Страница:
Креслин ощущает направляемый Клеррисом к крошечному цветку поток силы и видит, как медленно, в размеренном темпе капель, падающих после дождя с уголка крыши, стебелек крепнет, лепестки наливаются соком, и цвет их становится ярче.
– А вот Лидия или Марин – те могут взять саженец ябруша и повлиять на него так, чтобы плоды со временем стали крупнее или мельче, кислее или слаще... Но большинству людей не интересны чудеса, результаты которых видны лишь спустя годы.
– Наверное, – соглашается Креслин. – Но ведь предполагается, что магия действует мгновенно.
На губах Клерриса вновь появляется мальчишеская улыбка:
– Действует-то она мгновенно, но вот чтобы результаты этого действия проявились со всей очевидностью, требуется время. Но зато, в отличие от содеянного нашими Белыми «друзьями», сотворенное нами долговечнее, и уничтожить плоды наших трудов довольно трудно.
Креслин замечает, что Мегера выглядывает в узкое окошко. Фрейгр спускается по пыльной дороге к пристани, где привязаны кони.
– Тут есть над чем подумать, – со вздохом говорит юноша. – Но в свое время. Сейчас я, пожалуй, все же схожу за лошадьми. Сдается мне, нашему славному капитану не терпится покинуть Отшельничий.
LXXI
LXXII
LXXIII
LXXIV
LXXV
– А вот Лидия или Марин – те могут взять саженец ябруша и повлиять на него так, чтобы плоды со временем стали крупнее или мельче, кислее или слаще... Но большинству людей не интересны чудеса, результаты которых видны лишь спустя годы.
– Наверное, – соглашается Креслин. – Но ведь предполагается, что магия действует мгновенно.
На губах Клерриса вновь появляется мальчишеская улыбка:
– Действует-то она мгновенно, но вот чтобы результаты этого действия проявились со всей очевидностью, требуется время. Но зато, в отличие от содеянного нашими Белыми «друзьями», сотворенное нами долговечнее, и уничтожить плоды наших трудов довольно трудно.
Креслин замечает, что Мегера выглядывает в узкое окошко. Фрейгр спускается по пыльной дороге к пристани, где привязаны кони.
– Тут есть над чем подумать, – со вздохом говорит юноша. – Но в свое время. Сейчас я, пожалуй, все же схожу за лошадьми. Сдается мне, нашему славному капитану не терпится покинуть Отшельничий.
LXXI
В центре подернутого белым туманом зеркала видна высящаяся на черном утесе черная башня с мерцающими, словно они не из настоящего камня, стенами.
Губы вперившего взгляд в зеркало Высшего Мага шевелятся, но слова не слышны. Потом он хмурится, и изображение исчезает. В серебре зеркала отражается лишь потолок комнаты.
Слышится стук в дверь.
– Заходи.
Протиснувшись бочком в маленькую комнату, Хартор с порога спрашивает:
– Ты слышал?
– Ба, я это почувствовал. Да и кто бы не почувствовал, когда закричал весь мир. Мне просто не хотелось поднимать этот вопрос перед всем Советом.
Высший Маг указывает визитеру на ближайший к двери стул и сам садится на кресло с прямой спинкой. Хартор косится на пустое зеркало:
– Ну, есть у тебя какие-нибудь соображения?
Дженред медленно кивает и, скривив губы в гримасе отвращения, отвечает:
– Да. Мы оставим его в покое.
– Ты был единственным, кто утверждал...
– Неважно, что я там утверждал. Я ошибся в оценке его сил, но не относительно его склонностей.
– Но все-таки как с этим разбираться?
– МЫ оставим его в покое, но МЫ – еще не весь мир. Намекните послу Хамора, что Креслин вывез на Отшельничий сокровища Небес, похищенные им из Западного Оплота. А лазутчики Оплота непременно должны проведать о намерении Хамора напасть на Край Земли.
– Думаешь, это сработает?
– Имея дело с хаморианцами, используйте Принуждение. Они ничего не заподозрят, потому что вовсе не верят в магию.
– Наверное, тут потребуются какие-нибудь особые образы.
– Как тебе правится идея копий зимы? Помнишь, из Предания?
– Думаешь, они когда-нибудь существовали в действительности?
– Кому ведомо? – пожимает плечами Дженред. – Главное, что-то в этом роде наверняка должно им понравиться. Возможно, у них хватит смелости и вправду напасть на остров. А маршал, надо полагать, вышлет туда несколько отрядов, и никто из посланных ею не вернется.
– Ты можешь быть в этом уверен?
Дженред кивает:
– Креслин – из тех, кто ведет людей за собой и за кем они следуют.
– Но не значит ли это, что он будет опасен?
– Нет. Не для нас. Возможно, через одно-два поколения нас обвинят в недальновидности, но мы больше не можем позволить себе терять магов и союзников. Так что займись Хамором. Сделай, что сумеешь. Впрочем, можешь для начала подбросить эту мысль норландцам.
Губы вперившего взгляд в зеркало Высшего Мага шевелятся, но слова не слышны. Потом он хмурится, и изображение исчезает. В серебре зеркала отражается лишь потолок комнаты.
Слышится стук в дверь.
– Заходи.
Протиснувшись бочком в маленькую комнату, Хартор с порога спрашивает:
– Ты слышал?
– Ба, я это почувствовал. Да и кто бы не почувствовал, когда закричал весь мир. Мне просто не хотелось поднимать этот вопрос перед всем Советом.
Высший Маг указывает визитеру на ближайший к двери стул и сам садится на кресло с прямой спинкой. Хартор косится на пустое зеркало:
– Ну, есть у тебя какие-нибудь соображения?
Дженред медленно кивает и, скривив губы в гримасе отвращения, отвечает:
– Да. Мы оставим его в покое.
– Ты был единственным, кто утверждал...
– Неважно, что я там утверждал. Я ошибся в оценке его сил, но не относительно его склонностей.
– Но все-таки как с этим разбираться?
– МЫ оставим его в покое, но МЫ – еще не весь мир. Намекните послу Хамора, что Креслин вывез на Отшельничий сокровища Небес, похищенные им из Западного Оплота. А лазутчики Оплота непременно должны проведать о намерении Хамора напасть на Край Земли.
– Думаешь, это сработает?
– Имея дело с хаморианцами, используйте Принуждение. Они ничего не заподозрят, потому что вовсе не верят в магию.
– Наверное, тут потребуются какие-нибудь особые образы.
– Как тебе правится идея копий зимы? Помнишь, из Предания?
– Думаешь, они когда-нибудь существовали в действительности?
– Кому ведомо? – пожимает плечами Дженред. – Главное, что-то в этом роде наверняка должно им понравиться. Возможно, у них хватит смелости и вправду напасть на остров. А маршал, надо полагать, вышлет туда несколько отрядов, и никто из посланных ею не вернется.
– Ты можешь быть в этом уверен?
Дженред кивает:
– Креслин – из тех, кто ведет людей за собой и за кем они следуют.
– Но не значит ли это, что он будет опасен?
– Нет. Не для нас. Возможно, через одно-два поколения нас обвинят в недальновидности, но мы больше не можем позволить себе терять магов и союзников. Так что займись Хамором. Сделай, что сумеешь. Впрочем, можешь для начала подбросить эту мысль норландцам.
LXXII
Рыжеволосая женщина, прервав упражнения, поднимает глаза и касается своими чувствами утреннего воздуха за пределами комнаты.
Она улыбается, ощутив бурундука, снующего под камнем, служащим хижине ступенькой крыльца. Но улыбка тут же исчезает.
– Работать, Мегера! – приказывает она себе. – Не отвлекаться! Креслин – не единственный, кто может быть упорным, как молодой дубок.
Пот струится по разгоряченному лицу, мускулы горят огнем, но Мегера выполняет упражнения до тех пор, пока тело не перестает ей повиноваться. Тогда она выпрямляется, делает несколько глубоких вздохов и принимается медленно расхаживать по комнате.
Через несколько минут ей предстоит встретиться с Креслином для занятий основополагающей теорией, которую ее соправитель, похоже, с презрением отвергает. Чтобы поскорее охладиться и привести себя в должный вид, она обтирается мокрым полотенцем, бормоча под нос, что нужно будет непременно выучиться у Клерриса умению сводить грязь не только с одежды, но и с тела.
Скрепив локоны двумя гребнями, чтобы не падали на лицо, надев линялые штаны и рубаху, Мегера выходит за дверь и замирает, почувствовав таящуюся за углом хижины угрозу.
Напрягшись, Мегера улавливает ее суть. Она чувствует похотливое нетерпение поджидающего ее с ножом в руках мужчины. Покачав головой, рыжеволосая поднимает с земли тяжелый камень. Холодная ненависть скручивает узлом ее желудок.
Мысленно зафиксировав место, где стоит человек, она движется вперед, зажав булыжник в поднятой руке. В тот миг, когда бородатый малый бросается на нее, Мегера изо всех сил обрушивает камень на его голову.
Оглушенный, сбитый с ног, этот человек все же силится подняться и схватиться за выпавший из руки нож. Даже сейчас его переполняют вожделение и враждебность. Отбросив ногой нож, Мегера вновь поднимает камень. Второй удар оказывается точнее, и распростертый на земле бородач больше не шевелится. Лишь внутри, в его угасающем сознании, корчится и буйствует сплетенная воедино с хаосом, устремленная на нее злоба.
Мегера сглатывает подступившую к горлу желчь, но не колеблется ни секунды. Креслин научил ее не терять времени, и она тянется за ножом.
Первым делом ей приходит в голову лишить нападавшего мужского достоинства, но это кажется ужасным... просто отвратительным. И вместо этого она перерезает ему горло, что оказывается совсем нетрудно, благо нож прекрасно отточен.
Вернув камень к порогу и засунув нож за пояс, Мегера тащит тело волоком к башне, благо она расположена совсем недалеко, в нескольких шагах. У входа женщина приводит в порядок прическу и одежду. Теперь она выглядит (по крайней мере, со стороны) совершенно спокойной. Хотя на самом деле это далеко не так.
На ее стук выходит Джорис, за ним Креслин и Хайел.
– Свет!
Из всех троих лишь Креслин не произносит ни слова. Он просто смотрит на Мегеру, и в его зеленых, как тяжелые морские волны, глазах невозможно ничего прочесть.
Остановив взгляд на Хайеле – ей хотелось бы прожечь его насквозь! – Мегера говорит:
– Я не одобряю склонности некоторых твоих солдат совершать попытки изнасилования и надеюсь, что впредь мне не придется восстанавливать дисциплину самой. А если придется, я уже не буду столь снисходительна, чтобы ограничиться использованием холодной стали.
От последних слов ее желудок скручивается узлом, и она мысленно проклинает Креслина, от которого ей передалась неспособность лгать не испытывая тошноты.
Женщина старается не замечать его легкой улыбки, хотя больше всего ей хотелось бы надавать ему оплеух. За то, что он знает, какие ощущения она сейчас испытывает.
Мегера буравит Хайела взглядом, пока тот не опускает глаза.
– Да, регент... – выдавливает наконец начальник гарнизона.
– Позаботься о теле, капитан. И об укреплении дисциплины. Доброго вам дня, господа, – она изображает улыбку, за что вознаграждается побледневшими лицами Хайела и Джориса. Креслин, так и не проронивший ни слова, едва заметно кивает, словно в знак одобрения, и ей хочется опалить его всем пламенем хаоса, какое она способна вызвать. В кого он ее превращает?! Как он может не понимать?! Поймет ли он хоть когда-нибудь? На последнее особо надеяться не приходится.
Повернувшись, она нарочито размеренным шагом направляется к самой неказистой развалюхе на склоне, облюбованной Клеррисом. И старается при этом не обращать внимание на доносящиеся слова:
«...раскроила череп и перерезала глотку...»
«...руки-то, должно быть, что твоя сталь...»
«...как ты вообще с ней живешь?..»
– Как? Она просто позволяет мне жить рядом, – холодный ответ Креслина несколько охлаждает и ее. Неужели он действительно не понимает, что сделал с ней? С помощью тех сил, ради овладения которыми она так долго жертвовала столь многим!..
Глаза Мегеры горят, но она, стиснув зубы, продолжает идти размеренным, неспешным шагом.
Она улыбается, ощутив бурундука, снующего под камнем, служащим хижине ступенькой крыльца. Но улыбка тут же исчезает.
– Работать, Мегера! – приказывает она себе. – Не отвлекаться! Креслин – не единственный, кто может быть упорным, как молодой дубок.
Пот струится по разгоряченному лицу, мускулы горят огнем, но Мегера выполняет упражнения до тех пор, пока тело не перестает ей повиноваться. Тогда она выпрямляется, делает несколько глубоких вздохов и принимается медленно расхаживать по комнате.
Через несколько минут ей предстоит встретиться с Креслином для занятий основополагающей теорией, которую ее соправитель, похоже, с презрением отвергает. Чтобы поскорее охладиться и привести себя в должный вид, она обтирается мокрым полотенцем, бормоча под нос, что нужно будет непременно выучиться у Клерриса умению сводить грязь не только с одежды, но и с тела.
Скрепив локоны двумя гребнями, чтобы не падали на лицо, надев линялые штаны и рубаху, Мегера выходит за дверь и замирает, почувствовав таящуюся за углом хижины угрозу.
Напрягшись, Мегера улавливает ее суть. Она чувствует похотливое нетерпение поджидающего ее с ножом в руках мужчины. Покачав головой, рыжеволосая поднимает с земли тяжелый камень. Холодная ненависть скручивает узлом ее желудок.
Мысленно зафиксировав место, где стоит человек, она движется вперед, зажав булыжник в поднятой руке. В тот миг, когда бородатый малый бросается на нее, Мегера изо всех сил обрушивает камень на его голову.
Оглушенный, сбитый с ног, этот человек все же силится подняться и схватиться за выпавший из руки нож. Даже сейчас его переполняют вожделение и враждебность. Отбросив ногой нож, Мегера вновь поднимает камень. Второй удар оказывается точнее, и распростертый на земле бородач больше не шевелится. Лишь внутри, в его угасающем сознании, корчится и буйствует сплетенная воедино с хаосом, устремленная на нее злоба.
Мегера сглатывает подступившую к горлу желчь, но не колеблется ни секунды. Креслин научил ее не терять времени, и она тянется за ножом.
Первым делом ей приходит в голову лишить нападавшего мужского достоинства, но это кажется ужасным... просто отвратительным. И вместо этого она перерезает ему горло, что оказывается совсем нетрудно, благо нож прекрасно отточен.
Вернув камень к порогу и засунув нож за пояс, Мегера тащит тело волоком к башне, благо она расположена совсем недалеко, в нескольких шагах. У входа женщина приводит в порядок прическу и одежду. Теперь она выглядит (по крайней мере, со стороны) совершенно спокойной. Хотя на самом деле это далеко не так.
На ее стук выходит Джорис, за ним Креслин и Хайел.
– Свет!
Из всех троих лишь Креслин не произносит ни слова. Он просто смотрит на Мегеру, и в его зеленых, как тяжелые морские волны, глазах невозможно ничего прочесть.
Остановив взгляд на Хайеле – ей хотелось бы прожечь его насквозь! – Мегера говорит:
– Я не одобряю склонности некоторых твоих солдат совершать попытки изнасилования и надеюсь, что впредь мне не придется восстанавливать дисциплину самой. А если придется, я уже не буду столь снисходительна, чтобы ограничиться использованием холодной стали.
От последних слов ее желудок скручивается узлом, и она мысленно проклинает Креслина, от которого ей передалась неспособность лгать не испытывая тошноты.
Женщина старается не замечать его легкой улыбки, хотя больше всего ей хотелось бы надавать ему оплеух. За то, что он знает, какие ощущения она сейчас испытывает.
Мегера буравит Хайела взглядом, пока тот не опускает глаза.
– Да, регент... – выдавливает наконец начальник гарнизона.
– Позаботься о теле, капитан. И об укреплении дисциплины. Доброго вам дня, господа, – она изображает улыбку, за что вознаграждается побледневшими лицами Хайела и Джориса. Креслин, так и не проронивший ни слова, едва заметно кивает, словно в знак одобрения, и ей хочется опалить его всем пламенем хаоса, какое она способна вызвать. В кого он ее превращает?! Как он может не понимать?! Поймет ли он хоть когда-нибудь? На последнее особо надеяться не приходится.
Повернувшись, она нарочито размеренным шагом направляется к самой неказистой развалюхе на склоне, облюбованной Клеррисом. И старается при этом не обращать внимание на доносящиеся слова:
«...раскроила череп и перерезала глотку...»
«...руки-то, должно быть, что твоя сталь...»
«...как ты вообще с ней живешь?..»
– Как? Она просто позволяет мне жить рядом, – холодный ответ Креслина несколько охлаждает и ее. Неужели он действительно не понимает, что сделал с ней? С помощью тех сил, ради овладения которыми она так долго жертвовала столь многим!..
Глаза Мегеры горят, но она, стиснув зубы, продолжает идти размеренным, неспешным шагом.
LXXIII
Когда разгневанная Мегера уходит и трое мужчин остаются стоять на крыльце башни над мертвым телом, Хайел качает головой:
– Никогда... не сталкивался ни... ни с чем подобным.
Креслин громко фыркает.
– Ты находишь это забавным, господин регент? – спрашивает Джорис, указывая на труп.
– Нет, но этот малый получил по заслугам. Если не меньше – Мегера противница ненужного насилия, – юноша говорит устало и тихо, словно для себя.
– Разве можно убивать человека за то, что ему стало невмоготу обходиться без женщины? Ты не находишь, что это слишком?
Для Креслина, которому самому приходилось убивать, чтобы предотвратить убийство, вопрос о том, можно ли лишать человека жизни за попытку изнасилования не так уж прост, и отвечает он медленно, не сразу:
– Женщины скоро здесь появятся. Что же до твоего солдата, то он наказан смертью не только за вожделение, но и за тупость. Всякий, вздумавший напасть на чародея, должен быть готов к худшему. Мегера – Белая волшебница, она могла бы изжарить его на месте, – Креслин умолкает, но видя, что Джориса его ответ не убедил, – продолжает: – Присмотрись как-нибудь, только незаметно, к ее запястьям. Там шрамы. Они появились оттого, что она практиковала свое искусство, скованная холодным железом.
Джорис ежится:
– Неужто она так сильна?
– Может быть, мы еще слишком молоды и во многих отношениях неопытны, – со вздохом отвечает Креслин, – но неужели ты думаешь, что герцог взял бы и доверил нам остров просто так?
Джорис прокашливается:
– Ты что-то говорил о женщинах?
– Все будет, и женщины, и припасы, – кивает Креслин.
– Интересно, господин регент, а чем ты собираешься за эти самые припасы платить? – язвительно любопытствует Хайел. – Вяленой рыбой? Никаких других богатств на нашем острове не водится.
– Часть припасов мы получим в подарок. Часть... – Креслин пожимает плечами, вспомнив про золотую цепь, что сберегла Лидия и вернул ему Клеррис. – Часть придется оплатить мне.
– Как я погляжу, ты строишь насчет этого пустынного острова большие планы.
Глаза Креслина вспыхивают. Он сыт по горло предостережениями, сомнениями и скептицизмом. Резко повернувшись к рослому капитану, он несколько мгновений молчит, а когда начинает говорить, его слова звучат преувеличенно мягко:
– Ты сомневался в моих способностях, пока я не уложил твоего громилу. Ты сомневался и в возможностях моей соправительницы, пока и она не оставила у твоих ног труп. Долго ты еще собираешься сомневаться? Сколько трупов я должен приволочь тебе, чтобы ты в меня поверил?
Хайел отводит глаза, но упрямо бормочет:
– Еще ни одному человеку не удавалось толком освоить и обжить Отшельничий... господин регент.
– А я тебе не «один человек», Хайел, – со смехом заявляет Креслин. – А уж Мегера тем более, – он кивает обоим собеседникам и добавляет: – Мне бы хотелось получить пергамент и перья, да поскорее. И подумай над моими словами, хорошенько подумай.
Юноша направляется следом за Мегерой, хотя встречаться с ней особо не рвется. Как бы рьяно ни выступал он в ее защиту, в голове его продолжает звучать вопрос Джориса. Справедливо ли карать смертью вожделение, пусть даже сопряженное с насилием? Но какой выбор был у Мегеры? И чем отличается одна смерть от другой? «Смерть есть смерть», – она сама говорила что-то в этом роде.
Ноги сами несут юношу по тропе, взбирающейся к восточным утесам, а он думает о том, так ли уж отличается сам от того безымянного стража. Ведь и ему случалось смотреть на Мегеру с... особыми мыслями. И насколько тонка грань между мыслью и действием?
– Никогда... не сталкивался ни... ни с чем подобным.
Креслин громко фыркает.
– Ты находишь это забавным, господин регент? – спрашивает Джорис, указывая на труп.
– Нет, но этот малый получил по заслугам. Если не меньше – Мегера противница ненужного насилия, – юноша говорит устало и тихо, словно для себя.
– Разве можно убивать человека за то, что ему стало невмоготу обходиться без женщины? Ты не находишь, что это слишком?
Для Креслина, которому самому приходилось убивать, чтобы предотвратить убийство, вопрос о том, можно ли лишать человека жизни за попытку изнасилования не так уж прост, и отвечает он медленно, не сразу:
– Женщины скоро здесь появятся. Что же до твоего солдата, то он наказан смертью не только за вожделение, но и за тупость. Всякий, вздумавший напасть на чародея, должен быть готов к худшему. Мегера – Белая волшебница, она могла бы изжарить его на месте, – Креслин умолкает, но видя, что Джориса его ответ не убедил, – продолжает: – Присмотрись как-нибудь, только незаметно, к ее запястьям. Там шрамы. Они появились оттого, что она практиковала свое искусство, скованная холодным железом.
Джорис ежится:
– Неужто она так сильна?
– Может быть, мы еще слишком молоды и во многих отношениях неопытны, – со вздохом отвечает Креслин, – но неужели ты думаешь, что герцог взял бы и доверил нам остров просто так?
Джорис прокашливается:
– Ты что-то говорил о женщинах?
– Все будет, и женщины, и припасы, – кивает Креслин.
– Интересно, господин регент, а чем ты собираешься за эти самые припасы платить? – язвительно любопытствует Хайел. – Вяленой рыбой? Никаких других богатств на нашем острове не водится.
– Часть припасов мы получим в подарок. Часть... – Креслин пожимает плечами, вспомнив про золотую цепь, что сберегла Лидия и вернул ему Клеррис. – Часть придется оплатить мне.
– Как я погляжу, ты строишь насчет этого пустынного острова большие планы.
Глаза Креслина вспыхивают. Он сыт по горло предостережениями, сомнениями и скептицизмом. Резко повернувшись к рослому капитану, он несколько мгновений молчит, а когда начинает говорить, его слова звучат преувеличенно мягко:
– Ты сомневался в моих способностях, пока я не уложил твоего громилу. Ты сомневался и в возможностях моей соправительницы, пока и она не оставила у твоих ног труп. Долго ты еще собираешься сомневаться? Сколько трупов я должен приволочь тебе, чтобы ты в меня поверил?
Хайел отводит глаза, но упрямо бормочет:
– Еще ни одному человеку не удавалось толком освоить и обжить Отшельничий... господин регент.
– А я тебе не «один человек», Хайел, – со смехом заявляет Креслин. – А уж Мегера тем более, – он кивает обоим собеседникам и добавляет: – Мне бы хотелось получить пергамент и перья, да поскорее. И подумай над моими словами, хорошенько подумай.
Юноша направляется следом за Мегерой, хотя встречаться с ней особо не рвется. Как бы рьяно ни выступал он в ее защиту, в голове его продолжает звучать вопрос Джориса. Справедливо ли карать смертью вожделение, пусть даже сопряженное с насилием? Но какой выбор был у Мегеры? И чем отличается одна смерть от другой? «Смерть есть смерть», – она сама говорила что-то в этом роде.
Ноги сами несут юношу по тропе, взбирающейся к восточным утесам, а он думает о том, так ли уж отличается сам от того безымянного стража. Ведь и ему случалось смотреть на Мегеру с... особыми мыслями. И насколько тонка грань между мыслью и действием?
LXXIV
– Можешь ли ты укоренить гармонию в растениях? – спрашивает Креслин, рассматривая положенный перед ним Клеррисом рисунок. – Ведь с тем голубым цветком ты сделал что-то в этом роде?
Клеррис кладет лист на место, поверх комплекта чертежей и рисунков с необходимыми пояснениями, касающимися устройства резиденции соправителей. В окно залетает ветерок, который так и норовит сдуть лист, так что магу приходится придавить бумагу по краям камушками.
– Ну, чтобы лучше росли и плодоносили. Были устойчивее к непогоде... и все такое, – поясняет Креслин.
– А, это. Да, могу. У Лидии такое получается лучше, но я тоже справлюсь. А зачем?
– Скоро здесь будет больше людей. А людям нужна еда.
– Креслин, – медленно произносит Клеррис, – здесь слишком сухо, чтобы рассчитывать на хороший урожай, даже в том случае, если зима окажется мягкой, без сильных морозов.
– Но ведь ты говоришь об обычных растениях... – пытается возразить юноша, но тут его окликает Мегера. Он поднимает глаза от стола – как подозревает, единственного устойчивого стола на острове, реквизированного для нужд соправителей у Хайела и, вместе с тремя стульями, занимающего почти всю хижину.
– Планы резиденции – прежде всего, – напоминает она своему соправителю. – Если ты, конечно, не хочешь рано или поздно умереть во сне.
– Да, да, – Креслин снова сосредоточивается на чертеже. – Что это за большая комната?
– Трапезная. Тебе придется принимать гостей и устраивать пиры, – поясняет Клеррис.
– А эта? – спрашивает Мегера.
– Гостевая спальня, – признается Черный маг. Глаза Мегеры вспыхивают:
– Мы же договорились, что спальни у нас с Креслином будут отдельные, а для размещения гостей позже построят отдельные дома.
– Ладно, – добродушно соглашается Клеррис. – Тогда пусть это будет личный кабинет.
– Вот пусть и будет. Мне он непременно понадобится.
– Но это потребует некоторой доработки.
– Тебе придется привлечь солдат.
– Только после завершения основных работ.
– Тут ты прав, – соглашается Мегера и вновь всматривается в наброски на столе.
– Как насчет уборки камней и грязи? – спрашивает Креслин.
– Этим могу заняться я, – говорит Мегера. Клеррис кивает.
– Если хочешь...
– Мне лучше заняться этим прямо сейчас? – голос Мегеры звучит так странно, что никто не отвечает. Спустя несколько минут она прерывает молчание и на сей раз говорит совсем о другом: – Как может быть, чтобы Креслин использовал свою силу для убийства людей и оставался при этом Черным магом? Или Серым? Я всегда думала, что истребление и разрушение – это свойства хаоса.
– Дело не в том, КАКАЯ используется магия, а в том, КАК она используется, – терпеливым тоном привычного к наставлениям учителя отвечает Клеррис. – Магия гармонии связана с упорядочением вещей и явлений, сотворением, созиданием, иногда переустройством или переустановкой. Магия хаоса стремится к разрыву существующих связей, зачастую с помощью огня и тому подобных стихий. Креслин, – спрашивает он юношу, – как ты использовал свои силы, когда тебе приходилось убивать?
Растерявшись от столь прямо поставленного вопроса, Креслин откидывается на стуле и отвечает:
– Я всегда вызывал ветра.
– И чего ты от них хотел?
– Хотел сотворить бурю, иногда с градом или ледяным дождем.
– Поняла? – спрашивает Черный маг, глядя на Мегеру.
– Но так не должно быть! Получается, что злой человек может использовать гармонию, чтобы убивать и разрушать.
– Увы, в известных пределах – может. Но лишь очень могущественный маг, способный к предвидению и планированию.
– Пожалуйста, поясни, – просит Креслин. Он знает ответ, но хочет, чтобы Мегера услышала это от кого-то другого.
Клеррис пожимает плечами:
– Возьмем Креслина и предположим, что сейчас из-за этой двери на него набросятся десятеро вооруженных головорезов. В этом случае его магия окажется бесполезной, поскольку вызвать бурю мгновенно невозможно. На это требуется время, и при разной погоде разное. А любой Белый маг изжарит всех десятерых в мгновение ока.
Мегера призадумывается.
– Но если ты говоришь, что дело не в типе магии, а в том, как она применяется, то почему один и тот же чародей не может использовать и ту, и другую магию? И Черную, и Белую попеременно?
Клеррис смеется:
– Очень трудно представлять собой две личности одновременно. Ты, например, можешь некоторое время и любить Креслина, и ненавидеть его, но если оба чувства сохранятся долгое время, это может разорвать твое «Я». Двойственные чувства проявляются у многих, но рано или поздно остается либо любовь, либо ненависть. То же самое справедливо и по отношению к магии. Одни изначально склонны к гармонии, иные к хаосу, а некоторым дано выбирать. Я знал только одну Серую волшебницу, да и та умерла очень молодой. В теории это возможно, но я сомневаюсь, чтобы нашлось много магов, способных справляться одновременно и с тем, и с другим началом, – он печально улыбается и добавляет: – А для того чтобы использовать силы гармонии, необходим прежде всего здравый ум. Не доброта, не сострадательность, а здравый ум.
– Но это неправильно!
Поняв, что кроется за этим восклицанием, Клеррис говорит:
– Для тебя, к счастью, хаос – не предопределение. Тебе дано выбирать, а вот у Креслина такого выбора нет.
– Что ты имеешь в виду?
– А почему ты считаешь, что Креслину не нравится использовать свою силу для убийства?
– Ему делается плохо, – кривится Мегера. – Это я знаю слишком хорошо, но не могу взять в толк, почему человека выворачивает, если он убивает кого-то с помощью вызванной им бури, но сделав то же самое клинком, тот же человек чувствует себя превосходно.
– Не совсем так, – возражает Креслин. – Я вообще не люблю убивать, и в случае с клинком тоже мучаюсь, хотя и меньше. А ты не ощущаешь этого потому, что, когда я берусь за меч, твои чувства затуманивает твой же гнев.
Отсутствие признаков тошноты служит для юноши подтверждением правоты его слов.
– Но почему? – не унимается Мегера.
– Потому, – отвечает Черный маг, – что смерть есть форма хаоса, и если гармоническое явление приводит к смерти, получается, что хаос рождается из порядка, а такого рода внутреннее противоречие плохо переносится магом. Вот почему Черные маги стараются не применять силы гармонии как оружие, причем чем они старше, тем реже это делают. Молодым и здоровым легче перенести порожденный противоречием внутренний разлад, но это не может продолжаться вечно.
– Ладно... – вздыхает Мегера. – Но коль скоро у меня есть выбор, скажи, как мне научиться магии гармонии.
– Жаль, что у меня нет простого ответа, – говорит Клеррис. – На свете не так много людей, которым удалось совершить такой переход, и никто из них не был склонен делиться подробностями. Однако первый шаг должен заключаться в полном отказе от использовании магии хаоса, даже в виде глупых мелочей, вроде огоньков на кончиках пальцев.
– Я должна отказаться... – Мегера качает головой. – Не знаю.
Мужчины молчат. Креслин отворачивается к маленькому окну, выходящему на северный склон и башню, которую предстоит перестраивать и расширять, так что ни Клеррис, ни Мегера не замечают влаги на его щеках.
Он молча протягивает руку, придерживая листок бумаги. Разумеется, ему ничего не стоило бы прекратить ветер, но ведь он приносит приятную прохладу...
– Хайелу не понравится, если мы превратим его солдат в строителей, – меняет тему Клеррис.
– Так ведь нам особо выбирать не приходится, – откликается Креслин, снова всматриваясь в черновые наброски. – Да и ему тоже.
– Ты сам ему это скажешь?
– А кто же еще?
– Ну конечно, – встревает Мегера. – Разве мой суженый упустит возможность показать, кто здесь главный?
– А тебе не кажется, что это не совсем справедливо? – замечает Клеррис.
– Ничего подобного. Мужчины таковы от природы... По большей части.
Клеррис молча разворачивает бумаги. Креслин морщит лоб, вид у него отсутствующий.
– Нам потребуются и деревья. Ты сможешь раздобыть саженцы?
– Деревья?
Загорелый юноша с серебряными волосами и недавними мозолями на руках кивает.
– Да. В Сарроннине воду спускают с гор по акведукам...
– Креслин...
– Он где-то в другом месте, – ворчит Мегера. Отвернувшись от юноши, она смотрит в узкое окно, на волнующееся за молом море.
Клеррис кладет лист на место, поверх комплекта чертежей и рисунков с необходимыми пояснениями, касающимися устройства резиденции соправителей. В окно залетает ветерок, который так и норовит сдуть лист, так что магу приходится придавить бумагу по краям камушками.
– Ну, чтобы лучше росли и плодоносили. Были устойчивее к непогоде... и все такое, – поясняет Креслин.
– А, это. Да, могу. У Лидии такое получается лучше, но я тоже справлюсь. А зачем?
– Скоро здесь будет больше людей. А людям нужна еда.
– Креслин, – медленно произносит Клеррис, – здесь слишком сухо, чтобы рассчитывать на хороший урожай, даже в том случае, если зима окажется мягкой, без сильных морозов.
– Но ведь ты говоришь об обычных растениях... – пытается возразить юноша, но тут его окликает Мегера. Он поднимает глаза от стола – как подозревает, единственного устойчивого стола на острове, реквизированного для нужд соправителей у Хайела и, вместе с тремя стульями, занимающего почти всю хижину.
– Планы резиденции – прежде всего, – напоминает она своему соправителю. – Если ты, конечно, не хочешь рано или поздно умереть во сне.
– Да, да, – Креслин снова сосредоточивается на чертеже. – Что это за большая комната?
– Трапезная. Тебе придется принимать гостей и устраивать пиры, – поясняет Клеррис.
– А эта? – спрашивает Мегера.
– Гостевая спальня, – признается Черный маг. Глаза Мегеры вспыхивают:
– Мы же договорились, что спальни у нас с Креслином будут отдельные, а для размещения гостей позже построят отдельные дома.
– Ладно, – добродушно соглашается Клеррис. – Тогда пусть это будет личный кабинет.
– Вот пусть и будет. Мне он непременно понадобится.
– Но это потребует некоторой доработки.
– Тебе придется привлечь солдат.
– Только после завершения основных работ.
– Тут ты прав, – соглашается Мегера и вновь всматривается в наброски на столе.
– Как насчет уборки камней и грязи? – спрашивает Креслин.
– Этим могу заняться я, – говорит Мегера. Клеррис кивает.
– Если хочешь...
– Мне лучше заняться этим прямо сейчас? – голос Мегеры звучит так странно, что никто не отвечает. Спустя несколько минут она прерывает молчание и на сей раз говорит совсем о другом: – Как может быть, чтобы Креслин использовал свою силу для убийства людей и оставался при этом Черным магом? Или Серым? Я всегда думала, что истребление и разрушение – это свойства хаоса.
– Дело не в том, КАКАЯ используется магия, а в том, КАК она используется, – терпеливым тоном привычного к наставлениям учителя отвечает Клеррис. – Магия гармонии связана с упорядочением вещей и явлений, сотворением, созиданием, иногда переустройством или переустановкой. Магия хаоса стремится к разрыву существующих связей, зачастую с помощью огня и тому подобных стихий. Креслин, – спрашивает он юношу, – как ты использовал свои силы, когда тебе приходилось убивать?
Растерявшись от столь прямо поставленного вопроса, Креслин откидывается на стуле и отвечает:
– Я всегда вызывал ветра.
– И чего ты от них хотел?
– Хотел сотворить бурю, иногда с градом или ледяным дождем.
– Поняла? – спрашивает Черный маг, глядя на Мегеру.
– Но так не должно быть! Получается, что злой человек может использовать гармонию, чтобы убивать и разрушать.
– Увы, в известных пределах – может. Но лишь очень могущественный маг, способный к предвидению и планированию.
– Пожалуйста, поясни, – просит Креслин. Он знает ответ, но хочет, чтобы Мегера услышала это от кого-то другого.
Клеррис пожимает плечами:
– Возьмем Креслина и предположим, что сейчас из-за этой двери на него набросятся десятеро вооруженных головорезов. В этом случае его магия окажется бесполезной, поскольку вызвать бурю мгновенно невозможно. На это требуется время, и при разной погоде разное. А любой Белый маг изжарит всех десятерых в мгновение ока.
Мегера призадумывается.
– Но если ты говоришь, что дело не в типе магии, а в том, как она применяется, то почему один и тот же чародей не может использовать и ту, и другую магию? И Черную, и Белую попеременно?
Клеррис смеется:
– Очень трудно представлять собой две личности одновременно. Ты, например, можешь некоторое время и любить Креслина, и ненавидеть его, но если оба чувства сохранятся долгое время, это может разорвать твое «Я». Двойственные чувства проявляются у многих, но рано или поздно остается либо любовь, либо ненависть. То же самое справедливо и по отношению к магии. Одни изначально склонны к гармонии, иные к хаосу, а некоторым дано выбирать. Я знал только одну Серую волшебницу, да и та умерла очень молодой. В теории это возможно, но я сомневаюсь, чтобы нашлось много магов, способных справляться одновременно и с тем, и с другим началом, – он печально улыбается и добавляет: – А для того чтобы использовать силы гармонии, необходим прежде всего здравый ум. Не доброта, не сострадательность, а здравый ум.
– Но это неправильно!
Поняв, что кроется за этим восклицанием, Клеррис говорит:
– Для тебя, к счастью, хаос – не предопределение. Тебе дано выбирать, а вот у Креслина такого выбора нет.
– Что ты имеешь в виду?
– А почему ты считаешь, что Креслину не нравится использовать свою силу для убийства?
– Ему делается плохо, – кривится Мегера. – Это я знаю слишком хорошо, но не могу взять в толк, почему человека выворачивает, если он убивает кого-то с помощью вызванной им бури, но сделав то же самое клинком, тот же человек чувствует себя превосходно.
– Не совсем так, – возражает Креслин. – Я вообще не люблю убивать, и в случае с клинком тоже мучаюсь, хотя и меньше. А ты не ощущаешь этого потому, что, когда я берусь за меч, твои чувства затуманивает твой же гнев.
Отсутствие признаков тошноты служит для юноши подтверждением правоты его слов.
– Но почему? – не унимается Мегера.
– Потому, – отвечает Черный маг, – что смерть есть форма хаоса, и если гармоническое явление приводит к смерти, получается, что хаос рождается из порядка, а такого рода внутреннее противоречие плохо переносится магом. Вот почему Черные маги стараются не применять силы гармонии как оружие, причем чем они старше, тем реже это делают. Молодым и здоровым легче перенести порожденный противоречием внутренний разлад, но это не может продолжаться вечно.
– Ладно... – вздыхает Мегера. – Но коль скоро у меня есть выбор, скажи, как мне научиться магии гармонии.
– Жаль, что у меня нет простого ответа, – говорит Клеррис. – На свете не так много людей, которым удалось совершить такой переход, и никто из них не был склонен делиться подробностями. Однако первый шаг должен заключаться в полном отказе от использовании магии хаоса, даже в виде глупых мелочей, вроде огоньков на кончиках пальцев.
– Я должна отказаться... – Мегера качает головой. – Не знаю.
Мужчины молчат. Креслин отворачивается к маленькому окну, выходящему на северный склон и башню, которую предстоит перестраивать и расширять, так что ни Клеррис, ни Мегера не замечают влаги на его щеках.
Он молча протягивает руку, придерживая листок бумаги. Разумеется, ему ничего не стоило бы прекратить ветер, но ведь он приносит приятную прохладу...
– Хайелу не понравится, если мы превратим его солдат в строителей, – меняет тему Клеррис.
– Так ведь нам особо выбирать не приходится, – откликается Креслин, снова всматриваясь в черновые наброски. – Да и ему тоже.
– Ты сам ему это скажешь?
– А кто же еще?
– Ну конечно, – встревает Мегера. – Разве мой суженый упустит возможность показать, кто здесь главный?
– А тебе не кажется, что это не совсем справедливо? – замечает Клеррис.
– Ничего подобного. Мужчины таковы от природы... По большей части.
Клеррис молча разворачивает бумаги. Креслин морщит лоб, вид у него отсутствующий.
– Нам потребуются и деревья. Ты сможешь раздобыть саженцы?
– Деревья?
Загорелый юноша с серебряными волосами и недавними мозолями на руках кивает.
– Да. В Сарроннине воду спускают с гор по акведукам...
– Креслин...
– Он где-то в другом месте, – ворчит Мегера. Отвернувшись от юноши, она смотрит в узкое окно, на волнующееся за молом море.
LXXV
– Ты хочешь, чтобы они... мы... таскали камни и бревна, как простые работники? – ошарашено переспрашивает командир гарнизона.
– Я хочу, чтобы твои люди отрабатывали свое жалование, – заявляет Креслин. – Им это пойдет на пользу.
Рука Хайела тянется к мечу.
– Даже ты не посмеешь...
– Твоим людям что, нравится питаться одной рыбой? – не дает ему договорить Креслин. – И получать сушеные фрукты в количестве, достаточном, только чтобы не заболеть цингой? Им нравится жевать лимонные корки, чтобы не повыпадали зубы?
Раздражение на лице долговязого капитана стражей сменяется недоумением.
– Конечно нет...
– Фэрхэвен не захочет больше терять суда. Белые не тронут корабли герцога и не станут препятствовать переправке сюда переселенцев. Другое дело, что всякий, кто заведет торговлю с нами, потеряет права на торговлю с Фэрхэвеном, а на риск лишиться из-за наших медяков золота Белых магов пойдут лишь немногие контрабандисты. Однако я не удивлюсь, – если к концу года наше население увеличится душ на пятьсот, и к этому нужно подготовиться. Нынешняя башня мала. Нужна настоящая крепость, причем с отдельными казармами для жещин-стражей.
– Женщин? – переспрашивает Хайел, и голос его холоднее, чем море за волноломом.
– Я ожидаю прибытия отряда из Западного Оплота, – столь же холодно поясняет Креслин. – А возможно, и из Сарроннина. Некоторые прибудут с консортами и детьми, но большинство наверняка составят одинокие. Возможно, это заинтересует тебя и твоих людей, если, конечно, они решатся познакомиться с женщинами, скорее всего, владеющими клинком лучше них.
– Ты думаешь, это разумно, госпожа? – спрашивает Хайел, переведя взгляд с Креслина на стоящую за его плечом, словно тень, Мегеру.
Она пожимает плечами:
– Разумно все, что обеспечивает выживание, капитан. А без Мага-Буреносца и войск, которые он призовет, ты был бы мертв до исхода года.
– К этому... хм... надо привыкнуть, – со вздохом произносит Хайел.
– Привыкай. И советую: побыстрее, – язвительно замечает Мегера. – Учти, против любой из стражей Оплота твой Зарлен выстоял бы не дольше, чем против Креслина.
– Но чтобы мои люди строили жилые помещения...
– Не беспокойся, новые стражи тоже возьмутся за работу. Строить придется очень много. Например, нам потребуется портовая гостиница.
– Гостиница? – теперь на Креслина смотрит не только Хайел, но и Мегера.
– А почему бы и нет? – ухмыляется юноша. – Раз люди будут к нам приплывать, то почему бы нам, на законном основании, не получать с них деньги за стол и кров? Само собой, там будет и питейное заведение – думаю, твои стражи это оценят.
– Хм, питейное заведение... – заинтересованно бормочет Хайел. – Может, с него и начать?
Креслин пожимает плечами:
– Почему бы и нет? Надо только заглянуть в планы Клерриса.
– А разве нам сразу потребуется такое большое помещение? – спрашивает, посмотрев на чертеж, Мегера. – Может, сделать его поменьше, но предусмотреть возможность последующего расширения?
– А по мне, если уж строить, так строить, – заявляет Хайел. Креслин прокашливается:
– И вот еще что...
– Да? – настороженно спрашивает явно не ждущий ничего хорошего Хайел.
– Каждое утро я буду заниматься с твоими людьми боевой подготовкой. И с тобой тоже.
– Но если ты собираешься заменить нас на...
– Хайел, – нетерпеливо перебивает его Креслин, – пойми, я никого ни на кого не собираюсь менять. Нам будет нужен каждый человек, умеющий обращаться с клинком. Кроме того, я не собираюсь устраивать здесь второй Западный Оплот, где оружием владеют только женщины. А Мегера не допустит превращения острова в новый Фэрхэвен или Монтгрен, где женщины считаются низшими существами. Я хочу равенства, но равенство мало провозгласить. Оно будет возможно, лишь если твои люди окажутся способными внушить к себе уважение.
Под выразительным взглядом регента капитан отступает на полшага.
– Все это относится и к тебе, – добавляет Креслин. – Завтра поутру собери здесь своих людей. Я скажу им то же самое, что ты только что слышал.
– Будет сделано, – говорит Хайел и утирает вспотевший лоб. Мегера па прощание награждает Хайела такой улыбкой, что тот пятится.
Выйдя из дома, она подходит к Креслицу и спрашивает:
– Как ты собираешься со всем этим справиться?
– Я и не собираюсь, – с улыбкой отвечает юноша. – Ясно, что у меня на все рук не хватит, но ты ведь тоже регент. Я надеялся, что ты возьмешь на себя надзор либо над работами в гавани, либо над строительством крепости. А садами и растениями займется Клеррис, хотя мне хочется, чтобы он научил этому искусству и нас с тобой.
– Я хочу, чтобы твои люди отрабатывали свое жалование, – заявляет Креслин. – Им это пойдет на пользу.
Рука Хайела тянется к мечу.
– Даже ты не посмеешь...
– Твоим людям что, нравится питаться одной рыбой? – не дает ему договорить Креслин. – И получать сушеные фрукты в количестве, достаточном, только чтобы не заболеть цингой? Им нравится жевать лимонные корки, чтобы не повыпадали зубы?
Раздражение на лице долговязого капитана стражей сменяется недоумением.
– Конечно нет...
– Фэрхэвен не захочет больше терять суда. Белые не тронут корабли герцога и не станут препятствовать переправке сюда переселенцев. Другое дело, что всякий, кто заведет торговлю с нами, потеряет права на торговлю с Фэрхэвеном, а на риск лишиться из-за наших медяков золота Белых магов пойдут лишь немногие контрабандисты. Однако я не удивлюсь, – если к концу года наше население увеличится душ на пятьсот, и к этому нужно подготовиться. Нынешняя башня мала. Нужна настоящая крепость, причем с отдельными казармами для жещин-стражей.
– Женщин? – переспрашивает Хайел, и голос его холоднее, чем море за волноломом.
– Я ожидаю прибытия отряда из Западного Оплота, – столь же холодно поясняет Креслин. – А возможно, и из Сарроннина. Некоторые прибудут с консортами и детьми, но большинство наверняка составят одинокие. Возможно, это заинтересует тебя и твоих людей, если, конечно, они решатся познакомиться с женщинами, скорее всего, владеющими клинком лучше них.
– Ты думаешь, это разумно, госпожа? – спрашивает Хайел, переведя взгляд с Креслина на стоящую за его плечом, словно тень, Мегеру.
Она пожимает плечами:
– Разумно все, что обеспечивает выживание, капитан. А без Мага-Буреносца и войск, которые он призовет, ты был бы мертв до исхода года.
– К этому... хм... надо привыкнуть, – со вздохом произносит Хайел.
– Привыкай. И советую: побыстрее, – язвительно замечает Мегера. – Учти, против любой из стражей Оплота твой Зарлен выстоял бы не дольше, чем против Креслина.
– Но чтобы мои люди строили жилые помещения...
– Не беспокойся, новые стражи тоже возьмутся за работу. Строить придется очень много. Например, нам потребуется портовая гостиница.
– Гостиница? – теперь на Креслина смотрит не только Хайел, но и Мегера.
– А почему бы и нет? – ухмыляется юноша. – Раз люди будут к нам приплывать, то почему бы нам, на законном основании, не получать с них деньги за стол и кров? Само собой, там будет и питейное заведение – думаю, твои стражи это оценят.
– Хм, питейное заведение... – заинтересованно бормочет Хайел. – Может, с него и начать?
Креслин пожимает плечами:
– Почему бы и нет? Надо только заглянуть в планы Клерриса.
– А разве нам сразу потребуется такое большое помещение? – спрашивает, посмотрев на чертеж, Мегера. – Может, сделать его поменьше, но предусмотреть возможность последующего расширения?
– А по мне, если уж строить, так строить, – заявляет Хайел. Креслин прокашливается:
– И вот еще что...
– Да? – настороженно спрашивает явно не ждущий ничего хорошего Хайел.
– Каждое утро я буду заниматься с твоими людьми боевой подготовкой. И с тобой тоже.
– Но если ты собираешься заменить нас на...
– Хайел, – нетерпеливо перебивает его Креслин, – пойми, я никого ни на кого не собираюсь менять. Нам будет нужен каждый человек, умеющий обращаться с клинком. Кроме того, я не собираюсь устраивать здесь второй Западный Оплот, где оружием владеют только женщины. А Мегера не допустит превращения острова в новый Фэрхэвен или Монтгрен, где женщины считаются низшими существами. Я хочу равенства, но равенство мало провозгласить. Оно будет возможно, лишь если твои люди окажутся способными внушить к себе уважение.
Под выразительным взглядом регента капитан отступает на полшага.
– Все это относится и к тебе, – добавляет Креслин. – Завтра поутру собери здесь своих людей. Я скажу им то же самое, что ты только что слышал.
– Будет сделано, – говорит Хайел и утирает вспотевший лоб. Мегера па прощание награждает Хайела такой улыбкой, что тот пятится.
Выйдя из дома, она подходит к Креслицу и спрашивает:
– Как ты собираешься со всем этим справиться?
– Я и не собираюсь, – с улыбкой отвечает юноша. – Ясно, что у меня на все рук не хватит, но ты ведь тоже регент. Я надеялся, что ты возьмешь на себя надзор либо над работами в гавани, либо над строительством крепости. А садами и растениями займется Клеррис, хотя мне хочется, чтобы он научил этому искусству и нас с тобой.