Лустбадер Э в. Зеро

защиты от удара боккеном, деревянным мечом, которым пользовались ученики.
- Тендо, - сказал Цуйо, - это Путь Неба. Это Путь Правды. Это образ
нашей жизни. Тендо дает нам понимание... окружающего мира... и самих себя.
Не поняв тендо, мы не поймем ничего.
Цуйо подошел к Майклу и вручил ему боккен. Затем вернулся на свое место
у края матов.
- Не обладая пониманием, мы приобщаемся ко злу и будем постоянно
выбирать пути зла, хотим мы того или нет. Потому что, отвернувшись от тендо,
мы потеряли способность распознавать зло.
Два ученика, вооруженных боккен, подступили к Майклу с разных сторон.
Они напали одновременно, как по команде.
Но Майкл уже был в движении. Именно это Цуйо и называл шансом дзэн. Он
скрестил свой боккен с мечом первого нападавшего, отводя и прижимая к земле
клинок. Майкл тотчас же отступил и, повернувшись влево, резко опустил свой
деревянный меч на руки второго нападавшего. Он атаковал снова и снова,
разрушая спешно возводимую застигнутым врасплох учеником защиту, пока меч не
выпал у того из рук.
Первый ученик уже оправился и бросился на Майкла сзади. Майкл
развернулся, едва избежав удара в спину. Он вступил в схватку, мечи
скрестились.
В этот миг Цуйо подал сигнал, и в бой вступил третий вооруженный
ученик. Цуйо наблюдал за поединком. В руках он сжимал стальную катану. Его
лицо было бесстрастным.
Майкл почувствовал удар в спину. Он хорошо знал этого юношу. Тот
работал в атакующем стиле и был сильнее Майкла, но, может быть, ему не
хватало решительности.
Нападая, он выставил меч перед собой. Майкл направил острие своего меча
вниз и чуть влево. Меч противника уже почти коснулся его, когда в последнее
мгновение Майкл отступил, а его противник по инерции пронесся мимо. Майкл
мгновенно развернулся и ударил юношу по спине. Тот упал навзничь, выронив
оружие.
И тут в драку бросился третий ученик. Обернувшись, Майкл понял, что не
может ни обороняться, ни нападать. Ему вспомнилось дзэнбуддистское
изречение: "Ударь по траве, удиви змею". Он отшвырнул меч.
Третий ученик не понял, что произошло, и на мгновение остановился.
Воспользовавшись его замешательством, Майкл нанес ему ребром ладони атеми,
рубящий удар по болевой точке. Ученик опустился на пол.
Теперь напротив Майкла оказался Цуйо. Он стоял в боевой позиции
наставника, кентаи. Что бы это значило? Еще одно испытание? Собравшиеся
затаили дыхание.
Цуйо пошел в атаку, и времени на размышления не оставалось. Стальное
лезвие вот-вот обрушится на беззащитного Майкла.
Он вытянул руки и зажал клинок в ладонях.
Цуйо впервые улыбнулся.
- Так бывает всегда. Тендо, Путь Неба, учит нас распознавать природу
зла. Показывает нам не только, как противостоять злу, но и когда это делать.
Филипп провел с сыном весь вечер. Шла первая неделя весны. Холмы
Йосино, где находилась школа Цуйо, поросли вишневыми деревьями, и те уже
начинали цвести. Отец с сыном гуляли по дорожкам, а нежные лепестки, будто
снежинки, скользили по их лицам.
- Я приехал не только чтобы присутствовать на твоих выпускных
экзаменах, - сказал Филипп, - но и для того, чтобы вручить тебе вот это. -
Он протянул сыну сверток.
Майкл развернул его. Серебряная с золотом чеканка древнего меча,
катаны, засверкала в лучах солнца.
- Он прекрасен, - сказал ошеломленный Майкл.
- Да, действительно, - согласился Филипп. - Этот меч был выкован для
принца Ямато Такеру. Это старинная, очень ценная вещь, Майкл. Обладание ею
сопряжено с большой ответственностью. Ты стал его хранителем и обязан
оберегать этот меч каждый день своей жизни.
Майкл потянул меч из ножен.
- Он такой же острый, как и в тот день, когда его изготовили, - сказал
Филипп. - Будь осторожен. Борись со злом, но меч обнажай лишь в самом
крайнем случае.
Майкл поднял глаза на отца. Внезапная догадка осенила его.
- Для этого ты и послал меня сюда? Чтобы я научился распознавать зло?
- Возможно, - задумчиво ответил Филипп Досс. - Но сегодня зло можно
встретить в самых разных обличьях.
- Но у меня есть тендо, - сказал Майкл. - Путь придаст мне силы.
Сегодня я прошел все испытания Цуйо.
Глядя на сына, Филипп горько улыбнулся.
- Если бы они остались самыми трудные испытания в твоей жизни, - сказал
он, - я был бы спокоен. - Он взъерошил Майклу волосы. - По крайней мере, я
сделал все, что в моих силах. - Они повернули обратно, к додзе. - Теперь ты
знаешь, что сначала зло нужно распознать. Потом - сразиться с ним. И,
наконец, сделать все, чтобы самому не проникнуться злом.
- Это не так трудно, отец. Я сделал это сегодня. Отбил атаку Цуйо, не
нападая на него сам. Я знал, что он не желал мне зла.
- Да, Майкл, ты это сделал. И я горжусь тобой. Но чем взрослее ты
будешь, тем труднее для тебя станет отличать добро от зла.
Одри... О Господи! Бедная Одри! Майкл закрыл лицо руками. Щеки были
мокрыми от слез. Он не смог распознать обрушившееся на Одри зло. И
великолепная катана, доверенная ему отцом, не смогла бы ее спасти. А теперь
и она исчезла.
Где сейчас Одри? Жива ли она?
- Отец, - прошептал Майкл, - клянусь твоей могилой, я найду Одри.
Клянусь тебе, я найду ее похитителей. И того, кто украл твою катану.
В просветах между толстыми курчавыми облаками сверкала серо-стальная
ширь Тихого океана. Океан казался спокойным. Он и сам по себе был целым
миром. И присутствие в его просторах цивилизованных людей казалось странно
неуместным.
Сначала нужно распознать зло.
- Тендо. Путь Неба - стезя праведности, - вспомнились ему слова Цуйо. -
Путь Неба - это правда. Уклонившийся от Пути уже попал в объятия зла.
Потом сразиться с ним.
- Твой отец послал тебя сюда с единственной целью, - сказал ему в самый
первый день Цуйо, - чтобы ты познал Путь. Он хочет, чтобы ты имел
возможность, которой сам он был лишен. Быть может, здесь, в Японии, тебе это
удастся. Но прежде ты должен забыть обо всем остальном. Если это покажется
тебе трудным или будет противно твоей натуре - делать нечего. Путь труден.
Это Путь, а не ты и не я, решит, годен ли ты.
И, наконец, сделать все, чтобы самому не проникнуться злом.
- Путь Неба питает отвращение к оружию, - сказал Цуйо. - Но как
садовник избавляется от червей и сорняков, чтобы цветы в его саду могли
расти, так и путь Неба призывает нас иногда уничтожать гибельное зло. Нужно
уничтожить одного злодея, чтобы десять тысяч людей могли жить в мире и
гармонии. И это тоже Путь Неба.
Ты можешь подумать, что Путь бесконечен, но возможно и поражение, от
этого никуда не деться. Даже такой наставник, как я, сенсей, может познать
его горечь. В том ужасном месте, где Путь бессилен.
В зеро.
Стало закладывать уши, Майкл сглотнул. Самолет приземлился с легким
толчком. Реактивные двигатели продолжали завывать, но вот сработали тормоза.
В иллюминатор виднелись колышущиеся листья пальм на фоне сапфировой
синевы Тихого океана.
Мауи.


Майкл был уже в воздухе, когда Джоунас вошел в приемную генерала Сэма
Хэдли. Генералу было под восемьдесят и он давно уже вышел в отставку. Но он
состоял в специальной комиссии и по-прежнему давал президенту советы по
стратегически важным вопросам. Однако Джоунас подошел не к заместителю
генерала, а к помощнику Лилиан, молоденькому майору со свирепой физиономией.
Он занимался делами Лилиан грамотно и ревностно. Ему, правда, недоставало
чувства юмора, но Лилиан говорила, что с этим можно смириться.
Майор спросил, желает ли Джоунас кофе, тот ответил утвердительно, и, не
успел он войти в кабинет, как кофе был подан.
Лилиан сразу спросила об Одри. Но новостей не было. Он не мог сообщить
ей ничего утешительного. Собеседница столь хорошо владела собой, что не
стала продолжать разговор на эту тему, и Джоунас был ей за это благодарен.
Теперь, когда под его влиянием Майкл пошел по стопам отца, Джоунасу было
очень неуютно в присутствии Лилиан. Он знал, что, если жене Филиппа станет
известно о его роли, ей это очень не понравится.
- Я рада, что ты сумел прийти, - сказала она, пытаясь улыбнуться.
- Я понял, что ты звонила не просто так, - ответил Джоунас.
Они сидели в углу ее кабинета. Кабы не рабочий стол, он выглядел бы
совсем по-домашнему. Не было тут ни набитых папками шкафов, ни сейфов. Но на
столе выстроилась шеренга телефонных аппаратов; они могли мгновенно связать
Лилиан с любым правительственным учреждением, от Белого дома и Пентагона до
Капитолия. У генерала Хэдли были прочные и обширные связи, не только в
Вашингтоне, но и в других столицах мира.
Пока они пили кофе, Джоунас хорошенько рассмотрел Лилиан. Она была в
черном, без всяких украшений, кроме простого золотого обручального кольца и
бриллиантовых сережек-гвоздиков, подарка Филиппа к десятой годовщине
свадьбы.
- Во время траура не носят драгоценности, Лилиан, - заметил он.
- Они дороги мне как память, - сказала она бесцветным голосом. - Кроме
того, эти серьги не более броски, чем кольцо. - Она посмотрела на левую
руку. - Теперь я ношу лишь самые необходимые украшения. - Как будто в ее
жизни не осталось места предметам роскоши.
- Филипп умер, - мягко сказал он. Лилиан закрыла глаза.
- Ты думаешь, его смерть уничтожила и память о нем? Будто его никогда
не существовало?
- Я, конечно же, не имел в виду ничего подобного.
Она пристально посмотрела на Джоунаса.
- Филипп был тем, кем он был, и над ним смерть не властна.
Лилиан была очень бледна. Из-за недостатка солнечного света ее кожа
казалась прозрачной. Сейчас Лилиан показалась Джоунасу такой же красивой,
как и в день их знакомства. Она была столь же очаровательна, столь же
желанна.
Но не для Джоунаса. Интересно, подумал он, как скоро вокруг нее начнут
виться холостяки? Как помощница отца, она общалась с дипломатами самого
высокого ранга со всего света.
И все они захотят урвать свое. Джоунас улыбнулся этим мыслям. Долгие
годы он тщательно скрывал свою собственную к ней неприязнь. Но сейчас, когда
ее горе свело их вместе, он мог позволить себе насладиться этим чувством.
Жизнь, которую вели Филипп и Джоунас, была несовместима с той, что
Филипп делил с Лилиан. Она никак не желала понять, что у мужчин должны быть
свои секреты. Она хотела принимать участие во всех делах Филиппа. А если это
не удавалось, Лилиан во всем винила Джоунаса. Наверное, ее злость и отвадила
от него Филиппа.
Джоунас с грустью подумал, что после появления Лилиан они уже не были
так дружны.
И все равно он не мог ее ненавидеть. Она любила Филиппа и потому была
частью его приемного семейства.
Рядом с ней трудно было избавиться от ощущения, что сейчас откроется
дверь и войдет Филипп. Лилиан и Филипп. К своему удивлению, Джоунас понял,
что не может думать об одном из них, тотчас же не подумав о другом.
- Его смерть, - говорила тем временем Лилиан, - не умалит значимости
его жизни.
К сожалению, она не имеет понятия ни о том, ни о другом, подумал
Джоунас. Или? Нет, пожалуй, нет. Последний удар, безусловно, доконает ее.
Подчиняясь внезапному порыву, он коснулся ее руки, накрыв ладонью
обручальное кольцо Лилиан.
- Конечно, - сказал Джоунас, - на его счету немало славных дел. Кому
это знать, как не нам.
- Давай обойдемся без покровительственного тона, - предложила Лилиан. -
Ты прекрасно знаешь, что мне много лет ничего не было известно о том, чем
занимается Филипп. Только вы двое знали об этом. Меня это не радовало; но в
конце концов пришлось смириться. - Лилиан улыбнулась. - Можешь не
беспокоиться. Я не посягаю на ваши с Филиппом секреты.
Он нахмурился. Его всегда поражала метаморфоза, происшедшая с Лилиан
Хэдли Досс. Поначалу певица из объединенной службы организации досуга войск,
она теперь вращалась в дипломатических и военных кругах. Она, казалось, была
не на своем месте в этом кабинете, средоточии огромной власти, с
майором-подчиненным, таким же до мозга костей строгим служакой, каким все
еще оставался ее отец. Была ли красота Лилиан причиной этого несоответствия?
Или пол?
- Что ты хочешь этим сказать? - спросил он.
Наверное, она почувствовала его замешательство и продолжала улыбаться.
- Я здесь работаю под началом отца, ты не забыл об этом, Джоунас?
Генерал Хэдли все еще твой командир, как, впрочем, и мой. Он ведает всеми
делами МЭТБ. К его словам прислушивались все президенты со времен Трумэна, и
не без оснований. Страна с начала века не знала лучшего военного стратега,
чем он. Секреты кончились, Джоунас. По крайней мере, для меня. И это радует.
До сих пор секреты существовали лишь для вас с Филиппом. А я всегда
оставалась в стороне.
- Но это работа, Лил.
- Это и сейчас работа, Джоунас. - Ее улыбка стала еще шире. - Только
теперь это и моя работа. - Она опустила чашку. - Вот почему я просила тебя
прийти как можно скорее. - Лилиан достала красную папку. На ней стоял гриф:
"СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО" и "ТОЛЬКО ДЛЯ ОЗНАКОМЛЕНИЯ". В углу стояла двойная
черная полоса, означавшая, что материал нельзя ни размножать, ни выносить за
пределы бюро.
- Что это? - спросил Джоунас, взяв в руки папку. Недобрые предчувствия
охватили его.
- Читай, - сказала Лилиан. Джоунас открыл папку. Лилиан налила себе еще
кофе, достала заменитель сахара и высыпала в чашку два пакетика. Пока
Джоунас читал, она серебряной ложечкой помешивала свой кофе.
- Господи! - вскричал Джоунас. - Боже праведный! - Он поднял на нее
глаза. - Лилиан...
- Да, Джоунас. Это итог двухлетней проверки деятельности МЭТБ,
проведенной по приказу отца.
- Я ничего об этом не знал, - сказал Джоунас.
- Как и я. До сегодняшнего дня. - Она пристально посмотрела на него. -
Это правда, Джоунас? То, что написано в отчете? Об утечке информации. О том,
что за последние шесть лет провалилось несколько агентов?
- Кое-что правда, - сказал Джоунас. - Таковы правила игры, Лил. - Он
хлопнул ладонью по папке. - Но это! Господи, твой старик хочет закрыть наше
бюро!
- Навсегда, - добавила Лилиан. - Таковы рекомендации, содержащиеся в
этом отчете. И таковы будут рекомендации моего отца, когда он через месяц
встретится с президентом.
- Так твой отец видел этот отчет?
Лилиан покачала головой.
- Нет еще. На следующей неделе он должен вернуться из Польши. А сейчас
из-за переговоров его маршрут не совсем ясен.
Джоунас откинулся на спинку стула, перевел дух.
- Зачем ты показала мне это, Лил?
Она молча попивала свой кофе. Он поднял голову.
- Что ты пытаешься доказать все эти годы? Что ты ничуть не хуже нас с
Филиппом? Что можешь работать с нами на равных? Это ведь не так, сама
знаешь.
- Мужчины заблуждаются, - сказала она, - считая, будто женщины хотят
сравниться с ними.
- Не хотят? - недоверчиво переспросил он. - Тогда чего же они хотят,
если равенство их не интересует? Лилиан помолчала, задумчиво глядя на него.
- Толику уважения, Джоунас. Я ведь не многого прошу, не правда ли?
- Уважение.
- Да. - Взгляд Лилиан переместился на красную папку у него на коленях.
- Кто еще мог бы достать ее, Джоунас? Не говоря уже о том, чтобы дать тебе в
нее заглянуть.
- Что ты хочешь взамен?
Она пожала плечами.
- Ничего. Мы ведь практически одна семья, разве нет?
Допив кофе, она протянула руку.
- Я должна ее забрать.
Джоунас вернул ей разгромный отчет.
- Знаешь ли ты, куда уходят твои секреты? - спросила Лилиан.
- К русским, - ответил он. - Но это почти все, что нам удалось
выяснить.
- Что ж, - сказала она, - тебе следовало бы попытаться отыскать
предателя до возвращения отца. Как только он прочтет отчет, от вашего бюро
останутся рожки да ножки.
Вошел майор, положил на стол стопку бумаг и вышел, не говоря ни слова.
Когда они остались одни, Лилиан спросила:
- Куда уехал Майкл? Этого вопроса он и боялся.
- Далеко.
Лилиан напряглась.
- Он мой сын, и ты знаешь, где он.
- Ты уверена?
- Он приходил прощаться, но не сказал, куда и зачем едет. Однако
догадаться нетрудно. Ты слопал его, как когда-то Филиппа.
- О чем ты говоришь? - возмутился Джоунас. - Филипп делал то, что
хотел. Всегда.
- Не будь тебя, он нашел бы себе другое занятие.
- Какое же? - с нескрываемым презрением спросил Джоунас. -
Программирование?
- Может быть. В любом случае, сейчас он был бы жив.
- Незачем обвинять меня в его смерти. На мне и так слишком большая
ответственность.
- Надо думать, - бросила Лилиан.
- Что ты хочешь этим сказать? - медленно и осторожно произнес он.
- Я говорю о Майкле, - сказала Лилиан. - Ты единственный, к кому я могу
обратиться. - Ее трясло от гнева. - Если ты сделал из него еще одного
Филиппа, клянусь, ты заплатишь за это.
- Успокойся, - ответил не на шутку встревоженный Джоунас. - Ничего
подобного я не делал. - Он рассказал, что произошло у него в кабинете: о
"завещании" Филиппа, о том, что Майкл попал в мир шпионажа, о том, наконец,
куда он поехал. Зная, как Лилиан относится к его роли в жизни Филиппа и
насколько она уязвима сейчас, после смерти мужа, Джоунас, конечно же, не
собирался ей ничего рассказывать. Но у него не было выбора. Показав ему
отчет с грифом "только для ознакомления", она раскрыла куда больше, и он был
благодарен ей за это.
Теперь он ждал истерики. Нечестно было направлять сына по тому же пути,
который привел к гибели мужа. Но у него не было другого выхода. И потом,
именно этого, вероятно, хотел Филипп. Но попробуй объясни это Лилиан.
Он попробовал.
- Лил, - сказал он, закончив, - с тобой все в порядке?
Лилиан была очень бледна. Кажется, ее зубы стучали. Руки были плотно
прижаты к туловищу. Он заметил, что она медленно раскачивается взад-вперед.
- Это все-таки произошло. - Ее шепот был еле слышен, но у него мороз
прошел по коже. - Сбылись мои самые худшие опасения. О Джоунас, что ты
наделал! - Внезапно ее голос окреп, теперь это был крик боли. - Ты похитил у
меня мужа. Из-за тебя мы не знаем, жива ли Одри. Теперь ты рискуешь жизнью
моего сына. О Господи! Господи боже мой!


Одри проснулась словно от толчка. Было темно. Она плавала по волнам
сна. Как ныряльщик, слишком долго пробывший на дне, стремилась к пронизанной
солнцем поверхности воды над головой. А прохладная тишина океана не
отпускала ее. Океана сна.
Ей снилось, будто она привязана к стулу.
Запястья и лодыжки посинели и распухли от врезавшихся в них веревок. Ей
было тяжело дышать, потому что веревки стягивали ей грудь. Спина была
неестественно выгнута. Все мышцы болели.
Густая, мягкая и непроницаемая тьма походила на бархат.
Тьма пришла в движение. Закружилась, сгустилась. Одри почувствовала,
как в ней зарождается страх. Дыхание участилось, во рту пересохло, под
мышками выступил пот.
Господи, подумала она в полусне. Пусть это кончится. Но она даже не
знала, что именно должно кончиться.
Тьма приобрела очертания, хотя Одри не могла разглядеть их. Во тьме
пульсировала какая-то жизнь. И живое существо приближалось. В сознании Одри
промелькнула мысль: "Спасения не будет".
Она всегда была уверена в своем бессмертии. В ее возрасте пятьдесят лет
казались вечностью. Теперь она знала, что умирает. У нее стучали зубы, мысли
путались. Ее душа, как маленький зверек, отчаянно пыталась выбраться наружу,
покинуть обреченную на гибель бренную оболочку.
Теперь тьма была совсем рядом. Тьма источала жар, обжигавший ее бедра,
на губах она чувствовала чужое дыхание. Это, несомненно, был мужчина. Одри
стало жарко. Внезапно охватившее ее желание повергло девушку в еще больший
ужас.
Тьма стала проникать в нее, и Одри простилась с жизнью...
Она проснулась в темноте словно от толчка. Вздрогнула, еще не полностью
освободившись от своих сновидений. Захотела смахнуть со лба пот, но не
смогла.
Она была привязана к стулу.


Если Париж - город грязно-бурых, пыльно-зеленых и синих тонов, подумал
Майкл, то на Мауи преобладают пастельные: бирюзовый, алый и бледно-лиловый.
Больше всего его поразило, что амбру, темно-коричневый цвет, здесь и
представить-то себе невозможно.
А в Японии, на холмах Йосино, где Цуйо учил его мудрости жизни,
преобладала амбра.
Майкл считал, что ни одно место на Земле не сможет поразить его так же
сильно, как Париж и Йосино. В Йосино все началось, а в Париже он
сформировался как мастер.
И вот главное, что осталось у него в памяти: каждое мгновение жизни
должно иметь цель и смысл, должно работать на общую стратегию. Наложить
кистью мазок на холст, соткать полотно, вырастить сад - во всем этом была
определенная стратегия. Когда возникали конфликты - а они обязательно
возникали, - первым делом следовало продумать план действий. Оружие
применялось в самом крайнем случае, поэтому Майкл и отказался от
предложенного Джоунасом пистолета.
Вечер только начинался. Солнце было еще высоко, его золотые лучи
пронизывали бескрайние заросли сахарного тростника. Справа от Майкла
высились Западные горы Мауи, их вершины скрывались в туманной дымке. В
путеводителе, который он изучал во время долгого перелета, говорилось, что
вот в этой тенистой расселине находится долина Яо, родина древних гавайских
богов.
Майкл нашел взятый для него напрокат "джип". Укладывая в машину багаж,
проверил, на месте ли полотняная сумка с катаной. Как и обещал дядя Сэмми,
меч был на месте.
Действуя по плану, продуманному еще в самолете, в Кухулаи Майк занялся
покупками. Первым делом он приобрел дешевую черную сумку. Часом позже он уже
въезжал на скоростное шоссе Хоноапилани. Майк был недалеко от залива Маалае
и направлялся на юг. Он знал, что очень скоро дорога обогнет Подбородок
красавиц, как местные жители называли это место, и пойдет на северо-запад.
Если смотреть на Мауи сверху, остров напоминал женскую фигуру. Юго-восточная
часть с огромным дремлющим вулканом Халеокала, возносившимся на две мили
ввысь, была похожа на торс; Кухулаи, где приземлился Майкл, с одной стороны,
и залив Маалае с другой образовывали "шею". А то место, куда направлялся
Майкл, Капалуа, и самая отдаленная часть, Кахакулоа, были "головой".
Шоссе кончалось за Капалуа. Огромная, в две с половиной тысячи акров,
ананасовая плантация окружала уединенный курорт с несколькими замечательными
площадками для гольфа. Поворачивая в конце шоссе налево, Майкл заметил их. В
идеально подстриженной траве виднелись безукоризненные, словно вырезанные
скальпелем хирурга, песчаные лунки.
Не верилось, что милей дальше дорога - вернее, то, что от нее
оставалось, - начинала предательски извиваться вдоль хребта очередной горы в
цепи вулканов, тянувшейся через весь северо-запад Мауи.
После парка Флемминг-Бич дорога резко сужалась. Уже не было ни
спускавшихся террасами ухоженных газонов, ни домов с черепичными крышами,
прятавшихся в благоухающих зарослях бугенвилей.
Теперь по краям дороги шли густые заросли. В некоторых местах, где
виднелись охряные, с серо-голубым оттенком выступы скал, зелень нависала над
дорогой.
Асфальт кончился, дальше пошла разбитая грунтовая дорога с глубокими
колеями. Она была лишь чуть-чуть шире машины. Грязная и скользкая, дорога
проходила так близко к обрыву, что кружилась голова. Внизу пенился океан.
Высота обрыва в некоторых местах достигала четверти мили.
Теперь дорога стала настолько узкой, что машины вряд ли смогли бы на
ней разминуться. С одной стороны круто уходила вверх гладкая стена утеса, с
другой - такой же крутой обрыв.
Майкл включил передний мост "джипа". Слышалось пение птиц, иногда,
после очередного крутого поворота, за птичьим гомоном угадывалось журчание
водопада.
Попадались поросшие травой холмы, будто перенесенные сюда из Шотландии.
На них паслись пестрые коровы. Казалось, они веками не сходили с места.
Такой ландшафт стал для Майкла неожиданностью. Ни в одном путеводителе, ни
на одной открытке не было снимков этой стороны острова.
Ни изумрудно-зеленых пальм, ни сапфировой сини лагун, ни пляжей с
черным песком - только пронизанный светом воздух: тяжелый, густой и
прозрачный, как нигде больше.
Он вспомнил Прованс на юге Франции с его удивительным светом. Листья
платанов служили там своеобразной машиной времени. Проходя сквозь них,
солнечный свет приобретал особый оттенок, покрывая все предметы вековой
патиной.
И здесь освещение было особенным, но совсем другим. Под лучами солнца
ландшафт был точно призрачным. Зеленый цвет становился настолько прозрачным,
что казалось, будто листва плавает в воздухе; желтые цвета пылали
переполнявшей их энергией. Таинственные голубые пятна радужно переливались в
тени и ярко блестели на солнце. В двух столь различных уголках Земли
чувствовалась рука Всевышнего. Только его присутствием можно было объяснить
состояние, охватывающее душу.
Майкл едва успел крепко вцепиться в руль. Выскочивший из-за крутого
поворота встречный "джип" уже налетал на его машину. Он больно ударился
спиной.
Металл сминался и корежился, хотя Майклу удалось вывернуть руль и
направить машину вверх по склону. От удара "джип" едва не опрокинулся.
Вторая машина, смяв фару и крыло его "джипа", крутилась на месте. Потом
начала медленно раскачиваться, ее колеса бешено вращались в опасной близости
от края обрыва.
Водитель то нажимал на тормоз, то отпускал его. Он действовал верно, но
на такой дороге это было бесполезно. Обочину тут заменяла пропасть.
"Джип" Майкла работал на холостых оборотах. Майкл выжал ручной тормоз и
перепрыгнул через дверцу, заклиненную ударом. Вторая машина уже свешивалась
с края обрыва, задние колеса вращались, не находя опоры: здесь не было
асфальта, лишь комья грязи да обломки камней. "Джип" все дальше и дальше