Лустбадер Э в. Зеро

масле. По коже забегали мурашки. Элиан прижалась бедрами к лицу Майкла,
колючая борода колола ее нежную кожу между ногами. Девушка задрожала; пламя
желания поглотило Элиан, и на время она перестала воспринимать
действительность.
Открыв глаза, она ощутила на лице дыхание Майкла и увидела яркое сияние
глаз. Ей вдруг представилось, что они с ним - два волка, самец и самка, в
порыве страсти накинувшиеся друг на друга, что он изнемогает от звериного
желания, а от нее исходит острый запах истомленной любовью волчицы.
Элиан уже не владела собой, она схватила Майкла в объятия, но этого ей
показалось мало, и, скользнув губами вниз по его обнаженному телу, она
начала страстно целовать его, застонала и, почувствовав новый прилив
возбуждения, с удивлением и восторгом поняла, что сейчас снова испытает
высшее наслаждение.
Она выпрямилась и направила его в свое лоно. Но не сразу. На мгновение,
на одно долгое, восхитительное мгновение Элиан замерла. Они лишь касались
друг друга - и все. Но пока и этого было достаточно, даже более чем
достаточно. То был волнующий миг полного счастья, ибо их переполняла радость
предвкушения.
Элиан не могла больше сдерживаться и припала к Майклу, застонала и,
задыхаясь, уронила голову ему на грудь.
Слившись с ней воедино, Майкл наслаждался трепетом ее лона. Ему даже не
нужно было двигаться, все происходило и так. Запах Элиан облаком окутывал
его, смешиваясь с удивительным ароматом венков из листьев ти. Майклу
казалось, что он парит вне времени и пространства...
Он чувствовал, как трепещет все ее тело, и ему казалось, будто он не
просто проникает в него, а сливается а с ним целиком. Майкл понял, что
сейчас наступит сладостный миг, попытался сдержаться, продлить наслаждение,
но, вырвавшееся на свободу, оно уже не подчинялось его воле.
Майкл вскрикнул, содрогаясь... и услышал там, куда не доходили тени,
отбрасываемые скалой, какие-то шорохи. Блеснул свет и послышались
приглушенные звуки первобытных мелодий - то ли барабанная дробь, то ли
напевы, а может, и то, и другое... Майкл повернул голову, пытаясь понять,
что случилось, но Элиан изогнулась и прижалась грудью к его губам. Страсть
опять захлестнула Майкла, и он нырнул в омут с головой.


Дзедзи Таки зашел в комнату Кодзо.
Тот оторвался от двадцатишестидюймового экрана телевизора, на котором
маячило загримированное лицо Марлона Брандо, игравшего крестного отца.
Челюсть, вымазанная сероватым гримом, выдавалась вперед, и актер казался лет
на двадцать старше, чем был на самом деле.
- Что бы сталось с Майклом Корлеоне, если бы его не охранял дух отца? -
воскликнул Кодзо.
Он смотрел, как дон Корлеоне играет с внуком в залитом солнцем саду и
сует ему в рот апельсиновую корочку. Гоняясь за малышом, который взвизгивал,
изображая ужас и восторг, дедушка тихонько посапывал носом.
- Вот сейчас это случится, оябун, - сказал Кодзо. - Посмотрите,
пожалуйста.
Внезапно дон Корлеоне споткнулся и, захрипев, упал. Мальчик, не
понимая, что произошло, продолжал играть в игру, затеянную дедом.
- Бедняжка, - со слезами на глазах произнес Кодзо. - Откуда ему знать,
что его дедушка только что скончался?
- Кодзо! - мягко окликнул его Дзедзи.
Кодзо нажал на кнопку пульта дистанционного управления. Посмотрев на
Дзедзи, он сказал:
- Пойду принесу катану.
- Нет, - покачал головой Дзедзи. - Мечом тут не обойдешься.
Кодзо кивнул. Он подошел к шкафу и открыл его. Надел черный нейлоновый
плащ до пят и повернулся к Дзедзи.
- Ну, а так? - спросил он. В его правой руке вдруг оказался пистолет. -
Этого хватит?
- Вполне, - откликнулся Дзедзи.
Улицы, как всегда, были запружены машинами. Казалось, если они в один
прекрасный день опустеют, для города это будет смерти подобно. Жарко было,
как в печи.
- Куда мы едем? - поинтересовался Кодзо.
- На пирс Такасиба.
Поминутно останавливаясь, что ужасно нервировало, они проехали два
квартала, потом Кодзо свернул в переулок, обогнул угол и помчался вперед на
полной скорости.
- Зачем нам туда? - спросил Кодзо.
- Затем, что у меня были веские основания отвлечь тебя от истории дона
Корлеоне, - ответил Дзедзи.
Они проехали по самому центру города. Солнечный свет отражался от
кузовов множества машин, которые медленно ползли по улицам, и в окнах зданий
плясали солнечные зайчики. Дзедзи и Кодзо направлялись на север в сторону
Тийода-ку и императорского дворца. Доехав до Синбаси, Кодзо повернул на юг и
двинулся по дороге, которая шла параллельно берегу, в сторону токийского
порта. Они миновали товарную станцию. Гул машин заглушали гудки барж,
доносившиеся от пристани.
- У вашего брата Масаси было свое заведение на Такасибе, да? - спросил
Кодзо.
- Совершенно верно. - Дзедзи смотрел прямо перед собой, на солнечные
зайчики, плясавшие на капоте автомобиля.
- Вы должны стать оябуном, - сказал Кодзо. - Это ваше право...
Дзедзи ничего не ответил.
- И может быть, - продолжал Кодзо, - после того, что произойдет завтра,
вы им станете.
Они уже были на Хаматеуто. Кодзо повернул налево, в переулок. Они
очутились в "веселом квартале", прилегавшем к причалам. В нос шибануло мочой
и помойкой.
Дзедзи проверил оружие и навинтил на конец ствола глушитель. Они
закрыли машину и быстро зашагали по грязному тротуару. Кодзо держал руку в
глубоком кармане плаща. Дойдя до одного из публичных домов, зашли внутрь.
Вывески на двери не было.
В полумраке они увидели, что в помещении совсем нет прихожей; сразу от
порога вела крутая лестница вниз. В заведении воняло рыбой и машинным
маслом. Дзедзи вынул пистолет и начал первым спускаться по ступенькам. Кодзо
и Дзедзи шли на цыпочках, стараясь, чтобы доски не заскрипели.
Лестница упиралась в глухую стену. Направо тянулся коридор. Они
крадучись пошли по нему. Впереди было светлее, и они разглядели большую
открытую площадку.
Внезапно путь загородила огромная тень. Дзедзи резко остановился. Кодзо
прижался спиной к правой стене.
Охранник Дэйдзо стоял неподвижно, как истукан. Он был настоящим
богатырем. Этот здоровяк наверняка чувствовал себя куда лучше в фундоси
борца сумо, чем в старомодном темном костюме в полоску, плотно облегавшем
его накачанные мускулы.
- Что вы тут делаете? - набычился Дэйдзо. - Вы уже не принадлежите к
Таки-гуми. Вам тут не место.
- У меня назначена здесь встреча с братом, - солгал Дзедзи.
Он внимательно следил за тем, как Дэйдзо медленно расстегивает пиджак.
Дзедзи держал правую руку на уровне ребер.
- Мне кажется, это не самое мудрое решение, - сказал Дзедзи, вытянув
пистолет ровно настолько, чтобы на стволе блеснул луч света.
- Чем это запахло? - спросил Дэйдзо, непонятно к кому обращаясь.
Дзедзи не ответил. Он думал: "Это будет моим. Все это будет моим".
Дэйдзо принюхался, как пес.
- По-моему, я узнаю этот запах.
- Пропусти меня.
Дэйдзо в упор посмотрел на Дзедзи.
- Это запах смерти.
Он стремительно метнулся вперед. Низко пригнувшись и ссутулив могучие
плечи, он оттолкнулся от пола короткими, сильными ногами и кинулся на
Дзедзи. Тот выстрелил.
Кодзо вынул руку из кармана плаща. Он прицелился в охранника, но
великан уже вцепился в глотку Дзедзи. Дзедзи захрипел и ударился затылком о
деревянный пол коридора. Противник стукнул его локтем в солнечное сплетение,
потом по плечу, и у Дзедзи тут же онемела правая рука.
Он закашлялся, отчаянно пытаясь продышаться. Краем глаза Дзедзи
заметил, что противник тянется за отброшенным пистолетом. Здоровяку удалось
подобрать пистолет, и Дзедзи, затаив дыхание, следил за тем, как Дэйдзо
медленно, словно при съемке рапидом, обхватывает толстыми пальцами рукоять
пистолета и неуклюже пытается достать указательным пальцем до курка. Ствол
описал в воздухе полукруг, неуклонно приближаясь дулом ко лбу Дзедзи.
Дзедзи собрал все силы и, ударив Дэйдзо по шее, рванулся в сторону.
Схватив его за запястье, услышал хлопок и почти одновременно - резкий
всхлип. Пистолет повис на сломанном пальце охранника - таком толстом, что он
с трудом пролезал в скобу.
Дэйдзо лягнул Дзедзи и быстро отполз в сторону. Дзедзи, как мог,
защитился от удара. Дэйдзо вытащил из-под пиджака танто - длинный нож.
Бесполезный пистолет болтался у него на пальце, вид у Дэйдзо был довольно
нелепый.
Кодзо заметил за спиной сражавшихся какие-то тени. Он поднял оружие и
спустил курок. Двое из якудзы метнулись назад в просторную комнату. Кодзо
крался вдоль стены, пока не очутился позади Дзедзи и Дэйдзо. В стену прямо
над его головой вонзилась пуля, но он успел пригнуться. Затем снова пошел
вперед и опять выстрелил. Перезарядив оружие, присел на корточки и
враскорячку, словно краб, вылез на открытое пространство.
Дэйдзо уже собрался и пошел в новую атаку, занеся над головой зловещий
клинок. Дзедзи шагнул к нему, далеко оттолкнувшись левой ногой, и правой
рукой - ребром ладони - полоснул Дэйдзо по подбородку. Голова Дэйдзо
дернулась вверх, и Дзедзи перехватил левой рукой правое запястье своего
врага. Теперь ему оставалось только развернуться, остальное произошло бы
само собой.
Однако в этот миг он наступил пяткой на гвоздь. Колени его подогнулись,
хватка ослабла, и Дзедзи рухнул на пол.
Дэйдзо не теряя времени даром, навалился на него и поднес к подбородку
лезвие ножа. Даже небольшой надрез решил бы исход схватки.
Дзедзи схватил правой рукой левую руку Дэйдзо. Раздался тихий выстрел.
Дэйдзо вытаращил глаза.
Дзедзи нажал на сломанный палец противника, до сих пор лежавший на
спусковом крючке. Пистолет выстрелил, и пуля угодила Дэйдзо прямо в грудь.
Кровь хлынула ручьем, Дзедзи позвал Кодзо. Тот подбежал.
- Что случилось?
- Он меня чуть не убил, - сказал Дзедзи. - Вот что случилось.
- Мертв? - осторожно спросил Кодзо.
- Мертвее копченого угря, - усмехнулся Дзедзи. Он услышал
подозрительный звук и, вытянув шею, заглянул за угол. В коридоре
распахнулась дверь. Еще один боец якудзы опасливо озирался по сторонам.
- Что там такое? - услышал Дзедзи голос своего спутника.
- Не знаю. Тут стреляли, но я ничего не вижу. В коридоре темно.
Однако в комнате, где сидели эти двое, было светло. Дзедзи вытаращил
глаза и подумал: "Великий Будда!"
Он узнал незнакомцев, которые всякий раз сопровождали Митико, когда он
с ней виделся, и вспомнил ее нервозность. Ему стало ясно, что все это
значило.
И вот в подвальном помещении в квартале Такасиба, в комнате без единого
окна Дзедзи увидел Тори, любимую внучку Митико. Охранник приставил к ее
голове пистолет. Он очень боялся. Дзедзи поспешно спрятался за угол, чтобы
не угодить под пулю.
"Забудь о своем брате Масаси", - сказала тогда Митико.
"Прошу тебя! - воскликнул Дзедзи. - Почему ты не хочешь мне помочь
победить его?"
А она ответила:
"Я не могу вмешиваться. Я ничего не могу".
И он был так ослеплен своими собственными бедами, что не услышал
страдания в ее голосе.
Дзедзи хотелось ворваться в комнату - в эту унылую тюремную камеру - и
увести оттуда Тори. Но он увидел, что второй бандит крепко держит девочку,
приставив пистолет к ее виску. Дзедзи понял, что сейчас у него нет шансов
спасти Тори. Сейчас важно не показать им, что он видел девочку. Единственный
его союзник во враждебном мире брата - внезапность.
- Быстрее! - прошептал он. - Брось оружие. Только сперва как следует
оботри его.
Сам проделал то же самое. На пистолете не было серийного номера, так
что опознать его было невозможно.
Выйдя на улицу, они спокойным шагом дошли до машины и сели в нее.
- Поехали! - скомандовал Дзедзи. Кодзо подчинился.


Сотрудник с площади Атеней встретил Лилиан Досс в парижском аэропорту
имени Шарля де Голля.
- Bonjour, madame, - сказал он, когда она прошла въездной контроль.
- Франсуа!
Он улыбнулся и взял у нее багажные бирки.
- Приятно видеть вас снова, мадам.
- А мне приятно вернуться сюда, - ответила она по-французски.
Лилиан была в летнем платье с лиловато-сиреневым рисунком. Волосы были
зачесаны гладко и скреплены заколками, украшенными фальшивыми бриллиантами.
На золотой цепочке зеленел изумрудный кулон в виде слезинки.
Лилиан спокойно смотрела на раскрасневшихся, куда-то мчащихся людей.
Дожидаясь, пока привезут чемоданы, она играла сама с собой в одну игру.
Лилиан пыталась определить, из какой страны тот или иной человек. Американец
он или европеец? И если европеец, то откуда именно? Из Франции, Англии,
Италии или Германии? А сколько ей попадется здесь на глаза граждан Восточной
Европы? Сможет ли она отличить поляков от югославов, а румын от русских?
Последняя задача была и впрямь непростой. Требовался наметанный глаз и
немалый опыт. Искушенный человек обращал внимание не столько на лицо,
сколько на одежду. Лилиан пристально рассматривала тех, кто стоял поближе. К
тому времени, когда Франсуа получил все ее чемоданы, Лилиан составила
правильное представление - она в этом не сомневалась - обо всех окружающих.
- Машина вон там, мадам, - сказал Франсуа.
День выдался солнечный. Ослепительно белые пушистые облака парили над
горизонтом, словно спящие херувимы. В свежем воздухе был разлит
восхитительный аромат недавно лопнувших почек и благоухание цветов. Осенью
же воздух был напоен удивительным, горьковатым запахом тлеющих листьев,
всегда пьянившим Лилиан. Впрочем, в Париже в любое время года можно вдыхать
запахи, словно букет отличного выдержанного вина. До чего же приятно
сознавать, что современность не лишила Францию утонченности и изысканности,
свойственных странам с древней культурой.
Район Дефанс и рынок Ле Алль Лилиан воспринимала не столько как уступку
новым веяниям, сколько как еще одно проявление волшебства, магии, которую
Париж источает, словно аромат самых редких духов.
Вдыхать Париж значит сохранять свою душу, подумала Лилиан. Кто написал
это? Виктор Гюго?
Лилиан вытянула шею, чтобы видеть как можно больше. Когда они въехали
на окружное шоссе, Лилиан вдруг испытала потрясение, как будто ей до этой
минуты все еще не верилось, что она во Франции. У ворот Майо Франсуа
повернул на скоростную дорогу и помчался так, что у Лилиан зарябило в
глазах.
В отеле она долго лежала в горячей ванне. Затем насухо вытерла голову
и, завернувшись в махровый халат, распахнула большое, до пола, окно. Номер
располагался на пятом этаже, в одной из четырех комнат был балкон. Когда
Лилиан вышла из ванны, гостиничная обслуга уже доставила кофе и рогалики.
Шампанское, которое принес управляющий, пить было еще рановато; бутылка
дожидалась Лилиан в металлическом ведерке со льдом.
Лилиан села на солнышке. Она потягивала крепкий черный кофе и слушала
щебетание птиц. Внизу, в обсаженном деревьями дворе хлопотали официанты,
накрывая столы ко второму завтраку. Доносилась негромкая музыка. Лилиан
подставила солнцу спину и бедра.
Взяв "Интернэшнл Геральд Трибьюн", она быстро пролистала газету. С
интересом прочла статью Хельмута Шмидта, бывшего канцлера Западной Германии,
под заголовком "У Японии нет в мире настоящих друзей". Еще ей попалось
несколько любопытных заметок. Одна, ссылаясь на "Юнайтед Пресс Синдикейт",
приводила результаты опроса, проведенного среди корейских лидеров и
интеллигенции, которые, в основном, считали, что Япония в настоящее время
представляет угрозу миру в их регионе, как, впрочем, и во всем мире. С
другой стороны, в той же самой заметке говорилось, что моторы южнокорейского
автомобиля "хьюндай", имеющего такой бешеный успех среди покупателей,
производятся японцами.
"Всем нужны японские деньги, - заявлял известный сингапурский академик.
- Но при этом все твердят одно: "Избави нас Боже оказаться завтра под
властью японцев!" Американцы приходят и уходят. Японцы же, придя, остаются
навсегда".
Лилиан отпила глоток кофе и продолжала читать дальше. Во второй заметке
приводилось мнение других крупных деятелей Юго-Восточной Азии, которых
повергал в ужас прогресс Японии в области наукоемких технологий. Все они
чувствовали, что рано или поздно японцы направят свою исследовательскую мощь
на разработку оружия двадцать первого века. Это лишь вопрос времени.
В качестве примера многие упоминали новый японский истребитель "Ямамото
ФАКС", над которым сейчас работали конструкторы; его создание грозило
компаниям "Боинг" и "Макдоннел - Дуглас" тем, что они останутся не у дел.
Лилиан просмотрела газету до конца, но больше ничего интересного не
нашла. Цветы, росшие вдоль стен внутреннего дворика гостиницы, яркими
пятнами расцвечивали чугунные витые решетки. Слышались оживленные голоса.
Лилиан выглянула с балкона и увидела, что столики внизу уже занимают первые
посетители.
Она вспоминала, как много лет назад Джоунас впервые взял ее на какой-то
из бесчисленных светских раутов на один из скучных приемов, столь частых в
мире политики, где Джоунас чувствовал себя как рыба в воде. Филиппа не было,
он уехал в Бангкок или в Бангладеш. Короче, бог знает куда. Лилиан никогда
раньше не видела столько лент, медалей и галунов, пришитых или прикрепленных
булавками к мужским пиджакам.
Она держала Джоунаса под руку и улыбалась ослепительно и уверенно,
будто стюардесса, а Джоунас обходил гостей, собравшихся в зале. Лилиан
почувствовала себя в ловушке. Невероятно красивые женщины, скользившие мимо
нее, казались манекенами из магазина. Их не касались жизненные невзгоды и
трудности, они целыми днями сибаритствовали, наводили красоту: подстригали,
красили и осветляли волосы, ухаживали за ногтями на руках и ногах, делали
чистку лица и массаж, мазались кремом, принимали грязевые ванны,
пользовались масляными притираниями, брали сеансы шиацу*. В промежутках
между посещением косметического кабинета и магазинов они успевали
встречаться с членами всяких там благотворительных комитетов. Это давало им
основания тешить себя иллюзией, будто их жизнь имеет хоть какой-то смысл.
---
*Шиацу - пальцевая терапия при помощи легкого массирования активных
точек на теле. (Прим. ред.)
---
Как мне взбрело в голову, что я впишусь в это общество? - подумала
тогда Лилиан. По-моему, у меня не все дома, раз я приняла приглашение
Джоунаса.
Ей стало стыдно, словно она совершила мошенничество. В любой момент,
казалось ей, какая-нибудь мадам Пьер Круа де Гер Сен-Эстоф обнаружит, что
Лилиан - самозванка. И позовет, четко и отрывисто выговаривая английские
слова, охранников в военной форме, чтобы они на виду у всех выдворили Лилиан
из зала.
"Что? Ее фамилия пишется без "де" и не через дефис? А из какой она,
кстати говоря, семьи? Дочь армейского генерала? Вояки? Боже мой! Правда? Но
как она умудрилась проникнуть сюда? Она явно особа не нашего круга".
Лилиан содрогнулась. Слова, которые она мысленно вложила в уста
фланирующих по залу, оставили у нее во рту горький привкус.
Джоунас рассказал юному, честолюбивому советнику австралийского посла
анекдот о том, что в Америке мужчины ждут твердой руки, а женщины лелеют не
менее прекрасную мечту о твердом члене.
Джоунас и его собеседник расхохотались, и Лилиан еще острее
почувствовала себя тут чужой. На нее никто и внимания не обращал, словно
Лилиан вовсе не существовало. А ведь она тоже американка, это и дураку ясно.
Джоунас не имел права рассказывать такой анекдот в ее присутствии! Но он
даже не удосужился оговориться, что, разумеется, присутствующие не в счет.
Лилиан была здесь лишь как дополнение к нему, как последний штрих,
завершивший его образ.
Лилиан вспомнила, как внутри у нее вдруг похолодело. Она оглядела
бело-голубую комнату, оформленную в колониальном стиле. Посмотрела на
пятнадцатифутовые окна, богато украшенные французскими витражами. Официантки
в униформе и белых перчатках - официантов мужчин здесь не терпели, Боже
упаси! - обходили гостей, обслуживая увешанных медалями, лентами и прочими
побрякушками дядюшек.
Австралиец, не обращая внимания на Лилиан, по-прежнему громко болтал с
Джоунасом. С ней завел беседу американский бригадный генерал из Пентагона,
но Лилиан показалось, что он говорит на чужом, незнакомом языке. Когда
Лилиан в панике попыталась что-нибудь ему ответить, изо рта вырвалось лишь
нечто нечленораздельное.
Ее щеки пылали и она покраснела еще сильнее, когда услышала вопрос
австралийца, обращенный к Джоунасу:
"А эта симпатичная бабенка, кто она?"
Сообразив, что речь идет о ней, Лилиан готова была сквозь землю
провалиться.
Она отпрянула от генерала и бежала в дамский туалет. Как несправедливо,
что только здесь можно найти убежище, вырваться из мира, в котором властвуют
мужчины!
Лилиан долго смотрела в зеркало. Очутившись в одиночестве, она поняла,
что у нее похолодело внутри от ярости. Причем гнев ее был направлен не на
австралийца, на которого - хотя он, конечно, вел себя по-свински - ей было
глубоко наплевать. И даже не на Джоунаса, который мог бы оказаться
посообразительней, но увы... а впрочем, что от него ждать?
В святилище под названием "дамский туалет" Лилиан наревелась от души;
она никогда так не рыдала даже в собственной спальне, ведь, если
разобраться, эта спальня не могла считаться целиком ее собственностью, она
принадлежала и Филиппу.
Как она ненавидела Филиппа за то, что он ее бросил! За то, что обрек на
муки одиночества, которые, похоже, не кончатся никогда. За то, что привязал
ее узами любви к жизни, которую она глубоко презирала.


Наступило утро, а их тела все еще переплетались. Гирлянды, которые
Майкл и Элиан надели на шею, пожухли, аромат побуревших листьев выветрился.
Майкл повернулся и открыл глаза. Жук прополз по его руке и исчез в
прелых листьях, лежавших под скалой. Майкл дотронулся до Элиан, она
вздрогнула и проснулась. Ее глаза широко открылись, уставились на Майкла, и
он вздрогнул, увидев, что в них нет ровным счетом никакого чувства. Между
ним и ею пробежал холодок. Но мгновение спустя впечатление пропало, Элиан
вернулась из Бог знает каких жутких далей, куда ее занесли духи ночи.
- Доброе утро, - сказал Майкл, поцеловав ее в губы.
Она подняла руку и провела пальцем по его подбородку.
- Хорошо спалось? - спросил он.
Она кивнула.
- Да, без сновидений. Не спала так уже много лет.
- А я, наоборот, всю ночь видел сны, - сказал Майкл. - Мне снились
битвы и воины с круглыми щитами, сделанными из панцирей гигантских черепах.
Майкл начал одеваться и хотел было снять засохшую гирлянду.
- Не надо, - остановила его Элиан. - Оставь ее до возвращения домой.
Он посмотрел на девушку, та еле заметно улыбнулась. Майклу вдруг пришли
на память звуки, доносившиеся вчера из ночной мглы, и силуэты, которые он
видел из убежища.
- Элиан, - сказал Майкл, - вчера ночью я слышал шум. И даже вроде бы
видел, как там кто-то двигался. - Он показал где именно. - Что там
происходило, пока мы с тобой занимались любовью?
- Не знаю. Наверное, ничего. А может, там бродил какой-нибудь ночной
зверь. Здесь водятся дикие кабаны и мангусты.
- Кабаны и мангусты - дневные звери, - возразил Майкл. - Они не шныряли
бы тут по ночам. И потом ты ведь тогда заставила меня отвернуться, помнишь?
Элиан встала.
- Ладно, все равно это не имеет значения.
Она начала одеваться.
Майкл приподнял висевшую у него на шее гирлянду.
- Ты сказала, она нас защитит. Но от чего?
Элиан пожала плечами.
- Это зависит от того, во что ты предпочитаешь верить. Кахуны
утверждают, что боги до сих пор обитают здесь - древние воины, что столетия
назад сражались в этих краях, истекали кровью и, может быть, погибали.
- Ты хочешь сказать, что именно это я и слышал? Элиан опять пожала
плечами.
- Почему бы и нет? Тут, на острове, тьма-тьмущая духов.
- Одно дело ощущать, что здесь источник энергии, и другое - видеть
духов.
- Если ты в это не веришь, - сказала Элиан, - то ничего и не случится.
Но я хочу тебе кое-что сказать. У богов, сражавшиеся здесь, были щиты из
панцирей гигантских морских черепах.
Майкл не понимал, подшучивает она над ним или нет. Элиан наклонилась и
поцеловала его в губы.
- Не смотри на меня так насмешливо. Я говорю правду. Ты можешь
прочитать это в любой книге по истории Мауи.
Одеваясь, Майкл раздумывал над ее словами.
- Сны - это не реальность, - сказал он. - Они возникают в человеческом
подсознании, а не в окружающей действительности.
- Человеческое сознание рационально, Майкл. Тебе уже следовало бы это
понимать. И тем не менее ты пытаешься заткнуть круглую дырку квадратной
пробкой. Но это не получится, как бы ты ни старался.
Майкл сказал:
- Тебя завораживает мир духов? Но ты же понимаешь, что он не в
состоянии заменить реальную жизнь.
- Что ты имеешь в виду?
- То, что это тоже уход от действительности.
- Как разные формы психопатологии? - Элиан пожала плечами.
- Ты единственная, кто может это знать.
- Я ничего не знаю, - грустно сказала Элиан. - Я лишь усвоила, что
никому и никогда нельзя доверять.
Элиан начала спускаться по крутой тропинке в долину.
- Даже самой себе нельзя доверять? - спросил Майкл, двинувшись следом
за ней.
- Да, особенно себе самой, - сказала Элиан.


Митико стояла на коленях перед алтарем лисицы и вдруг почувствовала,
что сзади кто-то есть.
- Митико?
Это был голос Дзедзи.
- Да, брат, - Митико по-прежнему молитвенно склоняла голову. - Как ты
поживаешь?
- Я должен поговорить с тобой.
- Когда я помолюсь, - сказала Митико, - мы сможем погулять по саду.