Модезитт Лиланд Экстон. Башни Заката

   – Шиера зачищает восточное побережье, а Клеррис пошел с Хайелом, – невозмутимо сообщает Лидия.
   Дождь продолжается, но уже не льет как из ведра. Повернув голову, Креслин бросает взгляд на север и успокаивается, увидев не черные грозовые тучи, а обычные серые облака. Значит, вызванная им буря не разрушила сформированную им и Мегерой устойчивую климатическую модель. Ему не приходится напрягаться, дабы определить, что последствия шторма будут ощутимее всего на западе – преимущественно в Слиго, Лидьяре и Фэрхэвене.
   – Скажи, что ты сделал, когда коснулся ветров в последний раз? – подчеркнуто нейтральным тоном спрашивает Лидия.
   Мегера отпивает большой глоток из своего бокала. Ее тошнит, Креслин чувствует это, но чувствует также, что причина тошноты не в конфликте хаоса и гармонии, а в чем-то ином. В чем-то, органично связанным с ней самой.
   – Креслин! – напоминает о своем вопросе целительница.
   – Со мной все в порядке, суженый, – говорит Мегера, коснувшись его рукой. Как только она убирает пальцы, он снова проваливается во тьму, но лишь на мгновение. Стоит ему сглотнуть и набрать воздуху, как зрение восстанавливается.
   – Я... устроил новый шторм, – признается юноша Лидии.
   – Так я и думала. Устроил шторм и обрушил на большой флот Белых. А разве они не уходили?
   – Да. Уходили, – Креслин облизывает губы. – Но я подумал, что отпустить их целыми и невредимыми – не самая удачная идея.
   – А убить одним махом четыре тысячи человек – удачная идея?
   – Если ты ставишь вопрос так, то да, – со вздохом отвечает Креслин.
   – Почему?
   «...зачем, суженый... столько смертей... зачем множить...»
   – Потому, – говорит он, тщательно подбирая слова, – что теперь Отшельничий может выжить, даже если не выживем мы.
   – Значит, ты счел возможным погубить почти десять тысяч человек ради спасения пятнадцати сотен? – спрашивает целительница.
   – Знаешь что, Лидия, – отзывается он, сделав еще глоток, – возвращайся-ка ты в Кандар и жди там в благостном бездействии, пока Белые медленно удушат весь континент. Радуйся миру, потому как все не покоряющиеся Белым скоро сгинут без всякой войны. А лет через десять можешь вернуться сюда, к нашему разговору.
   – Суженый... как грубо! – голос Мегеры звучит более хрипло, чем обычно. И ее опять тошнит.
   Тошнота передается и Креслину, но он старается от нее отгородиться.
   – Он прав, Мегера, – произносит целительница с вымученной улыбкой. – Но от этого не легче.
   Креслин отчетливо чувствует недоумение Мегеры. Она озадачена словами Лидии, но очередной приступ тошноты не позволяет над ними поразмыслить. Молодая женщина вскакивает и, шатаясь, спешит к стоящему в углу ведру. Горло Креслина наполняется желчью, однако ему удается удержать содержимое почти пустого желудка.
   – Оставь... я сама.
   – Я не могу. Ты что, забыла?
   Мегеру рвет, но подняв голову от ведра, она смеется:
   – Тут забудешь... Да, нас ждут веселенькие девять месяцев.
   Креслин сглатывает:
   – Так это... ты... у нас?..
   Мегера кивает.
   – У тебя – у нас – еще куча дел, – напоминает ошарашенному юноше его отравительница. – Например, удостовериться, что немногие уцелевшие после наших ухищрений не заполонят славную землю Отшельничьего... – Не закончив фразу, она снова бросается к ведру.
   На сей раз не выдерживает и желудок Креслина. Дело кончается тем, что его выворачивает за край террасы.
   – Сам виноват, – тут же указывает ему Мегера. – Это была твоя идея – начать воспринимать мои чувства.
   – Ему все равно пришлось бы, – сухо напоминает Лидия.
   Но Креслин не слышит ее слов, поскольку он уже посылает свое сознание вдоль восточного побережья, избегая столкновения с расползающимися, но кое-где еще сохранившимися пятнами белизны. Его мысленному взору, один за другим, предстают разбитые корпуса, среди которых выделяется почти неповрежденная, лишь глубоко засевшая в мягкий белый песок шхуна. Волны перед устьем реки Фейн перемешивают обломки рангоута с мертвыми телами, источающими белизну смерти. Креслин смещается южнее, попутно отмечая, что не менее дюжины корпусов вполне пригодны для восстановления. Но кроме того, он отмечает и наличие нескольких вооруженных отрядов. Самые многочисленные собрались на западном пляже, куда Мегера выбросила корабли норландцев. Юноша хмурится, прикидывая, каково придется его немноголюдному воинству в столкновении с этими озлобленными и отчаявшимися людьми, считающими, что им нечего терять.
   – Мне, пожалуй, пора идти, – выпрямившись, говорит он. Мегера застывает, но тут же тянется к поясу, на котором висит клинок. В отличие от Креслина и стражей, она отдает предпочтение не заплечным, а поясным ножнам.
   – А стоит ли тебе, в твоем положении? – начинает он, чувствуя, как сжимается его сердце.
   – Какое это имеет значение, суженый? – сурово обрывает его Мегера.
   Он наклоняет голову, на миг ослепленный жгучим туманом.
   – Вы, оба! Ну-ка, выпейте это!
   – Что за снадобье?
   – Оно придаст вам сил – вы ведь еле держитесь на ногах.
   Лидия протягивает им две маленькие чашки. Лицо ее мертвенно-бледно.
   Залпом проглотив снадобье и нацепив портупею, Креслин смотрит на целительницу и спрашивает:
   – Клеррис?
   Мегера, выпив лекарство в два глотка, переводит взгляд с одного лица на другое.
   – Не думай о нем, просто отправляйся туда, – говорит Лидия. – Он на западном пляже. Там, куда выбросило ближайшие корабли.
   – О!.. – с тихим отчаянием восклицает Мегера.
   – Всякий успех имеет оборотную сторону. И свою цену, – замечает Креслин, направляясь к привязанной у террасы Воле. Он протягивает Мегере руку, но та предпочитает не заметить этого жеста и, к удивлению Лидии, легко вскакивает в седло. Креслин следует за ней, но нагоняет лишь на полпути к цитадели.
   Он молчит – да и что можно сказать? Ему самому не раз случалось действовать, руководствуясь исключительно собственными соображениями, после чего сталкиваться с далеко не желательными результатами. Теперь таким образом повела себя Мегера. Она постаралась причинить как можно меньший ущерб выбрасываемым на берег судам, а в итоге уцелело столько солдат, что они смогли составить сильный отряд. Но все же Креслин рассчитывал на большее понимание
   – Кончай злорадствовать!
   Ну конечно, она же слышит его мысли!
   – Остался кто-нибудь в цитадели?
   – Торкейл, ты же ему сам велел.
   – Заберем его и всех, кого сможем.
   – Прекрасно.
   Идет дождь – легкий и редкий в сравнении с тем, какой скоро обрушится на восточный Кандар.
   – Господин! – встречает его на пороге Торкейл.
   – Собери всех, кто только может сражаться! – с ходу приказывает Креслин. – И быстро на западный берег, на тот пляж, что ниже второго поля.
   – Слушаюсь, господин.
   – Остались здесь лошади? – спрашивает Мегера.
   – Только четыре. Остальных забрали отправившиеся на восток – им предстоял более долгий путь.
   – Четырех человек – если найдутся, то стражей из Западного Оплота – пришли к нам. Остальных – на побережье. Как можно скорее!
   Креслин заезжает под навес: мокнуть под дождем ему не хочется, равно как и тратить силы, чтобы отклонять струи.
   Мегера осаживает гнедую рядом с ним.
   – Думаешь, это и вправду хорошая идея?
   – Не уверен. Но Лидия знает, что он в беде, а я не знаю, что еще можно предпринять. Не уверен, что мог бы сейчас совладать с ветрами, да еще на расстоянии.
   – А я уверена, что не смогла бы.
   – За успех приходится платить, и всякий раз все более высокую цену.
   – Когда же это кончится?
   – Для нас – никогда.
   Они умолкают, а как только к ним присоединяются четыре воительницы из Западного Оплота, Креслин трогает свою вороную. Мегера скачет рядом с ним; стражи, попарно, сзади.
   Сквозь пелену тумана, все еще наплывающего с севера, шестерка всадников несется на запад мимо нижних полей и обложенных камнями каналов, доставляющих воду, отдаленных источников в цитадель. Скачут по бурой траве болотистой низины, ведущей к бреши в холмистой гряде, за которой лежит западный пляж. И все это время Креслин отслеживает происходящее на белых песках.
   Шиера, Хайел или кто-то иной принял решение разделить силы Отшельничьего, но оно явно было ошибочным. Креслин и Мегера еще работали с ветрами, а два вооруженных отряда порознь отправились зачищать побережье в надежде, что уцелевшие враги разбегутся, как в свое время хаморианцы. Но норландцы собрались вместе, и поспешивший к побережью отряд столкнулся с превосходящими силами противника.
   Использовать ветра...
   – Даже не думай об этом!
   – Почему?
   – После последнего шторма ты ослеп. Да и я чувствовала себя ненамного лучше.
   – Атакуем ближайших, – говорит Креслин, обнажая короткий меч, и быстро скачет к песчаному гребню, который удерживает горстка защитников против вдвое большего отряда норландцев.
   Песок глушит топот копыт, позволяя шестерым всадникам неслышно приблизиться к нападающим и обрушиться на них сбоку.
   Клинок Креслина вспыхивает, и враг падает на землю.
   – Регенты! Регенты!
   Крик эхом отдается от дюн, вспениваясь как высокий прибой. Креслин яростно орудует мечом.
   Левую руку опаляет огнем, однако это не прерывает движения клинка по смертоносной дуге.
   «...регенты!.. регенты...»
   Креслин разворачивается, направляя лошадь вверх по песчаному склону и срубая на скаку еще одного противника.
   Останавливается он, лишь осознав, что на песчаной возвышенности не осталось ни одного живого норландца, там только Хайел, Клеррис и их солдаты. Русоволосая воительница торопливо осматривает тонкий порез на руке Мегеры.
   – Это ерунда, – говорит запыхавшаяся Мегера. – Едем дальше.
   Кивнув, Креслин направляет Волу туда, где между увязшими в песке форштевнями двух норландских фрегатов обороняется самая большая группа островитян. Он чувствует пульсирующую боль в руке Мегеры, но это не мешает ему, подняв меч, устремиться на подмогу теснимым воинам Отшельничьего.
   «...регенты... регенты...»
   Сразив еще одного врага, Креслин разворачивается, и в его плечо вонзается стрела с красным древком. Еще не успев в полной мере ощутить боль, он вскидывает глаза и видит на палубе дальнего норландского корабля почти дюжину лучников.
   – Цельте в того, с серебряной макушкой! В него и в рыжую!
   Боль пронзает правую руку Креслина, и ему с трудом удается удержать меч. А Мегера уже безоружна, и обе ее руки горят огнем.
   Не видя выхода, Креслин роняет клинок и, развернув свою вороную, хватается за ближайшие из высоких ветров, чтобы обрушить на врагов их силу.
   – Не промажь! В серебряную башку! – слышатся крики стрелков, заглушаемые воем усиливающегося с каждым мгновением ветра.
   Упав на шею кобылы, юноша из последних сил скручивает воздушные потоки.
   Рядом с судном, с которого летят стрелы, вспыхивает молния.
   – Целься лучше!
   Он тянет на себя приближающийся шквал, когда очередная струя обжигает его – или Мегеры? – правое бедро.
   – Спасайте регентов!
   Паника в голосе Хайела заставляет Креслина буквально вывернуться наизнанку, напрячься выше высочайшего предела своих возможностей.
   Вороная кобыла взбрыкивает и спотыкается, но обожженная рука всадника крепко удерживает повод.
   Ледяной шквал обрушивается на судно, скашивая стрелков одним смертоносным взмахом.
   Креслин осаживает лошадь, ожидая, что будет дальше. Крики и лязг мечей стихают, и он остается с болью не своих ран и с окружающей его тьмой.
   – Господин регент!
   – Да? – Креслин не видит говорящего и не ощущает рельефа местности, но слышит, что голос доносится как бы снизу.
   – Что нам делать?
   – А сколько народу у нас осталось?
   – Около половины.
   – А норландцев?
   – Господин... ты перебил их всех... и нескольких наших.
   Невидящие глаза Креслина жгут стыд и отчаяние.
   – Соберите лошадей. И всех наших солдат. Тем, которые еще не ввязались в стычки, скажите, чтобы они этого не делали. Не надо нападать, лучше подождать, пока земля сама не вынудит норландцев, да и всех прочих, сдаться. А это будет, вот увидишь, – Креслин умолкает, но прежде чем его собеседник успевает вымолвить хоть слово, добавляет: – Мне следовало подумать об этом пораньше. Тьма, с этой землей и у нас-то достаточно хлопот.
   Голова юноши идет кругом, и он едва успевает ухватиться за край седла.
   – Господин...
   – Мегера? Как она?
   – Целительница... Она осматривает ее. Но, господин... Они же вон там, в двух шагах...
   Креслин пытается развернуть лошадь так, чтобы хоть создать впечатление, будто он смотрит в нужном направлении. Ему приходится бороться и с болью, жгущей его плечо, руки и ноги, и с наплывающей, грозящей поглотить его тьмой. Вцепившись в гриву Волы, он отчаянно продолжает бороться – хотя силы неравны.

CXXXIX

   – Никто никогда не видывал подобного шторма, – бормочет Райдел, почти не шевеля толстыми губами.
   – Не то слово! – бросает Хартор. – В Тирхэвене, в сотнях кай от сердца бури, снесло волнолом и раскатало пристань. От половины портовых построек не осталось и следа. Даже в Лидьяре – а это внутри Большого Северного Залива! – некоторые портовые склады попросту вмяло в землю.
   – Но на Отшельничьем не сорвало и ветки.
   – Конечно, бурю-то вызвал Креслин. А этот идиот Гайретис уверял, будто этому Буреносцу такое не по силам.
   Глядя в глаза Высшему Магу, Райдел разводит руками:
   – Но Гайретис поплатился за свою самоуверенность, не так ли?
   – Мне следовало послать его на Отшельничий. Он хотел, чтобы Креслин победил.
   Райдел предпочитает промолчать.
   – И как теперь, после всего случившегося, хоть кто-то сможет отказаться торговать с Креслином? Или попытаться его обмануть?
   Райдел по-прежнему отмалчивается, отвернувшись к окну.
   – Можешь ли ты, не кривя душой, сказать, что мы по-прежнему сильны?
   – Это как посмотреть, – решается заговорить молодой советник. – Хидлен почти полностью лишился флота, Кертис и Остра – тоже. Мы в лучшем положении, чем кто-либо, не считая Сарроннина.
   – Итак, – качает головой Хартор, – теперь все будут следить за каждым нашим шагом.
   – Нашим и Риессы, – напоминает Райдел.
   – Прекрасно. Одним ударом Креслин превратил Кандар в континент, где на западе господствует Предание, а на востоке правят Белые, но обе державы вынуждены склоняться перед проклятым островом, на котором едва-едва наберется полторы тысячи жителей. Только и остается надеяться, что он умрет молодым.
   – Прок от этого будет лишь в том случае, если он умрет вместе со своей Белой ведьмой, причем не оставив ребенка. И даже тогда, как полагал Гайретис... Хочу сказать, что даже в таком случае я не был бы уверен...
   – Ты о чем? Что имел в виду наш дорогой безвременно ушедший брат?
   – Ну... Даже после этой немыслимой бури дожди идут там, куда их направил Креслин.
   – О...
   – То, что он сделал, сделано всерьез и надолго.
   Неожиданно Высший Маг разражается хриплым смехом.
   – И все-таки, – говорит он, теребя амулет, – дела могли обернуться куда хуже. Во всяком случае, для меня. Думаю, при нынешних обстоятельствах никто не позарится на мой пост.
   Райдел смотрит в окно, потом опускает глаза на каменный пол.
   Хартор медленно качает головой. На западе светит холодное солнце, но засуха миновала. Через некоторое время маг выпускает из пальцев амулет, но от окна так и не отворачивается.

CXL

   Силясь пробудиться, Креслин открывает глаза, но ничего не видит. Тьма окутывает его, обволакивает, окружает, как воздух, которым он дышит, не выпуская из своей хватки.
   Креслин открывает рот, и с сухих потрескавшихся губ срывается невнятный хрип. Креслин пробует еще раз, и ему все же удается выдавить:
   – Мегера...
   Крепкие руки усаживают его, обкладывают подушками.
   – Выпей это.
   К губам подносят чашку, и в ноздри проникает запах теплого бульона.
   – Что с Мегерой?
   – Пей, кому сказано! Тебе нужно поправляться, и поскорее.
   Креслин машинально глотает жидкость, только сейчас полностью осознавая, что ощущает пульсирующую боль не в своих ранах, а значит, из них двоих Мегера пострадала больше. Он делает очередной глоток, судорожно размышляя о том, как ей помочь.
   – Нет! – рявкает Лидия.
   Вздрогнув от неожиданности, юноша проливает бульон себе на грудь.
   – Может быть, потом, когда ты окрепнешь, – говорит целительница уже не так резко, – но сейчас твое вмешательство может убить вас обоих.
   – Но, – сбивчиво бормочет он, – если она...
   – Креслин, – мягко, но настойчиво прерывает его Лидия, – должна признаться, что она в очень тяжелом положении, но самое лучшее, что ты можешь сделать сейчас, – это постараться не усугублять его. Ей достаточно собственной боли, избавь ее еще и от твоей. Вспомни, что ее связь с тобой существует дольше, чем твоя с ней. Хотя ты сделал связь двусторонней, противоположные потоки еще не уравнялись по силе. Прошу тебя, не тяни из нее энергию. Ты достаточно силен, чтобы с этим справиться.
   – А как ты прочла мои мысли? – спрашивает он.
   – Я просто догадалась, и это было вовсе не сложно. Особенно когда в стремлении помочь ей ты так исказил равновесие хаоса и гармонии, что разодрал в клочья полнеба и едва не убил себя. Потом, лишившись чувств, ты в бреду беспрестанно винился перед ней, а как только пришел в себя, первым делом произнес ее имя.
   – Так глупо... снова...
   – Нет. На сей раз это моя вина. Я переживала за Клерриса, а ты просто хотел мне помочь. И поспешил на помощь, не раздумывая. Ты никогда не раздумываешь, если твои близкие попадают в беду. Как, впрочем, и все мы. Я тоже не заботилась тогда о последствиях. А сейчас – пей и отдыхай. Обещаю, если твоя помощь действительно понадобится, я скажу.
   – Правда?
   – Не сомневайся.
   Допив бульон, Креслин откидывается на подушки, но сон не идет. Время, судя по всему, дневное, но молодого мага окружает непроглядная тьма, и лишь по плеску прибоя да благодаря неким чувствам, которые трудно определить, он догадывается, что находится в собственной комнате, но лежит не на привычном топчане, а на какой-то большой кровати.
   Юноша пытается нащупать переднюю спинку кровати, но дрожащие руки почти не повинуются, и вдобавок малейшее усилие ощутить окружающее пространство приводит тьму в движение. По-прежнему незрячий, он воспринимает невидимые черные волны.
   Ногу и обе руки юноши вновь пронзает боль – боль Мегеры, столь сильная, что собственная рана в плече кажется чуть ли не комариным укусом. Креслин закрывает глаза, но жжение в них от этого не проходит.
   Сон подкрадывается незаметно, точно так же приходит и пробуждение. Стоит ему проснуться, как к губам тотчас подносят чашку.
   – Выпей!
   – Погоди...
   Он облизывает губы, пьет и прислушивается к своим чувствам. Боль в руках кажется уже не столь сильной... хотя, может быть, он просто с ней свыкся?
   – Как Мегера?
   – Кажется, ей получше, – говорит Клеррис.
   – Но не особо, да?
   – Не настолько, как бы хотелось. Выпей еще.
   Осушив чашку с теплой жидкостью, Креслин прокашливается.
   – Тебе нужно пить как можно больше. Обезвоживание очень опасно.
   – Обезвоживание?
   – Нехватка жидкости. Я же тебе рассказывал, что человеческое тело состоит в основном из воды.
   – А почему я ничего не вижу?
   – Не знаю. Раньше я с таким не сталкивался. Могу только строить догадки.
   – Какие? – требовательно спрашивает Креслин.
   – Ну, если милостивому господину угодно...
   – Оставь ты эти титулы.
   – Тогда оставь такой тон.
   – Прости.
   – Выпей еще немного.
   На сей раз руки Креслина не дрожат; он принимает чашку и выпивает, не расплескав.
   – Имей в виду, – начинает, прокашлявшись, Клеррис, – это сугубо теоретическое рассуждение. По-моему, ты сделал то, чего никогда раньше не делалось. Каким-то образом нарушил дихотомию «Хаос-гармония».
   – Дихо... чего?
   – Ты использовал магию гармонии для сотворения хаоса, причем в невиданных масштабах, – продолжает Клеррис, словно не услышав вопроса. – Возможно, ты помнишь: как-то я говорил тебе, что для большинства Черных с возрастом становится все труднее осуществлять любое разрушение, даже если при этом не используется магия. А ты не только творил немыслимый хаос с помощью сил гармонии, но и – в то же самое время! – еще и убивал людей своим клинком.
   Клеррис умолкает, и в наступившей тишине отчетливо слышен шелест прибоя.
   – И... что? – напряженно выдавливает Креслин.
   – В тебе, в самых твоих костях слишком много основополагающей гармонии, и твое сознание просто отключило то, что могло помешать тебе выжить. Но никакое перенапряжение не проходит даром, и те же фундаментальные силы гармонии, высвободившись, рикошетом ударили по тебе – и по Мегере, – разметав в клочья твою защиту.
   – Сознание? По-твоему, выходит, что мои мысли уже вроде как и не мои?
   – Нет у меня ответа, – вздыхает Клеррис. – Говорю же, я могу только гадать.
   – А моя слепота – она надолго?
   – Да кто ж ее знает? Окажись на твоем месте обычный мастер гармонии, он давно был бы мертв. А слепота... не знаю. Может остаться на всю жизнь, но, возможно, ты и прозреешь... через год... или через десять лет. Когда – не скажет никто, но то, что вы с Мегерой живы, – уже чудо. А раз случилось одно, почему бы не случиться и другому?
   – Ладно. А что с вражьими солдатами?
   – Шиера оказалась поумнее нас с Хайелом, к тому же остальные корабли были выброшены не так кучно. Она перехватывала спасшихся по отдельности, и они или падали под стрелами, или сдавались. Переловили, правда, не всех: в холмах еще укрываются беглецы, но не думаю, что они доставят нам много хлопот. Норландцы и остранцы захотели выкупить своих, и Шиера с Хайелом запросили за пленных самую высокую цену... – Клеррис снова прокашливается. – Похоже теперь, особенно с учетом того, что нам достались и выброшенные суда, все денежные проблемы решены. Вы с Мегерой теперь довольно богаты.
   – Мы богаты?
   – Как регентам вам причитается одна пятая, кроме того, Шиера с Хайелом настояли на возмещении тебе всех затрат на припасы, которые ты покупал на свои средства. Вообще-то, после того как Шиера рассказала об этом бойцам и выплатила им всю задолженность по жалованию, они хотели выделить вам с Мегерой треть, но Шиера и Хайел заявили, что вы столько не возьмете.
   – Да нам и пятой-то части много.
   – Кончай молоть чушь! Ты не можешь позволить себе быть бедным! Разве не бедность вынудила тебя к пиратству и всему прочему? А вдруг случится новая засуха или возникнут другие затруднения?
   Веки Креслина опускаются, и он вновь проваливается в сон.

CXLI

   Ступая медленно, но довольно уверенно, Креслин, даже не видя, находит дверь в комнату Мегеры и входит внутрь.
   Она лежит неподвижно и дышит очень тихо. Спит или просто отдыхает? Затем Креслин слышит шорох хлопковых простыней.
   – Как ты? – начинает он.
   – Лучше, – отвечает она слабым шепотом, и руки юноши пронизывает ее боль. Он садится на табурет рядом с постелью, накрывает правой ладонью ее ладонь, а левую, пригладив влажные волосы, которых не видит, оставляет на все еще слишком горячем лбу.
   – Твоя рука... так приятно ее чувствовать...
   Креслин ощущает влагу на ее щеках, а потом, сосредоточившись, передает ей часть своей внутренней силы, жалея, что недостаточно крепок, чтобы отдать больше. Однако радует и малая возможность подкрепить жену и будущую дочь хотя бы малой толикой Черной гармонии. Почувствовав, что слишком сильно сжал ее руку, юноша спохватывается и разжимает пальцы.
   – Не уходи.
   – И не думаю... – он снова берет ее ладонь, а левой рукой поглаживает волосы и проводит по щеке, пытаясь представить себе ее лицо – ее веснушки, пламя ее волос. Образ формируется, но, появившись перед его внутренним взором на миг, тут же тает.
   – Что... что нового? – спрашивает Мегера.
   – Шиера настояла на отправке в Фэрхэвен, Хамор и Нолдру посланий с предложением заключить соглашение. Если они признают Отшельничий и не станут препятствовать торговле, мы не будем топить их корабли.
   – А как они? – шорох. Мегера пошевелилась, хотя по-прежнему лежит на спине, обложенная подушками.
   – Нолдра не заставила себя ждать: они даже прислали свой проект договора. Хамор и Фэрхэвен пока ничего не ответили, но и Шиера, и Хайел, и Лидия считают, что они тоже согласятся. Байрем уже спустил на воду четыре новых корабля, а хайдлинские и аналерианские пленники заняты увеличением волнолома. Норландцы достраивают новую пристань, но они через несколько дней отправятся на родину на своем корабле: мы решили вернуть им один из участвовавших в нападении.
   Креслин облизывает пересыхающие губы и слегка сжимает запястье жены.
   – Благоразумно ли это?
   – Мы можем сделать годными к мореплаванию более дюжины судов, но пока негде взять столько моряков. К тому же, наш настоящий недруг – вовсе не Нолдра.
   Заслышав шаги, Креслин поднимает голову, тянется чувствами навстречу звуку и узнает целительницу.
   – Привет, Лидия.
   – Так и знала, что найду тебя здесь. Дай-ка мне ее осмотреть.
   Удержав руку Мегеры еще на миг, пальцы Креслина разжимаются. Он встает, подходит к полуоткрытому окну и подставляет лицо легкому ветерку. Целительница, склонившись над Мегерой, осматривает ее руки и глубокую рану на бедре.