Лустбадер Э в. Зеро

Успех татэмаэ и хоннэ превзошел все ожидания. Сийна вознесся на такую
высоту, о которой не мечтал даже во время войны. Однако он испытывал лишь
слабое моральное удовлетворение этой победой. Япония оставалась поверженной
и униженной, и Сийна продолжал ненавидеть оккупантов.


Филипп действовал исключительно по ночам, словно стремился выдержать
марку. На самом деле он просто лучше всего работал ночью. Этому его учили.
Джоунас рождал идеи и разрабатывал планы, плел, как паук, замысловатые
тенета интриги. Филипп их совершенствовал, облекал умозрительные построения
в выполнимые формы и осуществлял замысел. Вдвоем они составляли грозную
силу.
Джоунас наметил ночь перед новолунием. Но она выдалась чересчур ясной,
поэтому Филипп решил выждать, пока атмосфера не уплотнится, чтобы выпал
туман. Две ночи спустя непроглядную мглу не рассеивали даже автомобильные
фары.
Даже в мало пострадавших районах Токио не хватало освещения. А уж в
парках было темно, как у дьявола в брюхе.
Второй мишенью руководство выбрало Сигео Накасиму. Первой был Арисава
Ямамото, его переехал грузовик. За рулем сидел Филипп Досс. Согласно
сведениям, которыми снабдил их с Сэммартином полковник Силверс, Ямамото
служил начальником лагеря военнопленных на Минданао, и заключенные мерли
там, как мухи. Ямамото издевался над пленными, подвергал их пыткам, а тех,
кто сопротивлялся, приказывал расстреливать. Те же, кто не сопротивлялся,
все равно умирали, но только в мучениях.
Сигео Накасима обвинялся в том, что, в бытность свою командиром
батальона на Окинаве, приказал для поднятия боевого духа своих солдат и
устрашения противника осквернить трупы врагов. Всех пленных раздели,
отобрали у них все ценное и без промедления казнили. Потом, в назидание тем,
кто их обнаружит, трупы кастрировали.
Досье на обоих военных преступников изобиловали гнусностями и фактами
садизма.
- Это не люди, - прокомментировал Джоунас один из пунктов. - Это
чудовища.
Однако на Филиппа досье произвели двойственное впечатление. С одной
стороны, он разделял негодование Джоунаса, но с другой, ему виделась в них
некоторая странность. Фактов там содержалось такое количество и излагались
они столь подробно, что с трудом верилось, как мерзавцы сумели скрыть все
улики и избежать трибунала.
Терзаясь сомнениями, Досс все же выполнил первое задание. Теперь,
осуществляя вторую ликвидацию, он снова подумал: что-то здесь не так.
Сомнения всколыхнулись с новой силой.
Нужный дом находился в районе Мацугайа, к северу от деловой части
города, рядом с парком Уэно. Не доезжая полмили, Филипп остановил автомобиль
и остаток пути преодолел пешком. Он подошел вплотную к прилегающему садику и
только тогда разглядел неясные контуры дома.
Проникнуть внутрь не составляло труда. Досс снял мокрые ботинки и
поставил на коврик перед входом. Это выглядело издевкой. Комнатные циновки
татами в японских домах предназначены только для босых или обутых в таби
ног. Таби - обычные носки, но с отдельным большим пальцем, чтобы на ноге
держалась японская деревянная обувь, состоящая из рифленой снизу платформы и
продеваемых между пальцами ремешков.
Но у Филиппа и в мыслях не было издеваться над жертвой. Ботинки он
снял, чтобы не шуметь, а таби надел, дабы не оставить на циновке следов
пота. Кроме того, таби позволяли нащупывать пальцами ноги ненадежные
половицы перед тем, как переносить на них вес тела.
Он бесшумно отодвинул дверь из рисовой бумаги, ведущую в спальню
Накасимы, и осторожно двинулся вперед, ставя одну ногу перед другой. Тьма в
комнате не была кромешной. Слабо светились седзи, закрывающие окна в
палисадник. Согласно обычаю, хозяин дома поставил между седзи и стеклом
горящие свечи, чтобы души родственников на заблудились в ночи, если захотят
прийти. Но к нему пришел другой, недобрый дух.
Свет крохотных язычков пламени рассеивался рисовой бумагой. Филипп
увидел спящего под покрывалом Накасиму. Прокравшись по татами, он
приблизился к изголовью постели и опустился на колени.
Накасима лежал на спине. Филипп склонился над ним, свернул втрое край
покрывала и подтянул свернутую полосу к лицу спящего. Потом молниеносно
накрыл его этой полосой и, приподняв голову Накасимы, обмотал ее всю и тут
же с двух сторон зажал закутанную голову коленями, освободив себе руки.
Накасима издал сдавленный крик, его торс мостом выгнулся вверх.
Спустя секунду японец начал извиваться, и Досс навалился на него всем
телом. Рука жертвы заскребла по татами, словно нащупывая что-то. Оружие?
Филипп пригляделся. Нет, просто сложенный лист бумаги. И он снова
сосредоточил внимание на жертве.
Накасима засучил ногами. Его пятки били по упругой тростниковой
циновке, он извивался и дергался, судорожно пытаясь вырваться. Японец все
отчаяннее, из последних сил боролся за свою жизнь. Он не сдавался, но это не
помогло.
Досс еще усилил давление, пальцы Накасимы с хрустом смяли бумагу, а
потом его рука медленно упала на циновку. Филипп снял с его головы свернутый
край покрывала, расправил его и накрыл тело в точности так, как оно было
накрыто раньше. Он уже повернулся было, чтобы уйти, как вдруг его взгляд
опять упал на смятую бумагу в кулаке Накасимы. А вдруг жертва неспроста
хватала ее перед смертью? Может быть, Накасима хотел спрятать ее? Или
уничтожить?
Филипп наклонился, разогнул коченеющие пальцы и высвободил листок.
Потом подошел к седзи и поднес бумагу к свету.
Какое-то письмо. Филипп принялся медленно разбирать иероглифы,
остановился и вернулся к началу. Он перечитал письмо дважды, и его прошиб
пот. Все одолевавшие его сомнения разом накатили вновь. Боже милосердный,
подумал он, что же я натворил? Неужели все это задание с самого начала...
Но пора было исчезать. Он сунул письмо в карман и покинул дом. Остались
лишь причудливые светящиеся разводы на рисовых седзи от ритуальных свечей да
жалобный зов козодоя в ночном саду.


На другой день Филипп и Лилиан обвенчались. Погода стояла морозная,
ясная; свежий северный ветер разогнал утренний туман, принес с Сумады запахи
гари и сосны - запахи послевоенной Японии, символ старого и нового.
Лилиан нарядилась в лиловый костюм. О настоящем свадебном платье не
могло быть и речи, достать кружева и тафту оказалось невозможно, но невеста
надела шляпку с вуалью, закрывающей верхнюю половину лица.
Невеста появилась в храме под руку со своим отцом. Среброусый и
розовощекий Сэм Хэдли, высокий красивый пожилой человек в щегольском -
насколько он может быть щегольским - генеральском мундире, чинно
прошествовал по проходу. В его зеркально отполированные ботинки можно было
смотреться, завязывая галстук.
Маленькая, опрятная генеральша застенчиво заплакала, когда Лилиан
ответила "да". Генерал как положил руки в перчатках на колени, так и
просидел всю церемонию подле жены, в переднем ряду, неподвижный, словно
статуя. Если событие и произвело на него какое-либо впечатление, то генералу
не удалось это продемонстрировать.
Однако позже, на приеме по случаю свадьбы, он энергично потряс Филиппу
руку и разразился поздравлениями:
- Ну, будьте счастливы, сынок. Не знаю, как это удалось бы другим, а уж
ты-то отлично впишешься в нашу семью. - Тут выражение лица жениха заставило
его рассмеяться. - Не думаешь ли ты, будто я не выяснил всю твою
подноготную, когда обнаружил, что ты ухлестываешь за моей малышкой? Черт
побери! Да я тебя настолько изучил, что спроси меня среди ночи, как часто ты
стираешь свои подштанники, и я отвечу.
Потом он отвел Филиппа в уголок и понизил голос:
- Вы со своим другом Джоунасом Сэммартином чертовски здорово
потрудились на Тихом океане. И здесь, в Японии, продолжаете делать очень
важное для нашей страны дело. Я, конечно, понимаю, что ты давно сыт по горло
своей работенкой. Всенародной благодарности за нее не обещаю, но хочу, чтобы
ты знал: она оценивается весьма высоко.
- Благодарю вас, сэр, - ответил Филипп. Он посмотрел на Лилиан,
стоявшую рядом с матерью в окружении гостей. Вернувшись из дома Накасимы, он
долго не мог уснуть, все решал для себя, стоит ли показывать письмо
Джоунасу. Дважды поднимал телефонную трубку и дважды клал ее на место.
Джоунас умен, думал Филипп, и проницателен иной раз настолько, что с ним не
сравниться. Но в то же время Джоунас - воспитанник Уэст-Пойнта. Он военный
до мозга костей и до последней буквы следует приказам. Сколько раз он
отчитывал Филиппа за малейшее их нарушение или отклонение от правил, по
которым сам прожил всю свою жизнь.
"Черт возьми, Фил, этот мир развалится, если в нем не будет порядка, -
любил повторять Джоунас. - Приказы существуют для того, чтобы им
подчинялись. Несмотря ни на что. А ты, как мне иногда кажется, сущее
бедствие для армии. - Тут он мог усмехнуться и добавить: - Но тебе не дано
этого понять".
Эпизоды, которые он имел в виду, относились все же к числу
незначительных, безобидных нарушений армейской дисциплины, виной которым был
свободолюбивый характер Досса. Но если подозрения Филиппа небеспочвенны, то
все, чем они занимались в Японии, - грязная игра. И, рассуждая логически,
приходится признать, что либо полковника Силверса одурачили, подсунув
"дезу", либо их непосредственный начальник сам участвовал в фальсификации
досье.
Как ни любил Филипп друга, как ни доверял ему, он не мог допустить,
чтобы полковнику стало известно о его подозрениях. Сначала необходимо
выяснить, какую игру ведет Силверс.
Поэтому Досс решил пока держать при себе сведения, почерпнутые из
найденного письма. Но как ими распорядиться? - вот вопрос, который его
мучил, сейчас у него забрезжила одна идея, которая может прояснить
обстановку.
- Генерал, нельзя ли попросить вас об одном одолжении?
- Среди своих называй меня Сэмом, сынок. Ты ведь теперь член семьи.
- Хорошо, сэр, но это служебный вопрос. Видите ли, я в затруднении.
Дело касается последнего нашего задания. Меня интересует источник информации
о мишенях. Не могли бы вы уточнить это для меня?
Хэдли подхватил с подноса в руках шагавшего мимо официанта два бокала с
шампанским и протянул один Филиппу.
- Почему бы тебе не осведомиться у своего непосредственного начальника?
Силверс - хороший человек.
- Я уже пытался, сэр. Но натолкнулся на глухую стену.
- Ничего удивительного, Фил. Ты уже достаточно долго в ЦРГ и, наверное,
знаком с ее принципами - доступ к сведениям получают те, и только те, кому
они необходимы, и лишь в том объеме, в котором надо для работы. Полагаю,
твой командир руководствовался этими соображениями.
- Возможно, нас снабдили ложными сведениями. Генерал Хэдли прищурил
глаза.
- У тебя есть, чем подтвердить свое заявление, сынок? Филипп достал и
отдал ему письмо.
- Я не читаю по-японски, - сказал Хэдли, взглянув на бумагу.
- Это неотправленное письмо Накасимы Арисаве Ямамото, - пояснил Филипп,
поворачивая лист нужной стороной к себе. - В нем идет речь о реактивном
двигателе принципиально новой конструкции, который Ямамото собирался
передать нам. Как-то не вяжется подобное намерение с образом военного
преступника, скрывающегося от американского правосудия.
Генерал Хэдли отпил шампанского и пожал плечами.
- А не мог Накасима таким манером предлагать нам сделку?
- Сомневаюсь, - ответил Филипп. - Во-первых, в письме не содержится
никакого намека на какую-либо сделку. - Он провел пальцем по вертикальным
столбцам иероглифов. - Во-вторых, что еще важнее, Накасима упоминал об их с
Ямамото деловом партнере Дзэне Годо. Накасима считает, что все трое навлекли
на себя гнев некой группировки под названием "Дзибан".
Хэдли нахмурился.
- Что еще за группировка?
- Толком я не понял, - признался Филипп. - Вообще-то японцы называют
так систему местной политики. Пожалуй, это некая партия.
- И ты подозреваешь, что эта самая группировка, этот Дзибан мог
подсунуть нам липовую информацию, порочащую Ямамото и Накасиму?
Досс кивнул.
- Я почти уверен, что Ямамото, Накасима и Годо вовсе не военные
преступники, как это утверждается в досье полковника Силверса. Мало того, я
начинаю думать, что эти трое - политические враги Дзибана. Дзибан решил
уничтожить их и нашел безупречный способ добиться своего при помощи агентов
ЦРГ. Мы, как легавые, рыщем в поисках военных преступников, ускользнувших от
возмездия. Ведь это же идеальное преступление: не надо самим нанимать убийц
- просто внушить нам, что мы делаем благое дело, восстанавливая
справедливость.
Хэдли задумался. Он прикидывал, чем может обернуться сказанное
Филиппом.
- Итак, Ямамото и Накасима мертвы, - произнес он хмуро. - Как обстоят
дела с Дзэном Годо?
- Он следующий в нашем списке, - ответил Филипп. - Сэр, на моей совести
уже два убийства. Я не могу допустить третьего.
Генерал показал на письмо.
- Спрячь это. - Он внимательно посмотрел на Досса и спросил: - Скажи,
почему ты не обратился к кому-нибудь из ЦРГ?
- Трудно сказать, - пробормотал Филипп. Он размышлял над этим всю ночь.
- Интуиция, что ли...
Хэдли кивнул. Как бывший полевой командир, он уважал интуицию нижних
чинов.
- Да, нелегко дается доверие, - проговорил он. - Что ж, посмотрим,
смогу ли я добраться до источников полковника Силверса. Но до тех пор ты
обязан выполнять все приказы своего шефа. Надеюсь, это ясно. - Потом он
улыбнулся, легонько хлопнул Филиппа по спине и поднял бокал. - Ну, а сейчас
- любите, радуйтесь друг другу. Желаю тебе счастья с моей дочерью на всю
жизнь.


Дзэн Годо никогда не подставлял спину ни другу, ни врагу. Он
безоговорочно доверял только солнцу. В делах, как и в бою, смело становись к
нему спиной - правда, к делам это применимо лишь в фигуральном смысле. Тогда
враги будут словно на ладони, сами же не сумеют как следует тебя
рассмотреть. Если же враг ослеплен, он не сумеет атаковать или, во всяком
случае, не добьется успеха.
Этой философии Годо научил отец, никогда не терявший внешнего
самообладания и ни разу не сказавший ни о ком худого слова. Тем не менее, с
конкурентами он расправлялся безжалостно и, стремясь к поставленной цели,
сметал всех, кто вставал на пути. Многие дельцы благодаря его стараниям
пошли по миру и умерли в нищете, но никто из живых не отозвался бы о нем
дурно.
Дзэн Годо почитал отца. Он беседовал с ним каждую неделю. От сыновнего
долга перед духом родителя человек освобождается лишь по истечении срока
своей собственной земной жизни.
Придя к могилам близких. Дзэн Годо зажег палочки дзесс, склонил голову
и прочел буддийские молитвы об умерших. Выдержав вежливую паузу, обратился к
отцу. Возможно, Годо черпал вдохновение в созерцательном спокойствии
кладбища, но сам верил в реальное присутствие отцовской души. Он чувствовал,
как она витает над ним, наблюдает и помогает советами.
- Отец, - произнес Годо, не поднимая головы, - меня окружают враги.
"Сын мой, - зазвучал в нем голос отца, - враги - это оборотная сторона
любого успеха".
- Отец, - сказал Годо, - Ямамото-сан и Накасима-сан уже мертвы. Теперь
враги стремятся уничтожить и меня. "Тогда, - загремел голос, - опереди и
уничтожь их сам!"


Примерно через неделю после свадьбы генерал Хэдли назначил зятю встречу
за оградой храма Мэйдзи Дзиндзя. Территорию храма со всех сторон окружал
стылый, неуютный в конце зимы, парк йоги. Архитектура храма - одного из
бесчисленных синтоистских святилищ, разбросанных по окраинам города -
сочетала в себе черты греческого, ближневосточного и дальневосточного
стилей. Она казалась эклектичной, но впечатляла. Построили храм в 1921 году
в честь императора Мэйдзи.
- Я решил, что тебе не следует заходить в мою контору, -
поздоровавшись, сказал тесть. О том, чтобы встречаться в штабе ЦРГ, не было
даже речи. - Давай-ка пройдемся.
Они зашагали по дорожке, затем поднялись по ступеням широкой каменной
лестницы и остановились под колоннами перед входом в храм.
- Что источник информации? Удалось что-нибудь выяснить? - осведомился
Филипп.
- Удалось, - ответил Хэдли. Гладко выбритые щеки генерала были такими
розовыми, словно ему ежедневно делали массаж. - Она исходила от подчиненного
Силверсу Дэвида Тернера.
Они замолчали. Две японские матроны в черно-желтых кимоно прошли мимо
них в храм, неся гирлянду белоснежных бумажных журавликов. В детстве их,
наверное, специально обучали оригами, чтобы делать и вешать такие гирлянды
перед образом духа храма в знак искренности своих молитв.
- Дэвид Тернер - обыкновенная кабинетная крыса. Он не видит дальше
собственных очков. Что он может понимать в агентурной и тем более полевой
разведке? Не вижу смысла, зачем Силверсу было замешивать своего адъютанта в
такие дела.
Хэдли пожал плечами.
- Не знаю, это его дело. Как глава дальневосточного отдела ЦРГ, Силверс
волен пользоваться любыми методами сбора информации по своему выбору. Честно
говоря, сынок, сейчас в Вашингтоне никому и дела до этого нет. Там слишком
заняты методами борьбы с Лаврентием Берией и его НКВД. - Генерал говорил о
сталинском приближенном, преемнике Феликса Дзержинского и создателе
советского разведывательного аппарата в структуре Народного комиссариата
внутренних дел, со временем превратившегося в КГБ. - Мы полагаем, что в НКВД
имеется некий отдел с аббревиатурой КРО. Его работники отвечают за обучение
агентов, забрасываемых в Штаты. Они намереваются создать глубоко
законспирированную шпионскую сеть. Однако мои попытки убедить в этом
президента пока не возымели действия. А ведь этот КРО и его аппарат
представляют непосредственную угрозу нашей безопасности. Генерал посмотрел
вдаль.
- Проблема состоит в том, что наше правительство до сих пор считает
русских героическими союзниками. А ведь то, о чем я предупреждаю, далеко не
новость. Паттон и Мак-Артур годами долдонили об угрозе со стороны Советов,
пытались пробить стену непонимания. Но их, на беду, никто не слушал. Мы
вынужденно сотрудничали с русскими во время войны. Ну, и сражались они,
конечно, как звери. Отдаю им должное. Но, черт возьми, это не означает, что
за ними не надо смотреть в оба. Необходимо науськать на них и разведку, и
контрразведку. Я уверен, что русские уже делают это в отношении нас.
Но Филиппа в эту минуту не занимали козни НКВД.
- Чтобы продвинуться дальше, мне надо раскрыть источники Дэвида
Тернера.
Хэдли пытливо посмотрел на него.
- Значит, решил копать глубже. У тебя мало времени. Джоунас, как я
слышал, вот-вот завершит разработку операции по Дзэну Годо. Когда план будет
готов, тебе придется ликвидировать объект.
- А вы не вправе дать указание, чтобы ЦРГ приостановила выполнение
директивы? - спросил Досс.
- Ответ отрицательный, сынок. Я и так сделал все, что в моих силах,
дабы избежать щекотливых вопросов. Вмешиваться в дела ЦРГ мне дозволено лишь
до определенного предела.
Филипп подумал о японских матронах, которые недавно, словно пара черных
дроздов, прошествовали в храм. Если бы он верил, как они, он последовал бы
их примеру и молил о помощи синтоистского ками. На совесть Досса уже легли
тяжким бременем два ошибочных убийства. Он не желал совершать третьего.
- Если ты продолжаешь считать, что действуешь по ложной наводке, -
проговорил его тесть, - сядь-ка на хвост этому Тернеру, лучше немедленно, и
сам узнай, с кем он встречается. Иного пути я не вижу.


Но тут Филипп повстречал Митико.
Случилось так, что советник ЦРГ Эд Портер зачастил в Фурокан - бани в
районе Тийода. Поскольку они находились всего в двух кварталах от
императорского дворца и центральной штаб-квартиры оккупационных войск, туда
повадились многие американские военные чины. Там они расслаблялись после
самоотверженных трудов на благо отчизны.
Немудрено, что это заведение снискало такую популярность: персонал бань
целиком состоял из женщин, прошедших традиционную школу ублажения мужчин.
Вверив свою персону их заботливым умелым рукам, человек проводил минуты
невыразимого, королевского блаженства.
Портер входил в число самых удачливых "свободных художников" полковника
Силверса. На языке ЦРГ это означало сборщика информации. Подобно своему
воинственному шефу, он был малость параноиком. И агрессивность, и
параноидальность, присущие всей организации, сослужили немалую службу его
карьере.
Портер додумался, что бани Фурокан - настоящий кладезь информации, и
счел своим долгом посещать их трижды в неделю. И действительно, он быстро
подтверждал или опровергал здесь любой слух, возникший среди военных.
Митико тоже считала Фурокан сокровищницей. Она приходила сюда два раза
в неделю под видом служительницы. Американцам казалось, что японки не знают
английского, и это почти соответствовало действительности. За одним
исключением, которым была Митико.
Обслуживая то полковников, то генералов, прислушиваясь к их разговорам
между собой, она по крупицам собирала сведения, позволившие ее отцу добиться
столь поразительного процветания в послевоенном Токио.
Митико не потребовалось много времени, чтобы определить, что за птица
этот молодой офицер. Уже во второй их одновременный визит она устроила так,
чтобы прислуживать ему. Бегло осмотрев его бумажник, выяснила имя, звание,
должность, а по некоторым признакам установила его принадлежность к ЦРГ.
Кроме того. Портер по молодости не умел вести себя соответственно
своему относительно высокому положению. Во время процедуры массажа в нем,
как и во многих молодых мужчинах, взыграло ретивое. Правда, он захотел от
Митико не секса. Портеру не нравилось, что его персоной занимаются абсолютно
покорные рабыни. Ему, словно наркоману, хотелось все большего. Секс он мог
получить чуть ли не на каждом углу, и мысль о нем не вызывала трепета.
Нервную дрожь у Портера вызывала мысль о том, что прекрасная женщина
моет и растирает его тело губкой, что она втирает в него масло и разминает
мышцы. В прежние времена такое выходило за рамки самых необузданных его
фантазий. Однако теперь этого показалось мало. Ему вдруг приспичило, чтобы
она знала и кто он, и чем занимается, и какая он важная шишка. Тогда все ее
действо приобрело бы новый, еще более волнующий оттенок.
Он вздумал научить Митико английскому и немедленно приступил к делу.
Митико мысленно усмехалась - не столько потому, что давно и неплохо говорила
на этом языке, сколько из-за типично американской самонадеянности парня.
Портер болтал с такой скоростью и небрежным выговором, что, будь Митико в
самом деле новичком, она не разобрала бы ни слова.
Таким образом Митико узнала от Портера массу полезного и в частности
сумела выйти на Филиппа Досса. Американец настолько распустил язык, что
намекнул, чем занимается в столице тандем Досс - Сэммартин.
К Доссу она выбрала совершенно иной подход, нежели к Портеру, хотя
продиктовано это было главным образом тем, что они познакомились возле храма
Каннон в Асакусе. В ту пятницу Митико уже пятый день следила за Доссом и
пятый день подряд он приходил на то же место.
Митико наблюдала за ним с безопасного расстояния и гадала, зачем
приходит сюда этот рослый американец с печальными глазами? Может, на встречу
со связным? Наконец Митико поняла, что Досса притягивают развалины храма, а
поняв, вдруг напрочь забыла о своем презрении к уроженцу Штатов.
Дело в том, что Митико сама часто приходила сюда, к разрушенному храму,
чтобы помолиться. И вспомнить.
Неожиданно лишившись защитной оболочки предвзятости, она при первом
знакомстве оказалась на равных с Доссом, и это ее испугало.
- Я вам не помешаю? - спросил Филипп в день их знакомства.
Стояло серое, туманное утро, облака давили на землю, словно цементные
плиты, клубы пара вырывались из ноздрей и, почти не тая, обволакивали
человеческие фигуры.
Досс свободно заговорил на обиходном японском, и это тоже напугало
Митико. Она опустила голову.
- Что вы, вовсе нет, - ответила она. - Я постоянно окружена людьми, как
и все японцы.
Досс ссутулился, сунув руки в карманы, и искоса наблюдал за нею.
Свинцово-серый свет, не дающий тени, придавал чертам ее лица какую-то
прозрачность. Туман окутывал нижнюю половину фигуры. Она словно возникла из
этой призрачной стихии.
Японка двигалась и говорила с непринужденным изяществом и казалась
Филиппу скорее видением из древней легенды квайдан, чем женщиной из плоти и
крови.
- Не пойму, почему, но меня притягивает это место.
- Это храм Каннон, богини сострадания, - сказала Митико. - Мы очень
почитаем ее.
- А почему сюда ходите вы? - поинтересовался Досс. Японец никоща не
задал бы такого бестактного вопроса, способного повергнуть собеседника в
смущение или замешательство.
- Просто так, без особой причины, - ответила Митико. Но ей не удалось
скрыть переполнявшего ее страдания.
В этом месте она всегда слышала стенания и вопли, и смертная мука
искажала ее лицо.
- Вы плачете, - сказал Филипп, быстро повернувшись к ней. - Что с вами?
Я чем-нибудь обидел вас?
Не доверяя своему голосу, Митико промолчала, только покачала головой.
Две ржанки спикировали вниз и стремительно пронеслись над ними, перекликаясь
между собой. По улице в нескольких кварталах от развалин храма загромыхала
колонна военной техники, сопровождаемая собачьим лаем.
- Ночью девятнадцатого марта здесь поднялся сильный ветер, - неожиданно