Страница:
В том, что искусство у нас не может овладеть политической темой, есть персональный виновник, и мы его знаем. Он у нас один, как сердце в груди. Как только он появился среди гранитных физиономий, изрыгающих жеваную бумагу, и произнес, тряхнув кудрями: "Родился я в Алма-Ате, в 1946 году… Мама русская, отец юрист…" - все и произошло. Страна первый раз утерла слезы от смеха, а великий истребитель искусства начал свое победное шествие по ту сторону разума. Жириновский - абсолютно художественное явление. Он не скоморох, не артист - он то, что иногда у больших актеров получается на сцене, он - художественный образ. Его невозможно спародировать, потому что пародия преувеличивает и утрирует, а у Жириновского уже и так все запредельно, и все его личностные особенности им самим доведены до пика выразительности. Его невозможно скомпрометировать, потому что решительно никто ничему не удивится и ничто на отношение к главному народному артисту России не повлияет. Ему невозможно возражать, поскольку на любые скудные аргументы рассудка вам ответит фонтан античного красноречия, не имеющий никаких целей, кроме собственного сверкания.
В ночь после выборов этот добродушнейший из демонов показал высокий класс искусства, одновременно присутствуя на трех телеканалах, а также явившись в Центризбирком и в собственный штаб. Да, это не вполне человеческое явление - Владимир Жириновский. Не зря он так высокомерно поглядывает на современную политическую среду. Он куда более высокого происхождения, этот древний дух. Видел он наверняка и падение Рима, выступал, как пить дать, в Конвенте… Это, скорее всего, так называемый демон-шутник, любимец князя тьмы. Им трудно не восхищаться, ему нельзя верить никогда и ни в чем.
И кто из драматургов мог бы описать это явление, кто из актеров мог бы это сыграть? По-моему, никто. На российской политической сцене действуют чрезвычайно интересные, сложные, хитросплетенные люди. В российском искусстве же царит тупой примитив.
Вот возьмем Бориса Березовского. Были в кино и на ТВ попытки изобразить некоего лукавого олигарха, весьма скучные. Между тем Березовский не прост и далеко не скучен. Однако наши актеры в большинстве своем умеют играть одну поверхность, первый план. Изображение человека, который говорит одно, делает другое, подразумевает третье, имея в виду четвертое и замышляя одновременно еще что-то пятое, для них недоступно. А без этого Березовского не сыграешь. Так и браться не надо. Лабайте, как говорится, пур ле жан ("для людей" - франц.) про то, как Миша прибыл покорять Москву своим румянцем и покорил после двадцати пяти серий.
Не вижу я и актрисы, которая могла бы справиться с фигурами масштаба и колорита Новодворской или Хакамады. Не подражать, не пародировать, а именно воплотить личностную сложность, многозначность, силу и слабость, ум и ограниченность, достоинство и уязвимость, самоуверенность и недостаток понимания. Нет, не пишут таких ролей, и актрисам приходится все хлопотать насчет лирики и женской судьбы, а это хоть и важная, но далеко не единственная составляющая пребывания современных женщин в мире. Что ж, и Новодворская, и Хакамада сами не без успеха решают задачи осуществления себя в национальном восприятии. Так же как и остальные художественные личности вроде Чубайса, Явлинского или милейшего агрария Лапшина. Ни литература, ни кино, ни театр пока ничего интересного на политические темы не произвели. Не более чем беглые шаржи. Возможно, это вообще не дело искусства. Пока что особенности национальной политики видны не вооруженным камерой глазом, и привлекать для их изображения голого Константина Хабенского и Михаила Пореченкова в рабочем комбинезончике (как это произошло в фильме) - излишняя роскошь. Парни нам еще пригодятся в настоящем деле - зрительниц соблазнять, нечего их тратить по пустякам. Хорошо сервированный Пореченков вообще мог бы напрочь отвлечь бедных русских женского рода от всякой политики. В эту сторону и двигаться бы популярному искусству, оставив попытки пародировать пародию и смешить несмешным.
А они сами себя сыграют, мастера национальной политики.
Мужская воля и русская доля
На автора фильма "Возвращение" Андрея Звягинцева разом обрушилось все: счастье, признание, награды и похвалы, но и первые волны зависти - и удачнику, выскочке
Фильм "Возвращение", получивший главные призы венецианского кинофестиваля и выдвинутый от нашей страны на "Оскара", я посмотрела в обычном кинотеатре. Зал был полон. Не сомневаюсь, зрители жаждали узнать, поехала ли у "них" там, в Венеции, крыша - или картина действительно стоит общих трудов по ее восприятию и осмыслению. На Звягинцева разом обрушилось все: счастье признания и горе утраты (накануне премьеры утонул Владимир Гарин, исполнитель роли старшего брата, Андрея), награды и похвалы, но и первые разочарованные шепоты, но и (это уж с гарантией) первые волны зависти - к счастливчику, удачнику, выскочке. ВГИКов не кончал, а прославился в одночасье, помилуйте, да он наверняка даже не член Союза кинематографистов…
А все, ребята, закончилось кино членов Союза кинематографистов. Оказалось, можно преспокойно обойтись без него и снять чистый, сильный, глубокий фильм, без тени натужной конъюнктуры, без фальшивого патриотизма, без подражательных затей. Фильм, внятный миру. Наконец-то задача решена, и среди авторов решения, конечно, продюсер картины Дмитрий Лесневский.
"Возвращение" - серьезное и пронзительное высказывание о важнейших узлах жизни. Режиссер проявил храбрость и задел ее, жизнь, за больное. А что же в нашей русской жизни может болеть больше, чем вопрос: как будет стоять наша земля без мужчин и какое же мыслимо отечество без отцов?
К двум мальчикам, Ивану и Андрею, что живут между покоем маминого дома и безжалостными законами подросткового мира, вернулся отец (Константин Лавроненко) после двенадцатилетней отлучки. Эдакий кряжистый хемингуэевский мужчина, волосы - соль с перцем, глаза стальные, ухватки звериные. Где был - не говорит, но нас, русских, не проведешь, мы отлично знаем, откуда в семьи сваливаются молчаливые папаши с волчьим прищуром и рыком: "Все, я сказал!" Вытащив мальчишек из дома, отец везет их сквозь пустые, мрачные и прекрасные пространства родимой земли на таинственный остров в Северном море. Всеми средствами отец пытается сломить волю сыновей, приобщить, приохотить к своему суровому царству, где он главный и бесспорный повелитель. Старший сын согласен на испытания, младший - нет. В круглолицем упрямце Иване (Иван Добронравов) тоже обитает мужская воля, смысл которой в одном: или ты меня сломаешь, или я тебя. По-другому у них не бывает. Тот, кто ведет себя иначе, тот баба, трус и козел. И вот три воли сплетаются в смертельной схватке - кто кого. Взаимопонимание, уступки, тепло, душевность - все это исключено из яростного первобытного мира, где надо смолить лодку и добывать пищу, где лютуют ветхие стихии и опасность ждет за каждым углом. Подчинение старшему тут - закон, и приказы обсуждать не принято. Жестокий мужской мир пугает своей грубостью, но печаль-то в том, что без этой жестокости нет и мира. Некому воевать, некому строить, некому воспитывать детей, некому любить женщин, некому отвечать за отечество, некому бить всякую нечисть, расплодившуюся на земле. Нет мужской воли - нет мужчин, а если они есть - они хотят победить друг друга.
Кажется, что, кроме тихой белокурой мамы (Наталья Вдовина) и официантки из провинциального ресторана, в фильме нет женщин. Это не так. Мужское трио "Возвращения" играет свою драму на лоне самой главной и самой жестокой женщины на свете, в сравнении с ее жестокостью мужские забавы - детские игрушки. Разумеется, это природа - важнейший и, наверное, самый потрясающий образ фильма (оператор Михаил Кричман). В отличие от прелестной, нежной и обворожительной природы Севера, явленной нам в "Кукушке" Рогожкина, природа "Возвращения" - не милая, не ручная, не соизмеримая с человеком. Русская природа. В ее якобы тихих красотах скрывается древний ужас, она следит за героями, нещадно поливая их дождем, окутывая туманами, качая на бескрайней воде их утлый челн. Она может, точно в насмешку, приманить солнечным лучом, подарить толстых рыбок, и она же способна проглотить любое существование просто так, забавляясь своей силой и человеческой беспомощностью.
И какой наивной, бессмысленной затеей предстает тогда сыновний бунт против отца. Какие, в сущности, ничтожные мелочи развели и рассорили их вплоть до трагического исхода. Вместе они были бы непобедимы, но, кроме суровой воли, для объединения нужна еще и любовь - не спрятанная в закромах души как слабость или болезнь, а живая, деятельная, открытая.
В мифическом пространстве "Возвращения" Россия - страна безлюдная. Страна огромных пространств, враждебных человеку. Зона молчания, лесная-травяная пустыня. Давно отгуляла эта земля свою вольницу, да так и осталась без хозяина, без пастыря, без Отца, затаившись в тоске и злой обиде, как это бывает с одинокими женщинами. Никого нет. Никто не придет. Призрачное возвращение отца длилось ровно одну сакральную неделю - в конце картины он исчезает даже со старой фотографии. Остаются его резко повзрослевшие сыновья - опять безотцовщина, как и миллионы их ровесников и соотечественников, сданных в детские дома, выросших у одиноких матерей, шныряющих по вокзалам, помирающих от наркоты, зарезанных в пьяной драке. И нет выхода, как не было выхода у младшенького сына в начале фильма, когда он, боящийся высоты, должен был прыгнуть с вышки в воду, понукаемый своей стаей. "Иначе ты трус и козел!" Так он и сомлел там, голый, несчастный, пока мама не забрала.
Кстати, это важно - картина, при всей ее мистической красоте, соткана из реальных и вполне убедительных происшествий и по-хорошему аскетичных диалогов (сценарий Владимира Моисеенко и Александра Новотоцкого). Характеры выписаны, обстоятельства не превышают нормативы достоверности. Никакой зауми, никакого специального философствования, никаких шифров (то есть никакого ВГИКа). Есть длинные планы, но это нисколько не раздражает. Нарастающая тревога за героев и откровенный, обжигающий трагизм финала созданы обычными драматическими средствами, известными с древних греческих времен. Профессионально безукоризненная работа.
И нет у меня желания гадать, что-то будет с Андреем Звягинцевым дальше, как-то он сумеет/не сумеет одолеть им самим взятую высоту еще раз. Серьезное дело люди сделали, и на том спасибо. Да, это невеселое кино про невеселую землю и не лучшую на свете долю. Но для желающих вечного веселья и вечной молодости многое предусмотрено сегодня. Можно бездарно подражать бездарным певцам и считать себя сфабрикованной звездой. Можно до колик объедаться заграничными кинобургерами. Целые телеканалы отведены под веселость. Но это все - подражательное, заимствованное, пережеванное. А вот в некоторых фильмах последнего времени (и "Возвращение" тут - прекрасный пример) ощущается неподражательное, органическое биение национального духа, плодотворная тревога ума, беспокойство сердца - вкупе с умением все эти дивные, но отвлеченные вещи воплощать, отливать в гармоничную форму. И это биение национального духа приходит в наше кино, почти минуя официальные инстанции, не заглядывая в обносившиеся "творческие" союзы и мало интересуясь местными крылатыми статуэтками. Живому нужно живое, а не мертвое.
На острове сокровищ
В пятидесяти километрах от Москвы, в Белых Столбах, состоялся седьмой по счету фестиваль архивного кино: благодаря Госфильмофонду избранные зрители получили изысканное и сложное удовольствие
Минимальная временная дистанция, необходимая для того, чтобы практически любой фильм был интересен для знатока, составляет лет тридцать. "Время - честный человек" - гласит пословица, но время еще и повар-эстет для гурманов: чем больше знаешь, тем интересней смотреть антикварное кино. Не много надо ума, чтобы получить небольшой натужный кайф от какого-нибудь "Властелина колец", - но дабы испытать долгое и разнообразное визуальное счастье от комедии Михаила Шапиро "60 дней" 1940 года с Николаем Черкасовым в главной роли, требуются кое-какие извилины.
Помянуть Черкасова не его признанными свершениями, вроде Александра Невского, Ивана Грозного или Дон Кихота, а наглухо запрещенной и напрочь забытой картиной - типичный прием фестиваля в Белых Столбах: здесь в почете все особенное и специальное. История о том, как чокнутого профессора, ищущего лекарство от рака, отправили на военные сборы, а он неожиданно проявил стратегический талант, как раз из числа специальных. Николай Черкасов провел жизнь как у Христа за пазухой - играл главные роли у крупных режиссеров, получал все возможные премии, писал книги о своей работе над образами и даже в семейной жизни был, кажется, счастлив. Отвратительную картину абсолютного личного благополучия в эпоху великих социальных катастроф дополняет еще одно неприятное обстоятельство: под Черкасова не подкопаешься, он действительно был великим актером. Инопланетность, иноприродность Черкасова советской культуре в фильме "60 дней" тем не менее видна отчетливо. В одной сцене Черкасов-профессор переодевается в военную форму и предстает перед командиром - долговязый, очкастый, сутулый, нелепый, не выговаривающий букву "р" (что себе думал режиссер Шапиро, на что надеялся?), совершенно невозможный в Красной Армии. Командир смотрит с глубокой тоской. "Что-то не так? " - пугается профессор. "Все не так!!" - кричит командир. Вот и в Черкасове было "все не так" - однако волей судеб это обратилось к его благу. И глядишь "60 дней", этот осколок времени 40-го года, и тут уже не до режиссуры и не до сценария - вот ночной предвоенный Ленинград, профессор возвращается домой, всюду трудятся дворники, один отпирает ворота, на Черкасове чудный светлый костюмчик с широкими штанами…
Трехсотлетие Санкт-Петербурга фестиваль почтил особой программой: были показаны недавно созданные "Ленфильмом" картины памяти режиссеров Григория Козинцева и Семена Арановича. Эти ленты, сами по себе вполне добротные, сделаны, однако, в маловыносимой питерской манере долгого скорбного плача. Жизнь кончена, культура погибла, свеча догорела, скрипки рыдают, глаза ушедших крупным планом - и в них вечный укор живым. Между тем ничего сверхъестественного не произошло - и Козинцев, и Аранович прошли немалую по длительности и насыщенную событиями жизненную дистанцию. Козинцев крупнее и значительнее Арановича, но лучами света в темном царстве они не были оба. Их есть чем помянуть, но томительно рыдать о навсегда погибшей культуре, по-моему, ни к чему. Вспоминается из Довлатова: "Вот, говорит он, какое дело… Жил-жил человек и вдруг умер. - А вы бы чего хотели? - спрашиваю". Да и положение дел на "Ленфильме" хоть и далеко от идеального, но отнюдь не трагическое. Вот украинский режиссер Юрий Терещенко, чью неигровую ленту "Вечный крест" фестиваль посмотрел в горестном молчании, пожалуй, имеет основания для скорби по Студии Довженко, да и по всей советской украинской кинематографии вообще. В этом душераздирающем действии три новеллы, три героя - недвижно лежащий много лет режиссер Леонид Осыка (его не показывают, видим только самоотверженную супругу, затем вдову), актер Борислав Брондуков после двух инсультов (его, потерявшего речь, ведет на прогулку жена) и актер Константин Степанков (безработный, ждет жену Аду Роговцеву с гастрольных заработков, лепит вареники, грустно причитая). Тут не надо специально тужиться в элегической печали - происходящее говорит само за себя.
Самая жизнерадостная программа фестиваля архивного кино называлась "Вторая древнейшая профессия встречается с первой". Имелось в виду, что представители второй древнейшей (журналистика) ознакомятся с картинами, повествующими о первой древнейшей (проституция). Между русским социалистическим киновзглядом на предмет и французским-итальянским буржуазным лежит пропасть, давно вырытая русской литературой. Наша картина 1926 года (режиссер Олег Фрелих, текст Виктора Шкловского) называется коротко и ясно: "Убитая жизнью". На заснеженном бульваре уныло кантуются несчастные голодные женщины, ценой грядущих страшных язв готовые накормить бесчисленных, всегда больных детей. В буржуйских же фильмах царит полная безмятежность, не омраченная никакими понятиями ни о грехе, ни даже о некоторой опасности древнейшей профессии для здоровья. Да и о каком грехе может идти речь, если в фильме "Ла Вьячча" играет молодая Клаудиа Кардинале, а в картине "Девушка в витрине" - молодая Марина Влади (обе ленты 1960 года)? Как они хороши, злодейки! Думаю, что мужским представителям второй древнейшей захотелось в эти мгновения не рассуждать об эволюции образа первой древнейшей в искусстве кино, а срочно раздобыть машину времени.
Любопытны были и остальные программы фестиваля, посвященные киноавангарду, теме Сталинградской битвы и гражданской войны в Испании, великим столетиям и итальянскому неореализму. Думаю, что любую из этих программ можно было бы с небольшими комментариями показать по ТВ. Ценителей киноантиквариата на самом деле немало, и плотное сотрудничество с Госфильмофондом могло бы украсить, к примеру, канал "Культура". Но, как сообщил верный рыцарь Госфильмофонда Владимир Дмитриев, "Культура" не особенно спешит открыть свои эфирные объятия инициативам энтузиастов архивного кино. А зря. К примеру, я давно так не хохотала, как на картине Билли Уайлдера "Раз, два, три" (1961год), показанной на фестивале. Уайлдер, известный у нас комедией " В джазе только девушки" ("Некоторые любят погорячее"), сделал гомерически смешной, издевательский, умный фильм о послевоенном, уже разделенном надвое Берлине, где все идиоты - и американцы, и немцы, и русские, но притом идиоты, не лишенные обаяния, как того и требует жанр. По свойству личного критического темперамента, хотелось бы, чтобы мой хохот разделило возможно большее число соотечественников, истомленных пошлостями современной визуальности.
Главное впечатление от архивного кино было впечатлением глубокого и прекрасного визуального "отпуска", точно глаза побывали на каком-то кино-Кипре. Вряд ли моя усталость от агрессивного и навязчиво примитивного мира современного изображения так уж индивидуальна. Кажется, давно зреет и нарастает некий ментальный бунт против современной визуальности даже среди тех, кто ее делает и поддерживает. Наверняка нынешние продвинутые рекламо- и клиподелатели отдыхают на Джоне Форде и Борисе Барнете. Уверенно рекомендую всем измученным потребителям визуальной информации старое кино в качестве гарантированного отдыха, а фестивалю "Белые Столбы", как водится, желаю сто лет жизни и сто миллионов денег.
Кино про Веру
В своем новом фильме Станислав Говорухин воспел женскую кротость
Действие картины Станислава Говорухина "Благословите женщину" начинается в 1935 году и заканчивается в конце пятидесятых. Красивая голая девушка купается в море и поет, и для полного счастья не хватает только того, кто и появляется на скалах, - красавца военного, полюбившего героиню сразу на всю жизнь. Это в начале. Красивая, хорошо одетая вдова средних лет встречает средних лет красавца инженера, прибывшего сделать ей предложение. Это в конце. Таким образом, фильм движется от счастья к счастью - с некоторыми испытаниями в середине. Это нормальное движение правильного советского фильма, как и Станислав Говорухин - правильный советский режиссер массовых зрелищ. Обсуждать художественные достоинства его новой картины гораздо менее интересно, чем задуматься над его системой ценностей, над его нравственным идеалом, сполна выраженным в этой работе. Дело-то нешуточное - режиссер наконец создал идеальную женщину, и женщины реальные могут теперь взглянуть на экран и сообразить, чего же от нас хотят.
Героиня фильма Вера (Светлана Ходченкова) - высокая и стройная блондинка, с мягкими, ласковыми и несколько размытыми чертами лица - обладает всеми существующими на свете женскими добродетелями. Она тиха, кротка, смиренна, безгневна, терпелива, работяща, милосердна, она любит мужа, воспитывает чужих детей как своих, все время что-то скребет, моет, чистит, шьет, прекрасно готовит и, главное, в основном молчит. Правда, ее супруг, дослужившийся в течение фильма до полковника (Александр Балуев), тоже зря не разговаривает. "Где обед" да "собирайся, завтра уезжаем". Суровый такой парень, настоящий полковник, да и Балуев уже поднаторел в изображении исчезнувшей породы русских мужчин, так что образ выходит весьма убедительный. Семья военного, понятно, кочует по стране, и в 38-м году герой служит под началом у некоего Комдива - его играет сам Станислав Говорухин. В отличие от Комдива Никиты Михалкова, Комдив Говорухина прекрасно понимает, что происходит в России, а потому пускает себе пулю в лоб, не дожидаясь неизбежного ареста. В 41-м году герои едут на поезде в сторону Бреста, начинается бомбежка, и полковник принимает командование, приказывая жене пробираться к маме. Тут супруги расстаются на несколько лет - Вера служит медсестрой, полковник попадает в плен, потом в партизаны, потом возвращается живым, таким же суровым и молчаливым, но несколько надломленным. Потом они живут у Вериной мамы, и на месте старой хаты полковник выстраивает дивный дом с террасой. Потом полковник внезапно умирает, и фильм немножко как бы заканчивается из-за полного отсутствия драматической энергии. Но тут в ход действия вбрасывается новый персонаж - известная актриса Маргарита Кунина (Инна Чурикова). Она гостила в доме еще при полковнике, а после его смерти поселяется насовсем, потому что у нее астма. А Вера идет служить в гостиницу - и постепенно вырастает до директора. Значит, они живут в доме с террасой - мама Веры (Ирина Купченко, кстати), Вера и Маргарита. Потом к ним присоединяется дочь подруги Веры, потому что подруга, как можно догадаться, внезапно умерла.
Все эти женщины наполнены самыми превосходными, самыми отборными и благоухающими добродетелями. На них нет ни пятнышка, ни крапинки. Они никогда не ссорятся, да что там! Голоса даже не повышают. Это, кажется, не очень-то женщины, а нечто вроде херувимов и серафимов. Сладкая, мягкая кротость буквально затопляет экран, чему немало способствует умильная, совсем уж незатейливая музыка композитора Евгения Доги. Но, как вы понимаете, пастораль для кино не годится. Поэтому действие получает еще два толчка - умирает мама Веры (все очень опечалены), а в гостинице поселяется инженер (Александр Михайлов). Ну, мы же не вчера начали смотреть наше кино и знаем, к чему в фильме появляется Михайлов. Разумеется, к женскому счастью.
Итак, терпение, нежность и кротость вознаграждены судьбой. Ура. Браво. Гол!
В картину вложен большой труд, вызывающий уважение (взят изрядный исторический отрезок времени, требовавший определенной достоверности), и большая наивность, вызывающая иронию. Дело в том, что идеальная героиня Говорухина неподвижна, не имеет внятных душевных движений и по законам драмы годится разве для второго плана. Встретила - полюбила, полюбила - вышла замуж, вышла замуж - преданно служит мужу. Пошла работать - стала директором. Да, Вера приютила дочь подруги - но та сама приехала к ней. По своей воле героиня не существует. Ни конфликтов, ни поступков, ни поисков, ни происшествий, ничего. Ноль. Отсутствует лицо, индивидуальность, выбор, внутренняя жизнь. Милый тростник, колеблющийся под дуновениями судьбы. Ее выбирают, ею командуют - она покорно соглашается. Это, наверное, прелестно для семейной жизни, но скучно для героини фильма.
А потому пропадает главный источник достоинств Говорухина как режиссера - драматическое напряжение и блеск актерской игры. На этот раз, кроме Балуева, никто не отличился, да и материала не было. Но Говорухин пожертвовал всем ради спетой песни, ради воплощения женского идеала, ради своей "советской элегии". Он взглянул на московское метро глазами юной провинциалки тридцатых годов. Он развернул, в качестве Комдива, газету "Красная звезда". Он показал любимое и заветное - море, сильных мужчин, женские платья из крепдешина в белый горошек. Он ведь не хуже нас с вами знает, что нынче этих самых кротких Вер насилуют в пятнадцать лет (вспомним предыдущую картину режиссера "Ворошиловский стрелок"), поэтому вознаградил ретроженщину своей мечты, чем мог.
Кому-то может показаться, что это несносная старческая сентиментальность. Однако режиссер не кажется старцем. Он, как выражался Ф.П. Карамазов, "состоит на линии мужчины". И его призыв "благословите женщину" свидетельствует о некоторых сдвигах в отечественном мужском самосознании. До сих пор в строительстве нового общества они обходились без женщин. Теперь они вроде бы собираются их благословлять - но не всех скопом, а выборочно. Требуются кроткие, самоотверженные, терпеливые и работящие. Такие, которые на приказ "собирайся, едем" - собираются и едут. Если при этом они окажутся натуральными блондинками - очень хорошо.
Рекламный постер новой картины Станислава Говорухина весьма удачно разместился на улицах предвыборного Петрограда, где, как известно, на пост губернатора претендуют две соперницы. Какую именно собирается благословить режиссер, выяснилось без особого труда на премьере. В ответ на заверение благословленной персоны, что "мы сейчас увидим новую замечательную картину великого маэстро", маэстро уверил зрителя, что он "давно знает эту замечательную, чудесную, наивную, умную женщину".
В ночь после выборов этот добродушнейший из демонов показал высокий класс искусства, одновременно присутствуя на трех телеканалах, а также явившись в Центризбирком и в собственный штаб. Да, это не вполне человеческое явление - Владимир Жириновский. Не зря он так высокомерно поглядывает на современную политическую среду. Он куда более высокого происхождения, этот древний дух. Видел он наверняка и падение Рима, выступал, как пить дать, в Конвенте… Это, скорее всего, так называемый демон-шутник, любимец князя тьмы. Им трудно не восхищаться, ему нельзя верить никогда и ни в чем.
И кто из драматургов мог бы описать это явление, кто из актеров мог бы это сыграть? По-моему, никто. На российской политической сцене действуют чрезвычайно интересные, сложные, хитросплетенные люди. В российском искусстве же царит тупой примитив.
Вот возьмем Бориса Березовского. Были в кино и на ТВ попытки изобразить некоего лукавого олигарха, весьма скучные. Между тем Березовский не прост и далеко не скучен. Однако наши актеры в большинстве своем умеют играть одну поверхность, первый план. Изображение человека, который говорит одно, делает другое, подразумевает третье, имея в виду четвертое и замышляя одновременно еще что-то пятое, для них недоступно. А без этого Березовского не сыграешь. Так и браться не надо. Лабайте, как говорится, пур ле жан ("для людей" - франц.) про то, как Миша прибыл покорять Москву своим румянцем и покорил после двадцати пяти серий.
Не вижу я и актрисы, которая могла бы справиться с фигурами масштаба и колорита Новодворской или Хакамады. Не подражать, не пародировать, а именно воплотить личностную сложность, многозначность, силу и слабость, ум и ограниченность, достоинство и уязвимость, самоуверенность и недостаток понимания. Нет, не пишут таких ролей, и актрисам приходится все хлопотать насчет лирики и женской судьбы, а это хоть и важная, но далеко не единственная составляющая пребывания современных женщин в мире. Что ж, и Новодворская, и Хакамада сами не без успеха решают задачи осуществления себя в национальном восприятии. Так же как и остальные художественные личности вроде Чубайса, Явлинского или милейшего агрария Лапшина. Ни литература, ни кино, ни театр пока ничего интересного на политические темы не произвели. Не более чем беглые шаржи. Возможно, это вообще не дело искусства. Пока что особенности национальной политики видны не вооруженным камерой глазом, и привлекать для их изображения голого Константина Хабенского и Михаила Пореченкова в рабочем комбинезончике (как это произошло в фильме) - излишняя роскошь. Парни нам еще пригодятся в настоящем деле - зрительниц соблазнять, нечего их тратить по пустякам. Хорошо сервированный Пореченков вообще мог бы напрочь отвлечь бедных русских женского рода от всякой политики. В эту сторону и двигаться бы популярному искусству, оставив попытки пародировать пародию и смешить несмешным.
А они сами себя сыграют, мастера национальной политики.
Мужская воля и русская доля
На автора фильма "Возвращение" Андрея Звягинцева разом обрушилось все: счастье, признание, награды и похвалы, но и первые волны зависти - и удачнику, выскочке
Фильм "Возвращение", получивший главные призы венецианского кинофестиваля и выдвинутый от нашей страны на "Оскара", я посмотрела в обычном кинотеатре. Зал был полон. Не сомневаюсь, зрители жаждали узнать, поехала ли у "них" там, в Венеции, крыша - или картина действительно стоит общих трудов по ее восприятию и осмыслению. На Звягинцева разом обрушилось все: счастье признания и горе утраты (накануне премьеры утонул Владимир Гарин, исполнитель роли старшего брата, Андрея), награды и похвалы, но и первые разочарованные шепоты, но и (это уж с гарантией) первые волны зависти - к счастливчику, удачнику, выскочке. ВГИКов не кончал, а прославился в одночасье, помилуйте, да он наверняка даже не член Союза кинематографистов…
А все, ребята, закончилось кино членов Союза кинематографистов. Оказалось, можно преспокойно обойтись без него и снять чистый, сильный, глубокий фильм, без тени натужной конъюнктуры, без фальшивого патриотизма, без подражательных затей. Фильм, внятный миру. Наконец-то задача решена, и среди авторов решения, конечно, продюсер картины Дмитрий Лесневский.
"Возвращение" - серьезное и пронзительное высказывание о важнейших узлах жизни. Режиссер проявил храбрость и задел ее, жизнь, за больное. А что же в нашей русской жизни может болеть больше, чем вопрос: как будет стоять наша земля без мужчин и какое же мыслимо отечество без отцов?
К двум мальчикам, Ивану и Андрею, что живут между покоем маминого дома и безжалостными законами подросткового мира, вернулся отец (Константин Лавроненко) после двенадцатилетней отлучки. Эдакий кряжистый хемингуэевский мужчина, волосы - соль с перцем, глаза стальные, ухватки звериные. Где был - не говорит, но нас, русских, не проведешь, мы отлично знаем, откуда в семьи сваливаются молчаливые папаши с волчьим прищуром и рыком: "Все, я сказал!" Вытащив мальчишек из дома, отец везет их сквозь пустые, мрачные и прекрасные пространства родимой земли на таинственный остров в Северном море. Всеми средствами отец пытается сломить волю сыновей, приобщить, приохотить к своему суровому царству, где он главный и бесспорный повелитель. Старший сын согласен на испытания, младший - нет. В круглолицем упрямце Иване (Иван Добронравов) тоже обитает мужская воля, смысл которой в одном: или ты меня сломаешь, или я тебя. По-другому у них не бывает. Тот, кто ведет себя иначе, тот баба, трус и козел. И вот три воли сплетаются в смертельной схватке - кто кого. Взаимопонимание, уступки, тепло, душевность - все это исключено из яростного первобытного мира, где надо смолить лодку и добывать пищу, где лютуют ветхие стихии и опасность ждет за каждым углом. Подчинение старшему тут - закон, и приказы обсуждать не принято. Жестокий мужской мир пугает своей грубостью, но печаль-то в том, что без этой жестокости нет и мира. Некому воевать, некому строить, некому воспитывать детей, некому любить женщин, некому отвечать за отечество, некому бить всякую нечисть, расплодившуюся на земле. Нет мужской воли - нет мужчин, а если они есть - они хотят победить друг друга.
Кажется, что, кроме тихой белокурой мамы (Наталья Вдовина) и официантки из провинциального ресторана, в фильме нет женщин. Это не так. Мужское трио "Возвращения" играет свою драму на лоне самой главной и самой жестокой женщины на свете, в сравнении с ее жестокостью мужские забавы - детские игрушки. Разумеется, это природа - важнейший и, наверное, самый потрясающий образ фильма (оператор Михаил Кричман). В отличие от прелестной, нежной и обворожительной природы Севера, явленной нам в "Кукушке" Рогожкина, природа "Возвращения" - не милая, не ручная, не соизмеримая с человеком. Русская природа. В ее якобы тихих красотах скрывается древний ужас, она следит за героями, нещадно поливая их дождем, окутывая туманами, качая на бескрайней воде их утлый челн. Она может, точно в насмешку, приманить солнечным лучом, подарить толстых рыбок, и она же способна проглотить любое существование просто так, забавляясь своей силой и человеческой беспомощностью.
И какой наивной, бессмысленной затеей предстает тогда сыновний бунт против отца. Какие, в сущности, ничтожные мелочи развели и рассорили их вплоть до трагического исхода. Вместе они были бы непобедимы, но, кроме суровой воли, для объединения нужна еще и любовь - не спрятанная в закромах души как слабость или болезнь, а живая, деятельная, открытая.
В мифическом пространстве "Возвращения" Россия - страна безлюдная. Страна огромных пространств, враждебных человеку. Зона молчания, лесная-травяная пустыня. Давно отгуляла эта земля свою вольницу, да так и осталась без хозяина, без пастыря, без Отца, затаившись в тоске и злой обиде, как это бывает с одинокими женщинами. Никого нет. Никто не придет. Призрачное возвращение отца длилось ровно одну сакральную неделю - в конце картины он исчезает даже со старой фотографии. Остаются его резко повзрослевшие сыновья - опять безотцовщина, как и миллионы их ровесников и соотечественников, сданных в детские дома, выросших у одиноких матерей, шныряющих по вокзалам, помирающих от наркоты, зарезанных в пьяной драке. И нет выхода, как не было выхода у младшенького сына в начале фильма, когда он, боящийся высоты, должен был прыгнуть с вышки в воду, понукаемый своей стаей. "Иначе ты трус и козел!" Так он и сомлел там, голый, несчастный, пока мама не забрала.
Кстати, это важно - картина, при всей ее мистической красоте, соткана из реальных и вполне убедительных происшествий и по-хорошему аскетичных диалогов (сценарий Владимира Моисеенко и Александра Новотоцкого). Характеры выписаны, обстоятельства не превышают нормативы достоверности. Никакой зауми, никакого специального философствования, никаких шифров (то есть никакого ВГИКа). Есть длинные планы, но это нисколько не раздражает. Нарастающая тревога за героев и откровенный, обжигающий трагизм финала созданы обычными драматическими средствами, известными с древних греческих времен. Профессионально безукоризненная работа.
И нет у меня желания гадать, что-то будет с Андреем Звягинцевым дальше, как-то он сумеет/не сумеет одолеть им самим взятую высоту еще раз. Серьезное дело люди сделали, и на том спасибо. Да, это невеселое кино про невеселую землю и не лучшую на свете долю. Но для желающих вечного веселья и вечной молодости многое предусмотрено сегодня. Можно бездарно подражать бездарным певцам и считать себя сфабрикованной звездой. Можно до колик объедаться заграничными кинобургерами. Целые телеканалы отведены под веселость. Но это все - подражательное, заимствованное, пережеванное. А вот в некоторых фильмах последнего времени (и "Возвращение" тут - прекрасный пример) ощущается неподражательное, органическое биение национального духа, плодотворная тревога ума, беспокойство сердца - вкупе с умением все эти дивные, но отвлеченные вещи воплощать, отливать в гармоничную форму. И это биение национального духа приходит в наше кино, почти минуя официальные инстанции, не заглядывая в обносившиеся "творческие" союзы и мало интересуясь местными крылатыми статуэтками. Живому нужно живое, а не мертвое.
На острове сокровищ
В пятидесяти километрах от Москвы, в Белых Столбах, состоялся седьмой по счету фестиваль архивного кино: благодаря Госфильмофонду избранные зрители получили изысканное и сложное удовольствие
Минимальная временная дистанция, необходимая для того, чтобы практически любой фильм был интересен для знатока, составляет лет тридцать. "Время - честный человек" - гласит пословица, но время еще и повар-эстет для гурманов: чем больше знаешь, тем интересней смотреть антикварное кино. Не много надо ума, чтобы получить небольшой натужный кайф от какого-нибудь "Властелина колец", - но дабы испытать долгое и разнообразное визуальное счастье от комедии Михаила Шапиро "60 дней" 1940 года с Николаем Черкасовым в главной роли, требуются кое-какие извилины.
Помянуть Черкасова не его признанными свершениями, вроде Александра Невского, Ивана Грозного или Дон Кихота, а наглухо запрещенной и напрочь забытой картиной - типичный прием фестиваля в Белых Столбах: здесь в почете все особенное и специальное. История о том, как чокнутого профессора, ищущего лекарство от рака, отправили на военные сборы, а он неожиданно проявил стратегический талант, как раз из числа специальных. Николай Черкасов провел жизнь как у Христа за пазухой - играл главные роли у крупных режиссеров, получал все возможные премии, писал книги о своей работе над образами и даже в семейной жизни был, кажется, счастлив. Отвратительную картину абсолютного личного благополучия в эпоху великих социальных катастроф дополняет еще одно неприятное обстоятельство: под Черкасова не подкопаешься, он действительно был великим актером. Инопланетность, иноприродность Черкасова советской культуре в фильме "60 дней" тем не менее видна отчетливо. В одной сцене Черкасов-профессор переодевается в военную форму и предстает перед командиром - долговязый, очкастый, сутулый, нелепый, не выговаривающий букву "р" (что себе думал режиссер Шапиро, на что надеялся?), совершенно невозможный в Красной Армии. Командир смотрит с глубокой тоской. "Что-то не так? " - пугается профессор. "Все не так!!" - кричит командир. Вот и в Черкасове было "все не так" - однако волей судеб это обратилось к его благу. И глядишь "60 дней", этот осколок времени 40-го года, и тут уже не до режиссуры и не до сценария - вот ночной предвоенный Ленинград, профессор возвращается домой, всюду трудятся дворники, один отпирает ворота, на Черкасове чудный светлый костюмчик с широкими штанами…
Трехсотлетие Санкт-Петербурга фестиваль почтил особой программой: были показаны недавно созданные "Ленфильмом" картины памяти режиссеров Григория Козинцева и Семена Арановича. Эти ленты, сами по себе вполне добротные, сделаны, однако, в маловыносимой питерской манере долгого скорбного плача. Жизнь кончена, культура погибла, свеча догорела, скрипки рыдают, глаза ушедших крупным планом - и в них вечный укор живым. Между тем ничего сверхъестественного не произошло - и Козинцев, и Аранович прошли немалую по длительности и насыщенную событиями жизненную дистанцию. Козинцев крупнее и значительнее Арановича, но лучами света в темном царстве они не были оба. Их есть чем помянуть, но томительно рыдать о навсегда погибшей культуре, по-моему, ни к чему. Вспоминается из Довлатова: "Вот, говорит он, какое дело… Жил-жил человек и вдруг умер. - А вы бы чего хотели? - спрашиваю". Да и положение дел на "Ленфильме" хоть и далеко от идеального, но отнюдь не трагическое. Вот украинский режиссер Юрий Терещенко, чью неигровую ленту "Вечный крест" фестиваль посмотрел в горестном молчании, пожалуй, имеет основания для скорби по Студии Довженко, да и по всей советской украинской кинематографии вообще. В этом душераздирающем действии три новеллы, три героя - недвижно лежащий много лет режиссер Леонид Осыка (его не показывают, видим только самоотверженную супругу, затем вдову), актер Борислав Брондуков после двух инсультов (его, потерявшего речь, ведет на прогулку жена) и актер Константин Степанков (безработный, ждет жену Аду Роговцеву с гастрольных заработков, лепит вареники, грустно причитая). Тут не надо специально тужиться в элегической печали - происходящее говорит само за себя.
Самая жизнерадостная программа фестиваля архивного кино называлась "Вторая древнейшая профессия встречается с первой". Имелось в виду, что представители второй древнейшей (журналистика) ознакомятся с картинами, повествующими о первой древнейшей (проституция). Между русским социалистическим киновзглядом на предмет и французским-итальянским буржуазным лежит пропасть, давно вырытая русской литературой. Наша картина 1926 года (режиссер Олег Фрелих, текст Виктора Шкловского) называется коротко и ясно: "Убитая жизнью". На заснеженном бульваре уныло кантуются несчастные голодные женщины, ценой грядущих страшных язв готовые накормить бесчисленных, всегда больных детей. В буржуйских же фильмах царит полная безмятежность, не омраченная никакими понятиями ни о грехе, ни даже о некоторой опасности древнейшей профессии для здоровья. Да и о каком грехе может идти речь, если в фильме "Ла Вьячча" играет молодая Клаудиа Кардинале, а в картине "Девушка в витрине" - молодая Марина Влади (обе ленты 1960 года)? Как они хороши, злодейки! Думаю, что мужским представителям второй древнейшей захотелось в эти мгновения не рассуждать об эволюции образа первой древнейшей в искусстве кино, а срочно раздобыть машину времени.
Любопытны были и остальные программы фестиваля, посвященные киноавангарду, теме Сталинградской битвы и гражданской войны в Испании, великим столетиям и итальянскому неореализму. Думаю, что любую из этих программ можно было бы с небольшими комментариями показать по ТВ. Ценителей киноантиквариата на самом деле немало, и плотное сотрудничество с Госфильмофондом могло бы украсить, к примеру, канал "Культура". Но, как сообщил верный рыцарь Госфильмофонда Владимир Дмитриев, "Культура" не особенно спешит открыть свои эфирные объятия инициативам энтузиастов архивного кино. А зря. К примеру, я давно так не хохотала, как на картине Билли Уайлдера "Раз, два, три" (1961год), показанной на фестивале. Уайлдер, известный у нас комедией " В джазе только девушки" ("Некоторые любят погорячее"), сделал гомерически смешной, издевательский, умный фильм о послевоенном, уже разделенном надвое Берлине, где все идиоты - и американцы, и немцы, и русские, но притом идиоты, не лишенные обаяния, как того и требует жанр. По свойству личного критического темперамента, хотелось бы, чтобы мой хохот разделило возможно большее число соотечественников, истомленных пошлостями современной визуальности.
Главное впечатление от архивного кино было впечатлением глубокого и прекрасного визуального "отпуска", точно глаза побывали на каком-то кино-Кипре. Вряд ли моя усталость от агрессивного и навязчиво примитивного мира современного изображения так уж индивидуальна. Кажется, давно зреет и нарастает некий ментальный бунт против современной визуальности даже среди тех, кто ее делает и поддерживает. Наверняка нынешние продвинутые рекламо- и клиподелатели отдыхают на Джоне Форде и Борисе Барнете. Уверенно рекомендую всем измученным потребителям визуальной информации старое кино в качестве гарантированного отдыха, а фестивалю "Белые Столбы", как водится, желаю сто лет жизни и сто миллионов денег.
Кино про Веру
В своем новом фильме Станислав Говорухин воспел женскую кротость
Действие картины Станислава Говорухина "Благословите женщину" начинается в 1935 году и заканчивается в конце пятидесятых. Красивая голая девушка купается в море и поет, и для полного счастья не хватает только того, кто и появляется на скалах, - красавца военного, полюбившего героиню сразу на всю жизнь. Это в начале. Красивая, хорошо одетая вдова средних лет встречает средних лет красавца инженера, прибывшего сделать ей предложение. Это в конце. Таким образом, фильм движется от счастья к счастью - с некоторыми испытаниями в середине. Это нормальное движение правильного советского фильма, как и Станислав Говорухин - правильный советский режиссер массовых зрелищ. Обсуждать художественные достоинства его новой картины гораздо менее интересно, чем задуматься над его системой ценностей, над его нравственным идеалом, сполна выраженным в этой работе. Дело-то нешуточное - режиссер наконец создал идеальную женщину, и женщины реальные могут теперь взглянуть на экран и сообразить, чего же от нас хотят.
Героиня фильма Вера (Светлана Ходченкова) - высокая и стройная блондинка, с мягкими, ласковыми и несколько размытыми чертами лица - обладает всеми существующими на свете женскими добродетелями. Она тиха, кротка, смиренна, безгневна, терпелива, работяща, милосердна, она любит мужа, воспитывает чужих детей как своих, все время что-то скребет, моет, чистит, шьет, прекрасно готовит и, главное, в основном молчит. Правда, ее супруг, дослужившийся в течение фильма до полковника (Александр Балуев), тоже зря не разговаривает. "Где обед" да "собирайся, завтра уезжаем". Суровый такой парень, настоящий полковник, да и Балуев уже поднаторел в изображении исчезнувшей породы русских мужчин, так что образ выходит весьма убедительный. Семья военного, понятно, кочует по стране, и в 38-м году герой служит под началом у некоего Комдива - его играет сам Станислав Говорухин. В отличие от Комдива Никиты Михалкова, Комдив Говорухина прекрасно понимает, что происходит в России, а потому пускает себе пулю в лоб, не дожидаясь неизбежного ареста. В 41-м году герои едут на поезде в сторону Бреста, начинается бомбежка, и полковник принимает командование, приказывая жене пробираться к маме. Тут супруги расстаются на несколько лет - Вера служит медсестрой, полковник попадает в плен, потом в партизаны, потом возвращается живым, таким же суровым и молчаливым, но несколько надломленным. Потом они живут у Вериной мамы, и на месте старой хаты полковник выстраивает дивный дом с террасой. Потом полковник внезапно умирает, и фильм немножко как бы заканчивается из-за полного отсутствия драматической энергии. Но тут в ход действия вбрасывается новый персонаж - известная актриса Маргарита Кунина (Инна Чурикова). Она гостила в доме еще при полковнике, а после его смерти поселяется насовсем, потому что у нее астма. А Вера идет служить в гостиницу - и постепенно вырастает до директора. Значит, они живут в доме с террасой - мама Веры (Ирина Купченко, кстати), Вера и Маргарита. Потом к ним присоединяется дочь подруги Веры, потому что подруга, как можно догадаться, внезапно умерла.
Все эти женщины наполнены самыми превосходными, самыми отборными и благоухающими добродетелями. На них нет ни пятнышка, ни крапинки. Они никогда не ссорятся, да что там! Голоса даже не повышают. Это, кажется, не очень-то женщины, а нечто вроде херувимов и серафимов. Сладкая, мягкая кротость буквально затопляет экран, чему немало способствует умильная, совсем уж незатейливая музыка композитора Евгения Доги. Но, как вы понимаете, пастораль для кино не годится. Поэтому действие получает еще два толчка - умирает мама Веры (все очень опечалены), а в гостинице поселяется инженер (Александр Михайлов). Ну, мы же не вчера начали смотреть наше кино и знаем, к чему в фильме появляется Михайлов. Разумеется, к женскому счастью.
Итак, терпение, нежность и кротость вознаграждены судьбой. Ура. Браво. Гол!
В картину вложен большой труд, вызывающий уважение (взят изрядный исторический отрезок времени, требовавший определенной достоверности), и большая наивность, вызывающая иронию. Дело в том, что идеальная героиня Говорухина неподвижна, не имеет внятных душевных движений и по законам драмы годится разве для второго плана. Встретила - полюбила, полюбила - вышла замуж, вышла замуж - преданно служит мужу. Пошла работать - стала директором. Да, Вера приютила дочь подруги - но та сама приехала к ней. По своей воле героиня не существует. Ни конфликтов, ни поступков, ни поисков, ни происшествий, ничего. Ноль. Отсутствует лицо, индивидуальность, выбор, внутренняя жизнь. Милый тростник, колеблющийся под дуновениями судьбы. Ее выбирают, ею командуют - она покорно соглашается. Это, наверное, прелестно для семейной жизни, но скучно для героини фильма.
А потому пропадает главный источник достоинств Говорухина как режиссера - драматическое напряжение и блеск актерской игры. На этот раз, кроме Балуева, никто не отличился, да и материала не было. Но Говорухин пожертвовал всем ради спетой песни, ради воплощения женского идеала, ради своей "советской элегии". Он взглянул на московское метро глазами юной провинциалки тридцатых годов. Он развернул, в качестве Комдива, газету "Красная звезда". Он показал любимое и заветное - море, сильных мужчин, женские платья из крепдешина в белый горошек. Он ведь не хуже нас с вами знает, что нынче этих самых кротких Вер насилуют в пятнадцать лет (вспомним предыдущую картину режиссера "Ворошиловский стрелок"), поэтому вознаградил ретроженщину своей мечты, чем мог.
Кому-то может показаться, что это несносная старческая сентиментальность. Однако режиссер не кажется старцем. Он, как выражался Ф.П. Карамазов, "состоит на линии мужчины". И его призыв "благословите женщину" свидетельствует о некоторых сдвигах в отечественном мужском самосознании. До сих пор в строительстве нового общества они обходились без женщин. Теперь они вроде бы собираются их благословлять - но не всех скопом, а выборочно. Требуются кроткие, самоотверженные, терпеливые и работящие. Такие, которые на приказ "собирайся, едем" - собираются и едут. Если при этом они окажутся натуральными блондинками - очень хорошо.
Рекламный постер новой картины Станислава Говорухина весьма удачно разместился на улицах предвыборного Петрограда, где, как известно, на пост губернатора претендуют две соперницы. Какую именно собирается благословить режиссер, выяснилось без особого труда на премьере. В ответ на заверение благословленной персоны, что "мы сейчас увидим новую замечательную картину великого маэстро", маэстро уверил зрителя, что он "давно знает эту замечательную, чудесную, наивную, умную женщину".