Майкл Джудит. Наследство

   — Я вообще не могу и слова молвить, — смеясь, произнесла Лора, высвобождаясь из его объятий. Поль здесь. Конечно, он должен быть здесь, это его фильм. Он здесь.
   — Не думаю, Бритт…
   С того момента в бальном зале она не позволяла себе много думать о Поле. Теперь, когда Фарлей приглашал пойти с ним, ее грызли сомнения. Я не могу его видеть; глупо, что хорошего из этого получится?
   — У Джинни другие планы, — сказала она, — извини, но мы действительно не можем.
   — Ну что вы! Всего лишь один час — один маленький часик из вашего отдыха. Джинни, скажи ей, что ты идешь.
   — Решать Лоре, — ответила Джинни.
   — Черт возьми, Лора, сколько раз обо мне будут снимать фильмы? А этот про меня, и я хочу, чтобы ты сидела рядом со мной. Пошли.
   Он держал ее за руку. И Лора позволила ему повести себя. «Могу я позволить себе посмотреть фильм? — сказала она самой себе. — Интересно взглянуть, что у него получилось».
   Глядя на нее, Джинни приняла решение. Лора рассказывала ей о Поле, не много, но вполне достаточно, чтобы Джинни поняла, какие чувства переживала Лора в этот момент. «Боится идти, — подумала Джинни, — и до смерти хочет».
   — А почему бы и нет? — резко проговорила она. — Если мы уйдем отсюда часов в шесть, у нас есть планы насчет обеда.
   — Нет, нет, вы обедаете с нами. Я позабочусь об этом. Пошли, пошли. Разрази меня Бог, если это не чертова удача…
   Мы, Поль и… кто еще?
   — Сумасшедший, — бормотала Джинни, следуя за Бриттом к дверям, ведущим к внешним лифтам, заключенным в стеклянные трубы, чтобы дать возможность находящимся в них пассажирам полюбоваться видом архитектурного ансамбля Маре. — Но похоже, более менее держит себя в руках.
   Джинни посмотрела на Лору:
   — А как ты? Не останемся, если тебе не захочется.
   Я хочу остаться. Я хочу пойти. Черт подери, мир так велик; годами не встречала людей, которых знала в прошлом; почему Поль и я не можем исчезнуть из наших жизней?
   «Поль и я». Ее сердце затрепетало от сладости этой фразы.
   Еще один раз ничего не значит.
   — Чудесно, — сказала она Джинни, когда лифт опустился вниз. — Должно быть, будет интересно.
   — Интересно, — повторила Джинни, как эхо.
   Они подошли ко входу в демонстрационный зал, и Бритт торжественно провел их мимо дежурного к зарезервированным для него местам.
   — Поль, — загрохотал он над рядами сидящих людей, — посмотри, кого я встретил! Разве не фантастика?
   Поль встал, его глаза с изумлением встретились с глазами Лоры. Затем инстинктивно посмотрел на женщину, сидевшую рядом с ним, и Лора заметила этот взгляд. Она была блондинкой и мила, с немного капризным видом и с замечательной кожей: женщина из породы тех, кого Лора десятки раз видела на обложках журналов и стендах в домах моделей. Эмилия глядела на Лору и терялась в догадках, кто бы это могла быть, та, из-за которой Бритт пришел в такое возбуждение.
   Рядом с Эмилией сидели Томас и Барбара Дженсен, за ними Ленни, также смотревшая на нее с нескрываемым изумлением.
   Позади Лоры в проходе толпились люди, искавшие свои места. Бежать было некуда. Она даже не была уверена, хотелось ли ей бежать. Ее колотила дрожь от брошенного вызова. Она не была прежней Лорой, теперь она была им равной. Если они не хотят, чтобы она находилась здесь, пусть сами скажут.
   Но Ленни была великолепна.
   — Лора, дорогая, как замечательно! Я почти не узнала тебя; ты так чудесно выглядишь. Садись, пожалуйста, можем поболтать до начала фильма.
   Бритт было поднял руки, чтоб познакомить собравшихся; теперь, когда Томас и Барбара также приветствовали Лору как давнюю знакомую, он выглядел растерянным.
   — Надо же, вы знакомы. Черт подери, как тесен мир! Джинни, ты тоже знакома со всеми?
   И не дожидаясь ответа, он познакомил их.
   — Сейчас, если вы меня извините, — сказал Бритт, моя маленькая подруга ожидает меня снаружи. Мигом вернусь.
   Он двинулся по проходу, раздвигая толпу, словно воды Красного моря. Поль подался вперед:
   — Лора, рад, что Бритт встретил тебя. Ты в отпуске? Я рад, что ты здесь.
   Он откашлялся, желая узнать, почему старался вести себя как взрослый.
   — Поздравляю с успехом твоего фильма, — сказала Лора, встречаясь с ним глазами. — Бритт рассказал мне о награде.
   — Спасибо, — он на секунду замялся. — Позволь познакомить с моей женой. Эмилия Дженсен, Лора Фэрчайлд.
   — Здравствуйте, — проговорила Эмилия, слегка насупив брови.
   — Рада познакомиться, — сказала Лора, шагнув вперед и протянув руку.
   Эмилия, подняв брови, встала, неловко протиснулась между Ленни, Томасом и Барбарой, и обе женщины пожали друг другу руки.
   — Я давно восхищаюсь тобой, — сказала Лора, — у тебя такой замечательный вкус.
   Эмилия улыбнулась. Она не понимала, откуда все знали Лору или что для них означало ее неожиданное появление, но она сразу же распознала искреннее восхищение, прозвучавшее в ее словах, а этого всегда было достаточно для Эмилии.
   — Это так мило… — сказала она, опускаясь на свое место, чуть погодя Поль сел рядом с ней, отделенный другими от Лоры. Томас и Барбара Дженсен, наклонившись вперед, приветствовали Лору.
   — Ты просто восхитительна, — сказал Томас.
   — Восхитительна, — как эхо, повторила Барбара.
   — Спасибо, — ответила Лора серьезно, и затем воцарилась тишина; Томас и Барбара сели на свои места и принялись изучать программу фестиваля.
   Ленни и Лора посмотрели друг на друга.
   — Это у тебя хороший вкус, — тихо проговорила Ленни. Лора не ответила, и она сказала: — Сколько прошло времени?
   — Семь лет, — спокойно ответила Лора, — или шесть, с тех пор как мы виделись на суде.
   Ленни посмотрела на нее. Она выглядела старше, несомненно старше своих двадцати восьми лет. Она была одного возраста с Эллисон, но ее лицо отражало большее знание жизни, больше перенесенной боли, свидетельствовало о лучшем владении собой. Кто мог предположить, что она окажется такой сногсшибательной, такой уверенной в себе, облаченной в костюм, по линиям которого Ленни сразу узнала мастера, пошившего его, и носившей этот костюм так, как и положено его носить: с выпрямленной спиной и гордо поднятой головой.
   — У тебя неплохо идут дела, — сказала Ленни, — мы слышали о тебе довольно часто. Поздравляю тебя с твоими отелями.
   — Спасибо.
   Лора посмотрела перед собой на большой экран на сцене. Ничего не изменилось: она все еще любила Ленни, все еще хотела быть любимой ею, все еще хотела любить ее: невозмутимую, трезво мыслящую, не подверженную страстям и мимолетным фантазиям. «Почему я не могу думать обо всех этих людях как о части моего прошлого?»
   — Расскажи мне про отели, — попросила Ленни. — Кажется странным, что они твои, хотя мне хочется, чтобы ты знала, что я рада этому. Мы пережили ужасное время, моя дорогая, и тогда никто из нас не вел себя достойным образом, в особенности те, кто молчал. Меня всегда поражает то, с какой легкостью мы забываем, что молчание такое же действие, как и любые другие поступки. Мне хотелось бы извиниться перед тобой, сказать, что, возможно, мы слишком поторопились в своих оценках относительно тебя…
   Она легко взмахнула своей узкой кистью.
   — Сейчас едва ли место и время для этого, но… Как поживает Эллисон?
   — О, отлично. Очень счастлива. Вышла замуж, ты слышала? За чудесного молодого человека по имени Бен Гарднер. Сначала я не была в нем уверена, но он очень хороший человек, прямой и честный, к тому же очень любит Эллисон. Он тебе понравится, вы с ним чем-то похожи. У вас что-то общее в том, как вы держите голову и рассматриваете окружающих, словно изучаете их… — Ленни рассмеялась. — Разве не удивительно. Я не думала об этом раньше, но вы с Беном очень походите в этом друг на друга. У них с Эллисон родился мальчик, чудесный ребенок, в мае ему исполнится год; у нее художественная галерея, которой она руководит вместе с подругой. Она собиралась быть здесь сегодня, но не смогла выбраться. Наверняка расстроится, когда расскажу, что виделась с тобой. Она все еще скучает по тебе, я думаю; знаю, она согласится, что нам следует оставить те плохие времена в прошлом.
   — Феликс тоже… — спокойно спросила Лора, — готов забыть прошлое?
   — Нет, — ответила Ленни. — Однако Феликс и я… — она остановилась. — Расскажи мне о себе, пожалуйста. Едва верю в то, что слышала о твоих отелях и твоей корпорации. Так удивительно, похоже, ты добилась исключительных успехов за такое короткое время.
   Лора молча посмотрела на нее. Восхитительно. Удивительно. Невероятно. Бедная Ленни, сколько тревог перенесла она от одной мысли, что вор и девчонка с кухни смогли сделать то, что сделала Лора Фэрчайлд. Но у нее хватило смелости извиниться за то, что, возможно, поспешно действовала в прошлом. В глубине души она считала, что они могли быть правы в отношении Лоры Фэрчайлд: воровки, лгуньи, охотницы за наследством, которая вынудила Поля сделать ей предложение, а затем манипулировала и терроризировала умирающего человека, чтобы он назвал ее в своем завещании.
   — Почему бы тебе не взглянуть самой? — спросила Лора ледяным тоном. — Разве это не лучший способ узнать, насколько они удивительны? Скажи, когда бы тебе хотелось прийти, и я забронирую тебе номер в «Нью-Йорк Бикон-Хилле». Поживи сколько захочется, мы были бы счастливы принять тебя у нас. Как гостя.
   Ленни содрогнулась, почувствовав ее гнев, но в то же время восхищалась ею. Приглашение было прямым и умным; оно показывало женщину, которая умела владеть собой и была способна перейти в наступление. Не удивительно, что о ней говорили как об исключительном управляющем. Приглашение было интригующим. «Почему бы не пожить у нее в отеле? — подумала Ленни. — Конечно, Феликс придет в ярость, если услышит об этом, но теперь это уже не причина».
   — Я думаю… — начала она, когда в аудитории стал гаснуть свет и яркий луч света выхватил человека на сцене.
   Пока он приветствовал зрителей и рассказывал о фильме Поля Дженсена, получившего первый приз в своей категории, Фарлей и молодая девушка пробрались на свои места. Погас свет, и начался фильм.
   Он назывался «Герой Америки», и когда на фоне переполненной людьми Вашингтонской площади для гулянья с Бриттом Фарлеем на переднем плане появились титры, Лора расслышала торжествующий вздох Фарлея. По мере развития сюжета она позабыла о его присутствии; она забыла о своей обиде на Ленни, о том, что сидела рядом с Полем, его женой и родителями. Фильм увлек ее целиком.
   Он разворачивался как роман; камера и невидимый рассказчик прослеживали жизнь Фарлея с ранних дней на телевидении до турне в пользу голодных, которое закончилось лишь восемь месяцев назад. Вздохи восхищения раздались в зале, когда появились кадры его первых дней на экране, каждый из присутствовавших в зале вспомнил его шарм, грубоватые черты лица, детскую улыбку и легкую мощь баритона, исполнявшего нечто среднее между песней и разговором. С экрана делились воспоминаниями те, кто знал его лично, возникали фотографии из старых альбомов, страницы из журналов «Пипл» и «Эсквайр», сцены из ночных программ. Кадры сопровождала музыка, которую Фарлей исполнял в юношеском возрасте, в годы учебы в колледже, незаметно переходя к более жестким ритмам и лиричным мелодиям, звучавшим в кино-сериалах, когда он совмещал актерскую и исполнительскую деятельность, переходя к еще более четкому ритму, мрачной мелодии, когда свет стал жестче, а тени резче очерченными, контрастными.
   То было падение героя: сперва сцена с пленки, отснятой на неудавшейся репетиции, которая привела к тому, что съемка сериала с его участием была резко приостановлена; затем показаны резкие вспышки его характера и перепады настроения во время пресс-конференций и, наконец, долгая борьба в турне, где подчеркнуто показаны его усилия продолжить движение вперед и стремление выбраться из пропасти, в которую он угодил. В заключительной сцене на Вашингтонской площади для гуляний Фарлей стоял на возведенной платформе, окруженный сотнями тысяч поклонников, которые не забыли любимого кумира Он крепко держался за микрофон, глядя на горизонт, простиравшийся позади моря людских голов, и пел песни, которые жили в их памяти; его голос звучал то мощно и сильно, то переходил на едва различимый шепот. Внезапно рядом с ним появился другой Бритт Фарлей: двойная съемка, молодой, жизнерадостный, симпатичный певец, каким он был минимум двенадцать лет назад, он пел в унисон с сегодняшним певцом. Затем молодой Фарлей медленно растворился и пропал, на экране осталось лишь усталое, изможденное лицо сегодняшнего Бритта и его затравленные глаза. В них стоял молчаливый вопрос, на который никто не мог ответить, что ждет его впереди.
   Изображение замерло, поверх него проплывали награды, аудитория взорвалась аплодисментами, у многих зрителей на глаза навернулись слезы.
   — О Боже, — сказала Джинни Лоре, — этот режиссер — гений.
   Аплодисменты продолжались и когда в зале вспыхнул свет. Человек на сцене поманил к себе Поля, который поднялся к нему. Ленни и Лора повернулись друг к другу, рукоплескал и улыбаясь. В этот момент они любили друг друга; они обе любили Поля и радовались за него. Затем этот момент прошел. Лора прекратила аплодировать и сцепила руки у себя на коленях.
   Зал стоя рукоплескал Полю. В тот момент, когда она встала вместе со всеми, Лора заметила, что место, на котором сидел Бритт, пустовало. Девушка все еще сидела, улыбаясь всем, кто смотрел на нее, но Бритта нигде не было видно, он не слышал короткой речи Поля, благодарившего каждого, кто принял участие в создании фильма, но больше всех Бритта Фарлея за его мужественное и щедрое сотрудничество.
   Томас говорил об обеде, о праздновании; Эмилия присоединилась к Полю на сцене, взяв его под руку и принимая поздравления от окружавших. Ленни отвечала на вопросы Барбары. А Лора знала, что ей нужно выбираться оттуда. Она сидела с семьей, но была совершенно чужда им, ей нечего было с ними разделить, конечно, речь не шла о триумфе Поля. «Этот вечер целиком их, а не мой, — подумала она, — нас с Джинни ждет обед».
   — Пожалуйста, поздравь Поля от моего имени, — сказала она Ленни среди шума, царившего в зале. — Фильм замечателен. Мы не можем дольше оставаться; ты ему передашь, что он потрясающий кинорежиссер?
   — Конечно, — ответила Ленни. Она немного поговорила с Джинни, пока Лора прощалась с Дженсенами, затем снова повернулась к Лоре:
   — Может быть, мы встретимся еще раз? Лора пристально посмотрела на нее.
   — Надеюсь, скоро. Я пригласила тебя в мой отель.
   — Да.
   Ленни не забыла; она просто не могла решиться. Теперь она решилась. С улыбкой она протянула руку, автоматически Лора протянула свою, их холодные руки встретились в пожатии.
   — С удовольствием принимаю приглашение. Буду рада быть гостем в твоем отеле «Бикон-Хилл».
 
   В мае, за день до официального открытия, Совет попечителей женского госпиталя Филадельфии проводил свой ежегодный благотворительный показ моды и завтрак в качестве первого торжественного мероприятия в банкетном зале нового отеля «Бикон-Хилл». Лора Фэрчайлд устроила экскурсию по отелю для трех сотен женщин, которые самостоятельно или вместе с мужьями, можно сказать, управляли городскими организациями. Их имена были занесены в книгу гостей отеля, отныне они при желании могли заказать номера в любом из отелей «Бикон-Хилл», не прибегая к рекомендациям. Завтрак был устроен во французском стиле, из вин подали выдержанное «Монтраше», а букеты красных роз на каждом столе органично сочетались с цветом скатертей и салфеток. Помост для демонстрации мод был установлен так, что каждый без помех мог следить за показом непосредственно со своего места, музыка не оглушала, как это часто бывало на аналогичных шоу. Об этом событии помнили как о дне, полном совершенства, в ходе которого собрали около миллиона долларов пожертвований на нужды госпиталя; а бальных платьев, спортивной одежды, нижнего белья было распродано на сумму около двух миллионов. Организаторы приняли предложение Лоры пожертвовать несколько процентов от полученной выручки на нужды госпиталя.
   Лора всю первую неделю со дня открытия отеля находилась в Филадельфии, помогая решить мириады мелких проблем, которые, как она знала по опыту открытия отелей в Чикаго и Нью-Йорке, неизбежно возникнут и в этом случае. Клэй также отсутствовал; он вел переговоры с производителями на Юге относительно проблем с бельем, которое от них поступало. Поэтому когда Ленни Сэлинджер приехала теплым днем в среду и присела за старинным столиком в небольшом холле, где консьерж оформлял для нее фешенебельный номер на верхнем этаже, она была встречена управляющим «Нью-Йорк Бикон-Хилла».
   — Чем могу помочь, мадам? — сказал он, вручая ей пластиковую карточку, которыми использовались вместо ключа во всех отелях Лоры. — Пожалуйста, звоните. Я всегда на месте или кто-нибудь из моих помощников. Сейчас один из них проводит вас наверх.
   Как только Ленни повернулась, к регистрационному столу подошел смуглый человек с ослепительной улыбкой. Он устремил на нее свою концентрированную улыбку и пристальный взгляд, по которым она сразу поняла, что он относится к тому типу мужчин, которые никогда не упускают привлекательных женщин. Она первой отвела взгляд и не торопясь осмотрела холл.
   — О, мистер Серрано, — услышала она голос консьержа, — возьмите вашу почту. Буквально минуту назад звонил мистер Сэм Колби и просил передать, что был бы рад увидеть вас сегодня вечером. Номер его телефона… одну минуту…
   Он написал номер на листе бумаги и протянул.
   — Только не сегодня; сегодня невозможно. Прошу вас позвонить ему от моего имени; передайте, где-то на следующей неделе я постараюсь…
   Ленни не расслышала остальной части разговора, поскольку ее проводили к одному из лифтов в дальнем конце холла. Лифтов было четыре, их стены были отделаны одинаковым красным деревом, перемежавшимся с французскими гобеленами. Ленни вспомнила это дерево: Оуэн как-то рассказывал об этом особо любимом им излишестве в отделке отеля. Гобелены были новыми — замечательная идея, — и Ленни отметила про себя, что Лора сохранила все самые лучшие идеи. С одобрением она рассматривала гобелены в коридорах верхнего этажа: широкие, ярко освещенные старинными настенными канделябрами, напоминающие цветастые ковры над кроватями, новые, но вобравшие в себя дух минувших времен; с ними соседствовали нетронутые временем картинные рамы, обрамлявшие большие полотна с изображением ландшафтов прошлого века.
   Она проследовала за помощником консьержа в конец коридора, где располагался ее номер: две комнаты, в интерьере которых преобладали оттенки цвета слоновой кости и мягко-зеленого — ее любимых расцветок, на французском столике для кофе стояли художественно оформленные орхидеи — самые любимые ее цветы. Около цветов стоял чайный сервиз с дымящимся чайником и небольшими бутербродами на фарфоровой тарелке. Из букета цветов торчала записка, написанная от руки на открытке с разноцветным тиснением. «Надеюсь, тебе понравится. Лора».
   Послышался скромный стук в дверь.
   — Ваша горничная, мадам, — сказал помощник консьержа, открывая дверь. — Если понадобится помощь, пожалуйста, звоните.
   Он удалился прежде, чем Ленни успела дать на чай. Конечно, этого не следовало делать сейчас, она знала. Весь персонал будет ожидать ее благодарности при отъезде, и тогда придется дать нечто большее, чем скромные подарки, перепадавшие обслуживающему персоналу в большинстве других отелей.
   Пока горничная распаковывала ее вещи, развешивала по шкафам платья и блузки, складывала в ящики белье, она стояла у окна, выходившего на Пятьдесят восьмую улицу. Одно платье и две блузки горничная оставила.
   — Я поглажу их, мадам, и верну через несколько минут, — сказала она и не торопясь вышла.
   Ленни прошла по комнатам, посмотрела на книги, среди которых нашла сборники поэзии, короткие рассказы, повести, даже кроссворды, почти на все случаи жизни. В шкафу она обнаружила телевизор, видеомагнитофон и стереосистему; в нижнем его отделении был устроен холодильник, заполненный продуктами и вином, включая ее любимые утиный паштет и коньяк. Открыв небольшой старинный стол, она с удивлением обнаружила небольшой компьютер с принтером. В каждой из двух мраморных душевых висели мужские и женские халаты, украшенные той же цветной эмблемой, что и открытка Лоры; стояла полированная коробка с шампунями, принадлежности для бритья и набор мыла различных сортов. В проспекте, лежавшем на столе, говорилось, что она может пообедать у себя в номере или в отдельном кабинете на своем этаже, который будет подготовлен для нее Жераром Лионом, шефом ресторана; если необходимо устроить более крупный прием, отель берет на себя заботу договориться с несколькими трехзвездочными ресторанами, которые предоставляли приоритет гостям «Бикон-Хилла» и их посетителям; по звонку к ней придут стенографы, парикмахеры, швеи, портные и горничные, работающие в отеле; любые газеты по выбору будут доставляться ей каждое утро; для поездок в аэропорт и обратно отель располагал лимузином, кроме того, его можно было заказать и для поездок на обед, в театры… Список продолжался и продолжался.
   «Интересно, где она узнала обо всем этом? Мы не могли научить ее этому, потому что не предоставляли подобных услуг в своих отелях. Все это мы имеем у себя дома, но никогда… Вот и ответ. Лора купила отели Оуэна и превратила каждый из них (Ленни была более чем уверена, что все отели Лоры были одинаковыми) в дом, каким она его себе представляла.
   Такой подход оказался удивительно эффективным. Стоя в шикарной гостиной, поглядывая на видневшуюся через дверь широкую кровать с сатиновым стеганым одеялом, Ленни чувствовала себя здесь так же уютно, как у себя дома, окруженная собственными вещами и слугами. Ленни Сэлинджер, изрядно поколесившая по свету, никогда прежде не испытывала подобных ощущений ни в одном из отелей, даже в тех, которые носили ее фамилию.
   Она отвела три дня для выяснения, что же представляет собой тип отелей, управляемых Лорой. Но после того как она приняла ванну и переоделась, наложила крем «Гермес», применяемый после ванны, который она обнаружила в коробке розового цвета, она подумала, что могла бы прожить здесь целый месяц, забыв обо всех домашних заботах, будучи просто туристкой и любимой гостьей отеля.
   «Нужно, чтобы она работала на нас», — подумала она.
   В четыре часа Ленни нужно было быть в Рокфеллер-центре на митинге по сбору средств; в три тридцать она покинула номер и спустилась в холл на лифте. У стойки консьержа решила заказать билеты в театр на вечер; позже собиралась позвонить и пригласить с собой кого-нибудь из друзей.
   Консьерж отвечал на вопросы невысокого, крепко сбитого мужчины с большой головой и глубоким, почти рокочущим голосом. Ленни ждала, оглядывая холл. Среди находившихся там людей она узнала Даниэля Иноути, гавайского конструктора, с которым когда-то собирался работать Феликс; одного из наиболее преуспевающих владельцев винных погребов из Сан-Франциско, колумбийского миллиардера, часто останавливавшегося в отеле Сэлинджеров в Бостоне, короля и королеву из Европы, временно оказавшихся без трона. Почему бы и нег? Кому еще по карману цены в отелях Лоры?
   — Извините, — проговорил стоявший перед ней человек, поворачиваясь к ней лицом и отходя в сторону, — я не заметил вас.
   — Ничего, я подожду, — спокойно ответила Ленни, — нет причин прерывать ваши дела. Он улыбнулся:
   — Гостиничные дела: я только хотел узнать. Пожалуйста, проходите.
   Он был, по крайней мере, на три дюйма ниже Ленни, но благодаря властному виду казался выше. Его костюм, мастерски пошитый, скрывал диспропорции между низким ростом и широкими плечами; у него были редкие седые волосы, большой нос, придававший ему сходство со львом. А его улыбка таила красноречие и очарование. Ленни невольно улыбнулась в ответ, испытывая к нему расположение и одновременно желая узнать, какую роль он играл в отеле Лоры и какую информацию ему хотелось получить у консьержа.
   Однако он отошел в сторону, уступив ей место, поэтому она повернулась и спросила о билетах.
   — Конечно, мадам Сэлинджер, — проговорил консьерж, и краем глаза Ленни заметила, что стоявший рядом с ней человек внезапно насторожился.
   — Прошу прощения, — сказал он, — вы Ленни Сэлинджер?
   — Да.
   — Уэс Карриер. — Он протянул руку. — Рад приветствовать вас в отеле. Надеюсь, вам здесь понравится. Она вложила свою руку в его руку.
   — Вас что-то интересует в этом отеле?
   — Исключительно как инвестора. Мне нравится интересоваться состоянием дел и приветствовать некоторых гостей, когда я приезжаю в этот город.
   Он вновь улыбнулся:
   — К счастью, я могу побаловать себя.
   Его имя было отдаленно знакомым. «Феликс, наверное, вспомнил бы его», — подумала Ленни. Но сама она не имела отношений с деловыми людьми, если те не входили в список жертвователей средств для фонда.