Страница:
– Его ведь доставил сутианский корабль, верно?
– Да... «Быстрый Змей».
– Понимаю, что ты имеешь в виду, – вмешивается Мегера. – Если дорогой кузен послал его по сутианским каналам, оно должно было прибыть вместе с отрядом из Оплота.
– Не обязательно, – возражает Хайел.
– На самом деле это не имеет значения, – медленно произносит Креслин. Все взоры обращаются к нему. – Во-первых, у нас нет пятидесяти золотых. Во-вторых, мы не заключали никаких соглашений насчет сбора податей. В-третьих, кого мы должны обложить налогом? И в-четвертых, что может сделать герцог, чтобы претворить свой указ в жизнь?
– Ты предлагаешь поднять мятеж? – спрашивает Хайел.
– Какой мятеж? – вздыхает Креслин. – Начнем с того, что у нас нет уверенности в подлинности этого уведомления. Даже если подпись настоящая, герцогу могли подсунуть бумагу, а он – подписать ее, не читая. Но, с практической точки зрения, важнее то, что этот указ невыполним, поскольку люди, которых предписано обложить налогом, не имеют ничего ценного. Что у нас есть? Питейное заведение при недостроенной гостинице, наторговавшее за все время работы золотых на двадцать, да кучка рыбаков, выручка которых за вяленую рыбу не превосходит тридцати золотых в год. А трем дюжинам солдат и стражей мы едва способны выплачивать жалование, даже получая помощь из герцогской казны. Если мы не разовьем торговлю, не добьемся самообеспечения или не найдем какой-нибудь другой способ добывать деньги, меньше чем через год наш остров ждут разорение и нищета.
– Есть кое-какие возможности... – вступает в разговор Лидия. – Большая часть потребляемого в Кандаре перца поступает из Хамора, розмарин и бринн выращивают в Остре, а зимние специи в Нолдре.
– Перец? – непонимающе переспрашивает Шиера.
– Ты хочешь сказать, что надеешься вырастить здесь пряности? – уточняет Мегера прежде, чем Хайел успевает открыть рот.
– Да. Мы уже начали выращивать бринн и зимние специи. Что же до перца, то он требует больше...
Креслин выслушивает подробный рассказ об особенностях возделывания пряностей и прибыльности торговли этим товаром.
– Контрабандисты, – говорит Хайел, едва Лидия умолкает.
– Или сутианцы под торговыми флагами Сарроннина, – добавляет Мегера.
Креслин вспоминает торговца Деррилда и думает о том, какое значение может иметь быстрота оборота товаров. Отшельничий лежит на перекрестье путей между большими южными и восточными материками; его положение достаточно удобно для того, чтобы вести торговлю небольшими партиями, но зато со скорой отдачей.
– Что в Кандаре пользуется наибольшим спросом в восточных державах?
Все молчат.
– Как насчет черной шерсти?
– С ней так быстро не получится, – замечает Лидия.
– Да, – соглашается Креслин, – но рынок пряностей узок, а ткани нужны всем.
– Ты, кажется, собираешься использовать магию гармонии, чтобы получить товары, которых не будет у других? – с улыбкой говорит Мегера.
– А почему бы и нет?
– А получится?
– У некоторых горных овец есть черные пятна, – говорит Креслин, повернувшись к Лидии.
– Но на это уйдет несколько лет, – указывает она.
– В таком случае начинай как можно скорее. Возражения есть?
Мегера морщит лоб, Хайел пожимает плечами, а Шиера медленно кивает.
– Остались еще вопросы, которые следует обсудить? – спрашивает Креслин.
Собравшиеся молчат.
– Ну что ж, раз мы все обговорили, пора браться за работу.
Юноша с серебряными волосами встает из-за стола, и все следуют его примеру.
– Насчет шерсти... – бормочет Креслин, подойдя к Лидии. – Ты не обижайся, я вовсе не хотел тебя подгонять. Просто...
– Конечно, ты не имел в виду ничего дурного, – отвечает целительница, глядя ему в глаза, – но чуточку поторопить меня все-таки хотел.
– Ты права, – смущенно отвечает Креслин, заливаясь краской. – Просто я боюсь, что времени у нас в обрез.
– Клеррис тоже об этом твердит, – улыбается она, – но, может быть, все не так плохо. Хотя я бы не сказала, что народ так и рвется покинуть Кандар да перебраться к нам, но все же есть люди, которые могли бы основательно нам помочь.
– Черные? – переспрашивает подошедшая к ним Мегера.
– Нас попросту вытесняют из Кандара. Мы слишком осторожны и слишком озабочены несоразмерным усилением хаоса и соответствующим нарушением Равновесия. Клеррис, например, считает, что само появление Креслина связано именно с этим. Если хаос укрепляется сверх меры, должен явиться мастер гармонии. Теоретически верно и обратное: превращение Отшельничьего в мощный оплот гармонии может нарушить баланс, за чем последует усиление магов хаоса. Правда, – она качает головой, – это лишь общие рассуждения. Как обстоит дело на практике, мы не знаем.
Мегера слегка ежится и смотрит на Креслина с отстраненным видом, словно заглядывая в далекое будущее. Не желая встречаться с ее холодными зелеными глазами, юноша поворачивается к Лидии.
– Наверное, я все-таки нажимаю сверх меры.
Мегера кивает.
– Без нажима с твоей стороны здесь вообще ничего бы не было, – говорит Лидия, – но рано или поздно приходит пора позволить всему идти своим чередом. Ну ладно, с вашего позволения я пойду, взгляну, как дела у Клерриса.
Улыбнувшись, целительница поворачивается и начинает спускаться по ступенькам.
Юноша выходит на освещенное солнечными лучами пространство. Его тотчас опаляет зной.
– Иногда... – тихонько произносит Мегера, но не договаривает.
– Иногда что? – спрашивает он, обводя взглядом пустой, если не считать полузатопленной, не трогавшейся с места со дня их прибытия рыбачьей лодчонки, причал.
– Иногда ты кажешься очень восприимчивым, а иногда – весьма недалеким.
– Ты права. Я и впрямь много не понимаю.
– Опять ты за свое. Малыш Креслин у нас такой скромный, он сам сознается в своем невежестве, просит его вразумить! Как же, нужны тебе чужие советы! Разве не ты только что вил веревки из собравшихся? Или не ты вознамерился в считанные годы превратить это захолустье в державу, способную соперничать с Фэрхэвеном?
Солнце припекает нещадно, но ее слова как снежная буря.
– А ты хочешь, чтобы остров так и остался захолустьем? Я-то думал...
– Не в том дело. Все твои планы насчет острова я поддерживаю. В мире должно существовать надежное прибежище для таких людей, как мы, Лидия и Клеррис. Но ведь ты никого ни о чем не спрашиваешь. Принимаешь решения и ставишь нас в известность, не сомневаясь, что мы будем выполнять твою волю. А я, между прочим, не у тебя на службе. Возможно, мне пришлось выступить в роли ангела-хранителя, но не потому, что я жажду тебя, душой или телом.
– Но ты оставалась рядом... – начинает Креслин, недоуменно морща загорелый лоб.
– По той единственной причине, что так проще для нас обоих, – обрывает его Мегера, но юноша чувствует, что это неправда, во всяком случае, не вся правда.
– Зачем ты кривишь душой?
– Будь ты проклят! Думаешь, будто ты всеведущ, будто видишь меня насквозь? Решил, что стоит тебе сказать пару ласковых слов, и я буду готова прыгнуть к тебе в постель?
– Ты прекрасно знаешь, что я ни о чем таком не думаю, – отвечает Креслин. Он смертельно устал. Устал от тяжелой работы, от изнурительных упражнений, призванных восстановить прежнюю физическую форму, но главное – от постоянного нервного напряжения, постоянного ожидания очередных нападок Мегеры.
– Тебе наплевать на то, что я говорила насчет принуждения – и меня, и всех прочих. Тебе всегда наплевать, как и всем мужчинам. Нужно тебе – ты выказываешь понимание и сочувствие, а нет – значит, нет. О конечно, ты всегда просишь прощения, но это не более чем пустые слова!
Ожесточенно жестикулируя, Мегера непроизвольно берется за рукоять клинка, который приохотилась носить на манер стражей.
Креслин напрягается, отметив, что ей легко дается прикосновение к холодной стали, ибо окружавшая ее прежде белая аура почти истаяла, сменившись той же чернотой, что и у Лидии. Хотя порой вокруг Мегеры и мелькают язычки белого пламени.
– Вот и сейчас – ты даже не слушаешь...
– Я слушал, просто вдруг заметил, как сильно ты изменилась.
– Ты хотел сказать, как сильно ты меня изменил.
– Я такого не говорил.
– Но имел в виду.
Мегера все же отпускает клинок, и Креслин переводит взгляд на восток, к облакам, висящим на горизонте над темно-зеленым морем.
– Пока ты не научишься слушать, по-настоящему слушать, ничего не изменится!
С глубоким вздохом юноша провожает взглядом стройную фигуру, удаляющуюся по направлению к ристалищу стражей.
По мере того как солнце движется к западу, облака на востоке делаются все гуще.
LXXXIX
XC
Подняв очередной камень, он осторожно – что трудно представить, глядя на бугрящиеся мускулы и натруженные ладони, – опускает его на плиту.
Ограда террасы завершена, и теперь Креслин обтесывает камни для недостроенных гостевых домов. Работает, прерываясь лишь на завтрак, обед и беспокойный сон, ибо в трудах ищет забвения. После памятного ночного разговора на террасе Мегера еще более отдалилась и стала еще упорнее в своем одиноком стремлении к совершенству. По утрам она делает более длинные пробежки, чем он, а в искусстве боя на мечах скоро превзойдет старших стражей.
Удар молота скалывает породу по точно намеченной линии. Тихонько напевая, Креслин ощупывает камень чуткими пальцами и вкладывает в удар ровно столько силы, сколько необходимо.
– Путь – это жизнь... – мурлычет он себе под нос. Наконец юноша откладывает инструменты и направляется к наружной умывальне. Доносящийся снизу шум прибоя заглушает его шаги.
Проводя бритвой по щекам, он снова и снова задается вопросом: честно ли то, что им задумано? И снова и снова отвечает себе: нет, нечестно. Но другого выхода, похоже, нет и не предвидится. Все, что предлагалось на сей счет Лидией и Клеррисом, не удалось. В конце концов, ему нужна от Мегеры не дружба, а нечто иное. И в любом случае он не собирается до конца дней своих опасаться ее языка и собственных чувств.
Холодная вода охлаждает разгоряченное сознание, так что он обретает достаточное спокойствие, чтобы не насторожить Мегеру, остро чувствующую любое его возбуждение. Юноша переходит на край террасы, откуда можно полюбоваться тем, как играют на поверхности моря лучи утреннего солнца. Он ждет ее появления.
Равно как и прихода Клерриса, не знающего, зачем Креслин его позвал.
«...А печаль есть радость...» Ему хочется в это верить, однако, думая о том, что предстоит сделать, юноша ежится. Можно ли поступить иначе? Наверное, можно, только знать бы – как... Он слушал и Мегеру, и Лидию, но их советы не помогли.
Отдаленный топот бегущих ног. Мегера. Она заходит в дом, потом идет умываться, а Креслин так и не трогается с места. Оборачивается он лишь когда она появляется на краю террасы.
На загорелой коже юноши нет ни единой морщинки, но под глазами мешки, что сильно его старит.
– Ты вроде как не в себе, – замечает Мегера, держа руку на рукояти меча.
Креслин по-прежнему предпочитает носить меч в заплечных ножнах, однако в последнее время почти не надевает портупею. Мегера же, напротив, расстается с клинком только на время сна и утренней пробежки.
– Ты права, – кивает он, – так больше продолжаться не может.
Мегера хмурится:
– По-моему, все идет неплохо. Скоро можно будет собирать урожай пряностей, торговый склад уже построен...
– Я имею в виду себя и тебя.
– Опять ты меня понукаешь.
– Я принял кое-какие решения... – сделав шаг вперед, Креслин берет ее за руку, словно собираясь куда-то увести.
– Я в помощи не нуждаюсь.
Креслин молча берет ее за подбородок и поворачивает ее лицо к своему.
Она пытается отстраниться, но мускулы Креслина крепче стали.
– Ты не заставишь меня... – Мегера тянется к рукояти короткого меча, но Креслин перехватывает ее руку.
Она пинает его сапогом, и юноша кривится от боли, но не выпускает Мегеру, сосредоточившись на том, чтобы проникнуть в ее душу.
– Нет... нет! – истошно кричит она и лишается чувств. Подхватив легкую, как перышко, женщину, Креслин несколько мгновений стоит неподвижно, глядя, как колышется ее грудь. Потом относит Мегеру в спальню и кладет на постель. Глаза его полны слез.
Меряя шагами комнату и выглядывая в окно, юноша нетерпеливо поджидает Клерриса. Тот появляется не один. Лидия, хоть ее и не звали, заходит в комнату следом.
– Не делай этого, – умоляюще произносит она. – Вторая жизненная связь убьет вас обоих.
Креслин смотрит на нее, стараясь открыть всю свою душу, и говорит:
– Я никогда не прикасался к ней, разве что раз, в мыслях, не зная, кто она такая. Я пытался стать ей другом. Пытался ухаживать за ней, старался быть уступчивым, нежным, пел ей песни. Но положение не улучшилось, а скорее ухудшилось. Я мог бы умереть, но моя смерть убьет ее... а продолжать жить по-прежнему – значит неизбежно возненавидеть друг друга. Что из этого, по-твоему, лучше?
Лидия отводит глаза. Клеррис молчит, не вмешиваясь в разговор.
– Можешь ты обещать, что положение улучшится? – спрашивает Креслин.
– Нет. Обещать не могу.
– А можешь ты с уверенностью сказать, что если я буду чувствовать ее так же, как она меня, все станет еще хуже?
– То, что ты замыслил, либо убьет вас в считанные дни, либо...
– Либо?
– Не знаю. Никто еще не пробовал устанавливать двойную связь.
– Скажи мне, что я не прав.
Лидия смотрит на Креслина, глаза ее глубоки и ясны.
– Ты собираешься прибегнуть к насилию, чтобы исправить последствия насилия. Зло, причиненное в начале, было настолько велико, что, возможно, это – единственный ответ. Из чего, однако, не следует, что он правильный.
– Я всегда был только орудием – орудием Черных, своего отца, маршала... Разве у меня нет права попытаться обрести свое счастье и свою любовь? – порывисто спрашивает Креслин.
– Молодым не свойственно терпение, – медленно и спокойно произносит Клеррис.
– Особенно мужчинам, – сдержанно добавляет Лидия.
В комнате воцаряется молчание. Черные переглядываются, потом Лидия пожимает плечами.
– Ну что ж, так будет быстрее.
– Быстрее?
– Ну... на самом деле связь между тобой и Мегерой уже начала формироваться. То, что ты хочешь сделать, ускорит и углубит процесс, но не обязательно что-то изменит. Ты этого по-прежнему хочешь?
«Связь уже формировалась, – ошеломленно думает юноша. – Вот оно что... А я даже не принимал в расчет приходящие извне мысли и чувства, видя в этом только случайность...»
– Ты уверен, что хочешь этого? – настойчиво повторяет человек в черном. – Зная ее нрав, ты должен понимать, что результат может оказаться непредсказуемым.
– Я уверен, что совсем не хочу этого, – с нажимом произносит юноша. – Просто, не будь это сделано, все может обернуться гораздо хуже.
– Ты еще молод, – качает головой Клеррис, – и не понимаешь, что на свете много вещей похуже, чем существование кого-то, кого приходится остерегаться.
– Не так уж и много, – возражает Креслин, закатывая рукав, – особенно если этот «кто-то» – Мегера.
– Ты просто не представляешь, что тебя ожидает, – печально улыбается Лидия. – Но не исключено, что потрясение добавит тебе понимания.
Клеррис, покачивая головой, открывает принесенный с собой маленький футляр.
– Я не завидую тебе, Креслин. У нее очень сильная воля.
Юноша не отвечает. Его душат слезы.
XCI
XCII
XCIII
– Да... «Быстрый Змей».
– Понимаю, что ты имеешь в виду, – вмешивается Мегера. – Если дорогой кузен послал его по сутианским каналам, оно должно было прибыть вместе с отрядом из Оплота.
– Не обязательно, – возражает Хайел.
– На самом деле это не имеет значения, – медленно произносит Креслин. Все взоры обращаются к нему. – Во-первых, у нас нет пятидесяти золотых. Во-вторых, мы не заключали никаких соглашений насчет сбора податей. В-третьих, кого мы должны обложить налогом? И в-четвертых, что может сделать герцог, чтобы претворить свой указ в жизнь?
– Ты предлагаешь поднять мятеж? – спрашивает Хайел.
– Какой мятеж? – вздыхает Креслин. – Начнем с того, что у нас нет уверенности в подлинности этого уведомления. Даже если подпись настоящая, герцогу могли подсунуть бумагу, а он – подписать ее, не читая. Но, с практической точки зрения, важнее то, что этот указ невыполним, поскольку люди, которых предписано обложить налогом, не имеют ничего ценного. Что у нас есть? Питейное заведение при недостроенной гостинице, наторговавшее за все время работы золотых на двадцать, да кучка рыбаков, выручка которых за вяленую рыбу не превосходит тридцати золотых в год. А трем дюжинам солдат и стражей мы едва способны выплачивать жалование, даже получая помощь из герцогской казны. Если мы не разовьем торговлю, не добьемся самообеспечения или не найдем какой-нибудь другой способ добывать деньги, меньше чем через год наш остров ждут разорение и нищета.
– Есть кое-какие возможности... – вступает в разговор Лидия. – Большая часть потребляемого в Кандаре перца поступает из Хамора, розмарин и бринн выращивают в Остре, а зимние специи в Нолдре.
– Перец? – непонимающе переспрашивает Шиера.
– Ты хочешь сказать, что надеешься вырастить здесь пряности? – уточняет Мегера прежде, чем Хайел успевает открыть рот.
– Да. Мы уже начали выращивать бринн и зимние специи. Что же до перца, то он требует больше...
Креслин выслушивает подробный рассказ об особенностях возделывания пряностей и прибыльности торговли этим товаром.
– Контрабандисты, – говорит Хайел, едва Лидия умолкает.
– Или сутианцы под торговыми флагами Сарроннина, – добавляет Мегера.
Креслин вспоминает торговца Деррилда и думает о том, какое значение может иметь быстрота оборота товаров. Отшельничий лежит на перекрестье путей между большими южными и восточными материками; его положение достаточно удобно для того, чтобы вести торговлю небольшими партиями, но зато со скорой отдачей.
– Что в Кандаре пользуется наибольшим спросом в восточных державах?
Все молчат.
– Как насчет черной шерсти?
– С ней так быстро не получится, – замечает Лидия.
– Да, – соглашается Креслин, – но рынок пряностей узок, а ткани нужны всем.
– Ты, кажется, собираешься использовать магию гармонии, чтобы получить товары, которых не будет у других? – с улыбкой говорит Мегера.
– А почему бы и нет?
– А получится?
– У некоторых горных овец есть черные пятна, – говорит Креслин, повернувшись к Лидии.
– Но на это уйдет несколько лет, – указывает она.
– В таком случае начинай как можно скорее. Возражения есть?
Мегера морщит лоб, Хайел пожимает плечами, а Шиера медленно кивает.
– Остались еще вопросы, которые следует обсудить? – спрашивает Креслин.
Собравшиеся молчат.
– Ну что ж, раз мы все обговорили, пора браться за работу.
Юноша с серебряными волосами встает из-за стола, и все следуют его примеру.
– Насчет шерсти... – бормочет Креслин, подойдя к Лидии. – Ты не обижайся, я вовсе не хотел тебя подгонять. Просто...
– Конечно, ты не имел в виду ничего дурного, – отвечает целительница, глядя ему в глаза, – но чуточку поторопить меня все-таки хотел.
– Ты права, – смущенно отвечает Креслин, заливаясь краской. – Просто я боюсь, что времени у нас в обрез.
– Клеррис тоже об этом твердит, – улыбается она, – но, может быть, все не так плохо. Хотя я бы не сказала, что народ так и рвется покинуть Кандар да перебраться к нам, но все же есть люди, которые могли бы основательно нам помочь.
– Черные? – переспрашивает подошедшая к ним Мегера.
– Нас попросту вытесняют из Кандара. Мы слишком осторожны и слишком озабочены несоразмерным усилением хаоса и соответствующим нарушением Равновесия. Клеррис, например, считает, что само появление Креслина связано именно с этим. Если хаос укрепляется сверх меры, должен явиться мастер гармонии. Теоретически верно и обратное: превращение Отшельничьего в мощный оплот гармонии может нарушить баланс, за чем последует усиление магов хаоса. Правда, – она качает головой, – это лишь общие рассуждения. Как обстоит дело на практике, мы не знаем.
Мегера слегка ежится и смотрит на Креслина с отстраненным видом, словно заглядывая в далекое будущее. Не желая встречаться с ее холодными зелеными глазами, юноша поворачивается к Лидии.
– Наверное, я все-таки нажимаю сверх меры.
Мегера кивает.
– Без нажима с твоей стороны здесь вообще ничего бы не было, – говорит Лидия, – но рано или поздно приходит пора позволить всему идти своим чередом. Ну ладно, с вашего позволения я пойду, взгляну, как дела у Клерриса.
Улыбнувшись, целительница поворачивается и начинает спускаться по ступенькам.
Юноша выходит на освещенное солнечными лучами пространство. Его тотчас опаляет зной.
– Иногда... – тихонько произносит Мегера, но не договаривает.
– Иногда что? – спрашивает он, обводя взглядом пустой, если не считать полузатопленной, не трогавшейся с места со дня их прибытия рыбачьей лодчонки, причал.
– Иногда ты кажешься очень восприимчивым, а иногда – весьма недалеким.
– Ты права. Я и впрямь много не понимаю.
– Опять ты за свое. Малыш Креслин у нас такой скромный, он сам сознается в своем невежестве, просит его вразумить! Как же, нужны тебе чужие советы! Разве не ты только что вил веревки из собравшихся? Или не ты вознамерился в считанные годы превратить это захолустье в державу, способную соперничать с Фэрхэвеном?
Солнце припекает нещадно, но ее слова как снежная буря.
– А ты хочешь, чтобы остров так и остался захолустьем? Я-то думал...
– Не в том дело. Все твои планы насчет острова я поддерживаю. В мире должно существовать надежное прибежище для таких людей, как мы, Лидия и Клеррис. Но ведь ты никого ни о чем не спрашиваешь. Принимаешь решения и ставишь нас в известность, не сомневаясь, что мы будем выполнять твою волю. А я, между прочим, не у тебя на службе. Возможно, мне пришлось выступить в роли ангела-хранителя, но не потому, что я жажду тебя, душой или телом.
– Но ты оставалась рядом... – начинает Креслин, недоуменно морща загорелый лоб.
– По той единственной причине, что так проще для нас обоих, – обрывает его Мегера, но юноша чувствует, что это неправда, во всяком случае, не вся правда.
– Зачем ты кривишь душой?
– Будь ты проклят! Думаешь, будто ты всеведущ, будто видишь меня насквозь? Решил, что стоит тебе сказать пару ласковых слов, и я буду готова прыгнуть к тебе в постель?
– Ты прекрасно знаешь, что я ни о чем таком не думаю, – отвечает Креслин. Он смертельно устал. Устал от тяжелой работы, от изнурительных упражнений, призванных восстановить прежнюю физическую форму, но главное – от постоянного нервного напряжения, постоянного ожидания очередных нападок Мегеры.
– Тебе наплевать на то, что я говорила насчет принуждения – и меня, и всех прочих. Тебе всегда наплевать, как и всем мужчинам. Нужно тебе – ты выказываешь понимание и сочувствие, а нет – значит, нет. О конечно, ты всегда просишь прощения, но это не более чем пустые слова!
Ожесточенно жестикулируя, Мегера непроизвольно берется за рукоять клинка, который приохотилась носить на манер стражей.
Креслин напрягается, отметив, что ей легко дается прикосновение к холодной стали, ибо окружавшая ее прежде белая аура почти истаяла, сменившись той же чернотой, что и у Лидии. Хотя порой вокруг Мегеры и мелькают язычки белого пламени.
– Вот и сейчас – ты даже не слушаешь...
– Я слушал, просто вдруг заметил, как сильно ты изменилась.
– Ты хотел сказать, как сильно ты меня изменил.
– Я такого не говорил.
– Но имел в виду.
Мегера все же отпускает клинок, и Креслин переводит взгляд на восток, к облакам, висящим на горизонте над темно-зеленым морем.
– Пока ты не научишься слушать, по-настоящему слушать, ничего не изменится!
С глубоким вздохом юноша провожает взглядом стройную фигуру, удаляющуюся по направлению к ристалищу стражей.
По мере того как солнце движется к западу, облака на востоке делаются все гуще.
LXXXIX
Сломав простую восковую печать, Мегера читает следующие строки:
Мегера Линния поджимает губы, моргая повлажневшими глазами, подходит к темному окну и, прижав к груди сложенный листок пергамента, долго прислушивается к шуму прибоя.
«Записано рукою Хелисс со слов Алдонии, верной служанки Мегеры, суб-тирана Сарроннина и регента Отшельничьего...»«Интересно, – задумывается Мегера, – кому пришло в голову вставлять в письмо все эти титулы? Хелисс могла употребить их в ироническом смысле, тогда как Алдония – в знак искреннего почтения...»
«...Хотя роды были нелегкими, у меня родилась дочь, которую я назвала в твою честь Линнией, и умоляю тебя, если со мной, как то бывает с недавними роженицами, что-то случится, позаботиться о том, чтобы ее будущее не зависело от прихоти чужих людей. Однако, по словам повитух, менее чем через сорок дней мы сможем пуститься в путь. Как раз в то время отплывает корабль, и мы с дочуркой поплывем на нем. Если, конечно, обе будем здоровы. Линния красивая девочка, а волосики у нее рыженькие. Думаю, потемнее, чем у тебя. С нетерпением жду возможности увидеть тебя и служить тебе...»Снизу приписана еще одна строчка: «У них обеих все хорошо. Хелисс».
Мегера Линния поджимает губы, моргая повлажневшими глазами, подходит к темному окну и, прижав к груди сложенный листок пергамента, долго прислушивается к шуму прибоя.
XC
– Путь – это путь... – юноша с серебряными волосами повторяет эту строку, вступив в тень, о существовании которой и не подозревал, пока не задумался о печали. Но стоит ему снова выйти на свет, как солнце слепит глаза, а из-под сапог поднимается пыль.
Что ни скажи, а путь – это путь,
Как Запада горы, как Башни Заката.
Путь – это путь, и с него не свернуть,
Надо идти и идти куда-то.
Ведь путь есть жизнь, а жизнь есть печаль,
А печаль – это радость, манящая вдаль...
Подняв очередной камень, он осторожно – что трудно представить, глядя на бугрящиеся мускулы и натруженные ладони, – опускает его на плиту.
Ограда террасы завершена, и теперь Креслин обтесывает камни для недостроенных гостевых домов. Работает, прерываясь лишь на завтрак, обед и беспокойный сон, ибо в трудах ищет забвения. После памятного ночного разговора на террасе Мегера еще более отдалилась и стала еще упорнее в своем одиноком стремлении к совершенству. По утрам она делает более длинные пробежки, чем он, а в искусстве боя на мечах скоро превзойдет старших стражей.
Удар молота скалывает породу по точно намеченной линии. Тихонько напевая, Креслин ощупывает камень чуткими пальцами и вкладывает в удар ровно столько силы, сколько необходимо.
– Путь – это жизнь... – мурлычет он себе под нос. Наконец юноша откладывает инструменты и направляется к наружной умывальне. Доносящийся снизу шум прибоя заглушает его шаги.
Проводя бритвой по щекам, он снова и снова задается вопросом: честно ли то, что им задумано? И снова и снова отвечает себе: нет, нечестно. Но другого выхода, похоже, нет и не предвидится. Все, что предлагалось на сей счет Лидией и Клеррисом, не удалось. В конце концов, ему нужна от Мегеры не дружба, а нечто иное. И в любом случае он не собирается до конца дней своих опасаться ее языка и собственных чувств.
Холодная вода охлаждает разгоряченное сознание, так что он обретает достаточное спокойствие, чтобы не насторожить Мегеру, остро чувствующую любое его возбуждение. Юноша переходит на край террасы, откуда можно полюбоваться тем, как играют на поверхности моря лучи утреннего солнца. Он ждет ее появления.
Равно как и прихода Клерриса, не знающего, зачем Креслин его позвал.
«...А печаль есть радость...» Ему хочется в это верить, однако, думая о том, что предстоит сделать, юноша ежится. Можно ли поступить иначе? Наверное, можно, только знать бы – как... Он слушал и Мегеру, и Лидию, но их советы не помогли.
Отдаленный топот бегущих ног. Мегера. Она заходит в дом, потом идет умываться, а Креслин так и не трогается с места. Оборачивается он лишь когда она появляется на краю террасы.
На загорелой коже юноши нет ни единой морщинки, но под глазами мешки, что сильно его старит.
– Ты вроде как не в себе, – замечает Мегера, держа руку на рукояти меча.
Креслин по-прежнему предпочитает носить меч в заплечных ножнах, однако в последнее время почти не надевает портупею. Мегера же, напротив, расстается с клинком только на время сна и утренней пробежки.
– Ты права, – кивает он, – так больше продолжаться не может.
Мегера хмурится:
– По-моему, все идет неплохо. Скоро можно будет собирать урожай пряностей, торговый склад уже построен...
– Я имею в виду себя и тебя.
– Опять ты меня понукаешь.
– Я принял кое-какие решения... – сделав шаг вперед, Креслин берет ее за руку, словно собираясь куда-то увести.
– Я в помощи не нуждаюсь.
Креслин молча берет ее за подбородок и поворачивает ее лицо к своему.
Она пытается отстраниться, но мускулы Креслина крепче стали.
– Ты не заставишь меня... – Мегера тянется к рукояти короткого меча, но Креслин перехватывает ее руку.
Она пинает его сапогом, и юноша кривится от боли, но не выпускает Мегеру, сосредоточившись на том, чтобы проникнуть в ее душу.
– Нет... нет! – истошно кричит она и лишается чувств. Подхватив легкую, как перышко, женщину, Креслин несколько мгновений стоит неподвижно, глядя, как колышется ее грудь. Потом относит Мегеру в спальню и кладет на постель. Глаза его полны слез.
Меряя шагами комнату и выглядывая в окно, юноша нетерпеливо поджидает Клерриса. Тот появляется не один. Лидия, хоть ее и не звали, заходит в комнату следом.
– Не делай этого, – умоляюще произносит она. – Вторая жизненная связь убьет вас обоих.
Креслин смотрит на нее, стараясь открыть всю свою душу, и говорит:
– Я никогда не прикасался к ней, разве что раз, в мыслях, не зная, кто она такая. Я пытался стать ей другом. Пытался ухаживать за ней, старался быть уступчивым, нежным, пел ей песни. Но положение не улучшилось, а скорее ухудшилось. Я мог бы умереть, но моя смерть убьет ее... а продолжать жить по-прежнему – значит неизбежно возненавидеть друг друга. Что из этого, по-твоему, лучше?
Лидия отводит глаза. Клеррис молчит, не вмешиваясь в разговор.
– Можешь ты обещать, что положение улучшится? – спрашивает Креслин.
– Нет. Обещать не могу.
– А можешь ты с уверенностью сказать, что если я буду чувствовать ее так же, как она меня, все станет еще хуже?
– То, что ты замыслил, либо убьет вас в считанные дни, либо...
– Либо?
– Не знаю. Никто еще не пробовал устанавливать двойную связь.
– Скажи мне, что я не прав.
Лидия смотрит на Креслина, глаза ее глубоки и ясны.
– Ты собираешься прибегнуть к насилию, чтобы исправить последствия насилия. Зло, причиненное в начале, было настолько велико, что, возможно, это – единственный ответ. Из чего, однако, не следует, что он правильный.
– Я всегда был только орудием – орудием Черных, своего отца, маршала... Разве у меня нет права попытаться обрести свое счастье и свою любовь? – порывисто спрашивает Креслин.
– Молодым не свойственно терпение, – медленно и спокойно произносит Клеррис.
– Особенно мужчинам, – сдержанно добавляет Лидия.
В комнате воцаряется молчание. Черные переглядываются, потом Лидия пожимает плечами.
– Ну что ж, так будет быстрее.
– Быстрее?
– Ну... на самом деле связь между тобой и Мегерой уже начала формироваться. То, что ты хочешь сделать, ускорит и углубит процесс, но не обязательно что-то изменит. Ты этого по-прежнему хочешь?
«Связь уже формировалась, – ошеломленно думает юноша. – Вот оно что... А я даже не принимал в расчет приходящие извне мысли и чувства, видя в этом только случайность...»
– Ты уверен, что хочешь этого? – настойчиво повторяет человек в черном. – Зная ее нрав, ты должен понимать, что результат может оказаться непредсказуемым.
– Я уверен, что совсем не хочу этого, – с нажимом произносит юноша. – Просто, не будь это сделано, все может обернуться гораздо хуже.
– Ты еще молод, – качает головой Клеррис, – и не понимаешь, что на свете много вещей похуже, чем существование кого-то, кого приходится остерегаться.
– Не так уж и много, – возражает Креслин, закатывая рукав, – особенно если этот «кто-то» – Мегера.
– Ты просто не представляешь, что тебя ожидает, – печально улыбается Лидия. – Но не исключено, что потрясение добавит тебе понимания.
Клеррис, покачивая головой, открывает принесенный с собой маленький футляр.
– Я не завидую тебе, Креслин. У нее очень сильная воля.
Юноша не отвечает. Его душат слезы.
XCI
– Одержимый демонами глупец! Возможно, ты убил нас обоих! – кричит побагровевшая от ярости Мегера. На лбу ее выступил пот, и причиной тому вовсе не полуденная жара.
«...проклятый сластолюбец, слабоумная похотливая скотина...»
– Конечно, подождать ты не мог! Где уж тебе набраться терпения, чтобы узнать обо мне побольше! Все мужчины таковы – тебе кажется, будто они что-то понимают, а они думают вовсе не тем местом! – быстро переведя дух (она даже не замечает охлаждающего террасу вызванного Креслином ветерка), Мегера раздраженно продолжает: – Конечно, от тебя, дубины, впору было ожидать чего угодно! Что мне непонятно, это как Лидия могла согласиться на такое безумие...
– Дело в том... – торопливо отвечает Креслин... – Понимаешь, она сказала, что начало этому уже было положено, и... – он сбивается и говорит не совсем то, что только что собирался: – И, я думаю, она почувствовала, что если этот процесс слишком затянется, то ни ты, ни я не выживем.
– Ты о чем? Чему было «положено начало»?
– Ну... понимаешь... Порой я уже воспринимал твой мысли, во всяком случае, когда ты сильно сердилась.
– Что?
– Ты вот только что подумала, будто я сластолюбец и безумная похотливая скотина.
– Слабоумная, – поправляет его Мегера.
– Невелика разница. Пусть будет «слабоумная».
– Я ухожу.
– Куда?
– Побуду с Шиерой. Нет, – добавляет она, уже направляясь к своей спальне, – можешь не волноваться, с острова не сбегу. По крайней мере пока.
«...до следующего раза...»
Креслин пожимает плечами, хотя ее мысль пронзает его как меч. Она снова не оставляет ему никакой возможности.
– Я предоставляла тебе кучу возможностей, но ты все их переиначивал под себя.
– Это неправда, – возражает он и тут же поправляется: – Не совсем правда.
Почувствовав неловкость – не свою, а ее, – юноша качает головой.
– Ты... ты... – кричит, задыхаясь от ярости, Мегера, – ты присвоил даже мои чувства!
– А мои уже были твоими, и всякий раз, когда тебе было нужно, ты не задумываясь использовала это против меня.
«...будь проклят!.. Мне не удержать... как он мог терпеть это так долго?..»
– Будь проклят... – произносит она вслух, но ее слова звучат скорее рыданием, чем проклятием. – Ты добрался до моей души... и теперь...
«...и теперь убиваешь нас обоих...»
Сжимая рукоять меча, Мегера пятится, пока не исчезает в своей спальне. Креслин остается на месте.
Пойманный в ловушку между солнцем и прибоем, зажатый между прошлым, которого он не создавал, и будущим, которого не мог предугадать, юноша смотрит вслед рыжеволосой женщине, шагающей к башне стражей. К новому аванпосту Западного Оплота.
«...проклятый сластолюбец, слабоумная похотливая скотина...»
– Конечно, подождать ты не мог! Где уж тебе набраться терпения, чтобы узнать обо мне побольше! Все мужчины таковы – тебе кажется, будто они что-то понимают, а они думают вовсе не тем местом! – быстро переведя дух (она даже не замечает охлаждающего террасу вызванного Креслином ветерка), Мегера раздраженно продолжает: – Конечно, от тебя, дубины, впору было ожидать чего угодно! Что мне непонятно, это как Лидия могла согласиться на такое безумие...
– Дело в том... – торопливо отвечает Креслин... – Понимаешь, она сказала, что начало этому уже было положено, и... – он сбивается и говорит не совсем то, что только что собирался: – И, я думаю, она почувствовала, что если этот процесс слишком затянется, то ни ты, ни я не выживем.
– Ты о чем? Чему было «положено начало»?
– Ну... понимаешь... Порой я уже воспринимал твой мысли, во всяком случае, когда ты сильно сердилась.
– Что?
– Ты вот только что подумала, будто я сластолюбец и безумная похотливая скотина.
– Слабоумная, – поправляет его Мегера.
– Невелика разница. Пусть будет «слабоумная».
– Я ухожу.
– Куда?
– Побуду с Шиерой. Нет, – добавляет она, уже направляясь к своей спальне, – можешь не волноваться, с острова не сбегу. По крайней мере пока.
«...до следующего раза...»
Креслин пожимает плечами, хотя ее мысль пронзает его как меч. Она снова не оставляет ему никакой возможности.
– Я предоставляла тебе кучу возможностей, но ты все их переиначивал под себя.
– Это неправда, – возражает он и тут же поправляется: – Не совсем правда.
Почувствовав неловкость – не свою, а ее, – юноша качает головой.
– Ты... ты... – кричит, задыхаясь от ярости, Мегера, – ты присвоил даже мои чувства!
– А мои уже были твоими, и всякий раз, когда тебе было нужно, ты не задумываясь использовала это против меня.
«...будь проклят!.. Мне не удержать... как он мог терпеть это так долго?..»
– Будь проклят... – произносит она вслух, но ее слова звучат скорее рыданием, чем проклятием. – Ты добрался до моей души... и теперь...
«...и теперь убиваешь нас обоих...»
Сжимая рукоять меча, Мегера пятится, пока не исчезает в своей спальне. Креслин остается на месте.
Пойманный в ловушку между солнцем и прибоем, зажатый между прошлым, которого он не создавал, и будущим, которого не мог предугадать, юноша смотрит вслед рыжеволосой женщине, шагающей к башне стражей. К новому аванпосту Западного Оплота.
XCII
В зеркале сквозь дымчатое марево виден высящийся над темно-зелеными водами целый лес мачт.
– Скоро... – кивает Высший Маг.
– Что скоро? – спрашивает не отрывающий взгляда от изображения Хартор.
– Скоро мы укроем этот флот и от их глаз, и от их магии.
– Дженред, ты и вправду думаешь, что Креслину не под силу проникнуть под этот покров?
Губы худощавого чародея кривятся в улыбке, но горящие глаза остаются мрачными.
– Конечно, под силу... Но чтобы увидеть, надо смотреть. У него такого обыкновения нет, а те, у кого оно есть, не обладают достаточными способностями.
– А как насчет отряда из Оплота? Почему ты вообще допустил их высадку?
– Напасть на них – значило бы насторожить Креслина.
– Ну, не знаю... Мне не нравится, что на острове теперь эти железные бабы. А Креслин... откуда бы он узнал?
– От Клерриса. Его Черная сука плыла на том же корабле.
– Но ведь теперь хаморианцам, когда они обрушатся на Край Земли, придется иметь дело еще и со стражами из Оплота.
– А нам-то что? Мы в любом случае ничего не теряем. Либо маршал лишится своих людей, либо хаморианцы. Ослабление и тех, и других нам только на руку. Удастся уничтожить Креслина – хорошо. Не удастся – в Хаморе будут знать, что на западе у них появился новый враг.
– Замечательно. А если Креслин победит? Как будет с нашими видами на Монтгрен?
Дженред фыркает:
– На Монтгрен? А что Монтгрен? Ни Креслин, ни эта рыжая сука никаких притязаний не заявят, а Сарроннин не сможет. Наследников у герцога нет, об этом мы позаботились. Корвейл долго не протянет, а как только он умрет – край станет нашим без всякой войны.
– Хотелось бы мне иметь такую же уверенность.
Дженред переводит взгляд на зеркало, всю поверхность которого заполняют суда. Для захвата Края Земли их более чем достаточно.
– Скоро... – кивает Высший Маг.
– Что скоро? – спрашивает не отрывающий взгляда от изображения Хартор.
– Скоро мы укроем этот флот и от их глаз, и от их магии.
– Дженред, ты и вправду думаешь, что Креслину не под силу проникнуть под этот покров?
Губы худощавого чародея кривятся в улыбке, но горящие глаза остаются мрачными.
– Конечно, под силу... Но чтобы увидеть, надо смотреть. У него такого обыкновения нет, а те, у кого оно есть, не обладают достаточными способностями.
– А как насчет отряда из Оплота? Почему ты вообще допустил их высадку?
– Напасть на них – значило бы насторожить Креслина.
– Ну, не знаю... Мне не нравится, что на острове теперь эти железные бабы. А Креслин... откуда бы он узнал?
– От Клерриса. Его Черная сука плыла на том же корабле.
– Но ведь теперь хаморианцам, когда они обрушатся на Край Земли, придется иметь дело еще и со стражами из Оплота.
– А нам-то что? Мы в любом случае ничего не теряем. Либо маршал лишится своих людей, либо хаморианцы. Ослабление и тех, и других нам только на руку. Удастся уничтожить Креслина – хорошо. Не удастся – в Хаморе будут знать, что на западе у них появился новый враг.
– Замечательно. А если Креслин победит? Как будет с нашими видами на Монтгрен?
Дженред фыркает:
– На Монтгрен? А что Монтгрен? Ни Креслин, ни эта рыжая сука никаких притязаний не заявят, а Сарроннин не сможет. Наследников у герцога нет, об этом мы позаботились. Корвейл долго не протянет, а как только он умрет – край станет нашим без всякой войны.
– Хотелось бы мне иметь такую же уверенность.
Дженред переводит взгляд на зеркало, всю поверхность которого заполняют суда. Для захвата Края Земли их более чем достаточно.
XCIII
– Ты уверен, что не хочешь попытаться разорвать с ней связь крови?
Два человека смотрят поверх утесов на низкие набегающие волны зеленовато-черного северного моря. Лишь изредка на их гребнях вспениваются белые буруны. Высокие облака так и не пролились дождем, и сдуваемая с дороги красноватая пыль оседает на террасе и на куче необтесанных камней, с которыми Креслин все еще работает по утрам.
Стражи уже начали скреплять раствором камни, которые он заготовил для второго гостевого дома, благо Клеррис обеспечил их и материалом для кровли.
– Какой от этого может быть прок? Лидия ведь говорила, что связь разовьется и окрепнет сама собой, – говорит Креслин, берясь за тачку, на которой теперь перевозит камни. Сам Черный Чертог в основном завершен, хотя кухня не отделана, а окна требуют застекления. Когда выпадает время, юноша возится с камнями для дорожек к домам для гостей. Он все же надеется, что они когда-нибудь да пригодятся.
– Возможно, ты выиграешь время.
– Не выиграю, а потеряю. Много ли толку было от прежнего положения?
Креслин чувствует, что не может просто стоять и ждать. Мегера настойчиво призывает его к терпению, но чем лучше улавливает он ее помыслы, тем яснее становится, что пресловутое «терпение» для нее лишь предлог, чтобы не вникать ни в его чувства к ней, ни в свои к нему. А он действительно вожделеет ее, о чем не может, да и не хочет лгать, – ни себе, ни ей. А еще, совершенно независимо от плотского желания, он любит ее. Любит ее ум и решительность. Любит даже язвительность и колкость, тем паче что иногда она бывает внимательна и добра.
– Все-таки сомневаюсь, что установление этой двойной связи было мудрым решением.
– Выбора-то не было.
Клеррис хмурится.
– Лидия сказала правду, все само собой шло к тому же самому, – продолжает Креслин. – Я уже начинал улавливать ее чувства и мысли. На радость или на горе, но мы связаны с Мегерой навеки. Сейчас, когда она не в цитадели, а здесь, мы способны воспринимать лишь самые сильные и яркие переживания друг друга, но скоро и расстояние перестанет иметь значение.
– Ну и что ты собираешься делать?
– Ничего. Буду ждать, когда наша связь станет еще крепче. А пока подумаю насчет хорошего потока да водяного колеса.
– Водяного колеса? – Черный маг качает головой. – Сдается мне, ты не понимаешь сложности положения. Довольно скоро Мегера, если ей вздумается, окажется в состоянии убить вас обоих. Возможно, она ждет именно этого.
Юноша с серебряными волосами слушает собеседника, но руки его сами собой орудуют инструментами, придавая нужную форму лежащему на плите черному камню. На какой-то миг он ощущает соленые брызги и слышит хриплый зов чайки. Возможно, это ему лишь показалось... но он так не думает.
– Неужто она может захотеть смерти?
Клеррис пожимает плечами:
– Кто знает? Ни одной женщине не понравится выставлять напоказ свои чувства.
– Думаешь, меня радовало то, что ей были открыты все мои порывы, помыслы и желания?
– Чувства мужчин ведомы женщинам без всякой магии, – со смехом откликается Клеррис.
– Ты, надо думать, говоришь о восточных женщинах, выросших в тех краях, где больше не придерживаются Предания.
– Креслин, женщины есть женщины. Все они, кроме разве что стражей Западного Оплота... А те, как я подозреваю, просто помалкивают насчет такого умения... Так вот, решительно все женщины способны читать мысли мужчин несравненно лучше, чем большинство мужчин – их мысли.
Два человека смотрят поверх утесов на низкие набегающие волны зеленовато-черного северного моря. Лишь изредка на их гребнях вспениваются белые буруны. Высокие облака так и не пролились дождем, и сдуваемая с дороги красноватая пыль оседает на террасе и на куче необтесанных камней, с которыми Креслин все еще работает по утрам.
Стражи уже начали скреплять раствором камни, которые он заготовил для второго гостевого дома, благо Клеррис обеспечил их и материалом для кровли.
– Какой от этого может быть прок? Лидия ведь говорила, что связь разовьется и окрепнет сама собой, – говорит Креслин, берясь за тачку, на которой теперь перевозит камни. Сам Черный Чертог в основном завершен, хотя кухня не отделана, а окна требуют застекления. Когда выпадает время, юноша возится с камнями для дорожек к домам для гостей. Он все же надеется, что они когда-нибудь да пригодятся.
– Возможно, ты выиграешь время.
– Не выиграю, а потеряю. Много ли толку было от прежнего положения?
Креслин чувствует, что не может просто стоять и ждать. Мегера настойчиво призывает его к терпению, но чем лучше улавливает он ее помыслы, тем яснее становится, что пресловутое «терпение» для нее лишь предлог, чтобы не вникать ни в его чувства к ней, ни в свои к нему. А он действительно вожделеет ее, о чем не может, да и не хочет лгать, – ни себе, ни ей. А еще, совершенно независимо от плотского желания, он любит ее. Любит ее ум и решительность. Любит даже язвительность и колкость, тем паче что иногда она бывает внимательна и добра.
– Все-таки сомневаюсь, что установление этой двойной связи было мудрым решением.
– Выбора-то не было.
Клеррис хмурится.
– Лидия сказала правду, все само собой шло к тому же самому, – продолжает Креслин. – Я уже начинал улавливать ее чувства и мысли. На радость или на горе, но мы связаны с Мегерой навеки. Сейчас, когда она не в цитадели, а здесь, мы способны воспринимать лишь самые сильные и яркие переживания друг друга, но скоро и расстояние перестанет иметь значение.
– Ну и что ты собираешься делать?
– Ничего. Буду ждать, когда наша связь станет еще крепче. А пока подумаю насчет хорошего потока да водяного колеса.
– Водяного колеса? – Черный маг качает головой. – Сдается мне, ты не понимаешь сложности положения. Довольно скоро Мегера, если ей вздумается, окажется в состоянии убить вас обоих. Возможно, она ждет именно этого.
Юноша с серебряными волосами слушает собеседника, но руки его сами собой орудуют инструментами, придавая нужную форму лежащему на плите черному камню. На какой-то миг он ощущает соленые брызги и слышит хриплый зов чайки. Возможно, это ему лишь показалось... но он так не думает.
– Неужто она может захотеть смерти?
Клеррис пожимает плечами:
– Кто знает? Ни одной женщине не понравится выставлять напоказ свои чувства.
– Думаешь, меня радовало то, что ей были открыты все мои порывы, помыслы и желания?
– Чувства мужчин ведомы женщинам без всякой магии, – со смехом откликается Клеррис.
– Ты, надо думать, говоришь о восточных женщинах, выросших в тех краях, где больше не придерживаются Предания.
– Креслин, женщины есть женщины. Все они, кроме разве что стражей Западного Оплота... А те, как я подозреваю, просто помалкивают насчет такого умения... Так вот, решительно все женщины способны читать мысли мужчин несравненно лучше, чем большинство мужчин – их мысли.