками разрушать намечающуюся идиллию?
– Обстоятельства диктовали, – Шварцман пожал плечами. – Я же говорю – Хранители.
Я видел, что ты под их контролем и что мне в этом плане уже ничего не светит.
Всего лишь попытка выжать из ситуации хоть что-то. Со временем ты меня поймешь.
Если доживешь, конечно.
Он снова отхлебнул из бокала.
– Вопрос в том, мой мальчик, чего ты хочешь от меня сейчас. Слабо верится, что ты внезапно прислал за мной самолет, только чтобы поплакаться в жилетку. Для этого у тебя мой тезка есть. Я тебе для чего-то нужен. И?..
– Я предлагаю сделку, – Олег дотянулся до своего бокала и тоже отхлебнул из него, не спуская глаз с бывшего начальника канцелярии. – Мне нужна ваша голова.
Моя проблема в том, что я мало что знаю о людях, играющих первую скрипку в закулисных играх. Тут даже досье канцелярии не поможет – не вносят в них такие детали. А вы прекрасно знаете наши джунгли. Вы знаете людей, вы знаете отношения. Вы представляете, на каких струнах надо играть, за какие ниточки тянуть. Я предлагаю вам встать под мою руку. В обмен вы получаете все, что запросите – в разумных пределах, разумеется. И никаких официальных должностей. Я не предлагаю вам власть – скорее, это позиция неофициального консультанта по вопросам придворных интриг. Но вы получите возможность вести собственную игру, не слишком самостоятельную, но игру. Я же знаю, для вас хуже всего – безделье в глуши. Ну и, сверх того, деньги, спецпаек, машина, санатории и так далее, сами придумаете. Что скажете?
– Видишь ли, Олег, – Шварцман вздохнул, – ты прав. Практически во всем прав.
Главная проблема именно в том, что ты для всех чужой. Поднять нового человека со дна на вершины власти так, чтобы его не возненавидели все вокруг – даже при моем активном содействии в былые времена на это ушло бы лет десять. И то врагов бы он себе нажил кучу. Что уж говорить про тебя… Знаешь, я не уверен, что мне хочется играть за заведомых неудачников.
– И вы ничего не можете предложить? – в упор спросил его Народны Председатель. – Совсем ничего? Вы, мастер интриги, переживший всех врагов? Начальник канцелярии в течение двух десятилетий?
– Бывший начальник канцелярии, – со вздохом поправил его тот. – А ныне – пустое место. Твоими стараниями, Олег, если не забыл. Могу, конечно, предложить.
Например, арестовать каждого энного чиновника за саботаж, десяток показательных процессов, половину фигурантов – к стенке, среди них в первую очередь тех, кто слишком большим влиянием обладает. Обязательно вычистить Общественные дела сверху донизу. На промышленных предприятиях ужесточить дисциплинарные меры, за десятиминутное опоздание – срок, увольнения запретить, отпуска отменить. Все в таком духе. В свое время помогло. Но я ведь тебя знаю, ты на такое не пойдешь.
Так ведь?
– Вы совершенно правы, Павел Семенович, – вежливо откликнулся Олег. – Времена не те. Как вы точно заметили – в свое время помогло. Сейчас куда эффективнее роботизированную линию внедрить, чем рабочих от зари до зари заставлять вкалывать. Да и народ не поймет и резко обидится. Тут уже лагеря придется не под десятиминутников расширять, а разворачивать на полную катушку и половину населения туда загнать. А на это уже сахарцы обидятся. Они в ночных кошмарах видят, как мы на эту дорожку снова встаем, про экспорт народный справедливости снова речь заводим… Мы из-за бугра треть продовольствия ввозим, забыли?
Перекроют нам поставки – сразу голод начнется. Нет, нужны другие пути. И быстро.
Иначе наше народное хозяйство в самом ближайшем будущем обрушится нам на голову…
– Ладно, предположим, – Шварцман пожал плечами. – Ну, а сам-то ты что делать предполагаешь? Наверняка что-то в голове держишь?
– Не знаю, Павел Семенович, – Олег отвел взгляд. – Знаю только, что на нашей территории черноземов – половина от мировых. А зерна производим в пять раз меньше Сахары, в которой основные сельскохозяйственные земли – бывшие леса и лесостепи, чуть ли не голый подзол. Можно долго перечислять, почему у нас постоянные неурожаи и потери зерновых, да только по большому счету причина одна – работать никто не хочет. Как заставить? Либо надсмотрщики и лагеря, либо…
– Ну-ну? – подбодрил его Шварцман.
– Либо материальная стимуляция. Чем лучше работаешь, тем больше получаешь.
– И что? – усмехнулся бывший начальник канцелярии. – Ну, получил у тебя пахарь в два раза больше трудодней, а дальше-то? В сельской лавке все равно пусто. Даже если деньгами выдашь, что он с этими бумажками делать станет? В городе магазины тоже не лучше. И потом, ты слово "инфляция" слышал?
– Слышал, – горько усмехнулся Олег. – Я много чего в последнее время слышал.
Значит, остается третий путь. Личная собственность.
Шварцман с интересом посмотрел на него.
– Частников разводить предлагаешь? – осведомился он. – Принципы народной справедливости попирать? Кулаков на шею трудовому народу снова сажать? Плохо кончишь, парень, помяни мое слово.
– Это уже моя проблема, как я кончу, – Народный Председатель жестко прищурился.
– Но мне нужна ваша помощь. В первую очередь – для того, чтобы всю бумажную сволочь к ногтю взять. Дармоедов развелось по ведомствам да учреждениям – спасу нет, и все от нечего делать в игры играют. У меня, вы сами знаете, опыта нет, чтобы с ними справиться, а набираться его времени уже не осталось. Вы же в этом деле ас. Что скажете?
– Что скажу… – Шварцман снова принялся разглядывать бокал. – Видишь ли, Олег, я уже не мальчик…
– Короче, что вы с этого будете иметь, так? – оборвал его Кислицын. – Павел Семенович, я же сказал – называйте свою цену. Я догадываюсь, что она будет велика – я вас выбросил из номенклатуры, из самых верхних ее слоев, когда вы уже почитали, что добились верховной власти. За это вы меня не любите. В то же время в основном здесь вина Хранителей, не моя. Да и меня вы сами нашли и продвигали.
Так что нелюбовь ваша ко мне не слишком личная и не слишком острая. Значит, мы с вами можем снова работать вместе. И, разумеется, вы получите все, что потребуете. Но за это я потребую от вас лояльности, полной и безоговорочной. Не надейтесь, что я забуду вам ту осеннюю пулю – шрам на плече у меня до сих пор к дождю ноет. Вздумаете играть против меня – сотру в порошок, на сей раз окончательно и бесповоротно, – он перевел дух. – В общем, я карты раскрыл. Ваша очередь.
Шварцман с интересом разглядывал его.
– А ты не изменился, – заметил он с иронией. – Как и раньше, весь нараспашку.
Думаешь, прямота лучше окольных дорожек? Ошибаешься, парень, ох, ошибаешься!
Если хочешь на самом деле чего-то добиться, учись дипломатии. Это мой первый совет.
– Первый?
– И, надеюсь, не последний, – усмехнулся бывший начальник канцелярии. – Я тебе помогу. Помнишь, как-то раз я заметил, что ты очень похож на меня в свое время?
Считай, что у меня ностальгия. Да и засиделся я в… в вынужденном отпуске.
Предложение твое я принимаю, тем более что моя приморская дача мне до смерти надоела. Однако пообещай мне кое-что.
– Э-э-э… да?
– В один прекрасный день ты наверняка узнаешь обо мне что-нибудь, за что тебе захочется… хм, стереть меня в порошок, если твоими словами выражаться. Из самых верных и надежных источников узнаешь, таких, что сомнений у тебя не будет.
Обещай, что прежде, чем принять решение, ты меня выслушаешь и поверишь мне, если будет хоть малейшая возможность.
– Не понимаю. Если мне сообщат, что вы в очередной раз подсылаете убийц…
– Ты вызовешь меня и выслушаешь мои объяснения. И поверишь мне, а не надежным источникам.
Олег задумался.
– В этом есть свой резон, – признал он наконец. – Вас наверняка постараются оклеветать. Хорошо. Обещаю, что никогда не буду действовать против вас сгоряча, не взвесив все обстоятельства и не выслушав вас. Этого достаточно?
– Не совсем. Впрочем, это лучше, чем ничего, – Шварцман отхлебнул из своего бокала. – М-м-м… я уже и забыл, каково кьянти на вкус! Ну, а теперь выкладывай, что именно у тебя на уме. Подумаем, можно ли это выполнить, и если можно, то как.
– Ну что же, Павел Семенович, – невесело улыбнулся ему Олег. – Рад, что мы снова работаем вместе. Если я вам скажу, что в первую очередь мы займемся министерством сельскотоварного производства, не испугаетесь? Наш обожаемый Смитсон Иван Васильевич с самых выборов сидит у меня в печенках. Ну что, не боязно?
Бывший начальник канцелярии задумчиво посмотрел на него.
– Ну ты и наглец, Олег мой Захарович, – наконец откликнулся он. – Я бы на твоем месте не рискнул. Уж очень хорошо он сидит, с налету не сковырнешь. Но ты всегда был нахалом, с самого первого дня. За то мне и полюбился. Ну, – он слегка приподнял бокал, – за начало!
– За начало, – эхом откликнулся Олег, пригубливая вино и нажимая кнопку интеркома. – Франц, позови Бирона, пожалуйста. Пусть войдет, – он отпустил кнопку и в упор уставился на бывшего начальника канцелярии. – Ну, а теперь, Павел Семенович, настало время вам услышать слова, которые никогда и ни при каких обстоятельствах не должны произноситься за пределами моего кабинета. В течение последнего месяца мы с Павлом прорабатываем совершенно секретный план под условным названием "Ночной танцор". И именно здесь нам очень нужна ваша помощь…
22 августа 1583 г. Москва
Стук в дверь разбудил Олега спозаранку – небо еще только чуть начало светлеть.
От оконных рам ощутимо несло свежестью. Олег поежился под теплым одеялом.
Устроившийся в ногах хозяйский кот, накануне просочившийся в комнату, потянулся и сладко зевнул.
– Кто там? – глухо спросил Олег. – Что случилось?
– Прислали за вами, вашбродь, – донесся из-за двери сиплый голос Степана. – Извозчик ждут-с.
– Куда ждут? – не понял Олег. – Ночь же еще!
– Утро уже, вашбродь, – сообщил Степан. – Светает вовсю. Так что передать? Что не едете никуда?
– Ох… – простонал Олег. – Еду, еду…
Он отбросил одеяло – кот соскочил с кровати и недовольно уставился на беспокойного человека зелеными глазами – и встал босыми ногами на холодный деревянный пол. Зябко поежился – воздух в комнате обволакивал холодным влажным воздухом. По старой привычке Олег спал голым, и сейчас пожалел об этом. Быстро одевшись, он намылил подбородок и наспех побрился купленной накануне опасной бритвой.
Во дворе Степан колол дрова, ловко тюкая колуном.
– Покушать не желаете, вашбродь? – осведомился он. – А то баба сейчас быстренько соорудит что-нибудь…
– Нет, спасибо, – Олег покачал головой. – Рано еще. Желудок не проснулся.
Перехвачу потом где-нибудь.
Степан озадаченно посмотрел на него.
– Перехватите?.. – он встряхнул головой. – То-ись кушать не будете? Ладно, скажу бабе, чтобы к вашему приходу пирогов напекла. Она у меня пироги пекёт вку-усные!
– Он причмокнул. – Вас когда взад ожидать, вашбродь?
– Не знаю, Степан. Там видно будет. Ну, бывай.
Олег с трудом распахнул просевшую калитку и вышел на улицу к ожидающему извозчику. Вчерашний знакомый, Крупецкий, сидел, нахохлившись.
– Ласкави рана, – хмуро поприветствовал он подопечного. – Как пан вчера провел день?
– Хорошо провел, – Олег плюхнулся рядом с ним на потертое кожаное сиденье.
Извозчик причмокнул и хлестнул лошадей вожжами. Пролетка сдвинулась с места и затарахтела по пыльной дороге. – Улицы, правда, грязноваты, и пьяных много валяется. Скажите, а что пьяных в вытрезвитель не забирают – это по жизни так, или же просто руки не доходят?
От оконных рам ощутимо несло свежестью. Олег поежился под теплым одеялом.
Устроившийся в ногах хозяйский кот, накануне просочившийся в комнату, потянулся и сладко зевнул.
– Кто там? – глухо спросил Олег. – Что случилось?
– Прислали за вами, вашбродь, – донесся из-за двери сиплый голос Степана. – Извозчик ждут-с.
– Куда ждут? – не понял Олег. – Ночь же еще!
– Утро уже, вашбродь, – сообщил Степан. – Светает вовсю. Так что передать? Что не едете никуда?
– Ох… – простонал Олег. – Еду, еду…
Он отбросил одеяло – кот соскочил с кровати и недовольно уставился на беспокойного человека зелеными глазами – и встал босыми ногами на холодный деревянный пол. Зябко поежился – воздух в комнате обволакивал холодным влажным воздухом. По старой привычке Олег спал голым, и сейчас пожалел об этом. Быстро одевшись, он намылил подбородок и наспех побрился купленной накануне опасной бритвой.
Во дворе Степан колол дрова, ловко тюкая колуном.
– Покушать не желаете, вашбродь? – осведомился он. – А то баба сейчас быстренько соорудит что-нибудь…
– Нет, спасибо, – Олег покачал головой. – Рано еще. Желудок не проснулся.
Перехвачу потом где-нибудь.
Степан озадаченно посмотрел на него.
– Перехватите?.. – он встряхнул головой. – То-ись кушать не будете? Ладно, скажу бабе, чтобы к вашему приходу пирогов напекла. Она у меня пироги пекёт вку-усные!
– Он причмокнул. – Вас когда взад ожидать, вашбродь?
– Не знаю, Степан. Там видно будет. Ну, бывай.
Олег с трудом распахнул просевшую калитку и вышел на улицу к ожидающему извозчику. Вчерашний знакомый, Крупецкий, сидел, нахохлившись.
– Ласкави рана, – хмуро поприветствовал он подопечного. – Как пан вчера провел день?
– Хорошо провел, – Олег плюхнулся рядом с ним на потертое кожаное сиденье.
Извозчик причмокнул и хлестнул лошадей вожжами. Пролетка сдвинулась с места и затарахтела по пыльной дороге. – Улицы, правда, грязноваты, и пьяных много валяется. Скажите, а что пьяных в вытрезвитель не забирают – это по жизни так, или же просто руки не доходят?