Страница:
Раз, два, три - игра закончена
По отношению к романам Бориса Акунина и последующим их экранизациям у меня никогда не возникало сильных эмоций и очевидных мыслей - это для меня сфера досуга, что-то вроде раскладывания пасьянса. (А без эмоций откуда же взяться вдохновенным рассуждениям?) Акунин - конструктор: разложил литературу на составляющие и сделал из элементов деконструируемого принципа занимательности свою игру. Из русской прозы всех рангов Акунин черпает смелой рукой - в одном сочинении я обнаружила персонажей рассказов Всеволода Гаршина, художников Рябинина и Гельфрейха, перенесенных из мест обитания в игру без всяких намеков или ссылок на их происхождение. Интересно, что при этой операции - перехода из первородного художественного пространства в акунинскую конструкцию - гаршинские герои потеряли свою оригинальную прелесть, ту нервическую яркость и живость, которую им придавало перо автора, они сделались как будто вылепленными из воска, но при этом сохранили основной рельеф. Так, в общем, выглядят и все герои Акунина - восковые персоны или карточные символы, с нарисованными двумя-тремя чертами для опознания.
Но в одном герое, в Эрасте Фандорине, есть и еще что-то, сверх деловитой конструкции - вещество мечты, волнующей и самого автора. Он тоже собран из элементов, свинчен из механических деталей, но странным образом вдруг несколько ожил, точно на него упала капля чудодейственной воды. Разочарованный красавец с седыми висками, укрепляющий тело японской гимнастикой, а душу - усердным служением Отечеству, обладает редким для героя русской литературы свойством: он умеет владеть собой. Личный порядок против общественного хаоса, японская гимнастика как средство служения России! Хорошо и оригинально.
О том, что «фандоринские» романы Акунина чрезвычайно годятся для кинематографа, говорили давно. Да, в общем, трудно возразить, тут вопрос другой - для какого кинематографа? Ведь достаточно очевидно, что этот материал не ставит художественных задач, и все виды занимательности, примененные автором, кинематографу известны, отработаны им. «Игру в Россию» Никита Михалков придумал задолго до Акунина - ведь сценарий «Сибирского цирюльника» написан еще в 1987 году, и уже тогда не блистал оригинальностью. Романы Акунина могли пригодиться массовому кинопроизводству, конструирующему свой принцип занимательности, - и как только оно возникло, они и пригодились.
Вначале была «Азазель» - и у автора, и у его интерпретаторов. В романе действует юный Фандорин, начинающий свой путь пока без японских вливаний и русской тоски и раскрывающий мировой заговор Ужасной леди. В телевизионном сериале режиссера Александра Адабашьяна юного героя сыграл Илья Носков, а Ужасную леди - Марина Неелова. Адабашьян, известный художник кино, не ведет отчетливой жизни в области режиссуры кинематографа, но для пространства телесериалов его возможности вполне достаточны: «Азазель» проскочила в безмерный зрительский желудок, не причинив никаких неудобств. Любовь зрителя к царской России, отформатированной в поп-культуре, - фактор устойчивый. Другое дело, что сериал по Акунину возможен только малый, поскольку ни в одном романе автора (кроме последнего по времени романа «Алмазная колесница») нет развитой любовной интриги, матери всех сериалов. Десяти-, если не ошибаюсь, серийная «Азазель» казалась сильно растянутой.
Из этого сериала я не помню почти ничего, кроме улыбающегося (в предвкушении «Бригады»?) Сергея Безрукова (Бриллинг) и неописуемого выражения лица Марины Нееловой (Ужасная леди), когда она, будучи разоблаченной, шептала «Вот так-то, мой мальчик», глядя на юнца Фандорина откуда-то из глубин мудрого и горького опыта. Это вообще интересная проблема - сериалы и культурная память.
Сериалы производятся в большом, промышленном количестве и употребляются миллионами. Но эти миллионы ничего не помнят, поскольку потребление основано на хроническом и обязательном повторе, а память так устроена, что хорошо воспринимает различие и уникальность опыта, но не повтор. Человек не может вспоминать вкус лимонада, который пьет каждый день, хотя это неотъемлемая частица его повседневной жизни. Недержание сериалов в культурной памяти естественно. Актерская сериальная слава «по гамбургскому счету» ничего не стоит, выветривается моментально. Что была «Азазель», что ее не было - можно сказать и так. Но на деле Первый канал продолжал осваивать пространство массовой игры, и здесь «Азазель» была одним из этих осторожно-уверенных шагов.
В «Азазели» мы сразу встретим основной акунинский прием, который им не изобретен, но использован крупно. Главными злодеями у него почти всегда оказываются «наименее подозреваемые», как и положено, но соль в том, что им по роду занятий категорически запрещено делать зло: управительница благотворительного детского приюта («Азазель»), честный скромный офицер («Турецкий гамбит»), высший полицейский чин, в титуле князя («Статский советник»). Это маски, за которыми скрываются бесы, и маски полностью противоположные лицам. Врачи-убийцы Агаты Кристи убивали по вполне ясным мотивам корысти и страха - но игра акунинских злодеев крупнее, им подавай власть над Россией, мировое господство. Личная корысть неактуальна или раздута до непостижимых размеров. На карнавализацию зла, меняющего обличия, акунинский герой отвечает индивидуальным артистизмом - он отважно переодевается и притворяется для успеха действия, оставаясь самим собой, светлым и бескорыстным любителем чистой игры. Может быть, оттого он в мире автора награжден особой милостью Фортуны - страховкой, обязательным конечным выигрышем.
Этот мотив новый в мире занимательного. Фандорин - и это подчеркивается всякий раз - всегда выигрывает в любые азартные игры. Такой уж ему положен бонус от судьбы, и он соблюдается неукоснительно. Фортуна, которая, как известно, изменчива, коварна и неблагодарна, из ветреной любовницы становится верной женой. Ни при каких обстоятельствах бонуса у Фандорина не отберут. Личные заслуги тут ни при чем - так назначено. Такое распоряжение. В чем его смысл? Исключительно - в существовании игры, которую герой никогда бы не выиграл без страховки. Сколько ни наращивай мускулы и разум, миром правят злодеи, и без специальной защиты Фандорину не сделать и двух шажков. Страховка героя - conditio sine qua non самой игры, где добро имеет какие-то непонятные, не из него самого исходящие, дополнительные преимущества…
Вообще-то это нечестно. Старинная тяжба добра и зла долгое время велась по традиционной установке на отвязность зла и правильность добра. Добро не должно было мухлевать, использовать грязные средства и коварные приемы. Злу, разумеется, все это было преспокойно разрешено. Когда добро проигрывало (примерно каждые 95 игр из 100), оно объявляло, что это и есть главный выигрыш. Постепенно игра пришла в упадок. Стало непонятно, что делать: разрешить добру тоже мухлевать? Пропадет разница между игроками. Единственный выход из ситуации и есть тот, что придумал Акунин - обратиться за помощью не к методам зла, а к древним богам, укрепить добро силой судьбы. Оно сможет выиграть не потому, что убедит кого-либо в своей чистоте и красоте (плевать в игре на эти нежности), а потому, что за нее встанет дракон Рока.
Просто так, как говорится, с дуба рухнувши, Рок не будет раздавать свои роковые привилегии. Эту привилегию может вымолить Автор для одинокого, отдельного, особенного, очень заветного Героя.
Стало быть, при попытках воплощения такого героя в кино все-таки ждешь какой-то необычайности, яркости отпечатка, особой привлекательности. Илья Носков, обаятельный и способный артист, такого букета нам не связал. Эстафетная палочка перешла к Егору Бероеву, сыгравшему Эраста Фандорина в картине режиссера Джаника Файзиева «Турецкий гамбит» (2004).
«Гамбит» чуть долее продержится в культурной памяти, чем «Азазель», из-за новизны ситуации: вслед за картиной «Ночной Дозор» он оказался в числе лидеров отечественного проката. Массовый зритель пришел в кино и посмотрел не американский, а свой фильм. Это запомнится.
Все понятно с этим кино - стиль «Первого канала», клиповая эстетика, да-да-да… И все-таки следы жизни там существуют. Какая-то веселая молодая энергия закодирована в фильме и передается веселому молодому зрителю. Нет у меня желания его ненавидеть.
«Турецкий гамбит» - второй по времени «фандоринский» роман. Эраст Петрович там по-прежнему молод, хоть виски его и посеребрила седина встречи с «Азазелью» (имя демона и тайной организации, разоблаченной Фандориным ценой потери личного счастья). Он служит вольноопределяющимся на русско-турецкой войне, но правительство уже взяло его на заметку из-за выдающихся дедуктивных способностей.
Прямо сказать, этих способностей мы в картине не увидим. Фандорин весь фильм будет что-то пытаться угадать методом тыка, а в конце прибудет откуда-то с внезапной готовой разгадкой. Он очень симпатичен - милый паренек, ловкий, загорелый, кареглазый, отзывчивый, никакой «замороженности». Егор Бероев славный артист и, надеюсь, найдет свою дорогу в искусстве. Он ничего не испортил в «Турецком гамбите» - да только это не Фандорин. Он слишком нормальный для него, такого парня можно встретить на улице, хотя он будет заметен в компании из-за своей очевидной половой привлекательности. Но для увеличения зрительского аппетита в картине собрана целая команда артистов, в этом отношении мало уступающая главному герою: тут и Балуев, и Куценко, и Башаров, и Певцов, и Краско, и Гуськов, так что на этом фоне Бероев несколько тускнеет.
Да и не в Фандорине дело - парни играют в войну, и девчонка им помогает, война идет на Востоке (актуальная фактура), и «чужие» с лицом Гоши Куценко (Измаил-бей) так же крепки и хороши, как «свои» с лицом Александра Балуева и Дмитрия Певцова. «Турецкий гамбит» показывает русскую армию в привлекательном виде - с заботливыми командирами и храбрыми солдатами, с подвигами и приключениями, с честью и отвагой, с галантностью и азартом, с попечением о дамах. Уже этого одного достаточно для успеха. Победить на Востоке, который неотвратимо побеждает в реальной современной России, - значит умело разбудить вещество мечты.
Но победителем в соревновании актерских талантов в экстремальных условиях клиповой эстетики становится между тем Александр Лыков (Перепелкин - он же таинственный Анвар-эфенди). Пространства игры у Лыкова так же мало, как и у остальных, в ключевой сцене разоблачения ему следует всего лишь сменить маску, и из маленького, прилежного, нелепого офицеришки превратиться в турецкого гения шпионажа. Однако Лыков делает это блистательно, с таким юмором, остротой реакций, точностью, обаянием, что самый простодушный подростковый зритель приходит в восторг. Александр Лыков - артист с хитринкой, он бережет свой талант. Прославившись исполнением роли мента Казановы (сериал «Улицы разбитых фонарей»), он вовремя покинул сладкий мир массовых грез и занялся оригинальными театральными экспериментами. Два я видела и удивилась огромному потенциалу артиста, нещадно тратившего себя в моноспектаклях для ста зрителей. Лыков сберег возможности внутреннего роста - кино Первого канала такого роста не предполагает. Оно использует лишь устойчивые маски и наработанный где-то вне его актерский «вес».
О, как нужно ловко и умно крутиться артисту сегодня. Заработал в одном месте, потратил в другом, и массы нельзя оставлять без впечатлений от себя, и уходить к ним навеки опасно - потеряешь личность. В отличие от занятых в «Гамбите» звезд, уже сильно надкушенных (или и вовсе скушанных) поп-культурой, Лыков выглядит свеженьким, владеющим собой и своим талантом.
Итак, вроде бы даже намечалась последовательность - две картины с молодым Фандориным подряд, хоть и с перерывом. Долго запрягали («Азазель» вышла в 1996 году, и почти сразу начались толки об экранизации), а доехали быстро. Игра началась, но тут же и закончилась: «Статским советником» режиссера Филиппа Янковского (2005). Здесь появляется другой Фандорин, никакой связи с предшественниками не имеющий. Никакой алхимией Бероева в Меньшикова не превратишь - это другой герой.
«Статский советник», с его пустынной зимней Россией, населенной только властями и террористами, с величаво-гротескной фигурой крупного беса, Пожарского-Михалкова, с мрачной атмосферой преступного «фарта» буйных мужчин, истребляющих друг друга, - достаточно грамотный эквивалент акунинского романа. И Фандорин-Меньшиков вполне ладит с обязательной претензией на оригинальность, необычность героя. Он в большей степени Фандорин, чем другие - и все-таки это скорее щегольской и мастерский силуэт героя, нежели сам герой.
Не быть этому Фандорину мечтой очкариков, и ни одна категория зрителей не войдет с ним в процесс идентификации. Элегантный, как идеальная модель, ироничный и брезгливо отстраненный от политической и всякой прочей грязи, Фандорин Меньшикова напрочь лишен внутреннего пламени. Он действует, ибо так положено богами сюжета - но его, кажется, не покидает изумление от самого факта своего участия в этом действии. Меньшиков никогда и не играл обыкновенных людей, и странность его Фандорина не наиграна, не фальшива - он неподдельно странен, этот пришелец ниоткуда, ледяная марионетка рока. В то, что он может угадать три карты сряду, что его не возьмет пуля и он не разобьется, упав с крыши, веришь безоговорочно. В то, что он может увлечься аппетитной дамочкой, беспокоиться о судьбах Отечества и ненавидеть зло - нет. Этот черноглазый фантом не похож на друга человечества. Он здесь не по доброй воле. Его заставили…
Игровой мир «Статского советника» сумрачен и холоден. Здесь горит фальшивым бенгальским блеском великий лицемер и прохиндей Пожарский, хорошенькие женщины помогают террору чем могут, нарядная безжизненная зима выгодно оттеняет варварский азарт к истреблению, заложенный программой в основных игроков. Невозможно себе представить, чтобы в этом мире любили, варили варенье, слушали щебет птиц, гладили по шерстке домашнего кота. Под стать миру и его герой - сумрачный, холодный, с блистательно отделанным «фасадом» - безжизненный «советник». Как полномочный представитель иного и притом явно высшего мира, он знает, что «зло пожирает само себя», и этот закон неотменим - с загадочной, слабой улыбкой Фандорин напомнит это князю Пожарскому, воображающему себя победителем. Пожарский Никиты Михалкова красочен и цветаст, но элементарен, это мономаниакальный тип, существо об одной идее, одной страсти (я главный), завернутое в карнавальное домино. Ненависть его к Фандорину основана на соперничестве в игровом пространстве и презрении к методам противоположной команды, к «чистоплюйству», «нежности». Настоящих источников фандоринской силы он не чувствует, хоть и буквально поводит в картине чутким носом, вынюхивая опасность. А фандоринская сила в том, что он не от мира сего - хотя князь опрометчиво полагает, что это слабость. «Я не дам вам победить, потому что вы - бес», - хладнокровно говорит Фандорин Пожарскому. Князь впадает в буйную насмешливость - и это все ваши аргументы? Да кто вам поверит, скажи вы, что обер-полицмейстер Москвы - бес? Да вас упекут в сумасшедший дом («самашедший» - ернически интонирует Михалков). Но герой и не собирается действовать в реальном времени - он элегантно самоустраняется и ждет самовыполнения закона. Срабатывает, однако!
Игра, затеянная автором, в фильме воплощена без явных искажений. Русское измерение игры запутанно и противоречиво, о чем и в романе, и в картине скажет Фандорин, - беда России в том, что добро здесь защищают подлецы и мерзавцы, а злу служат герои и мученики. Эта дикая рокировка парализует представителя высшего закона, находящегося в несколько сомнамбулическом состоянии от такого положения дел. Чтобы защитить добро, его еще надо обнаружить, добыть из мутной русской взвеси, пообчистить и потом уже ему служить. А можно поступить иначе - отойти в сторону и подождать, когда зло пожрет само себя, поскольку закон сбоев не дает. Но самопожирание зла - это взрыв, и после каждого такого взрыва сильно уменьшается наличное вещество жизни вообще. В конце фильма размещены два финала: в одном Фандорин отказывается служить государству, в другом соглашается - как говорится, на любой вкус. Хочешь - играй, не хочешь - не играй, разница невелика.
Мало того, что фантомен герой - фантомно и пространство игры, та самая «Россия», о спасении/защите которой столько говорится в фильме. Здесь пусто и холодно, и никто, кроме полиции и бунтовщиков, не живет. Даже энергичного вора (Козырь - Владимир Машков) приходится откуда-то импортировать - он приезжает из другого, более разнообразного пространства, а здесь воров нет - одни убийцы с интересными лицами. Кому здесь служить и что спасать?
Итак, думаю, что наладить с помощью Акунина творческое цветение кинематографа нереально, да никто, впрочем, и не собирался этого делать. А вот разжиться игровыми методами у этого автора очень даже можно, но, видимо, на короткий срок. Странно даже представить, чтобы сейчас начали одна за другой выходить экранизации акунинских романов - «Смерть Ахиллеса», «Коронация»… зачем? Как будто все ясно. В России акунинский проект достиг апогея и отцветает, но, конечно, если в игру вступит Голливуд (слышно было, что права на экранизацию Акунина приобрела компания Пола Верхувена), он наберет новые обороты. Любопытно будет взглянуть.
Модель исчезновения
В 1994 году по российским СМИ разнеслась сенсационная весть: живая легенда, национальное достояние, певица Алла Пугачева выходит замуж за молодого певца Филиппа Киркорова. Запись акта гражданского состояния произошла в Петербурге в присутствии первого мэра города Анатолия Собчака, венчание - в Израиле. Новобрачные дали многочисленные интервью, где торжественно подтвердили факт хорошей большой любви, случившейся с ними.
Самый элементарный свадебный ритуал требует подготовки и усилий: понятно, что в нашем случае подготовка была нешуточная. Реальный и на всю страну знаменитый политик Собчак в это время никак не являлся свадебным генералом, да и венчать многажды разведенную женщину по канонам православия не так-то просто. Диковинный этот брак стал по сути первым публичным проектом обустройства частной жизни в России. За десять лет фигуранты этого брака отработали на публику целый спектакль - с завязками, перипетиями и кульминациями, с искусным вбросом в игру новых персонажей, с песнями друг о друге, весомо намекающими на некие душевные переживания внутри любовной драмы. Принципиальная новизна спектакля заключалась именно в том, что он был премьерным. Известные люди в России и до этого влюблялись, женились, расходились неукоснительно - в количестве, достаточном, чтобы обеспечить богатым материалом современную индустрию рассказов о «тайнах сердца». Но то было сырье, спонтанная действительность, сложенная из личных чувств и поступков, - сырье, поступившее в переработку значительно позднее своего реального возникновения. Любовные истории таились в глубине времени, как уголь или нефть, чтобы затем опытные геологи нашли, рьяные старатели добыли, а неутомимые труженики обработали и продали драгоценное топливо массовой информации: письма, фотографии, свидетельства очевидцев, следы в творчестве. Но экспериментальная фабрика Пугачева/Киркоров обошлась без посторонних технологов, выстроив замкнутый цикл собственного кустарного мифопроизводства. Вопрос, на каком «сырье» работает фабрика - то есть существует ли настоящая лирическая история между этой женщиной и этим мужчиной - достался будущим историкам.
В действительности, обнаружить/опознать действительность почти невозможно. Одни и те же события своей жизни человек волен трактовать в зависимости от желаемого итога или господствующего настроения; объяснить себя самому себе, оправдать себя в своих и неведомых глазах - серьезная, часто изнурительная операция, которую сподручней делать другим, чем себе. Чужую жизнь судить легко и приятно - тем более легко, что в поставках материала перебоев нет. Этот материал (частная жизнь людей на публике) можно считать чистым обманом, подделкой. Но подделываются-то исключительно ценные вещи, дорогие бренды, знаменитые марки, так что по объему продаж нетрудно догадаться, где горячая точка спроса.
Одно время я ломала голову над вопросом - неужели кто-то верит, например, в роман между Аллой Пугачевой и Максимом Галкиным? Понятно, что большинство людей (и не только на русском свете) - ну, малоумные. Скорбные головой. Но неужто до такой степени? Неужто им можно скормить любой мираж? Подумав, поняла: нет, не любой мираж пойдет в ход, но избранный. Часть аудитории охотно принимает известия о личной жизни успешных женщин в возрасте, притом в сознании этой части, как правило, еще работает советский фильтр приличного-неприличного, а потому ей вполне достаточно фактов совместного распевания Пугачевой и Галкиным лирических песен и посещения вечеринок. По прецеденту, солидная дама теперь отправится в ресторан с молоденьким кавалером на законно заложенных мифологических основаниях: имеет право. Общественное осуждение этого вечного сюжета - в виде знаменитого обличительного восклицания «он тебе в сыновья годится!» - хотя и встречается в современности реже, чем привидения, в отдельном сознании тем не менее присутствует как устойчивый фантом. То есть означенная дама сама себе говорит - «он мне в сыновья годится», а потом добавляет - «ну и что? Им можно, а мне нельзя?». Существует и другая, провокативно-соблазнительная функция фантомных публичных «проектов»: массы не только подтверждают с их помощью свою реальность, но и напрямую подражают им. Точно платоновские «эйдосы» - чистые идеи вещей, фантомные проекты воплощаются, спускаясь в массы, с искажениями и помехами, превращаясь, тем не менее, в действительность. Союз Аллы Пугачевой и Максима Галкина как раз и является таковым «эйдосом», чистой идеей, рассчитанной на потустороннее, по ту сторону экрана и журнальной страницы, воплощение, на материализацию в широко закрытых глазах массовой аудитории. Подделывается в данном случае существенное, а именно: традиция, порядок вещей, или, скажем современнее - модель поведения. Шутка Ф. М. Достоевского о том, что русский человек не может смошенничать без высшей санкции, без санкции истины, абсолютно верна - русский поиск, как правило, это поиск оправдания. Из всех высоких инстанций, где массовый человек ищет оправдание, самая благожелательная и мобильная (так для того и существующая) инстанция - сфера поп-культуры. Здесь выдают санкции на проживание частной жизни в формах подготовленных моделей, производят счастливое упрощение бытия, а главное, принимают человека как он есть, не воспитывая и не критикуя. Поп-культура - страна торжествующей демократии, властители избраны массами и держатся за счет масс; тут реально важен каждый голос, а выборы идут хронически - так что процесс задабривания и улещивания избирателя непрерывен. Естественно, модели поведения, которые предлагает поп-культура (их пока немного в стране-подростке), всегда приятные, разрешающие, сладкие и неизлечимо оптимистические. Они построены на полном отсутствии идеи высшего суда и последующего наказания за недолжное. Есть Игра (например, игра «мужчина и женщина»), есть правила Игры, есть и вероятность выигрыша. Человека надо убедить, что он играет свою игру, хотя трудно ответить на вопрос: а что же в этой игре своего-то?
Мера обособления частной жизни человека различна в разных временах и странах. Собственно, тенденции тут только две: открытость и замкнутость. Открытость, явленность, прозрачность частной жизни естественна для человеческих сообществ - каким образом можно скрыть свою частную жизнь, к примеру, в архаической деревне (ауле, кишлаке, становище)? «Никуда на деревне не спрятаться, не уйти от придирчивых глаз» - справедливо напевает герой картины «Дело было в Пенькове», и советская деревня по этой части не уступала обыкновенной русской. Такие колоссы цивилизации, как армия и монастырь, также не предполагают секретной частной жизни в своих рядах. Для замкнутости, «тайнизации» частной жизни требуется обособление человека, развитие индивидуальной трактовки своего бытия, чувство личного достоинства - или специально предусмотренная «царская» привилегия. Человек, охраняющий свою частную жизнь, конечно, отливает чем-то героическим, ведь грозные инструменты вскрытия - Исповедь (церковь), Допрос (государство) и Сплетня (сообщество) всегда наготове. Но, с другой стороны, всякое общество убеждено, что частная тайна - это постыдная тайна; хорошего не скрывают - за секретным покровом спрятаны пороки, ошибки, преступления, несчастья, грехи. Родина великой оптической иллюзии - Великая Британия, - обогатив человечество образами «леди» и «джентльмена», которые не могут делать ничего такого, о чем нельзя было бы рассказать за вечерним чаем, создала также целую литературу исследования «скелетов в шкафу», расположенных прямо за спиной у леди и джентльмена.
По отношению к романам Бориса Акунина и последующим их экранизациям у меня никогда не возникало сильных эмоций и очевидных мыслей - это для меня сфера досуга, что-то вроде раскладывания пасьянса. (А без эмоций откуда же взяться вдохновенным рассуждениям?) Акунин - конструктор: разложил литературу на составляющие и сделал из элементов деконструируемого принципа занимательности свою игру. Из русской прозы всех рангов Акунин черпает смелой рукой - в одном сочинении я обнаружила персонажей рассказов Всеволода Гаршина, художников Рябинина и Гельфрейха, перенесенных из мест обитания в игру без всяких намеков или ссылок на их происхождение. Интересно, что при этой операции - перехода из первородного художественного пространства в акунинскую конструкцию - гаршинские герои потеряли свою оригинальную прелесть, ту нервическую яркость и живость, которую им придавало перо автора, они сделались как будто вылепленными из воска, но при этом сохранили основной рельеф. Так, в общем, выглядят и все герои Акунина - восковые персоны или карточные символы, с нарисованными двумя-тремя чертами для опознания.
Но в одном герое, в Эрасте Фандорине, есть и еще что-то, сверх деловитой конструкции - вещество мечты, волнующей и самого автора. Он тоже собран из элементов, свинчен из механических деталей, но странным образом вдруг несколько ожил, точно на него упала капля чудодейственной воды. Разочарованный красавец с седыми висками, укрепляющий тело японской гимнастикой, а душу - усердным служением Отечеству, обладает редким для героя русской литературы свойством: он умеет владеть собой. Личный порядок против общественного хаоса, японская гимнастика как средство служения России! Хорошо и оригинально.
О том, что «фандоринские» романы Акунина чрезвычайно годятся для кинематографа, говорили давно. Да, в общем, трудно возразить, тут вопрос другой - для какого кинематографа? Ведь достаточно очевидно, что этот материал не ставит художественных задач, и все виды занимательности, примененные автором, кинематографу известны, отработаны им. «Игру в Россию» Никита Михалков придумал задолго до Акунина - ведь сценарий «Сибирского цирюльника» написан еще в 1987 году, и уже тогда не блистал оригинальностью. Романы Акунина могли пригодиться массовому кинопроизводству, конструирующему свой принцип занимательности, - и как только оно возникло, они и пригодились.
Вначале была «Азазель» - и у автора, и у его интерпретаторов. В романе действует юный Фандорин, начинающий свой путь пока без японских вливаний и русской тоски и раскрывающий мировой заговор Ужасной леди. В телевизионном сериале режиссера Александра Адабашьяна юного героя сыграл Илья Носков, а Ужасную леди - Марина Неелова. Адабашьян, известный художник кино, не ведет отчетливой жизни в области режиссуры кинематографа, но для пространства телесериалов его возможности вполне достаточны: «Азазель» проскочила в безмерный зрительский желудок, не причинив никаких неудобств. Любовь зрителя к царской России, отформатированной в поп-культуре, - фактор устойчивый. Другое дело, что сериал по Акунину возможен только малый, поскольку ни в одном романе автора (кроме последнего по времени романа «Алмазная колесница») нет развитой любовной интриги, матери всех сериалов. Десяти-, если не ошибаюсь, серийная «Азазель» казалась сильно растянутой.
Из этого сериала я не помню почти ничего, кроме улыбающегося (в предвкушении «Бригады»?) Сергея Безрукова (Бриллинг) и неописуемого выражения лица Марины Нееловой (Ужасная леди), когда она, будучи разоблаченной, шептала «Вот так-то, мой мальчик», глядя на юнца Фандорина откуда-то из глубин мудрого и горького опыта. Это вообще интересная проблема - сериалы и культурная память.
Сериалы производятся в большом, промышленном количестве и употребляются миллионами. Но эти миллионы ничего не помнят, поскольку потребление основано на хроническом и обязательном повторе, а память так устроена, что хорошо воспринимает различие и уникальность опыта, но не повтор. Человек не может вспоминать вкус лимонада, который пьет каждый день, хотя это неотъемлемая частица его повседневной жизни. Недержание сериалов в культурной памяти естественно. Актерская сериальная слава «по гамбургскому счету» ничего не стоит, выветривается моментально. Что была «Азазель», что ее не было - можно сказать и так. Но на деле Первый канал продолжал осваивать пространство массовой игры, и здесь «Азазель» была одним из этих осторожно-уверенных шагов.
В «Азазели» мы сразу встретим основной акунинский прием, который им не изобретен, но использован крупно. Главными злодеями у него почти всегда оказываются «наименее подозреваемые», как и положено, но соль в том, что им по роду занятий категорически запрещено делать зло: управительница благотворительного детского приюта («Азазель»), честный скромный офицер («Турецкий гамбит»), высший полицейский чин, в титуле князя («Статский советник»). Это маски, за которыми скрываются бесы, и маски полностью противоположные лицам. Врачи-убийцы Агаты Кристи убивали по вполне ясным мотивам корысти и страха - но игра акунинских злодеев крупнее, им подавай власть над Россией, мировое господство. Личная корысть неактуальна или раздута до непостижимых размеров. На карнавализацию зла, меняющего обличия, акунинский герой отвечает индивидуальным артистизмом - он отважно переодевается и притворяется для успеха действия, оставаясь самим собой, светлым и бескорыстным любителем чистой игры. Может быть, оттого он в мире автора награжден особой милостью Фортуны - страховкой, обязательным конечным выигрышем.
Этот мотив новый в мире занимательного. Фандорин - и это подчеркивается всякий раз - всегда выигрывает в любые азартные игры. Такой уж ему положен бонус от судьбы, и он соблюдается неукоснительно. Фортуна, которая, как известно, изменчива, коварна и неблагодарна, из ветреной любовницы становится верной женой. Ни при каких обстоятельствах бонуса у Фандорина не отберут. Личные заслуги тут ни при чем - так назначено. Такое распоряжение. В чем его смысл? Исключительно - в существовании игры, которую герой никогда бы не выиграл без страховки. Сколько ни наращивай мускулы и разум, миром правят злодеи, и без специальной защиты Фандорину не сделать и двух шажков. Страховка героя - conditio sine qua non самой игры, где добро имеет какие-то непонятные, не из него самого исходящие, дополнительные преимущества…
Вообще-то это нечестно. Старинная тяжба добра и зла долгое время велась по традиционной установке на отвязность зла и правильность добра. Добро не должно было мухлевать, использовать грязные средства и коварные приемы. Злу, разумеется, все это было преспокойно разрешено. Когда добро проигрывало (примерно каждые 95 игр из 100), оно объявляло, что это и есть главный выигрыш. Постепенно игра пришла в упадок. Стало непонятно, что делать: разрешить добру тоже мухлевать? Пропадет разница между игроками. Единственный выход из ситуации и есть тот, что придумал Акунин - обратиться за помощью не к методам зла, а к древним богам, укрепить добро силой судьбы. Оно сможет выиграть не потому, что убедит кого-либо в своей чистоте и красоте (плевать в игре на эти нежности), а потому, что за нее встанет дракон Рока.
Просто так, как говорится, с дуба рухнувши, Рок не будет раздавать свои роковые привилегии. Эту привилегию может вымолить Автор для одинокого, отдельного, особенного, очень заветного Героя.
Стало быть, при попытках воплощения такого героя в кино все-таки ждешь какой-то необычайности, яркости отпечатка, особой привлекательности. Илья Носков, обаятельный и способный артист, такого букета нам не связал. Эстафетная палочка перешла к Егору Бероеву, сыгравшему Эраста Фандорина в картине режиссера Джаника Файзиева «Турецкий гамбит» (2004).
«Гамбит» чуть долее продержится в культурной памяти, чем «Азазель», из-за новизны ситуации: вслед за картиной «Ночной Дозор» он оказался в числе лидеров отечественного проката. Массовый зритель пришел в кино и посмотрел не американский, а свой фильм. Это запомнится.
Все понятно с этим кино - стиль «Первого канала», клиповая эстетика, да-да-да… И все-таки следы жизни там существуют. Какая-то веселая молодая энергия закодирована в фильме и передается веселому молодому зрителю. Нет у меня желания его ненавидеть.
«Турецкий гамбит» - второй по времени «фандоринский» роман. Эраст Петрович там по-прежнему молод, хоть виски его и посеребрила седина встречи с «Азазелью» (имя демона и тайной организации, разоблаченной Фандориным ценой потери личного счастья). Он служит вольноопределяющимся на русско-турецкой войне, но правительство уже взяло его на заметку из-за выдающихся дедуктивных способностей.
Прямо сказать, этих способностей мы в картине не увидим. Фандорин весь фильм будет что-то пытаться угадать методом тыка, а в конце прибудет откуда-то с внезапной готовой разгадкой. Он очень симпатичен - милый паренек, ловкий, загорелый, кареглазый, отзывчивый, никакой «замороженности». Егор Бероев славный артист и, надеюсь, найдет свою дорогу в искусстве. Он ничего не испортил в «Турецком гамбите» - да только это не Фандорин. Он слишком нормальный для него, такого парня можно встретить на улице, хотя он будет заметен в компании из-за своей очевидной половой привлекательности. Но для увеличения зрительского аппетита в картине собрана целая команда артистов, в этом отношении мало уступающая главному герою: тут и Балуев, и Куценко, и Башаров, и Певцов, и Краско, и Гуськов, так что на этом фоне Бероев несколько тускнеет.
Да и не в Фандорине дело - парни играют в войну, и девчонка им помогает, война идет на Востоке (актуальная фактура), и «чужие» с лицом Гоши Куценко (Измаил-бей) так же крепки и хороши, как «свои» с лицом Александра Балуева и Дмитрия Певцова. «Турецкий гамбит» показывает русскую армию в привлекательном виде - с заботливыми командирами и храбрыми солдатами, с подвигами и приключениями, с честью и отвагой, с галантностью и азартом, с попечением о дамах. Уже этого одного достаточно для успеха. Победить на Востоке, который неотвратимо побеждает в реальной современной России, - значит умело разбудить вещество мечты.
Но победителем в соревновании актерских талантов в экстремальных условиях клиповой эстетики становится между тем Александр Лыков (Перепелкин - он же таинственный Анвар-эфенди). Пространства игры у Лыкова так же мало, как и у остальных, в ключевой сцене разоблачения ему следует всего лишь сменить маску, и из маленького, прилежного, нелепого офицеришки превратиться в турецкого гения шпионажа. Однако Лыков делает это блистательно, с таким юмором, остротой реакций, точностью, обаянием, что самый простодушный подростковый зритель приходит в восторг. Александр Лыков - артист с хитринкой, он бережет свой талант. Прославившись исполнением роли мента Казановы (сериал «Улицы разбитых фонарей»), он вовремя покинул сладкий мир массовых грез и занялся оригинальными театральными экспериментами. Два я видела и удивилась огромному потенциалу артиста, нещадно тратившего себя в моноспектаклях для ста зрителей. Лыков сберег возможности внутреннего роста - кино Первого канала такого роста не предполагает. Оно использует лишь устойчивые маски и наработанный где-то вне его актерский «вес».
О, как нужно ловко и умно крутиться артисту сегодня. Заработал в одном месте, потратил в другом, и массы нельзя оставлять без впечатлений от себя, и уходить к ним навеки опасно - потеряешь личность. В отличие от занятых в «Гамбите» звезд, уже сильно надкушенных (или и вовсе скушанных) поп-культурой, Лыков выглядит свеженьким, владеющим собой и своим талантом.
Итак, вроде бы даже намечалась последовательность - две картины с молодым Фандориным подряд, хоть и с перерывом. Долго запрягали («Азазель» вышла в 1996 году, и почти сразу начались толки об экранизации), а доехали быстро. Игра началась, но тут же и закончилась: «Статским советником» режиссера Филиппа Янковского (2005). Здесь появляется другой Фандорин, никакой связи с предшественниками не имеющий. Никакой алхимией Бероева в Меньшикова не превратишь - это другой герой.
«Статский советник», с его пустынной зимней Россией, населенной только властями и террористами, с величаво-гротескной фигурой крупного беса, Пожарского-Михалкова, с мрачной атмосферой преступного «фарта» буйных мужчин, истребляющих друг друга, - достаточно грамотный эквивалент акунинского романа. И Фандорин-Меньшиков вполне ладит с обязательной претензией на оригинальность, необычность героя. Он в большей степени Фандорин, чем другие - и все-таки это скорее щегольской и мастерский силуэт героя, нежели сам герой.
Не быть этому Фандорину мечтой очкариков, и ни одна категория зрителей не войдет с ним в процесс идентификации. Элегантный, как идеальная модель, ироничный и брезгливо отстраненный от политической и всякой прочей грязи, Фандорин Меньшикова напрочь лишен внутреннего пламени. Он действует, ибо так положено богами сюжета - но его, кажется, не покидает изумление от самого факта своего участия в этом действии. Меньшиков никогда и не играл обыкновенных людей, и странность его Фандорина не наиграна, не фальшива - он неподдельно странен, этот пришелец ниоткуда, ледяная марионетка рока. В то, что он может угадать три карты сряду, что его не возьмет пуля и он не разобьется, упав с крыши, веришь безоговорочно. В то, что он может увлечься аппетитной дамочкой, беспокоиться о судьбах Отечества и ненавидеть зло - нет. Этот черноглазый фантом не похож на друга человечества. Он здесь не по доброй воле. Его заставили…
Игровой мир «Статского советника» сумрачен и холоден. Здесь горит фальшивым бенгальским блеском великий лицемер и прохиндей Пожарский, хорошенькие женщины помогают террору чем могут, нарядная безжизненная зима выгодно оттеняет варварский азарт к истреблению, заложенный программой в основных игроков. Невозможно себе представить, чтобы в этом мире любили, варили варенье, слушали щебет птиц, гладили по шерстке домашнего кота. Под стать миру и его герой - сумрачный, холодный, с блистательно отделанным «фасадом» - безжизненный «советник». Как полномочный представитель иного и притом явно высшего мира, он знает, что «зло пожирает само себя», и этот закон неотменим - с загадочной, слабой улыбкой Фандорин напомнит это князю Пожарскому, воображающему себя победителем. Пожарский Никиты Михалкова красочен и цветаст, но элементарен, это мономаниакальный тип, существо об одной идее, одной страсти (я главный), завернутое в карнавальное домино. Ненависть его к Фандорину основана на соперничестве в игровом пространстве и презрении к методам противоположной команды, к «чистоплюйству», «нежности». Настоящих источников фандоринской силы он не чувствует, хоть и буквально поводит в картине чутким носом, вынюхивая опасность. А фандоринская сила в том, что он не от мира сего - хотя князь опрометчиво полагает, что это слабость. «Я не дам вам победить, потому что вы - бес», - хладнокровно говорит Фандорин Пожарскому. Князь впадает в буйную насмешливость - и это все ваши аргументы? Да кто вам поверит, скажи вы, что обер-полицмейстер Москвы - бес? Да вас упекут в сумасшедший дом («самашедший» - ернически интонирует Михалков). Но герой и не собирается действовать в реальном времени - он элегантно самоустраняется и ждет самовыполнения закона. Срабатывает, однако!
Игра, затеянная автором, в фильме воплощена без явных искажений. Русское измерение игры запутанно и противоречиво, о чем и в романе, и в картине скажет Фандорин, - беда России в том, что добро здесь защищают подлецы и мерзавцы, а злу служат герои и мученики. Эта дикая рокировка парализует представителя высшего закона, находящегося в несколько сомнамбулическом состоянии от такого положения дел. Чтобы защитить добро, его еще надо обнаружить, добыть из мутной русской взвеси, пообчистить и потом уже ему служить. А можно поступить иначе - отойти в сторону и подождать, когда зло пожрет само себя, поскольку закон сбоев не дает. Но самопожирание зла - это взрыв, и после каждого такого взрыва сильно уменьшается наличное вещество жизни вообще. В конце фильма размещены два финала: в одном Фандорин отказывается служить государству, в другом соглашается - как говорится, на любой вкус. Хочешь - играй, не хочешь - не играй, разница невелика.
Мало того, что фантомен герой - фантомно и пространство игры, та самая «Россия», о спасении/защите которой столько говорится в фильме. Здесь пусто и холодно, и никто, кроме полиции и бунтовщиков, не живет. Даже энергичного вора (Козырь - Владимир Машков) приходится откуда-то импортировать - он приезжает из другого, более разнообразного пространства, а здесь воров нет - одни убийцы с интересными лицами. Кому здесь служить и что спасать?
Итак, думаю, что наладить с помощью Акунина творческое цветение кинематографа нереально, да никто, впрочем, и не собирался этого делать. А вот разжиться игровыми методами у этого автора очень даже можно, но, видимо, на короткий срок. Странно даже представить, чтобы сейчас начали одна за другой выходить экранизации акунинских романов - «Смерть Ахиллеса», «Коронация»… зачем? Как будто все ясно. В России акунинский проект достиг апогея и отцветает, но, конечно, если в игру вступит Голливуд (слышно было, что права на экранизацию Акунина приобрела компания Пола Верхувена), он наберет новые обороты. Любопытно будет взглянуть.
Модель исчезновения
В 1994 году по российским СМИ разнеслась сенсационная весть: живая легенда, национальное достояние, певица Алла Пугачева выходит замуж за молодого певца Филиппа Киркорова. Запись акта гражданского состояния произошла в Петербурге в присутствии первого мэра города Анатолия Собчака, венчание - в Израиле. Новобрачные дали многочисленные интервью, где торжественно подтвердили факт хорошей большой любви, случившейся с ними.
Самый элементарный свадебный ритуал требует подготовки и усилий: понятно, что в нашем случае подготовка была нешуточная. Реальный и на всю страну знаменитый политик Собчак в это время никак не являлся свадебным генералом, да и венчать многажды разведенную женщину по канонам православия не так-то просто. Диковинный этот брак стал по сути первым публичным проектом обустройства частной жизни в России. За десять лет фигуранты этого брака отработали на публику целый спектакль - с завязками, перипетиями и кульминациями, с искусным вбросом в игру новых персонажей, с песнями друг о друге, весомо намекающими на некие душевные переживания внутри любовной драмы. Принципиальная новизна спектакля заключалась именно в том, что он был премьерным. Известные люди в России и до этого влюблялись, женились, расходились неукоснительно - в количестве, достаточном, чтобы обеспечить богатым материалом современную индустрию рассказов о «тайнах сердца». Но то было сырье, спонтанная действительность, сложенная из личных чувств и поступков, - сырье, поступившее в переработку значительно позднее своего реального возникновения. Любовные истории таились в глубине времени, как уголь или нефть, чтобы затем опытные геологи нашли, рьяные старатели добыли, а неутомимые труженики обработали и продали драгоценное топливо массовой информации: письма, фотографии, свидетельства очевидцев, следы в творчестве. Но экспериментальная фабрика Пугачева/Киркоров обошлась без посторонних технологов, выстроив замкнутый цикл собственного кустарного мифопроизводства. Вопрос, на каком «сырье» работает фабрика - то есть существует ли настоящая лирическая история между этой женщиной и этим мужчиной - достался будущим историкам.
В действительности, обнаружить/опознать действительность почти невозможно. Одни и те же события своей жизни человек волен трактовать в зависимости от желаемого итога или господствующего настроения; объяснить себя самому себе, оправдать себя в своих и неведомых глазах - серьезная, часто изнурительная операция, которую сподручней делать другим, чем себе. Чужую жизнь судить легко и приятно - тем более легко, что в поставках материала перебоев нет. Этот материал (частная жизнь людей на публике) можно считать чистым обманом, подделкой. Но подделываются-то исключительно ценные вещи, дорогие бренды, знаменитые марки, так что по объему продаж нетрудно догадаться, где горячая точка спроса.
Одно время я ломала голову над вопросом - неужели кто-то верит, например, в роман между Аллой Пугачевой и Максимом Галкиным? Понятно, что большинство людей (и не только на русском свете) - ну, малоумные. Скорбные головой. Но неужто до такой степени? Неужто им можно скормить любой мираж? Подумав, поняла: нет, не любой мираж пойдет в ход, но избранный. Часть аудитории охотно принимает известия о личной жизни успешных женщин в возрасте, притом в сознании этой части, как правило, еще работает советский фильтр приличного-неприличного, а потому ей вполне достаточно фактов совместного распевания Пугачевой и Галкиным лирических песен и посещения вечеринок. По прецеденту, солидная дама теперь отправится в ресторан с молоденьким кавалером на законно заложенных мифологических основаниях: имеет право. Общественное осуждение этого вечного сюжета - в виде знаменитого обличительного восклицания «он тебе в сыновья годится!» - хотя и встречается в современности реже, чем привидения, в отдельном сознании тем не менее присутствует как устойчивый фантом. То есть означенная дама сама себе говорит - «он мне в сыновья годится», а потом добавляет - «ну и что? Им можно, а мне нельзя?». Существует и другая, провокативно-соблазнительная функция фантомных публичных «проектов»: массы не только подтверждают с их помощью свою реальность, но и напрямую подражают им. Точно платоновские «эйдосы» - чистые идеи вещей, фантомные проекты воплощаются, спускаясь в массы, с искажениями и помехами, превращаясь, тем не менее, в действительность. Союз Аллы Пугачевой и Максима Галкина как раз и является таковым «эйдосом», чистой идеей, рассчитанной на потустороннее, по ту сторону экрана и журнальной страницы, воплощение, на материализацию в широко закрытых глазах массовой аудитории. Подделывается в данном случае существенное, а именно: традиция, порядок вещей, или, скажем современнее - модель поведения. Шутка Ф. М. Достоевского о том, что русский человек не может смошенничать без высшей санкции, без санкции истины, абсолютно верна - русский поиск, как правило, это поиск оправдания. Из всех высоких инстанций, где массовый человек ищет оправдание, самая благожелательная и мобильная (так для того и существующая) инстанция - сфера поп-культуры. Здесь выдают санкции на проживание частной жизни в формах подготовленных моделей, производят счастливое упрощение бытия, а главное, принимают человека как он есть, не воспитывая и не критикуя. Поп-культура - страна торжествующей демократии, властители избраны массами и держатся за счет масс; тут реально важен каждый голос, а выборы идут хронически - так что процесс задабривания и улещивания избирателя непрерывен. Естественно, модели поведения, которые предлагает поп-культура (их пока немного в стране-подростке), всегда приятные, разрешающие, сладкие и неизлечимо оптимистические. Они построены на полном отсутствии идеи высшего суда и последующего наказания за недолжное. Есть Игра (например, игра «мужчина и женщина»), есть правила Игры, есть и вероятность выигрыша. Человека надо убедить, что он играет свою игру, хотя трудно ответить на вопрос: а что же в этой игре своего-то?
Мера обособления частной жизни человека различна в разных временах и странах. Собственно, тенденции тут только две: открытость и замкнутость. Открытость, явленность, прозрачность частной жизни естественна для человеческих сообществ - каким образом можно скрыть свою частную жизнь, к примеру, в архаической деревне (ауле, кишлаке, становище)? «Никуда на деревне не спрятаться, не уйти от придирчивых глаз» - справедливо напевает герой картины «Дело было в Пенькове», и советская деревня по этой части не уступала обыкновенной русской. Такие колоссы цивилизации, как армия и монастырь, также не предполагают секретной частной жизни в своих рядах. Для замкнутости, «тайнизации» частной жизни требуется обособление человека, развитие индивидуальной трактовки своего бытия, чувство личного достоинства - или специально предусмотренная «царская» привилегия. Человек, охраняющий свою частную жизнь, конечно, отливает чем-то героическим, ведь грозные инструменты вскрытия - Исповедь (церковь), Допрос (государство) и Сплетня (сообщество) всегда наготове. Но, с другой стороны, всякое общество убеждено, что частная тайна - это постыдная тайна; хорошего не скрывают - за секретным покровом спрятаны пороки, ошибки, преступления, несчастья, грехи. Родина великой оптической иллюзии - Великая Британия, - обогатив человечество образами «леди» и «джентльмена», которые не могут делать ничего такого, о чем нельзя было бы рассказать за вечерним чаем, создала также целую литературу исследования «скелетов в шкафу», расположенных прямо за спиной у леди и джентльмена.