Страница:
Хорошо, у меня этого никогда не будет, вот и все. И это не имеет никакого значения. Я уже выросла из всего этого.
Ей нужно было спешить. Она более внимательно осмотрела просторные комнаты. Стол в гостиной, кофейный столик и бюро — все они были с ящичками. В спальне и примыкающей туалетной комнате было четыре бюро и туалетный стол, тумбочки, стоящие по бокам кровати, и шкафы, которые тянулись во всю стену. Быстро и тихо Лора открывала их, тонкие пальцы скользили по шелку, кружеву и полотну, не нарушая ни единой складочки; она заглядывала под мебель, не сдвигая ее; она проверила картины, висящие на стене, не сдвинув их.
Ничего, ничего нет… Где она может хранить их?.. Здесь нет сейфа.
Потом она подошла к последнему шкафу, и он оказался запертым.
Наконец-то!
Она встала на колени. Она сможет открыть его, она делала это столько раз. Она опустила руку в карман, чтобы достать маленький набор стальных зубочисток, который Бен подарил ей на день рождения, и в этот момент дверь гостиной открылась.
— Какого черта! — услышала она голос Эллисон. Она стояла в проеме двери, и ее взгляд сразу же изменился, как только она узнала Лору. — Воровка! — в насмешливой тревоге вскричала она. — Как страшно! Но я знаю тебя! Ты — новая помощница Розы… да?
Лора кивнула. Она вскочила на ноги и, почувствовав слабость в коленях, облокотилась о шкаф. В горле было сухо, сердце безумно билось. Она сунула сжатые кулаки в глубокие карманы своей формы, чтобы спрятать зубочистки, которые сжимала в дрожащих руках. Роза сказала, что Эллисон должна вернуться из Мейна не раньше следующего дня, а все остальные были на яхте Феликса.
Здесь никто не должен был появиться до вечера.
— Но что ты делаешь в комнате моей матери?.. Лора, не так ли? Мы что, теперь стали готовить обед здесь? Или ты искала столовое серебро моей прабабушки, которое она привезла из Австрии? Это не здесь, Роза могла бы сказать, что оно лежит в комоде в столовой.
Лора покачала головой.
— Нет, я не искала. — Она откашлялась. — Я не искала серебро. — Она сделала шаг вперед. — Мне нужно быть внизу…
— Тебе на самом деле следует там быть. Но сначала давай поговорим. — Эллисон прошла через комнату, схватила Лору за руку и потащила за собой из комнаты, через весь холл, в другие апартаменты, в противоположной стороне от комнат Ленни.
— Это мои комнаты. Мои личные. Садись.
Лора стояла в нерешительности.
— Я сказала, садись.
Лора села. Белая форма казалась очень простой и резко выделялась на белом плетеном стуле с ситцевой подушкой. Комната была яркой, в ней было много воздуха, с бело-золотыми лампами и множеством ярко-голубых и цвета морской волны подушек. Казалось, что все цвета побережья были там, сверкающие и переливающиеся на солнце краски устремились через океан и пляж, гладкие лужайки поместья с единственной целью: украсить и оживить комнату Эллисон Сэлинджер.
Наконец-то взгляд Лоры остановился на горе чемоданов, сложенных в углу комнаты.
— Я вернулась рано, — сказала Эллисон. — Мне было ужасно скучно. — Она наблюдала, как Лора осматривает гостиную и спальню, которая была видна через открытую дверь, и очень пристально посмотрела на нее. — Может быть, ты не в первый раз в этой комнате? — Лора, застыв на стуле, ничего не ответила. — Ты уже была здесь?
Лора покачала головой.
— Боже мой! Это я ввергла тебя в молчание? Чего ты боишься? Заглянуть в чью-нибудь комнату не считается преступлением. Я везде сую свой нос, хочу видеть, как устроились мои друзья, почему бы тебе не делать то же самое? Я ни о чем не скажу, если это тебя волнует. Меня не волнует, что ты делаешь, ты работаешь у Розы, а не у меня. Все было бы совсем иначе, если бы ты лазила по шкафам мамы, — если бы сработала сигнализация, пришлось бы чертовски много платить.
У Лоры сильно забилось сердце, кровь застучала в висках.
Я должна была подумать об этом, я должна была знать… Что будет со мной, если я не буду делать все правильно в этом доме?
— Сигнализация? — как можно более небрежно спросила она.
— Сирена, которая разбудит мертвого. Это из-за маминых драгоценностей. Все эти необыкновенные вещи бабушка привезла из Австрии вместе с серебром. Мой папа все время твердит маме, что их нужно держать в сейфе в Бостоне, но она считает, что толку в драгоценностях, если их нельзя носить. Если тебе что-то, дорого, то ты должна иметь это всегда при себе и пользоваться этим, когда захочешь. Она любит все эти вещи, потому что они перешли от бабушки к ее маме, а потом к ней, и когда-нибудь станут моими, поэтому если она хочет носить их везде, то почему бы ей и не делать этого. А что ты делала еще, кроме того, что осмотрела спальни?
Лора вспыхнула. Впервые она разозлилась. Эллисон играла с ней, как кошка с мышонком, которого хочет поймать.
— Я работаю, — коротко ответила она и стала подниматься.
— Сиди пока, — выпалила Эллисен. Ее тон явно показывал, что она знает, кому здесь принадлежит власть. — Я сказала, что хочу поговорить. Ты работаешь на Розу. Что тебе нравится делать? Тебе нравится готовить?
Ее тон стал мягким и заинтересованным и застал Лору врасплох.
— Да. Но я не очень давно этим занимаюсь.
— Разве? Мама говорила, что ты занимаешься этим всю жизнь. Много хороших отзывов, — добавила она.
— Да, конечно, — быстро ответила Лора. — Я много лет отработала на кухне. Я думала, вы имеете в виду готовить здесь, на вашу семью.
— Ну, хорошо, — сказала Эллисон, когда Лора замолчала. — Тебе нравится готовить на нашу семью?
— Да.
— Что еще тебе нравится?
— Читать, слушать музыку. И мне начинают нравиться здешние пляжи.
— А мальчики?
— Нет.
— Продолжай. Сколько тебе лет?
— Восемнадцать.
— Моя ровесница. И нет мальчиков. И даже ни одного свидания? Бог мой, да все назначают свидания!
— Почему вы спрашиваете? — взорвалась Лора. — Я просто кухарка, даже не кухарка, а подручная Розы. Почему вас волнует, бывают у меня свидания или нет?
— Не знаю, — откровенно ответила Эллисон. Она задумчиво рассматривала Лору. — Что-то в тебе есть — что-то в твоих глазах, будто ты одновременно думаешь о двух вещах и твое внимание бродит где-то. Это как игра — стараться угадать, о чем ты думаешь, сделать так, чтобы ты… видела меня. Ты понимаешь, что я имею в виду?
— Нет, — бесцветно ответила Лора.
— Могу побиться об заклад, что ты знаешь, о чем я. Ты ведь не из этих мест, как большинство тех, кто нанимается на летнюю работу?
— Я живу в Нью-Йорке.
— Ты все еще живешь в Нью-Йорке?
— Да.
— Так что ты делаешь в Нью-Йорке?
Лора встряхнула головой:
— Я провожу время с ребятами из университета. Двое из них — просто друзья, но с другими я часто встречаюсь, по выходным дням я с кем-нибудь из них еду на квартиру, и там мы трахаемся. Иногда я встречаюсь с двумя сразу. Хочешь знать что-нибудь еще?
Эллисон в упор смотрела на нее и хотела, чтобы Лора опустила глаза, но Лора выдержала ее взгляд.
Любопытная сука. Кто сказал, что все назначают свидания? Что ты знаешь об этом?
— Ты хорошо проводишь время? — с любопытством спросила Эллисон. Ее голос опять изменился — она и верила и не верила Лоре. — Тебе это нравится?
Лора была смущена и молчала.
— Мне — нет, — сказала Эллисон. — У меня было трое, нет, четверо ребят. Каждый раз я была с одним из них. Я не настолько испорчена, чтобы быть сразу с двумя, и мне это не очень нравится. Я убеждаю себя, что нужно попробовать, все этим занимаются или, по крайней мере, говорят, что делают это, но я не знаю… все ребята кажутся такими зелеными. Если у тебя ребята из колледжа, то считай, тебе повезло. Они, вероятно, получше. Те, кого я знаю, и разговаривать не умеют. Все, чего они хотят — это стянуть с тебя трусики, и как только они хотя бы доберутся до них, начинают лепетать и пускать слюни, а это так глупо. Я хочу сказать, у меня кое-что есть в голове, но все мальчики, которых я знаю, относятся ко мне как к какой-то кукле, с которой могут поиграть, не уделяя особого внимания. Я думаю, им нужно носить с собой дыню-канталупу с дыркой, и как только захочется, делать свое дело с ней, тогда им совсем не придется разговаривать.
Лора нервно рассмеялась, и Эллисон рассмеялась тоже, а потом они уже хохотали, как при первой встрече.
— Может, они боятся говорить, — сказала Лора. — Они чувствуют себя взрослыми мужчинами, когда трахаются, но когда вы хотите поговорить с ними о чем-нибудь серьезном, у них это получается ужасно глупо.
— Да, точно. Ты понимаешь меня, — вздохнула Эллисон — Ты знаешь, вот с этой канталупой. Я долго обдумывала это, но никому раньше не говорила. Мне не с кем поговорить, вот в чем дело. Я хочу сказать, что все в Бостоне и здесь думают, что я чертовски взрослая и холодная, они все знают друг друга, а с такими людьми… Если ты покажешь им, что тебя что-то волнует или у тебя не все хорошо, через час все будут знать об этом, и что тут поднимется! Просто я все время чувствую себя очень одинокой. Понимаешь, что я хочу сказать?
— Я знаю, что это значит — когда не с кем поговорить.
— Ну, сейчас же мы разговариваем. Тебе было хорошо с теми ребятами в постели?
— Конечно.
Она не мой друг, я не могу ей, доверять. После нескольких недель я никогда ее больше не увижу.
— Мне всегда хорошо. Тебе просто нужно знать, что ты делаешь. — Она помедлила какое-то время. У нее не было ни малейшего представления о том, что это значит — быть в постели с мужчиной. Было пару раз что-то в этом роде, и все происходило на заднем сиденье автомобиля, и на какое-то время ей казалось, что она чем-то дорога и представляет интерес для молодого человека, а потом становилось еще более одиноко, чем всегда. — Он должен волновать тебя, — сказала она, отпуская свою фантазию в безграничный полет. — Нельзя выключать свет, надо видеть друг друга. Это более сексуально, и ты чувствуешь, что ты с тем, кого хорошо знаешь. И не спеши, любовью нужно заниматься со вкусом, не торопясь, чтобы было время насладиться этим. И дай ему понять, чего ты ждешь от него. Никому не позволяй брать тебя без твоего согласия. Просто скажи: «Я живой человек! Ты должен знать, что мне нужно!» Это все. Мне нужно идти, Роза сказала, ровно в три часа…
— Сядь, сейчас только без пятнадцати. — Эллисон снова нахмурилась. — Я много раз говорила себе, что не следует делать того, чего тебе не хочется, но они все оказываются сверху, и намного проще сделать то, что они хотят, покончить с этим и выбраться оттуда. В конце концов, я не хочу, чтобы меня изнасиловали.
— Тебя насилуют каждый раз, когда ты отдаешься, не желая этого, — отчеканила Лора. И как только она произнесла это, она поняла истинный смысл своих слов, впервые она поняла это.
Я никогда не сделаю этого больше просто так, никогда. Пока я действительно, по-настоящему не захочу этого, и он действительно не будет мне дорог. А потом я тоже стану ему не безразлична, и он тоже будет заботиться обо мне.
— Ты — чудесная, — сказала Эллисон. — Господи, как хорошо сказать так! Хочешь заходить сюда почаще и разговаривать? Правда, хорошенькая комната? Вообще-то она мне не нравилась, в Бостоне у меня совсем другие комнаты — отделаны бархатом и шелком, что-то вроде уютного ложа — но теперь мне здесь тоже нравится. Все по-другому, но тоже хорошо и уютно, и видит Бог, как мне это нужно.
— У тебя есть комнаты твоей мамы и сама мама, — ответила Лора.
— Да, конечно, но… Хорошо, ты знаешь маму. Она замечательная, и я люблю ее, но она — само совершенство. А как я приду к тому, кто безупречен, и скажу: «Послушай, меня изнасиловали»?
— Если она совершенна, то поймет, — ответила Лора, и они рассмеялись.
— Да, точно, — согласилась Эллисон. — Она не полное совершенство, но близка к этому.
Они улыбались, и Лора почувствовала теплоту, которая заполнила ее.
Может быть, они все-таки смогут быть друзьями, хотя бы чуть-чуть, потому что ей следует быть осторожной, но она будет все же ближе, чем кто-либо другой. В конце концов, она была здесь, в первый раз в жизни сидела в комнате ровесницы и болтала о вещах, которые и должны обсуждать девушки. Даже если она многое лгала, она говорила и правду одновременно, и то, что она придумывала, ничего не меняло. Все-таки это было то, о чем она мечтала. Зачем же от этого отказываться? Почему бы не иметь друга хоть на эти несколько недель?
Эллисон внимательно разглядывала лицо Лоры:
— Я действительно хотела бы поговорить с тобой и узнать тебя поближе. Ты мне нравишься. Я правильно поняла, что ты делала в комнате мамы? Или ты делала там что-то еще?
Чары были разрушены. Тепло ушло. Она снова вся напряглась и стала все просчитывать в уме. Все так, как должно быть всегда. Она опустила глаза, голос стал немного выше обычного и казался молодым, серьезным и наивным.
— Нет, ты права, я просто хотела посмотреть на эти комнаты. Роза сказала, что все уехали, она не знает, что я поднялась сюда, поэтому, пожалуйста, не вините ее. Я собиралась только посмотреть, потому что никогда не бывала в таком доме, как этот, — он похож на замок из волшебной сказки. И я подумала: хоть раз взгляну и почувствую, каково побыть в этих комнатах и даже представить, будто я живу здесь или смогу когда-нибудь жить в доме, который будет напоминать этот. — Она подняла глаза и взглянула на Эллисон с легкой усмешкой на губах. — Я не хотела сделать ничего плохого.
Эллисон насупилась еще больше и окончательно рассердилась:
— Ты ведь очень непростая, так? А может быть, к тому же и неплохая актриса? Я обязательно узнаю тебя получше.
Лора вскочила:
— Я уверена, что уже четвертый час. Я должна идти. — В одно мгновение она очутилась у двери, открыла ее, почти бегом кинулась в холл, направляясь к лестнице.
Эллисон едва догнала ее:
— Ты очень меня заинтересовала. Я собираюсь хорошенько тебя узнать. В самом деле, — добавила она, немного наклонившись вперед к Лоре, которая застыла на верхушке лестницы. — Я собираюсь узнать о тебе все.
ГЛАВА 3
Ей нужно было спешить. Она более внимательно осмотрела просторные комнаты. Стол в гостиной, кофейный столик и бюро — все они были с ящичками. В спальне и примыкающей туалетной комнате было четыре бюро и туалетный стол, тумбочки, стоящие по бокам кровати, и шкафы, которые тянулись во всю стену. Быстро и тихо Лора открывала их, тонкие пальцы скользили по шелку, кружеву и полотну, не нарушая ни единой складочки; она заглядывала под мебель, не сдвигая ее; она проверила картины, висящие на стене, не сдвинув их.
Ничего, ничего нет… Где она может хранить их?.. Здесь нет сейфа.
Потом она подошла к последнему шкафу, и он оказался запертым.
Наконец-то!
Она встала на колени. Она сможет открыть его, она делала это столько раз. Она опустила руку в карман, чтобы достать маленький набор стальных зубочисток, который Бен подарил ей на день рождения, и в этот момент дверь гостиной открылась.
— Какого черта! — услышала она голос Эллисон. Она стояла в проеме двери, и ее взгляд сразу же изменился, как только она узнала Лору. — Воровка! — в насмешливой тревоге вскричала она. — Как страшно! Но я знаю тебя! Ты — новая помощница Розы… да?
Лора кивнула. Она вскочила на ноги и, почувствовав слабость в коленях, облокотилась о шкаф. В горле было сухо, сердце безумно билось. Она сунула сжатые кулаки в глубокие карманы своей формы, чтобы спрятать зубочистки, которые сжимала в дрожащих руках. Роза сказала, что Эллисон должна вернуться из Мейна не раньше следующего дня, а все остальные были на яхте Феликса.
Здесь никто не должен был появиться до вечера.
— Но что ты делаешь в комнате моей матери?.. Лора, не так ли? Мы что, теперь стали готовить обед здесь? Или ты искала столовое серебро моей прабабушки, которое она привезла из Австрии? Это не здесь, Роза могла бы сказать, что оно лежит в комоде в столовой.
Лора покачала головой.
— Нет, я не искала. — Она откашлялась. — Я не искала серебро. — Она сделала шаг вперед. — Мне нужно быть внизу…
— Тебе на самом деле следует там быть. Но сначала давай поговорим. — Эллисон прошла через комнату, схватила Лору за руку и потащила за собой из комнаты, через весь холл, в другие апартаменты, в противоположной стороне от комнат Ленни.
— Это мои комнаты. Мои личные. Садись.
Лора стояла в нерешительности.
— Я сказала, садись.
Лора села. Белая форма казалась очень простой и резко выделялась на белом плетеном стуле с ситцевой подушкой. Комната была яркой, в ней было много воздуха, с бело-золотыми лампами и множеством ярко-голубых и цвета морской волны подушек. Казалось, что все цвета побережья были там, сверкающие и переливающиеся на солнце краски устремились через океан и пляж, гладкие лужайки поместья с единственной целью: украсить и оживить комнату Эллисон Сэлинджер.
Наконец-то взгляд Лоры остановился на горе чемоданов, сложенных в углу комнаты.
— Я вернулась рано, — сказала Эллисон. — Мне было ужасно скучно. — Она наблюдала, как Лора осматривает гостиную и спальню, которая была видна через открытую дверь, и очень пристально посмотрела на нее. — Может быть, ты не в первый раз в этой комнате? — Лора, застыв на стуле, ничего не ответила. — Ты уже была здесь?
Лора покачала головой.
— Боже мой! Это я ввергла тебя в молчание? Чего ты боишься? Заглянуть в чью-нибудь комнату не считается преступлением. Я везде сую свой нос, хочу видеть, как устроились мои друзья, почему бы тебе не делать то же самое? Я ни о чем не скажу, если это тебя волнует. Меня не волнует, что ты делаешь, ты работаешь у Розы, а не у меня. Все было бы совсем иначе, если бы ты лазила по шкафам мамы, — если бы сработала сигнализация, пришлось бы чертовски много платить.
У Лоры сильно забилось сердце, кровь застучала в висках.
Я должна была подумать об этом, я должна была знать… Что будет со мной, если я не буду делать все правильно в этом доме?
— Сигнализация? — как можно более небрежно спросила она.
— Сирена, которая разбудит мертвого. Это из-за маминых драгоценностей. Все эти необыкновенные вещи бабушка привезла из Австрии вместе с серебром. Мой папа все время твердит маме, что их нужно держать в сейфе в Бостоне, но она считает, что толку в драгоценностях, если их нельзя носить. Если тебе что-то, дорого, то ты должна иметь это всегда при себе и пользоваться этим, когда захочешь. Она любит все эти вещи, потому что они перешли от бабушки к ее маме, а потом к ней, и когда-нибудь станут моими, поэтому если она хочет носить их везде, то почему бы ей и не делать этого. А что ты делала еще, кроме того, что осмотрела спальни?
Лора вспыхнула. Впервые она разозлилась. Эллисон играла с ней, как кошка с мышонком, которого хочет поймать.
— Я работаю, — коротко ответила она и стала подниматься.
— Сиди пока, — выпалила Эллисен. Ее тон явно показывал, что она знает, кому здесь принадлежит власть. — Я сказала, что хочу поговорить. Ты работаешь на Розу. Что тебе нравится делать? Тебе нравится готовить?
Ее тон стал мягким и заинтересованным и застал Лору врасплох.
— Да. Но я не очень давно этим занимаюсь.
— Разве? Мама говорила, что ты занимаешься этим всю жизнь. Много хороших отзывов, — добавила она.
— Да, конечно, — быстро ответила Лора. — Я много лет отработала на кухне. Я думала, вы имеете в виду готовить здесь, на вашу семью.
— Ну, хорошо, — сказала Эллисон, когда Лора замолчала. — Тебе нравится готовить на нашу семью?
— Да.
— Что еще тебе нравится?
— Читать, слушать музыку. И мне начинают нравиться здешние пляжи.
— А мальчики?
— Нет.
— Продолжай. Сколько тебе лет?
— Восемнадцать.
— Моя ровесница. И нет мальчиков. И даже ни одного свидания? Бог мой, да все назначают свидания!
— Почему вы спрашиваете? — взорвалась Лора. — Я просто кухарка, даже не кухарка, а подручная Розы. Почему вас волнует, бывают у меня свидания или нет?
— Не знаю, — откровенно ответила Эллисон. Она задумчиво рассматривала Лору. — Что-то в тебе есть — что-то в твоих глазах, будто ты одновременно думаешь о двух вещах и твое внимание бродит где-то. Это как игра — стараться угадать, о чем ты думаешь, сделать так, чтобы ты… видела меня. Ты понимаешь, что я имею в виду?
— Нет, — бесцветно ответила Лора.
— Могу побиться об заклад, что ты знаешь, о чем я. Ты ведь не из этих мест, как большинство тех, кто нанимается на летнюю работу?
— Я живу в Нью-Йорке.
— Ты все еще живешь в Нью-Йорке?
— Да.
— Так что ты делаешь в Нью-Йорке?
Лора встряхнула головой:
— Я провожу время с ребятами из университета. Двое из них — просто друзья, но с другими я часто встречаюсь, по выходным дням я с кем-нибудь из них еду на квартиру, и там мы трахаемся. Иногда я встречаюсь с двумя сразу. Хочешь знать что-нибудь еще?
Эллисон в упор смотрела на нее и хотела, чтобы Лора опустила глаза, но Лора выдержала ее взгляд.
Любопытная сука. Кто сказал, что все назначают свидания? Что ты знаешь об этом?
— Ты хорошо проводишь время? — с любопытством спросила Эллисон. Ее голос опять изменился — она и верила и не верила Лоре. — Тебе это нравится?
Лора была смущена и молчала.
— Мне — нет, — сказала Эллисон. — У меня было трое, нет, четверо ребят. Каждый раз я была с одним из них. Я не настолько испорчена, чтобы быть сразу с двумя, и мне это не очень нравится. Я убеждаю себя, что нужно попробовать, все этим занимаются или, по крайней мере, говорят, что делают это, но я не знаю… все ребята кажутся такими зелеными. Если у тебя ребята из колледжа, то считай, тебе повезло. Они, вероятно, получше. Те, кого я знаю, и разговаривать не умеют. Все, чего они хотят — это стянуть с тебя трусики, и как только они хотя бы доберутся до них, начинают лепетать и пускать слюни, а это так глупо. Я хочу сказать, у меня кое-что есть в голове, но все мальчики, которых я знаю, относятся ко мне как к какой-то кукле, с которой могут поиграть, не уделяя особого внимания. Я думаю, им нужно носить с собой дыню-канталупу с дыркой, и как только захочется, делать свое дело с ней, тогда им совсем не придется разговаривать.
Лора нервно рассмеялась, и Эллисон рассмеялась тоже, а потом они уже хохотали, как при первой встрече.
— Может, они боятся говорить, — сказала Лора. — Они чувствуют себя взрослыми мужчинами, когда трахаются, но когда вы хотите поговорить с ними о чем-нибудь серьезном, у них это получается ужасно глупо.
— Да, точно. Ты понимаешь меня, — вздохнула Эллисон — Ты знаешь, вот с этой канталупой. Я долго обдумывала это, но никому раньше не говорила. Мне не с кем поговорить, вот в чем дело. Я хочу сказать, что все в Бостоне и здесь думают, что я чертовски взрослая и холодная, они все знают друг друга, а с такими людьми… Если ты покажешь им, что тебя что-то волнует или у тебя не все хорошо, через час все будут знать об этом, и что тут поднимется! Просто я все время чувствую себя очень одинокой. Понимаешь, что я хочу сказать?
— Я знаю, что это значит — когда не с кем поговорить.
— Ну, сейчас же мы разговариваем. Тебе было хорошо с теми ребятами в постели?
— Конечно.
Она не мой друг, я не могу ей, доверять. После нескольких недель я никогда ее больше не увижу.
— Мне всегда хорошо. Тебе просто нужно знать, что ты делаешь. — Она помедлила какое-то время. У нее не было ни малейшего представления о том, что это значит — быть в постели с мужчиной. Было пару раз что-то в этом роде, и все происходило на заднем сиденье автомобиля, и на какое-то время ей казалось, что она чем-то дорога и представляет интерес для молодого человека, а потом становилось еще более одиноко, чем всегда. — Он должен волновать тебя, — сказала она, отпуская свою фантазию в безграничный полет. — Нельзя выключать свет, надо видеть друг друга. Это более сексуально, и ты чувствуешь, что ты с тем, кого хорошо знаешь. И не спеши, любовью нужно заниматься со вкусом, не торопясь, чтобы было время насладиться этим. И дай ему понять, чего ты ждешь от него. Никому не позволяй брать тебя без твоего согласия. Просто скажи: «Я живой человек! Ты должен знать, что мне нужно!» Это все. Мне нужно идти, Роза сказала, ровно в три часа…
— Сядь, сейчас только без пятнадцати. — Эллисон снова нахмурилась. — Я много раз говорила себе, что не следует делать того, чего тебе не хочется, но они все оказываются сверху, и намного проще сделать то, что они хотят, покончить с этим и выбраться оттуда. В конце концов, я не хочу, чтобы меня изнасиловали.
— Тебя насилуют каждый раз, когда ты отдаешься, не желая этого, — отчеканила Лора. И как только она произнесла это, она поняла истинный смысл своих слов, впервые она поняла это.
Я никогда не сделаю этого больше просто так, никогда. Пока я действительно, по-настоящему не захочу этого, и он действительно не будет мне дорог. А потом я тоже стану ему не безразлична, и он тоже будет заботиться обо мне.
— Ты — чудесная, — сказала Эллисон. — Господи, как хорошо сказать так! Хочешь заходить сюда почаще и разговаривать? Правда, хорошенькая комната? Вообще-то она мне не нравилась, в Бостоне у меня совсем другие комнаты — отделаны бархатом и шелком, что-то вроде уютного ложа — но теперь мне здесь тоже нравится. Все по-другому, но тоже хорошо и уютно, и видит Бог, как мне это нужно.
— У тебя есть комнаты твоей мамы и сама мама, — ответила Лора.
— Да, конечно, но… Хорошо, ты знаешь маму. Она замечательная, и я люблю ее, но она — само совершенство. А как я приду к тому, кто безупречен, и скажу: «Послушай, меня изнасиловали»?
— Если она совершенна, то поймет, — ответила Лора, и они рассмеялись.
— Да, точно, — согласилась Эллисон. — Она не полное совершенство, но близка к этому.
Они улыбались, и Лора почувствовала теплоту, которая заполнила ее.
Может быть, они все-таки смогут быть друзьями, хотя бы чуть-чуть, потому что ей следует быть осторожной, но она будет все же ближе, чем кто-либо другой. В конце концов, она была здесь, в первый раз в жизни сидела в комнате ровесницы и болтала о вещах, которые и должны обсуждать девушки. Даже если она многое лгала, она говорила и правду одновременно, и то, что она придумывала, ничего не меняло. Все-таки это было то, о чем она мечтала. Зачем же от этого отказываться? Почему бы не иметь друга хоть на эти несколько недель?
Эллисон внимательно разглядывала лицо Лоры:
— Я действительно хотела бы поговорить с тобой и узнать тебя поближе. Ты мне нравишься. Я правильно поняла, что ты делала в комнате мамы? Или ты делала там что-то еще?
Чары были разрушены. Тепло ушло. Она снова вся напряглась и стала все просчитывать в уме. Все так, как должно быть всегда. Она опустила глаза, голос стал немного выше обычного и казался молодым, серьезным и наивным.
— Нет, ты права, я просто хотела посмотреть на эти комнаты. Роза сказала, что все уехали, она не знает, что я поднялась сюда, поэтому, пожалуйста, не вините ее. Я собиралась только посмотреть, потому что никогда не бывала в таком доме, как этот, — он похож на замок из волшебной сказки. И я подумала: хоть раз взгляну и почувствую, каково побыть в этих комнатах и даже представить, будто я живу здесь или смогу когда-нибудь жить в доме, который будет напоминать этот. — Она подняла глаза и взглянула на Эллисон с легкой усмешкой на губах. — Я не хотела сделать ничего плохого.
Эллисон насупилась еще больше и окончательно рассердилась:
— Ты ведь очень непростая, так? А может быть, к тому же и неплохая актриса? Я обязательно узнаю тебя получше.
Лора вскочила:
— Я уверена, что уже четвертый час. Я должна идти. — В одно мгновение она очутилась у двери, открыла ее, почти бегом кинулась в холл, направляясь к лестнице.
Эллисон едва догнала ее:
— Ты очень меня заинтересовала. Я собираюсь хорошенько тебя узнать. В самом деле, — добавила она, немного наклонившись вперед к Лоре, которая застыла на верхушке лестницы. — Я собираюсь узнать о тебе все.
ГЛАВА 3
Клэй опустил конверт в почтовый ящик на почте в Сентервилле, потом сел на велосипед и прибавил ходу, чтобы догнать Лору.
— Теперь Бен будет знать расположение домов и всего остального в поместье, — говорил он по дороге в Остервилл. — Я ему все написал о сигнализации в шкафу и сказал, что мы узнаем, какая у них система охраны, имена охранников и их распорядок работы.
— Джанос, — сказала Лора, — и Билли и Эл в ночных сменах.
— Хорошо. Ты их всех знаешь. Все это дерьмо, которое ничего не значит. Но вот потом обнаруживаешь сигнализацию, и тебе даже в голову не приходит спросить Эллисон или Розу о том, что это за система и как она соединена со шкафом Ленни!
— Для тебя она — миссис Сэлинджер, — выпалила Лора. — И оставь меня в покое. Я не могла сразу спросить об этом. Я все узнаю, когда у меня появится возможность. Я никогда не подводила Бена, не подведу и на этот раз.
Она поспешила уехать вперед, повернуть за угол и свернуть на дорожку, которая вела к пляжу и о которой Клэй не знал. Было рано, на пляже никого, и казалось, что океан принадлежит ей одной, и никому больше. Она вела велосипед по мягкому песку, слушая крики чаек и плеск волн, чувствуя соленый привкус моря на губах. Еще две недели назад она отдала бы предпочтение Мэйн-стриту в Сентервилле или центру города в Остервилле, нагромождению магазинов, где продаются подарки, сладости, ресторанам, маленьким магазинчикам, потому что все это напоминало ей Нью-Йорк, а не пустынным молчаливым просторам пляжа. Какой-то частью своего существа она чувствовала что-то необычайное, загадочное, словно она одна во всем этом пространстве, погруженном в покой.
Глядя на сосны, буковые деревья, дубы и огромные ели, которые росли на этой части побережья в песках, с островками дикой травы, гнущейся на ветру, Лора испытывала нечто удивительное, странное и поразительное. Само существование лесов пугало ее. Как она найдет там дорогу без уличных знаков, указывающих направление, знакомых тротуаров, на которые падает тень домов, так близко стоящих друг к другу, где всегда можно спрятаться от дождя или скрыться, если кто-то почувствует, что ты залез к нему в карман?
На пляже негде было укрыться, но этим утром тишина и пустынность нравились Лоре. Впервые она почувствовала покой безлюдного пляжа и когда увидела кого-то неподалеку, почувствовала неудовольствие оттого, что не одна, поняв, что океан принадлежит не только ей. Это был пожилой человек. Подойдя ближе, она увидела, что он очень высок и худ, с белыми свисающими усами и седыми, длинными, до плеч, волосами. Когда она еще приблизилась, ее поразил контраст тяжелых, густых волос и широкого, чувственного рта на таком худом, почти изможденном лице.
— Вы когда-нибудь видели ракушку, настолько замысловато закрученную? — спросил он, завязывая разговор, когда она проходила в нескольких шагах от него. Они говорили, как старые друзья на утренней прогулке. — Это, знаете, необычная форма для этой части побережья. Мне такие никогда не попадались.
Лора остановилась и взяла ракушку, которую он протягивал ей. Ярко-розовая с белым и нежно-розовым, она напоминала водоворот, в котором отразился солнечный закат. Лора провела пальцем по выпуклым окружностям, гладким, как шелк, с крошечным шероховатым гребешком в середине.
— Я тоже таких не видела, — ответила Лора, не признавшись, что раньше вообще не видела ракушек.
— Как люди, — сказал пожилой мужчина, — как отпечатки пальцев. У каждой ракушки свои особенности. Нет, оставьте себе, — добавил он, когда она протянула ему ракушку. — Мне нравится отдавать их людям, которые могут оценить их красоту. Так же, как нравится проводить одинокие утренние часы с теми, кто ценит их прелесть. — Он наклонился, чтобы рассмотреть ее поближе. — Я нарушил ваше одиночество, так ведь? Вы думали, что все здесь принадлежит вам, а тут появился я и все испортил.
Непроизвольно Лора оглядела необъятные пустынные просторы пляжа, и легкая улыбка тронула ее губы. Пожилой человек заметил это и широко улыбнулся в ответ:
— Вы думаете, здесь найдется место для нас обоих? Конечно, мы можем разойтись в разные стороны, но можем и хорошо провести время вместе.
Он говорил очень галантно, что напомнило Лоре те книги, которые она читала, а улыбка была очень теплой, обращенной только к ней, и это привлекало к нему.
Но она сдержалась. Он знал, что ей хотелось побыть одной, а ни один вор не может себе позволить общаться с человеком, который способен читать мысли. Она взялась за руль велосипеда, готовая уйти.
— Это мне не принадлежит. Пляж — чья-то частная собственность, нам даже не следует здесь находиться.
— Но сейчас мы здесь и можем наслаждаться этим, — веско проговорил он, и она встретилась со взглядом глаз цвета серого сланца, очень серьезных, пристально смотрящих на нее. — А у вас есть что-нибудь, что принадлежит только вам и что вы хотели бы защитить от непрошеного вторжения?
— Нет, — резко ответила Лора. И почему люди так любопытны? Она повернулась, чтобы уйти. — У меня ничего нет, — бросила она через плечо.
— Вы сами, — спокойно отозвался он. Лора нахмурилась.
— Разве вы сами не представляете собой ценность, которой владеете?
Она оглянулась, чтобы взглянуть на него.
— Я никогда не думала об этом.
— Я думал, — продолжил он. — Думал о себе. Как дорого я ценю себя. Насколько я горд собой. — Он выразительно посмотрел на нее, а она стояла в некотором отдалении, как певчая птичка, готовая вспорхнуть и улететь в любую минуту. — Может быть, вы недостаточно гордитесь собой. Я уверен, вы размышляете о себе, но, может быть, мало или не в том смысле, в котором следует. Подумайте об этом. Поверьте в себя.
Лора кивнула, совершенно восхищенная, но несколько напуганная, потому что старик еще раз как будто заглянул в ее мысли. Как он мог знать о вещах, которые волновали ее, которых она ждала вот уже больше года и чего она хотела больше всего на свете?
Он все еще изучающе смотрел на нее. «Около восемнадцати, — думал он, — и все еще неуклюжа, совсем еще не женственна. Длинные, красивые ноги, хотя несколько мускулисты, наверное, от езды на велосипеде. Волосы зачесаны назад и схвачены ленточкой, хлопчатобумажный комбинезон и сандалии. Ей следует носить шелк», — он поймал себя на этой мысли и сразу же подумал, какое ему-то дело до вполне заурядной хорошенькой девушки с неправильной осанкой, в которой чувствовалась усталость? Вероятно, из-за ее глаз: темно-синих, очень больших для ее худого, нежного лица, в глубине которых светилась воля, еще не осознавшая всю свою силу.
— Конечно, — продолжал он, — обычно на это уходит много времени, чтобы поверить в себя. Я шел к этому семьдесят восемь лет. Но я думаю, ты добьешься этого. Когда-нибудь ты действительно поверишь в себя, и это будет самым ценным изо всего, чем ты будешь владеть. — Он опять улыбнулся. — И ты защитишь себя от вторжения.
Лора внимательно смотрела на него. Даже не осознавая, что делает, она подошла ближе и теперь стояла совсем рядом с ним.
— Я должна подумать об этом. Я хочу изменить свою жизнь. Я должна решить, как это сделать, но однажды изменится все, и даже выглядеть я буду по-другому.
— Мне нравится, как вы выглядите, — мягко заметил ее собеседник.
Лора покачала головой. С его стороны было очень мило так ответить, и это было приятно слышать, но он слишком стар. Что он понимал в этом?
— Я не красива и не ослепительна. Я не знаю, как правильно одеваться, даже не умею ходить, как нужно.
— Ставить одну ногу перед другой, — предположил он.
— Не шутите над этим, если бы вы знали, как это важно, — сердито ответила она. — Богатые люди ходят по-другому: они входят в комнату, словно им принадлежит все, и достаточно протянуть руку, чтобы взять то, что им хочется. Они счастливы и не боятся сделать что-то не так; они просто делают, что хотят.
— Ты хочешь сказать, что у них есть уверенность?
— Вероятно, — с сомнением сказала Лора, думая, что это не совсем то слово, чтобы объяснить, как добиваются такого впечатления богатые.
— Но их уверенность основывается на их деньгах, — сказал он. — А что можно сказать об их внутренней уверенности? Разве ты не думаешь, что их может волновать любовь, дружба, здоровье, добрые дела, чтобы быть тем, кем они хотят, глубоко внутри?
Лора опять покачала головой:
— Не так, как другие люди.
— И много ты знаешь таких людей?
— Нет, только нескольких.
На мгновение воцарилась тишина. «Такая юная, — думал пожилой господин, задумчиво глядя на ее нахмуренное лицо. — И все же она очень близка к тому, чтобы превратиться во взрослую женщину».
— Расскажи мне, что тебе нравится в этом пляже? — спросил он.
— Его бесконечность. — Она повернулась, чтобы оглядеть поблескивающий песок, светлый, немного искрящийся на солнце, потемневший в тех местах, куда добегали и снова откатывали волны. — Здесь столько пространства, как в огромном доме, и я могу ходить из комнаты в комнату, и все это принадлежит мне.
Его глаза просияли.
— С детства я называл его своим замком. Даже когда я бывал расстроен, если мой отец ругал меня, или я волновался за что-то, когда я приходил сюда, мне принадлежало все, что было доступно взору. И я всегда долго думал, прежде чем взять сюда с собой кого-то из друзей.
— Я никого не буду брать с собой, — решительно заявила Лора.
— Никого, даже самых близких друзей?
— Нету у меня друзей. Нету у меня множества друзей. Мне они не нужны.
Он смотрел на нее, а Лора пожала плечами:
— Друзья хороши для тех, кому они нужны, но если ты сам сильный, они тебе не нужны. — Она глядела на него, будто призывая возразить ей. — Ты нуждаешься только в себе, в своей силе. Это то, о чем вы недавно сказали. Необходимо верить в себя.
— Это не совсем то, что я имел в виду, — спокойно отозвался старик. — Бедное дитя, разве у вас нет никого, с кем бы вы хотели разделить свое счастье?
— Не надо меня жалеть, — яростно отрезала Лора. — Я не хочу, чтобы кто-нибудь жалел меня. Этого дерьма мне не надо. — Она прикусила губу. — Мне нет дела до этого, сюда я никого не возьму. Это будет моей тайной.
Легко и непринужденно, словно она не сказала ничего странного, пожилой господин поклонился.
— Могу я нанести вам визит? Мне бы хотелось присесть, — Он показал на невысокую песчаную горку, поросшую травой. — Я стал легко уставать в последнее время, и был бы вам очень признателен, если бы мог воспользоваться вашим креслом.
Неожиданно Лора почувствовала прилив теплоты; он пытался сделать так, чтобы она почувствовала себя лучше. Впервые за всю их беседу она рассмеялась.
— Прошу вас. Извините, что не могу подать чай.
Он засмеялся вместе с ней и был поражен неожиданной переменой, произошедшей в ее лице. «Она неординарна, — подумал он. — Она может стать красивой женщиной, улыбка которой будет разбивать мужские сердца». Лора положила велосипед на песок, и они сели, созерцая бесконечные просторы океана и пенистые шапки волн, которые набегали и разбивались о берег с тихим, ритмичным звуком, похожим на шепот.
— Теперь Бен будет знать расположение домов и всего остального в поместье, — говорил он по дороге в Остервилл. — Я ему все написал о сигнализации в шкафу и сказал, что мы узнаем, какая у них система охраны, имена охранников и их распорядок работы.
— Джанос, — сказала Лора, — и Билли и Эл в ночных сменах.
— Хорошо. Ты их всех знаешь. Все это дерьмо, которое ничего не значит. Но вот потом обнаруживаешь сигнализацию, и тебе даже в голову не приходит спросить Эллисон или Розу о том, что это за система и как она соединена со шкафом Ленни!
— Для тебя она — миссис Сэлинджер, — выпалила Лора. — И оставь меня в покое. Я не могла сразу спросить об этом. Я все узнаю, когда у меня появится возможность. Я никогда не подводила Бена, не подведу и на этот раз.
Она поспешила уехать вперед, повернуть за угол и свернуть на дорожку, которая вела к пляжу и о которой Клэй не знал. Было рано, на пляже никого, и казалось, что океан принадлежит ей одной, и никому больше. Она вела велосипед по мягкому песку, слушая крики чаек и плеск волн, чувствуя соленый привкус моря на губах. Еще две недели назад она отдала бы предпочтение Мэйн-стриту в Сентервилле или центру города в Остервилле, нагромождению магазинов, где продаются подарки, сладости, ресторанам, маленьким магазинчикам, потому что все это напоминало ей Нью-Йорк, а не пустынным молчаливым просторам пляжа. Какой-то частью своего существа она чувствовала что-то необычайное, загадочное, словно она одна во всем этом пространстве, погруженном в покой.
Глядя на сосны, буковые деревья, дубы и огромные ели, которые росли на этой части побережья в песках, с островками дикой травы, гнущейся на ветру, Лора испытывала нечто удивительное, странное и поразительное. Само существование лесов пугало ее. Как она найдет там дорогу без уличных знаков, указывающих направление, знакомых тротуаров, на которые падает тень домов, так близко стоящих друг к другу, где всегда можно спрятаться от дождя или скрыться, если кто-то почувствует, что ты залез к нему в карман?
На пляже негде было укрыться, но этим утром тишина и пустынность нравились Лоре. Впервые она почувствовала покой безлюдного пляжа и когда увидела кого-то неподалеку, почувствовала неудовольствие оттого, что не одна, поняв, что океан принадлежит не только ей. Это был пожилой человек. Подойдя ближе, она увидела, что он очень высок и худ, с белыми свисающими усами и седыми, длинными, до плеч, волосами. Когда она еще приблизилась, ее поразил контраст тяжелых, густых волос и широкого, чувственного рта на таком худом, почти изможденном лице.
— Вы когда-нибудь видели ракушку, настолько замысловато закрученную? — спросил он, завязывая разговор, когда она проходила в нескольких шагах от него. Они говорили, как старые друзья на утренней прогулке. — Это, знаете, необычная форма для этой части побережья. Мне такие никогда не попадались.
Лора остановилась и взяла ракушку, которую он протягивал ей. Ярко-розовая с белым и нежно-розовым, она напоминала водоворот, в котором отразился солнечный закат. Лора провела пальцем по выпуклым окружностям, гладким, как шелк, с крошечным шероховатым гребешком в середине.
— Я тоже таких не видела, — ответила Лора, не признавшись, что раньше вообще не видела ракушек.
— Как люди, — сказал пожилой мужчина, — как отпечатки пальцев. У каждой ракушки свои особенности. Нет, оставьте себе, — добавил он, когда она протянула ему ракушку. — Мне нравится отдавать их людям, которые могут оценить их красоту. Так же, как нравится проводить одинокие утренние часы с теми, кто ценит их прелесть. — Он наклонился, чтобы рассмотреть ее поближе. — Я нарушил ваше одиночество, так ведь? Вы думали, что все здесь принадлежит вам, а тут появился я и все испортил.
Непроизвольно Лора оглядела необъятные пустынные просторы пляжа, и легкая улыбка тронула ее губы. Пожилой человек заметил это и широко улыбнулся в ответ:
— Вы думаете, здесь найдется место для нас обоих? Конечно, мы можем разойтись в разные стороны, но можем и хорошо провести время вместе.
Он говорил очень галантно, что напомнило Лоре те книги, которые она читала, а улыбка была очень теплой, обращенной только к ней, и это привлекало к нему.
Но она сдержалась. Он знал, что ей хотелось побыть одной, а ни один вор не может себе позволить общаться с человеком, который способен читать мысли. Она взялась за руль велосипеда, готовая уйти.
— Это мне не принадлежит. Пляж — чья-то частная собственность, нам даже не следует здесь находиться.
— Но сейчас мы здесь и можем наслаждаться этим, — веско проговорил он, и она встретилась со взглядом глаз цвета серого сланца, очень серьезных, пристально смотрящих на нее. — А у вас есть что-нибудь, что принадлежит только вам и что вы хотели бы защитить от непрошеного вторжения?
— Нет, — резко ответила Лора. И почему люди так любопытны? Она повернулась, чтобы уйти. — У меня ничего нет, — бросила она через плечо.
— Вы сами, — спокойно отозвался он. Лора нахмурилась.
— Разве вы сами не представляете собой ценность, которой владеете?
Она оглянулась, чтобы взглянуть на него.
— Я никогда не думала об этом.
— Я думал, — продолжил он. — Думал о себе. Как дорого я ценю себя. Насколько я горд собой. — Он выразительно посмотрел на нее, а она стояла в некотором отдалении, как певчая птичка, готовая вспорхнуть и улететь в любую минуту. — Может быть, вы недостаточно гордитесь собой. Я уверен, вы размышляете о себе, но, может быть, мало или не в том смысле, в котором следует. Подумайте об этом. Поверьте в себя.
Лора кивнула, совершенно восхищенная, но несколько напуганная, потому что старик еще раз как будто заглянул в ее мысли. Как он мог знать о вещах, которые волновали ее, которых она ждала вот уже больше года и чего она хотела больше всего на свете?
Он все еще изучающе смотрел на нее. «Около восемнадцати, — думал он, — и все еще неуклюжа, совсем еще не женственна. Длинные, красивые ноги, хотя несколько мускулисты, наверное, от езды на велосипеде. Волосы зачесаны назад и схвачены ленточкой, хлопчатобумажный комбинезон и сандалии. Ей следует носить шелк», — он поймал себя на этой мысли и сразу же подумал, какое ему-то дело до вполне заурядной хорошенькой девушки с неправильной осанкой, в которой чувствовалась усталость? Вероятно, из-за ее глаз: темно-синих, очень больших для ее худого, нежного лица, в глубине которых светилась воля, еще не осознавшая всю свою силу.
— Конечно, — продолжал он, — обычно на это уходит много времени, чтобы поверить в себя. Я шел к этому семьдесят восемь лет. Но я думаю, ты добьешься этого. Когда-нибудь ты действительно поверишь в себя, и это будет самым ценным изо всего, чем ты будешь владеть. — Он опять улыбнулся. — И ты защитишь себя от вторжения.
Лора внимательно смотрела на него. Даже не осознавая, что делает, она подошла ближе и теперь стояла совсем рядом с ним.
— Я должна подумать об этом. Я хочу изменить свою жизнь. Я должна решить, как это сделать, но однажды изменится все, и даже выглядеть я буду по-другому.
— Мне нравится, как вы выглядите, — мягко заметил ее собеседник.
Лора покачала головой. С его стороны было очень мило так ответить, и это было приятно слышать, но он слишком стар. Что он понимал в этом?
— Я не красива и не ослепительна. Я не знаю, как правильно одеваться, даже не умею ходить, как нужно.
— Ставить одну ногу перед другой, — предположил он.
— Не шутите над этим, если бы вы знали, как это важно, — сердито ответила она. — Богатые люди ходят по-другому: они входят в комнату, словно им принадлежит все, и достаточно протянуть руку, чтобы взять то, что им хочется. Они счастливы и не боятся сделать что-то не так; они просто делают, что хотят.
— Ты хочешь сказать, что у них есть уверенность?
— Вероятно, — с сомнением сказала Лора, думая, что это не совсем то слово, чтобы объяснить, как добиваются такого впечатления богатые.
— Но их уверенность основывается на их деньгах, — сказал он. — А что можно сказать об их внутренней уверенности? Разве ты не думаешь, что их может волновать любовь, дружба, здоровье, добрые дела, чтобы быть тем, кем они хотят, глубоко внутри?
Лора опять покачала головой:
— Не так, как другие люди.
— И много ты знаешь таких людей?
— Нет, только нескольких.
На мгновение воцарилась тишина. «Такая юная, — думал пожилой господин, задумчиво глядя на ее нахмуренное лицо. — И все же она очень близка к тому, чтобы превратиться во взрослую женщину».
— Расскажи мне, что тебе нравится в этом пляже? — спросил он.
— Его бесконечность. — Она повернулась, чтобы оглядеть поблескивающий песок, светлый, немного искрящийся на солнце, потемневший в тех местах, куда добегали и снова откатывали волны. — Здесь столько пространства, как в огромном доме, и я могу ходить из комнаты в комнату, и все это принадлежит мне.
Его глаза просияли.
— С детства я называл его своим замком. Даже когда я бывал расстроен, если мой отец ругал меня, или я волновался за что-то, когда я приходил сюда, мне принадлежало все, что было доступно взору. И я всегда долго думал, прежде чем взять сюда с собой кого-то из друзей.
— Я никого не буду брать с собой, — решительно заявила Лора.
— Никого, даже самых близких друзей?
— Нету у меня друзей. Нету у меня множества друзей. Мне они не нужны.
Он смотрел на нее, а Лора пожала плечами:
— Друзья хороши для тех, кому они нужны, но если ты сам сильный, они тебе не нужны. — Она глядела на него, будто призывая возразить ей. — Ты нуждаешься только в себе, в своей силе. Это то, о чем вы недавно сказали. Необходимо верить в себя.
— Это не совсем то, что я имел в виду, — спокойно отозвался старик. — Бедное дитя, разве у вас нет никого, с кем бы вы хотели разделить свое счастье?
— Не надо меня жалеть, — яростно отрезала Лора. — Я не хочу, чтобы кто-нибудь жалел меня. Этого дерьма мне не надо. — Она прикусила губу. — Мне нет дела до этого, сюда я никого не возьму. Это будет моей тайной.
Легко и непринужденно, словно она не сказала ничего странного, пожилой господин поклонился.
— Могу я нанести вам визит? Мне бы хотелось присесть, — Он показал на невысокую песчаную горку, поросшую травой. — Я стал легко уставать в последнее время, и был бы вам очень признателен, если бы мог воспользоваться вашим креслом.
Неожиданно Лора почувствовала прилив теплоты; он пытался сделать так, чтобы она почувствовала себя лучше. Впервые за всю их беседу она рассмеялась.
— Прошу вас. Извините, что не могу подать чай.
Он засмеялся вместе с ней и был поражен неожиданной переменой, произошедшей в ее лице. «Она неординарна, — подумал он. — Она может стать красивой женщиной, улыбка которой будет разбивать мужские сердца». Лора положила велосипед на песок, и они сели, созерцая бесконечные просторы океана и пенистые шапки волн, которые набегали и разбивались о берег с тихим, ритмичным звуком, похожим на шепот.