Страница:
Государь император не ответил ни на одно мое прошение – наверное, они до него так и не дошли.
Зубатов вздохнул.
– Наверное, грешно так говорить, но я в какой-то степени рад, что оказался прав я, а не Плеве. Действительно, нас с ним рассудило само время. Его убили террористы, а заменивший его Святополк-Мирский вытащил меня из ссылки и даже отдал мне обратно Московское охранное отделение. Но знаете, Олег Захарович, Святополк-Мирский хоть мне и друг, но совершенно не соответствует нынешней тяжелой ситуации. Если его отправят в отставку, а такое может случиться со дня на день, то и я на своей должности не задержусь. И не обманывайтесь из-за белой вороны вроде меня – с другим начальником вам будет сработаться очень тяжело. С вашими-то начальничьими замашками… Даже с Медниковым, уж на что он умный и понимающий человек, вы не сработаетесь.
Он побарабанил пальцами по столу.
– Я внимательно ознакомился с отчетами о вашей, Олег Захарович, деятельности.
То, что вы связались с промышленниками типа Гакенталя, это хорошо. По крайней мере, вы не пропадете, когда вас вышибут на улицу. Вот интеллигенция, с которой вы пытаетесь обсуждать научные проблемы, много опаснее. Она почти поголовно заражена вольнодумием. Втянуть вас во что-то предосудительное для них – раз плюнуть. Вы уж, пожалуйста, постарайтесь с ними поаккуратнее. Если хотите, я могу задействовать остатки своих связей среди промышленников и банкиров, чтобы помочь вам в ваших начинаниях.
– За связи буду благодарен, – кивнул Олег. – Вот тут на прошлой неделе Гакенталь упомянул о каких-то братьях Бромлей…
– Серьезная фирма, – кивнул Зубатов. – Паровые машины выпускают и какие-то там насосы. И соучредители у них серьезные – "Русский банк" и еще пара кредитных учреждений поменьше. Могу устроить встречу с управляющим завода.
– Прекрасно, – Олег щелкнул пальцами в воздухе. – Сообщите, где и когда. Не хочется больше Московской управой прикрываться, опасно – еще раскроют обман.
Скажите, Сергей Васильевич, вот что. Вы человек опытный в делах вашего мира.
Почему ваши промышленники настолько недальновидны? Рабочие трудятся в нечеловеческих условиях, благодаря чему фабриканты наживают деньги. Но ведь потом начинается стачка, и предприятие встает – на неделю или больше. И все прибыли из-за простоя вылетают в трубу. Ну ладно еще какие-нибудь ткачи забастуют. Но ведь если в этих ваших домнах металл застынет большой чушкой – "медведем", кажется, такое Овчинников называл – их ведь только взрывать после этого, как я понимаю, и заново строить. Это что – дешевле, чем нормальный рабочий день устроить?
– Вы меня зря спрашиваете, – усмехнулся директор отделения. – Я не промышленник, в таких тонкостях не разбираюсь. Лучше сами спросите при оказии.
– Обязательно спрошу. Вам тогда другой вопрос – за счет чего вообще существует это революционное движения? Я имею в виду не стихийные бунты, а упорядоченные подпольные партии. За счет чего они живут? Ведь их деятельность требует денег, и немалых. Газеты, как я понимаю, они вынуждены печатать за границей и провозить их сюда тайно. Опять же, оружие – револьвер стоит рублей десять-двенадцать, а их, я читал, жандармы во время волнений конфискуют десятками и сотнями, и это лишь малая часть того, что ходит по рукам. Явочные квартиры нужно содержать, по стране ездить, да просто есть-пить тоже требуется. Откуда средства?
– Хм… – Зубатов отставил бокал и задумался. – Источники у них разные.
Во-первых, сочувствующие финансируют. Это купцы, недовольные тем, что у них есть деньги, но нет политического влияния. Это богатые староверы-раскольники, недовольные ущемленным положением своей веры. Это евреи, которых загнали в угол, опять же, не в последнюю голову благодаря антисемитам из РПЦ, и не намерены оттуда выпускать. Даже Манифест о веротерпимости от семнадцатого апреля всей этой братии свободу только формально дал – как православная церковь их прижимала, так и продолжает прижимать, хотя после Манифеста немного полегче стало. Наконец, часть дворянства, полагая себя друзьями народа, тоже играет в эти игры. Значительная часть финансовых поступлений идет за счет банальных грабежей банков и магазинов, которые на жаргоне революционеров называют "экспроприациями" или просто "эксами". Наконец, мы подозреваем, хотя и не можем твердо доказать, что определенные средства поступают из-за рубежа от сил, которых вполне устраивает дестабилизация положения в Российской империи. Та же Англия, например, вполне способна на такое…
– Н-да, – Олег побарабанил пальцами по столу. – Классическая картина. Пар разрывает котел, предохранительный клапан закручен намертво, а желающих подбросить дровишек хоть отбавляй. И открутить клппан некому. Наоборот, еще сильнее закручивают. Что там со староверами и евреями? Это религии такие? Прошу прощения, я еще не до конца разобрался со смешными местными верованиями.
Зубатов аж поперхнулся.
– Олег Захарович, – сурово произнес он, – вообще-то мне сейчас полагалось бы арестовать вас за богохульство. Примите к сведенью, что православие в Российской империи является государственной религией, и за публичное глумление над ним можно и в тюрьму угодить. – Он помолчал. – Впрочем, в наши времена ничего святого уже не осталось. Даже над Государем Императором, бывает, открыто насмехаются. Так что… – Он махнул рукой. – Если очень грубо, то староверы – это представители одного из течений православной религии, объявленного еретическим. После одной из давних церковных реформ оно оказалось в немилости.
Времена уже не те, что раньше, и их не слишком преследуют, но и открыто исповедовать веру не позволяют. Между тем, среди них очень много богатых купцов и промышленников. В свое время староверов вытеснили в дальние лесные и горные края, и их потомки успешно прибрали к рукам минеральные залежи и лесные дела, а также значительную часть торговли. В качестве типичного примера можно взять Павла Рябушинского, весьма известную в Москве личность. Владеет мануфактурами, совладелец Московского банка, даже типография своя имеется. Выходец из староверской семьи.
Зубатов развел руками.
– Сталкивался я с ним пару раз лично. Знаете, как он ненавидит аристократию?
Знаете, как вообще купцы, не только староверы, ненавидят старую аристократию, не имеющую ни гроша за душой, но не желающую отдавать ни золотника власти? Купца могут публично опозорить – высечь плетьми или заковать в кандалы, а дворянина трогать нельзя. Да что Рябушинский! Вон, Савва Морозов – крупнейший фабрикант.
Тоже, кстати, из староверов. И тоже ненавидит аристократию всеми фибрами души.
Нам совершенно точно известно, что он финансирует социал-демократическую партию, очень хорошо финансирует…
– И почему же вы не пресечете эту деятельность? – полюбопытствовал Олег.
Зубатов покачал головой.
– Не все так просто, Олег Захарович. Тут весьма тонкая игра. Финансовые потоки контролируются… – Он осекся и внимательно посмотрел на Олега. Тот ответил ему невинным взглядом. – Не думаю, что настало время посвящать вас в тонкости оперативной работы, тем более – совершенно секретные. Не можем и не хотим в настоящее время, этого с вас достаточно.
– Как знаете, – кивнул Олег. – Кто такие евреи?
– Евреи – это национальность, исповедующая религию иудаизма. Уникальный случай – религия и национальность представляют собой одно целое, иудеев-неевреев практически нет. Иудаизм является основой христианства в целом, православия в том числе, хотя многие наши ура-патриоты очень не любят о том вспоминать. Со времен римского ига – слышали о римлянах? – нация гонима и рассеяна по всему миру. В России евреи загнаны в черту оседлости… имеется в виду, что они поражены в правах – не имеют права владеть землей, жить в столицах и крупных городах и так далее. В еврейских местечках – нищета и запустение, голодная и энергичная молодежь рвется в бой. А еще у них очень силен общинный дух, и богатые купцы и ростовщики – такие тоже хватает – поддерживают общину деньгами, часть которых идет на финансирование нелегальной деятельности. Еврейская активность в основном направлена на самозащиту наподобие организации боевых дружин для борьбы с погромщиками, на сторону деньги утекают не слишком большие – но все же утекают. Я немало имел с евреями дел в свое время, правда, в последнее время как-то отошел. Не до них. Но люди там вполне вменяемые.
Внезапно Зубатов грохнул кулаком по столу.
– Если бы, – яростно сказал он, – государя не окружали такие бездарные, тупые, самовлюбленные кретины, как сейчас, скрывающие от него истинное положение дел, он бы наверняка не допустил подобного! Принять закон о свободе совести, настоящий закон, не манифест, уравнять сословия в правах, отменить притеснения иноверцев – и, по большому счету, финансовая почва у бунтовщиков окажется выбитой из-под ног! Все просвещенные европейские страны уже давно сделали это, и только мы, подтверждая свою репутацию дикарей… Проекты таких законов уже составлялись неоднократно, тот же князь Оболенский к тому руку приложил. Ходили слухи, что Витте перед отъездом в Портсмут на переговоры с японцами собирался представить один такой проект на высочайшее утверждение. Но, боюсь, ничего не выйдет…
Олег с удивлением смотрел на собеседника. Всегда корректно-сдержанный, суховатый Зубатов сейчас раскраснелся, его волосы растрепались, бородка стояла дыбом. В глазах появился опасный блеск.
– Знаете, что самое обидное? – спросил он. – Самое обидное то, что среди бунтовщиков немало очень достойных людей. Нет, конечно, очень много и просто бездельников, болтунов и любителей пожить за счет разговоров о революции и тому подобного. Но я лично имел дело со многими, кому не стыдно пожать руку – умными, понимающими, душой болеющими за страну. Некоторых мне даже удавалось переубедить в пагубности пути, на котором они стоят. Тот же Меньщиков – вы знаете, что он бывший революционер? После ареста я несколько дней яростно спорил с ним о путях России и, слава богу, переубедил. Теперь он на нашей стороне. Но я не могу убеждать каждого по отдельности! И, если честно, – Зубатов понизил голос, – в последнее время уже и не хочу. Вы сами видите, что народ опущен до скотского состояния. Без реформ вся наша деятельность… Впрочем, я уже повторяюсь…
Внезапно он словно потух и несколько секунд сидел, уставившись в стол. Потом, словно придя в себя, поднял голову и посмотрел на Олега обычным острым и пронизывающим, взглядом.
– Олег Захарович, – спокойно сказал он, и Олег снова увидел в нем начальника Московского охранного отделения. – Не совсем понимаю, что это на меня нашло, но, сами понимаете, что не стоит распространяться о нашем разговоре. Будет неприятно, если пойдут слухи, что начальник Охранного отделения сам скрытый революционер.
– Разумеется, – хмыкнул Олег. – Однако радует, что мы друг друга понимаем. У меня ведь, знаете ли, там, дома, похожие проблемы… были. С той разницей, что власти у меня – хоть отбавляй. Вот только что с народом делать – не знаю. Опыта никакого. Эх, подсказал бы кто…
– Не переживайте, – посоветовал Зубатов. – Все равно маловероятно, что вы когда-нибудь вернетесь домой. А может, вы вообще все придумали, и нет никакого вашего мира. Трахнули вас по голове где-нибудь в подворотне, и все вам примерещилось. А?
– Часики мои электронные не забыли? – усмехнулся Олег. – Они нам тоже примерещились? Коллективно? До сих пор валяются дома в ящике, могу еще раз принести показать.
– Часики – это да. Это факт, – вздохнул Зубатов. – Ну да ладно. Если не возражаете, у меня еще куча дел.
Указ о веротерпимости от семнадцатого апреля Олег в архиве Отделения все-таки раскопал. …
В постоянном, по заветам Предков, общении со Святою Православною Церковью неизменно почерпая для Себя отраду и обновление сил душевных, Мы всегда имели сердечное стремление обеспечить и каждому из Наших подданных свободу верования и молитв по велениям его совести. Озабочиваясь выполнением таковых намерений, Мы в число намеченных в указе 12 минувшего Декабря преобразований включили принятие действительных мер к устранению стеснений в области религии.
Ныне, рассмотрев составленные, во исполнение сего, в Комитете Министров положения и находя их отвечающими Нашему заветному желанию укрепить начертанные в Основных Законах Империи Российской начала веротерпимости, Мы признали за благо таковые утвердить.
Призывая благословение Всевышнего на это дело мира и любви и уповая, что оно послужит к вящему возвеличению Православной веры, порождаемой благодатию Господнею, поучением, кротостью и добрыми примерами, Мы, в соответствие с этим решением Нашим, повелеваем:
1) Признать, что отпадение от Православной веры в другое христианское исповедание или вероучение не подлежит преследованию и не должно влечь за собою каких-либо невыгодных в отношении личных или гражданских прав последствий, причем отпавшее по достижении совершеннолетия от Православия лицо признается принадлежащим к тому вероисповеданию или вероучению, которое оно для себя избрало.
2) Признать, что, при переходе одного из исповедующих туже самую христианскую веру супругов в другое вероисповедание, все не достигшие совершеннолетия дети остаются в прежней вере, исповедуемой другим супругом, а при таковом же переходе обоих супругов дети их до 14 лет следуют вере родителей, достигшие же сего возраста остаются в прежней своей религии.
3) Установить, в дополнение к сим правилам (пп. 1 и 2), что лица, числящиеся православными, но в действительности исповедующие ту нехристианскую веру, к которой до присоединения к Православию принадлежали сами они или их предки, подлежат по желанию их исключению из числа православных.
4) Разрешить христианам всех исповеданий принимаемых ими на воспитание некрещенных подкидышей и детей неизвестных родителей крестить по обрядам своей веры.
5) Установить в законе различие между вероучениями, объемлемыми ныне наименованием "раскол", разделив их на три группы: а) старообрядческие согласия,
б) сектантство и в) последователи изуверных учений, самая принадлежность к коим наказуема в уголовном порядке. 6) Признать, что постановления закона, дарующие право совершения общественных богомолений и определяющие положение раскола в гражданском отношении, объемлют последователей как старообрядческих согласий, так и сектантских толков; учинение же из религиозных побуждений нарушения законов подвергает виновных в том установленной законом ответственности.
7) Присвоить наименование старообрядцев, взамен ныне употребляемого названия раскольников, всем последователям толков и согласий, которые приемлют основные догматы Церкви Православной, но не признают некоторых принятых ею обрядов и отправляют свое богослужение по старопечатным книгам.
8) Признать, что сооружение молитвенных старообрядческих и сектантских домов, точно так же, как разрешение ремонта и их закрытие, должны происходить применительно к основаниям, которые существуют или будут постановлены для храмов инославных исповеданий.
9) Присвоить духовным лицам, избираемым общинами старообрядцев и сектантов для отправления духовных треб, наименование "настоятелей и наставников", причем лица эти, по утверждении их в должностях надлежащею правительственною властью, подлежат исключению из мещан или сельских обывателей, если они к этим состояниям принадлежали, и освобождению от призыва на действительную военную службу, и именованию, с разрешения той же гражданской власти, принятым при постриге именем, а равно допустить обозначение в выдаваемых им паспортах, в графе, указывающей род занятий, принадлежащаго им среди этого духовенства положения, без употребления, однако, православных иерархических наименований.
10) Разрешить тем же духовным лицам свободное отправление духовных треб как в частных и молитвенных домах, так и в иных потребных случаях, с воспрещением лишь надевать священнослужительское облачение, когда сие будет возбранено законом. Настоятелям и наставникам (п.9), при свидетельстве духовных завещаний, присвоить те же права, какими в сем случае пользуются все вообще духовные лица.
11) Уравнять в правах старообрядцев и сектантов с лицами инославных исповеданий в отношении заключения ими с православными смешанных браков.
12) Распечатать все молитвенные дома, закрытые как в административном порядке, не исключая случаев, восходивших чрез Комитет Министров до Высочайшего усмотрения, так и по определениям судебных мест, кроме тех молелен, закрытие коих вызвано собственно неисполнением требований Устава Строительного.
13) Установить, в виде общего правила, что для разрешения постройки, возобновления и ремонта церквей и молитвенных домов всех христианских исповеданий необходимо: а) согласие духовнаго начальства подлежащего инославного исповедания, б) наличность необходимых денежных средств и в) соблюдение технических требований Устава Строительнаго. Изъятия из сего общего правила, если таковые будут признаны для отдельных местностей необходимыми, могутъ быть установлены только в законодательном порядке.
14) Признать, что во всякого рода учебных заведениях в случае преподавания в них закона Божия инославных христианских исповеданий таковое ведется на природном языке учащихся, причем преподавание это должно быть поручаемо духовным лицам подлежащего исповедания и, только при отсутствии их, светским учителям того же исповедания.
15) Признать подлежащими пересмотру законоположения, касающиеся важнейших сторон религиозного быта лиц магометанскоаго исповедания.
16) Подвергнуть обсуждению действующие узаконения о ламаитах, возбранив впредь именование их в официальных актах идолопоклонниками и язычниками; – и 17) Независимо от этого привести в действие и остальные, утвержденные Нами сего числа положения Комитета Министров о порядке выполнения пункта шестого указа от 12 Декабря минувшего года.
К исполнению сего Правительствующий Сенат не оставит учинить надлежащее распоряжение.
Перечитав текст на три раза, Олег со вздохом признал, что не понимает в местных верованиях решительно ничего. Похоже, религиозная мистика в этом мире проникла во все поры общества куда сильнее, чем это когда-либо случалось у него дома.
Нет, разумеется, приверженцы всяческих направлений и сект больше всего обожали обзывать друг друга язычниками и еретиками, но чтобы государство хоть когда-то вмешивалось в эти споры? А если помножить местную религиозность на факт государственности православной религии, выводы напрашиваются самые что ни на есть неутешительные.
Почувствовав, что голова пухнет как воздушный шарик, накачиваемый водородом, он попрощался с Меньщиковым, отпустил восвояси Чумашкина и побрел по улице куда глаза глядят. Требовалось время, чтобы осмыслить все прочитанное сегодня, уложить все в единую цельную картину. Цельную – с учетом односторонности точки зрения. Односторонности, да… Это опасно – односторонность. Если уж есть риск увязнуть в местной политике по уши, то лучше видеть предмет с разных сторон. На фабрике мы уже бывали, как рабочие живут – видели. Неплохо было бы еще по сельской глубинке пошуровать, благо в стране четыре человека из пяти, а то и больше, там и живут, но это – как-нибудь потом. Сейчас нас интересует промышленность и все, что с ней связано, включая революционеров. Стоп! А ведь это идея. Значит, подающий надежды юноша Бархатов, исключенный… откуда там его исключили? Вылетело из головы. Неважно. Исключенный студент-медик, ныне ассистент и революционер-подрывник. Живет, как он сам сказал, неподалеку от Олега. Староконюшенный переулок, это я помню. Дом? Сорок восемь? Четырнадцать?
Четверка там в номере точно была. Ну, разыщем. Где там все извозчики? Когда не надо, так толпами вдоль обочины стоят…
Дом, где проживал бывший студент, он обнаружил уже в полной темноте. Тускло горел газовый фонарь возле забора, но двор небольшого деревянного дома окутывала почти непроницаемая тьма. Свет из окна лишь немного разгонял ее. Толкнув беззвучно отворившуюся калитку, Олег вошел во дворик и поднялся по низкому покосившемуся крыльцу, осторожно ступая и напряженно вглядываясь под ноги. В коротком темном коридоре из-под приоткрытой двери выбивался лучик света. За ней о чем-то спорили приглушенные голоса. Олег замер и прислушался.
– И что толку их жалеть? – зло рубил обладатель богатого баритона. – Они сами-то хоть кого-то в своей жизни пожалели? Что ты мне о ценности человеческой жизни тут вкручиваешь? У нас задача ясна и определенна – избавить мир от всей этой мрази и построить общество всеобщей справедливости. И тут хороши все средства!
– Цель не оправдывает средства, Володя, – ответил другой голос, который, как показалось Олегу, принадлежал Бархатову. – Этот вопрос уже давно решен наукой.
Да чем чиновник отличается от обычного человека? Возьми любого крестьянина от сохи, научи наскоро грамоте и счету, посади в канцелярию, дай обвыкнуться – и через пару недель ты не отличишь его от наследственного инспектора! Это государственная система, которая делает людей винтиками. Нужно ломать ее, ломать сверху донизу, а людей – воспитывать с раннего детства…
– Наслушался своего дружка Вагранова, да? – зло рассмеялся невидимый собеседник.
– Что мне эта ваша система? Каждый человек отвечает за себя сам, а списывать свои грехи на обстоятельства – сказочки для дураков. Когда канцелярская крыса отказывает в пособии многодетной вдове на основании какой-то там бумажки, это его вина, что он не постарался найти способ ей помочь. Это ему лень от стула задницу оторвать, это он ждет мзды, чтобы дать человеку законно ему причитающееся! Зажрались, сволочи! Жаль, на всех бомб не хватит.
– Да ты хоть раз сам-то чиновника видел, а, Володя? – хмыкнул Бархатов. – Тебя послушать, так они – разжиревшие чудища о двух головах, питающиеся вдовьими слезами. Что ты от них хочешь? Они люди маленькие, над ними начальства вагон и маленькая тележка. Что не так сделают – сразу и на улицу. У самих оклад грошовый, вот и берут взятки помаленьку. Их не ненавидеть надо, а жалеть.
– Да ладно тебе, Кир, – примирительно откликнулся собеседник. – Ты ж сам понимаешь, что я не о тридцатирублевых писарях рассуждаю, что на службу пешком через пол-Москвы ходят. Нет, наша цель – те, что в каретах разъезжают в собольих шубах. Начальники канцелярий и департаментов, губернаторы, генералы… Вот где все зло! Вот кого надо бомбить, не жалея сил. В один прекрасный день до них дойдет, что отвечать за злодеяния приходится не только мелкой сошке. Вот тогда-то они и задумаются, а стоит ли так высокомерно относиться к простому народу!
Внезапно Олег почувствовал, как его подхватывает знакомая бесшабашная волна. Это террористы, отчетливо понял он. Нужно сваливать отсюда, пока не поздно. Иначе оторвут голову и скажут, что так и было…
– Глупости говорите, уважаемый! – громко заявил он, толкая дверь и входя в грязную бедную комнатенку, вся обстановка которой состояла из продавленного топчана, стула, стола и чудом не рассыпающегося платяного шкафа. На столе тускло горел свечной огарок. – Кого и в чем вы хотите убедить? Генералов и губернаторов?
Трое, сидящие в комнате, ошарашено повернулись в его сторону. Неверный свет метался по их лицам, и игра теней превращала их в уродливые маски.
– Прошу прощения за вторжение, – Олег прижал руку к груди и слегка поклонился, – но я тут проходил мимо и не смог удержаться. Э-э, о чем это я? Ах, да. Вы, господа, просто не пробовали смотреть на свою деятельность с другой стороны.
Представьте, что вы – губернаторы. Или министры, неважно. И вы знаете, что есть кучка людей, готовых бросить в вас бомбу. Что вы будете чувствовать?
– Что воровать меньше надо, – буркнул тот, что сидел на стуле. – И о людях больше думать, – судя по голосу, с Бархатовым спорил именно он.
– Вот я и говорю – глупости, – усмехнулся Олег. – Вы, когда у вас дома клопы заводятся, начинаете им угождать? Они ведь очень неприятно кусаются. Нет, вы их травить начинаете, на мороз кровать выставляете, боретесь, в общем. Почему?
Клопы ведь в своем праве – они живые, им кушать хочется.
– При чем здесь?.. – начал было сидящий на стуле парень лет двадцати пяти, но Олег оборвал его:
– Вы, господа бомбометатели, для власть предержащих те самые клопы. Вы не являетесь для них людьми, к чьему мнению следует прислушиваться. Вы являетесь только помехой. Да, очень опасной помехой, но не более. И поэтому бессмысленно предъявлять какие-то требования, их все равно пропустят мимо ушей. То, что вы делаете, лишь дискредитирует других людей, которые пытаются бороться за улучшение ситуации другими, приемлемыми методами.
Зубатов вздохнул.
– Наверное, грешно так говорить, но я в какой-то степени рад, что оказался прав я, а не Плеве. Действительно, нас с ним рассудило само время. Его убили террористы, а заменивший его Святополк-Мирский вытащил меня из ссылки и даже отдал мне обратно Московское охранное отделение. Но знаете, Олег Захарович, Святополк-Мирский хоть мне и друг, но совершенно не соответствует нынешней тяжелой ситуации. Если его отправят в отставку, а такое может случиться со дня на день, то и я на своей должности не задержусь. И не обманывайтесь из-за белой вороны вроде меня – с другим начальником вам будет сработаться очень тяжело. С вашими-то начальничьими замашками… Даже с Медниковым, уж на что он умный и понимающий человек, вы не сработаетесь.
Он побарабанил пальцами по столу.
– Я внимательно ознакомился с отчетами о вашей, Олег Захарович, деятельности.
То, что вы связались с промышленниками типа Гакенталя, это хорошо. По крайней мере, вы не пропадете, когда вас вышибут на улицу. Вот интеллигенция, с которой вы пытаетесь обсуждать научные проблемы, много опаснее. Она почти поголовно заражена вольнодумием. Втянуть вас во что-то предосудительное для них – раз плюнуть. Вы уж, пожалуйста, постарайтесь с ними поаккуратнее. Если хотите, я могу задействовать остатки своих связей среди промышленников и банкиров, чтобы помочь вам в ваших начинаниях.
– За связи буду благодарен, – кивнул Олег. – Вот тут на прошлой неделе Гакенталь упомянул о каких-то братьях Бромлей…
– Серьезная фирма, – кивнул Зубатов. – Паровые машины выпускают и какие-то там насосы. И соучредители у них серьезные – "Русский банк" и еще пара кредитных учреждений поменьше. Могу устроить встречу с управляющим завода.
– Прекрасно, – Олег щелкнул пальцами в воздухе. – Сообщите, где и когда. Не хочется больше Московской управой прикрываться, опасно – еще раскроют обман.
Скажите, Сергей Васильевич, вот что. Вы человек опытный в делах вашего мира.
Почему ваши промышленники настолько недальновидны? Рабочие трудятся в нечеловеческих условиях, благодаря чему фабриканты наживают деньги. Но ведь потом начинается стачка, и предприятие встает – на неделю или больше. И все прибыли из-за простоя вылетают в трубу. Ну ладно еще какие-нибудь ткачи забастуют. Но ведь если в этих ваших домнах металл застынет большой чушкой – "медведем", кажется, такое Овчинников называл – их ведь только взрывать после этого, как я понимаю, и заново строить. Это что – дешевле, чем нормальный рабочий день устроить?
– Вы меня зря спрашиваете, – усмехнулся директор отделения. – Я не промышленник, в таких тонкостях не разбираюсь. Лучше сами спросите при оказии.
– Обязательно спрошу. Вам тогда другой вопрос – за счет чего вообще существует это революционное движения? Я имею в виду не стихийные бунты, а упорядоченные подпольные партии. За счет чего они живут? Ведь их деятельность требует денег, и немалых. Газеты, как я понимаю, они вынуждены печатать за границей и провозить их сюда тайно. Опять же, оружие – револьвер стоит рублей десять-двенадцать, а их, я читал, жандармы во время волнений конфискуют десятками и сотнями, и это лишь малая часть того, что ходит по рукам. Явочные квартиры нужно содержать, по стране ездить, да просто есть-пить тоже требуется. Откуда средства?
– Хм… – Зубатов отставил бокал и задумался. – Источники у них разные.
Во-первых, сочувствующие финансируют. Это купцы, недовольные тем, что у них есть деньги, но нет политического влияния. Это богатые староверы-раскольники, недовольные ущемленным положением своей веры. Это евреи, которых загнали в угол, опять же, не в последнюю голову благодаря антисемитам из РПЦ, и не намерены оттуда выпускать. Даже Манифест о веротерпимости от семнадцатого апреля всей этой братии свободу только формально дал – как православная церковь их прижимала, так и продолжает прижимать, хотя после Манифеста немного полегче стало. Наконец, часть дворянства, полагая себя друзьями народа, тоже играет в эти игры. Значительная часть финансовых поступлений идет за счет банальных грабежей банков и магазинов, которые на жаргоне революционеров называют "экспроприациями" или просто "эксами". Наконец, мы подозреваем, хотя и не можем твердо доказать, что определенные средства поступают из-за рубежа от сил, которых вполне устраивает дестабилизация положения в Российской империи. Та же Англия, например, вполне способна на такое…
– Н-да, – Олег побарабанил пальцами по столу. – Классическая картина. Пар разрывает котел, предохранительный клапан закручен намертво, а желающих подбросить дровишек хоть отбавляй. И открутить клппан некому. Наоборот, еще сильнее закручивают. Что там со староверами и евреями? Это религии такие? Прошу прощения, я еще не до конца разобрался со смешными местными верованиями.
Зубатов аж поперхнулся.
– Олег Захарович, – сурово произнес он, – вообще-то мне сейчас полагалось бы арестовать вас за богохульство. Примите к сведенью, что православие в Российской империи является государственной религией, и за публичное глумление над ним можно и в тюрьму угодить. – Он помолчал. – Впрочем, в наши времена ничего святого уже не осталось. Даже над Государем Императором, бывает, открыто насмехаются. Так что… – Он махнул рукой. – Если очень грубо, то староверы – это представители одного из течений православной религии, объявленного еретическим. После одной из давних церковных реформ оно оказалось в немилости.
Времена уже не те, что раньше, и их не слишком преследуют, но и открыто исповедовать веру не позволяют. Между тем, среди них очень много богатых купцов и промышленников. В свое время староверов вытеснили в дальние лесные и горные края, и их потомки успешно прибрали к рукам минеральные залежи и лесные дела, а также значительную часть торговли. В качестве типичного примера можно взять Павла Рябушинского, весьма известную в Москве личность. Владеет мануфактурами, совладелец Московского банка, даже типография своя имеется. Выходец из староверской семьи.
Зубатов развел руками.
– Сталкивался я с ним пару раз лично. Знаете, как он ненавидит аристократию?
Знаете, как вообще купцы, не только староверы, ненавидят старую аристократию, не имеющую ни гроша за душой, но не желающую отдавать ни золотника власти? Купца могут публично опозорить – высечь плетьми или заковать в кандалы, а дворянина трогать нельзя. Да что Рябушинский! Вон, Савва Морозов – крупнейший фабрикант.
Тоже, кстати, из староверов. И тоже ненавидит аристократию всеми фибрами души.
Нам совершенно точно известно, что он финансирует социал-демократическую партию, очень хорошо финансирует…
– И почему же вы не пресечете эту деятельность? – полюбопытствовал Олег.
Зубатов покачал головой.
– Не все так просто, Олег Захарович. Тут весьма тонкая игра. Финансовые потоки контролируются… – Он осекся и внимательно посмотрел на Олега. Тот ответил ему невинным взглядом. – Не думаю, что настало время посвящать вас в тонкости оперативной работы, тем более – совершенно секретные. Не можем и не хотим в настоящее время, этого с вас достаточно.
– Как знаете, – кивнул Олег. – Кто такие евреи?
– Евреи – это национальность, исповедующая религию иудаизма. Уникальный случай – религия и национальность представляют собой одно целое, иудеев-неевреев практически нет. Иудаизм является основой христианства в целом, православия в том числе, хотя многие наши ура-патриоты очень не любят о том вспоминать. Со времен римского ига – слышали о римлянах? – нация гонима и рассеяна по всему миру. В России евреи загнаны в черту оседлости… имеется в виду, что они поражены в правах – не имеют права владеть землей, жить в столицах и крупных городах и так далее. В еврейских местечках – нищета и запустение, голодная и энергичная молодежь рвется в бой. А еще у них очень силен общинный дух, и богатые купцы и ростовщики – такие тоже хватает – поддерживают общину деньгами, часть которых идет на финансирование нелегальной деятельности. Еврейская активность в основном направлена на самозащиту наподобие организации боевых дружин для борьбы с погромщиками, на сторону деньги утекают не слишком большие – но все же утекают. Я немало имел с евреями дел в свое время, правда, в последнее время как-то отошел. Не до них. Но люди там вполне вменяемые.
Внезапно Зубатов грохнул кулаком по столу.
– Если бы, – яростно сказал он, – государя не окружали такие бездарные, тупые, самовлюбленные кретины, как сейчас, скрывающие от него истинное положение дел, он бы наверняка не допустил подобного! Принять закон о свободе совести, настоящий закон, не манифест, уравнять сословия в правах, отменить притеснения иноверцев – и, по большому счету, финансовая почва у бунтовщиков окажется выбитой из-под ног! Все просвещенные европейские страны уже давно сделали это, и только мы, подтверждая свою репутацию дикарей… Проекты таких законов уже составлялись неоднократно, тот же князь Оболенский к тому руку приложил. Ходили слухи, что Витте перед отъездом в Портсмут на переговоры с японцами собирался представить один такой проект на высочайшее утверждение. Но, боюсь, ничего не выйдет…
Олег с удивлением смотрел на собеседника. Всегда корректно-сдержанный, суховатый Зубатов сейчас раскраснелся, его волосы растрепались, бородка стояла дыбом. В глазах появился опасный блеск.
– Знаете, что самое обидное? – спросил он. – Самое обидное то, что среди бунтовщиков немало очень достойных людей. Нет, конечно, очень много и просто бездельников, болтунов и любителей пожить за счет разговоров о революции и тому подобного. Но я лично имел дело со многими, кому не стыдно пожать руку – умными, понимающими, душой болеющими за страну. Некоторых мне даже удавалось переубедить в пагубности пути, на котором они стоят. Тот же Меньщиков – вы знаете, что он бывший революционер? После ареста я несколько дней яростно спорил с ним о путях России и, слава богу, переубедил. Теперь он на нашей стороне. Но я не могу убеждать каждого по отдельности! И, если честно, – Зубатов понизил голос, – в последнее время уже и не хочу. Вы сами видите, что народ опущен до скотского состояния. Без реформ вся наша деятельность… Впрочем, я уже повторяюсь…
Внезапно он словно потух и несколько секунд сидел, уставившись в стол. Потом, словно придя в себя, поднял голову и посмотрел на Олега обычным острым и пронизывающим, взглядом.
– Олег Захарович, – спокойно сказал он, и Олег снова увидел в нем начальника Московского охранного отделения. – Не совсем понимаю, что это на меня нашло, но, сами понимаете, что не стоит распространяться о нашем разговоре. Будет неприятно, если пойдут слухи, что начальник Охранного отделения сам скрытый революционер.
– Разумеется, – хмыкнул Олег. – Однако радует, что мы друг друга понимаем. У меня ведь, знаете ли, там, дома, похожие проблемы… были. С той разницей, что власти у меня – хоть отбавляй. Вот только что с народом делать – не знаю. Опыта никакого. Эх, подсказал бы кто…
– Не переживайте, – посоветовал Зубатов. – Все равно маловероятно, что вы когда-нибудь вернетесь домой. А может, вы вообще все придумали, и нет никакого вашего мира. Трахнули вас по голове где-нибудь в подворотне, и все вам примерещилось. А?
– Часики мои электронные не забыли? – усмехнулся Олег. – Они нам тоже примерещились? Коллективно? До сих пор валяются дома в ящике, могу еще раз принести показать.
– Часики – это да. Это факт, – вздохнул Зубатов. – Ну да ладно. Если не возражаете, у меня еще куча дел.
Указ о веротерпимости от семнадцатого апреля Олег в архиве Отделения все-таки раскопал. …
В постоянном, по заветам Предков, общении со Святою Православною Церковью неизменно почерпая для Себя отраду и обновление сил душевных, Мы всегда имели сердечное стремление обеспечить и каждому из Наших подданных свободу верования и молитв по велениям его совести. Озабочиваясь выполнением таковых намерений, Мы в число намеченных в указе 12 минувшего Декабря преобразований включили принятие действительных мер к устранению стеснений в области религии.
Ныне, рассмотрев составленные, во исполнение сего, в Комитете Министров положения и находя их отвечающими Нашему заветному желанию укрепить начертанные в Основных Законах Империи Российской начала веротерпимости, Мы признали за благо таковые утвердить.
Призывая благословение Всевышнего на это дело мира и любви и уповая, что оно послужит к вящему возвеличению Православной веры, порождаемой благодатию Господнею, поучением, кротостью и добрыми примерами, Мы, в соответствие с этим решением Нашим, повелеваем:
1) Признать, что отпадение от Православной веры в другое христианское исповедание или вероучение не подлежит преследованию и не должно влечь за собою каких-либо невыгодных в отношении личных или гражданских прав последствий, причем отпавшее по достижении совершеннолетия от Православия лицо признается принадлежащим к тому вероисповеданию или вероучению, которое оно для себя избрало.
2) Признать, что, при переходе одного из исповедующих туже самую христианскую веру супругов в другое вероисповедание, все не достигшие совершеннолетия дети остаются в прежней вере, исповедуемой другим супругом, а при таковом же переходе обоих супругов дети их до 14 лет следуют вере родителей, достигшие же сего возраста остаются в прежней своей религии.
3) Установить, в дополнение к сим правилам (пп. 1 и 2), что лица, числящиеся православными, но в действительности исповедующие ту нехристианскую веру, к которой до присоединения к Православию принадлежали сами они или их предки, подлежат по желанию их исключению из числа православных.
4) Разрешить христианам всех исповеданий принимаемых ими на воспитание некрещенных подкидышей и детей неизвестных родителей крестить по обрядам своей веры.
5) Установить в законе различие между вероучениями, объемлемыми ныне наименованием "раскол", разделив их на три группы: а) старообрядческие согласия,
б) сектантство и в) последователи изуверных учений, самая принадлежность к коим наказуема в уголовном порядке. 6) Признать, что постановления закона, дарующие право совершения общественных богомолений и определяющие положение раскола в гражданском отношении, объемлют последователей как старообрядческих согласий, так и сектантских толков; учинение же из религиозных побуждений нарушения законов подвергает виновных в том установленной законом ответственности.
7) Присвоить наименование старообрядцев, взамен ныне употребляемого названия раскольников, всем последователям толков и согласий, которые приемлют основные догматы Церкви Православной, но не признают некоторых принятых ею обрядов и отправляют свое богослужение по старопечатным книгам.
8) Признать, что сооружение молитвенных старообрядческих и сектантских домов, точно так же, как разрешение ремонта и их закрытие, должны происходить применительно к основаниям, которые существуют или будут постановлены для храмов инославных исповеданий.
9) Присвоить духовным лицам, избираемым общинами старообрядцев и сектантов для отправления духовных треб, наименование "настоятелей и наставников", причем лица эти, по утверждении их в должностях надлежащею правительственною властью, подлежат исключению из мещан или сельских обывателей, если они к этим состояниям принадлежали, и освобождению от призыва на действительную военную службу, и именованию, с разрешения той же гражданской власти, принятым при постриге именем, а равно допустить обозначение в выдаваемых им паспортах, в графе, указывающей род занятий, принадлежащаго им среди этого духовенства положения, без употребления, однако, православных иерархических наименований.
10) Разрешить тем же духовным лицам свободное отправление духовных треб как в частных и молитвенных домах, так и в иных потребных случаях, с воспрещением лишь надевать священнослужительское облачение, когда сие будет возбранено законом. Настоятелям и наставникам (п.9), при свидетельстве духовных завещаний, присвоить те же права, какими в сем случае пользуются все вообще духовные лица.
11) Уравнять в правах старообрядцев и сектантов с лицами инославных исповеданий в отношении заключения ими с православными смешанных браков.
12) Распечатать все молитвенные дома, закрытые как в административном порядке, не исключая случаев, восходивших чрез Комитет Министров до Высочайшего усмотрения, так и по определениям судебных мест, кроме тех молелен, закрытие коих вызвано собственно неисполнением требований Устава Строительного.
13) Установить, в виде общего правила, что для разрешения постройки, возобновления и ремонта церквей и молитвенных домов всех христианских исповеданий необходимо: а) согласие духовнаго начальства подлежащего инославного исповедания, б) наличность необходимых денежных средств и в) соблюдение технических требований Устава Строительнаго. Изъятия из сего общего правила, если таковые будут признаны для отдельных местностей необходимыми, могутъ быть установлены только в законодательном порядке.
14) Признать, что во всякого рода учебных заведениях в случае преподавания в них закона Божия инославных христианских исповеданий таковое ведется на природном языке учащихся, причем преподавание это должно быть поручаемо духовным лицам подлежащего исповедания и, только при отсутствии их, светским учителям того же исповедания.
15) Признать подлежащими пересмотру законоположения, касающиеся важнейших сторон религиозного быта лиц магометанскоаго исповедания.
16) Подвергнуть обсуждению действующие узаконения о ламаитах, возбранив впредь именование их в официальных актах идолопоклонниками и язычниками; – и 17) Независимо от этого привести в действие и остальные, утвержденные Нами сего числа положения Комитета Министров о порядке выполнения пункта шестого указа от 12 Декабря минувшего года.
К исполнению сего Правительствующий Сенат не оставит учинить надлежащее распоряжение.
Перечитав текст на три раза, Олег со вздохом признал, что не понимает в местных верованиях решительно ничего. Похоже, религиозная мистика в этом мире проникла во все поры общества куда сильнее, чем это когда-либо случалось у него дома.
Нет, разумеется, приверженцы всяческих направлений и сект больше всего обожали обзывать друг друга язычниками и еретиками, но чтобы государство хоть когда-то вмешивалось в эти споры? А если помножить местную религиозность на факт государственности православной религии, выводы напрашиваются самые что ни на есть неутешительные.
Почувствовав, что голова пухнет как воздушный шарик, накачиваемый водородом, он попрощался с Меньщиковым, отпустил восвояси Чумашкина и побрел по улице куда глаза глядят. Требовалось время, чтобы осмыслить все прочитанное сегодня, уложить все в единую цельную картину. Цельную – с учетом односторонности точки зрения. Односторонности, да… Это опасно – односторонность. Если уж есть риск увязнуть в местной политике по уши, то лучше видеть предмет с разных сторон. На фабрике мы уже бывали, как рабочие живут – видели. Неплохо было бы еще по сельской глубинке пошуровать, благо в стране четыре человека из пяти, а то и больше, там и живут, но это – как-нибудь потом. Сейчас нас интересует промышленность и все, что с ней связано, включая революционеров. Стоп! А ведь это идея. Значит, подающий надежды юноша Бархатов, исключенный… откуда там его исключили? Вылетело из головы. Неважно. Исключенный студент-медик, ныне ассистент и революционер-подрывник. Живет, как он сам сказал, неподалеку от Олега. Староконюшенный переулок, это я помню. Дом? Сорок восемь? Четырнадцать?
Четверка там в номере точно была. Ну, разыщем. Где там все извозчики? Когда не надо, так толпами вдоль обочины стоят…
Дом, где проживал бывший студент, он обнаружил уже в полной темноте. Тускло горел газовый фонарь возле забора, но двор небольшого деревянного дома окутывала почти непроницаемая тьма. Свет из окна лишь немного разгонял ее. Толкнув беззвучно отворившуюся калитку, Олег вошел во дворик и поднялся по низкому покосившемуся крыльцу, осторожно ступая и напряженно вглядываясь под ноги. В коротком темном коридоре из-под приоткрытой двери выбивался лучик света. За ней о чем-то спорили приглушенные голоса. Олег замер и прислушался.
– И что толку их жалеть? – зло рубил обладатель богатого баритона. – Они сами-то хоть кого-то в своей жизни пожалели? Что ты мне о ценности человеческой жизни тут вкручиваешь? У нас задача ясна и определенна – избавить мир от всей этой мрази и построить общество всеобщей справедливости. И тут хороши все средства!
– Цель не оправдывает средства, Володя, – ответил другой голос, который, как показалось Олегу, принадлежал Бархатову. – Этот вопрос уже давно решен наукой.
Да чем чиновник отличается от обычного человека? Возьми любого крестьянина от сохи, научи наскоро грамоте и счету, посади в канцелярию, дай обвыкнуться – и через пару недель ты не отличишь его от наследственного инспектора! Это государственная система, которая делает людей винтиками. Нужно ломать ее, ломать сверху донизу, а людей – воспитывать с раннего детства…
– Наслушался своего дружка Вагранова, да? – зло рассмеялся невидимый собеседник.
– Что мне эта ваша система? Каждый человек отвечает за себя сам, а списывать свои грехи на обстоятельства – сказочки для дураков. Когда канцелярская крыса отказывает в пособии многодетной вдове на основании какой-то там бумажки, это его вина, что он не постарался найти способ ей помочь. Это ему лень от стула задницу оторвать, это он ждет мзды, чтобы дать человеку законно ему причитающееся! Зажрались, сволочи! Жаль, на всех бомб не хватит.
– Да ты хоть раз сам-то чиновника видел, а, Володя? – хмыкнул Бархатов. – Тебя послушать, так они – разжиревшие чудища о двух головах, питающиеся вдовьими слезами. Что ты от них хочешь? Они люди маленькие, над ними начальства вагон и маленькая тележка. Что не так сделают – сразу и на улицу. У самих оклад грошовый, вот и берут взятки помаленьку. Их не ненавидеть надо, а жалеть.
– Да ладно тебе, Кир, – примирительно откликнулся собеседник. – Ты ж сам понимаешь, что я не о тридцатирублевых писарях рассуждаю, что на службу пешком через пол-Москвы ходят. Нет, наша цель – те, что в каретах разъезжают в собольих шубах. Начальники канцелярий и департаментов, губернаторы, генералы… Вот где все зло! Вот кого надо бомбить, не жалея сил. В один прекрасный день до них дойдет, что отвечать за злодеяния приходится не только мелкой сошке. Вот тогда-то они и задумаются, а стоит ли так высокомерно относиться к простому народу!
Внезапно Олег почувствовал, как его подхватывает знакомая бесшабашная волна. Это террористы, отчетливо понял он. Нужно сваливать отсюда, пока не поздно. Иначе оторвут голову и скажут, что так и было…
– Глупости говорите, уважаемый! – громко заявил он, толкая дверь и входя в грязную бедную комнатенку, вся обстановка которой состояла из продавленного топчана, стула, стола и чудом не рассыпающегося платяного шкафа. На столе тускло горел свечной огарок. – Кого и в чем вы хотите убедить? Генералов и губернаторов?
Трое, сидящие в комнате, ошарашено повернулись в его сторону. Неверный свет метался по их лицам, и игра теней превращала их в уродливые маски.
– Прошу прощения за вторжение, – Олег прижал руку к груди и слегка поклонился, – но я тут проходил мимо и не смог удержаться. Э-э, о чем это я? Ах, да. Вы, господа, просто не пробовали смотреть на свою деятельность с другой стороны.
Представьте, что вы – губернаторы. Или министры, неважно. И вы знаете, что есть кучка людей, готовых бросить в вас бомбу. Что вы будете чувствовать?
– Что воровать меньше надо, – буркнул тот, что сидел на стуле. – И о людях больше думать, – судя по голосу, с Бархатовым спорил именно он.
– Вот я и говорю – глупости, – усмехнулся Олег. – Вы, когда у вас дома клопы заводятся, начинаете им угождать? Они ведь очень неприятно кусаются. Нет, вы их травить начинаете, на мороз кровать выставляете, боретесь, в общем. Почему?
Клопы ведь в своем праве – они живые, им кушать хочется.
– При чем здесь?.. – начал было сидящий на стуле парень лет двадцати пяти, но Олег оборвал его:
– Вы, господа бомбометатели, для власть предержащих те самые клопы. Вы не являетесь для них людьми, к чьему мнению следует прислушиваться. Вы являетесь только помехой. Да, очень опасной помехой, но не более. И поэтому бессмысленно предъявлять какие-то требования, их все равно пропустят мимо ушей. То, что вы делаете, лишь дискредитирует других людей, которые пытаются бороться за улучшение ситуации другими, приемлемыми методами.