Страница:
Паника охватила Ленни. Его прикосновение вызывало отвращение; ей было противно чувствовать его рядом с собой. «Но я замужем за ним, — без всякой связи подумала она, — до тех пор пока я… почему бы ему так не думать?..»
Почему я все еще здесь? У меня есть свой дом в Нью-Йорке и хорошие друзья; у меня есть Эллисон и ее семья, Томас, Барбара и Уэс…
В то же время все это привычно, знакомо; оно составляет часть ее нынешней жизни. Иное же было неизвестным и пугающим: развод, одиночество, не жена. Утрата места и статуса, признаваемого обществом, утрата границ, удерживавших жизнь от превращения в нечто бесформенное и открытое.
«Я слишком стара для этого», — подумала она.
Однако и другие женщины поступают так; не я одна. Тысячи, сотни тысяч женщин предпочитают идти на риск, чем жить наполовину… Она вспомнила умные слова о супружестве, которые говорила Эллисон в то утро на Кейп-Коде. Почему она не может следовать собственным словам, чтобы построить другую жизнь для самой себя?
— Я обращаюсь к тебе! — Ярость Феликса проступала сквозь стиснутые зубы.
Ленни не слышала произнесенных им слов, его рука удерживала ее, и они стояли близко друг к другу в белом круге света от входного фонаря, почти как влюбленные.
— Отстань от меня, Феликс. Отстань от меня.
Услышав собственные слова, она почувствовала, как внутри ее что-то освободилось: теперь она могла говорить, могла действовать, она смогла вырваться из пут собственной трусости.
— С этого мы начинали, давай не будем так же заканчивать.
— Что за чертовщину ты мелешь?
— Мы начали с того, что ты грубо схватил меня за руку и вытащил из дома Джада. Ты даже ударил меня. Мне не хотелось бы заканчивать подобным образом.
Она вырвала свою руку, и, застигнутый врасплох, он позволил ей уйти. Быстро открыв замок, она проскользнула в дом.
Феликс проследовал за ней в гостиную. Лампа была оставлена включенной, и ее мягкий свет делал украшенную цветами мебель домашней и зовущей: именно в этой комнате должна бы была жить любовь. Вместо этого они разошлись в противоположные концы гостиной. Феликс, выпрямившись как столб, вспомнил, что так, бывало, стоял Оуэн, когда был сильно сердит.
— Никто не говорит об окончании, — резко проговорил он. — Наш брак так же хорош, как и у большинства других людей. Откуда, черт подери, набралась ты этих сентиментальных идей, что люди счастливы и любят друг друга? Пусть все остается как есть; ты пользуешься большей свободой, чем другие. У тебя есть любовник в Нью-Йорке…
— Что?
— Вас видели несколько раз вместе. Но это не имеет значения. До тех пор пока ты ведешь себя в рамках приличий и поступаешь должным образом, пока ты здесь, со мной — все останется как есть. Нет причин менять; я не буду менять…
— А я буду.
Ее голос был низок, и это было более убедительным для Феликса, чем если бы она кричала на него.
— Я хочу развестись, Феликс. Я позволила всему этому слишком затянуться. Наши отношения не брак — у нас вообще нет никакого брака — и я не могу представить себе, почему ты так думаешь, почему ты терпишь все, что бы ни произошло, даже неверную жену. Откажись, Феликс, пора положить конец; не заставляй меня бороться с тобой; между нами нет ничего, за что стоило бы бороться.
— Ты не уйдешь от меня. Ты моя, и ты останешься…
— Нет, нет, нет, нет. Я попалась на эту удочку однажды; я действительно верила, что принадлежу тебе. Но теперь — не верю. Мне сорок восемь лет. И я не собираюсь и дальше жить наполовину.
— Это более жизнь, чем то, что ты имела прежде! Я вытащил тебя из грязи и дал тебе все…
— Ты вытащил меня из кровати человека, которого ты ограбил и уничтожил!
Наступила неожиданная тишина.
— Бен, — прохрипел Феликс. — Он рассказал тебе. Негодяй! Чтобы настроить тебя против меня. Вот для чего он проник сюда. Но он лжец, и что бы он ни говорил тебе…
— Он не лгал! — набросилась на него Ленни. — Он не рассказал мне о тебе ничего, чего бы я уже не знала.
— Когда? Сколько времени?
Он ждал ответа, но она хранила молчание.
— Значит, тебе рассказал Джад. Ты виделась с ним после нашей свадьбы, и он рассказал тебе. Слабовольный сукин сын… Забрал мои деньги и нарушил свое слово.
— Он сдержал свое слово, — мягко проговорила Ленни, — я никогда больше не видела его.
— Ты лжешь. Откуда же ты узнала? Это один из них…
— Какая разница? Если бы я действительно прислушалась к вам двоим в тот день, я бы знала, что происходит, и все сложилось бы по-другому. Но теперь это не имеет значения. Важно, что я больше не живу с тобой.
Она сжала руки перед собой, желая знать, почему так страшилась произнести эти слова.
— Нет ничего, что бы мне в тебе нравилось, Феликс, что могло бы оказать на меня влияние. Долгое время я находилась в плену светских обязанностей, и мне казалось, что это означало любовь, или восхищение тобой, или уважение. Но все оказалось ложью. Ты меня не интересуешь.
— Пропади ты пропадом за свое распутство и ложь! — взревел он. — Трахалась в Нью-Йорке, а теперь притащилась сюда обратно, словно ты принадлежишь этому…
— Ты же сам говорил, что я принадлежала тебе!
Ее рука взметнулась вверх и прикрыла рот, как бы останавливая гнев. Ленни Сэлинджер должна оставаться спокойной и контролировать свои эмоции; она никогда не повышала голос.
— Ты прав. Мне не следовало возвращаться. Зачем ты впустил меня? Зачем я тебе теперь нужна? Что ты за мужчина, Феликс, раз хочешь женщину, которая не хочет тебя?
Он посмотрел на нее, и лицо его стало болезненным; вспомнились моменты, когда она уклонялась от его поцелуев, вырывалась из объятий. Однако тогда он был абсолютно уверен в себе: он одолел Джада и знал, что получит Ленни в свое полное распоряжение. Сейчас ни в чем не было уверенности, и впервые в жизни Феликс начал понимать, что теряет жену. Его охватил ужас.
— Ты мне нужна, — почти неслышно проговорил он. — Происходит столько неожиданных событий. Мне нужен человек, на которого можно положиться. Черт побери, у меня нет никого, на кого можно положиться!
Ленни смотрела на него. Ему шестьдесят один год, и за все эти годы он не приобрел ни одного друга, не сохранил ни одного родственника, на которого можно было бы положиться. Он стоял, ссутулившийся, с поседевшими волосами, отросшими по бокам, с усами, все еще темными, стараясь походить на Оуэна Сэлинджера, которого любили абсолютно все.
— Ты нужна мне! Слышишь? Ты нужна мне!
— Слишком поздно, — спокойно сказала она. — Если бы ты произнес эти слова двадцать или десять лет назад… Боже мой, или даже пять… Если бы ты был способен произнести их или хотя подумать, ты был бы совершенно другим человеком и ничего подобного не произошло. А теперь слишком поздно.
— Нет, не поздно!
Он снова собрался с силами и пересек комнату, приблизясь к ней.
— Тот дурак не стоит и минутных воспоминаний, тем более жизни, и его сын не лучше. Если ты думаешь, что я позволю тебе предпочесть их тому, чем располагаем мы вместе…
— Не прикасайся ко мне!
Она оттолкнула устремленные к ней руки Феликса и выбежала в прихожую.
— У нас нет ничего общего, как ты не можешь этого понять? Разве ты не слышал, что я сказала?
Она встала на первую ступеньку лестницы, ведущей на второй этаж.
— Повторяю еще раз. Я развожусь с тобой, Феликс. Извини, что не сделала этого много лет назад, тогда я трусила, но я делаю этот шаг сейчас, и нет ничего, что могло бы остановить меня. Во всяком случае, не ты: тебе не нужен скандал. Ты хочешь, чтобы весь мир завидовал тебе.
— Погоди минуту! — Его лицо потемнело; он чувствовал, что готов разорваться на части. — Куда, черт возьми, ты направляешься?
— В свою спальню. Мы высказали все, что имели сказать; утром я извещу своего адвоката…
— Ты не останешься на ночь в этом доме!
— Что?
— Это мой дом. Убирайся отсюда!
— О чем ты говоришь? Это наш дом.
— Нет! Я купил его; ты жила здесь на моем содержании. Убирайся!
Ленни нерешительно стояла на лестнице, глядя на Феликса, словно рамкой, окруженная дверным проемом, ведущим в гостиную. Это она сделала дом таким, каков он сейчас: она выбирала мебель, покупала картины, устраивала обеды. Но все, разумеется, на деньги Феликса.
— Если ты этого желаешь, — произнесла она наконец, — я могу остановиться у Эллисон и Бена, А завтра я отправляюсь в Нью-Йорк…
— Можешь катиться хоть к черту, но ты не будешь жить и в том доме!
— Но тот дом мой! Я выбрала и обставила его…
— Нет, он тоже мой, он куплен на мои деньги, содержится на мои деньги, и ноги твоей в нем не будет.
— Феликс, ты не можешь поступить так.
— Не могу? Не могу? Ты не имеешь ни малейшего представления, на что я способен. Ты романтическая дура; ты всегда была ею. Я найму новых сторожей в нью-йоркском доме; им прикажут не пускать тебя. Можешь жить у своего любовника.
— Я остановлюсь в «Бикон-Хилле»! — бросила она ему.
— Ах ты, блудливая сука, убирайся отсюда!
Его лицо исказила ярость, но он плотно сжал рот. «Он выглядит, как ребенок, старающийся не расплакаться», — вдруг подумала Ленни.
Ей было стыдно за себя; это она вела себя, как ребенок, задев его самолюбие упоминанием об отеле Лоры.
— Извини, мне не следовало говорить этого. Феликс, пожалуйста, так будет гораздо легче нам обоим и семье, если мы будем действовать вместе, если мы сможем сотрудничать…
— Сотрудничать? — Он буквально выплюнул это слово. — С неблагодарной шлюхой? Я стащил тебя с матраса на полу и превратил в женщину, перед которой открыты все двери общества, а ты никогда не поблагодарила меня, никогда не сказала, что поняла, от чего я тебя спас. Ты никогда не благодарила меня за корпорацию, которую я построил для тебя! Сотрудничать? Когда ты сотрудничала со мной? Я не просил тебя торчать здесь все время, не просил рассказывать о своих проблемах, не расспрашивал, чем ты занималась весь день. Я просил, чтобы ты наполнила меня ощущением гордости. А что сделала ты, чтобы я чувствовал себя гордым? Ни черта! Мне пришлось все делать самому, все самому… Он, задыхаясь, глотал воздух.
— Убирайся из моего дома, — сказал он потухшим голосом. — Уходи! Не хочу видеть тебя здесь.
Ленни видела, как он опустился на стул и сел к ней спиной. Впервые за все время совместной жизни она испытывала к нему жалость, ей было больно за него, но не было никакого желания успокоить его.
— Прощай, Феликс, — спокойным тоном проговорила она.
Взяв со стола в прихожей и повесив на плечо сумочку, вышла из дома. Она замешкалась, прежде чем сесть в машину… Купленный на мои деньги, содержится на мои деньги, тебя в него не пустят… но другого способа добраться до Бостона не было. Феликс не пошел за ней, не пытался остановить; она села за руль, включила зажигание и поехала обратно в город по тому же шоссе, по которому они ехали менее часа назад. На этот раз она была одна.
— Дело в том, что я кое-что обнаружил, — сказал Сэм Колби Полю за кофе и десертом. Эмилия отправилась спать. На протяжении всего обеда в апартаментах Поля в Саттон-плейсе Колби рассказывал о старых друзьях, большинство из которых уже умерли или разбрелись, выйдя на пенсию, о родителях, которых помнил весьма смутно и которых память делала более приятными людьми, чем они были в действительности. После ухода Эмилии Поль перевел беседу на кражи,
— Да, я действительно кое-что обнаружил, — повторил Колби, рассеянно наблюдая за служанкой, которая принесла очередную чашечку кофе. — И это отличное чувство, смею тебе сказать, после всех этих месяцев бесплодных усилий. Мне не по себе, когда нет результата. Когда некий хитрозадый мошенник делает из меня дурака — препротивное ощущение.
— Из этого следует, что ты активизируешь встречи с людьми? — буднично спросил Поль. — Проверю, чтобы оператор был в полной готовности.
— Ничего подобного. Извини, но ничего подобного. Некоторое время мне придется заняться этим в одиночку. Когда буду готов, я тебе скажу.
— Послушай, Сэм, мы же вместе идем сквозь это. Я пытаюсь снять фильм, и ты обещал оказать мне необходимое содействие. Ты же убедился, что при опросе Серрано все было в порядке, поэтому нет никаких оснований исключать меня из бесед с другими людьми. Ты отлично знаешь, я не раскрываю секретов, но должен все заснять.
— Мне тоже этого хочется, Поль, говорю как перед Богом, но… ладно, черт с тобой, дай мне подумать.
— Позавчера мне в голову пришла новая идея, — сказал Поль — Скажи, а что, если в этом фильме проследить две жизни: твою и картины. Я прослежу путь картины от художника, создавшего ее, к коллекционеру, покупающему ее, к вору, который крадет ее…
— Ты оставляешь в стороне парня, который нанимает вора для кражи.
— Его может и не быть.
— Как правило, он есть. Другого пути сбыть по-настоящему ценные вещи нет. Я хочу сказать, что не понесешь картину Ван-Гога в знакомый художественный салон в Бруклине. Большие деньги идут от коллекционеров, которые платят в среднем от пятидесяти тысяч до миллиона за картину, за которую им пришлось бы заплатить в три, в четыре, в десять раз больше, если бы ее приобретали честным путем. Или они не могут ее купить, потому что картина не продается. Оказывается завещанной музею после смерти владельца или что-нибудь в этом роде.
Поль кивнул. Он держал в руке карандаш и делал пометки.
— Некоторое время спустя, после того как картина куплена на аукционе или через картинную галерею, кто-то оплачивает ее похищение. Я хочу поговорить с ним или с ней. А после этого с вором, который крадет картину. Затем с тобой.
— Как ты собираешься найти того, кто заказывает похищение? Вора?
— Я полагал, что ты назовешь мне некоторые имена из раскрытых тобою прошлых дел. Или из дел, которые ты ведешь сейчас. Позволь мне участвовать в расследовании, шаг за шагом, а не только интервьюировать от случая к случаю. А когда ты решишь загадку, позволь мне поговорить с каждым, с кем говорил ты, но самостоятельно.
— Этого я обещать не могу. Но я сделаю все, что в моих силах. Это крупное дело, поверь мне; то, чем я занят, очень серьезное дело. Когда буду готов, ты узнаешь все раньше других. Надеюсь, своевременно для твоего фильма, если немного подождешь.
— Сколько?
— Откуда я знаю? Расследование как половой акт: никогда не знаешь сколько оно продлится, пока не поймешь, что именно у тебя в руках и насколько хороши эти материалы. Почему тебя волнует срок, если ты все равно получишь свой фильм?
— Этот фильм заказан, Сэм. Одна из телекомпаний намерена приобрести его. Они нас финансируют, и мне назван крайний срок.
Колби уставился на него:
— Телевидение? Телесеть?
— Я получил приз в Париже, — сухо сказал Поль, — который превратил меня в своеобразную знаменитость. Телекомпания захотела получить что-нибудь о произведениях искусства, поскольку цены на аукционах резко пошли вверх. А реальные детективные истории всегда привлекали внимание публики. Они хотят получить фильм в январе.
— В январе? Через шесть месяцев? Еще уйма времени.
— Мне нужно закончить съемку рабочего материала, потом не всегда удается договориться об интервью на то время, которое подходит мне. Иногда по той или иной причине их приходится повторять, кроме того, предстоит смонтировать весь материал. Так что шесть месяцев — не так уж много.
— Надеюсь закончить это дело до этого срока. Поль молчал.
— Нельзя торопиться, старина Поль. Я веду расследования по-своему; именно так я и заслужил свою репутацию. Рекомендую подождать.
— Хорошо, пока поработаю вокруг твоего расследования. Но обещай поставить меня в известность сразу же, как только сможешь. И позволишь снять.
— Слово чести. Не пожалеешь. Вот что я тебе скажу. Хочешь поговорить с вором? В Сиэтле есть один парень, который крутится в автосервисе; этим он занят теперь, когда оставил темные дела. В свое время я засадил его за ограбление двух картинных галерей. Вот его имя; скажи, что тебя послал я. Позвони, когда вернешься. К тому времени буду знать, есть ли у меня что новое.
Следующим утром Колби принялся за работу. Он стремился выяснить все, что только возможно относительно отелей «Бикон-Хилл», не посещая их. Пока нет необходимости настораживать кого бы то ни было до того, как он сам будет абсолютно уверен. Колби выяснил через агентство по найму, что один из работников службы безопасности чикагского отеля был уволен Клэем Фэрчайлдом и затем перешел работать в бостонский отель Сэлинджера. Колби опросил его, но тому практически нечего было рассказать.
Колби пытался восстановить схему преступлений, сидя в своем офисе. Чикаго, Нью-Йорк, Филадельфия, Вашингтон. Как все организовано? Можно подыскать горничных в каждом из отелей и платить им за проникновение в определенные номера в отсутствие клиентов, красть ключи от их домов, яхт и тому подобное. Нет, очевидно, не красть; никто из потерпевших не заявлял о пропаже ключей. Скорее, снимать с них копии. Также списывать коды систем сигнализации и шифры сейфовых замков.
Колби с разных сторон обдумал идею об использовании горничных в каждом из отелей, затем решил отказаться от нее. Он был готов поспорить, что парень искал особых гостей, тех, кто, как было широко известно, обладал произведениями искусства, за которые многие коллекционеры выложили бы хорошие деньги. А поскольку неизвестно, какой номер получит гость, нужно было бы иметь свою горничную практически на каждом этаже. В результате вовлекается слишком много людей, чтобы обеспечить безопасность операции.
Если не горничные, то кто? Кто может проникать в номера и располагать достаточным временем, чтобы снять слепки с ключей, пролистать записные книжки и дневники деловых встреч, выписать шифры? Работники служб безопасности? Возможно. Они могут войти в любой номер. Однако подыскать четырех человек в четырех отелях и не беспокоиться, что любой из них может поднять шум… Мало, маловероятно.
То же самое и в отношении портье, лифтеров, работников ресторанов и других служащих отелей. Если необходимо иметь четырех человек, по одному в каждом отеле, то система становилась чертовски рискованной.
В таком случае — ответственные администраторы. Президент отелей, вице-президенты за контролем над качеством обслуживания, безопасности, функционального обеспечения и, может быть, несколько секретарей. Однако секретарей следует, видимо, исключить. Их наверняка хватятся, если они будут отсутствовать несколько дней. Итак, должен быть кто-то, кто обычно объезжает все отели, поэтому если его — или ее — не кажется на месте, го все, естественно, будут считать, что он или она находится в другом отеле.
Подобные логические рассуждения путем простого исключения привели к тому, что в списке лиц, подозреваемых Колби, остались: Лора Фэрчайлд, Клэй Фэрчайлд и два других вице-президента.
Подобный результат означал одно: нужно копать дальше. Колби приступил к проверке прошлого каждого из них. И натолкнулся на золотую жилу.
Он не мог поверить в свою удачу, читая справки об аресте Лоры и Клэя, обвинении их в воровстве в Нью-Йорке, отчеты о рассмотрении в суде дела по завещанию Оуэна Сэлинджера. Колби перечитывал их снова и снова, посмеиваясь над собой: был ли кто-нибудь еще столь же удачлив, как Сэм Колби? Затем он отправился в Бостон, чтобы изучить прошлое Сэлинджеров, читая старые газеты и великосветские журналы. В них снова встречались те же имена: Лора и Клэй Фэрчайлд в числе тех, кого допрашивала полиция в связи с кражей семейных драгоценностей из летнего фамильного дома на Кейп-Коде.
В тишине газетного хранилища Колби откинулся на спинку стула и испустил протяжный вздох. Разрази его гром, если он не везучий человек! Значительную часть успеха можно отнести на счет его одаренности, но какая-то часть несомненно принадлежала удаче — удаче ирландца. Она всегда сопутствовала ему. Впредь не следует забывать об этом и не отчаиваться, когда дела пойдут неважно. Колби собрал свои записи и удалился. Предстояла встреча с Феликсом Сэлинджером.
— Вы не сказали моей секретарше о цели визита, — проговорил Феликс, пока Колби усаживался на стул, стоявший перед его столом. — Мне нечего сказать по поводу кражи в Нью-Йорке; я едва пользовался тем домом, когда случилась кража.
— Понимаю. Однако я хотел бы поговорить с вами о несколько иной, хотя и существенной части моего расследования.
Он наклонился вперед и понизил голос:
— То, о чем я хочу поговорить с вами, мистер Сэлинджер, довольно деликатный вопрос, и я не могу приступить к его обсуждению, не заручившись вашим словом хранить абсолютную конфиденциальность. Совершенно, полностью конфиденциально.
— Я не передаю слухов, — холодно ответил Феликс, Феликс считал, что кража произошла исключительно по вине Ленни, следовательно, пусть у нее и болит голова: она пользовалась домом, в ее частную жизнь произошло вторжение. Теперь, когда дом полностью принадлежал ему, когда он сменил все замки и нанял новых сторожей, ему было наплевать на расследование.
Он, скорее всего, отказался от встречи с Колби, если бы в июле было много работы, но ему было скучно, он был раздражен. Во всем он винил Ленни: у человека, покинутого собственной женой, так много свободного времени. Не было даже заседаний правления корпорации, к которым приходилось готовить доклады о состоянии дел. Он сам отменил их на летний период Его мучила хандра, и он изнывал от необходимости отстаивать свою линию руководства корпорацией. Феликс считал, что за лето решит возникшие проблемы, а к сентябрю, когда члены правления соберутся вновь, контроль над состоянием дел будет полностью у него в руках. Но сейчас ему было скучно, так что Колби в некотором роде оказался развлечением.
— Я не распространяю слухов, — еще раз повторил он, — мои мысли я держу при себе.
Колби кивнул. «У него ледяная кровь», — подумал он.
— Что ж, тогда хорошо. Я расследую шесть краж, пять, не считая вашей, они имеют сходные черты, и я прорабатываю версию, что все они были совершены одним или одними и теми же людьми.
— Да?
— Сейчас для расследования мне необходима информация в отношении некоторых людей. Двое из них некогда работали на вас, фактически жили с вами, и я хотел бы спросить…
Феликс буквально выскочил из кресла, подался вперед, опрокинув подставку. Карандаши, ножи для бумаги, ручки раскатились во всех направлениях.
— Жили с нами?
— Почти четыре года, в… — Колби сверился со своими записями и назвал даты. — Я веду речь, как вы понимаете, о Лоре Фэрчайлд и ее брате Клэе Фэрчайлде,
Если не возражаете, попросил бы вас ответить на некоторые вопросы…
— Нет, — Феликс сел на свое место. — Вовсе нет. Все, чем могу быть полезен.
«Ну вот, разве мы теперь не тепленькие и веселенькие?» — проговорил про себя Колби.
— У нас пока нет никаких доказательств, — начал он. — Вы понимаете, насколько существенно эго обстоятельство. Я, как говорят у нас, выуживаю информацию, вот почему я так упорно настаиваю на строгой конфиденциальности.
Феликс, соглашаясь, кивнул; он весь напрягся и ждал продолжения.
— Итак, без доказательств, мы, судя по всему, обнаружили связь, существующую между шестью жертвами преступлений…
Он изложил Феликсу свои теории, которые тот выслушал с неослабевающим вниманием.
— Теперь, конечно, я могу установить наблюдение за этими людьми, но кражи совершаются с интервалом около шести месяцев, и что мне прикажете делать, пока я буду ждать следующего ограбления? Сидеть, сложа руки? Но даже в этом случае мы можем упустить их — слежка несовершенна — и тогда нам, возможно, придется ждать еще, а потом, может быть, еще шесть месяцев. В случае ошибки относительно Фэрчайлдов и вице-президентов, я упускаю шанс поймать настоящего вора. Поэтому вы, надеюсь, видите стоящую передо мной дилемму. Мне необходимо собрать всю возможную информацию в максимально короткий срок. Поэтому, что бы вы ни рассказали мне…
Феликс заговорил. Бесцветно. Он описал появление Лоры и ее брата на Кейп-Коде, как она окрутила и пролезла в дела Оуэна, кражу драгоценностей Ленни, которые так и не нашли, что, по-видимому, указывало на то, что действовали изнутри и вся эта операция была спланирована и реализована Лорой и Клэем. Он вспомнил, как семья возвратилась в Бостон с Лорой и Клэем, присосавшимися, как пиявки.
— Она даже умудрилась добиться помолвки с моим племянником: чтобы закрепить свое положение в нашей семье.
— А кто ваш племянник? — спросил Колби, приготовив карандаш.
— Поль Дженсен. Он кинорежиссер в Калифорнии. «Матерь Божия! — подумал Колби, машинально занося имя Поля в тетрадь. — Какого черта я тут делаю?»
— Они все еще помолвлены?
— Слава Богу, нет. Конечно, нет. Он дал ей пинка под зад тогда же, вместе со всеми нами. Потом женился на девушке из Бостона, она из хорошей семьи. Нет, их связь длилась недолго.
— Сколько? — спросил Колби.
— Год. Может, два.
— Два года они были помолвлены? И не были женаты?
— Нет. Мой отец умер, мы разоблачили ее двойственность и заставили собрать вещи. Обоих. С тех пор мы больше их не видели.
— Вы видели их на судебном процессе.
— Да, разумеется, я как-то забыл об этом.
Колби вздохнул. Предстояло решить, как быть с Полем. Проклятье, Поль нравился ему. Колби нравилось делиться с ним своими мыслями, к тому же хотелось сняться в его фильме, тем более что фильм будет транслироваться по телевидению. «Боги переменчивы», — с грустью подумал он.
Почему я все еще здесь? У меня есть свой дом в Нью-Йорке и хорошие друзья; у меня есть Эллисон и ее семья, Томас, Барбара и Уэс…
В то же время все это привычно, знакомо; оно составляет часть ее нынешней жизни. Иное же было неизвестным и пугающим: развод, одиночество, не жена. Утрата места и статуса, признаваемого обществом, утрата границ, удерживавших жизнь от превращения в нечто бесформенное и открытое.
«Я слишком стара для этого», — подумала она.
Однако и другие женщины поступают так; не я одна. Тысячи, сотни тысяч женщин предпочитают идти на риск, чем жить наполовину… Она вспомнила умные слова о супружестве, которые говорила Эллисон в то утро на Кейп-Коде. Почему она не может следовать собственным словам, чтобы построить другую жизнь для самой себя?
— Я обращаюсь к тебе! — Ярость Феликса проступала сквозь стиснутые зубы.
Ленни не слышала произнесенных им слов, его рука удерживала ее, и они стояли близко друг к другу в белом круге света от входного фонаря, почти как влюбленные.
— Отстань от меня, Феликс. Отстань от меня.
Услышав собственные слова, она почувствовала, как внутри ее что-то освободилось: теперь она могла говорить, могла действовать, она смогла вырваться из пут собственной трусости.
— С этого мы начинали, давай не будем так же заканчивать.
— Что за чертовщину ты мелешь?
— Мы начали с того, что ты грубо схватил меня за руку и вытащил из дома Джада. Ты даже ударил меня. Мне не хотелось бы заканчивать подобным образом.
Она вырвала свою руку, и, застигнутый врасплох, он позволил ей уйти. Быстро открыв замок, она проскользнула в дом.
Феликс проследовал за ней в гостиную. Лампа была оставлена включенной, и ее мягкий свет делал украшенную цветами мебель домашней и зовущей: именно в этой комнате должна бы была жить любовь. Вместо этого они разошлись в противоположные концы гостиной. Феликс, выпрямившись как столб, вспомнил, что так, бывало, стоял Оуэн, когда был сильно сердит.
— Никто не говорит об окончании, — резко проговорил он. — Наш брак так же хорош, как и у большинства других людей. Откуда, черт подери, набралась ты этих сентиментальных идей, что люди счастливы и любят друг друга? Пусть все остается как есть; ты пользуешься большей свободой, чем другие. У тебя есть любовник в Нью-Йорке…
— Что?
— Вас видели несколько раз вместе. Но это не имеет значения. До тех пор пока ты ведешь себя в рамках приличий и поступаешь должным образом, пока ты здесь, со мной — все останется как есть. Нет причин менять; я не буду менять…
— А я буду.
Ее голос был низок, и это было более убедительным для Феликса, чем если бы она кричала на него.
— Я хочу развестись, Феликс. Я позволила всему этому слишком затянуться. Наши отношения не брак — у нас вообще нет никакого брака — и я не могу представить себе, почему ты так думаешь, почему ты терпишь все, что бы ни произошло, даже неверную жену. Откажись, Феликс, пора положить конец; не заставляй меня бороться с тобой; между нами нет ничего, за что стоило бы бороться.
— Ты не уйдешь от меня. Ты моя, и ты останешься…
— Нет, нет, нет, нет. Я попалась на эту удочку однажды; я действительно верила, что принадлежу тебе. Но теперь — не верю. Мне сорок восемь лет. И я не собираюсь и дальше жить наполовину.
— Это более жизнь, чем то, что ты имела прежде! Я вытащил тебя из грязи и дал тебе все…
— Ты вытащил меня из кровати человека, которого ты ограбил и уничтожил!
Наступила неожиданная тишина.
— Бен, — прохрипел Феликс. — Он рассказал тебе. Негодяй! Чтобы настроить тебя против меня. Вот для чего он проник сюда. Но он лжец, и что бы он ни говорил тебе…
— Он не лгал! — набросилась на него Ленни. — Он не рассказал мне о тебе ничего, чего бы я уже не знала.
— Когда? Сколько времени?
Он ждал ответа, но она хранила молчание.
— Значит, тебе рассказал Джад. Ты виделась с ним после нашей свадьбы, и он рассказал тебе. Слабовольный сукин сын… Забрал мои деньги и нарушил свое слово.
— Он сдержал свое слово, — мягко проговорила Ленни, — я никогда больше не видела его.
— Ты лжешь. Откуда же ты узнала? Это один из них…
— Какая разница? Если бы я действительно прислушалась к вам двоим в тот день, я бы знала, что происходит, и все сложилось бы по-другому. Но теперь это не имеет значения. Важно, что я больше не живу с тобой.
Она сжала руки перед собой, желая знать, почему так страшилась произнести эти слова.
— Нет ничего, что бы мне в тебе нравилось, Феликс, что могло бы оказать на меня влияние. Долгое время я находилась в плену светских обязанностей, и мне казалось, что это означало любовь, или восхищение тобой, или уважение. Но все оказалось ложью. Ты меня не интересуешь.
— Пропади ты пропадом за свое распутство и ложь! — взревел он. — Трахалась в Нью-Йорке, а теперь притащилась сюда обратно, словно ты принадлежишь этому…
— Ты же сам говорил, что я принадлежала тебе!
Ее рука взметнулась вверх и прикрыла рот, как бы останавливая гнев. Ленни Сэлинджер должна оставаться спокойной и контролировать свои эмоции; она никогда не повышала голос.
— Ты прав. Мне не следовало возвращаться. Зачем ты впустил меня? Зачем я тебе теперь нужна? Что ты за мужчина, Феликс, раз хочешь женщину, которая не хочет тебя?
Он посмотрел на нее, и лицо его стало болезненным; вспомнились моменты, когда она уклонялась от его поцелуев, вырывалась из объятий. Однако тогда он был абсолютно уверен в себе: он одолел Джада и знал, что получит Ленни в свое полное распоряжение. Сейчас ни в чем не было уверенности, и впервые в жизни Феликс начал понимать, что теряет жену. Его охватил ужас.
— Ты мне нужна, — почти неслышно проговорил он. — Происходит столько неожиданных событий. Мне нужен человек, на которого можно положиться. Черт побери, у меня нет никого, на кого можно положиться!
Ленни смотрела на него. Ему шестьдесят один год, и за все эти годы он не приобрел ни одного друга, не сохранил ни одного родственника, на которого можно было бы положиться. Он стоял, ссутулившийся, с поседевшими волосами, отросшими по бокам, с усами, все еще темными, стараясь походить на Оуэна Сэлинджера, которого любили абсолютно все.
— Ты нужна мне! Слышишь? Ты нужна мне!
— Слишком поздно, — спокойно сказала она. — Если бы ты произнес эти слова двадцать или десять лет назад… Боже мой, или даже пять… Если бы ты был способен произнести их или хотя подумать, ты был бы совершенно другим человеком и ничего подобного не произошло. А теперь слишком поздно.
— Нет, не поздно!
Он снова собрался с силами и пересек комнату, приблизясь к ней.
— Тот дурак не стоит и минутных воспоминаний, тем более жизни, и его сын не лучше. Если ты думаешь, что я позволю тебе предпочесть их тому, чем располагаем мы вместе…
— Не прикасайся ко мне!
Она оттолкнула устремленные к ней руки Феликса и выбежала в прихожую.
— У нас нет ничего общего, как ты не можешь этого понять? Разве ты не слышал, что я сказала?
Она встала на первую ступеньку лестницы, ведущей на второй этаж.
— Повторяю еще раз. Я развожусь с тобой, Феликс. Извини, что не сделала этого много лет назад, тогда я трусила, но я делаю этот шаг сейчас, и нет ничего, что могло бы остановить меня. Во всяком случае, не ты: тебе не нужен скандал. Ты хочешь, чтобы весь мир завидовал тебе.
— Погоди минуту! — Его лицо потемнело; он чувствовал, что готов разорваться на части. — Куда, черт возьми, ты направляешься?
— В свою спальню. Мы высказали все, что имели сказать; утром я извещу своего адвоката…
— Ты не останешься на ночь в этом доме!
— Что?
— Это мой дом. Убирайся отсюда!
— О чем ты говоришь? Это наш дом.
— Нет! Я купил его; ты жила здесь на моем содержании. Убирайся!
Ленни нерешительно стояла на лестнице, глядя на Феликса, словно рамкой, окруженная дверным проемом, ведущим в гостиную. Это она сделала дом таким, каков он сейчас: она выбирала мебель, покупала картины, устраивала обеды. Но все, разумеется, на деньги Феликса.
— Если ты этого желаешь, — произнесла она наконец, — я могу остановиться у Эллисон и Бена, А завтра я отправляюсь в Нью-Йорк…
— Можешь катиться хоть к черту, но ты не будешь жить и в том доме!
— Но тот дом мой! Я выбрала и обставила его…
— Нет, он тоже мой, он куплен на мои деньги, содержится на мои деньги, и ноги твоей в нем не будет.
— Феликс, ты не можешь поступить так.
— Не могу? Не могу? Ты не имеешь ни малейшего представления, на что я способен. Ты романтическая дура; ты всегда была ею. Я найму новых сторожей в нью-йоркском доме; им прикажут не пускать тебя. Можешь жить у своего любовника.
— Я остановлюсь в «Бикон-Хилле»! — бросила она ему.
— Ах ты, блудливая сука, убирайся отсюда!
Его лицо исказила ярость, но он плотно сжал рот. «Он выглядит, как ребенок, старающийся не расплакаться», — вдруг подумала Ленни.
Ей было стыдно за себя; это она вела себя, как ребенок, задев его самолюбие упоминанием об отеле Лоры.
— Извини, мне не следовало говорить этого. Феликс, пожалуйста, так будет гораздо легче нам обоим и семье, если мы будем действовать вместе, если мы сможем сотрудничать…
— Сотрудничать? — Он буквально выплюнул это слово. — С неблагодарной шлюхой? Я стащил тебя с матраса на полу и превратил в женщину, перед которой открыты все двери общества, а ты никогда не поблагодарила меня, никогда не сказала, что поняла, от чего я тебя спас. Ты никогда не благодарила меня за корпорацию, которую я построил для тебя! Сотрудничать? Когда ты сотрудничала со мной? Я не просил тебя торчать здесь все время, не просил рассказывать о своих проблемах, не расспрашивал, чем ты занималась весь день. Я просил, чтобы ты наполнила меня ощущением гордости. А что сделала ты, чтобы я чувствовал себя гордым? Ни черта! Мне пришлось все делать самому, все самому… Он, задыхаясь, глотал воздух.
— Убирайся из моего дома, — сказал он потухшим голосом. — Уходи! Не хочу видеть тебя здесь.
Ленни видела, как он опустился на стул и сел к ней спиной. Впервые за все время совместной жизни она испытывала к нему жалость, ей было больно за него, но не было никакого желания успокоить его.
— Прощай, Феликс, — спокойным тоном проговорила она.
Взяв со стола в прихожей и повесив на плечо сумочку, вышла из дома. Она замешкалась, прежде чем сесть в машину… Купленный на мои деньги, содержится на мои деньги, тебя в него не пустят… но другого способа добраться до Бостона не было. Феликс не пошел за ней, не пытался остановить; она села за руль, включила зажигание и поехала обратно в город по тому же шоссе, по которому они ехали менее часа назад. На этот раз она была одна.
— Дело в том, что я кое-что обнаружил, — сказал Сэм Колби Полю за кофе и десертом. Эмилия отправилась спать. На протяжении всего обеда в апартаментах Поля в Саттон-плейсе Колби рассказывал о старых друзьях, большинство из которых уже умерли или разбрелись, выйдя на пенсию, о родителях, которых помнил весьма смутно и которых память делала более приятными людьми, чем они были в действительности. После ухода Эмилии Поль перевел беседу на кражи,
— Да, я действительно кое-что обнаружил, — повторил Колби, рассеянно наблюдая за служанкой, которая принесла очередную чашечку кофе. — И это отличное чувство, смею тебе сказать, после всех этих месяцев бесплодных усилий. Мне не по себе, когда нет результата. Когда некий хитрозадый мошенник делает из меня дурака — препротивное ощущение.
— Из этого следует, что ты активизируешь встречи с людьми? — буднично спросил Поль. — Проверю, чтобы оператор был в полной готовности.
— Ничего подобного. Извини, но ничего подобного. Некоторое время мне придется заняться этим в одиночку. Когда буду готов, я тебе скажу.
— Послушай, Сэм, мы же вместе идем сквозь это. Я пытаюсь снять фильм, и ты обещал оказать мне необходимое содействие. Ты же убедился, что при опросе Серрано все было в порядке, поэтому нет никаких оснований исключать меня из бесед с другими людьми. Ты отлично знаешь, я не раскрываю секретов, но должен все заснять.
— Мне тоже этого хочется, Поль, говорю как перед Богом, но… ладно, черт с тобой, дай мне подумать.
— Позавчера мне в голову пришла новая идея, — сказал Поль — Скажи, а что, если в этом фильме проследить две жизни: твою и картины. Я прослежу путь картины от художника, создавшего ее, к коллекционеру, покупающему ее, к вору, который крадет ее…
— Ты оставляешь в стороне парня, который нанимает вора для кражи.
— Его может и не быть.
— Как правило, он есть. Другого пути сбыть по-настоящему ценные вещи нет. Я хочу сказать, что не понесешь картину Ван-Гога в знакомый художественный салон в Бруклине. Большие деньги идут от коллекционеров, которые платят в среднем от пятидесяти тысяч до миллиона за картину, за которую им пришлось бы заплатить в три, в четыре, в десять раз больше, если бы ее приобретали честным путем. Или они не могут ее купить, потому что картина не продается. Оказывается завещанной музею после смерти владельца или что-нибудь в этом роде.
Поль кивнул. Он держал в руке карандаш и делал пометки.
— Некоторое время спустя, после того как картина куплена на аукционе или через картинную галерею, кто-то оплачивает ее похищение. Я хочу поговорить с ним или с ней. А после этого с вором, который крадет картину. Затем с тобой.
— Как ты собираешься найти того, кто заказывает похищение? Вора?
— Я полагал, что ты назовешь мне некоторые имена из раскрытых тобою прошлых дел. Или из дел, которые ты ведешь сейчас. Позволь мне участвовать в расследовании, шаг за шагом, а не только интервьюировать от случая к случаю. А когда ты решишь загадку, позволь мне поговорить с каждым, с кем говорил ты, но самостоятельно.
— Этого я обещать не могу. Но я сделаю все, что в моих силах. Это крупное дело, поверь мне; то, чем я занят, очень серьезное дело. Когда буду готов, ты узнаешь все раньше других. Надеюсь, своевременно для твоего фильма, если немного подождешь.
— Сколько?
— Откуда я знаю? Расследование как половой акт: никогда не знаешь сколько оно продлится, пока не поймешь, что именно у тебя в руках и насколько хороши эти материалы. Почему тебя волнует срок, если ты все равно получишь свой фильм?
— Этот фильм заказан, Сэм. Одна из телекомпаний намерена приобрести его. Они нас финансируют, и мне назван крайний срок.
Колби уставился на него:
— Телевидение? Телесеть?
— Я получил приз в Париже, — сухо сказал Поль, — который превратил меня в своеобразную знаменитость. Телекомпания захотела получить что-нибудь о произведениях искусства, поскольку цены на аукционах резко пошли вверх. А реальные детективные истории всегда привлекали внимание публики. Они хотят получить фильм в январе.
— В январе? Через шесть месяцев? Еще уйма времени.
— Мне нужно закончить съемку рабочего материала, потом не всегда удается договориться об интервью на то время, которое подходит мне. Иногда по той или иной причине их приходится повторять, кроме того, предстоит смонтировать весь материал. Так что шесть месяцев — не так уж много.
— Надеюсь закончить это дело до этого срока. Поль молчал.
— Нельзя торопиться, старина Поль. Я веду расследования по-своему; именно так я и заслужил свою репутацию. Рекомендую подождать.
— Хорошо, пока поработаю вокруг твоего расследования. Но обещай поставить меня в известность сразу же, как только сможешь. И позволишь снять.
— Слово чести. Не пожалеешь. Вот что я тебе скажу. Хочешь поговорить с вором? В Сиэтле есть один парень, который крутится в автосервисе; этим он занят теперь, когда оставил темные дела. В свое время я засадил его за ограбление двух картинных галерей. Вот его имя; скажи, что тебя послал я. Позвони, когда вернешься. К тому времени буду знать, есть ли у меня что новое.
Следующим утром Колби принялся за работу. Он стремился выяснить все, что только возможно относительно отелей «Бикон-Хилл», не посещая их. Пока нет необходимости настораживать кого бы то ни было до того, как он сам будет абсолютно уверен. Колби выяснил через агентство по найму, что один из работников службы безопасности чикагского отеля был уволен Клэем Фэрчайлдом и затем перешел работать в бостонский отель Сэлинджера. Колби опросил его, но тому практически нечего было рассказать.
Колби пытался восстановить схему преступлений, сидя в своем офисе. Чикаго, Нью-Йорк, Филадельфия, Вашингтон. Как все организовано? Можно подыскать горничных в каждом из отелей и платить им за проникновение в определенные номера в отсутствие клиентов, красть ключи от их домов, яхт и тому подобное. Нет, очевидно, не красть; никто из потерпевших не заявлял о пропаже ключей. Скорее, снимать с них копии. Также списывать коды систем сигнализации и шифры сейфовых замков.
Колби с разных сторон обдумал идею об использовании горничных в каждом из отелей, затем решил отказаться от нее. Он был готов поспорить, что парень искал особых гостей, тех, кто, как было широко известно, обладал произведениями искусства, за которые многие коллекционеры выложили бы хорошие деньги. А поскольку неизвестно, какой номер получит гость, нужно было бы иметь свою горничную практически на каждом этаже. В результате вовлекается слишком много людей, чтобы обеспечить безопасность операции.
Если не горничные, то кто? Кто может проникать в номера и располагать достаточным временем, чтобы снять слепки с ключей, пролистать записные книжки и дневники деловых встреч, выписать шифры? Работники служб безопасности? Возможно. Они могут войти в любой номер. Однако подыскать четырех человек в четырех отелях и не беспокоиться, что любой из них может поднять шум… Мало, маловероятно.
То же самое и в отношении портье, лифтеров, работников ресторанов и других служащих отелей. Если необходимо иметь четырех человек, по одному в каждом отеле, то система становилась чертовски рискованной.
В таком случае — ответственные администраторы. Президент отелей, вице-президенты за контролем над качеством обслуживания, безопасности, функционального обеспечения и, может быть, несколько секретарей. Однако секретарей следует, видимо, исключить. Их наверняка хватятся, если они будут отсутствовать несколько дней. Итак, должен быть кто-то, кто обычно объезжает все отели, поэтому если его — или ее — не кажется на месте, го все, естественно, будут считать, что он или она находится в другом отеле.
Подобные логические рассуждения путем простого исключения привели к тому, что в списке лиц, подозреваемых Колби, остались: Лора Фэрчайлд, Клэй Фэрчайлд и два других вице-президента.
Подобный результат означал одно: нужно копать дальше. Колби приступил к проверке прошлого каждого из них. И натолкнулся на золотую жилу.
Он не мог поверить в свою удачу, читая справки об аресте Лоры и Клэя, обвинении их в воровстве в Нью-Йорке, отчеты о рассмотрении в суде дела по завещанию Оуэна Сэлинджера. Колби перечитывал их снова и снова, посмеиваясь над собой: был ли кто-нибудь еще столь же удачлив, как Сэм Колби? Затем он отправился в Бостон, чтобы изучить прошлое Сэлинджеров, читая старые газеты и великосветские журналы. В них снова встречались те же имена: Лора и Клэй Фэрчайлд в числе тех, кого допрашивала полиция в связи с кражей семейных драгоценностей из летнего фамильного дома на Кейп-Коде.
В тишине газетного хранилища Колби откинулся на спинку стула и испустил протяжный вздох. Разрази его гром, если он не везучий человек! Значительную часть успеха можно отнести на счет его одаренности, но какая-то часть несомненно принадлежала удаче — удаче ирландца. Она всегда сопутствовала ему. Впредь не следует забывать об этом и не отчаиваться, когда дела пойдут неважно. Колби собрал свои записи и удалился. Предстояла встреча с Феликсом Сэлинджером.
— Вы не сказали моей секретарше о цели визита, — проговорил Феликс, пока Колби усаживался на стул, стоявший перед его столом. — Мне нечего сказать по поводу кражи в Нью-Йорке; я едва пользовался тем домом, когда случилась кража.
— Понимаю. Однако я хотел бы поговорить с вами о несколько иной, хотя и существенной части моего расследования.
Он наклонился вперед и понизил голос:
— То, о чем я хочу поговорить с вами, мистер Сэлинджер, довольно деликатный вопрос, и я не могу приступить к его обсуждению, не заручившись вашим словом хранить абсолютную конфиденциальность. Совершенно, полностью конфиденциально.
— Я не передаю слухов, — холодно ответил Феликс, Феликс считал, что кража произошла исключительно по вине Ленни, следовательно, пусть у нее и болит голова: она пользовалась домом, в ее частную жизнь произошло вторжение. Теперь, когда дом полностью принадлежал ему, когда он сменил все замки и нанял новых сторожей, ему было наплевать на расследование.
Он, скорее всего, отказался от встречи с Колби, если бы в июле было много работы, но ему было скучно, он был раздражен. Во всем он винил Ленни: у человека, покинутого собственной женой, так много свободного времени. Не было даже заседаний правления корпорации, к которым приходилось готовить доклады о состоянии дел. Он сам отменил их на летний период Его мучила хандра, и он изнывал от необходимости отстаивать свою линию руководства корпорацией. Феликс считал, что за лето решит возникшие проблемы, а к сентябрю, когда члены правления соберутся вновь, контроль над состоянием дел будет полностью у него в руках. Но сейчас ему было скучно, так что Колби в некотором роде оказался развлечением.
— Я не распространяю слухов, — еще раз повторил он, — мои мысли я держу при себе.
Колби кивнул. «У него ледяная кровь», — подумал он.
— Что ж, тогда хорошо. Я расследую шесть краж, пять, не считая вашей, они имеют сходные черты, и я прорабатываю версию, что все они были совершены одним или одними и теми же людьми.
— Да?
— Сейчас для расследования мне необходима информация в отношении некоторых людей. Двое из них некогда работали на вас, фактически жили с вами, и я хотел бы спросить…
Феликс буквально выскочил из кресла, подался вперед, опрокинув подставку. Карандаши, ножи для бумаги, ручки раскатились во всех направлениях.
— Жили с нами?
— Почти четыре года, в… — Колби сверился со своими записями и назвал даты. — Я веду речь, как вы понимаете, о Лоре Фэрчайлд и ее брате Клэе Фэрчайлде,
Если не возражаете, попросил бы вас ответить на некоторые вопросы…
— Нет, — Феликс сел на свое место. — Вовсе нет. Все, чем могу быть полезен.
«Ну вот, разве мы теперь не тепленькие и веселенькие?» — проговорил про себя Колби.
— У нас пока нет никаких доказательств, — начал он. — Вы понимаете, насколько существенно эго обстоятельство. Я, как говорят у нас, выуживаю информацию, вот почему я так упорно настаиваю на строгой конфиденциальности.
Феликс, соглашаясь, кивнул; он весь напрягся и ждал продолжения.
— Итак, без доказательств, мы, судя по всему, обнаружили связь, существующую между шестью жертвами преступлений…
Он изложил Феликсу свои теории, которые тот выслушал с неослабевающим вниманием.
— Теперь, конечно, я могу установить наблюдение за этими людьми, но кражи совершаются с интервалом около шести месяцев, и что мне прикажете делать, пока я буду ждать следующего ограбления? Сидеть, сложа руки? Но даже в этом случае мы можем упустить их — слежка несовершенна — и тогда нам, возможно, придется ждать еще, а потом, может быть, еще шесть месяцев. В случае ошибки относительно Фэрчайлдов и вице-президентов, я упускаю шанс поймать настоящего вора. Поэтому вы, надеюсь, видите стоящую передо мной дилемму. Мне необходимо собрать всю возможную информацию в максимально короткий срок. Поэтому, что бы вы ни рассказали мне…
Феликс заговорил. Бесцветно. Он описал появление Лоры и ее брата на Кейп-Коде, как она окрутила и пролезла в дела Оуэна, кражу драгоценностей Ленни, которые так и не нашли, что, по-видимому, указывало на то, что действовали изнутри и вся эта операция была спланирована и реализована Лорой и Клэем. Он вспомнил, как семья возвратилась в Бостон с Лорой и Клэем, присосавшимися, как пиявки.
— Она даже умудрилась добиться помолвки с моим племянником: чтобы закрепить свое положение в нашей семье.
— А кто ваш племянник? — спросил Колби, приготовив карандаш.
— Поль Дженсен. Он кинорежиссер в Калифорнии. «Матерь Божия! — подумал Колби, машинально занося имя Поля в тетрадь. — Какого черта я тут делаю?»
— Они все еще помолвлены?
— Слава Богу, нет. Конечно, нет. Он дал ей пинка под зад тогда же, вместе со всеми нами. Потом женился на девушке из Бостона, она из хорошей семьи. Нет, их связь длилась недолго.
— Сколько? — спросил Колби.
— Год. Может, два.
— Два года они были помолвлены? И не были женаты?
— Нет. Мой отец умер, мы разоблачили ее двойственность и заставили собрать вещи. Обоих. С тех пор мы больше их не видели.
— Вы видели их на судебном процессе.
— Да, разумеется, я как-то забыл об этом.
Колби вздохнул. Предстояло решить, как быть с Полем. Проклятье, Поль нравился ему. Колби нравилось делиться с ним своими мыслями, к тому же хотелось сняться в его фильме, тем более что фильм будет транслироваться по телевидению. «Боги переменчивы», — с грустью подумал он.