Страница:
– Ну… – Кирилл потер лоб. – Я вообще-то из Воралтая. В Моколе закончил политех по факультету тяжелых машин и оборудования. Думал вернуться домой, там хоть квартира есть. Лучше в двушке с родителями, чем здесь по общагам мотаться. Там поступлю в какой-нибудь институт или КБ, лет через десять, глядишь, даже квартиру дадут, если повезет. Здесь, в Мусельске, на жилье шансов никаких, разве что брать в кассе ссуду да деревянный дом строить. В Моколе – тем более без шансов.
– С жильем мы что-нибудь придумаем, – отмахнулся Олег. – Позвоните по телефону, вас вызовут на собеседование. Нам нужны молодые и энергичные специалисты, хотя синекуры не обещаю, да и высоких зарплат – тоже. Придется вкалывать. Согласны?
Парень некоторое время недоверчиво разглядывал бумажку. Потом он открыл рот, но в этот момент в дальнем конце коридора показался Краличка, спешащий под конвоем Иоганна.
– В общем, если согласны, звоните по телефону, – нетерпеливо сказал Олег. – Начальства за сегодняшнее не бойтесь – я прикрою. Если общаки прессовать начнут, тоже позвоните по этому телефону.
Он повернулся к запыхавшемуся Краличке.
– Интересную я беседу поимел сейчас с вашим специалистом, – холодно произнес Народный Председатель. – Очень интересную. Думаю, содержание вам передадут без меня, пока же хотелось бы предупредить, что если в его адрес последуют какие-то санкции, вам, господин директор, сильно поплохеет. Подчеркиваю, вам лично.
Канцелярия проконтролирует этот вопрос, – он посмотрел на директора немигающим взглядом, и тот мелко закивал. – Кроме того, у меня еще вот такой вопрос.
Он подтолкнул директора к окну и ткнул пальцем в несколько стоящих в ряд под открытым небом ящиков. Дерево обшивки по большей части сгнило и рассыпалось (или было выломано), и из деревянной стружки проглядывали ржавые металлические части.
– Что это такое? – осведомился Народный Председатель.
– Это? – директора заметно пробрала дрожь. – Это… станки… Новые. Недавно пришли. Еще не успели поставить в цеха…
Олег повернулся к Кириллу и приподнял бровь.
– Токарные станки с ЧПУ. С числовым программным управлением, – пояснил тот. – Кажется, сахарские. Надписи, во всяком случае, на яркси. Третий год так стоят, с них уже утянули все, что только можно. Теперь только в металлолом.
Директор бросил на молодого специалиста полный ненависти взгляд, но тут же съежился под напором исходящей от Олега ярости.
– Вот, значит, как вы обращаетесь с дорогостоящим оборудованием? – с металлическими нотками в голосе спросил Народный Председатель. – Господин Краличка, а не следует ли вычесть стоимость этих станков из вашей личной зарплаты? Хотя бы по официальному курсу? Вы хоть представляете, каково сейчас в стране с твердой валютой?
Директор побагровел и начал хватать воздух ртом. Олег даже слегка испугался.
Хватит сейчас мужика удар, и что с ним делать? Нового директора искать? Ага, поставить директором этого Зайтмана – вот смеху-то будет! Он подавил кривую ухмылку.
– За разгильдяйство вам выговор, – заявил Народный Председатель. – Кроме того, можете в ближайшее время ожидать комиссию, которая как следует проверит состояние дел на заводе. И имейте в виду – не вашу министерскую комиссию, которой лишь бы галочку поставить и на банкете нажраться, а настоящую, которая весь завод кверх тормашками перевернет. Настоятельно рекомендую начать готовиться уже сейчас. А теперь я позволю себе откланяться. Время, знаете ли, поджимает.
Он повернулся и зашагал по коридору, чувствуя спиной два взгляда – веселый, принадлежащий Кириллу Зайтману, и беспомощно-ненавидящий – директора. Охранники топали следом. Он быстро сбежал по лестнице, опять перепрыгнул через заборчик у вертушки и с разбегу нырнул в дверцу плавно подкатившего спецавтомобиля. Спустя пару секунд за телохранителями захлопнулись задние двери, и машина, уже на гравиподушке, резко сорвалась с места.
Не обращая более внимания на окружающий пейзаж, Олег задумался. Ему не давала покоя брошенная вскользь фраза того парня. Если перевести заводы на самоокупаемость, половина намертво встанет. Неужели это правда? Нужно будет стрясти с Полозкова аналитическую записку на этот счет. Но если это правда, что делать с намеченными реформами? Ну и перспективочка наклевывается – остановить экономику приказом сверху или дожидаться, пока она встанет самостоятельно…
Усилием воли он выкинул эту мысль из головы. Незачем бередить язву пустыми сомнениями. Придет Федот – отворим ворота. Пока что "Ночной танцор" идет по плану, да вообще было бы неплохо поспать. Кто знает, может, ему опять покажут кино из той, чужой, жизни. Там, по крайней мере, на нем не лежит такой ответственности…
5 октября 1905 г. Николаевская железная дорога
Олег хмыкнул и пожал плечами. Нет, не понимаю я стихи, ага. Этакий морально кастрированный урод. Радостно, однако, что хоть у кого-то песенное настроение.
Он вернулся в свое купе, сел и задумался. Все же, все же, все же… Все же – что я буду делать в Санкт-Петербурге?..
От раздумий его отвлек внезапно нарисовавшийся в дверном проеме гость.
– Могу я вас побеспокоить, сударь? – извиняющимся голосом спросил невысокий прилично одетый мужчина интеллигентного вида с бритым подбородком и в пенсне, прижимающий к груди шляпу. Его суконная шинель, довольно новая, казалась весьма чистой и опрятной. В руке мужчина держал видавший виды дорожный саквояж.
– Да? – Олег окинул визитера недоверчивым взглядом, но тут же расслабился. По виду – мелкий чиновник или учитель. Похоже, безопасен. На крайний случай в объемистом внутреннем кармане пальто лежит пистолет, всученный тем же Крупецким Олегу, похоже, уже по собственной инициативе. Филер весьма серьезно воспринял поручение Зубатова охранять своего беспокойного подопечного как зеницу ока, так что вытребовал в оружейной для него личный "браунинг" образца тысяча девятьсот третьего года с обоймой на девять девятимиллиметровых патронов. Запасная обойма пристроилась в другом кармане.
– Простите, можно, я присяду? – все так же неуверенно спросил мужчина.
– Место занято, – настороженно ответил Олег. – Мой товарищ ушел обедать, скоро вернется.
– Нет, я не в том смысле, – заволновался гость. – Я просто… ну, присяду… ну, такая случилась история… Нет, если вам неудобно… я пойду, ладно?
– Присаживайтесь, если такая история, – разрешил Олег. Ему стало любопытно. – Так чего вы хотели?
– Мне, право, неловко, – пробормотал мужчина, опускаясь на краешек дивана, – но я в отчаянном положении. Видите ли, я никак не могу найти свой бумажник…
– Я не брал, – сообщил ему Олег. – И не видел. Боюсь, ничем не могу помочь. Как максимум могу пожертвовать пару гривенников на извозчика – или сколько они в Питере берут?
– Нет, я не в том плане, – заволновался мужчина. – Я не хочу ничего сказать про вас… вам… я не имел в виду, что вы как-то причастны к его исчезновению. На платформе перед отъездом на меня навалился какой-то чрезвычайно неприятный тип… наверное, он был вор, потому что до того бумажник был у меня в кармане, а потом я его не нашел. Вот…
– Почему же вы не обратились к кондуктору?
– Я обратился, – часто закивал мужчина. – Он предложил выйти на следующей станции и обратиться в полицию. Но, понимаете, у меня важное дело в Санкт-Петербурге. Я никак не могу опоздать с докладом в департамент. Меня… меня уволят, и я окажусь на улице. А у меня семья, дети…
– Печальная история, – хотя мужчина казался вполне заслуживающим доверия, что-то в его манере себя вести настораживало Олега. – Чем я могу вам помочь?
– Вы не поймите меня превратно, – гость нервно прижал шляпу к груди. – Я вам честное благородное слово даю, я не какой-нибудь попрошайка. Я не прошу у вас милостыни. Вот… – Он нервно выдернул из кармана блестящие желтые часы. – Они золотые. Коллеги подарили на последние именины, я даже к граверу отнести не успел, чтобы надпись сделать. Они стоят никак не меньше двухсот рублей, а вернее – двести пятьдесят. Вы не могли бы… под залог… всего рублей пятьдесят, а? Я вам дам свою визитную карточку, а когда вернусь в Москву, отдам. Даже больше отдам, шестьдесят или семьдесят. Честное благородное слово!
– У меня нет пятидесяти рублей, – покачал головой Олег. – Боюсь, вы обратились не к тому человеку. У меня не больше тридцати, да и те мне весьма нужны. Я не знаю, сколько задержусь в Петербурге.
– Я согласен на тридцать целковых! – горячо воскликнул гость. – Я вижу, что вы благородный честный человек, вы меня не обманете. Не обманете ведь, да? – он искательно заглянул Олегу в глаза. – Это действительно дорогие часы, подарок! А иначе меня уволят, а у меня жена, дети! Ну пожалуйста!..
– Любезный, – разражаясь, произнес Олег, – я же вам на чистом русском языке сказал, что тридцать рублей – это все, что у меня есть. Я сам что, зубы на полку положить должен?
– Но у вас есть товарищ! – горячо воскликнул незнакомец. – Он тоже может одолжить вам деньги. Вы не пропадете, а меня уволят! Вот, возьмите, посмотрите, какие хорошие часы! Из настоящего золота!
– Самоварного золота твои часы, Художник, – с холодной иронией сказали от двери.
– И цена им пять целковых, если не три.
– Что?! – вскинулся гость. – Да как вы…
– Заткнись, – на этот раз вместо иронии в голосе зазвучала угроза. – У тебя десять секунд, чтобы исчезнуть с глаз моих. Не успеешь – вышвырну в окно.
Тот, кого назвали Художником, резко вскочил на ноги. В его глазах мелькнула ненависть, но он тут же шмыгнул в дверь мимо новоприбывшего и растаял в коридоре. Новый гость шагнул в купе, одергивая напяленную на нем невзрачную шинелишку мелкого служащего.
– Эти ребята промышляют в поездах, – пояснил он. – Играют на человеческой жадности. Если бы вы не являлись Эталоном, Олег Захарович, он наверняка бы развел вас на бабки, выражаясь языком вашего мира. Да и так, в общем-то, он развел… почти. Сейчас он изображал мелкого чиновника, а мог бы изобразить продавца краденого в темном переулке, сбывающего ворованные золотые часы. Когда в скупке вам бы пояснили, что эти часы ценности не имеют, его бы и след простыл.
Сущее наказание для уголовной полиции.
– Я вас знаю? – подозрительно поинтересовался Олег. Вошедший отчаянно кого-то ему напоминал, но вот кого…
– Прошу прощения. Я Джао, – Демиург бесцеремонно плюхнулся на сиденье напротив Олега.
– Ой… – тихо сказал тот. – Это я прошу прощения. Я все думал, на кого вы похожи…
– Я, к сожалению, не сохранил точную внешность куклы, которой пользовался для общения с вами, – пояснил тот. – В том сеансе общения с Робином ментоблок, содержащий мои реплики, апеллировал к сохранившемуся в вашей памяти визуальному образу. Поэтому вы опознали меня сразу. Сейчас мы в реальности, и вы видите перед собой приблизительную копию образа того Хранителя, воспроизведенную по памяти. Я посчитал, что это лучше, чем ничего.
– Д-да… – пробормотал Олег. – Скажите, а я сейчас опять сплю? Эти ваши ментоблоки…
– Нет, – качнул головой Джао. – Мы с Робиным оказались излишне самонадеянными.
Ментоблоки действуют на психоматрицы в этой модели, на вашу в том числе, слегка иначе, чем в вашем мире на биологический мозг. Следствием явилось ваше неожиданное зависание в пограничном состоянии, из которого вы только чудом вышли без потерь. Мы с Робином решили, что пока он не отладит полностью механизм ментоблоков, мы не станем их вам вшивать. Общение через стандартные каналы обмена данными менее удобно, зато безопасно.
– Если вы решили, что я что-то понял, то глубоко ошиблись, – проинформировал его Олег. – Вы бы приняли к сведению, что нам, простым смертным, с богами общаться как-то не по чину. Умишка не хватает…
– Иронизируете? – улыбнулся Демиург. – Что мне в вас всегда нравилось, Олег Захарович, так это здоровая наглость. Я хотел сказать, что сейчас мы общаемся вживую, если можно так выразиться.
– Ага, куда уж нам, психоматрицам, на роль живых претендовать! – проворчал Олег.
– Утешайтесь тем, что я не более живой, чем вы, – утешил его Демиург. – У меня белковое тело вообще только двадцать пять лет по планетарному счету имелось. А еще я родился в пробирке, а не от мамы с папой, которые умерли примерно за три миллиона лет до того.
– Я сейчас заплачу над бедным сироткой, – буркнул Олег. – Ох, простите. Что-то я сегодня не в настроении.
– Ничего, я вас вполне понимаю. Думаю, на вашем месте я тоже оказался бы не в настроении. Я лично к нынешней форме тела привыкал терции три или четыре.
– М-м… сколько? – озадаченно переспросил Олег.
– Три или четыре терции по планетарным меркам нынешней модели – двести пятьдесят или триста лет, – любезно пояснил Джао. – Ну, или около того. Метрический год – это полный оборот галактики по имени "Млечный путь" вокруг своей оси, то есть около двухсот пятидесяти миллионов местных планетарных лет. Далее идут месяц, день, час, минута, секунда и терция, каждая следующая ступень по продолжительности – двенадцатая часть предыдущей.
– Ух… – Олег помолчал, осмысливая. – Ну и масштабы у вас, однако. А сколько вам лет? Метрических? Или это нескромный вопрос?
– Почему же, – усмехнулся Джао. – Скромный. Однако я вас разочарую – мне лично меньше семи метрических часов от роду по общей шкале. Самому же старшему Демиургу немногим более двух дней. Правда, достаточно много набирается по локальным шкалам искусственно созданных пузырей… соседних вселенных. Но мы уклоняемся от темы. Я хочу сказать, что вам не следует зацикливаться на своем нынешнем состоянии. Должен заверить вас, что ваш текущий способ существования – ничуть не менее полноценный, чем биологическая форма, а в принципиальном плане мало отличается от моего. С технической точки зрения Демиург устроен несоизмеримо сложнее, но это, по большому счету, лишь за счет огромного количества дополнительной машинерии, которой он обвешан.
– Ну да, я понимаю, что разница между дикарем-каннибалом и белым человеком лишь в том, что у белого есть линкор с крупнокалиберными орудиями… – пробормотал Олег.
– Не все сразу, – пожал плечами Демиург. – Кто знает, может, и вы заимеете свои собственные линкоры в будущем. Но хватит – обсуждение данной темы ваше самочувствие явно не улучшает. Вы сейчас в таком смятенном состоянии, что в любой момент можете сорваться в истерику или глубокую депрессию. Мне бы этого не хотелось. Я не хочу искусственно гасить ненужные автоколебания вашей матрицы, поскольку мне нужна от вас в первую очередь ясность мысли.
– Очень заботливо с вашей стороны, – Олег отвернулся к окну. – Я так понимаю, вы не просто так явились сюда?
– Ну, как вам сказать… – Демиург опять пожал плечами. – Я, если так можно выразиться, чувствую себя несколько виноватым перед вами. Я втянул вас в эту дурацкую историю с выборами Нарпреда. История эта послужила еще и косвенной причиной того, что вы оказались здесь. Думаю, будет справедливо, если вы хотя бы сможете удовлетворить свое собственное любопытство. У вас наверняка есть куча вопросов, которые вам очень хочется кому-нибудь задать. Так что спрашивайте.
Только не о джамтанах – я сам не знаю о них практически ничего.
– А не слишком ли это мелко по божественным стандартам – лично просвещать простых смертных? – буркнул Олег, обхватывая себя руками за плечи и ежась, словно от холода. – Тратить на меня свое бесценное время?
– Нет, не мелко. Во-первых, человеческое общение для меня – одна из немногих радостей в этой жизни. Во-вторых, вы являетесь весьма важной фигурой в этом мире – если не король, то уж ферзь – точно. В-третьих, я трачу не так уж и много своего времени. Точнее, практически совсем не трачу его.
– Это как? – Олег повернул к Джао голову, удивленно подняв бровь. – А, ну да.
Понимаю. Вы же бессмертны. Что вам лишний день или год…
– Нет, не так, – Джао еле заметно улыбнулся. – Все куда хуже. Видите ли, со временем Демиурги благодаря симбиозу с искинами выработали в себе умение присутствовать одновременно во многих местах. Вот вы, например, можете одновременно говорить по телефону и что-то писать, например. Примерно по тому же принципу мы умеем создавать точки присутствия сознания, способные одновременно заниматься разными делами в разных местах пространства. А точка присутствия, с той или иной целью материально оформленная, обычно в виде человека, называется проекцией. Объяснение, конечно, очень грубое, но суть передает. Сейчас я наблюдаю примерно за двумя десятками ключевых точек этой модели, причем проекция только одна, и она сейчас общается с вами. Наш разговор практически не требует ресурсов, так что мало меня напрягает. Поэтому не стесняйтесь, спрашивайте.
С минуту Олег недоверчиво рассматривал гостя. Потом вздохнул.
– Ладно, уговорили. Спрошу. Главный вопрос, собственно, один – а что, это, – он кивнул в сторону окна, – действительно ваш мир в прошлом?
– Более или менее. М-да… вопросы вы, Олег Захарович, задавать действительно умеете. Видите ли, Катастрофа уничтожила значительную часть Архива…
– Катастрофа? …Катастрофа… Ассоциативная память симбионта-искина услужливо начинает раскручивать цепочку давних воспоминаний. Настолько давних, что воспринимаются они уже как совершенно чужие. Огромные пустые залы мертвой станции с забавным названием "Белоснежка". Нарисованные на стенах коридоров, потускневшие за миллионы лет смешные гномы с кирками и белокурая красавица, беспечно танцующая в зале Холла на Зеленом Холме. Пыль веков, непонятно откуда берущаяся внутри герметичных контуров и воздушных фильтров древнего артефакта, мерцание консервирующего поля за смотровыми панелями, желто-оранжевая планета далеко внизу… Наставники, появляющиеся из ниоткуда: Майка, юная и веселая – где ее почти полмиллиона планетарных? – но кажущаяся Джао старой-престарой противной теткой; вечно печальный Варлам, чьи проекции всегда носили седые виски; суровый Джейми со своими занудными поучениями и моралями… Детство, уютное и беспечное, заботливая мама Суоми, древний искин в чоки-теле юной девушки, и новое знание, далекое и абстрактное, еще не навалившееся всем своим мегатонным весом…
Мальчуган, новорожденный Демиург, еще во взрослеющем биологическом теле, жадно впитывающий жуткие, но такие интересные сказки о прошлом. Последний живой ребенок навсегда застывшей цивилизации – и прокручивающиеся на больших экранах древние записи под мерный голос Варлама. Катастрофа…
– Катастрофа – это… Катастрофа. Достаточно сложная штука. У меня нет домашней заготовки на этот счет, а импровизировать не хочется. Как бы вам объяснить…
Он повозился на диване, устраиваясь поудобнее. Паровоз, тянущий состав, радостно засвистел. Мимо окна побежали деревянные покосившиеся строения какого-то села, коровы индифферентно щипали траву, глядя на пролетающий мимо состав пустыми глазами.
– Если коротко, то вот что. В свое время моя цивилизация пережила чудовищную катастрофу, практически полностью ее уничтожившую. Уцелела только горстка исследователей на дальних космических базах…
– Где, простите? – озадаченно переспросил Олег. Джао осекся и замолчал.
– Да, совсем запамятовал, что у вас с космическими путешествиями еще долго будут проблемы. Неважно. Главное, что крах цивилизации привел к утере огромного количества знаний, в том числе исторических. Выжившие восстановили многое, но не до конца. Большая часть исторических архивов пропала безвозвратно. Так случилось, что среди сохранившихся материалов львиная их доля относилась именно к тому периоду, который джамтане сейчас пытаются моделировать. Спустя примерно полтора столетия относительно данного момента в истории моего мира наступил момент, когда знания уже массово переводились в электронно-цифровой вид, но по инерции их все еще продолжали хранить на страницах книг.
На столике у окна возникла книга. Ее обложка распахнулась, страницы странного желтоватого оттенка зашелестели, переворачиваясь.
– Делались эти книги из особых материалов с собирательным названием "дарум". О причинах Катастрофы к единому мнению так и не пришли, но точно доказано, что в области континуума радиусом около светового месяца на несколько секунд изменились значения некоторых базовых физических констант. В числе прочего это привело к распаду всех химических соединений, содержащих электронные валентные связи определенного толка. В том числе разрушились и мягкие ткани человеческого тела, и хранившихся в музеях древние письменные источники на целлюлозной бумаге… Необратимо погибла также большая часть информации, хранившейся в памяти компьютеров. Но сделанные из дарума книги, сохранившиеся в музеях и долговременных хранилищах, равно как и устаревшие компьютеры, уцелели. Именно содержащаяся в них информация и являлась основными источниками при реконструкции текущей эпохи.
– С жильем мы что-нибудь придумаем, – отмахнулся Олег. – Позвоните по телефону, вас вызовут на собеседование. Нам нужны молодые и энергичные специалисты, хотя синекуры не обещаю, да и высоких зарплат – тоже. Придется вкалывать. Согласны?
Парень некоторое время недоверчиво разглядывал бумажку. Потом он открыл рот, но в этот момент в дальнем конце коридора показался Краличка, спешащий под конвоем Иоганна.
– В общем, если согласны, звоните по телефону, – нетерпеливо сказал Олег. – Начальства за сегодняшнее не бойтесь – я прикрою. Если общаки прессовать начнут, тоже позвоните по этому телефону.
Он повернулся к запыхавшемуся Краличке.
– Интересную я беседу поимел сейчас с вашим специалистом, – холодно произнес Народный Председатель. – Очень интересную. Думаю, содержание вам передадут без меня, пока же хотелось бы предупредить, что если в его адрес последуют какие-то санкции, вам, господин директор, сильно поплохеет. Подчеркиваю, вам лично.
Канцелярия проконтролирует этот вопрос, – он посмотрел на директора немигающим взглядом, и тот мелко закивал. – Кроме того, у меня еще вот такой вопрос.
Он подтолкнул директора к окну и ткнул пальцем в несколько стоящих в ряд под открытым небом ящиков. Дерево обшивки по большей части сгнило и рассыпалось (или было выломано), и из деревянной стружки проглядывали ржавые металлические части.
– Что это такое? – осведомился Народный Председатель.
– Это? – директора заметно пробрала дрожь. – Это… станки… Новые. Недавно пришли. Еще не успели поставить в цеха…
Олег повернулся к Кириллу и приподнял бровь.
– Токарные станки с ЧПУ. С числовым программным управлением, – пояснил тот. – Кажется, сахарские. Надписи, во всяком случае, на яркси. Третий год так стоят, с них уже утянули все, что только можно. Теперь только в металлолом.
Директор бросил на молодого специалиста полный ненависти взгляд, но тут же съежился под напором исходящей от Олега ярости.
– Вот, значит, как вы обращаетесь с дорогостоящим оборудованием? – с металлическими нотками в голосе спросил Народный Председатель. – Господин Краличка, а не следует ли вычесть стоимость этих станков из вашей личной зарплаты? Хотя бы по официальному курсу? Вы хоть представляете, каково сейчас в стране с твердой валютой?
Директор побагровел и начал хватать воздух ртом. Олег даже слегка испугался.
Хватит сейчас мужика удар, и что с ним делать? Нового директора искать? Ага, поставить директором этого Зайтмана – вот смеху-то будет! Он подавил кривую ухмылку.
– За разгильдяйство вам выговор, – заявил Народный Председатель. – Кроме того, можете в ближайшее время ожидать комиссию, которая как следует проверит состояние дел на заводе. И имейте в виду – не вашу министерскую комиссию, которой лишь бы галочку поставить и на банкете нажраться, а настоящую, которая весь завод кверх тормашками перевернет. Настоятельно рекомендую начать готовиться уже сейчас. А теперь я позволю себе откланяться. Время, знаете ли, поджимает.
Он повернулся и зашагал по коридору, чувствуя спиной два взгляда – веселый, принадлежащий Кириллу Зайтману, и беспомощно-ненавидящий – директора. Охранники топали следом. Он быстро сбежал по лестнице, опять перепрыгнул через заборчик у вертушки и с разбегу нырнул в дверцу плавно подкатившего спецавтомобиля. Спустя пару секунд за телохранителями захлопнулись задние двери, и машина, уже на гравиподушке, резко сорвалась с места.
Не обращая более внимания на окружающий пейзаж, Олег задумался. Ему не давала покоя брошенная вскользь фраза того парня. Если перевести заводы на самоокупаемость, половина намертво встанет. Неужели это правда? Нужно будет стрясти с Полозкова аналитическую записку на этот счет. Но если это правда, что делать с намеченными реформами? Ну и перспективочка наклевывается – остановить экономику приказом сверху или дожидаться, пока она встанет самостоятельно…
Усилием воли он выкинул эту мысль из головы. Незачем бередить язву пустыми сомнениями. Придет Федот – отворим ворота. Пока что "Ночной танцор" идет по плану, да вообще было бы неплохо поспать. Кто знает, может, ему опять покажут кино из той, чужой, жизни. Там, по крайней мере, на нем не лежит такой ответственности…
5 октября 1905 г. Николаевская железная дорога
Вопреки ожиданиям вагон оказался весьма сносным. В купе первого класса, хотя и достаточно узком, обнаружились два полумягких диванчика и маленький столик.
Впрочем, с самой отправки Олег прилип к окну и не очень-то присматривался к своему временному обиталищу. Наглядится еще…
Неяркое октябрьское солнце стояло еще довольно низко. С утра небо затягивали тучки, но ближе к полудню они разошлись, и почти облетевшие рощи отсвечивали редкими золотыми и красными уцелевшими листьями. Тронутые ночным морозцем лужи уже успели оттаять и теперь мелкой рябью отблескивали под солнечными лучами. В приоткрытое окно вместе со свежим воздухом залетал и паровозный дым. Изредка тянущая состав монстроидальная машина жизнерадостно свистела и встряхивала вагоны на многочисленных стрелках.
Унылые деревянные домишки московских окраин сменились лесами и голыми полями, усеянными соломенными скирдами. Тянулись грунтовые дороги, изредка оживляемые медленно ползущими телегами, кое-где виднелись пешеходы. Что-то резало Олегу глаза, и он долго не мог понять – что. Потом сообразил: кроме одинокого телеграфного кабеля, тянущегося по столбам вдоль полотна, вокруг не виднелось ни одного провода.
Внезапно Олега охватила тоска. Мир показался серым и скучным, а он сам – крошечным и ничего не значащим. Эталон хренов! И что тебя понесло в эту столицу?
Что ты там собираешься делать? У тебя же нет никаких конкретных планов, кроме как явиться к царю и сказать ему… Ха, да ты толком не знаешь даже, что скажешь.
Он вздохнул. Ладно, придется полагаться на импровизацию. Кривая куда-нибудь да выведет. Не надо заморачиваться проблемами раньше времени. Он нащупал в кармане конверт. Рекомендательное письмо от Зубатова к этому… Герасимову он брать не хотел, но Крупецкий даже и слушать не стал. Буркнул, что приказано передать, и чуть ли не насильно засунул в карман.
Едва Олег вспомнил о Крупецком, в животе того громко забурчало. Что-то недовольно пробормотав себе под нос, поручик отложил в сторону газету и хмуро посмотрел на спутника.
– Пан не желает подкрепиться? – осведомился он.
– Нет, пан не желает подкрепиться, – автоматически откликнулся Олег, но тут же спохватился. – У меня несколько вареных яиц и полкурицы. Оксана положила.
Будете, Болеслав Пшемыслович?
– Дякую, нэ, – отказался филер. – У меня с раннего утра ни крошки во рту. Схожу в ресторан, пообедаю нормально. Не пойдете со мной?
– Нет, я посижу здесь, – качнул головой Олег, которому вспомнились вагон-рестораны в ростанийских поездах. – Нужно подумать. Потом как-нибудь.
Крупецкий пожал плечами, поднялся и вышел в проем.
– Вернусь через полчаса, – бросил он перед тем, как исчезнуть.
Олег прикрыл раму, ликвидировав сквозняк, откинулся на спинку дивана и задумался. Значит, завтра с утра остановиться в какой-нибудь гостинице – и к этому самому Герасимову. Поскольку директор питерского Охранного отделения наверняка шишка покрупнее Зубатова, да еще и столичная штучка, как здесь принято говорить, вряд ли он станет тратить на них с Крупецким время. Засветиться, поскольку этого очень хочется Сергею свет Василичу, а потом… Сначала нужно все-таки прошвырнуться по городу. Крупецкий изображает из себя большого знатока, вот пусть и устраивает экскурсию за казенный счет. Все-таки хорошо, когда Охранное отделение платит за развлечения. Может, все-таки стоило взять с собой Оксану? Нет, правильно не взял. Неспокойно в стране. В Москве за ней и Зубатов приглядит, и Вагранов, и графиня Сапарская, если что, поможет, а в Питере…
Он со вкусом потянулся и встал. Захотелось размять ноги. Олег отодвинул дверь и вышел в пустой коридор, прошелся взад-вперед, поглядывая в окна. Из-за одной из купейных дверей донесся перебор гитарных струн и напевный юношеский голос: -…Бушует новый век двадцатый, В истории – водоворот Событий, лиц, и только даты Календаря идут в расход.
Впрочем, с самой отправки Олег прилип к окну и не очень-то присматривался к своему временному обиталищу. Наглядится еще…
Неяркое октябрьское солнце стояло еще довольно низко. С утра небо затягивали тучки, но ближе к полудню они разошлись, и почти облетевшие рощи отсвечивали редкими золотыми и красными уцелевшими листьями. Тронутые ночным морозцем лужи уже успели оттаять и теперь мелкой рябью отблескивали под солнечными лучами. В приоткрытое окно вместе со свежим воздухом залетал и паровозный дым. Изредка тянущая состав монстроидальная машина жизнерадостно свистела и встряхивала вагоны на многочисленных стрелках.
Унылые деревянные домишки московских окраин сменились лесами и голыми полями, усеянными соломенными скирдами. Тянулись грунтовые дороги, изредка оживляемые медленно ползущими телегами, кое-где виднелись пешеходы. Что-то резало Олегу глаза, и он долго не мог понять – что. Потом сообразил: кроме одинокого телеграфного кабеля, тянущегося по столбам вдоль полотна, вокруг не виднелось ни одного провода.
Внезапно Олега охватила тоска. Мир показался серым и скучным, а он сам – крошечным и ничего не значащим. Эталон хренов! И что тебя понесло в эту столицу?
Что ты там собираешься делать? У тебя же нет никаких конкретных планов, кроме как явиться к царю и сказать ему… Ха, да ты толком не знаешь даже, что скажешь.
Он вздохнул. Ладно, придется полагаться на импровизацию. Кривая куда-нибудь да выведет. Не надо заморачиваться проблемами раньше времени. Он нащупал в кармане конверт. Рекомендательное письмо от Зубатова к этому… Герасимову он брать не хотел, но Крупецкий даже и слушать не стал. Буркнул, что приказано передать, и чуть ли не насильно засунул в карман.
Едва Олег вспомнил о Крупецком, в животе того громко забурчало. Что-то недовольно пробормотав себе под нос, поручик отложил в сторону газету и хмуро посмотрел на спутника.
– Пан не желает подкрепиться? – осведомился он.
– Нет, пан не желает подкрепиться, – автоматически откликнулся Олег, но тут же спохватился. – У меня несколько вареных яиц и полкурицы. Оксана положила.
Будете, Болеслав Пшемыслович?
– Дякую, нэ, – отказался филер. – У меня с раннего утра ни крошки во рту. Схожу в ресторан, пообедаю нормально. Не пойдете со мной?
– Нет, я посижу здесь, – качнул головой Олег, которому вспомнились вагон-рестораны в ростанийских поездах. – Нужно подумать. Потом как-нибудь.
Крупецкий пожал плечами, поднялся и вышел в проем.
– Вернусь через полчаса, – бросил он перед тем, как исчезнуть.
Олег прикрыл раму, ликвидировав сквозняк, откинулся на спинку дивана и задумался. Значит, завтра с утра остановиться в какой-нибудь гостинице – и к этому самому Герасимову. Поскольку директор питерского Охранного отделения наверняка шишка покрупнее Зубатова, да еще и столичная штучка, как здесь принято говорить, вряд ли он станет тратить на них с Крупецким время. Засветиться, поскольку этого очень хочется Сергею свет Василичу, а потом… Сначала нужно все-таки прошвырнуться по городу. Крупецкий изображает из себя большого знатока, вот пусть и устраивает экскурсию за казенный счет. Все-таки хорошо, когда Охранное отделение платит за развлечения. Может, все-таки стоило взять с собой Оксану? Нет, правильно не взял. Неспокойно в стране. В Москве за ней и Зубатов приглядит, и Вагранов, и графиня Сапарская, если что, поможет, а в Питере…
Он со вкусом потянулся и встал. Захотелось размять ноги. Олег отодвинул дверь и вышел в пустой коридор, прошелся взад-вперед, поглядывая в окна. Из-за одной из купейных дверей донесся перебор гитарных струн и напевный юношеский голос: -…Бушует новый век двадцатый, В истории – водоворот Событий, лиц, и только даты Календаря идут в расход.
Гроза шумит на горизонте,
Буянит юный дальний гром
И у истории экспромтом
Свернулся дальний окоем.
Утрачен путь во тьме пред нами,
Угасли в сумраке огни,
И дровосеков топорами
Нам барабанит рок земли.
Гроза нагрянет очень скоро,
И негде нам укрыть себя.
Мы беззащитны и покорны
Без света умершего дня.
Нас не спасут привычно боги,
Отныне сами по себе
Должны мы утишать тревоги
И путь торить свой на земле…
Олег хмыкнул и пожал плечами. Нет, не понимаю я стихи, ага. Этакий морально кастрированный урод. Радостно, однако, что хоть у кого-то песенное настроение.
Он вернулся в свое купе, сел и задумался. Все же, все же, все же… Все же – что я буду делать в Санкт-Петербурге?..
От раздумий его отвлек внезапно нарисовавшийся в дверном проеме гость.
– Могу я вас побеспокоить, сударь? – извиняющимся голосом спросил невысокий прилично одетый мужчина интеллигентного вида с бритым подбородком и в пенсне, прижимающий к груди шляпу. Его суконная шинель, довольно новая, казалась весьма чистой и опрятной. В руке мужчина держал видавший виды дорожный саквояж.
– Да? – Олег окинул визитера недоверчивым взглядом, но тут же расслабился. По виду – мелкий чиновник или учитель. Похоже, безопасен. На крайний случай в объемистом внутреннем кармане пальто лежит пистолет, всученный тем же Крупецким Олегу, похоже, уже по собственной инициативе. Филер весьма серьезно воспринял поручение Зубатова охранять своего беспокойного подопечного как зеницу ока, так что вытребовал в оружейной для него личный "браунинг" образца тысяча девятьсот третьего года с обоймой на девять девятимиллиметровых патронов. Запасная обойма пристроилась в другом кармане.
– Простите, можно, я присяду? – все так же неуверенно спросил мужчина.
– Место занято, – настороженно ответил Олег. – Мой товарищ ушел обедать, скоро вернется.
– Нет, я не в том смысле, – заволновался гость. – Я просто… ну, присяду… ну, такая случилась история… Нет, если вам неудобно… я пойду, ладно?
– Присаживайтесь, если такая история, – разрешил Олег. Ему стало любопытно. – Так чего вы хотели?
– Мне, право, неловко, – пробормотал мужчина, опускаясь на краешек дивана, – но я в отчаянном положении. Видите ли, я никак не могу найти свой бумажник…
– Я не брал, – сообщил ему Олег. – И не видел. Боюсь, ничем не могу помочь. Как максимум могу пожертвовать пару гривенников на извозчика – или сколько они в Питере берут?
– Нет, я не в том плане, – заволновался мужчина. – Я не хочу ничего сказать про вас… вам… я не имел в виду, что вы как-то причастны к его исчезновению. На платформе перед отъездом на меня навалился какой-то чрезвычайно неприятный тип… наверное, он был вор, потому что до того бумажник был у меня в кармане, а потом я его не нашел. Вот…
– Почему же вы не обратились к кондуктору?
– Я обратился, – часто закивал мужчина. – Он предложил выйти на следующей станции и обратиться в полицию. Но, понимаете, у меня важное дело в Санкт-Петербурге. Я никак не могу опоздать с докладом в департамент. Меня… меня уволят, и я окажусь на улице. А у меня семья, дети…
– Печальная история, – хотя мужчина казался вполне заслуживающим доверия, что-то в его манере себя вести настораживало Олега. – Чем я могу вам помочь?
– Вы не поймите меня превратно, – гость нервно прижал шляпу к груди. – Я вам честное благородное слово даю, я не какой-нибудь попрошайка. Я не прошу у вас милостыни. Вот… – Он нервно выдернул из кармана блестящие желтые часы. – Они золотые. Коллеги подарили на последние именины, я даже к граверу отнести не успел, чтобы надпись сделать. Они стоят никак не меньше двухсот рублей, а вернее – двести пятьдесят. Вы не могли бы… под залог… всего рублей пятьдесят, а? Я вам дам свою визитную карточку, а когда вернусь в Москву, отдам. Даже больше отдам, шестьдесят или семьдесят. Честное благородное слово!
– У меня нет пятидесяти рублей, – покачал головой Олег. – Боюсь, вы обратились не к тому человеку. У меня не больше тридцати, да и те мне весьма нужны. Я не знаю, сколько задержусь в Петербурге.
– Я согласен на тридцать целковых! – горячо воскликнул гость. – Я вижу, что вы благородный честный человек, вы меня не обманете. Не обманете ведь, да? – он искательно заглянул Олегу в глаза. – Это действительно дорогие часы, подарок! А иначе меня уволят, а у меня жена, дети! Ну пожалуйста!..
– Любезный, – разражаясь, произнес Олег, – я же вам на чистом русском языке сказал, что тридцать рублей – это все, что у меня есть. Я сам что, зубы на полку положить должен?
– Но у вас есть товарищ! – горячо воскликнул незнакомец. – Он тоже может одолжить вам деньги. Вы не пропадете, а меня уволят! Вот, возьмите, посмотрите, какие хорошие часы! Из настоящего золота!
– Самоварного золота твои часы, Художник, – с холодной иронией сказали от двери.
– И цена им пять целковых, если не три.
– Что?! – вскинулся гость. – Да как вы…
– Заткнись, – на этот раз вместо иронии в голосе зазвучала угроза. – У тебя десять секунд, чтобы исчезнуть с глаз моих. Не успеешь – вышвырну в окно.
Тот, кого назвали Художником, резко вскочил на ноги. В его глазах мелькнула ненависть, но он тут же шмыгнул в дверь мимо новоприбывшего и растаял в коридоре. Новый гость шагнул в купе, одергивая напяленную на нем невзрачную шинелишку мелкого служащего.
– Эти ребята промышляют в поездах, – пояснил он. – Играют на человеческой жадности. Если бы вы не являлись Эталоном, Олег Захарович, он наверняка бы развел вас на бабки, выражаясь языком вашего мира. Да и так, в общем-то, он развел… почти. Сейчас он изображал мелкого чиновника, а мог бы изобразить продавца краденого в темном переулке, сбывающего ворованные золотые часы. Когда в скупке вам бы пояснили, что эти часы ценности не имеют, его бы и след простыл.
Сущее наказание для уголовной полиции.
– Я вас знаю? – подозрительно поинтересовался Олег. Вошедший отчаянно кого-то ему напоминал, но вот кого…
– Прошу прощения. Я Джао, – Демиург бесцеремонно плюхнулся на сиденье напротив Олега.
– Ой… – тихо сказал тот. – Это я прошу прощения. Я все думал, на кого вы похожи…
– Я, к сожалению, не сохранил точную внешность куклы, которой пользовался для общения с вами, – пояснил тот. – В том сеансе общения с Робином ментоблок, содержащий мои реплики, апеллировал к сохранившемуся в вашей памяти визуальному образу. Поэтому вы опознали меня сразу. Сейчас мы в реальности, и вы видите перед собой приблизительную копию образа того Хранителя, воспроизведенную по памяти. Я посчитал, что это лучше, чем ничего.
– Д-да… – пробормотал Олег. – Скажите, а я сейчас опять сплю? Эти ваши ментоблоки…
– Нет, – качнул головой Джао. – Мы с Робиным оказались излишне самонадеянными.
Ментоблоки действуют на психоматрицы в этой модели, на вашу в том числе, слегка иначе, чем в вашем мире на биологический мозг. Следствием явилось ваше неожиданное зависание в пограничном состоянии, из которого вы только чудом вышли без потерь. Мы с Робином решили, что пока он не отладит полностью механизм ментоблоков, мы не станем их вам вшивать. Общение через стандартные каналы обмена данными менее удобно, зато безопасно.
– Если вы решили, что я что-то понял, то глубоко ошиблись, – проинформировал его Олег. – Вы бы приняли к сведению, что нам, простым смертным, с богами общаться как-то не по чину. Умишка не хватает…
– Иронизируете? – улыбнулся Демиург. – Что мне в вас всегда нравилось, Олег Захарович, так это здоровая наглость. Я хотел сказать, что сейчас мы общаемся вживую, если можно так выразиться.
– Ага, куда уж нам, психоматрицам, на роль живых претендовать! – проворчал Олег.
– Утешайтесь тем, что я не более живой, чем вы, – утешил его Демиург. – У меня белковое тело вообще только двадцать пять лет по планетарному счету имелось. А еще я родился в пробирке, а не от мамы с папой, которые умерли примерно за три миллиона лет до того.
– Я сейчас заплачу над бедным сироткой, – буркнул Олег. – Ох, простите. Что-то я сегодня не в настроении.
– Ничего, я вас вполне понимаю. Думаю, на вашем месте я тоже оказался бы не в настроении. Я лично к нынешней форме тела привыкал терции три или четыре.
– М-м… сколько? – озадаченно переспросил Олег.
– Три или четыре терции по планетарным меркам нынешней модели – двести пятьдесят или триста лет, – любезно пояснил Джао. – Ну, или около того. Метрический год – это полный оборот галактики по имени "Млечный путь" вокруг своей оси, то есть около двухсот пятидесяти миллионов местных планетарных лет. Далее идут месяц, день, час, минута, секунда и терция, каждая следующая ступень по продолжительности – двенадцатая часть предыдущей.
– Ух… – Олег помолчал, осмысливая. – Ну и масштабы у вас, однако. А сколько вам лет? Метрических? Или это нескромный вопрос?
– Почему же, – усмехнулся Джао. – Скромный. Однако я вас разочарую – мне лично меньше семи метрических часов от роду по общей шкале. Самому же старшему Демиургу немногим более двух дней. Правда, достаточно много набирается по локальным шкалам искусственно созданных пузырей… соседних вселенных. Но мы уклоняемся от темы. Я хочу сказать, что вам не следует зацикливаться на своем нынешнем состоянии. Должен заверить вас, что ваш текущий способ существования – ничуть не менее полноценный, чем биологическая форма, а в принципиальном плане мало отличается от моего. С технической точки зрения Демиург устроен несоизмеримо сложнее, но это, по большому счету, лишь за счет огромного количества дополнительной машинерии, которой он обвешан.
– Ну да, я понимаю, что разница между дикарем-каннибалом и белым человеком лишь в том, что у белого есть линкор с крупнокалиберными орудиями… – пробормотал Олег.
– Не все сразу, – пожал плечами Демиург. – Кто знает, может, и вы заимеете свои собственные линкоры в будущем. Но хватит – обсуждение данной темы ваше самочувствие явно не улучшает. Вы сейчас в таком смятенном состоянии, что в любой момент можете сорваться в истерику или глубокую депрессию. Мне бы этого не хотелось. Я не хочу искусственно гасить ненужные автоколебания вашей матрицы, поскольку мне нужна от вас в первую очередь ясность мысли.
– Очень заботливо с вашей стороны, – Олег отвернулся к окну. – Я так понимаю, вы не просто так явились сюда?
– Ну, как вам сказать… – Демиург опять пожал плечами. – Я, если так можно выразиться, чувствую себя несколько виноватым перед вами. Я втянул вас в эту дурацкую историю с выборами Нарпреда. История эта послужила еще и косвенной причиной того, что вы оказались здесь. Думаю, будет справедливо, если вы хотя бы сможете удовлетворить свое собственное любопытство. У вас наверняка есть куча вопросов, которые вам очень хочется кому-нибудь задать. Так что спрашивайте.
Только не о джамтанах – я сам не знаю о них практически ничего.
– А не слишком ли это мелко по божественным стандартам – лично просвещать простых смертных? – буркнул Олег, обхватывая себя руками за плечи и ежась, словно от холода. – Тратить на меня свое бесценное время?
– Нет, не мелко. Во-первых, человеческое общение для меня – одна из немногих радостей в этой жизни. Во-вторых, вы являетесь весьма важной фигурой в этом мире – если не король, то уж ферзь – точно. В-третьих, я трачу не так уж и много своего времени. Точнее, практически совсем не трачу его.
– Это как? – Олег повернул к Джао голову, удивленно подняв бровь. – А, ну да.
Понимаю. Вы же бессмертны. Что вам лишний день или год…
– Нет, не так, – Джао еле заметно улыбнулся. – Все куда хуже. Видите ли, со временем Демиурги благодаря симбиозу с искинами выработали в себе умение присутствовать одновременно во многих местах. Вот вы, например, можете одновременно говорить по телефону и что-то писать, например. Примерно по тому же принципу мы умеем создавать точки присутствия сознания, способные одновременно заниматься разными делами в разных местах пространства. А точка присутствия, с той или иной целью материально оформленная, обычно в виде человека, называется проекцией. Объяснение, конечно, очень грубое, но суть передает. Сейчас я наблюдаю примерно за двумя десятками ключевых точек этой модели, причем проекция только одна, и она сейчас общается с вами. Наш разговор практически не требует ресурсов, так что мало меня напрягает. Поэтому не стесняйтесь, спрашивайте.
С минуту Олег недоверчиво рассматривал гостя. Потом вздохнул.
– Ладно, уговорили. Спрошу. Главный вопрос, собственно, один – а что, это, – он кивнул в сторону окна, – действительно ваш мир в прошлом?
– Более или менее. М-да… вопросы вы, Олег Захарович, задавать действительно умеете. Видите ли, Катастрофа уничтожила значительную часть Архива…
– Катастрофа? …Катастрофа… Ассоциативная память симбионта-искина услужливо начинает раскручивать цепочку давних воспоминаний. Настолько давних, что воспринимаются они уже как совершенно чужие. Огромные пустые залы мертвой станции с забавным названием "Белоснежка". Нарисованные на стенах коридоров, потускневшие за миллионы лет смешные гномы с кирками и белокурая красавица, беспечно танцующая в зале Холла на Зеленом Холме. Пыль веков, непонятно откуда берущаяся внутри герметичных контуров и воздушных фильтров древнего артефакта, мерцание консервирующего поля за смотровыми панелями, желто-оранжевая планета далеко внизу… Наставники, появляющиеся из ниоткуда: Майка, юная и веселая – где ее почти полмиллиона планетарных? – но кажущаяся Джао старой-престарой противной теткой; вечно печальный Варлам, чьи проекции всегда носили седые виски; суровый Джейми со своими занудными поучениями и моралями… Детство, уютное и беспечное, заботливая мама Суоми, древний искин в чоки-теле юной девушки, и новое знание, далекое и абстрактное, еще не навалившееся всем своим мегатонным весом…
Мальчуган, новорожденный Демиург, еще во взрослеющем биологическом теле, жадно впитывающий жуткие, но такие интересные сказки о прошлом. Последний живой ребенок навсегда застывшей цивилизации – и прокручивающиеся на больших экранах древние записи под мерный голос Варлама. Катастрофа…
– Катастрофа – это… Катастрофа. Достаточно сложная штука. У меня нет домашней заготовки на этот счет, а импровизировать не хочется. Как бы вам объяснить…
Он повозился на диване, устраиваясь поудобнее. Паровоз, тянущий состав, радостно засвистел. Мимо окна побежали деревянные покосившиеся строения какого-то села, коровы индифферентно щипали траву, глядя на пролетающий мимо состав пустыми глазами.
– Если коротко, то вот что. В свое время моя цивилизация пережила чудовищную катастрофу, практически полностью ее уничтожившую. Уцелела только горстка исследователей на дальних космических базах…
– Где, простите? – озадаченно переспросил Олег. Джао осекся и замолчал.
– Да, совсем запамятовал, что у вас с космическими путешествиями еще долго будут проблемы. Неважно. Главное, что крах цивилизации привел к утере огромного количества знаний, в том числе исторических. Выжившие восстановили многое, но не до конца. Большая часть исторических архивов пропала безвозвратно. Так случилось, что среди сохранившихся материалов львиная их доля относилась именно к тому периоду, который джамтане сейчас пытаются моделировать. Спустя примерно полтора столетия относительно данного момента в истории моего мира наступил момент, когда знания уже массово переводились в электронно-цифровой вид, но по инерции их все еще продолжали хранить на страницах книг.
На столике у окна возникла книга. Ее обложка распахнулась, страницы странного желтоватого оттенка зашелестели, переворачиваясь.
– Делались эти книги из особых материалов с собирательным названием "дарум". О причинах Катастрофы к единому мнению так и не пришли, но точно доказано, что в области континуума радиусом около светового месяца на несколько секунд изменились значения некоторых базовых физических констант. В числе прочего это привело к распаду всех химических соединений, содержащих электронные валентные связи определенного толка. В том числе разрушились и мягкие ткани человеческого тела, и хранившихся в музеях древние письменные источники на целлюлозной бумаге… Необратимо погибла также большая часть информации, хранившейся в памяти компьютеров. Но сделанные из дарума книги, сохранившиеся в музеях и долговременных хранилищах, равно как и устаревшие компьютеры, уцелели. Именно содержащаяся в них информация и являлась основными источниками при реконструкции текущей эпохи.