Модезитт Лиланд Экстон. Башни Заката

   Хартор поднимает брови.
   – Таким образом мы лишим его многого необходимого. Денег для этого у нас более чем достаточно.
   – Денег «более чем достаточно» не бывает.
   – Подумай об этом – с этими словами Гайретис встает. – Ты поинтересовался моими предложениями и их услышал. А решать не мне. Решать тебе.

CXXIX

   – Гидман, насколько я понимаю, мысль готовить и подавать напиток из зеленого сока принадлежала тебе?
   – Прошу прощения, милостивый господин, так-то оно так, но это пришло мне в голову только потому, что без легкого питья никак, а ничем похожим на виноград здесь и не пахнет. Приличное вино делать не из чего, да и на бренди годятся разве что ябруши.
   – Хм... ябруши. Может быть, на будущий год попробуем. Скажи, а мог бы ты перегнать зеленый сок в бренди?
   – Зеленый? Так ведь это ж кислятина! – удивляется плотного сложения солдат с седеющими волосами. – Такая кислятина, что кишки выворачиваются.
   – Знаю, но все-таки? Можешь?
   – Ну, ежели дадут бочки и время, почему бы и нет? Только сразу предупреждаю: на вкус это пойло будет похлеще тех молний, какие умеет вызывать твоя... наш второй регент, – Гидман облизывает губы.
   – А как насчет выдержки? – настойчиво выспрашивает Креслин. – Что может смягчить вкус?
   – Выдерживать бренди, милостивый господин, надобно в специальных бочках, а без них никакого вкуса не получишь. Ну а в них и вправду можно превратить те зеленые молнии в обыкновенную отраву.
   – Не понимаю, что тебе не нравится?
   – Да уж больно это чудно, милостивый господин: бренди – да вдруг из зеленых ягод!.. Оно, конечно, некоторые из нашего брата готовы хлестать что угодно, но я не из таковских.
   – Ладно, Гидман, будут тебе и бочки, и время. Приступай к делу. Постарайся перегнать как можно больше сока в свою, как ты говоришь, «зеленую молнию», а я попробую сделать ее пригодной для питья.
   – Ну, милостивый господин, коли у тебя получится, от этого дела будет больше толку, чем от всех тех бурь, какие ты тут устраивал.
   – Может быть, – вздыхает Креслин. – Но первое слово за тобой. Хайел предоставит тебе все необходимое. Я распоряжусь.
   – Еще раз прошу прощения, милостивый господин, но позвольте мне заняться этим вместе с каменщиками. Дело пойдет быстрее, а уж они живехонько смастрячат все, что мне потребуется.
   – Прекрасно, – ухмыляется Креслин. – Привлекай кого хочешь, а возникнут затруднения – обращайся к Хайелу или прямо ко мне. Теперь все в порядке?
   – Оно, конечно, благодарение милостивому господину. Но в полном порядке все будет, когда мы превратим это зеленое пойло во что-нибудь приличное.
   Покачав головой, Креслин поднимается по лестнице в комнату сбора воинских командиров. Хайела на месте нет, а Шиера приветствует регента, встав из-за стола.
   – Слушай, – говорит юноша, – там Гидман, тот пузатый вояка, который наладился отжимать зеленый сок, собирается подбить каменщиков соорудить возле цитадели перегонный куб. Передай Хайелу, что это с моего ведома.
   Он поворачивается, собираясь уйти, но Шиера мягко окликает его:
   – Креслин!
   – Да.
   – Мы все знаем, как ты стараешься.
   – Но на данный момент одни старания не в счет, верно?
   – Только не говори этого Фиере.
   Креслин со вздохом оборачивается:
   – Наверное, я никогда не смогу ей отплатить.
   – Нет.
   – Что же мне делать? Понятно ведь, она доставила сюда людей и казну потому что... потому что... – он качает головой.
   – Она не была уверена в том, что ты все понимаешь.
   – Я не понимаю одного: что я могу сделать? Мне и по сей день памятен наш единственный поцелуй... Может быть, мне следовало оказаться умнее или отважнее. Но тогда... тогда все обернулось бы совсем по-другому... Итак, – продолжает он после недолгого молчания, – я ее должник. Мы все перед ней в долгу, но я – в первую очередь. И мой долг неоплатен. Из сложившегося положения нет выхода. Что бы я ни сказал, это не...
   – Ты должен. Так или иначе, но должен.
   – Понимаю, но не знаю, что делать. Это касается не только Фиеры, но и всего прочего. Люди ждут от меня великих свершений, а я ломаю голову над тем, из каких средств оплатить провизию на полгода, потому что привезенного Фиерой на столько не хватит.
   – В том сундуке было немало денег.
   – Немало, если все их пустить на закупку продовольствия. Но не приобретая инструменты и металл для обеспечения собственного производства – вроде нашего стекольного дела, – мы обречем себя на разорение и голодную смерть самое большее через пару лет. А вкладывая деньги в будущее, мы рискуем не протянуть и ближайшие полгода. Это хуже, чем ходить по лезвию ножа.
   – А чем поможет перегонный куб?
   – Я думал, будто все растолковал. Выходит, нет, – Креслин подходит к окну. – Понимаешь, крепкие спиртные напитки можно продавать где угодно и в большом количестве, причем высококачественные напитки будут брать за дорого, сколько ни предложи. То же самое относится и к шерсти, если, конечно, продавать ее в Нолдре. А других возможностей развивать торговлю у нас нет из-за этого указа Белых.
   – Так ты хочешь наладить производство того, что можно сбывать за море за хорошую цену?
   – Честно говоря, мне казалось, что я это объяснил очень доходчиво. Видать, ошибся.
   – Может быть, я просто плохо слушала. Но все же сомнительно, чтобы перегонный куб разрешил все наши проблемы.
   – Он и не разрешит. Но продержаться некоторое время поможет.
   – Боюсь, я опять тебя не совсем понимаю, – признается капитан стражей.
   – Нынче наше население невелико, и тридцать, а то и пятьдесят золотых чистой прибыли, которые можно заработать на бренди, для нас – немалое подспорье. Но это нынче, а что будет через два года, когда здесь поселится еще пара тысяч человек?
   – Этого не случится!
   – Еще как случится, – говорит Креслин, поймав ее изумленный взгляд. – Через два года на острове должно жить не меньше трех тысяч человек, иначе нам не выжить. Главное – продержаться, тогда в народе недостатка не будет. Уже сейчас к нам каждую восьмидневку прибывает не меньше десятка переселенцев... Ну все, мне пора идти. Не забудь сказать Хайелу насчет Гидмана.
   – Передам. И с Фиерой тоже поговорю.
   – Как она? Я все подумываю, как бы поговорить с ней самому, но ей, похоже, не хочется со мной встречаться. Она избегает меня даже на ристалище.
   – Она чувствует себя обманутой, и что бы ты ни сказал, сейчас это не поможет. Но ей придется справиться с этим, и рано или поздно она справится. С твоей помощью.
   – Одно время я мечтал о ней. Ты знаешь.
   – Знаю. И она знает, и Мегера. Но то было в другом мире.
   Креслин кивает. Слова «в другом мире» звучат в его голове на протяжении всего пути из цитадели к конюшне. Меньше чем за два года весь Кандар изменился... неужели только из-за него и Мегеры?
   Проходя через ристалище, Креслин примечает знакомую русую голову, быстро скрывающуюся в казармах, недавно построенных для новоприбывших стражей.
   – Добрый день, милостивый господин, – воительница, обучающая младших стражей, салютует ему деревянным мечом.
   – Добрый день.
   Взгляд Креслина задерживается на дверном проеме, где только что исчезла Фиера. Он идет дальше по мощеному двору, словно пробираясь лесами Закатных Отрогов. Как будто путь его лежит к башням заката, где укрепились демоны света. Стражи пропускают его, раздавшись в стороны.
   Мрачный, как буря, мечущая с небес громовые стрелы, он садится на лошадь, которая, чувствуя настроение хозяина, даже не подает голоса.
   Лишь когда Креслин добирается до Черного Чертога и начинает расседлывать кобылу, Вола старается приободрить его ржанием.
   – Все не так плохо, лошадка, – говорит он ей, вешая на место сбрую и бросая в кормушку одну из немногих оставшихся овсяных лепешек. – Нам всего-то и надо, что месяца этак за три переделать весь остальной мир. На, полакомься. Боюсь, следующая возможность представится нескоро.
   Войдя в дом, Креслин останавливается возле кухни, ощутив присутствие Мегеры. Но обращается к нему не жена, а Алдония:
   – Прошу прощения, милостивый господин, – говорит она из-за плотной, несмотря на два открытых окна, завесы пара, подняв глаза от горшка с супом. – Может быть, милостивый господин придумает что-нибудь насчет хлеба?
   – В каком смысле?
   – Да в том, что весь наш хлеб вышел, а где взять еще, я не знаю.
   – И я не знаю. «Звезда Рассвета» вернется не раньше чем через восьмидневку, к тому же в Кандаре засуха, так что Фрейгру будет трудно раздобыть муку. Лидия говорит, что первый урожай маиса можно снимать через пару дней, но прежде чем молоть зерно, надо его еще и просушить.
   – Так у нас и маисовой муки нет? Где ж это слыхано, чтобы даже богачи не имели маисовой лепешки!
   – Нас едва ли можно назвать богачами, Алдония.
   – Рыбаки считают тебя великим и могущественным господином, а кто я такая, чтобы спорить с людьми, бороздящими Восточный Океан?
   – «Великий господин», – хмыкает Креслин. – Уж ты-то знаешь, что мы едим и во что рядимся. Нашлись «великие господа»!
   – У людей и того нет.
   – Знаю, Алдония. Знаю.
   – А что ты еще знаешь? – спрашивает подошедшая Мегера. Волосы ее обернуты полотенцем, а тонкая голубая ткань так липнет к влажному телу, что у Креслина захватывает дух. – А... это ты точно знаешь. Не распаляйся, суженый, я устала. Денек выдался тот еще, один идиот... даже вспоминать о нем неохота. Но так или иначе мы лишились целого тигля цветного хрусталя, – она поправляет полотенце на голове. – Так все-таки, суженый, о чем шла речь? Что ты там такое знаешь?
   – Что... что муки у нас почти не осталось, а у рыбаков ее еще меньше.
   – А... – она поджимает губы. – Об этом и меня спрашивали. Вся надежда на «Звезду Рассвета». Когда ее ждать?
   – Не раньше чем через восьмидневку. И надежда слабая.
   – Послушайте, вы оба, – вмешивается Алдония, – сколько можно переживать из-за того, чему вы все одно не в силах помочь? Вот тебе, милостивый господин, лучше пойти да помыться – а там и за стол. Сегодня у нас наваристая рыбная похлебка и немножечко белых водорослей.
   – О, они повкуснее бурых.
   Мегера поднимает брови.
   – Надеюсь, ты не возражаешь против десерта из корешков куиллы? – спрашивает юноша.
   Она качает головой:
   – Я пойду оденусь к обеду. Надеюсь, и ты, суженый, будешь выглядеть за столом прилично.
   Мегера выплывает из кухни, а Креслин, ухмыляясь, направляется к умывальной. Побеспокоиться о завтрашнем дне можно будет и с его наступлением.

CXXX

   – Ну, теперь им конец. Те немногие деньги, что остались от казны Западного Оплота, не спасут их от медленной голодной смерти.
   – Да, похоже, ты их прижал, – соглашается Гайретис.
   – Думаешь, им удастся вывернуться и сейчас? Но как? Денег у них в обрез. А вот голодных ртов с каждым днем будет прибывать. Мы препятствуем торговле с ними, но не мешаем переселению на остров желающих, – Хартор облизывает мясистые губы.
   – Их казна пуста, а цены на провизию мы подняли до небес. Засуха и запрет на торговлю доведут их до голодной смерти.
   – А ну как они отправятся на восток?
   – У них всего один корабль, способный пересечь Восточный Океан. А поскольку раньше этот корабль принадлежал Хамору, император вполне может пожелать вернуть свою собственность. – Хартор прикасается к амулету.
   Гайретис устремляет взгляд в зеркало. Белый туман рассеивается, открывая стоящее на склоне холма поселение. Глаза мага расширяются.
   – Хартор, ты только взгляни! – говорит он.
   – А что там такого?
   – Город, вот что! Настоящий город с новыми зданиями и с цитаделью в три раза больше, чем была старая крепостца герцога. И они понастроили все это меньше чем за год!
   – А еще через год этот городишко будет заброшен.
   Худощавый чародей вздыхает, и изображение в зеркале затягивается белым туманом.
   – Вот уж не знаю. А вдруг Риесса устроит нам неприятности?
   – Что она может сделать?
   – Например, послать им снеди и денег.
   – После всего того, что проделал Креслин с погодой, у нее самой закрома не ломятся от урожая. Много она послать не может, а то, что может, их не спасет.
   – А если он построит новые корабли?
   – Не успеет. Строительство судов требует времени.
   – Похоже, у тебя на все есть ответ, – тихо произносит Гайретис. – Прямо как у Дженреда.
   – А ты слишком много на себя берешь! Все тебе не так. Создается впечатление, будто этот Креслин тебя прямо-таки восхищает.
   – Я просто стараюсь рассмотреть все возможности, – отзывается Гайретис, пожимая плечами и предпочитая не обращать внимания на вызывающий тон своего грузного собеседника.
   – «Возможности»... Нет у него никаких возможностей! Против него ополчились недород, нехватка денег и весь мир. Что он может сделать? – Хартор умолкает и смотрит на зеркало. – Так вот, с ним все ясно, а вот... как поступить с тобой, это другой вопрос.
   Худощавый чародей опускает голову и не отвечает.

CXXXI

   Положив в ряд последний камень, Креслин выпрямляется и отступает. Новая, в пол-локтя высотой, ограда окружает квадратный участок со стороной примерно в три локтя, ближний край которого находится близ южной стены террасы.
   – Нужно бы оставить достаточно места для роста, – бормочет себе под нос юноша, в соответствии с предписаниями Лидии смешивая лопатой удобрения и наполняя рыхлой, влажной землей каменную коробку. Поместив в самую середину саженец дуба, Креслин осторожно, боясь повредить молодые корни, уплотняет и разравнивает почву. Затем следуют поливка, новое разравнивание и, наконец, укрепление гармонического начала, способствующего росту деревца, в соответствии с наставлениями Клерриса.
   – Навряд ли, конечно, я увижу тебя полностью выросшим, – обращается Креслин к дубку, – но ничего. Мы работаем ради тех, кто будет жить после нас, – он дружески поглаживает саженец, ставший дополнением к трем маленьким дубовым рощицам, уже высаженным на южных холмах.
   Лопату юноша относит в третий дом для гостей, пока еще служащий кладовой, и, вооружившись метлой, сметает с камней грязь. По возвращении в кладовую ему встречается Алдония.
   – А... милостивый господин! Я как увидела, что метлы моей нету, так сразу и подумала: не иначе как она для какого-нибудь колдовства понадобилась.
   Стоит Алдонии взять у Креслина метлу, как Линния, чуть не вывернувшись из рук матери, с гуканьем тянется к черенку.
   – Ну, дочурка, этак мы с тобой никогда полы не подметем. Как мама за метелку, ты и давай вертеться...
   – Давай я ее подержу, – предлагает Креслин, протягивая руки. – Мне все одно ждать, когда подойдет «Звезда Рассвета».
   – Так ведь, милостивый господин...
   – Не бойся, я справлюсь.
   Линния с довольным гуканьем начинает крутить пухлыми пальчиками его волосы.
   – Нет, малышка. Давай вот так устроимся, – Креслин берет девочку на руки так, что она смотрит поверх его плеча. Помахав крохотной ручонкой, малютка вцепляется ему в шевелюру.
   – Вот ведь проказница... – Креслин уносит девочку на террасу, сам не понимая, с чего это ему пришло в голову (пусть даже ненадолго) превращаться в няньку этой рыжей крошки.
   Алдония провожает взглядом мага, выносящего ее дочку с тенистой дорожки на залитую утренним светом террасу, качает головой и берется за метлу.
   Креслин садится на каменную ограду, положив девочку себе на колени и придерживая рукой за животик. Малютка вертится и тянется вниз, к камням.
   – Ладно, – говорит юноша и бережно опускает ее на пол террасы. Алдония, судя по доносящимся звукам, яростно орудует метлой, а девочка с не меньшей энергией тянется сначала к сапогам Креслина, а потом подхватывает пальчиками мертвую многоножку и тянет в рот.
   – Мне кажется, это не очень хорошая идея, – говорит Креслин. Осторожно разжав детскую ладошку, он подбрасывает Линнию в воздух и сажает на плечо.
   На сей раз гуканье звучит возмущенно.
   – Я понимаю твое негодование, но боюсь, твоя мама вряд ли одобрит поедание насекомых. Во всяком случае, до тех пор, пока мы вконец не оголодали.
   – Гу-гу, – серьезно отвечает девчушка и, за неимением многоножки, подносит ко рту кулачок.
   Держа Линнию на плече, Креслин подходит поближе к саженцу и смотрит, как дрожат на ветру его еще реденькие листочки. И тут же непроизвольно ойкает: Линния запускает в его шевелюру обе ручонки и тянет изо всей мочи.
   – Ну у тебя и хватка, – бормочет Креслин, высвобождая серебристые волосы.
   – Смотреть на вас одно удовольствие, – с улыбкой заявляет появившаяся на террасе Мегера, – но, боюсь, тебе пора готовиться к встрече. Паруса «Звезды» уже видны.
   – Да видишь, я взял подержать...
   – Давай мне, а сам отправляйся умываться... если не хочешь встретить Фрейгра чумазым, как каменщик. Кстати, что ты тут вообще делал? Каменные работы вроде бы завершены.
   – Да вот... дубок.
   Покачав головой, Мегера протягивает руки, чтобы взять Линнию:
   – Иди ко мне, малышка, иди сюда. Оставь дядю, дядя все равно весь в хлопотах, ни минуты без дела не сидит.
   – Дядя?
   – А чем не дядя? Слово не хуже всякого другого. А что ты не любишь бездельничать, с этим уж точно не поспоришь.
   Воздержавшись от каких-либо комментариев, Креслин передает одну рыжеволосую другой и берется за полотенца.
   К тому времени, когда он успевает умыться и одеться, оказывается, что Мегера уже вернула Линнию матери и седлает Касму. Креслин делает то же самое с Волой, и регенты вместе скачут в гостиницу, оставляют там лошадей и идут к пристани.
   «Звезда Рассвета» выглядит потрепанной, но где ей досталось и почему – пока сказать трудно.
   – Видать, Фрейгру пришлось нелегко, – замечает Мегера, шагая к тому месту, куда Синдер и еще один матрос опускают трап. – Ты только взгляни на борт.
   Фрейгр встречает регентов на мостике у штурвала.
   – С кем это ты столкнулся? – спрашивает Креслин, перевешиваясь и указывая на вмятины в корпусе.
   – С камнями, пущенными из девалонской катапульты.
   – Это еще почему? – спрашивает Мегера.
   – Потому что гильдия купцов Сутии наложила на торговлю с нами запрет. Лишь горстка мелких торговцев решилась иметь со мной дело, но впредь не приходится рассчитывать и на них.
   – Почему?
   – Потому что троих из них арестовали. Нам пришлось удирать из Армата.
   – Вейндре связалась с Белыми?
   – Я должен бы сообразить. Вот ведь идиот, – бормочет Креслин.
   Мегера с Фрейгром смотрят на него в ожидании объяснений.
   – Судя по тому, что удалось узнать Шиере у своей сестры, Вейндре претендует на титул... маршала Оплота. Она вступила в союз с Белыми, а они устроили те дьявольские взрывы, уничтожившие Ллиз и старших стражей.
   – Ну что ж, это многое объясняет, но объяснениями сыт не будешь, – говорит Фрейгр. – На сей раз у меня есть кое-какая выручка и небольшие приобретения, но – я уж прошу прощения, ежели мы ничего не придумаем, из следующего рейса мне и того не привезти.
   – Что удалось раздобыть? – спрашивает Мегера.
   – Провизии я хотел бы привезти больше, – говорит Фрейгр, делая жест в сторону готовящихся к разгрузке бочек. – Тут в основном кукурузная мука и ячмень из влажных уголков Сутии. Всего около пятидесяти бочонков. Белые маги скупают весь хлеб и за ценой не стоят.
   – А что они с ним делают?
   – Раздают пострадавшим от недорода в Монтгрене, Кифриене и Кертисе. А раздавая, по словам торговцев, повсюду рассказывают, что это ты загубил урожай во многих землях – в отместку за нежелание Белых покориться тебе и признать Предание.
   – А что говорит на сей счет дражайшая сестрица? – спрашивает Мегера, переводя взгляд с груза на капитана.
   – Дражайшая... кто?
   – Риесса, – поясняет Креслин. – Тиран Сарроннина.
   – Ничего, кроме того, что все толки о Западном Оплоте всегда служили для чародеев лишь предлогом.
   – Надо думать, Белые и посейчас твердят, будто Западный Оплот намеревался силой обратить весь Кандар к Преданию.
   – Еще как твердят, – кивает Фрейгр.
   – А что еще ты раздобыл? – спрашивает Мегера.
   – Малость золотишка. Больше, чем ожидал.
   Мегера удивленно поднимает брови.
   – Они что, отказываются продавать, но покупают? – высказывает предположение Креслин.
   – Лишь некоторые. Те, с кем я сговорился прежде, чем гильдия вызнала, кто мы такие. Я же не орал на каждом углу, кто я и для кого торгую. Корабль ходил под флагом Монтгрена. Но у них самих на продажу мало что имелось, не было даже кифриенских сухофруктов, а уж этого добра всегда навалом. Я прикупил на свой страх и риск овсяных лепешек для лошадей – вы мне их не заказывали, но цену за них взяли невысокую, и мне показалось, что лучше везти фураж, чем пустые бочки. Ну а потом я все-таки откопал немного железа и кое-какую древесину. Правда, бревна короткие и в основном береза, она слишком ломкая и легко загнивает. Подвернулась парусина – взял и ее; небось пригодится. Тут еще на борт попросилась семья одного малого, который приходится кузеном Еритиллу. Он оплатил проезд золотом, к тому же сам искусный бочар. У нас таких ремесленников нет, но я честно предупредил его, что с древесиной на острове негусто. Но он сказал, что ежели потребуется, сможет плести корзины из тростника или даже морских водорослей. Его дочка начала проявлять способности Черной, и Белые уже взяли ее на заметку.
   Креслин благодарит Фрейгра, но понимает, что хотя капитан сделал больше, чем можно было от него требовать, привезенного явно недостаточно. Прежде всего это относится к муке.
   Уже по пути к гостинице, где они оставили лошадей, Мегера откидывает волосы назад и говорит:
   – Могло быть и хуже.
   – Могло, но ненамного.
   – Ну почему ты всегда видишь происходящее только с Белой стороны? Ведь что ни говори, а сорок с лишним бочек маисовой муки – это не пустяк. На некоторое время их хватит.
   – Но ненадолго. Из одной бочки муки можно выпечь примерно четыреста караваев, а у нас под началом уже больше пятисот человек. Это... что тут получается? Ага, если по полбарреля в день, то все про все на три-четыре восьмидневки.
   – Повторю: могло быть хуже. И бывало.
   – Знаю. Но это слова, а они не приносят ни денег, ни еды. Если все откажутся торговать с нами, куда мы денемся? Как раз сейчас нам позарез нужна помощь, обещанная твоей дорогой сестрой.
   – Ты всегда паникуешь, – заявляет Мегера, – вот и насчет домов боялся, но мы же их построили.
   – Нехватка еды куда серьезней. Наших припасов по-прежнему недостаточно, чтобы пережить зиму. А прикупить сколько нужно не на что, да и негде.
   – Может, перестанешь, а? – говорит Мегера, указывая на ясный небосклон и ласковое солнышко. – День выдался на диво, а проблемы будут всегда. Чем сокрушаться, давай лучше порадуемся хоть краткой передышке. Некоторое время никому не придется беспокоиться о том, как разжиться хоть какой-то едой помимо рыбы. А этот новый ремесленник, кстати, сварганит тебе несколько бочонков для твоего зеленого бренди.
   – Ну...
   – Суженый, я не хуже тебя знаю, что у нас множество нерешенных вопросов. Но их можно обсудить и попозже, а пока самое время порадоваться погожему деньку. Ты очарователен, но только когда перестаешь брюзжать.
   Креслин смеется, а после того как в конюшне Мегера еще и обнимает его, прижавшись всем телом, ему хочется петь. Они садятся верхом и едут в цитадель. Возле дороги между двумя рыбацкими хижинами, из числа самых старых и обветшалых, Креслин замечает вырытую в песке и обложенную камнями яму, над которой мужчина и женщина с трудом пытаются натянуть кусок латаной парусины, призванной служить кровлей. Рядом играет с палками босоногий, одетый в лохмотья мальчик. Проезжающих мимо регентов никто из этих бедняг даже не замечает.
   Жара стоит прямо-таки летняя, и Креслин утирает лоб, чтобы пот не попал в глаза. У обочины стоит с протянутой рукой девчушка.
   – Подай монетку, благородный господин... всего одну монетку... медяк, – каштановые волосы девочки сбились в колтуны, лицо запылилось, ноги босы, а на теле нет ничего кроме выцветшей сорочки. – Всего один медяк...
   У Креслина с собой лишь несколько золотых, и он оборачивается к Мегере.
   – Хорошо, – она пожимает плечами, выуживает монетку и кидает попрошайке.
   – Спасибо, милостивая госпожа.
   – Ты откуда? – спрашивает Креслин.
   – Не знаю.
   Ему остается лишь гадать, прибыла ли она в числе переселенцев на «Звезде Рассвета» или же на последнем каботажном судне, доставившем только людей и никаких припасов.
   Остаток пути до цитадели регенты проделывают молча. Креслин не в силах отогнать образы почти голого мальчугана и девочки-попрошайки. Снова и снова он пересчитывает в уме, на какое время можно растянуть сорок бочек муки.

CXXXII