Майкл Джудит. Наследство

   — Ты вернулся! — раздался высокий удивленный голос Эмилии Она стояла в дверях, одетая в легкое платье и сандалии, светлые волосы были уложены в немыслимую прическу для дневных съемок, а голубые глаза радостно смотрели на него.
   — Ты даже не позвонил.
   Поль подошел к ней и обнял:
   — Я звонил вчера вечером. Ты чудесно выглядишь, но я не в восторге от твоей прически.
   Она рассмеялась:
   — Я была в длинной шубе из русских соболей. В ней я расхаживала босая по берегу, а мои волосы выглядели так, как будто я только что выскочила из постели. Кому-то пришло в голову причесать меня именно так, они нас об этом не информируют. Как ты думаешь, я смогу продавать меха, выглядя вот так?
   — Я думаю, что ты можешь продать все что угодно.
   Он поцеловал ее, но через мгновение она отстранилась.
   — Вчера я встретилась с Барри Маркеном. Он был в городе проездом, поэтому, когда он пригласил меня, я согласилась. Я вернулась домой в десять часов.
   — Я не просил отчета о твоих поступках, — мягко заметил Поль.
   — Ты имеешь право знать, где я бываю в твое отсутствие. У тебя есть право вообще запретить мне обедать с Барри.
   — У меня нет таких прав, и я не собираюсь этого делать. Я не тюремщик и совсем не хочу, чтобы ты меня им считала.
   — Ты сердишься. Извини меня. У меня был ужасный день, правда. Я сама не знаю, что говорю.
   — Как ты смотришь на то, чтобы выпить что-нибудь? Может быть, после ты сможешь рассказать мне обо всем?
   — Чудесно, Давай выпьем водки. Со льдом, пожалуйста, — добавила она. — Рассказывать особенно нечего Работа фотомодели скучна, как ты знаешь, а может быть, и не знаешь. Никто этого не может узнать, пока сам не займется этой работой. Ничего общего с талантом или интеллектом, абсолютно неинтересная работа. Надо только уметь правильно выполнить то, что взбредет в голову фотографу.
   Поль уловил в ее голосе дрожь.
   — У кого-то новая причуда?
   У нее вырвался смешок.
   — Разве у них узнаешь? Но сегодня утром наш художественный директор сказал мне, что у меня слишком широкие бедра.
   — Ты и раньше рассказывала, что они то и дело делают подобные замечания.
   — На этот раз все было по-другому. — Она облокотилась о каменную стену между двумя цветочными ящиками. Садящееся солнце было за ее спиной, и лицо оказалось в тени. — Эта работа недолговечна. Никогда не знаешь, что им захочется в следующий раз.
   — Ты имеешь в виду, какую фотомодель они выберут?
   — Да, в каком стиле. Конечно, я не боюсь, что это коснется меня, но иногда становится скучно от неразберихи и отсутствия творческого начала.
   Поль понимал, как она должна была ненавидеть отсутствие правил игры в этой области. Это означало, что и ей было трудно подстроиться под других.
   — Неужели все так изменилось? — спросил он. — Пару лет назад ты не видела в этой работе ничего плохого. Ты хотела ее больше всего на свете.
   Она пожала плечами:
   — Теперь, проработав, я знаю ее гораздо лучше, чем раньше.
   Он вдруг понял, что она не останется фотомоделью. Долго, и ему показалось странным, что они поменялись местами. Когда они только встретились, Эмилия четко знала, что хотела, и ему пришлось для этого поколесить по Европе, чувствуя себя неприкаянным и неудовлетворенным. А теперь настало время, когда именно он знал, чего хотел, во всяком случае, в работе, а она оказалась плывущей по течению.
   Где-то рядом запела птица, ее песню подхватила другая. В этот тихий полуденный час они слышали звон стаканов из дома рядом.
   — Ты не спрашиваешь о моем путешествии, — заметил Поль.
   — Ах, да. Как дела?
   — Прекрасно.
   Она не обратила внимания на краткость его ответа.
   — Отлично. Ты уже все закончил?
   — Ты имеешь в виду турне? Я, кажется, сказал тебе, оно продлится еще четыре недели.
   — Да, вроде ты говорил что-то, но не могу понять, почему тебе надо присутствовать на каждом концерте. Они, должно быть, похожи один на другой. Да и он тоже совершенно одинаковый, где бы ни был. И мне не нравится, что тебя подолгу не бывает дома.
   — Мне тоже это не нравится. Но я должен закончить работу.
   — Нет, тебе нравится заниматься этим. Тебе нравится. Тебе очень понравилось делать фильмы.
   Он видел перед собой ее злые глаза.
   — Я надеялся, что ты понимаешь. Я объяснил тебе, что чувствую при этом.
   — Ты никогда раньше ничем так не увлекался, за исключением меня.
   — Я до сих пор увлечен тобой, — ответил он, скорее машинально.
   — Ты увлечен работой. Раньше ты так не относился к работе.
   — Я стремился к этому. — Он не был уверен, стоило ли ему делиться с ней своими мыслями. Обычно они не обсуждали его работу; ее интересовала только собственная карьера. — Я всегда ждал, что когда-нибудь подвернется дело, которое заинтересует меня. Мне не приходило в голову, что я сам должен искать его, что не всегда все появляется само собой. — Он печально улыбнулся. — Удивительно, но мне понадобилось много времени, чтобы понять это. Это объясняется тем, что я всегда имел деньги и мне не нужно было думать о том, как зарабатывать их на жизнь.
   — Все это абсолютный вздор. Если ты достаточно терпелив, все приходит само собой. Эту работу предложил тебе Ларри. Ты ведь не бегал за ней высунув язык.
   Помолчав, он ответил:
   — Ты права. Но все бы заглохло, как многое другое, если бы я не занялся этой работой, я учился и ходил за Ларри по пятам, как ребенок, который учится ходить. А может быть, просто подошло время: мне не хватало чего-то интересного.
   — Хорошо еще, что тебе стало не хватать чего-то, а не кого-то, — пошутила она. Потом добавила, не скрывая зависти: — Хотела бы я быть на твоем месте. — Она смотрела на Лос-Анджелес и поэтому не заметила удивленные глаза Поля. — Надеюсь, что такое случится и со мной когда-нибудь. Ведь со многими так и происходит, правда? — Они помолчали. — Сколько времени уйдет на этот фильм?
   — От четырех до шести месяцев. Но обещаю, мы сразу уедем куда-нибудь, совершим какое-нибудь путешествие и…
   — А потом что ты будешь делать?
   — Какой фильм?
   Она кивнула.
   — Еще не знаю. Что-нибудь подыщем интересное.
   — А если обо мне? Я для тебя интересна. Ларри считает, что у меня захватывающая внешность, он сам мне это говорил. Ты мог бы сделать фильм обо мне.
   Поль нахмурился, потом быстро сменил выражение лица.
   — Пожалуй. Когда-нибудь я это сделаю. Мне хочется выпить еще. Тебе тоже налить?
   — Да. — Она пошла за ним в дом. — Этот фильм мог бы очень помочь мне, Поль.
   — Этот фильм? Каким образом? — Он улыбнулся ей. — Ты самая известная фотомодель в стране. Документальный фильм о черных и белых сторонах этого бизнеса меня как-то не впечатляет.
   — А тебе не надо касаться черных сторон.
   — Нет, мы должны касаться и того и другого. Именно это и отличает документальный фильм от других. — Он обнял ее. — Как он может помочь тебе?
   — Любая реклама помогает, — уклончиво ответила она. Поль заглянул ей в глаза.
   — Ты что-то недоговариваешь. В чем дело?
   Она уткнулась ему в грудь, спрятав лицо в его рубашке:
   — Просто мне плохо. Я хочу…
   Поль прижал ее крепче. Я хочу. Он подумал о том, что большинство предложений Эмилии начинались именно с этих слов.
   — Что? — спросил он.
   — Быть счастливой.
   Поль на мгновение почувствовал беспомощность.
   — Я думал, что ты счастлива.
   — Иногда да. Я стараюсь, но иногда не получается.
   Он продолжал обнимать ее, не зная, что сказать, не понимая, что именно она хочет и как он мог ей в этом помочь.
   — Я просто думаю, что если что-то поможет мне продемонстрировать, что я не такая, как все… более интересная, то я буду нужна им не только из-за моей внешности.
   Он вновь уловил в ее голосе испуг. Интересно, какова бы была его жизнь, если бы она зависела только от его внешности?
   — Я подумаю о фильме, — ласково пообещал он. — Но я ничего не гарантирую.
   Эмилия обняла его за шею и пригнула его голову для поцелуя.
   — Спасибо, дорогой. Я знала, что ты постараешься для меня. Я всегда могу на тебя положиться.
   «И все будет хорошо, все будут счастливы и довольны», — с иронией подумал Поль. Но все мысли исчезли, когда Эмилия, прижавшись к нему, стала снова целовать его, ее маленький язычок обжигал его рот, как огонь.
   — Я скучала по тебе, — шепнула она ему и, встав на цыпочки, вытянула свое тело вдоль него, выставив одну ногу вперед.
   Руки Поля чувствовали ее тело, мягкое и послушное, тепло ее кожи проникало через легкое платье, в котором она была. Он крепко сжал ее в объятиях, чувствуя каждую клеточку ее тела.
   — Я скучала по тебе, — снова сказала она, прижимая его голову к своей. Одной рукой она ласкала его шею, потом просунула ее в открытый ворот его рубашки и, быстро расстегнув, стала гладить его грудь, проводя своими теплыми пальцами по темным шелковистым волосам у него на груди и нежной коже ниже пояса брюк. — Каждую ночь, — шептала она, ритмично двигая ногой между его ног. Когда Поль распахнул ее платье и стал ласкать ее грудь, она повернулась и повела его за собой в спальню.
   Ей всегда удавалось замаскировать свою эгоцентричность страстью, которую она умела в нем разжечь.
 
   — Итак, — сказал Ларри, когда они сидели в самолете, направляясь в Миннеаполис, — у вас был медовый месяц?
   — У нас всегда медовый месяц, — шутливо ответил Поль. Он никогда не понимал мужскую потребность похвастаться своими сексуальными подвигами, если только они не были полными импотентами и это не помогало им почувствовать себя настоящими мужчинами.
   Но дело было в том, что неделя, которую они провели вместе с Эмилией, вовсе не походила на медовый месяц, разве только что в постели. Они не знали, о чем говорить, а если они и беседовали, то казалось, что каждый говорил о своем. А через два дня Эмилия стала исчезать то на работу, то за покупками или приглашала на обед друзей. По правде говоря, должен был признаться Поль, что бы ни ожидало его в компании Фарлея, он был рад, что был сейчас в самолете.
   — Кроме того, я немного поработал.
   — Отлично. Я тоже. — Ларри протянул ему папку. — Вот описание жизни Фарлея.
   Поль ухмыльнулся и тоже протянул ему папку.
   — А это описание фильма, его основной план, пятый вариант.
   — Черт возьми! Молодец. Так, посмотрим.
   Они молча углубились в чтение, затем до конца полета работали над списком людей, которых собирались интервьюировать, обдумывали площадки для съемок, которые нужно было арендовать, и сцены с Фарлеем.
   — А где эту неделю был Фарлей? — спросил Поль.
   — В Нью-Йорке и Лос-Анджелесе, встречался с агентами по продаже предметов искусства. Хочет, чтобы они нашли ему новые статуэтки взамен тех, которые у него украли. Он одержим ковбоями, он подражает им или что-то в этом роде. Еще он разговаривал со страховым инспектором, который расследует ограбление. Я звонил ему вчера вечером, он был в порядке; конечно, нанюхался кокаина, но не думаю, что это по нему заметно, если не знать, в чем дело. Готов поспорить, он очень ценит свое турне и наш фильм. И поэтому старается сдерживать себя. Что будет потом, сказать уже не берусь.
   Ларри оставался в Миннеаполисе на протяжении всех концертов, потом уехал опять.
   — Постараюсь приехать на заключительный в Вашингтоне, — пообещал он, когда они с Полем завтракали до его отъезда. — Он должен быть потрясающим. Билеты на трибуны распроданы по двести долларов с человека, и устроители концерта ожидают получить еще четверть миллиона. Конечно, это все добровольные пожертвования, но, тем не менее, прямая трансляция, деньги, которые льются рекой… — Он покачал головой: — Они начали с нуля, а получилось первоклассное зрелище.
   — Кто знает, может быть, они заработают немного денег и для бедных, — сухо заметил Поль.
   — Кто именно?
   Они невесело рассмеялись.
   — Никто, кроме голодных, не помнит, ради чего устраивалось это турне, — сказал Поль. — Как ты думаешь, сколько денег они получат?
   Ларри пожал плечами:
   — Десять центов с доллара? Я никогда не задумывался над этим. Но могу руку дать на отсечение, они не получат слишком много. Я должен уходить. Надеюсь, что увижу тебя на заключительном концерте. Удачи тебе с Фарлеем.
 
   Турне продолжалось. Они побывали в Детройте, Буффало и Питтсбурге. В Буффало случилась крупная неприятность: Фарлей практически провалил выступление. Он забывал слова песен, сталкивался на сцене с другими музыкантами, бессвязно рассказывал анекдоты, забывая в них самое смешное.
   — Черт возьми! — кричал после концерта Луи. — Ты забываешь одну простую вещь. Твоя жизнь зависит от этого турне! Ты что, хочешь оказаться в дерьме только из-за твоей мерзкой привычки к кокаину, от которой ты мог бы избавиться, если бы захотел?
   — Я знаю, — смиренно пробормотал Фарлей. — Я все понимаю, Луи. Больше такого не повторится. Просто я немного расслабился. Все будет нормально.
   — Ложись спать, — приказал ему Луи. — Успокойся, подумай обо всем. Тебе потребуется пара дней, чтобы прийти в себя перед следующим концертом.
   Фарлей покачал головой:
   — Мне нужна компания. Я совершенно не могу быть один.
   Поэтому и в тот день, и на следующий были устроены вечеринки, как это бывало в каждом городе. Опять были грандиозные обеды для обожателей, а точнее, прихлебателей, которые обходились в копеечку, опять были подарки женщинам, с которыми он проводил ночи.
   — Я буду в порядке, — бормотал он, когда Луи выговаривал ему за это, но в Питтсбурге он не смог закончить концерт: просто ушел со сцены перед последней песней, и музыкантам пришлось исполнять ее вместо него.
   — Я был в форме, — сказал Полю Фарлей на следующий день. Они сидели в его гостиничном номере в Вашингтоне, просматривая телевизионный рекламный ролик с анонсами предстоящего заключительного концерта турне, который должен был состояться на открытой площадке, устроенной от Капитолия до памятника Вашингтону.
   — Все концерты, кроме двух последних, были удачными, вы согласны? Я хочу сказать, что они были действительно хорошими, публика была не просто кто попало и на концерты покупают билеты! Мы получаем пожертвования! Так или нет? У нас есть зрители! И все это делают имя Бритта Фарлея и его талант. Верно?
   — Верно. — В углу оператор тихо снимал их беседу. Поль не был уверен, сознает это Фарлей или нет.
   — Но это была мелочевка. Я хочу сказать: ну что такое Солт-Лейк-Сити, если вдуматься в это? Песчинка в пустыне, верно? — Он помолчал, размышляя. — Вы не слышали, что я сказал. Это очень хороший город. Но я хочу сказать, что едва ли много знаменитостей давали концерты для трехсот тысяч человек на открытой площадке. Потрясающе, верно? И потрясающая ответственность! Мой агент говорит, что это именно так. Скажите своему парню, пусть выключит камеру.
   Поль сделал знак оператору.
   — Он может пойти выпить кофе. — Поль кивнул оператору, и тот вышел из комнаты.
   — Так… — Фарлей открыл ящик стола рядом с ним — У меня здесь немного припрятано, если только не утащила какая-нибудь нечистая сила… — Он уже давно перестал прятаться от Поля. — Мы теперь одна семья, — сказал он первый раз, — и моя травка — это ваша травка, пока я сам плачу за нее и держусь в определенных рамках. Он высыпал белый порошок на стол. Его руки не дрожали. Затем он глубоко вдохнул его носом через соломинку.
   — Триста тысяч человек, — повторил он снова. — Я опять король. — Он встретился взглядом с Полем. — Извините мою оплошность. Может, вы тоже хотите? Повышает аппетит перед обедом.
   — Нет, спасибо. Я просто думал…
   — Вы не должны стараться быть вежливым. У меня запас большой, и вы мне нравитесь. — Он протянул ему руку, но Поль улыбнулся и покачал головой. — Вы всегда отказываетесь. Все время. Я хочу сказать, черт возьми, ведь не рассказываю же я историю своей жизни Мэри Поппинс? Ну что вам нравится? Я достану для вас. Я могу достать то, что вам нравится — нет, погодите, вы не слышали, что я сказал. Ну так, черт возьми, скажите вы мне, что вам нравится?
   «Никто из них не любит быть в единственном числе, — подумал Поль. — Им нравится думать, что и другие делают то же, что и они».
   — Не имею привычки говорить об этом.
   — Но мне вы можете доверять!
   — Уверен, что могу. Но привычка сильнее. Я просто никогда не говорю об этом, и все.
   — А я могу доверять вам?
   Поль внимательно взглянул на Фарлея, услышав незнакомые нотки в его голосе.
   — Надеюсь, что вы мне доверяете. Или вы имеете в виду что-то другое?
   — Да так, небольшая просьба. — Он помолчал. — Одолжите денег.
   Поль постарался не выдать своих чувств.
   — Сколько?
   — Пару тысяч. Три. Если у вас есть.
   — Сейчас нет, но могу достать. Когда вам нужны деньги?
   — Довольно скоро. Сегодня днем.
   Поль колебался, но потом осторожно сказал:
   — Я часто думал о всех этих приемах, подарках. Деньги ушли туда?
   Фарлей передернул плечами.
   — У короля всегда большие расходы. Я отдам вам.
   — Не уверен, что вы сможете это сделать.
   — Нет, я смогу. У меня есть основания так говорить. Я умею выходить из трудных ситуаций.
   Когда Поль ничего на это не ответил, Фарлей наклонился к нему:
   — Послушайте. Этот белый порошок всегда помогает мне — я начинаю лучше соображать. Я могу решать свои проблемы, обдумывать новые идеи, могу все, что хотите! Все для меня ясно и понятно! Никаких пределов, вот что делает для меня этот маленький приятель. Это единственный мой друг, который так действует на меня. У вас есть жена? У меня была жена, целая армия жен. Но все до одной оказались неудачными. А эта травка… эта травка чудесная! Она не огрызается, не хлопает тебе в лицо дверью, не считает себя умней меня. Не люблю умных женщин. А вы любите умных женщин?
   — Я люблю, чтобы они были не умнее меня.
   — Да, правильно. Но большинство женщин всегда считают себя умнее, думают, что могут распоряжаться вашей жизнью. — Его лицо приняло задумчивое выражение, — Есть только одна женщина, которую я по-настоящему люблю всем сердцем. Однажды я кое-что сделал, почти испортил одну вечеринку, которую она устраивала — я плохо вел себя — и она выгнала меня и заставила лечь спать. Но из своего отеля не выгнала, представляете? И я решил, что она настоящая леди. У нее хватает времени на всех. Она со всеми любезна. Я всегда ей это говорю, когда встречаю: «Лора. Я люблю вас, и я всегда буду останавливаться в вашем отеле и никогда не буду на вас лаять, потому что вы — очень добрая и приятная женщина и мне, всегда хорошо в вашем обществе». Но она одна такая. Все остальные что-то от меня хотят. А мне это не нужно. Как я и говорил. Что вы сказали?
   Поль смотрел в окно. Фарлей тоже взглянул туда, чтобы понять, что привлекло внимание Поля, но увидел лишь еще одно здание напротив.
   — Эй, приятель, ты слушаешь меня? Поль обернулся:
   — Я думал о той женщине в отеле…
   — О Лоре? Вам бы она понравилась. Такая мягкая, даже если и умная. Она гораздо умнее меня, но как-то не выпячивает это. Она… нежная.
   — Как ее фамилия? — спросил Поль.
   — Фэрчайлд. Светлый ребенок дословно. Хорошая фамилия, верно? Думаю, она очень подходит ей. Знаете что? Вам надо с ней познакомиться. Я собираюсь устроить прием, когда закончится турне — отметить наши успехи — и я приглашу Лору. Там вы и познакомитесь с ней. Но сначала вернемся к моей просьбе. Вы достанете мне денег?
   — Достану.
   — Спасибо, приятель. Я знал, что вы поймете меня.
   — Я скоро вернусь. — Он вышел из комнаты и отправился в номер Луи Гласса, этажом ниже. — Насколько плохи финансовые дела у Фарлея? — потребовал он ответа у Луи.
   — Совсем не плохи. Я же говорил вам, что он богат.
   — Когда-то, может, он и был богат, но не сейчас. Он просит у меня денег. — Поль заметил, как сразу осунулось лицо у Луи. — Я задавал вам тот же вопрос и раньше, Луи; откуда берутся деньги все это время?
   — Я не знаю, Поль. Я тоже спрашивал себя, так же как и вы, но не знаю.
   — Чепуха. Вы лжете! Нет ничего, что бы вы не знали о Фарлее. Знать о нем — ваша работа. Откуда берутся деньги, Луи?
   — Послушайте, почему бы вам просто не снимать ваш фильм и не лезть в другие дела? К вам это не имеет никакого отношения.
   — Это имеет отношение к Бритту. А мой фильм именно о нем.
   Луи покачал головой:
   — Но не об этом. Кое-что все-таки остается за кадром.
   Поль облокотился на подоконник и смотрел, как Луи ходит по комнате.
   — Он берет деньги из нашего турне, да? Пользуется деньгами от продажи билетов и чеков, которые присылают…
   — Оставьте эту тему в покое! Не ваше дело, откуда он берет деньги. Вам что до этого, черт возьми! Вы что, ревизор? Ваше дело — фильм о певце, а остальное вас не касается. Вы ни разу не поинтересовались, как организовано турне, вам до этого не было дела…
   — А сейчас это становится моим делом. Это турне задумано как гуманная акция в мире, где не так-то часто такие вещи происходят, и не так-то много людей, которых это интересует. Но я хочу знать, что происходит. И вы расскажете мне все!
   — И не подумаю. Может быть, у нас не очень хороший бухгалтер. Мы это проверим. Но я ничего определенного сказать не могу.
   — Ложь!
   Луи пожал плечами.
   Поль вышел из комнаты, хлопнув дверью, и направился к себе, откуда позвонил в нью-йоркский офис Бритта Фарлея «Музыка для голодных».
   — Мне нужны некоторые цифры перед заключительным концертом, — сказал он бухгалтеру, стараясь говорить спокойно. — Это нужно для фильма. Вы можете сказать мне, сколько всего билетов было продано, общий доход, полные расходы до настоящего времени?
   — Не могу этого сделать, — ответил бухгалтер. — Во всяком случае, не сейчас. Тут столько дел, у меня нет помощника, сам черт ногу сломит в этой неразберихе, столько концертов сразу, никакой отчетности…
   — Но вы-то на что? — резко спросил Поль. — Чем вы там занимаетесь, если не ведете отчетности?
   — Черт возьми, это не моя вина! — Голос бухгалтера поднялся до крика. — Не говорите мне, в чем заключается моя работа! Я сам это знаю! Выполнять все желания этого придурка! Так велел Луи — делать все, чтобы он был доволен! Оплачивать его счета, посылать ему деньги, когда он… — Он замолчал. — Я имею в виду…
   — Я знаю, что имеете в виду, — сказал Поль. — Кто еще знает об этом?
   — Послушайте, вы хотите вставить это в ваш фильм?
   — Кто еще знает об этом?
   — Луи.
   — А кроме Луи?
   — Не думаю. Господи! Надеюсь, что нет. Но послушайте, вы собираетесь вставить?..
   — Сколько потратил Фарлей?
   — Послушайте, я не обязан докладывать вам.
   — У вас нет выбора. Луи уже намекает, что вы, видимо, небрежны в своей работе. Так сколько он потратил?
   — Он так сказал? Этот сукин сын…
   — Так сколько?
   — Около двухсот тысяч. Двести двадцать тысяч пятьсот шестьдесят один доллар, если быть абсолютно точным. Но я не мог ему отказать! Понимаете, Луи велел выполнять его желания, а Фарлей обещал вернуть эти деньги. Вы ведь не собираетесь рассказывать об этом в вашем фильме? Понимаете, ведь я должен думать о своей работе, о семье. Я не виноват! Я просто выполнял приказания! Вы ведь не собираетесь разделаться с Фарлеем? Даже если вам он не нравится, столько людей верят, что они получат деньги, еду или еще что-то. Если вы скажете хоть слово, вы все погубите, всех этих людей. Вы понимаете?
   «Понимаю, — подумал Поль. — Это безмозглый подонок, у него был шанс совершить честный поступок и избавиться от своих пороков».
   — Не знаю, как я поступлю, — сказал он бухгалтеру. — Я сообщу вам позже. — Он повесил трубку. «Безмозглый подонок. Ему все равно, кого он обманывает. Ему даже на самого себя наплевать».
   За восемь недель от продаж билетов и телевизионных передач с призывами о деньгах они получили пять миллионов долларов и ожидали вдвое больше от концерта на открытой площадке, который должен был стать кульминацией турне и самым доходным в отношении пожертвований. Двести тысяч были малой частью этой суммы, но дело было в том, что если пойдет слух, будто какие-то деньги ушли в карман Фарлея, они лишатся освобождения от налогов и финансовой поддержки телевидения, а также разрешения использовать открытую площадку под концерт. Кроме того, тысячи людей потребуют свои деньги обратно.
   Поль никогда не обманывался насчет Фарлея, он не сомневался, что тому безразличны бедные и голодные люди, но, как сказал Луи, Поля не должно волновать все это, его дело снимать фильм. Но за последние недели, несмотря на шутовскую атмосферу и фальшивость самой идеи турне, он успел почувствовать свою причастность к этим событиям. Как раз вовремя, чтобы узнать, что этот безмозглый подонок сделал именно то единственное, что могло погубить все турне.
   Концерт на открытой площадке должен был состояться через два дня. Или он будет отменен.
   Фарлей сидел, развалясь в кресле, и смотрел очередную мыльную оперу по телевизору, но, увидев вошедшего Поля, вскочил на ноги.
   — Нашли? Я знал, что вы поможете. Выпейте что-нибудь. Что вы хотите? Сколько вы достали? — Он протянул руку.
   — У меня нет денег.
   — Нет? Господи! Вы шутите! Вы же обещали! Поль взял стул у письменного стола и сел.
   — Я решил поинтересоваться, как вы сможете мне их отдать.
   — Но я постараюсь. Бритт Фарлей — честный человек! Я верну вам долг.
   — До или после того, как вы выплатите те двести двадцать тысяч долларов, которые взяли из турне?
   — О чем вы говорите, черт вас дери! Взял? Да я не взял ни цента! — Поль молчал. — Я послал оплатить несколько чеков в Нью-Йорк — об этом вы говорите? Но речь идет о нескольких сотнях долларов, а не…