* В настоящем
переводе главам даны короткие названия. Подробнее об этом см. в разделе 3
"Обоснования перевода".
19
В классическом труде "Анализ
фобии пятилетнего мальґчика" 3. Фрейд проанализировал сексуальный невроз пятиґлетнего
мальчика Ганса, страдающего навязчивой фобией -- боязнью больших белых лошадей.
Не будем пересказывать содержание этого увлекательнейшего произведения, тем боґлее
что оно теперь вполне доступно [Фрейд 1990а], но обраґтим внимание на
устойчивую связь между детской сексуґальностью и воображаемыми
животными-монстрами, котоґрые снятся мальчику или которых он выдумывает.
Приведем диалог между Гансом и его отцом, помогавшим Фрейду проводить анализ и
терапию невроза своего сына:
На
следующее утро я начинаю его усовещивать, чтоґбы узнать, зачем он ночью пришел
к нам. После некотоґрого сопротивления развивается следующий диалог, который я
сейчас же стенографически записываю.
Он: "Ночью
в комнате был один большой и другой измятый жираф, и большой поднял крик,
потому что я отнял у него измятого. Потом он перестал кричать, а поґтом я сел
на измятого жирафа".
Я, с
удивлением: "Что? Измятый жираф? Как это было?"
Он: "Да".
Быстро приносит бумагу, быстро мнет и говорит мне: "Вот так он был измят".
Я: "И ты
сел на измятого жирафа? Как?" Он это мне опять показывает и садится на пол.
Я: "Зачем
же ты пришел в комнату?"
Он: "Этого
я сам не знаю".
Я: "Ты
боялся?"
Он: "Нет,
как будто нет".
Я: "Тебе
снились жирафы?"
Он: "Нет,
не снились; я себе это думал, все это я сеґбе думал, проснулся я уже раньше".
Я: "Что же
это должно значить: измятый жираф? Ведь ты знаешь, что жирафа нельзя смять, как
кусок бумаги".
20
Он: "Это я знаю. Я себе так думал. Этого даже не
быґвает на свете. (Примеч. Фрейда: Ганс на своем языке опґределенно заявляет,
что это была фантазия.) Измятый жираф совсем лежал на полу, а я его взял себе,
взял руґками".
Я: "Что, разве можно такого большого жирафа взять
руками?"
Он: "Я взял руками измятого".
Я: "А где в это время был большой?"
Он: "Большой-то стоял дальше, в сторонке".
Я: "А что ты сделал с измятым?"
Он: "Я его немножко подержал в руках, пока больґшой
перестал кричать, а потом сел на него".
Я: "А зачем большой кричал?"
Он: "Потому что я у него отнял измятого".
<...>
Большой жираф -- это я (большой пенис, длинная
шея), измятый жираф -- моя жена (ее половые органы), и все это -- результат моего
разъяснения.
Кроме того, изображения жирафа и слона висят над
его кроватью. <...>
Все вместе есть репродукция сцены, повторяющейся в
последнее время почти каждое утро. Ганс приходит утром к нам, и моя жена не
может удержаться, чтобы не взять его на несколько минут к себе в кровать. Тут я
обыкновенно начинаю убеждать ее не делать этого ("большой жираф кричал, потому
что я отнял у него изґмятого"), а она с раздражением мне отвечает, что это
бессмысленно, что одна минута не может иметь последґствий и т. д. После этого
Ганс остается у нее на короткое время ("тогда большой жираф перестал кричать, и
тогґда я сел на измятого жирафа").
Разрешение этой семейной сцены, транспонированґной
на жизнь жирафов, сводится к следующему: ночью у него появилось сильное
стремление к матери, к ее ла-
21
скам, ее половому органу, и
поэтому он пришел в спальґню. Все это продолжение его боязни лошадей [Фрейд
1990а:56-57].
Вспомним,
какую большую роль в ВП играют вымыґшленные, виртуальные
животные-монстры: Woozle, Heffalump (Слонопотам), Busy Backson (Щасвирнус), Jagular (оказавшийся Тиггером).
То, что эти вымышленґные животные имеют агрессивный характер, что они полны, по
словам Поросенка, Враждебных Намерений, не вызывает сомнений. Ниже мы покажем,
что они имеґют сексуальный, анально-фаллический характер.
История с Heffalump'ом начинается с того, что Крисґтофер Робин сам
подкидывает эту идею Пуху и Поросенґку (заметим, что реальному Кристоферу Милну
(род. в 1920 г.) было примерно столько же лет, сколько Гансу, когґда А. Милн
писал ВП), вытесняя его из своего сознания:
Однажды,
когда Кристофер Робин, Winnie Пух и Поросенок вместе
проводили время за разговорами, Кристофер Робин перестал жевать травинку и как
бы между прочим говорит: "Знаешь, Поросенок, я сегодня видел Heffalump'a".
"Что же он делал?", спрашивает
Поросенок. "Просто фланировал в одиночестве", говорит Крисґтофер Робин. "Не
думаю, чтобы он меня заметил".
Таким образом, Heffalump предстает как некая загадка, некая неразрешенная
проблема. Что такое Heffalump? Беґзусловно, что-то
большое (как слон -- elephant), агрессивґное, дикое и
необузданное. Его надо поймать, обуздать. Это пока все, что мы о нем знаем, так
как его на самом деґле никто не видел. Здесь на помощь вновь приходит рабоґта
Фрейда о Гансе, где обсуждается немецкое слово Lumpf (ср. Heffalump), обозначающее экскременты,
нечто вроде
22
'какашка, колбаска', анальный заместитель мужского
поґлового органа. Аналогия между Lumpf и Heffalump поддерґживается тем, что в английском языке слово lump означает 'глыба, ком, огромный кусок, большое
количество, куча, чурбан, обрубок, опухоль, шишка'. Итак, Heffalump -- это нечто огромное, набухшее, набрякшее, короче
говоря, это фаллос. Подтверждает ли текст ВП эту интерпретацию? Мысль
поймать Heffalump'a
завладевает Пухом и Пороґсенком всецело. Они решают вырыть яму (ср. ниже о норе
как синониме вульвы и пролезании в нору как субституґции полового акта и
рождения), чтобы Heffalump угодил в нее. Пух и
Поросенок символически разыгрывают здесь половой акт. Отношения между ними
латентно сексуальґные, они все время падают друг на друга (см. ниже). Пух -- активное,
мужское начало, Поросенок -- очень маленькое и слабое, трусливое животное,
полностью лишенное мужґских признаков, в одном месте своей книги Кристофер Милн
написал о своей игрушке -- прототипе Поросенка (Piglet) - she: она [Milne 1976: 132}. По сути, Piglet -хрюшка, Хрюша -- это недоразвившаяся девочка. Индикаґтором
сексуальности Пуха выступает мед, при упоминаґнии о котором (в Западню решили
положить мед для приґвлечения Heffalump'a) Пух впадает в состояние, близкое к сексуальной
ажитации, и говорит следующее:
"И я пошел бы за ним", говорит
Пух взволнованно, "только очень осторожно, чтобы не спугнуть, и я настиг бы
Банку Меду и прежде всего облизнул бы по краешґку, притворяясь, как будто там
ничего нет, знаешь ли, а потом я бы еще погулял и вернулся и стал бы
лизать-лизать до самой середины банки, а потом__"
Потом
события развиваются следующим образом. Пух и Поросенок расходятся по домам, но
Пух не может уснуть, томимый голодом. Придя в кладовую, он не понимает, куда
23
девался мед. Мысль о Heffalump'e вытеснялась у него из соґзнания
-- он отнес мед в Западню, но забыл об этом. После этого, когда в состоянии
быстрого сна Пуха Heffalump съеґдает его мед у него
на глазах, Пух бежит к яме и лезет голоґвой в банку с медом, в результате
надевает ее на голову и не может снять (мотивная перекличка с главой "Нора",
когда он пролезает в нору к Кролику, но, наевшись, т. е. символиґчески
"забеременев", не может вылезти обратно (подробґнее о связи этого мотива с
родовой травмой см. ниже). Тем самым Пух превращается в Heffalump'a, за коего его и приґнимает
Поросенок, который, увидев все это, в ужасе убегаґет. Итак, Heffalump предстает как сексуальный соперник, или субститут, Пуха,
поедающий его священную пищу, в которого Пух символически превращается, отведав
пищи, оскверненной им. Для Поросенка этот страшный и агресґсивный фаллос -- Heffalump (еще одна символическая этиґмология этого слова)
является одновременно привлекаюґщим и отталкивающим (страх дефлорации):
Что такое
был этот Heffalump?
Был ли он
Свиреп?
Приходил ли
он на свист?
И как
он приходил?
Нежен ли он
вообще с Поросятами?
Если он
нежен с Поросятами, то Смотря с Какими Поросятами?
Положим,
что он нежен с Поросятами, но не повлиґяет ли на это тот факт, что у Поросенка
был дедушка по фамилии Нарушитель Гарри?
Ср. в более "стерильном"
переводе Б. Заходера неожиґданно менее точный, но более откровенный пассаж:
Какой он, этот Слонопотам?
Неужели очень злой?
24
Идет ли он на свист? И если идет,
то зачем? Любит ли он поросят или нет? И к а к он их любит (курсив А.
Милна, разрядка Б. Заходера).
История с Heffalump'ом репродуцируется в главе "Сноґва Heffalump" (как мы уже писали в предисловии, эта глаґва почему-то
вообще не была Заходером переведена, и в этом издании в полном составе ВП
она публикуется вперґвые), где Пух, идя по Лесу, падает в яму прямо на Поросенґка.
Вот как это выглядит:
"Пух",
пропищал голос.
"Это
Поросенок", нетерпеливо закричал Пух.
"Ты где?"
"Внизу",
говорит Поросенок действительно довольґно нижним голосом.
"Внизу чего?"
"Внизу
тебя. Вставай!"
"О!",
сказал Пух и вскарабкался на ноги так быстро, как только мог. "Я что, упал на
тебя?"
"Ну да, ты
упал на меня", говорит Поросенок, ощуґпывая себя с головы до копыт.
"Я не хотел
этого", говорит Пух покаянно.
"А я не
говорю, что хотел оказаться внизу", грустно сказал Поросенок. "Но теперь со
мной все в порядке. Пух, я так рад, что это оказался ты".
Оказавшись
в яме, Пух и Поросенок тут же вспомнили Heffalump'a и поняли, что попали в Западню.
Вторым латентным сексуальным
соперником Пуха выступает И-Ё, его полная противоположность в харакґтерологическом
и речевом планах (см. ниже). В главе "День рождения" Поросенок и Пух должны
подарить И-Ё подарок. Пух решает подарить горшок с медом, но по до-
25
роге съедает мед (видимо, он подсознательно
понимает, что священный мед никому нельзя отдавать, тем более И-Ё, который в
конце книги отбирает у него функцию поґэта). Таким образом, Пух дарит И-Ё
пустой горшок из-под меда, то есть "обессемененный" пустой фаллос. Что же
делает Поросенок, испытывающий к И-Ё определенґного рода сексуальное влечение?
Вспомним место в ВП, когда Поросенок хочет подарить И-Ё фиалки, а тот лоґмает
три скрещенные палки в виде буквы А, символ обґразования. Поросенок решает
подарить И-Ё воздушный шар -- упругий символ беременности, элемент архаичесґкого
"забытого языка" [Fromm 1951}. Однако подсознаґтельная
боязнь беременности заставляет его порвать шар, который превращается в мокрую
тряпку. Таким обґразом, Пух приносит И-Ё в подарок пустой горшок, а Поросенок --
порванный воздушный шарик. Казалось бы, это символизирует полный сексуальный
крах. Однаґко И-Ё находит выход в символической мастурбации -- он всовывает
порванный шарик в пустой горшок, выниґмает и всовывает обратно.
В конце книги Пух увенчивается
как сексуальный лиґдер бревном (pole), символом Северного
Полюса.
В книге "Дом в Медвежьем Углу"
роль сексуальных мотивов и их значимость резко уменьшается, так как эта книга
скорее напоминает роман воспитания (подробнее см. последний раздел этой
статьи): разрушение инстинкґтов раннего детства и утверждение положительных
социґальных идеалов (здесь, впрочем, намечается другая сексуґальная пара --
Тиггер и Бэби Ру: "Вот ты сейчас сам убеґдишься", храбро сказал Тиггер. "А ты
можешь сесть мне на спину и наблюдать". Ибо из всех вещей, о которых он скаґзал,
что Тиггеры умеют их делать, он неожиданно почувстґвовал уверенность именно
относительно лазанья по дереґвьям. "Оо, Тиггер, -- оо, Тиггер, -- оо, Тиггер",
возбужденґно пищал Ру"), но именно лишь намечается).
26
6.
Перинатальный опыт
В 1929-м году вышла книга О.
Ранка "Das Trauma der Geburt" ("Травма рождения") [Rank 1929}, после которой неортодоксальная аналитическая психология
перенесла главный акцент с травм раннего детства и детской сексуґальности на
самую главную травму в жизни человека -- травму его появления на свет.
В первой книге ВП
перинатальные переживания, рассказанные на символическом языке, играют не меньґшую
роль, чем вытесненная детская сексуальность, что лишний раз позволяет изумиться
художественному чуґтью А. Милна, о котором он сам, конечно, не подозревал, что
лишний раз доказывает, что книги, которые становятґся достоянием всего мира,
скрывают в себе много того, что не лежит на поверхности. Уже во второй главе
Пух лезет в нору Кролика и наедается там до такой степени, что не может вылезти
обратно. Еда является для Пуха наґслаждением, что неоднократно
подчеркивается. Таким образом, легкое наслаждение символизирует зачатие, а его
трудные последствия -- родовую травму. В соответстґвии с концепцией С. Грофа
время нахождения плода в чреве делится на четыре периода, которые он называет
Четырьмя Базовыми Перинатальными Матрицами. В каждой из этих предродовых фаз
плод может получить тяжелую травму, которую он вторично переживает в виде
невроза, психоза или депрессии на протяжении своей взрослой жизни [Гроф 1992}.
Предродовой и родовой процессы сопровождаются чувством удушья, тесноты, отґчаяния
и ужаса. Перенося травматические воспоминания человека еще дальше, в
трансперсональную сферу, Гроф порывает с представлением, в соответствии с
которым соґзнание человека отождествляется с его мозгом (так же, как недалекие
персонажи ВП неадекватно отождествляют сознание Пуха с его "мозгами").
Застряв в кроличьей ноґре, Пух испытывает и тесноту, и удушье (не может вздох-
27
нуть как следует), и отчаяние; и даже его
фразеология становится близкой к грофовской -- он просит друзей, чтобы они
читали ему книгу, "которая поддержала бы Медведя, которого заклинило в Великой
Тесноте (курсив мой. -- В. Р.). Ср. у Грофа:
Перинатальное
развертывание часто ассоциируетґся и с разнообразными трансперсональными элеменґтами
-- такими, как архетипические видения Великой Матери или Ужасной
Богини-Матери, Ада, Чистилиґща, Рая или Царства Небесного [Гроф 1992: 80}
(курґсив мой. -- В. Р.).
Характерно также, что
родившийся (и переживший это состояние вновь под воздействием холотропного
дыхания или ЛСД-терапии) чувствует себя радостно и беззаботно, как ни в чем не
бывало. "Он чувствует себя свободным от тревоги, депрессии и вины, испытывает
очищение и необґремененность в отношении самого себя, других или сущеґствования
вообще. Мир кажется прекрасным местом, и инґтерес к жизни отчетливо возрастает"
[Гроф 1992: 101]. Именно так чувствует себя Пух, когда его наконец вытасґкивают
из норы:
...благодарно кивнув друзьям, он
продолжает свою прогулку по Лесу, гордо хмыкая про себя.
Еще один перинатальный опыт
описывается в главе "Канга", где Кролик разрабатывает план похищения Бэби Ру, в
результате чего Поросенок, который замещает Ру в кармане (животе) Канги,
переживает не только муки плоґда в чреве (когда его страшно трясет во время
прыжков Канги) и не только травму рождения в виде мнимого Бэби Ру, но также и
издевательский, травестийный обряд иниґциации, когда Канга, чтобы отомстить
похитителям, при-
28
творяется, что не замечает подмены: моет
"новорожденноґго", кормит его лекарством. В довершение этой травестийной
инициации Поросенка, неузнанного Кристофером Роґбином, так как он непривычно
чистый (ведь он как заново родился), нарекают новым, чужим именем --
Генри Путль. В конце книги "Дом в Медвежьем Углу" Поросенок переґживает
подлинное перерождение. Когда ветер сваливает дом Сыча и они все оказываются
погребенными в этом стаґром чреве, Поросенок просовывается в узкую щель почтоґвого
ящика и, освободившись и чувствуя радость освобожґдения, по С. Грофу, тем самым
спасает остальных. При этом он освобождается, также по Грофу, от комплекса неґполноценности,
тревожности и депрессии.
Отметим в заключение ставшую
популярной в 1980-е годы после работы Кёйпера [Кёйпер 1986} идею о связи
космогенеза и зачатия, которая также в свернутом виде приґсутствует в ВП.
Ведь глава о Кролике и его норе открываґет психофизиологический аспект
мифологии ВП (глава о мёде открывает его духовный аспект), то есть, по
сути, имеет космогенетический характер, тем более что в рождеґнии Пуха
участвуют все персонажи. Финальный эпизод с поваленным деревом-домом
олицетворяет собой конец старого детского мира и начало большого мира, что
также имеет отчетливый космогенетический смысл.
7.
Характеры
Последний раздел психологии,
который буквально просится быть примененным к ВП и на этот раз в общем
почти лежит на поверхности, -- это характерология. Хаґрактеры в ВП
удивительно выпукло и четко очерчены:
Пух жизнерадостен, добродушен и находчив,
Поросенок тревожен и труслив, И-Ё мрачен и агрессивен, Кролик авґторитарен, Сыч
оторван от действительности и погружен в себя, Тиггер добродушно-агрессивен и
хвастлив, Ру все время обращает на себя внимание. Как описать эти харак-
29
теры на языке характерологии Э. Кречмера, П.Б.
Ганнушкина, М. Е. Бурно?
Пух представляет собой
выразительный пример циклоида-сангвиника, реалистического синтонного
характера, находящегося в гармонии с окружающей действительносґтью: смеющегося,
когда смешно, и грустящего, когда грустґно. Циклоиду чужды отвлеченные понятия.
Он любит жизнь в ее простых проявлениях -- еду, вино, женщин, веґселье, он
добродушен, но может быть недалек. Его телослоґжение, как правило, пикническое
-- он приземистый, полґный, с толстой шеей. Все это очень точно
соответствует обґлику Пуха -- страсть к еде, добродушие и великодушие, полная
гармония с окружающим и даже полноватая комґплекция. Интересно, что знаменитые
циклоиды -- герои мировой литературы в чем-то фундаментально похожи на Пуха:
Санчо Панса, Фальстаф, Ламме Гудзак, мистер Пиквик [Бурно 1990}.
Поросенок -- пример психастеника,
реалистического интроверта, характер которого прежде всего определяется
дефензивностью, чувством неполноценности, реализуюґщимся в виде тревоги,
трусливо-напряженной неуверенґности, тоскливо-навязчивого страха перед будущим
и неґпрестанного пережевывания событий прошлого. Мысли психастеника всегда
бегут впереди действий, он анализиґрует возможный исход событий и всегда в
качестве привиґлегированного рассматривает самый ужасный. В то же время, он
чрезвычайно совестлив, стыдится своей трусосґти и хочет быть значительным в
глазах окружающих, для чего прибегает к гиперкомпенсации. Психастеник имеет лептосомное
телосложение -- маленький, "узкий". Таков Поросенок -- вечно тревожен, ожидает
опасностей от больґших животных и стыдится своей боязни, ему кажется, что надо
предупредить своим поведением (в частности, речеґвым -- см. следующий раздел)
эти надвигающиеся опасноґсти, всегда готов спасовать, но, поддержанный другими,
в
30
трудную минуту может проявить чудеса храбрости,
как это и происходит с ним в конце книги.
Сыч противоположен первым
двум персонажам своей ярко выраженной аутистичностью [Блейлер 1927},
замкнуґтостью на себя и своем внутреннем мире, полным отрывом от реальности;
построением имманентной гармонии в своей душе. Это свойство шизоида,
замкнуто-углубленной личноґсти. Сыч находится в мире гармонии "длинных слов",
котоґрые никак не связаны с моментом говорения, прагматичесґки пусты. Он
отгорожен от мира как будто стеклянной оболочкой. Мир кажется ему символической
книгой, полной таинственных значений: он отрывает у И-Ё хвост, думая, что это
дверной колокольчик; во время бури любуется на свой почтовый ящик (в который он
до этого бросал письма, написанные самому себе) название дома ("Ысчовник"), наґписанное
им на доске, для него важнее самого дома.
И-Ё
прежде
всего обращает на себя внимание своим поґстоянным мрачным настроением. Психиатр
бы сказал, что он страдает тяжелой эндогенной депрессией, которая всеґцело
овладевает личностью и управляет поведением. В таґких случаях характер может
деформироваться и приобреґтать противоречивое сочетание характерологических
радиґкалов. Так, с одной стороны, И-Ё агрессивен и казуистичен, с другой, --
оторван от окружающего. Первое составляет существенное свойство эпилептоида --
напряженно-автоґритарного характера, второе -- шизоида. Но настоящей авґторитарности,
так же, как и подлинного символического аутизма мы не наблюдаем у И-Ё. Он
убежден, что все безґнадежно плохо и все плохо к нему относятся, но в глубине
души он достаточно тонок и даже, скорее, добр, особенно это видно в конце
книги. Он может изощренно издеваться над собеседником (подробнее см. следующий
раздел), но при этом в глубине души чувствовать к нему расположеґние. Таковы
его отношения с Поросенком. И-Ё напоминает нам своим характером Ф. М.
Достоевского. В психопатоло-
31
гии такой характер называется мозаичным, или
полифониґческим [Бурно 1996}.
Кролик -- для него наиболее
характерна авторитарность, стремление подчинить себе окружающих, сочетающаяся у
него с комплексом неполноценности и механизмом гиперкомпенсации в качестве
способа его преодоления. Такую личность называют дефензивно-эпилептоидной.
Это напряґженно-авторитарный субъект, реалистический, но не тонґкий, его самая
сильная сторона -- организаторские способґности, самая слабая -- неискренность и
недалекость. Иммаґнентный внутренний мир его практически пуст, для
удовлетворения социально-психологических амбиций ему необходимы люди. Так,
Кролик, особенно во второй книге, стремится все время что-то организовывать и
кем-то коґмандовать. Иногда ему это удается, чаще же он попадает впросак, так
как в силу отсутствия глубины и тонкости неґдооценивает своих партнеров.
Тиггер -- в обрисовке его
характера подчеркнуты незреґлость (ювенильность) и демонстративность
-- свойства истерика. Он стремится обратить на себя внимание, неґимоверно
хвастлив, совершенно не в состоянии отвечать за свои слова. Этим он напоминает
Хлестакова и Ноздрева, но в целом он, конечно, не психопат и даже не
акцентуант, его главный радикал, так же как и у Пуха, сангвинический с
гипертимическим уклоном.
Ру характеризуется примерно
теми же свойствами, что и Тиггер, -- все время стремится обратить на себя внимаґние,
крайне эгоцентричен и гипертимичен, но в целом, конечно, будущий циклоид.
Каша и Кристофер Робин,
строго говоря, не проявляют себя как характеры, так как это, скорее,
суперхарактеры. Подробнее о них см. в следующем разделе.
Все характеры естественным
образом взаимодействуют друг с другом, и это в первую очередь проявляется в
разгоґворах.
32
8. Речевые
действия
Характер
человека опосредует его восприятие реальноґсти. Но человек воспринимает
реальность при помощи языка, и только при его помощи. Реальность такова, какой
ее описывает язык (тезис лингвистической относительноґсти Б.Л. Уорфа [Warf 1956]). Но язык не только описывает внешний мир, как считали в
начале XX века логические позитивисты и
ранний Витгенштейн, но активно воздейстґвует на внешний мир, вступает в сложные
взаимодействия с ним. К такому выводу пришла аналитическая филосоґфия 1930-40-х
годов (оксфордская школа обыденного языка и поздний Витгенштейн), а подробно
его разработаґла теория речевых актов Дж. Остина и Дж. Серля [Остин 1986, Searle 1969}. "Мы сообщаем другим, каково положеґние вещей; мы
пытаемся заставить других совершить неґчто; мы берем на себя обязательство
совершить нечто; мы выражаем свои чувства и отношения; наконец, мы с помоґщью
высказываний вносим изменения в существующий мир" [Серль 1986:194}.
Художественная
речь является неотъемлемой частью речевой деятельности. Если понимать язык так,
как его поґнимали позитивисты, то художественной речи просто не остается места
в речевой деятельности. Если считать, что язык описывает реальность, а
художественная речь, как правило, ничего не описывает, то в этом случае
художестґвенную речь нельзя считать языком. И предложения худоґжественной речи
тогда не являются предложениями, так как они лишены истинностного значения [Руднев
1996,1999}. Но если понимать язык, как его понимали поґздний Витгенштейн и
теория речевых актов, то художестґвенная речь становится одной из форм жизни,
одним из жанров речи, подобно молитве, ругани, игре в шахматы, публичной
лекции, выяснению отношений, отданию коґманд, признанию в любви, проверке
билетов в общественґном транспорте, предвыборной кампании и т. д. и т. п.
33
Самое главное, что делают
персонажи ВП, -- это то, что они все время говорят. Глагол
'сказал' -- самый частотный в этой книге. Говорят они о разных вещах, и каждый
говорит по-разному. У каждого свой неповторимый речевой портрет, тесно
связанный с его характерологическим портретом.
Винни Пух. Его речь одна из
наиболее сложных хотя бы потому, что он единственный (за исключением И-Ё в поґследней
главе), кто пишет стихи. Сочинение стихов -- тоже разновидность речевой
деятельности, причем одна из наиґболее фундаментальных. Считается, что язык не
может суґществовать без того, чтобы на нем не писали стихов [Лотґман 1972}.
Сочинение стихов восходит к ритуальному ре-цитированию, повторению ритмически
сходных отрезков речи, и сам стих, являясь кореллятом мифа [Лотман 1972}, служит
одним из наиболее универсальных способов познаґния мира. Филогенетически поэзия
возводится, соответстґвенно, к детскому языку ("Стихи происходят из детского
лепета" [Якубинский 1986:196}). Пух пишет стихи в трудґную минуту, чтобы
придать себе сил, осмыслить непонятґное, зафиксировать свою оценку
происходящего или отмеґтить поступок другого персонажа, разобраться в себе.
Всего им написано 23 стихотворения самых различных жанров -- от шуточного
каламбура, нонсенса, комического диалога со своим бессознательным,
самовосхваления до медитативґной элегии, колыбельной и торжественной оды.
В сущности, Пух -- это Пушкин.
Синтонный темпераґмент великого русского поэта не раз подвергался психолоґгическому