Страница:
касается Силверса, то он получил свое. Чем меньше народу будет знать о его
предательстве, тем лучше. Мак-Артур согласен. В этом вопросе он полностью
полагается на меня. Он - как и все мы, разумеется, - хочет, чтобы все было
закончено быстро и без шумихи. Поэтому я считаю, что лучше всего объявить
гибель Силверса самоубийством. В таком случае можно предать огню все улики,
и инцидент будет исчерпан. Согласны?
Джоунас и Тернер кивнули, Филипп собирался было возразить. Слишком
многое в этом деле не давало ему покоя. Но, посмотрев на генерала Хэдли, он
понял, что сейчас не самое подходящее время для споров. В каком-то смысле
его тесть прав. Отношения между президентом Трумэном и ЦРГ были весьма
натянутыми. Если хотя бы отголосок этой истории достигнет стен овального
кабинета, само существование службы будет поставлено под сомнение.
Филипп неохотно кивнул. Однако почему же он чувствовал себя, как
римский сенатор, примкнувший к заговору против Юлия Цезаря?
Филипп не мог дождаться минуты, когда он погрузится в нежную плоть
Митико. Он дрожал от возбуждения; чтобы ощутить исходивший от нее жар, ему
не нужно было даже притрагиваться к ее коже. То, что они оба были женаты, не
имело никакого значения, вернее утрачивало силу в их вселенной.
Митико, этот яростный, неумолимый самурай, безупречно владеющий мечом,
превращалась с ним в покорную любовницу. Но это была не общепринятая
покорность. Она не лежала, широко раздвинув ноги, в ожидании, пока он
взберется на нее. Это была та покорность, которой японская женщина обучается
практически с рождения: предупреждать малейшие желания своего господина, и
при этом в полной мере наслаждаться самой.
Именно это и имел в виду Филипп, когда говорил Лилиан, что не может
научить ее пониманию японского характера. Этому нельзя было научить. Скорее,
это нужно впитать в себя, это постепенно приходит с покоем, медитацией,
терпением и смирением. Ни одного из этих понятий нет ни в эмоциональном, ни
в интеллектуальном словаре жителей Запада.
По какой прихоти судьбы, карме, он родился с этим духовным родством?
Филипп не знал. Те самые свойства его характера, из-за которых в юности он
чувствовал себя изгоем, а потом, в зрелые годы, осознанно добивался
положения человека вне закона, притягивали его к Японии. Его привлекала ее
недоступность. Здесь его называли "особенным американцем". Всю свою жизнь он
неосознанно шел к этому признанию, как к спасению от тех взглядов на жизнь,
которые исповедовал его отец.
Он вознес молитву. Какому Богу? Христу? Иегове? Будде? Филипп
благодарил за то, что ему было позволено найти сюда дорогу. Погребенный в
центре мироздания, навсегда защищенный от отца и его проклятий, ото всех.
Здесь он был выше закона.
Здесь он творил свой собственный закон.
Токио - Мауи - Москва - Париж
- "Тинмоку", - произнес Кодзо Сийна. - В архитектуре тень и тишина -
одно и то же. Ты видишь, Дзедзи, как одно переходит в другое?
- Да, Сийна-сан, - отозвался Дзедзи. Ему было очень лестно, что сам
Кодзо Сийна, один из могущественнейших людей Японии, говорит с ним,
употребляя выражения, принятые среди равных по положению.
Они пришли в буддийское святилище Каньей-дзи, расположенное в
северо-восточной части Токио, в парке Уэно. Японцы придавали Каньей-дзи
огромное значение. Согласно древним принципам геомантии - древней китайской
науки, основанной на пяти первоэлементах: земле, воде, огне, воздухе и
металле, северо-восточная часть города была наименее защищенной от вторжения
враждебных сил как духовного, так и физического порядка.
- За этими воротами, - промолвил Сийна, - мечутся толпы людей,
поглощенных повседневными заботами. А здесь, в Каньей-дзи, в первозданном
виде сохраняется старая Япония. Древняя тишина создала пространство в
столице, где вовсе нет свободного места.
При строительстве Каньей-дзи для защиты города был воздвигнут мощный
кимон - ворота, не пропускающие драконов. Позже были поставлены другие
кимоны, причем не только в этой части города, но и по всему Токио.
"Постепенно город окружило кольцо кимонов. Их безмолвный сумрак приводил в
трепет злых духов и в то же время кимоны служили жителям города своего рода
духовным убежищем, местом, где очищались и обновлялись идеи прошлого, где
хотя бы ненадолго ставился заслон на пути стремительного осовременивания,
которое грозило оторвать японцев от исторических корней.
- Тишина тени пробивает скалы, создает леса и сады камней, - заметил
Сийна.
Он разглядывал пылинки, плясавшие в солнечном луче. У Дзедзи возникло
суеверное ощущение, что Сийна способен проникнуть взором в самое сердце
этого священного места.
- Здесь, погруженный в тишину, я могу слышать голос горы, - продолжал
Сийна.
- Я надеюсь, у вас найдется для меня несколько мудрых слов, -
почтительно произнес Дзедзи.
- Успокойся, Дзедзи. Не мечись, сядь рядом со мной. Прислушайся к
теням, лежащим под стенами, запечатлей в своей душе очертания этих камней,
скользи взглядом по приглаженному граблями песку. Пусть тишина вытеснит
нетерпение и рассеет твою тревогу.
- Сийна-сан, я обращаюсь к вам потому, что мне больше не на кого
надеяться. А мне нужна помощь. Мой брат Масаси отнял у меня власть над
Таки-гуми, хотя после смерти моего старшего брата Хироси я стал законным
наследником!
Сийна подождал, пока Дзедзи сядет рядом, и спросил:
- Знаешь ли ты правильное определение войны? Я думаю, не знаешь. Оно
дано не самураем или великим военачальником, а поэтом и скульптором Котаро
Такамурой. Он сказал, что война - это нападение на бездонную тишину.
- Не понимаю, что это значит.
- Поэтому я и пригласил тебя сюда, а не в чайный домик.
- Я хочу понять, Сийна-сан.
- Как архитектура творит тишину, - начал объяснять Сийна, - так и
человеческая душа рождает мысль. Мысль без тишины невозможна. А без мысли
невозможно разработать стратегию. Зачастую, Дзедзи, война и стратегия
несовместимы. Генералы, поздравляющие себя с созданием победоносной
стратегии, чаще всего заблуждаются. Если ты не ищешь тишины в самый разгар
военных действий, как я искал убежища среди какофонии современной столицы,
сверкающей огнями, ты не сможешь победить. Ты сможешь только выжить.
Дзедзи мучительно силился понять...
- Твоя война сейчас в самом разгаре, Дзедзи. Либо ты хочешь победить,
либо мечтаешь всего лишь выжить. Ты должен сделать выбор.
- Я думаю, я его уже сделал, - ответил Дзедзи. - Я пришел к вам.
- Тогда объясни мне кое-что. Я был врагом твоего отца. Почему ты ждешь
от меня помощи?
- Если вы меня поддержите и поможете мне выработать верную стратегию...
- Сердце Дзедзи трепетало от волнения. - В тот день, когда меня выберут
оябуном, вы получите половину Таки-гуми.
- Половину... - задумчиво протянул Сийна. Дзедзи, который не понимал,
достаточно ли заманчиво его предложение, поспешно добавил:
- Вы всегда этого хотели, Сийна-сан, не правда ли? Теперь, благодаря
мне, вы добьетесь своего. Вдвоем мы победим Масаси, и мечты каждого из нас
сбудутся.
Сийна закрыл глаза.
- Слушай тишину, Дзедзи! Ты должен уметь истолковывать различные ее
оттенки, а их великое множество. Тогда ты проявишь себя способным учеником.
Неспособный ученик мне не нужен.
- Сийна-сан, я стараюсь.
- Земляной червь, выкинутый землетрясением из своего жилища, старается
найти при свете свой путь. Но свет не его стихия. И если он не отыщет пути
под землю, наверняка погибнет.
- Вам кажется правомерным это сравнение? - натянуто спросил Дзедзи.
- Вполне правомерным и для тебя, и для твоего брата Масаси. Насколько я
понимаю, твой брат отсек себя от прошлого. А ведь именно в прошлом, Дзедзи,
зародилась угроза Японии. Она возникла с вторжением американцев...
Мне кажется, Масаси ищет будущее, подобно летучей мыши, вылетевшей
ночью из пещеры. Он не видит природных сил, которые уже давно действуют на
Земле. Он полагает, что историей интересуются лишь старики - просто потому,
что они стары и закоснелы. Для них история - единственное, что им дает
опору.
Какой он ограниченный! Какой жадный и самоуверенный! Поэтому его и
используют... Используют те, кто старше и мудрее, на чьей стороне сила
истории. Он хочет контролировать чиновников и правительство, управлять
развитием промышленности - и все это - только с помощью грубой силы! Но без
знания истории он даже не в состоянии распознать тенденции, не говоря уж о
том, чтобы обращать их себе на пользу.
Для Дзедзи, наблюдавшего за беспрестанной игрой теней на крыше храма, в
зарослях бамбука, среди неподвижных камней прекрасного сада, слова Сийны
были подобны каплям кислоты, падавшим ему на лоб.
- Если можно, поясните, пожалуйста, свои слова, Сийна-сан, - попросил
Дзедзи.
Кодзо Сийна сидел, подняв закрытые глаза к послеполуденному солнцу.
- Все очень просто, Дзедзи. Благодаря моим связям в правительстве я
узнал, что твой отец имел многочисленных союзников среди... скажем так:
среди радикальных элементов разных министерств.
- Да-да, - подтвердил Дзедзи. - Он мне говорил.
- В самом деле? - глаза Сийны открылись, и пристальный взгляд пронзил
Дзедзи.
- Да, - кивнул тот. - Масаси стремится пробиться в общество. Он хочет
совершить то, что не удалось нашему отцу: стать настоящим членом японского
общества. Он жаждет уважения. А поскольку Масаси все время преследуют мысли
о достижениях Ватаро, он потерял бдительность. Думаю, так Масаси потеряет
Таки-гуми.
Бритоголовые монахи чередой пошли по дорожке. Негромкий речитатив
молитвы наполнил воздух. Голоса монахов не разрушали тишину, и даже
наоборот, подчеркивали ее.
Когда голоса молящихся замерли вдали, Сийна спросил:
- Скажи мне, почему я должен пытаться остановить его?
"Я его убедил!" - подумал Дзедзи, а вслух сказал:
- Потому что, помогая мне, вы получите часть Таки-гуми. Разве вам будет
лучше, если Таки-гуми уничтожат?
- Ну, если ты так ставишь вопрос... - протянул Сийна, - то я не знаю,
как тебе отказать... Дзедзи нахмурился.
- Ваше вмешательство принесет Таки-гуми великие перемены. - Дзедзи
сказал это с таким видом, будто раньше он ни о чем подобном не задумывался.
До сих пор ему приходилось прибегать к помощи Митико, чтобы разобраться в
сложных вопросах.
- Не печалься, - доброжелательно произнес Сийна, - вспомни о Мейдзи
Дзиндзя. Памятник первому императору династии Мейдзи воздвигли в 1921 году.
Он был разрушен во время войны на Тихом океане и восстановлен в 1958 году.
Такова суть многих наших традиций. Их история - это история разрушения и
восстановления. В том числе и история кланов якудзы. - Сийна улыбнулся. -
Думай о добре, которое ты способен сотворить.
- Пока я могу думать только о том, удастся ли мне разделаться с Масаси,
- ответил Дзедзи.
- Послушай меня. Здесь, в этом священном месте, мы можем наблюдать за
войной, словно боги. Мы видим обе стороны медали и сумеем создать стратегию,
которая сразит твоего брата. Но я предупреждаю: у нас мало времени. Связи,
которыми обзавелся Масаси, крепнут день ото дня. Если мы будем готовиться
слишком долго, я не смогу тебе помочь.
- Я уже готов, Сийна-сан! - воскликнул Дзедзи, словно собирающийся на
войну самурай.
Сийна удовлетворенно перевел дух.
- Я вижу, Дзедзи. И не сомневаюсь, что ты будешь достоин своей победы.
- Здравствуй, бабуля!
"Слушай! - велела себе Митико. - Нужно сосредоточиться и слушать".
Но сердце ее разрывалось, и она думала только о том, что Тори, ее
бедную девочку, держат взаперти, будто зверюшку.
- Как ты себя чувствуешь, милая?
- Я по тебе скучаю, - отозвалась Тори. - Когда я вернусь домой?
- Скоро, малышка.
- Но я хочу сейчас!
Какой жалобный голосок! Митико словно увидела заплаканное лицо девочки.
"Прекрати! - мысленно приказала она себе. - Распустив нюни, ты не
поможешь внучке..."
Каждый раз, когда Тори звонила, Митико прислушивалась к неясным шумам в
трубке. Иногда она слышала мужские голоса. Ей даже удалось разобрать обрывки
фраз: похитителям надоело присматривать за Тори.
Митико вспомнила эпизод из телефильма, в котором похитили подругу
главного героя. Всякий раз, когда злодеи звонили, чтобы изложить свои
требования, герой слышал один и тот же странный звук. В конце концов, он
догадался, что неподалеку работает погрузчик, и, изучив документы,
касающиеся городского строительства, разыскал свою подругу. Теперь Митико
силилась уловить хоть какой-нибудь звук, который подсказал бы ей, куда
Масаси упрятал Тори.
Но ничего, кроме обрывков разговора, она не слышала. Ничего, что навело
бы ее на след... Митико не могла даже с уверенностью сказать, находится ли
Тори в Токио или ее увезли за город... Она закусила губу. Перед ней стояла
неразрешимая задача. Только в кино добро всегда торжествует над злом. А тут
реальная жизнь. В реальной жизни никто не в силах предугадать исход...
Митико дала зарок бороться со злом, но сейчас, слыша плач внучки, она
начала думать, что, пожалуй, это слишком высокая цена... Тори ни в чем не
виновата, и втягивать ее в борьбу жестоко и несправедливо.
- Послушай, малышка, - сделала последнюю попытку Митико. - Тори! Ты
меня слышишь? Хорошо. Они тебя слушают? Только не смотри на них. Скажи мне,
что видно из окна комнаты, где ты находишься?
- Я ничего не вижу, бабуля, - ответила Тори. - Здесь нет окон.
- Значит, ты под...
- Если вы еще раз предпримете подобную попытку, госпожа Ямамото, -
раздался в трубке незнакомый хриплый голос, - я вынужден буду причинить боль
вашей внучке.
Митико утратила самообладание.
- Кто вы?
Угрозы, мысли о жестоком обладателе хриплого голоса, страх, что он
изобьет ее внучку - это было уже слишком...
- Где вы ее держите? Почему не отпускаете?
- Вы же знаете, что мы не можем этого сделать, госпожа Ямамото. Наша
задача добиться, чтобы вся ваша семья нам помогала. Не вынуждайте меня снова
напоминать вам об этом.
- Позвольте мне еще поговорить с внучкой! Я хочу...
В трубке раздался щелчок - ее положили на рычаг. От этого звука у
Митико кровь застыла в жилах.
- Вот где источник силы, - сказала Элиан. - Здесь, на Мауи, в долине
Яо.
В полутьме были видны только ее глаза. Светящиеся точки... Глаза
пантеры в ночи...
- Я думаю, существуют некие места средоточия мирового могущества. Это
Стоунхендж, пирамиды в Гизе, Ле-Боде-Прованс... Когда я была маленькой, я
думала, что таких мест на свете одно или два. Но, став постарше, поняла:
список длиннее.
- Мне хотелось бы узнать о документе Катей, - сказал Майкл. Он вышел из
своей спальни и посмотрел на Элиан, примостившуюся на кушетке с чашкой
горячего чая в руках. - Толстяк Итимада предложил мне узнать у тебя, что это
такое.
Время близилось к рассвету. Где-то перекликались птицы. Небо над
вершиной вулкана стало жемчужным. Они поспали только несколько часов. Оба
были измотаны, но после боя в Кахакулоа почти не сомкнули глаз.
На носу Майкла белела повязка. Нос был ободран и распух, но хрящ
остался цел.
- Но из всех центров мирового могущества, где я была, - продолжала
Элиан, - здесь сосредоточена наибольшая энергия. Гавайцы говорят, что именно
в этой долине собирались их древние боги. Здесь они предавались любви и
сражались, метали громы и молнии, обрушивали на землю потоки дождя.
Майкл присел на кушетку рядом с девушкой. Он взял у нее чашку с чаем и
повернул Элиан лицом к себе.
- Элиан, кто ты? Где ты обучилась владеть мечом, словно сенсей,
настоящий мастер?
В ее глазах отразились бледные лучи рассветного солнца. Щеки девушки
порозовели. Элиан высвободилась из его рук и встала. Она подошла к креслу,
на котором висели мятые джинсы, и принялась их натягивать.
- Тебе не кажется, что мы встретились неспроста?
Элиан пригладила рукой волосы и посмотрелась в зеркало, висевшее на
стене.
- Не говори только, что это всего лишь совпадение, - не отставал от нее
Майкл. - Я, например, явился сюда, чтобы найти толстяка Итимаду. Твой дружок
работал на него...
- Я знаю, ты все время пытался проникнуть в поместье и выяснить, кто
убил твоего отца.
- Верно.
- Раз уж ты решил открыть мне правду, - сказала Элиан, - то и я
признаюсь, что тоже хотела пробраться в усадьбу. А дружка у меня никакого
нет.
Элиан вернулась к кушетке и села. Майкл посмотрел на нее.
- Так кто же ты, Элиан? Итимада тебя знал?
- Я из якудзы, - ответила девушка. - По крайней мере, я - ее детище.
Моя мать - дочь Ватаро Таки. Точнее, падчерица. Он удочерил ее давным-давно,
задолго до моего рождения.
Майкл смотрел на нее с нескрываемой нежностью. Она должна знать, кто я,
думал он. Она должна узнать все.
- Тебя послал Масаси? - спросил он.
- Я не работаю на Масаси. Я его презираю, как и моя мать.
- Но ты все же пришла сюда. Почему?
- Чтобы попытаться найти бумаги Катей. Найти их раньше, чем это сделают
люди Масаси.
- Итимада сказал, что мой отец украл документ Катей у Масаси Таки.
- Я слышала об этом.
- Что такое документ Катей?
- Это сердце Дзибана - клики министров, образованной сразу после второй
мировой войны. У Дзибана имелся долговременный план развития Японии.
- Что за план?
- Этого никто не знает, - ответила Элиан. - Никто, кроме членов
Дзибана. А может быть, теперь еще и Масаси. У него были какие-то контакты с
Дзибаном.
- И чего же хочет Дзибан?
- Независимости для Японии. Они не хотят зависеть от нефтедобывающих
стран. Но больше всего жаждут освобождения от американского влияния.
В мозгу Майкла прозвучал предупредительный звоночек, но Майкл был не в
состоянии задуматься, почему. Слишком много всего навалилось... В голосе его
роилась тысяча вопросов. Например, таких, как те, что задал на прощанье его
отец:
"Ты помнишь Синтаи?"
И где он мог видеть красный шнурок, о котором упоминал Итимада?
- Почему ты приехал на Мауи? - спросила Элиан.
- Потому что мой отец, по-видимому, звонил толстяку Итимаде в день,
когда его убили.
- Об этом Итимада говорил перед смертью, да?
- Я не знаю, - соврал Майкл.
Он сидел рядом с полуобнаженной женщиной, к которой испытывал заметное
влечение, особенно сейчас, когда вокруг царили тишина и покой. Но можно ли
ей доверять? Это уже совсем другой вопрос...
- Почему ты мне сразу не сказала, что ты из якудзы? - спросил он.
- Может быть, по той же причине, по какой и ты мне ничего не
рассказывал. - Элиан смотрела на солнечный свет, который заливал вершины
вулканов, высившиеся над долиной; казалось, она любовалась картиной
художника-небожителя. - Я не доверяла тебе. Мне были непонятны твои мотивы.
Они мне до сих пор неясны.
Это прозвучало, как признание, но облегчения Майклу не принесло.
Цуйо предупреждал его:
"Самый умный из твоих врагов первым делом постарается стать тебе
ближайшим другом. Вместе с дружбой приходят доверчивость и беспечность. Это
самые лучшие союзники твоего врага".
- Как убили твоего отца? - спросила Элиан. - Боже, это ужасно...
- Не знаю. Я приехал на Гавайи именно для того, чтобы это выяснить. Я
надеялся, что толстяк Итимада сможет мне рассказать. Теперь надо разыскать
Удэ и расспросить его.
"Как уберечься от умного врага, сенсей?" - спросил однажды Майкл.
"Так же, как охраняет свою жизнь барсук, - ответил Цуйо. - Он постоянно
обнюхивает и проверяет все вокруг. И ты проверяй каждого, кто попытается с
тобой сблизиться. Другого способа нет".
- Ты любил его? - спросила Элиан. - Ну, своего отца?
- Да. И жаль, что мне не хватило времени получше узнать его.
- А почему не хватило?
Я был слишком занят постижением тонкостей японского языка, подумал
Майкл. Он пожал плечами.
- Отец слишком часто уезжал, когда я был маленьким.
- Но ты почитал его?
Майкл задумался. Как ответить на ее вопрос? Это оказалось непросто...
Филипп Досс не был вице-президентом преуспевающей компании, каким гордятся
дети. Но, с другой стороны, он всего добился сам, без чьей-либо помощи.
- Большую часть моей жизни я даже не знал, чем он занимается, - ответил
Майкл. - Так что о почтении говорить трудно.
Горы уже заливал яркий свет. Пламя наступающего дня пробивалось сквозь
плотные заросли.
- Мне трудно разобраться в своих чувствах, - продолжал Майкл. - Я им
восхищаюсь. Он обладал огромным даром убеждения...
- Но? - Элиан уловила в его голосе заминку.
- Я не уверен, что одобряю его деятельность.
- А чем он занимался?
- Поговорим лучше о твоем отце, - предложил Майкл.
Элиан взяла кружку и так стиснула руками, словно от нее сейчас зависела
жизнь.
- Я его уважаю...
- Но? - Теперь настала очередь Майкла улавливать в ее голосе заминку.
- Никаких "но"! - Элиан смотрела прямо перед собой.
- Ладно. Если не хочешь, не будем об этом говорить.
Но Элиан все же решилась. С большим трудом. Сложность заключалась в
том, что раньше ей не с кем было поделиться своими переживаниями. Она
никогда не могла раскрыть свою душу матери.
- Мой отец не обращал на меня внимания. - Элиан уставилась в кружку, на
дне которой темнели чаинки. - Мною всегда занималась только мама. Отец
занимался бизнесом. И всякий раз, когда мама пыталась вмешиваться, он очень
сердился. Он считал, что у нее не деловой склад ума. Но мама все равно
вмешивалась. Она постоянно вмешивается. - Элиан поставила кружку и добавила:
- Пока я не повзрослела, я редко общалась с отцом.
Признание далось ей с трудом. С большим, чем можно было ожидать. Но ей
отчаянно хотелось поделиться своими переживаниями. Ей вдруг показалось, что
она всю жизнь искала человека, которому могла бы довериться.
- Но был другой человек, - произнесла она. - Друг моей матери. Он
приходил повидаться со мной. Я думала, что он приходит по маминой просьбе.
Что мама хочет таким образом облегчить мне жизнь. Но потом я поняла, что он
любит меня и приходит не из-за матери, а по собственному почину. - Элиан
почувствовала, что вот-вот заплачет, и закрыла глаза, пытаясь совладать с
собой. - Мама всегда хотела, чтобы я ему доверяла. Ей вообще хотелось, чтобы
я хоть кому-нибудь доверяла. Но особенно ему.
- Почему?
Элиан ссутулилась, сжала бока локтями.
- Да просто так! После смерти деда мне было необходимо хоть кому-нибудь
верить!
В комнату потихоньку просачивался солнечный свет. Майкл заметил, что
Элиан беззвучно плачет.
- Я больше не хочу об этом говорить, - прошептала она.
- Элиан!
- Нет, - она покачала головой. - Оставь меня в покое.
Вместе с солнечными лучами в комнату прокралось отчуждение, и между ее
обитателями пробежал холодок. Как ни странно, воспоминания об отцах
разъединили Элиан и Майкла, вместо того чтобы сплотить их.
Будь мы искренни друг с другом, этого бы не случилось, подумал Майкл.
Евгений Карский курил сигарету. Дожидаясь телефонного звонка, он
наблюдал за своей женой. Она укладывала его вещи, как всегда аккуратно и
сосредоточенно.
- Я хочу, чтобы ты пожила на даче, пока меня не будет, - сказал он,
пуская струю дыма в спальню. - Тебе полезно ненадолго уехать из Москвы.
- За городом пока холодно, - сказала жена.
Она была красивой женщиной: темноволосой, стройной, изящной. Всегда
хорошо одевалась. Вдобавок, эта женщина подарила ему трех сыновей. Да, он
сделал удачный выбор...
Карский погасил окурок и тут же зажег новую сигарету.
- Ну и что? У тебя же есть шуба!
- В соболях, - возразила практичная супруга, - ходят в оперу или балет.
Карский досадливо хмыкнул. Он любил появляться на людях под руку с
женой. Ему нравилось то, с какой завистью смотрели на него более молодые
офицеры. Да, действительно, он не промахнулся, сделав такой выбор...
- Ладно, поступай, как знаешь, - сказал Карский. - Ты всегда, в конце
концов, делаешь по-своему. Я просто думал, что тебе пойдет на пользу житье
на даче, пока я буду в отъезде, а мальчики - в школе. Зима в Москве всегда
такая холодная и безрадостная. И такая долгая...
- Ты же знаешь, я в отличие от тебя не рвусь в Европу, - заметила жена.
Она встряхнула костюм, прежде чем уложить его в дорожную сумку. - Мне и
здесь нравится.
- А мне разве нет?
Но не промелькнула ли в его ответе нотка раздражения? Не подумает ли
жена, что он оправдывается?
Жена застегнула молнию на сумке и повернулась к Карскому.
- Знаешь что, Евгений? У тебя роман, а ты об этом даже не подозреваешь.
- Что ты хочешь этим сказать?
Теперь он рассердился всерьез.
- А то, что у тебя есть любовница, - пояснила жена. - Ее зовут Европа.
Жена подошла к Евгению и посмотрела на него в упор. Потом улыбнулась и
поцеловала мужа.
- Ты совсем мальчишка, - сказала она. - Наверное, потому что ты был
единственным ребенком в семье. Психологи говорят, что единственные дети
вырастают более требовательными, чем те, у кого есть братья и сестры.
- Чепуха!
- Если судить по тебе, - усмехнулась жена, - то это истинная правда. -
Она еще раз поцеловала его, словно показывая, что вполне отвечает за свои
слова. - Но ты не мучайся угрызениями совести. Я тебя к этой любовнице не
ревную.
Когда она вышла из спальни, Карский подошел к широкому окну, из
которого открывался вид на Москву-реку, протекавшую по городу. Будучи одним
из четырех руководителей отдела контрразведки Первого главного управления
КГБ, Евгений Карский пользовался большими привилегиями, в числе которых была
довольно просторная квартира в новом высотном здании, фасадом выходившем на
Москву-реку.
Но этот весьма живописный вид - мерцающие огни и позолоченные луковки
колоколен - не радовал его. Реку все еще сковывал лед, хотя апрель был в
предательстве, тем лучше. Мак-Артур согласен. В этом вопросе он полностью
полагается на меня. Он - как и все мы, разумеется, - хочет, чтобы все было
закончено быстро и без шумихи. Поэтому я считаю, что лучше всего объявить
гибель Силверса самоубийством. В таком случае можно предать огню все улики,
и инцидент будет исчерпан. Согласны?
Джоунас и Тернер кивнули, Филипп собирался было возразить. Слишком
многое в этом деле не давало ему покоя. Но, посмотрев на генерала Хэдли, он
понял, что сейчас не самое подходящее время для споров. В каком-то смысле
его тесть прав. Отношения между президентом Трумэном и ЦРГ были весьма
натянутыми. Если хотя бы отголосок этой истории достигнет стен овального
кабинета, само существование службы будет поставлено под сомнение.
Филипп неохотно кивнул. Однако почему же он чувствовал себя, как
римский сенатор, примкнувший к заговору против Юлия Цезаря?
Филипп не мог дождаться минуты, когда он погрузится в нежную плоть
Митико. Он дрожал от возбуждения; чтобы ощутить исходивший от нее жар, ему
не нужно было даже притрагиваться к ее коже. То, что они оба были женаты, не
имело никакого значения, вернее утрачивало силу в их вселенной.
Митико, этот яростный, неумолимый самурай, безупречно владеющий мечом,
превращалась с ним в покорную любовницу. Но это была не общепринятая
покорность. Она не лежала, широко раздвинув ноги, в ожидании, пока он
взберется на нее. Это была та покорность, которой японская женщина обучается
практически с рождения: предупреждать малейшие желания своего господина, и
при этом в полной мере наслаждаться самой.
Именно это и имел в виду Филипп, когда говорил Лилиан, что не может
научить ее пониманию японского характера. Этому нельзя было научить. Скорее,
это нужно впитать в себя, это постепенно приходит с покоем, медитацией,
терпением и смирением. Ни одного из этих понятий нет ни в эмоциональном, ни
в интеллектуальном словаре жителей Запада.
По какой прихоти судьбы, карме, он родился с этим духовным родством?
Филипп не знал. Те самые свойства его характера, из-за которых в юности он
чувствовал себя изгоем, а потом, в зрелые годы, осознанно добивался
положения человека вне закона, притягивали его к Японии. Его привлекала ее
недоступность. Здесь его называли "особенным американцем". Всю свою жизнь он
неосознанно шел к этому признанию, как к спасению от тех взглядов на жизнь,
которые исповедовал его отец.
Он вознес молитву. Какому Богу? Христу? Иегове? Будде? Филипп
благодарил за то, что ему было позволено найти сюда дорогу. Погребенный в
центре мироздания, навсегда защищенный от отца и его проклятий, ото всех.
Здесь он был выше закона.
Здесь он творил свой собственный закон.
Токио - Мауи - Москва - Париж
- "Тинмоку", - произнес Кодзо Сийна. - В архитектуре тень и тишина -
одно и то же. Ты видишь, Дзедзи, как одно переходит в другое?
- Да, Сийна-сан, - отозвался Дзедзи. Ему было очень лестно, что сам
Кодзо Сийна, один из могущественнейших людей Японии, говорит с ним,
употребляя выражения, принятые среди равных по положению.
Они пришли в буддийское святилище Каньей-дзи, расположенное в
северо-восточной части Токио, в парке Уэно. Японцы придавали Каньей-дзи
огромное значение. Согласно древним принципам геомантии - древней китайской
науки, основанной на пяти первоэлементах: земле, воде, огне, воздухе и
металле, северо-восточная часть города была наименее защищенной от вторжения
враждебных сил как духовного, так и физического порядка.
- За этими воротами, - промолвил Сийна, - мечутся толпы людей,
поглощенных повседневными заботами. А здесь, в Каньей-дзи, в первозданном
виде сохраняется старая Япония. Древняя тишина создала пространство в
столице, где вовсе нет свободного места.
При строительстве Каньей-дзи для защиты города был воздвигнут мощный
кимон - ворота, не пропускающие драконов. Позже были поставлены другие
кимоны, причем не только в этой части города, но и по всему Токио.
"Постепенно город окружило кольцо кимонов. Их безмолвный сумрак приводил в
трепет злых духов и в то же время кимоны служили жителям города своего рода
духовным убежищем, местом, где очищались и обновлялись идеи прошлого, где
хотя бы ненадолго ставился заслон на пути стремительного осовременивания,
которое грозило оторвать японцев от исторических корней.
- Тишина тени пробивает скалы, создает леса и сады камней, - заметил
Сийна.
Он разглядывал пылинки, плясавшие в солнечном луче. У Дзедзи возникло
суеверное ощущение, что Сийна способен проникнуть взором в самое сердце
этого священного места.
- Здесь, погруженный в тишину, я могу слышать голос горы, - продолжал
Сийна.
- Я надеюсь, у вас найдется для меня несколько мудрых слов, -
почтительно произнес Дзедзи.
- Успокойся, Дзедзи. Не мечись, сядь рядом со мной. Прислушайся к
теням, лежащим под стенами, запечатлей в своей душе очертания этих камней,
скользи взглядом по приглаженному граблями песку. Пусть тишина вытеснит
нетерпение и рассеет твою тревогу.
- Сийна-сан, я обращаюсь к вам потому, что мне больше не на кого
надеяться. А мне нужна помощь. Мой брат Масаси отнял у меня власть над
Таки-гуми, хотя после смерти моего старшего брата Хироси я стал законным
наследником!
Сийна подождал, пока Дзедзи сядет рядом, и спросил:
- Знаешь ли ты правильное определение войны? Я думаю, не знаешь. Оно
дано не самураем или великим военачальником, а поэтом и скульптором Котаро
Такамурой. Он сказал, что война - это нападение на бездонную тишину.
- Не понимаю, что это значит.
- Поэтому я и пригласил тебя сюда, а не в чайный домик.
- Я хочу понять, Сийна-сан.
- Как архитектура творит тишину, - начал объяснять Сийна, - так и
человеческая душа рождает мысль. Мысль без тишины невозможна. А без мысли
невозможно разработать стратегию. Зачастую, Дзедзи, война и стратегия
несовместимы. Генералы, поздравляющие себя с созданием победоносной
стратегии, чаще всего заблуждаются. Если ты не ищешь тишины в самый разгар
военных действий, как я искал убежища среди какофонии современной столицы,
сверкающей огнями, ты не сможешь победить. Ты сможешь только выжить.
Дзедзи мучительно силился понять...
- Твоя война сейчас в самом разгаре, Дзедзи. Либо ты хочешь победить,
либо мечтаешь всего лишь выжить. Ты должен сделать выбор.
- Я думаю, я его уже сделал, - ответил Дзедзи. - Я пришел к вам.
- Тогда объясни мне кое-что. Я был врагом твоего отца. Почему ты ждешь
от меня помощи?
- Если вы меня поддержите и поможете мне выработать верную стратегию...
- Сердце Дзедзи трепетало от волнения. - В тот день, когда меня выберут
оябуном, вы получите половину Таки-гуми.
- Половину... - задумчиво протянул Сийна. Дзедзи, который не понимал,
достаточно ли заманчиво его предложение, поспешно добавил:
- Вы всегда этого хотели, Сийна-сан, не правда ли? Теперь, благодаря
мне, вы добьетесь своего. Вдвоем мы победим Масаси, и мечты каждого из нас
сбудутся.
Сийна закрыл глаза.
- Слушай тишину, Дзедзи! Ты должен уметь истолковывать различные ее
оттенки, а их великое множество. Тогда ты проявишь себя способным учеником.
Неспособный ученик мне не нужен.
- Сийна-сан, я стараюсь.
- Земляной червь, выкинутый землетрясением из своего жилища, старается
найти при свете свой путь. Но свет не его стихия. И если он не отыщет пути
под землю, наверняка погибнет.
- Вам кажется правомерным это сравнение? - натянуто спросил Дзедзи.
- Вполне правомерным и для тебя, и для твоего брата Масаси. Насколько я
понимаю, твой брат отсек себя от прошлого. А ведь именно в прошлом, Дзедзи,
зародилась угроза Японии. Она возникла с вторжением американцев...
Мне кажется, Масаси ищет будущее, подобно летучей мыши, вылетевшей
ночью из пещеры. Он не видит природных сил, которые уже давно действуют на
Земле. Он полагает, что историей интересуются лишь старики - просто потому,
что они стары и закоснелы. Для них история - единственное, что им дает
опору.
Какой он ограниченный! Какой жадный и самоуверенный! Поэтому его и
используют... Используют те, кто старше и мудрее, на чьей стороне сила
истории. Он хочет контролировать чиновников и правительство, управлять
развитием промышленности - и все это - только с помощью грубой силы! Но без
знания истории он даже не в состоянии распознать тенденции, не говоря уж о
том, чтобы обращать их себе на пользу.
Для Дзедзи, наблюдавшего за беспрестанной игрой теней на крыше храма, в
зарослях бамбука, среди неподвижных камней прекрасного сада, слова Сийны
были подобны каплям кислоты, падавшим ему на лоб.
- Если можно, поясните, пожалуйста, свои слова, Сийна-сан, - попросил
Дзедзи.
Кодзо Сийна сидел, подняв закрытые глаза к послеполуденному солнцу.
- Все очень просто, Дзедзи. Благодаря моим связям в правительстве я
узнал, что твой отец имел многочисленных союзников среди... скажем так:
среди радикальных элементов разных министерств.
- Да-да, - подтвердил Дзедзи. - Он мне говорил.
- В самом деле? - глаза Сийны открылись, и пристальный взгляд пронзил
Дзедзи.
- Да, - кивнул тот. - Масаси стремится пробиться в общество. Он хочет
совершить то, что не удалось нашему отцу: стать настоящим членом японского
общества. Он жаждет уважения. А поскольку Масаси все время преследуют мысли
о достижениях Ватаро, он потерял бдительность. Думаю, так Масаси потеряет
Таки-гуми.
Бритоголовые монахи чередой пошли по дорожке. Негромкий речитатив
молитвы наполнил воздух. Голоса монахов не разрушали тишину, и даже
наоборот, подчеркивали ее.
Когда голоса молящихся замерли вдали, Сийна спросил:
- Скажи мне, почему я должен пытаться остановить его?
"Я его убедил!" - подумал Дзедзи, а вслух сказал:
- Потому что, помогая мне, вы получите часть Таки-гуми. Разве вам будет
лучше, если Таки-гуми уничтожат?
- Ну, если ты так ставишь вопрос... - протянул Сийна, - то я не знаю,
как тебе отказать... Дзедзи нахмурился.
- Ваше вмешательство принесет Таки-гуми великие перемены. - Дзедзи
сказал это с таким видом, будто раньше он ни о чем подобном не задумывался.
До сих пор ему приходилось прибегать к помощи Митико, чтобы разобраться в
сложных вопросах.
- Не печалься, - доброжелательно произнес Сийна, - вспомни о Мейдзи
Дзиндзя. Памятник первому императору династии Мейдзи воздвигли в 1921 году.
Он был разрушен во время войны на Тихом океане и восстановлен в 1958 году.
Такова суть многих наших традиций. Их история - это история разрушения и
восстановления. В том числе и история кланов якудзы. - Сийна улыбнулся. -
Думай о добре, которое ты способен сотворить.
- Пока я могу думать только о том, удастся ли мне разделаться с Масаси,
- ответил Дзедзи.
- Послушай меня. Здесь, в этом священном месте, мы можем наблюдать за
войной, словно боги. Мы видим обе стороны медали и сумеем создать стратегию,
которая сразит твоего брата. Но я предупреждаю: у нас мало времени. Связи,
которыми обзавелся Масаси, крепнут день ото дня. Если мы будем готовиться
слишком долго, я не смогу тебе помочь.
- Я уже готов, Сийна-сан! - воскликнул Дзедзи, словно собирающийся на
войну самурай.
Сийна удовлетворенно перевел дух.
- Я вижу, Дзедзи. И не сомневаюсь, что ты будешь достоин своей победы.
- Здравствуй, бабуля!
"Слушай! - велела себе Митико. - Нужно сосредоточиться и слушать".
Но сердце ее разрывалось, и она думала только о том, что Тори, ее
бедную девочку, держат взаперти, будто зверюшку.
- Как ты себя чувствуешь, милая?
- Я по тебе скучаю, - отозвалась Тори. - Когда я вернусь домой?
- Скоро, малышка.
- Но я хочу сейчас!
Какой жалобный голосок! Митико словно увидела заплаканное лицо девочки.
"Прекрати! - мысленно приказала она себе. - Распустив нюни, ты не
поможешь внучке..."
Каждый раз, когда Тори звонила, Митико прислушивалась к неясным шумам в
трубке. Иногда она слышала мужские голоса. Ей даже удалось разобрать обрывки
фраз: похитителям надоело присматривать за Тори.
Митико вспомнила эпизод из телефильма, в котором похитили подругу
главного героя. Всякий раз, когда злодеи звонили, чтобы изложить свои
требования, герой слышал один и тот же странный звук. В конце концов, он
догадался, что неподалеку работает погрузчик, и, изучив документы,
касающиеся городского строительства, разыскал свою подругу. Теперь Митико
силилась уловить хоть какой-нибудь звук, который подсказал бы ей, куда
Масаси упрятал Тори.
Но ничего, кроме обрывков разговора, она не слышала. Ничего, что навело
бы ее на след... Митико не могла даже с уверенностью сказать, находится ли
Тори в Токио или ее увезли за город... Она закусила губу. Перед ней стояла
неразрешимая задача. Только в кино добро всегда торжествует над злом. А тут
реальная жизнь. В реальной жизни никто не в силах предугадать исход...
Митико дала зарок бороться со злом, но сейчас, слыша плач внучки, она
начала думать, что, пожалуй, это слишком высокая цена... Тори ни в чем не
виновата, и втягивать ее в борьбу жестоко и несправедливо.
- Послушай, малышка, - сделала последнюю попытку Митико. - Тори! Ты
меня слышишь? Хорошо. Они тебя слушают? Только не смотри на них. Скажи мне,
что видно из окна комнаты, где ты находишься?
- Я ничего не вижу, бабуля, - ответила Тори. - Здесь нет окон.
- Значит, ты под...
- Если вы еще раз предпримете подобную попытку, госпожа Ямамото, -
раздался в трубке незнакомый хриплый голос, - я вынужден буду причинить боль
вашей внучке.
Митико утратила самообладание.
- Кто вы?
Угрозы, мысли о жестоком обладателе хриплого голоса, страх, что он
изобьет ее внучку - это было уже слишком...
- Где вы ее держите? Почему не отпускаете?
- Вы же знаете, что мы не можем этого сделать, госпожа Ямамото. Наша
задача добиться, чтобы вся ваша семья нам помогала. Не вынуждайте меня снова
напоминать вам об этом.
- Позвольте мне еще поговорить с внучкой! Я хочу...
В трубке раздался щелчок - ее положили на рычаг. От этого звука у
Митико кровь застыла в жилах.
- Вот где источник силы, - сказала Элиан. - Здесь, на Мауи, в долине
Яо.
В полутьме были видны только ее глаза. Светящиеся точки... Глаза
пантеры в ночи...
- Я думаю, существуют некие места средоточия мирового могущества. Это
Стоунхендж, пирамиды в Гизе, Ле-Боде-Прованс... Когда я была маленькой, я
думала, что таких мест на свете одно или два. Но, став постарше, поняла:
список длиннее.
- Мне хотелось бы узнать о документе Катей, - сказал Майкл. Он вышел из
своей спальни и посмотрел на Элиан, примостившуюся на кушетке с чашкой
горячего чая в руках. - Толстяк Итимада предложил мне узнать у тебя, что это
такое.
Время близилось к рассвету. Где-то перекликались птицы. Небо над
вершиной вулкана стало жемчужным. Они поспали только несколько часов. Оба
были измотаны, но после боя в Кахакулоа почти не сомкнули глаз.
На носу Майкла белела повязка. Нос был ободран и распух, но хрящ
остался цел.
- Но из всех центров мирового могущества, где я была, - продолжала
Элиан, - здесь сосредоточена наибольшая энергия. Гавайцы говорят, что именно
в этой долине собирались их древние боги. Здесь они предавались любви и
сражались, метали громы и молнии, обрушивали на землю потоки дождя.
Майкл присел на кушетку рядом с девушкой. Он взял у нее чашку с чаем и
повернул Элиан лицом к себе.
- Элиан, кто ты? Где ты обучилась владеть мечом, словно сенсей,
настоящий мастер?
В ее глазах отразились бледные лучи рассветного солнца. Щеки девушки
порозовели. Элиан высвободилась из его рук и встала. Она подошла к креслу,
на котором висели мятые джинсы, и принялась их натягивать.
- Тебе не кажется, что мы встретились неспроста?
Элиан пригладила рукой волосы и посмотрелась в зеркало, висевшее на
стене.
- Не говори только, что это всего лишь совпадение, - не отставал от нее
Майкл. - Я, например, явился сюда, чтобы найти толстяка Итимаду. Твой дружок
работал на него...
- Я знаю, ты все время пытался проникнуть в поместье и выяснить, кто
убил твоего отца.
- Верно.
- Раз уж ты решил открыть мне правду, - сказала Элиан, - то и я
признаюсь, что тоже хотела пробраться в усадьбу. А дружка у меня никакого
нет.
Элиан вернулась к кушетке и села. Майкл посмотрел на нее.
- Так кто же ты, Элиан? Итимада тебя знал?
- Я из якудзы, - ответила девушка. - По крайней мере, я - ее детище.
Моя мать - дочь Ватаро Таки. Точнее, падчерица. Он удочерил ее давным-давно,
задолго до моего рождения.
Майкл смотрел на нее с нескрываемой нежностью. Она должна знать, кто я,
думал он. Она должна узнать все.
- Тебя послал Масаси? - спросил он.
- Я не работаю на Масаси. Я его презираю, как и моя мать.
- Но ты все же пришла сюда. Почему?
- Чтобы попытаться найти бумаги Катей. Найти их раньше, чем это сделают
люди Масаси.
- Итимада сказал, что мой отец украл документ Катей у Масаси Таки.
- Я слышала об этом.
- Что такое документ Катей?
- Это сердце Дзибана - клики министров, образованной сразу после второй
мировой войны. У Дзибана имелся долговременный план развития Японии.
- Что за план?
- Этого никто не знает, - ответила Элиан. - Никто, кроме членов
Дзибана. А может быть, теперь еще и Масаси. У него были какие-то контакты с
Дзибаном.
- И чего же хочет Дзибан?
- Независимости для Японии. Они не хотят зависеть от нефтедобывающих
стран. Но больше всего жаждут освобождения от американского влияния.
В мозгу Майкла прозвучал предупредительный звоночек, но Майкл был не в
состоянии задуматься, почему. Слишком много всего навалилось... В голосе его
роилась тысяча вопросов. Например, таких, как те, что задал на прощанье его
отец:
"Ты помнишь Синтаи?"
И где он мог видеть красный шнурок, о котором упоминал Итимада?
- Почему ты приехал на Мауи? - спросила Элиан.
- Потому что мой отец, по-видимому, звонил толстяку Итимаде в день,
когда его убили.
- Об этом Итимада говорил перед смертью, да?
- Я не знаю, - соврал Майкл.
Он сидел рядом с полуобнаженной женщиной, к которой испытывал заметное
влечение, особенно сейчас, когда вокруг царили тишина и покой. Но можно ли
ей доверять? Это уже совсем другой вопрос...
- Почему ты мне сразу не сказала, что ты из якудзы? - спросил он.
- Может быть, по той же причине, по какой и ты мне ничего не
рассказывал. - Элиан смотрела на солнечный свет, который заливал вершины
вулканов, высившиеся над долиной; казалось, она любовалась картиной
художника-небожителя. - Я не доверяла тебе. Мне были непонятны твои мотивы.
Они мне до сих пор неясны.
Это прозвучало, как признание, но облегчения Майклу не принесло.
Цуйо предупреждал его:
"Самый умный из твоих врагов первым делом постарается стать тебе
ближайшим другом. Вместе с дружбой приходят доверчивость и беспечность. Это
самые лучшие союзники твоего врага".
- Как убили твоего отца? - спросила Элиан. - Боже, это ужасно...
- Не знаю. Я приехал на Гавайи именно для того, чтобы это выяснить. Я
надеялся, что толстяк Итимада сможет мне рассказать. Теперь надо разыскать
Удэ и расспросить его.
"Как уберечься от умного врага, сенсей?" - спросил однажды Майкл.
"Так же, как охраняет свою жизнь барсук, - ответил Цуйо. - Он постоянно
обнюхивает и проверяет все вокруг. И ты проверяй каждого, кто попытается с
тобой сблизиться. Другого способа нет".
- Ты любил его? - спросила Элиан. - Ну, своего отца?
- Да. И жаль, что мне не хватило времени получше узнать его.
- А почему не хватило?
Я был слишком занят постижением тонкостей японского языка, подумал
Майкл. Он пожал плечами.
- Отец слишком часто уезжал, когда я был маленьким.
- Но ты почитал его?
Майкл задумался. Как ответить на ее вопрос? Это оказалось непросто...
Филипп Досс не был вице-президентом преуспевающей компании, каким гордятся
дети. Но, с другой стороны, он всего добился сам, без чьей-либо помощи.
- Большую часть моей жизни я даже не знал, чем он занимается, - ответил
Майкл. - Так что о почтении говорить трудно.
Горы уже заливал яркий свет. Пламя наступающего дня пробивалось сквозь
плотные заросли.
- Мне трудно разобраться в своих чувствах, - продолжал Майкл. - Я им
восхищаюсь. Он обладал огромным даром убеждения...
- Но? - Элиан уловила в его голосе заминку.
- Я не уверен, что одобряю его деятельность.
- А чем он занимался?
- Поговорим лучше о твоем отце, - предложил Майкл.
Элиан взяла кружку и так стиснула руками, словно от нее сейчас зависела
жизнь.
- Я его уважаю...
- Но? - Теперь настала очередь Майкла улавливать в ее голосе заминку.
- Никаких "но"! - Элиан смотрела прямо перед собой.
- Ладно. Если не хочешь, не будем об этом говорить.
Но Элиан все же решилась. С большим трудом. Сложность заключалась в
том, что раньше ей не с кем было поделиться своими переживаниями. Она
никогда не могла раскрыть свою душу матери.
- Мой отец не обращал на меня внимания. - Элиан уставилась в кружку, на
дне которой темнели чаинки. - Мною всегда занималась только мама. Отец
занимался бизнесом. И всякий раз, когда мама пыталась вмешиваться, он очень
сердился. Он считал, что у нее не деловой склад ума. Но мама все равно
вмешивалась. Она постоянно вмешивается. - Элиан поставила кружку и добавила:
- Пока я не повзрослела, я редко общалась с отцом.
Признание далось ей с трудом. С большим, чем можно было ожидать. Но ей
отчаянно хотелось поделиться своими переживаниями. Ей вдруг показалось, что
она всю жизнь искала человека, которому могла бы довериться.
- Но был другой человек, - произнесла она. - Друг моей матери. Он
приходил повидаться со мной. Я думала, что он приходит по маминой просьбе.
Что мама хочет таким образом облегчить мне жизнь. Но потом я поняла, что он
любит меня и приходит не из-за матери, а по собственному почину. - Элиан
почувствовала, что вот-вот заплачет, и закрыла глаза, пытаясь совладать с
собой. - Мама всегда хотела, чтобы я ему доверяла. Ей вообще хотелось, чтобы
я хоть кому-нибудь доверяла. Но особенно ему.
- Почему?
Элиан ссутулилась, сжала бока локтями.
- Да просто так! После смерти деда мне было необходимо хоть кому-нибудь
верить!
В комнату потихоньку просачивался солнечный свет. Майкл заметил, что
Элиан беззвучно плачет.
- Я больше не хочу об этом говорить, - прошептала она.
- Элиан!
- Нет, - она покачала головой. - Оставь меня в покое.
Вместе с солнечными лучами в комнату прокралось отчуждение, и между ее
обитателями пробежал холодок. Как ни странно, воспоминания об отцах
разъединили Элиан и Майкла, вместо того чтобы сплотить их.
Будь мы искренни друг с другом, этого бы не случилось, подумал Майкл.
Евгений Карский курил сигарету. Дожидаясь телефонного звонка, он
наблюдал за своей женой. Она укладывала его вещи, как всегда аккуратно и
сосредоточенно.
- Я хочу, чтобы ты пожила на даче, пока меня не будет, - сказал он,
пуская струю дыма в спальню. - Тебе полезно ненадолго уехать из Москвы.
- За городом пока холодно, - сказала жена.
Она была красивой женщиной: темноволосой, стройной, изящной. Всегда
хорошо одевалась. Вдобавок, эта женщина подарила ему трех сыновей. Да, он
сделал удачный выбор...
Карский погасил окурок и тут же зажег новую сигарету.
- Ну и что? У тебя же есть шуба!
- В соболях, - возразила практичная супруга, - ходят в оперу или балет.
Карский досадливо хмыкнул. Он любил появляться на людях под руку с
женой. Ему нравилось то, с какой завистью смотрели на него более молодые
офицеры. Да, действительно, он не промахнулся, сделав такой выбор...
- Ладно, поступай, как знаешь, - сказал Карский. - Ты всегда, в конце
концов, делаешь по-своему. Я просто думал, что тебе пойдет на пользу житье
на даче, пока я буду в отъезде, а мальчики - в школе. Зима в Москве всегда
такая холодная и безрадостная. И такая долгая...
- Ты же знаешь, я в отличие от тебя не рвусь в Европу, - заметила жена.
Она встряхнула костюм, прежде чем уложить его в дорожную сумку. - Мне и
здесь нравится.
- А мне разве нет?
Но не промелькнула ли в его ответе нотка раздражения? Не подумает ли
жена, что он оправдывается?
Жена застегнула молнию на сумке и повернулась к Карскому.
- Знаешь что, Евгений? У тебя роман, а ты об этом даже не подозреваешь.
- Что ты хочешь этим сказать?
Теперь он рассердился всерьез.
- А то, что у тебя есть любовница, - пояснила жена. - Ее зовут Европа.
Жена подошла к Евгению и посмотрела на него в упор. Потом улыбнулась и
поцеловала мужа.
- Ты совсем мальчишка, - сказала она. - Наверное, потому что ты был
единственным ребенком в семье. Психологи говорят, что единственные дети
вырастают более требовательными, чем те, у кого есть братья и сестры.
- Чепуха!
- Если судить по тебе, - усмехнулась жена, - то это истинная правда. -
Она еще раз поцеловала его, словно показывая, что вполне отвечает за свои
слова. - Но ты не мучайся угрызениями совести. Я тебя к этой любовнице не
ревную.
Когда она вышла из спальни, Карский подошел к широкому окну, из
которого открывался вид на Москву-реку, протекавшую по городу. Будучи одним
из четырех руководителей отдела контрразведки Первого главного управления
КГБ, Евгений Карский пользовался большими привилегиями, в числе которых была
довольно просторная квартира в новом высотном здании, фасадом выходившем на
Москву-реку.
Но этот весьма живописный вид - мерцающие огни и позолоченные луковки
колоколен - не радовал его. Реку все еще сковывал лед, хотя апрель был в