Страница:
После того, как физическое выживание перестало быть основным вопросом на повестке дня, а автоматизированные производства взяли на себя всю рутинную работу, очень многие погрузились в апатию. Существование в замкнутых металлокерамических коробках, пусть даже очень больших, комфортабельных и раздвигаемых голосимуляторами до огромных размеров, без надежды вернуться домой очень быстро довело общины до массовой депрессии. Какое-то время ситуацию спасала замена биологических тел на чоки – получающие совершенно новые возможности люди радостно бросались осваивать ранее недоступные уголки своих звездных систем. Однако эти приступы энтузиазма длились недолго – месяцы, максимум годы. Потом депрессия возвращалась вновь. Самоубийства стали обычным явлением, особенно с учетом того, что чоки-тело позволяло совершить его просто и безболезненно, одним кратким усилием воли отключив предохранители и отдав команду на стирание психоматрицы.
Повальное увлечение разнообразными играми в реанимированной виртуальности стало логическим завершением процесса смены тел. Новые тела не только позволяли встраивать в себя любые, самые невероятные комбинации традиционных или свежепридуманных органов. Они еще и позволяли в полной мере насладиться новыми возможностями за счет адаптации психоматриц к использованию этих органов.
Фактически разработанные процессы модификации позволяли включить в свой организм любое более-менее интеллектуальное устройство и в дальнейшем чувствовать его своей неотъемлемой частью (что позднее позволило прийти к абсолютному симбиозу людей и их искинов-компаньонов). И эти же возможности впервые позволили человеку полностью окунуться в виртуальность, почувствовав себя полноценной частью иллюзорного, но такого реального мира. Если ранее для достижения хоть сколь-нибудь похожего эффекта приходилось применять чрезвычайно неудобную аппаратуру, вживлять в нервную систему электроды, постоянно борясь с их отторжением организмом, и тщательно сопрягать сигналинг электроники и живой ткани, то теперь эффект присутствия достигался легко и просто – за счет встроенных в чоки-тела интерфейсов. Кто-то использовал эти интерфейсы для улучшения органов чувств, чтобы лучше познать реальный мир, а кто-то просто подключался к транслируемому синтезатором потоку искусственных ощущений.
К моменту прибытия в Солнечную систему первого транспорта с исследователями на борту практически все население станций в той или иной степени увлекалось играми в виртуальности. В равной степени пользовались успехом и однопользовательские режимы, и групповые игры. Тенденция бегства от действительности достигла опасного размаха – все больше и больше людей навсегда уходили в виртуальность, благо чоки-тела, служащие носителями разума, в минимальном режиме функционирования не нуждались ни в каком уходе: им было вполне достаточно энергии, черпаемой из окружающей среды аккумуляторами Бойского. Проводя годы в состоянии виртуальной дремы, люди тренировали свои навыки в самых разных типах игр – от боевок, требовавших отточенности чувств и рефлексов, до симуляторов, позволявших строить политические и финансовые империи в декорациях практически любой исторической эпохи. И если человек хотел добиться высокого статуса не только в иллюзорном мире, но и среди реальных товарищей, по результатам каждой партии для него генерировался рейтинг. Чем выше оказывался совокупный рейтинг, тем выше становился статус игрока.
С течением времени личные рейтинги в отдельных играх слились в один большой Рейтинг. Для многих величина их Рейтинга превратилась в единственный свет в окошке. Сохранившиеся в неизменности со времен биологических тел инстинкты настойчиво подталкивали людей к построению социальной иерархии, и Рейтинг оказался идеальным инструментом ее создания. Постепенно сложились и типичные роли личностей в игровых мирах – собственно Игроков, генерирующих сцену Конструкторов, Арбитров, занимавшихся беспристрастным разбором споров, и Корректоров, в чьи задачи входило исправление хода партии без ее прерывания в случае мошенничества Игроков или технических сбоев.
Спустя многие тысячелетия историки Демиургов, занимавшиеся этим периодом развития человеческой расы, практически единогласно сошлись на том, что именно Игра и Рейтинг стали теми подпорками, которые не позволили выжившим общинам коллапсировать под тяжестью бессмысленности существования. Парадоксально, но именно виртуальная Игра, которую за несколько столетий до того, после Третьего скачка, клеймили как угрозу существования человеческой расы, спасла в конечном итоге человеческую цивилизацию…
8 октября 1905 г. Санкт-Петербург
Повальное увлечение разнообразными играми в реанимированной виртуальности стало логическим завершением процесса смены тел. Новые тела не только позволяли встраивать в себя любые, самые невероятные комбинации традиционных или свежепридуманных органов. Они еще и позволяли в полной мере насладиться новыми возможностями за счет адаптации психоматриц к использованию этих органов.
Фактически разработанные процессы модификации позволяли включить в свой организм любое более-менее интеллектуальное устройство и в дальнейшем чувствовать его своей неотъемлемой частью (что позднее позволило прийти к абсолютному симбиозу людей и их искинов-компаньонов). И эти же возможности впервые позволили человеку полностью окунуться в виртуальность, почувствовав себя полноценной частью иллюзорного, но такого реального мира. Если ранее для достижения хоть сколь-нибудь похожего эффекта приходилось применять чрезвычайно неудобную аппаратуру, вживлять в нервную систему электроды, постоянно борясь с их отторжением организмом, и тщательно сопрягать сигналинг электроники и живой ткани, то теперь эффект присутствия достигался легко и просто – за счет встроенных в чоки-тела интерфейсов. Кто-то использовал эти интерфейсы для улучшения органов чувств, чтобы лучше познать реальный мир, а кто-то просто подключался к транслируемому синтезатором потоку искусственных ощущений.
К моменту прибытия в Солнечную систему первого транспорта с исследователями на борту практически все население станций в той или иной степени увлекалось играми в виртуальности. В равной степени пользовались успехом и однопользовательские режимы, и групповые игры. Тенденция бегства от действительности достигла опасного размаха – все больше и больше людей навсегда уходили в виртуальность, благо чоки-тела, служащие носителями разума, в минимальном режиме функционирования не нуждались ни в каком уходе: им было вполне достаточно энергии, черпаемой из окружающей среды аккумуляторами Бойского. Проводя годы в состоянии виртуальной дремы, люди тренировали свои навыки в самых разных типах игр – от боевок, требовавших отточенности чувств и рефлексов, до симуляторов, позволявших строить политические и финансовые империи в декорациях практически любой исторической эпохи. И если человек хотел добиться высокого статуса не только в иллюзорном мире, но и среди реальных товарищей, по результатам каждой партии для него генерировался рейтинг. Чем выше оказывался совокупный рейтинг, тем выше становился статус игрока.
С течением времени личные рейтинги в отдельных играх слились в один большой Рейтинг. Для многих величина их Рейтинга превратилась в единственный свет в окошке. Сохранившиеся в неизменности со времен биологических тел инстинкты настойчиво подталкивали людей к построению социальной иерархии, и Рейтинг оказался идеальным инструментом ее создания. Постепенно сложились и типичные роли личностей в игровых мирах – собственно Игроков, генерирующих сцену Конструкторов, Арбитров, занимавшихся беспристрастным разбором споров, и Корректоров, в чьи задачи входило исправление хода партии без ее прерывания в случае мошенничества Игроков или технических сбоев.
Спустя многие тысячелетия историки Демиургов, занимавшиеся этим периодом развития человеческой расы, практически единогласно сошлись на том, что именно Игра и Рейтинг стали теми подпорками, которые не позволили выжившим общинам коллапсировать под тяжестью бессмысленности существования. Парадоксально, но именно виртуальная Игра, которую за несколько столетий до того, после Третьего скачка, клеймили как угрозу существования человеческой расы, спасла в конечном итоге человеческую цивилизацию…
8 октября 1905 г. Санкт-Петербург
Разбудил его стук в дверь. Олег едва ли не подпрыгнул на кровати, обнаружив, что все еще сжимает в руке лист бумаги, покрытый ровными рядами мелкого текста.
Ночью, прочитав и перечитав текст Джао, он прилег на кровать, чтобы поразмыслить над ним, и неожиданно провалился в глубокий сон, на сей раз безо всяких сновидений.
Стук повторился.
– Семь часов! – донесся голос коридорного. – Семь часов, милостивый государь!
Пора вставать!
– Встаю, встаю… – хриплым голосом откликнулся Олег. Он отложил лист в сторону и сел прямо, протирая слипающиеся глаза. Оторванные ночью от сна полтора часа рисковали обернуться необоримой дневной сонливостью. Интересно, подают в этом заведении ужасный на вкус местный напиток, называемый "кофе"? Кем-то из коллег утверждалось, что он обладает бодрящим действием. По первому опыту Олег такого не заметил, но не станут же зря болтать…
За водой для мыльной пены пришлось топать в уборную на этаже. В очередной раз проклиная местную промышленность, не додумавшейся до такой простой и удобной электрической (на худой конец – механической) бритвы, Олег ободрал себе щеки и подбородок опасной бритвой, больше смахивающей на кухонный инструмент или орудие убийцы. Припрятав листки с текстом в саквояж, он спустился в общую ресторанную залу гостиницы, где уже сидел Крупецкий, задумчиво пережевывая яичницу с сосисками и перелистывая свежую утреннюю газету. Обратив на своего подопечного меланхоличный взгляд, филер молча кивнул и вернулся к своему занятию.
Завтрак прошел в безмолвии. Поручик явно увлекся газетой, а Олег обдумывал прочитанное ночью. Он не понимал, что такое "вихревые поля" и прочая научная белиберда, но суть случившегося, как ему казалось, ухватил. Ему было жутко интересно, как чувствует себя человек, лишенный вещественного тела. Он решил было задать этот вопрос Джао или Робину, кто подвернется первым, при следующей встрече, но потом одумался. Демиург хотя и обмолвился, что в белковом теле жил двадцать пять лет, но как давно это закончилось? Спрашивать его о нынешних ощущениях все равно, что разговаривать с рыбой о воде. Координатор же вообще никогда не являлся человеком, так что интересоваться у него изначально бессмысленно.
Интересно, вдруг пришло ему в голову, а как они размножаются, эти Демиурги? Если они существуют в электрическом виде, но изначально родятся в белковом теле, то следует предположить, что тела создаются каким-то искусственным образом. Каким?
Мифическое – то есть в реальности Олега мифическое – клонирование, о котором уже несколько лет говорят биологи? Или как-то иначе?
– Пан закончил кушать? – осведомился у него Крупецкий, решительно сворачивая газету и бросая ее на стол. – Тогда едем.
Хотя в извозчичьем ландолете мысли Олега все так же витали в облаках, что-то беспокоило его. Краешком сознания он понимал, что они едут по какому-то широкому проспекту, несмотря на ранний час, запруженному пешеходами, извозчиками, ломовиками и прочим обычным народом. Вот они свернули направо, и минуту спустя за ними повернула еще одна пролетка.
Олег встрепенулся. Он вспомнил то чувство, которое возникло у него при первой встрече с Чумашкиным. Слежка, разумеется. Он ткнул Крупецкого локтем, и мотнул назад головой:
– Господин Герасимов нам не доверяет? Или это охрана?
– Все-то вы видите, все замечаете, – от досады Крупецкий аж перекосился. – Охрана. По моей просьбе, если вам интересно.
– Интересно, – сухо кивнул Олег. – Вообще-то мне казалось, пан Крупецкий, что вы всего лишь меня сопровождаете. Что за самодеятельность без моего ведома?
– Я не сопровождаю вас, – буркнул филер, – а обеспечиваю вашу безопасность.
Всеми необходимыми, на мой взгляд, средствами. На этот счет у меня явные и недвусмысленные указания начальства. Я не говорю вам, куда ехать, даже если я считаю ваши намерения глупостью. Но как охранять вас, позвольте мне решать самому.
Олег сжал губы в тонкую линию, но ничего не ответил. На самом деле он не сердился на спутника за самодеятельность. Охраняют, и ладно. Может, и в самом деле пригодятся. Однако как-то сомнительно, что в случае чего люди с извозчика, следующего в сотне метров позади, успеют прийти им на помощь. Ну да черт с ними, пусть себе забавляются как умеют.
Особняк Витте располагался в самом начале Каменноостровского проспекта.
Отделенный от проезжей части узеньким, шагов в десять, парком, засаженным высокими деревьями, трехэтажный особняк с фасадом в десяток окон длиной на фоне окружающих деревянных домов выглядел вполне внушительно. Однако Олег ощутил разочарование – от резиденции Председателя кабинета министров он ожидал много большего.
На противоположной стороне проспекта стояла пролетка. Извозчик в зипуне и метущий неподалеку тротуар дворник усиленно притворялись, что совсем не шпионят то ли за особняком, то ли за Олегом. Но что они шпионили – сомнений не было: исходящие от них незримые флюиды так же явно выдавали в них наблюдателей, как и в тех двоих, что ехали позади. Олег почувствовал мимолетную досаду.
Основательность Герасимова начинала его раздражать.
Большие ворота стояли открытыми, и в них как раз втягивался мини-обоз, состоящий из телег ломовиков с наваленными на них мешками и бочонками. По всей видимости, телеги намеревались обогнуть дом сзади, чтобы подъехать к черному входу. Олег со спутником спрыгнули на тротуар. Пролетка охранцев проехала мимо них и остановилась у тротуара метрах в ста далее. Когда она проезжали мимо, Олег не удержался и подмигнул одному из седоков, однако тот сделал вид, что не заметил, и отвернулся.
Короткую дорожку от калитки до больших массивных дверей сверху закрывала плоская крыша. У входа уже стоял, ожидая их, высокий представительный старик в изукрашенном мундире.
– Это кто, Витте? – тихо спросил Олег филера. Тот фыркнул.
– Станет вам граф сам гостей встречать! Это мажордом, – пояснил он. – Главный над слугами. Любезный, – громко обратился он к старику, – у нас назначена встреча с графом на десять утра.
– Господин Кислицын, надо полагать? – величественно осведомился старик. – Я вас ждал. Пройдемте.
– Кислицын – это он, – пояснил филер, кивая на Олега. – Я его секретарь.
Едва удержавшись от удивленного хмыканья, Олег последовал за мажордомом. Тот неторопливо провел их через большой зал, начинающийся сразу за входными дверьми, в маленькую приемную. Здесь мажордом развернулся и пояснил:
– Его светлость просили сообщить, что неотложные дела заставили его перенести встречу на половину одиннадцатого. Сегодня рано утром они уехали по неотложному делу. Они передают свои самые искренние извинения и просят подождать здесь.
Олег выматерился про себя. Большие круглые часы на стене показывали без двадцати десять. Почти час ожидания? С ума сойти…
Крупецкий, очевидно, испытал похожие чувства.
– Будет ли нам позволено прогуляться по парку на свежем воздухе? – холодно спросил он. – Или мы обязаны ждать здесь?
– Его светлость не давали на этот счет никаких указаний, – задумчиво ответил мажордом. – Я полагаю, они не стали бы возражать. В парк позади дома идет аллея, там имеется живописная беседка. Однако, милостивые государи, я бы попросил вам явиться сюда по крайней мере за пятнадцать минут до назначенного срока.
– Уж явимся, – буркнул Олег, и мажордом, важно поклонившись, вышел.
Пытаясь подавить раздражение, Олег решил еще раз подумать, что он может сказать графу. Отечество в опасности? Нужно срочно что-то делать? Ну да, если он хочет сходу вылететь отсюда, заодно напрочь испортив репутацию Зубатова, то можно начать и так. Он вдруг сообразил, что Зубатов, должно быть, весьма ему доверяет, раз даже не попытался удержать от поездки. Или же полностью находится под его, Олега, влиянием. В любом варианте это налагает на него определенную ответственность. Охо-хонюшки… На виске забился маленький, но чувствительный пульс.
– Давайте, действительно, Болеслав Пшемыслович, прогуляемся, – сердито сказал он. Времени еще куча… – Он достал из жилетного кармана фальшиво-золотые часы, щелкнул крышкой и вгляделся в циферблат. Они отставали от висящих на стене на четыре минуты, но это казалось неважным. – Пойдемте. Заодно и местность посмотрим. Когда еще в Петербург выберемся, а?
Аллея действительно уходила в глубину небольшого, но густого и еще не до конца облетевшего парка. Вначале она шла вдоль бокового, очевидно хозяйственного, пристроя, где разгружались давешние телеги. Взгляд Олега зацепился за рябого малого лет двадцати с небольшим, который шустро таскал в подвал мешки с мукой.
Его движения, несмотря на вес мешков, никак не меньший ста фунтов, казались плавными и грациозными, словно у танцора. За две минуты, которые Олег с филером неспешно шествовали мимо, он успел утащить не менее трех мешков, обогнав прочих грузчиков. Что-то в этом малом резало Олегу глаз, но совсем не так, как наружное наблюдение. Что-то привлекало его, не давая покоя. И уже когда они миновали стоящие телеги и завернули за пологий поворот, он внезапно встал как вкопанный, потом резко дернул спутника за рукав, спрыгнув с дорожки и укрываясь за деревьями.
– Что вы… – недоуменно начал было филер, но осекся, когда Олег вскинул вверх руку с выставленным указательным пальцем.
– Ти-хо! – раздельно проговорил Олег. – Справочник, который давеча от Герасимова прислали, у вас с собой?
– Да, – озадаченно покрутил головой филер. – Я намеревался посмотреть его, пока вы с графом…
– Дайте его сюда. Да быстрее же!
Выхватив из рук филера книжицу, Олег быстро перелистал ее.
– Вот, – он ткнул пальцем в фотографию, – то-то это парень мне показался знакомым.
"Парецкий Иван Кузьмич", – гласила подпись под фотографией. – "Год рождения - 1880…"
Крупецкий вгляделся в фотографию.
– Какой-то новый, – проворчал он. – Не видел раньше. И что?
– Телеги, мешки, – нетерпеливо сказал Олег. – Только что прошли. Ну?
Филер задумался, потом его глаза сузились.
– Курва… – пробормотал он. – Действительно, он там. Ну и память у вас на лица, Олег Захарович! И что дальше? Если будем брать, ваша аудиенция сорвется.
– К черту аудиенцию! – зло огрызнулся Олег. – Что в мешках?
– Мука, видимо…
– Да хрена с два там мука! – почти в голос рявкнул Олег. – Они вымазаны мукой снаружи, а что внутри? Почему он их таскает, как хрустальные вазы? Так взрывчатку таскают, а не муку! У вас еще ни у кого дом не подрывали? Ну так похоже, что наш любезный граф станет первым. У вас оружие с собой?
– Браунинг, – коротко ответил филер. Его взгляд стал отсутствующим. – Надо подумать…
– Некогда думать, – отрезал Олег. – Сейчас медленно и неторопливо идем вдоль дома назад, не вызывая подозрений. Входим в дом, ставим на уши слуг, перехватываем его в этом погребе…
– А если он не один? – осведомился Крупецкий. – Пан осознает, что террористы могут подорвать адскую машину, даже если сами рискуют погибнуть?
– Неважно, – отмахнулся Олег. – В любом случае нам нужно в дом, предупредить людей. Только бы панику не подняли… За мной!
Он вышел обратно на дорожку, пару раз глубоко вздохнул, чтобы восстановить тяжелое от волнения дыхание, и неторопливым прогулочным шагом двинулся назад, не обращая внимания на то, движется ли за ним филер. Через несколько шагов он вновь оказался ввиду обоза. Телеги стояли уже почти пустыми, так что обоз вот-вот был готов тронуться с места. Тщательно избегая смотреть в ту сторону, Олег одну за другой переставлял негнущиеся ноги. Сердце бухало. Как там говорил Джао… или Робин, неважно? Случайно, значит, со мной ничего не случится? Интересно, а если я окажусь в заминированном доме, зная о его заминированности, это в категорию случайностей попадает?
Он уже почти миновал обоз, когда словно против своей воли повернул голову и уперся взглядом в террориста, как раз снимавшего с телеги последний мешок. Тот замер, насторожившись как кролик перед лисицей. Олег отчаянно приказал себе отвернуться, но его словно что-то удерживало. Террорист встретился с ним взглядом и, внезапно что-то выкрикнув во все горло и выпустив мешок, бросился бежать по дорожке к углу здания. За ним бросился еще один грузчик, здоровый угрюмый детина.
– Держи! – завопил Олег, бросаясь за ним. – Хватай бандитов!
Сзади глухо стукнул выстрел, потом еще один. Детина, словно за что-то запнувшись, с размаху рухнул на землю. Его грязно-серая, выпачканная в муке штанина быстро темнела над коленом. Перепрыгнув через него, Олег бросился за рябым, успевшим оторваться минимум на двадцать метров. Сзади стукнуло еще два выстрела, стороной свистнули пули.
– Уйдет, сволочь! – прорычал Олег, хватая ртом воздух. – Стой, скотина! Убью! – несколько нелогично гаркнул он во все горло.
Его словно окутал горячечный туман. Сейчас ему хотелось только одного – догнать, повалить, растоптать. Он через силу прибавил скорость, и спина рябого начала потихоньку приближаться. Мимо мелькнули чугунные ворота, где-то в стороне бежали две фигуры, размахивая в воздухе табельными браунингами, свистел городовой, а кучер-шпион внезапно вскочил на козлах, перегнулся в пассажирское отделение, выхватил из-под сиденья продолговатый цилиндр и, неловко размахнувшись бросил его в сторону Олега. Тот, не обращая на него внимания, уже вытянул руку вперед, чтобы ухватить уже почти пойманного рябого… и тут грубая рука огромного великана ухватила его за шиворот и бросила вперед, а великанья нога отвесила ему чудовищной силы пинок. Его бросило в воздух и закружило, и потом на удивленные дома по ту сторону мостовой опустилась кромешная тьма.
Сознание возвращалось медленно, как бы нехотя.
– Убили! – причитала неподалеку какая-то женщина. – Ой, убили, люди добрые!..
Вокруг, судя по голосам, собралась небольшая толпа, словно сгустившаяся из воздуха. Свистели городовые, кричали мальчишки, что-то грозно рычали суровые мужские голоса. Он лежал на чем-то жестком и страшно неудобном, хотя под головой было мягко.
Олег с трудом приоткрыл левый глаз, который оказался не таким упрямым, как его правый собрат. Вокруг метались какие-то неясные тени. Он попытался сфокусировать взгляд, и в поле зрения вплыло озабоченное лицо склонившегося над ним Крупецкого.
– Очнулся барин, слава богу, – облегченно всхлипнул кто-то рядом сострадательным бабьим голосом. – Ой, слава те господи…
Олег закрыл глаз. Страшно захотелось спать.
– Пан Кислицын! – настойчиво потормошил его филер. – Пан Кислицын! Как вы себя чувствуете? Пан Кислицын! Пан…
Голос уплыл вдаль, и на Олега снова накатилась темнота.
Крупецкий все еще в отчаянии тормошил своего потерявшего сознание подопечного, когда рядом затих цокот копыт четверки запряженных в карету лошадей и строгий голос спросил:
– Что тут происходит? Городовой!
Крупецкий отпустил плечи Олега, удостоверившись, что его окровавленная голова аккуратно покоится на свернутом пиджаке, и распрямился, оборачиваясь. Высокий представительный мужчина шел к нему через расступавшуюся толпу, а почтительно склонившийся к нему полицейский растолковывал быстрой скороговоркой: -… и вот тут, значится, как шарахнет, как шарахнет, ажно стекла в доме вылетели!..
– Добрый день, выше высокопревосходительство. Я сотрудник Московского охранного отделения, – устало произнес филер. – Сегодня утром у нас была назначена с вами встреча. Но мой товарищ заметил террористов и попытался их обезвредить. Один их них успел бросить в него бомбу, предназначавшуюся, по всей видимости, вам.
– Вот как? – удивленно поднял бровь Витте. – Вы, надо полагать, господин Кислицын?
– Это он – Кислицын, прошу прощения, – филер мотнул головой на лежащего в беспамятстве Олега. – За него, ваша светлость, вам свечку в церкви ставить нужно. Только видите – он без сознания. Доктора бы…
– Ах, да, что же это я! – спохватился граф. – Егор! – махнул он рукой выглядывавшему с запяток кареты лакею. – Тотчас же беги усадьбу и пошли слуг, чтобы перенести пострадавшего в дом. Пусть приготовят постель и позвонят доктору Довлатову. И сразу же, не медля, вышлите за доктором коляску!
Крупецкий кивнул ему в знак признательности и обернулся к двум понуро стоящим рядом агентам уголовного розыска, приставленным следить за Олегом. Один из них зажимал носовым платком кровоточащую бровь, рассеченную осколком камня.
– Растяпы! – прошипел филер. – Руки оборвать! Что с террористами?
– Осмелюсь доложить, бомбист мертв, – угрюмо сообщил тот, что с рассеченной бровью. – Лошадь испугалась близкого взрыва и понесла. Он вывалился из пролетки и башкой о булыжники, а потом еще и колесом переехало…
– Рябой где?
– В околоток городовые увели в наручниках. Кажется, он руку сломал и башкой о землю приложился, когда падал, так что слегка не в себе.
– Курва… – выдохнул филер. – Поделом ему. Жаль, я до него не добрался, он бы еще и не так башкой приложился. А тот, которого я подстрелил?
– Его, кажись, слуги повязали, – откликнулся второй агент.
– Кажись?.. – рассвирепел филер. – Ах ты, собачий сын, почему сам не проверил?
Уйдет – шкуру спущу. Помощнички… Ты! – он ткнул пальцем в раненого. – Быстро в околоток и надзирай за рябым, как за собственной матушкой. Ты, – он повернулся ко второму, – возьми пару этих бездельников, – он ткнул пальцем в группу растерянно топтавшихся на месте городовых, – и быстро в дом. Найди второго, надень наручники и тоже в околоток. Он ходить еще долго не сможет, так что пошлешь кого-нибудь из слуг за "ванькой". Ну, что уставились? Выполнять!
Агентов словно ветром сдуло. Крупецкий проследил за тем, что побежал к особняку Витте, и с удовлетворением заметил, как навстречу спешит группа слуг, возглавляемая давешним лакеем, а за ними, чуть приотстав, топочут сапогами двое в голубой форме – жандармская охрана особняка. Он повернулся и обнаружил, что граф все еще стоит рядом, с напряженным интересом рассматривая сцену. Еще пара лакеев безуспешно пыталась оттеснить в сторону толпу зевак.
– Ваша светлость, – обратился к нему филер, – вы позволите мне воспользоваться телефоном в вашем доме? Следует уведомить пана Герасимова о произошедшем.
В следующий раз Олег пришел в себя в мягкой, пахнущей свежестью постели от того, что ему прохладной влажной тряпицей обтирали лицо. Он облизнул пересохшие губы.
– Оксана… – с трудом прошептал он.
– Лежите смирно, барин, – произнес грудной женский голос. – Сейчас я ужо доктора позову.
Разлепив не желающие открываться глаза, Олег успел уловить выплывающий из комнаты полный женский силуэт.
Он лежал в небольшой спальне, и полуденное солнце било в тюлевые шторы, почти полностью закрывающие окно. С потолка – чудо из чудес! – на витом шнуре свисала хрустальная люстра с тремя электрическими лампочками. Помимо его кровати в комнате наблюдались невысокий журнальный столик, прикроватная тумбочка, пара полумягких стульев и кресло. У кровати стояла табуретка. В кресле сидел, вытянув скрещенные ноги, Крупецкий с газетой в руке.
– Очнулись? – сурово спросил он. – Смерти моей хотите, да? Если бы вы померли, пан Зубатов бы из меня душу вынул. Ну какого ляда вы…
Он осекся. В коридоре послышались торопливые шаги, и в комнату вбежала давешняя тетка в белом халате и в шапочке сестры милосердия. За ней колобком вкатился невысокий полный дядька с небольшим саквояжем в руках и длинными залысинами. По пятам за ним следовала личность, которую Олег почти уверенно опознал как графа Витте. Граф слегка походил на свои газетные фотографии и казался взволнованным.
– Ага, вот вы и очнулись, голубчик, – весело заявил дядька с саквояжем, бухаясь на табуретку и сходу вытаскивая большую слуховую трубку. – Ну-ка, дайте-ка мы вас послушаем.
Он ловко сдернул с Олега одеяло и распахнул у него на груди ночную рубаху.
– Дышите… – приказал врач. – Глубже… Ага. Ну что же, голубчик, грудь вы себе не отбили, кровотечения в легких нет, хотя ребра наверняка будут побаливать еще долго. Царапины на голове – просто царапины, да и прочее все несерьезно.
Небольшая контузия, даже сотрясения мозга не случилось. Сегодня-завтра вам еще требуется покой, но послезавтра уже можете встать и свободно ходить. Вы, сударь мой, буквально в рубашке родились. Такими бомбами людей на куски разрывает, а вы просто синяками отделались.
– Ну что же, это хорошо, – с облегчением вздохнул Витте. Он подошел к Олегу и потрепал его по плечу. – Ну что же, сударь, судя по всему, я должен поблагодарить вас за спасение своей жизни. Что-то подсказывает мне, что если бы ту бомбу метнули в мою карету, я бы так легко не отделался.
Ночью, прочитав и перечитав текст Джао, он прилег на кровать, чтобы поразмыслить над ним, и неожиданно провалился в глубокий сон, на сей раз безо всяких сновидений.
Стук повторился.
– Семь часов! – донесся голос коридорного. – Семь часов, милостивый государь!
Пора вставать!
– Встаю, встаю… – хриплым голосом откликнулся Олег. Он отложил лист в сторону и сел прямо, протирая слипающиеся глаза. Оторванные ночью от сна полтора часа рисковали обернуться необоримой дневной сонливостью. Интересно, подают в этом заведении ужасный на вкус местный напиток, называемый "кофе"? Кем-то из коллег утверждалось, что он обладает бодрящим действием. По первому опыту Олег такого не заметил, но не станут же зря болтать…
За водой для мыльной пены пришлось топать в уборную на этаже. В очередной раз проклиная местную промышленность, не додумавшейся до такой простой и удобной электрической (на худой конец – механической) бритвы, Олег ободрал себе щеки и подбородок опасной бритвой, больше смахивающей на кухонный инструмент или орудие убийцы. Припрятав листки с текстом в саквояж, он спустился в общую ресторанную залу гостиницы, где уже сидел Крупецкий, задумчиво пережевывая яичницу с сосисками и перелистывая свежую утреннюю газету. Обратив на своего подопечного меланхоличный взгляд, филер молча кивнул и вернулся к своему занятию.
Завтрак прошел в безмолвии. Поручик явно увлекся газетой, а Олег обдумывал прочитанное ночью. Он не понимал, что такое "вихревые поля" и прочая научная белиберда, но суть случившегося, как ему казалось, ухватил. Ему было жутко интересно, как чувствует себя человек, лишенный вещественного тела. Он решил было задать этот вопрос Джао или Робину, кто подвернется первым, при следующей встрече, но потом одумался. Демиург хотя и обмолвился, что в белковом теле жил двадцать пять лет, но как давно это закончилось? Спрашивать его о нынешних ощущениях все равно, что разговаривать с рыбой о воде. Координатор же вообще никогда не являлся человеком, так что интересоваться у него изначально бессмысленно.
Интересно, вдруг пришло ему в голову, а как они размножаются, эти Демиурги? Если они существуют в электрическом виде, но изначально родятся в белковом теле, то следует предположить, что тела создаются каким-то искусственным образом. Каким?
Мифическое – то есть в реальности Олега мифическое – клонирование, о котором уже несколько лет говорят биологи? Или как-то иначе?
– Пан закончил кушать? – осведомился у него Крупецкий, решительно сворачивая газету и бросая ее на стол. – Тогда едем.
Хотя в извозчичьем ландолете мысли Олега все так же витали в облаках, что-то беспокоило его. Краешком сознания он понимал, что они едут по какому-то широкому проспекту, несмотря на ранний час, запруженному пешеходами, извозчиками, ломовиками и прочим обычным народом. Вот они свернули направо, и минуту спустя за ними повернула еще одна пролетка.
Олег встрепенулся. Он вспомнил то чувство, которое возникло у него при первой встрече с Чумашкиным. Слежка, разумеется. Он ткнул Крупецкого локтем, и мотнул назад головой:
– Господин Герасимов нам не доверяет? Или это охрана?
– Все-то вы видите, все замечаете, – от досады Крупецкий аж перекосился. – Охрана. По моей просьбе, если вам интересно.
– Интересно, – сухо кивнул Олег. – Вообще-то мне казалось, пан Крупецкий, что вы всего лишь меня сопровождаете. Что за самодеятельность без моего ведома?
– Я не сопровождаю вас, – буркнул филер, – а обеспечиваю вашу безопасность.
Всеми необходимыми, на мой взгляд, средствами. На этот счет у меня явные и недвусмысленные указания начальства. Я не говорю вам, куда ехать, даже если я считаю ваши намерения глупостью. Но как охранять вас, позвольте мне решать самому.
Олег сжал губы в тонкую линию, но ничего не ответил. На самом деле он не сердился на спутника за самодеятельность. Охраняют, и ладно. Может, и в самом деле пригодятся. Однако как-то сомнительно, что в случае чего люди с извозчика, следующего в сотне метров позади, успеют прийти им на помощь. Ну да черт с ними, пусть себе забавляются как умеют.
Особняк Витте располагался в самом начале Каменноостровского проспекта.
Отделенный от проезжей части узеньким, шагов в десять, парком, засаженным высокими деревьями, трехэтажный особняк с фасадом в десяток окон длиной на фоне окружающих деревянных домов выглядел вполне внушительно. Однако Олег ощутил разочарование – от резиденции Председателя кабинета министров он ожидал много большего.
На противоположной стороне проспекта стояла пролетка. Извозчик в зипуне и метущий неподалеку тротуар дворник усиленно притворялись, что совсем не шпионят то ли за особняком, то ли за Олегом. Но что они шпионили – сомнений не было: исходящие от них незримые флюиды так же явно выдавали в них наблюдателей, как и в тех двоих, что ехали позади. Олег почувствовал мимолетную досаду.
Основательность Герасимова начинала его раздражать.
Большие ворота стояли открытыми, и в них как раз втягивался мини-обоз, состоящий из телег ломовиков с наваленными на них мешками и бочонками. По всей видимости, телеги намеревались обогнуть дом сзади, чтобы подъехать к черному входу. Олег со спутником спрыгнули на тротуар. Пролетка охранцев проехала мимо них и остановилась у тротуара метрах в ста далее. Когда она проезжали мимо, Олег не удержался и подмигнул одному из седоков, однако тот сделал вид, что не заметил, и отвернулся.
Короткую дорожку от калитки до больших массивных дверей сверху закрывала плоская крыша. У входа уже стоял, ожидая их, высокий представительный старик в изукрашенном мундире.
– Это кто, Витте? – тихо спросил Олег филера. Тот фыркнул.
– Станет вам граф сам гостей встречать! Это мажордом, – пояснил он. – Главный над слугами. Любезный, – громко обратился он к старику, – у нас назначена встреча с графом на десять утра.
– Господин Кислицын, надо полагать? – величественно осведомился старик. – Я вас ждал. Пройдемте.
– Кислицын – это он, – пояснил филер, кивая на Олега. – Я его секретарь.
Едва удержавшись от удивленного хмыканья, Олег последовал за мажордомом. Тот неторопливо провел их через большой зал, начинающийся сразу за входными дверьми, в маленькую приемную. Здесь мажордом развернулся и пояснил:
– Его светлость просили сообщить, что неотложные дела заставили его перенести встречу на половину одиннадцатого. Сегодня рано утром они уехали по неотложному делу. Они передают свои самые искренние извинения и просят подождать здесь.
Олег выматерился про себя. Большие круглые часы на стене показывали без двадцати десять. Почти час ожидания? С ума сойти…
Крупецкий, очевидно, испытал похожие чувства.
– Будет ли нам позволено прогуляться по парку на свежем воздухе? – холодно спросил он. – Или мы обязаны ждать здесь?
– Его светлость не давали на этот счет никаких указаний, – задумчиво ответил мажордом. – Я полагаю, они не стали бы возражать. В парк позади дома идет аллея, там имеется живописная беседка. Однако, милостивые государи, я бы попросил вам явиться сюда по крайней мере за пятнадцать минут до назначенного срока.
– Уж явимся, – буркнул Олег, и мажордом, важно поклонившись, вышел.
Пытаясь подавить раздражение, Олег решил еще раз подумать, что он может сказать графу. Отечество в опасности? Нужно срочно что-то делать? Ну да, если он хочет сходу вылететь отсюда, заодно напрочь испортив репутацию Зубатова, то можно начать и так. Он вдруг сообразил, что Зубатов, должно быть, весьма ему доверяет, раз даже не попытался удержать от поездки. Или же полностью находится под его, Олега, влиянием. В любом варианте это налагает на него определенную ответственность. Охо-хонюшки… На виске забился маленький, но чувствительный пульс.
– Давайте, действительно, Болеслав Пшемыслович, прогуляемся, – сердито сказал он. Времени еще куча… – Он достал из жилетного кармана фальшиво-золотые часы, щелкнул крышкой и вгляделся в циферблат. Они отставали от висящих на стене на четыре минуты, но это казалось неважным. – Пойдемте. Заодно и местность посмотрим. Когда еще в Петербург выберемся, а?
Аллея действительно уходила в глубину небольшого, но густого и еще не до конца облетевшего парка. Вначале она шла вдоль бокового, очевидно хозяйственного, пристроя, где разгружались давешние телеги. Взгляд Олега зацепился за рябого малого лет двадцати с небольшим, который шустро таскал в подвал мешки с мукой.
Его движения, несмотря на вес мешков, никак не меньший ста фунтов, казались плавными и грациозными, словно у танцора. За две минуты, которые Олег с филером неспешно шествовали мимо, он успел утащить не менее трех мешков, обогнав прочих грузчиков. Что-то в этом малом резало Олегу глаз, но совсем не так, как наружное наблюдение. Что-то привлекало его, не давая покоя. И уже когда они миновали стоящие телеги и завернули за пологий поворот, он внезапно встал как вкопанный, потом резко дернул спутника за рукав, спрыгнув с дорожки и укрываясь за деревьями.
– Что вы… – недоуменно начал было филер, но осекся, когда Олег вскинул вверх руку с выставленным указательным пальцем.
– Ти-хо! – раздельно проговорил Олег. – Справочник, который давеча от Герасимова прислали, у вас с собой?
– Да, – озадаченно покрутил головой филер. – Я намеревался посмотреть его, пока вы с графом…
– Дайте его сюда. Да быстрее же!
Выхватив из рук филера книжицу, Олег быстро перелистал ее.
– Вот, – он ткнул пальцем в фотографию, – то-то это парень мне показался знакомым.
"Парецкий Иван Кузьмич", – гласила подпись под фотографией. – "Год рождения - 1880…"
Крупецкий вгляделся в фотографию.
– Какой-то новый, – проворчал он. – Не видел раньше. И что?
– Телеги, мешки, – нетерпеливо сказал Олег. – Только что прошли. Ну?
Филер задумался, потом его глаза сузились.
– Курва… – пробормотал он. – Действительно, он там. Ну и память у вас на лица, Олег Захарович! И что дальше? Если будем брать, ваша аудиенция сорвется.
– К черту аудиенцию! – зло огрызнулся Олег. – Что в мешках?
– Мука, видимо…
– Да хрена с два там мука! – почти в голос рявкнул Олег. – Они вымазаны мукой снаружи, а что внутри? Почему он их таскает, как хрустальные вазы? Так взрывчатку таскают, а не муку! У вас еще ни у кого дом не подрывали? Ну так похоже, что наш любезный граф станет первым. У вас оружие с собой?
– Браунинг, – коротко ответил филер. Его взгляд стал отсутствующим. – Надо подумать…
– Некогда думать, – отрезал Олег. – Сейчас медленно и неторопливо идем вдоль дома назад, не вызывая подозрений. Входим в дом, ставим на уши слуг, перехватываем его в этом погребе…
– А если он не один? – осведомился Крупецкий. – Пан осознает, что террористы могут подорвать адскую машину, даже если сами рискуют погибнуть?
– Неважно, – отмахнулся Олег. – В любом случае нам нужно в дом, предупредить людей. Только бы панику не подняли… За мной!
Он вышел обратно на дорожку, пару раз глубоко вздохнул, чтобы восстановить тяжелое от волнения дыхание, и неторопливым прогулочным шагом двинулся назад, не обращая внимания на то, движется ли за ним филер. Через несколько шагов он вновь оказался ввиду обоза. Телеги стояли уже почти пустыми, так что обоз вот-вот был готов тронуться с места. Тщательно избегая смотреть в ту сторону, Олег одну за другой переставлял негнущиеся ноги. Сердце бухало. Как там говорил Джао… или Робин, неважно? Случайно, значит, со мной ничего не случится? Интересно, а если я окажусь в заминированном доме, зная о его заминированности, это в категорию случайностей попадает?
Он уже почти миновал обоз, когда словно против своей воли повернул голову и уперся взглядом в террориста, как раз снимавшего с телеги последний мешок. Тот замер, насторожившись как кролик перед лисицей. Олег отчаянно приказал себе отвернуться, но его словно что-то удерживало. Террорист встретился с ним взглядом и, внезапно что-то выкрикнув во все горло и выпустив мешок, бросился бежать по дорожке к углу здания. За ним бросился еще один грузчик, здоровый угрюмый детина.
– Держи! – завопил Олег, бросаясь за ним. – Хватай бандитов!
Сзади глухо стукнул выстрел, потом еще один. Детина, словно за что-то запнувшись, с размаху рухнул на землю. Его грязно-серая, выпачканная в муке штанина быстро темнела над коленом. Перепрыгнув через него, Олег бросился за рябым, успевшим оторваться минимум на двадцать метров. Сзади стукнуло еще два выстрела, стороной свистнули пули.
– Уйдет, сволочь! – прорычал Олег, хватая ртом воздух. – Стой, скотина! Убью! – несколько нелогично гаркнул он во все горло.
Его словно окутал горячечный туман. Сейчас ему хотелось только одного – догнать, повалить, растоптать. Он через силу прибавил скорость, и спина рябого начала потихоньку приближаться. Мимо мелькнули чугунные ворота, где-то в стороне бежали две фигуры, размахивая в воздухе табельными браунингами, свистел городовой, а кучер-шпион внезапно вскочил на козлах, перегнулся в пассажирское отделение, выхватил из-под сиденья продолговатый цилиндр и, неловко размахнувшись бросил его в сторону Олега. Тот, не обращая на него внимания, уже вытянул руку вперед, чтобы ухватить уже почти пойманного рябого… и тут грубая рука огромного великана ухватила его за шиворот и бросила вперед, а великанья нога отвесила ему чудовищной силы пинок. Его бросило в воздух и закружило, и потом на удивленные дома по ту сторону мостовой опустилась кромешная тьма.
Сознание возвращалось медленно, как бы нехотя.
– Убили! – причитала неподалеку какая-то женщина. – Ой, убили, люди добрые!..
Вокруг, судя по голосам, собралась небольшая толпа, словно сгустившаяся из воздуха. Свистели городовые, кричали мальчишки, что-то грозно рычали суровые мужские голоса. Он лежал на чем-то жестком и страшно неудобном, хотя под головой было мягко.
Олег с трудом приоткрыл левый глаз, который оказался не таким упрямым, как его правый собрат. Вокруг метались какие-то неясные тени. Он попытался сфокусировать взгляд, и в поле зрения вплыло озабоченное лицо склонившегося над ним Крупецкого.
– Очнулся барин, слава богу, – облегченно всхлипнул кто-то рядом сострадательным бабьим голосом. – Ой, слава те господи…
Олег закрыл глаз. Страшно захотелось спать.
– Пан Кислицын! – настойчиво потормошил его филер. – Пан Кислицын! Как вы себя чувствуете? Пан Кислицын! Пан…
Голос уплыл вдаль, и на Олега снова накатилась темнота.
Крупецкий все еще в отчаянии тормошил своего потерявшего сознание подопечного, когда рядом затих цокот копыт четверки запряженных в карету лошадей и строгий голос спросил:
– Что тут происходит? Городовой!
Крупецкий отпустил плечи Олега, удостоверившись, что его окровавленная голова аккуратно покоится на свернутом пиджаке, и распрямился, оборачиваясь. Высокий представительный мужчина шел к нему через расступавшуюся толпу, а почтительно склонившийся к нему полицейский растолковывал быстрой скороговоркой: -… и вот тут, значится, как шарахнет, как шарахнет, ажно стекла в доме вылетели!..
– Добрый день, выше высокопревосходительство. Я сотрудник Московского охранного отделения, – устало произнес филер. – Сегодня утром у нас была назначена с вами встреча. Но мой товарищ заметил террористов и попытался их обезвредить. Один их них успел бросить в него бомбу, предназначавшуюся, по всей видимости, вам.
– Вот как? – удивленно поднял бровь Витте. – Вы, надо полагать, господин Кислицын?
– Это он – Кислицын, прошу прощения, – филер мотнул головой на лежащего в беспамятстве Олега. – За него, ваша светлость, вам свечку в церкви ставить нужно. Только видите – он без сознания. Доктора бы…
– Ах, да, что же это я! – спохватился граф. – Егор! – махнул он рукой выглядывавшему с запяток кареты лакею. – Тотчас же беги усадьбу и пошли слуг, чтобы перенести пострадавшего в дом. Пусть приготовят постель и позвонят доктору Довлатову. И сразу же, не медля, вышлите за доктором коляску!
Крупецкий кивнул ему в знак признательности и обернулся к двум понуро стоящим рядом агентам уголовного розыска, приставленным следить за Олегом. Один из них зажимал носовым платком кровоточащую бровь, рассеченную осколком камня.
– Растяпы! – прошипел филер. – Руки оборвать! Что с террористами?
– Осмелюсь доложить, бомбист мертв, – угрюмо сообщил тот, что с рассеченной бровью. – Лошадь испугалась близкого взрыва и понесла. Он вывалился из пролетки и башкой о булыжники, а потом еще и колесом переехало…
– Рябой где?
– В околоток городовые увели в наручниках. Кажется, он руку сломал и башкой о землю приложился, когда падал, так что слегка не в себе.
– Курва… – выдохнул филер. – Поделом ему. Жаль, я до него не добрался, он бы еще и не так башкой приложился. А тот, которого я подстрелил?
– Его, кажись, слуги повязали, – откликнулся второй агент.
– Кажись?.. – рассвирепел филер. – Ах ты, собачий сын, почему сам не проверил?
Уйдет – шкуру спущу. Помощнички… Ты! – он ткнул пальцем в раненого. – Быстро в околоток и надзирай за рябым, как за собственной матушкой. Ты, – он повернулся ко второму, – возьми пару этих бездельников, – он ткнул пальцем в группу растерянно топтавшихся на месте городовых, – и быстро в дом. Найди второго, надень наручники и тоже в околоток. Он ходить еще долго не сможет, так что пошлешь кого-нибудь из слуг за "ванькой". Ну, что уставились? Выполнять!
Агентов словно ветром сдуло. Крупецкий проследил за тем, что побежал к особняку Витте, и с удовлетворением заметил, как навстречу спешит группа слуг, возглавляемая давешним лакеем, а за ними, чуть приотстав, топочут сапогами двое в голубой форме – жандармская охрана особняка. Он повернулся и обнаружил, что граф все еще стоит рядом, с напряженным интересом рассматривая сцену. Еще пара лакеев безуспешно пыталась оттеснить в сторону толпу зевак.
– Ваша светлость, – обратился к нему филер, – вы позволите мне воспользоваться телефоном в вашем доме? Следует уведомить пана Герасимова о произошедшем.
В следующий раз Олег пришел в себя в мягкой, пахнущей свежестью постели от того, что ему прохладной влажной тряпицей обтирали лицо. Он облизнул пересохшие губы.
– Оксана… – с трудом прошептал он.
– Лежите смирно, барин, – произнес грудной женский голос. – Сейчас я ужо доктора позову.
Разлепив не желающие открываться глаза, Олег успел уловить выплывающий из комнаты полный женский силуэт.
Он лежал в небольшой спальне, и полуденное солнце било в тюлевые шторы, почти полностью закрывающие окно. С потолка – чудо из чудес! – на витом шнуре свисала хрустальная люстра с тремя электрическими лампочками. Помимо его кровати в комнате наблюдались невысокий журнальный столик, прикроватная тумбочка, пара полумягких стульев и кресло. У кровати стояла табуретка. В кресле сидел, вытянув скрещенные ноги, Крупецкий с газетой в руке.
– Очнулись? – сурово спросил он. – Смерти моей хотите, да? Если бы вы померли, пан Зубатов бы из меня душу вынул. Ну какого ляда вы…
Он осекся. В коридоре послышались торопливые шаги, и в комнату вбежала давешняя тетка в белом халате и в шапочке сестры милосердия. За ней колобком вкатился невысокий полный дядька с небольшим саквояжем в руках и длинными залысинами. По пятам за ним следовала личность, которую Олег почти уверенно опознал как графа Витте. Граф слегка походил на свои газетные фотографии и казался взволнованным.
– Ага, вот вы и очнулись, голубчик, – весело заявил дядька с саквояжем, бухаясь на табуретку и сходу вытаскивая большую слуховую трубку. – Ну-ка, дайте-ка мы вас послушаем.
Он ловко сдернул с Олега одеяло и распахнул у него на груди ночную рубаху.
– Дышите… – приказал врач. – Глубже… Ага. Ну что же, голубчик, грудь вы себе не отбили, кровотечения в легких нет, хотя ребра наверняка будут побаливать еще долго. Царапины на голове – просто царапины, да и прочее все несерьезно.
Небольшая контузия, даже сотрясения мозга не случилось. Сегодня-завтра вам еще требуется покой, но послезавтра уже можете встать и свободно ходить. Вы, сударь мой, буквально в рубашке родились. Такими бомбами людей на куски разрывает, а вы просто синяками отделались.
– Ну что же, это хорошо, – с облегчением вздохнул Витте. Он подошел к Олегу и потрепал его по плечу. – Ну что же, сударь, судя по всему, я должен поблагодарить вас за спасение своей жизни. Что-то подсказывает мне, что если бы ту бомбу метнули в мою карету, я бы так легко не отделался.