Страница:
Но так играют в этом фильме почти все. Творческие задачи подменены в лучшем случае эксплуатацией природного обаяния, в худшем - пошлым кривлянием. Как критик я обязана предупредить "Гошу" Куценко и Константина Хабенского: запас природного обаяния подходит к концу. Потрудился ли Куценко что-нибудь узнать о своем герое Блюмкине, прежде чем щеголять дурным шутовством? Чекист Яков Блюмкин был мрачнейшей фигурой, психопатическим типом. Но скверным актером, который сам не верит ничему происходящему, он не был. Хабенский, конечно, артист другого калибра, нежели Куценко. Но и он здесь - ряженый. Все ряженые, поддельные, точно сам воздух этого фильма несовместим с творчеством. Даже прекрасная актриса Ксения Раппопорт (Бениславская) работает топорно, резко, что уж говорить о Марине Зудиной, актрисе с непотревоженным психическим аппаратом, которую я с изумлением обнаружила в роли Зинаиды Райх. Изумление прошло, когда я обнаружила рядом и Олега Табакова в роли генерала (ниже по чину артист уже не опускается)… Вспомните телефильмы всего лишь двадцатилетней давности, которые тоже обращались к событиям первой четверти прошлого века - "Жизнь Клима Самгина" или "Собачье сердце", как там играли артисты, каков был уровень историзма и стилизации, и сравните с нынешним позорищем. Денег все больше, а профессионализма все меньше! Что, опять жиды помешали? Так вроде бы они в создании сериала "Есенин" не замечены. Режиссера Игорь Зайцев зовут. Или?!
Но больнее всего было слышать развязное, безвкусное и беспросветно пошлое чтение есенинских стихов. Когда-то, когда в мире царила подлая и отвратительная, но действительность, поэтов реально убивали - ненавистью, завистью и злобой. Теперь, когда реальная мерзость постепенно уступает трон мерзости аудиовизуальной, массово-культурной, поэтов прикончат другим способом. Слепят из подмененной жизни и личности поэта скверно пахнущую чертову куклу и сунут массам в пасть.
Неужели на моих глазах снова и снова убьют Пушкина, Лермонтова, Маяковского, Цветаеву?
Не дожить бы.
На миру жизнь красна
Странно, однако факт: солидной и толковой книги о Михалкове так и нет. А впрочем, что странного? Все-таки пишущему об искусстве надо иметь легкую, свободную голову и стараться быть выше сиюминутных битв и пристрастий. Никита Михалков как объект исследования шанса на это не даст. Подобно шиллеровской Марии Стюарт, он "вышел из утробы, чтоб разжигать огонь любви и злобы", и, рассуждая о нем, вечно во что-то влезаешь, с кем-то сражаешься, чему-то служишь. Запредельная концентрация жизни, присущая этому хранителю стратегического запаса русской энергии, путает все расчеты, мешает все карты. Если наш воображаемый исследователь вздумает опросить современников на предмет выяснения личностных свойств объекта, начнутся воистину чудеса: образуется целая галерея несходственных меж собой портретов - от великодушного короля-солнца до лицемерного и корыстного плута, озабоченного только своим аппетитом. Удивительно смотреть и на фотографии Михалкова, так они меж собой несхожи - то глядит на вас умное, артистичное лицо незаурядного человека (а уж, наверное, тот, кто снял "Неоконченную пьесу для механического пианино", "Родню" и "Утомленных солнцем", что-то понимает в жизни!), то какой-то злобный пахан-самодур… Да, широк человек, я бы сузил! - воскликнул Митя Карамазов, герой Достоевского, писателя, которого, по собственному признанию, Никита Михалков боится. А боится потому, что понимает. Многое понимает. И про страну свою, и про себя. Но в конце концов он нам все расскажет, потому что живет на миру и давно привык всем своим нажитым с русским миром делиться.
Более сорока лет Никита Михалков работает в искусстве. Иронию и пафос, прозрения и заблуждения, прожитые года, душевный опыт, освоенную культуру, личные переживания - все бросает он в дело. И все дела его отмечены профессионализмом высшего свойства. Ни одного эпизода в самом скромном фильме Михалков-артист не сыграл халтурно, кое-как. (Про режиссерские работы и говорить излишне.)
Никита - наш. Он нас никогда не бросал со словами: "у вас тут будет голод и гражданская война, а я поехал". Правнук Сурикова и внук Кончаловского, он как художник предан России, прикован к России, к ее вечно тревожному духу и к ее местами вкусной плоти. И сам он ужасно, ослепительно, неправдоподобно русский. Русский элитный, конечно. И потому отношение к нему какое-то неотвлеченное, свойское, личное: мы ненавидим и любим его, как себя, как близких людей, как Родину. Как будто имеем право на такую любовь-ненависть, а точнее, никто про это право даже и не вспоминает.
Кроме того, что он русский, Михалков - режиссер авторского кино. Как режиссер, он никогда не был агрессивен и при всем личностном своеобразии умел учиться на "отлично": у русской прозы, у европейского кино. Примечательно, что все свои художественные, творческие задачи Михалков ставил и ставит перед собой сам. Сам их находит и сам ставит. Никто тут ему не указ. Здесь он свободен.
Коллекция наград у Никиты Михалкова велика и обширна - и "Венецианский лев" есть - за "Ургу", и "Оскар" - за "Утомленных солнцем", и три мешка госпремий. Михалков, что и говорить, - один из самых известных режиссеров ХХ века. А что будет в веке ХХI - пока неизвестно: новые поколения, новые технологии, новые способы занимательности. Те боги кино, в которых верил Михалков, что-то потеснились, уступая место другим богам - прекрасно технически вооруженным, но бездушным и безликим. Душевное, литературно-актерское кино нынче большая редкость. Поэтому известие о том, что Михалков оставляет все посты и уходит снимать кино, расцениваю как благую весть: давно пора. Сейчас надо биться за поколение восемнадцатилетних, за то, чтобы они не остались при убеждении, что кино - это "Властелин колец" и более ничего, чтобы не пропали великие достижения авторского кинематографа ХХ века, чтоб на месте русских мальчиков не оказалось стадо космополитических паразитов, не помнящих родства и охотно потребляющих любую зрелищную кашу, лишь бы по мозгам шибало.
В год юбилея Михалков веско напомнил о себе как об актере - в "Персоне нон грата" Кшиштофа Занусси, "Статском советнике" Янковского, в "Жмурках" Балабанова. Подростки, имеющие слабое представление об авторском кино ХХ века, обратили внимание на суперского, прикольного папашку, который классно играет. Он опять победил. Он и вообще по природе - победитель. Парадный фамильный портрет его где-нибудь на фоне русских просторов, с женой и четырьмя детьми, может кого-то восхищать, кого-то раздражать, кого-то смешить, для кого-то явиться примером для подражания. Какая разница? Он существует, этот портрет. Никита Михалков существует - вот уже шестьдесят лет.
И если человеческую жизнь уподобить песне, можно сказать: хорошую песенку сложил Никита Михалков. Люди слушали - хвалили: с душой поет!
Дом стоит, свет горит
Малый театр называют "домом Островского", и это буквально так: Александр Николаевич сидит перед входом в виде памятника и отгоняет всякую режиссерскую нечисть, в сатанинской гордыне возомнившую, что она умнее Автора. А никак это невозможно, господа, чтобы какие-нибудь болтливые, насквозь порочные, малограмотные самозванцы вдруг стали умнее Островского, демиурга русского театра. Именем Малого театра - символа косности - ругались новаторы ХХ века, уничтожая русский бытовой "жизнеподобный театр". Когда он был, наконец, уничтожен и на его обломках уселись пировать нетопыри и панночки, оказалось, что забыли спросить зрителя - а хочет ли он уничтожения бытового театра? Малый театр отвечает на этот вопрос - подробно и развернуто.
Когда открывается занавес, обещая рассказать, что "На всякого мудреца довольно простоты", и перед нами не трубы, канаты, бревна, тряпки, баобабы или еще какие-то приметы режиссерского самовыражения, а нормальные добротные декорации, верные принципу историзма (художник Э. Стенберг), да еще будет пять перемен декораций, да с бутафорией, да чистый текст Островского пойдет, без отсебятины, да с хорошим ласковым московским говором - зритель начинает даже как-то постанывать от счастья. Как будто после салатов из полиэтилена с уксусом, которыми потчуют театралов всего в двух шагах от Малого театра, ему наконец дали хлеба и воды: живое слово, умную речь, сыгранный характер, человекоразмерную, мудро придуманную историю.
Островский, автор 49 пьес, сохранил в поэтически преображенном виде русскую жизнь нескольких веков, запечатлел ее в совершенстве русской разговорной речи. Малый театр, со своей стороны, консервировал приемы русского бытового театра. Когда две эти субстанции удачно соединяются, на театральный организм это производит резкое и замечательно оздоровляющее действие - что-то вроде вливания озона. Так заулыбался, обрадовался гастролям "доброго Малого" измученный и хмурый Петербург (здесь по-прежнему Островского играть не умеют, удачи редки). То есть с ходом времени эстетический консерватизм Малого театра стал не тормозом какого-то там "прогресса" (какой, к лешему, в театре может быть прогресс?), а благодетельным чудом, доставляющим истинное наслаждение.
Спектакль "Правда - хорошо, а счастье лучше" режиссера Сергея Женовача считается признанной удачей. Хотя в Петербург не приехала часть декораций, и зал БДТ, где проходили гастроли, сначала пугал чопорностью и известным свойством местной публики - беспрерывным чахоточным кашлем, живые, веселые токи этого легкого представления почти тотчас же побежали в зал. Семья строгой купчихи Барабошевой живет в своем доме, "за забором" - немножко не так, как мы, а в общем - похоже. Это наши глубокие родственники - смешные, самодурные, чудаковатые русские люди. Кстати, с другой стороны забора все время идет невидимая жизнь, там говорят, поют, но - вот мелочь, в которой сказывается класс режиссера! - говорят там тексты из других комедий Островского. Несправедливость житейского уклада в доме Барабошевых предопределена тем, что главная женщина тут - одна-одинешенька, словно окаменела без счастья (Евгения Глушенко). А счастье в любой пьесе Островского только одно и бывает: это благодетельный, любовный союз мужчины и женщины. И вот хитроумная нянька Фелицата (Людмила Полякова) находит хозяйке ее мужчину, бывшего любовника, а ныне старого солдата с дивным именем: Сила Ерофеич Грознов.
В этой роли совершенно прекрасен Василий Бочкарев. Играет он лихо, озорно, с огоньком - и при этом на удивление мягко, ласково, без гротескных излишеств. Веселый старый солдат, с лукавинкой, себе на уме, появляется в осеннем саду этой комедии как бог из машины или черт из коробочки. Бочкарев заставляет вспомнить об игре прославленных комиков Малого театра, известной, увы, только по гравюрам и описаниям. Нет, что-то есть еще! Что-то словно живет в воздухе "островских" спектаклей Малого, словно тени вьются - не злобные и голодные, а веселые и добрые, всегда готовые помочь и подсобить нашим бедным современникам…
Но нисколько не меньше прославленного спектакля Женовача, основного, опорного режиссера Малого театра (Сергей Женовач, абсолютный, волевой режиссер, мог бы в экстазе демонического самоупоения открыть театр своего имени и там самоутверждаться, издеваясь над классикой - нет, пошел служить настоящему делу, как полный молодец), мне понравилась композиция режиссера Владимира Бейлиса по "На всякого мудреца довольно простоты". И не только добротностью сценической фактуры, учитывающей, что в кабинете генерала стоит не та мебель, что в гостиной небогатого чиновника, хотя и это дорогого стоит. Пьеса Островского (Боже мой, в пяти действиях! Попробуйте напишите пьесу, чтобы в ней хватило мыслей и характеров на пять действий, вы, "новые драматурги", которых и на два-то акта не хватает!), рисующую нравы пореформенной России, блистательно рассказывающую о карьере подловатого молодого человека, да чтобы не превратилась в набор сверкающих афоризмов. Нет, она оживленна, осмысленна - но не путем вивисекции и осквернения. Бейлис создал ансамбль из живых, смешных характеров: вот озорная девчонка, неожиданно для себя превратившаяся в "тетку", с чем она никак не может смириться (Ирина Муравьева - Клеопатра Львовна), вот бравый, жизнелюбивый генерал, выкинутый из активного хода жизни (Борис Клюев - Крутицкий), вот растерянная, заплутавшая бывшая красотка, добрая, глуповатая, тайком попивающая (отличная Элина Быстрицкая - Турусина) и прочие: Да, они грешные, не шибко умные пожилые люди - но горе тому, кто решит их обмануть. Пожалуй, впервые на русской сцене обаяние Глумова, как его сыграл Александр Вершинин, уступило нравственной оценке его действий. Перед нами подлец - умный, обаятельный, но несомненный подлец, обманувший доверившихся ему людей. Стихия веселой и подробной игры напоена смыслом, который пронизывает весь спектакль, не дает ему рассыпаться на сценки и репризы. А как говорят в Малом, Боже, как говорят! Крупно, чисто, звонко, поэтично, с чувством ритмов, всегда живущих в тексте Островского: слышно с любого ряда.
Дай Бог здоровья и крепости духа всем служителям Малого театра, и особенно его руководителю Юрию Соломину. Я знаю, что в планах юбилейного сезона - постановка пьесы Островского "Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский". Если театру удастся воплотить это - поверьте специалисту - гениальное, почти не имеющее сценической истории произведение, вот будет событие для всей отечественной культуры!
Для меня несомненно, что на сегодняшний день Малый театр - главный театр страны. Его можно смело рекомендовать любому провинциалу, приехавшему в столицу на два-три дня. Сюда не стыдно и не обидно зайти верующему человеку - его ничем не оскорбят. В Малый не страшно идти всей семьей, но и одному будет не скучно. Режиссеры Малого, преодолев гордыню, служат Автору и Отечественному театру, а что касается артистов, то их организмы не вывихнуты, не сорваны с резьбы скверной, выдаваемой за "новаторство" игрой. Здесь царит золотое русское слово, спокойствие нравственной и эстетической нормы, добротная работа мастеров. Слава Богу, спор о том, нужен ли русский бытовой жизнеподобный театр, закончен. Я надеюсь - навсегда.
Граждане Земли
Рассказ о беде, больше которой не бывает
Фильм Вадима Цаликова и Темины Туаевой "Граждане Беслана", недавно отмеченный в конкурсе неигрового кино на Выборгском фестивале "Окно в Европу", настолько же далек от политики, насколько современная политика далека от человечности. Много что зарыто в человеке, и все-таки под "человечностью" мы разумеем простые хорошие свойства - например, естественную симпатию человека к человеку, природную способность сострадать другому и помогать ему по мере сил. Отгородившись от вопроса об истоках и причинах катастрофы в Беслане, авторы картины рассказали о людях, попавших в беду, больше которой не бывает.
Герои этой простой добротной картины - граждане Беслана: мальчик, две девочки-сестры, молодая женщина, пожилая учительница, отец семейства средних лет. У них искренние, прекрасные лица, в их рассказах нет никакой рисовки, надуманной позы, хотя многие из них стали вроде как знамениты - Беслан уже год как информационное пастбище для журналистов всех стран. Но хлебнувшие воздуха трагедии стали нечувствительны к порче всей пошлостью этого мира. Надо рассказать, это долг. Вот - было так… Кадры бесланской хроники, включенные в фильм, действуют однозначно и никак иначе действовать на нормальных людей и не могут, но рассказы граждан Беслана о случившемся такого угнетающего впечатления не производят. Мы попадаем в область света. Видим и чувствуем ту самую человечность. И ужас от прямого столкновения с черной волей сменяется более сложным чувством.
Ф.М. Достоевский писал о подлом удовольствии, которое люди ощущают от несчастья ближнего. Бывает и такое, однако тут есть своя мера, что ли. Несчастье ближнего, у которого угнали новый "Мерседес", наверное, кого-то порадует. Но есть всеобъемлющее горе, которое вызывает чистое сострадание, без всяких примесей обывательского удовольствия. Тут уже нет психологических выкрутас, и жизнь возвращает себе, страшной ценой, настоящую ценность и подлинное значение. Такой момент и запечатлел фильм "Граждане Беслана": чистую красоту человеческого достоинства.
Трагедия произошла в Осетии, но могла произойти ведь где угодно. И в любом месте, в любом маленьком или большом городе, где жители честно трудятся, заботятся о близких, берегут жизнь, будь то в Испании, во Франции, в Америке, да везде, люди вели бы себя примерно так же, как бесланцы - то есть оберегая родных и пытаясь помочь друг другу. Так же просто и человечно вели себя заложники "Норд-Оста". Граждане Беслана - это, собственно говоря, граждане Земли. Добрые люди Земли.
Потому что - люди добры, вот в чем дело. Люди добры, это не сказка, не мечта, это реальность. Люди добры - и беспомощны от своей доброты. На этом и построен циничный расчет тьмы. И где выход? "Мы" не можем поступать так, как "они" - не можем по природе своей, обычной, мирной. "Они" для нас непостижимы - ну как нормальный человек, работающий, семейный, может понять того, кто месяцами готовит теракт, а потом его осуществляет к чьей-то выгоде:
И не надо нам их понимать, надо нам - если мы "граждане" - научиться ограждать себя, научиться использовать свою силу, ибо свет - грозная сила, если он собран, сосредоточен в едином луче, а не рассеян. Человеческое достоинство - не только повод для умильных слез, но и залог нашей победы. А может быть, и сама эта победа.
Родное странное кино
Тринадцатый фестиваль российского кино "Окно в Европу" в Выборге показал, что будут носить в этом киносезоне
Мой главный порок (любопытство) привел меня в Выборге на конкурс красоты: экзотические птички в тропических юбочках сражались за звание "Мисс "Окно в Европу". Увы, девушки, которые мне понравились, оказались нестандартными и были забракованы: боюсь, столь же сомнительны мои вкусы по части кино. Хотя наше кино нестандартно, и в Европу его лучше не высовывать. Но годится ли оно для внутреннего употребления?
Оригинальность Выборгского фестиваля как части кинопроцесса - в конкурсе "Выборгский счет", где голосуют, надрывая бюллетени, все зрители. В этом году они проголосовали не за скромно-разухабистый, лет на пятнадцать запоздавший "Солдатский декамерон" (режиссер Андрей Прошкин), не за прекрасную аналитическую картину "Требуется няня" Ларисы Садиловой, не за подвиг мужниной любви - фильм "Дура" Максима Коростышевского с Оксаной Коростышевской в заглавной роли, но за протестное ретро "Не хлебом единым" Станислава Говорухина. Это удивительно.
Черно-белая, неимоверно стильная картина мастера, снятая по мотивам знаменитого в свое время романа Владимира Дудинцева, переносит нас в 1948 год, в семью видного руководителя промышленностью генерала Дроздова (Виктор Сухоруков). Его нежная красавица жена (Светлана Ходченкова) увлечена молодым изобретателем (Михаил Елисеев), чей упрямый талант грозит подорвать основы благополучия ее семьи. Но не хлебом единым жив человек - он жив мечтой, поиском правды, полетом мысли, верой в свое предназначение. Прямо скажем, для нашего времени это - забытые слова. Но нет в картине Говорухина никаких следов нашего времени, оно изгнано, вычеркнуто, эстетически приговорено к смертной казни. Эту картину невозможно атрибутировать по дате выпуска! Такое впечатление, что на забытой даче ты читаешь старый роман, без обложки и года издания, и хотя прочитанное не имеет касательства ни к реальной жизни, ни к твоему личному опыту, оно странно волнует и занимает тебя. Бывший геолог, Говорухин, очевидно, сохранил любовь к чистым кристаллическим структурам и воссоздал кристалл кинематографа социалистического реализма не из любви к социализму, а из любви к чистоте, всякой чистоте - и человеческой, и стилистической. "Вещество мечты", заключенное в зрителе, дрогнуло: бескорыстие - главное свойство героев говорухинской картины - нынче в остром дефиците.
Жюри фестиваля во главе с режиссером Сергеем Овчаровым оказалось в нелегком положении - конкурс был слаб; много было даже не вторичного, а какого-то "семеричного" кино, попадались вещи с запахом тухлятины; молодые или проявляли ученическую робость, или пытались изжить комплекс "ребят из культурной семьи" и бацали что-то лихое под "Бумера". Тем не менее решения по наградам можно признать взвешенными и разумными.
Весьма справедливым было признание незаурядных достоинств сценария фильма "Апокриф: музыка для Петра и Павла". Сценаристы в кино, как правило, фигуры подсобные, страдальческие, но не таков Юрий Арабов, сценарист большинства картин Александра Сокурова. Обычно все достоинства Арабова уплывают к Сокурову, что неизбежно в режиссерском кино. На этот раз мы увидели Арабова без Сокурова - и блеск его острого ума и настоящая занимательность повествования выступили открыто. Пожалуй, главное обаяние Арабова, кроме отличного русского языка, заключено в свободе мышления - догматы веры и мифы культуры для него не тюрьма, а стены, огораживающие пространство личной мысли. Идея человеческого "величия" для Арабова смешна. Но если с Гитлером в "Молохе" и Лениным в "Тельце" он обходился порою с ядовитой иронией, герой "Апокрифа" изображен с ласковой улыбкой и насмешливым сочувствием.
"Апокриф", по жанру близкий к комедии, рассказывает о нескольких днях из жизни П. И. Чайковского, прибывающего в разгар лета погостить в имение свой сестры. Милейшая русская усадебная жизнь организована режиссером А. Адель Хададом в милейших традициях "дворянского" кинематографа братьев Михалковых. По благословенной природе бегают дети и животные; крепко, как грозное начальство, высится твердыня церкви; братья помещики, добряки с чудинкой и их душенька сестра (Александр Феклистов, Альберт Филозов, Дарья Михайлова) трепещут и ждут страшного пришельца - великого композитора. Как бы не задеть обнаженных нервов гения житейской пошлостью! Как бы соблюсти все тиранические правила, которые установил для окружающих дивный светоч! А он, бедняга, несчастный падший ангел (Андрей Севостьянов) с лицом усталого парикмахера, трясется в дрянной карете и до смертной тоски боится встречи с людьми, человеческих разговоров, которых он фатально не умеет разговаривать, самого себя, пытки звучащим миром… От столкновения несовместимых миров взрыва не будет, а будет дурацкая "чеховская" нелепица, нескладуха, трагикомический вздор. Петр Ильич - другой, иной, опасный чужак, и с этим ничего не поделаешь. В финальном разговоре с призраком Моцарта, объясняющим Чайковскому азбуку потусторонней жизни, сказано: гении - это падшие ангелы, и все, что они пишут, - попытка оправдаться перед небом, но на небе плоды земного искусства не значат ничего, и никакое искусство не оправдает дурной жизни. Посмеявшись над романтическим мифом о гении, возвышенном над смертными, Арабов к нему же и возвращается, только с другой стороны. При высокой степени начитанности и насмотренности зрителя, "Апокриф" чрезвычайно интересен. Из этого вы можете понять, что зрителя для этого кино не предвидится.
С актерскими работами вышла трудность - конечно, скажем, Алиса Фрейндлих и Евгений Миронов ("На Верхней Масловке") бесспорные величины. Но что-то в замысле Константина Худякова, повествующего о встрече представителей двух разных поколений в искусстве, не сработало - артисты играют преувеличенно-театрально, с неприятной и необычной для них резкостью. Награду Выборга получил актерский ансамбль картины Андрея Кравчука "Итальянец" о детдомовском мальчике, где замечательные питерские актеры Мария Кузнецова и Юрий Ицков, по крайней мере, следуют старинным методам типажной достоверности и художественного обобщения. Проще говоря, в их игре нет фальши и вранья.
Главную награду фестиваля получил фильм "Коля - перекати-поле" Николая Досталя. Это продолжение картины 1991 года "Облако рай", грустной комедии о жизни русской глубинки, с теми же героями и той же забавной интонацией режиссерского рассказа, где микроскопические движения психики немудреных персонажей рассматриваются словно в телескоп - с комическим, а иной раз и драматическим эффектом. В забытом Богом поселке живут хорошие люди, только жить им, в сущности, нечем. Нет совершенно никаких происшествий. Как в раю. И когда Коля-дурачок выдумывает ни с того ни с сего, что он уезжает, весь поселок дружно верит и более того - выпихивает обалдевшего Колю из рая. Теперь, спустя пятнадцать лет, Коля пробует вернуться, задобрить потерянный рай подарками и рассказами. Нет, трагическую вину ничем не искупить - выломился один раз из порядка вещей, значит, разбудил злой рок. Невинное круглое личико бедного Коли (Андрей Жегалов - ныне известный в Европе клоун) пытается выразить обуревающие его противоречивые чувства, но фатум плотной, герметичной жизни неумолим. А не выдумывай! Живи, как все живут. А стал выдумывать - значит, обзавелся личной судьбой, приманил демонов, стало быть - прочь из провинциального рая, где все и все на своих обжитых веками местах. Неплохой фильм, но, конечно, уступающий тому, первому - не по мастерству или юмору, нет, но по художественной первозданности.
Но больнее всего было слышать развязное, безвкусное и беспросветно пошлое чтение есенинских стихов. Когда-то, когда в мире царила подлая и отвратительная, но действительность, поэтов реально убивали - ненавистью, завистью и злобой. Теперь, когда реальная мерзость постепенно уступает трон мерзости аудиовизуальной, массово-культурной, поэтов прикончат другим способом. Слепят из подмененной жизни и личности поэта скверно пахнущую чертову куклу и сунут массам в пасть.
Неужели на моих глазах снова и снова убьют Пушкина, Лермонтова, Маяковского, Цветаеву?
Не дожить бы.
На миру жизнь красна
Странно, однако факт: солидной и толковой книги о Михалкове так и нет. А впрочем, что странного? Все-таки пишущему об искусстве надо иметь легкую, свободную голову и стараться быть выше сиюминутных битв и пристрастий. Никита Михалков как объект исследования шанса на это не даст. Подобно шиллеровской Марии Стюарт, он "вышел из утробы, чтоб разжигать огонь любви и злобы", и, рассуждая о нем, вечно во что-то влезаешь, с кем-то сражаешься, чему-то служишь. Запредельная концентрация жизни, присущая этому хранителю стратегического запаса русской энергии, путает все расчеты, мешает все карты. Если наш воображаемый исследователь вздумает опросить современников на предмет выяснения личностных свойств объекта, начнутся воистину чудеса: образуется целая галерея несходственных меж собой портретов - от великодушного короля-солнца до лицемерного и корыстного плута, озабоченного только своим аппетитом. Удивительно смотреть и на фотографии Михалкова, так они меж собой несхожи - то глядит на вас умное, артистичное лицо незаурядного человека (а уж, наверное, тот, кто снял "Неоконченную пьесу для механического пианино", "Родню" и "Утомленных солнцем", что-то понимает в жизни!), то какой-то злобный пахан-самодур… Да, широк человек, я бы сузил! - воскликнул Митя Карамазов, герой Достоевского, писателя, которого, по собственному признанию, Никита Михалков боится. А боится потому, что понимает. Многое понимает. И про страну свою, и про себя. Но в конце концов он нам все расскажет, потому что живет на миру и давно привык всем своим нажитым с русским миром делиться.
Более сорока лет Никита Михалков работает в искусстве. Иронию и пафос, прозрения и заблуждения, прожитые года, душевный опыт, освоенную культуру, личные переживания - все бросает он в дело. И все дела его отмечены профессионализмом высшего свойства. Ни одного эпизода в самом скромном фильме Михалков-артист не сыграл халтурно, кое-как. (Про режиссерские работы и говорить излишне.)
Никита - наш. Он нас никогда не бросал со словами: "у вас тут будет голод и гражданская война, а я поехал". Правнук Сурикова и внук Кончаловского, он как художник предан России, прикован к России, к ее вечно тревожному духу и к ее местами вкусной плоти. И сам он ужасно, ослепительно, неправдоподобно русский. Русский элитный, конечно. И потому отношение к нему какое-то неотвлеченное, свойское, личное: мы ненавидим и любим его, как себя, как близких людей, как Родину. Как будто имеем право на такую любовь-ненависть, а точнее, никто про это право даже и не вспоминает.
Кроме того, что он русский, Михалков - режиссер авторского кино. Как режиссер, он никогда не был агрессивен и при всем личностном своеобразии умел учиться на "отлично": у русской прозы, у европейского кино. Примечательно, что все свои художественные, творческие задачи Михалков ставил и ставит перед собой сам. Сам их находит и сам ставит. Никто тут ему не указ. Здесь он свободен.
Коллекция наград у Никиты Михалкова велика и обширна - и "Венецианский лев" есть - за "Ургу", и "Оскар" - за "Утомленных солнцем", и три мешка госпремий. Михалков, что и говорить, - один из самых известных режиссеров ХХ века. А что будет в веке ХХI - пока неизвестно: новые поколения, новые технологии, новые способы занимательности. Те боги кино, в которых верил Михалков, что-то потеснились, уступая место другим богам - прекрасно технически вооруженным, но бездушным и безликим. Душевное, литературно-актерское кино нынче большая редкость. Поэтому известие о том, что Михалков оставляет все посты и уходит снимать кино, расцениваю как благую весть: давно пора. Сейчас надо биться за поколение восемнадцатилетних, за то, чтобы они не остались при убеждении, что кино - это "Властелин колец" и более ничего, чтобы не пропали великие достижения авторского кинематографа ХХ века, чтоб на месте русских мальчиков не оказалось стадо космополитических паразитов, не помнящих родства и охотно потребляющих любую зрелищную кашу, лишь бы по мозгам шибало.
В год юбилея Михалков веско напомнил о себе как об актере - в "Персоне нон грата" Кшиштофа Занусси, "Статском советнике" Янковского, в "Жмурках" Балабанова. Подростки, имеющие слабое представление об авторском кино ХХ века, обратили внимание на суперского, прикольного папашку, который классно играет. Он опять победил. Он и вообще по природе - победитель. Парадный фамильный портрет его где-нибудь на фоне русских просторов, с женой и четырьмя детьми, может кого-то восхищать, кого-то раздражать, кого-то смешить, для кого-то явиться примером для подражания. Какая разница? Он существует, этот портрет. Никита Михалков существует - вот уже шестьдесят лет.
И если человеческую жизнь уподобить песне, можно сказать: хорошую песенку сложил Никита Михалков. Люди слушали - хвалили: с душой поет!
Дом стоит, свет горит
Малый театр называют "домом Островского", и это буквально так: Александр Николаевич сидит перед входом в виде памятника и отгоняет всякую режиссерскую нечисть, в сатанинской гордыне возомнившую, что она умнее Автора. А никак это невозможно, господа, чтобы какие-нибудь болтливые, насквозь порочные, малограмотные самозванцы вдруг стали умнее Островского, демиурга русского театра. Именем Малого театра - символа косности - ругались новаторы ХХ века, уничтожая русский бытовой "жизнеподобный театр". Когда он был, наконец, уничтожен и на его обломках уселись пировать нетопыри и панночки, оказалось, что забыли спросить зрителя - а хочет ли он уничтожения бытового театра? Малый театр отвечает на этот вопрос - подробно и развернуто.
Когда открывается занавес, обещая рассказать, что "На всякого мудреца довольно простоты", и перед нами не трубы, канаты, бревна, тряпки, баобабы или еще какие-то приметы режиссерского самовыражения, а нормальные добротные декорации, верные принципу историзма (художник Э. Стенберг), да еще будет пять перемен декораций, да с бутафорией, да чистый текст Островского пойдет, без отсебятины, да с хорошим ласковым московским говором - зритель начинает даже как-то постанывать от счастья. Как будто после салатов из полиэтилена с уксусом, которыми потчуют театралов всего в двух шагах от Малого театра, ему наконец дали хлеба и воды: живое слово, умную речь, сыгранный характер, человекоразмерную, мудро придуманную историю.
Островский, автор 49 пьес, сохранил в поэтически преображенном виде русскую жизнь нескольких веков, запечатлел ее в совершенстве русской разговорной речи. Малый театр, со своей стороны, консервировал приемы русского бытового театра. Когда две эти субстанции удачно соединяются, на театральный организм это производит резкое и замечательно оздоровляющее действие - что-то вроде вливания озона. Так заулыбался, обрадовался гастролям "доброго Малого" измученный и хмурый Петербург (здесь по-прежнему Островского играть не умеют, удачи редки). То есть с ходом времени эстетический консерватизм Малого театра стал не тормозом какого-то там "прогресса" (какой, к лешему, в театре может быть прогресс?), а благодетельным чудом, доставляющим истинное наслаждение.
Спектакль "Правда - хорошо, а счастье лучше" режиссера Сергея Женовача считается признанной удачей. Хотя в Петербург не приехала часть декораций, и зал БДТ, где проходили гастроли, сначала пугал чопорностью и известным свойством местной публики - беспрерывным чахоточным кашлем, живые, веселые токи этого легкого представления почти тотчас же побежали в зал. Семья строгой купчихи Барабошевой живет в своем доме, "за забором" - немножко не так, как мы, а в общем - похоже. Это наши глубокие родственники - смешные, самодурные, чудаковатые русские люди. Кстати, с другой стороны забора все время идет невидимая жизнь, там говорят, поют, но - вот мелочь, в которой сказывается класс режиссера! - говорят там тексты из других комедий Островского. Несправедливость житейского уклада в доме Барабошевых предопределена тем, что главная женщина тут - одна-одинешенька, словно окаменела без счастья (Евгения Глушенко). А счастье в любой пьесе Островского только одно и бывает: это благодетельный, любовный союз мужчины и женщины. И вот хитроумная нянька Фелицата (Людмила Полякова) находит хозяйке ее мужчину, бывшего любовника, а ныне старого солдата с дивным именем: Сила Ерофеич Грознов.
В этой роли совершенно прекрасен Василий Бочкарев. Играет он лихо, озорно, с огоньком - и при этом на удивление мягко, ласково, без гротескных излишеств. Веселый старый солдат, с лукавинкой, себе на уме, появляется в осеннем саду этой комедии как бог из машины или черт из коробочки. Бочкарев заставляет вспомнить об игре прославленных комиков Малого театра, известной, увы, только по гравюрам и описаниям. Нет, что-то есть еще! Что-то словно живет в воздухе "островских" спектаклей Малого, словно тени вьются - не злобные и голодные, а веселые и добрые, всегда готовые помочь и подсобить нашим бедным современникам…
Но нисколько не меньше прославленного спектакля Женовача, основного, опорного режиссера Малого театра (Сергей Женовач, абсолютный, волевой режиссер, мог бы в экстазе демонического самоупоения открыть театр своего имени и там самоутверждаться, издеваясь над классикой - нет, пошел служить настоящему делу, как полный молодец), мне понравилась композиция режиссера Владимира Бейлиса по "На всякого мудреца довольно простоты". И не только добротностью сценической фактуры, учитывающей, что в кабинете генерала стоит не та мебель, что в гостиной небогатого чиновника, хотя и это дорогого стоит. Пьеса Островского (Боже мой, в пяти действиях! Попробуйте напишите пьесу, чтобы в ней хватило мыслей и характеров на пять действий, вы, "новые драматурги", которых и на два-то акта не хватает!), рисующую нравы пореформенной России, блистательно рассказывающую о карьере подловатого молодого человека, да чтобы не превратилась в набор сверкающих афоризмов. Нет, она оживленна, осмысленна - но не путем вивисекции и осквернения. Бейлис создал ансамбль из живых, смешных характеров: вот озорная девчонка, неожиданно для себя превратившаяся в "тетку", с чем она никак не может смириться (Ирина Муравьева - Клеопатра Львовна), вот бравый, жизнелюбивый генерал, выкинутый из активного хода жизни (Борис Клюев - Крутицкий), вот растерянная, заплутавшая бывшая красотка, добрая, глуповатая, тайком попивающая (отличная Элина Быстрицкая - Турусина) и прочие: Да, они грешные, не шибко умные пожилые люди - но горе тому, кто решит их обмануть. Пожалуй, впервые на русской сцене обаяние Глумова, как его сыграл Александр Вершинин, уступило нравственной оценке его действий. Перед нами подлец - умный, обаятельный, но несомненный подлец, обманувший доверившихся ему людей. Стихия веселой и подробной игры напоена смыслом, который пронизывает весь спектакль, не дает ему рассыпаться на сценки и репризы. А как говорят в Малом, Боже, как говорят! Крупно, чисто, звонко, поэтично, с чувством ритмов, всегда живущих в тексте Островского: слышно с любого ряда.
Дай Бог здоровья и крепости духа всем служителям Малого театра, и особенно его руководителю Юрию Соломину. Я знаю, что в планах юбилейного сезона - постановка пьесы Островского "Дмитрий Самозванец и Василий Шуйский". Если театру удастся воплотить это - поверьте специалисту - гениальное, почти не имеющее сценической истории произведение, вот будет событие для всей отечественной культуры!
Для меня несомненно, что на сегодняшний день Малый театр - главный театр страны. Его можно смело рекомендовать любому провинциалу, приехавшему в столицу на два-три дня. Сюда не стыдно и не обидно зайти верующему человеку - его ничем не оскорбят. В Малый не страшно идти всей семьей, но и одному будет не скучно. Режиссеры Малого, преодолев гордыню, служат Автору и Отечественному театру, а что касается артистов, то их организмы не вывихнуты, не сорваны с резьбы скверной, выдаваемой за "новаторство" игрой. Здесь царит золотое русское слово, спокойствие нравственной и эстетической нормы, добротная работа мастеров. Слава Богу, спор о том, нужен ли русский бытовой жизнеподобный театр, закончен. Я надеюсь - навсегда.
Граждане Земли
Рассказ о беде, больше которой не бывает
Фильм Вадима Цаликова и Темины Туаевой "Граждане Беслана", недавно отмеченный в конкурсе неигрового кино на Выборгском фестивале "Окно в Европу", настолько же далек от политики, насколько современная политика далека от человечности. Много что зарыто в человеке, и все-таки под "человечностью" мы разумеем простые хорошие свойства - например, естественную симпатию человека к человеку, природную способность сострадать другому и помогать ему по мере сил. Отгородившись от вопроса об истоках и причинах катастрофы в Беслане, авторы картины рассказали о людях, попавших в беду, больше которой не бывает.
Герои этой простой добротной картины - граждане Беслана: мальчик, две девочки-сестры, молодая женщина, пожилая учительница, отец семейства средних лет. У них искренние, прекрасные лица, в их рассказах нет никакой рисовки, надуманной позы, хотя многие из них стали вроде как знамениты - Беслан уже год как информационное пастбище для журналистов всех стран. Но хлебнувшие воздуха трагедии стали нечувствительны к порче всей пошлостью этого мира. Надо рассказать, это долг. Вот - было так… Кадры бесланской хроники, включенные в фильм, действуют однозначно и никак иначе действовать на нормальных людей и не могут, но рассказы граждан Беслана о случившемся такого угнетающего впечатления не производят. Мы попадаем в область света. Видим и чувствуем ту самую человечность. И ужас от прямого столкновения с черной волей сменяется более сложным чувством.
Ф.М. Достоевский писал о подлом удовольствии, которое люди ощущают от несчастья ближнего. Бывает и такое, однако тут есть своя мера, что ли. Несчастье ближнего, у которого угнали новый "Мерседес", наверное, кого-то порадует. Но есть всеобъемлющее горе, которое вызывает чистое сострадание, без всяких примесей обывательского удовольствия. Тут уже нет психологических выкрутас, и жизнь возвращает себе, страшной ценой, настоящую ценность и подлинное значение. Такой момент и запечатлел фильм "Граждане Беслана": чистую красоту человеческого достоинства.
Трагедия произошла в Осетии, но могла произойти ведь где угодно. И в любом месте, в любом маленьком или большом городе, где жители честно трудятся, заботятся о близких, берегут жизнь, будь то в Испании, во Франции, в Америке, да везде, люди вели бы себя примерно так же, как бесланцы - то есть оберегая родных и пытаясь помочь друг другу. Так же просто и человечно вели себя заложники "Норд-Оста". Граждане Беслана - это, собственно говоря, граждане Земли. Добрые люди Земли.
Потому что - люди добры, вот в чем дело. Люди добры, это не сказка, не мечта, это реальность. Люди добры - и беспомощны от своей доброты. На этом и построен циничный расчет тьмы. И где выход? "Мы" не можем поступать так, как "они" - не можем по природе своей, обычной, мирной. "Они" для нас непостижимы - ну как нормальный человек, работающий, семейный, может понять того, кто месяцами готовит теракт, а потом его осуществляет к чьей-то выгоде:
И не надо нам их понимать, надо нам - если мы "граждане" - научиться ограждать себя, научиться использовать свою силу, ибо свет - грозная сила, если он собран, сосредоточен в едином луче, а не рассеян. Человеческое достоинство - не только повод для умильных слез, но и залог нашей победы. А может быть, и сама эта победа.
Родное странное кино
Тринадцатый фестиваль российского кино "Окно в Европу" в Выборге показал, что будут носить в этом киносезоне
Мой главный порок (любопытство) привел меня в Выборге на конкурс красоты: экзотические птички в тропических юбочках сражались за звание "Мисс "Окно в Европу". Увы, девушки, которые мне понравились, оказались нестандартными и были забракованы: боюсь, столь же сомнительны мои вкусы по части кино. Хотя наше кино нестандартно, и в Европу его лучше не высовывать. Но годится ли оно для внутреннего употребления?
Оригинальность Выборгского фестиваля как части кинопроцесса - в конкурсе "Выборгский счет", где голосуют, надрывая бюллетени, все зрители. В этом году они проголосовали не за скромно-разухабистый, лет на пятнадцать запоздавший "Солдатский декамерон" (режиссер Андрей Прошкин), не за прекрасную аналитическую картину "Требуется няня" Ларисы Садиловой, не за подвиг мужниной любви - фильм "Дура" Максима Коростышевского с Оксаной Коростышевской в заглавной роли, но за протестное ретро "Не хлебом единым" Станислава Говорухина. Это удивительно.
Черно-белая, неимоверно стильная картина мастера, снятая по мотивам знаменитого в свое время романа Владимира Дудинцева, переносит нас в 1948 год, в семью видного руководителя промышленностью генерала Дроздова (Виктор Сухоруков). Его нежная красавица жена (Светлана Ходченкова) увлечена молодым изобретателем (Михаил Елисеев), чей упрямый талант грозит подорвать основы благополучия ее семьи. Но не хлебом единым жив человек - он жив мечтой, поиском правды, полетом мысли, верой в свое предназначение. Прямо скажем, для нашего времени это - забытые слова. Но нет в картине Говорухина никаких следов нашего времени, оно изгнано, вычеркнуто, эстетически приговорено к смертной казни. Эту картину невозможно атрибутировать по дате выпуска! Такое впечатление, что на забытой даче ты читаешь старый роман, без обложки и года издания, и хотя прочитанное не имеет касательства ни к реальной жизни, ни к твоему личному опыту, оно странно волнует и занимает тебя. Бывший геолог, Говорухин, очевидно, сохранил любовь к чистым кристаллическим структурам и воссоздал кристалл кинематографа социалистического реализма не из любви к социализму, а из любви к чистоте, всякой чистоте - и человеческой, и стилистической. "Вещество мечты", заключенное в зрителе, дрогнуло: бескорыстие - главное свойство героев говорухинской картины - нынче в остром дефиците.
Жюри фестиваля во главе с режиссером Сергеем Овчаровым оказалось в нелегком положении - конкурс был слаб; много было даже не вторичного, а какого-то "семеричного" кино, попадались вещи с запахом тухлятины; молодые или проявляли ученическую робость, или пытались изжить комплекс "ребят из культурной семьи" и бацали что-то лихое под "Бумера". Тем не менее решения по наградам можно признать взвешенными и разумными.
Весьма справедливым было признание незаурядных достоинств сценария фильма "Апокриф: музыка для Петра и Павла". Сценаристы в кино, как правило, фигуры подсобные, страдальческие, но не таков Юрий Арабов, сценарист большинства картин Александра Сокурова. Обычно все достоинства Арабова уплывают к Сокурову, что неизбежно в режиссерском кино. На этот раз мы увидели Арабова без Сокурова - и блеск его острого ума и настоящая занимательность повествования выступили открыто. Пожалуй, главное обаяние Арабова, кроме отличного русского языка, заключено в свободе мышления - догматы веры и мифы культуры для него не тюрьма, а стены, огораживающие пространство личной мысли. Идея человеческого "величия" для Арабова смешна. Но если с Гитлером в "Молохе" и Лениным в "Тельце" он обходился порою с ядовитой иронией, герой "Апокрифа" изображен с ласковой улыбкой и насмешливым сочувствием.
"Апокриф", по жанру близкий к комедии, рассказывает о нескольких днях из жизни П. И. Чайковского, прибывающего в разгар лета погостить в имение свой сестры. Милейшая русская усадебная жизнь организована режиссером А. Адель Хададом в милейших традициях "дворянского" кинематографа братьев Михалковых. По благословенной природе бегают дети и животные; крепко, как грозное начальство, высится твердыня церкви; братья помещики, добряки с чудинкой и их душенька сестра (Александр Феклистов, Альберт Филозов, Дарья Михайлова) трепещут и ждут страшного пришельца - великого композитора. Как бы не задеть обнаженных нервов гения житейской пошлостью! Как бы соблюсти все тиранические правила, которые установил для окружающих дивный светоч! А он, бедняга, несчастный падший ангел (Андрей Севостьянов) с лицом усталого парикмахера, трясется в дрянной карете и до смертной тоски боится встречи с людьми, человеческих разговоров, которых он фатально не умеет разговаривать, самого себя, пытки звучащим миром… От столкновения несовместимых миров взрыва не будет, а будет дурацкая "чеховская" нелепица, нескладуха, трагикомический вздор. Петр Ильич - другой, иной, опасный чужак, и с этим ничего не поделаешь. В финальном разговоре с призраком Моцарта, объясняющим Чайковскому азбуку потусторонней жизни, сказано: гении - это падшие ангелы, и все, что они пишут, - попытка оправдаться перед небом, но на небе плоды земного искусства не значат ничего, и никакое искусство не оправдает дурной жизни. Посмеявшись над романтическим мифом о гении, возвышенном над смертными, Арабов к нему же и возвращается, только с другой стороны. При высокой степени начитанности и насмотренности зрителя, "Апокриф" чрезвычайно интересен. Из этого вы можете понять, что зрителя для этого кино не предвидится.
С актерскими работами вышла трудность - конечно, скажем, Алиса Фрейндлих и Евгений Миронов ("На Верхней Масловке") бесспорные величины. Но что-то в замысле Константина Худякова, повествующего о встрече представителей двух разных поколений в искусстве, не сработало - артисты играют преувеличенно-театрально, с неприятной и необычной для них резкостью. Награду Выборга получил актерский ансамбль картины Андрея Кравчука "Итальянец" о детдомовском мальчике, где замечательные питерские актеры Мария Кузнецова и Юрий Ицков, по крайней мере, следуют старинным методам типажной достоверности и художественного обобщения. Проще говоря, в их игре нет фальши и вранья.
Главную награду фестиваля получил фильм "Коля - перекати-поле" Николая Досталя. Это продолжение картины 1991 года "Облако рай", грустной комедии о жизни русской глубинки, с теми же героями и той же забавной интонацией режиссерского рассказа, где микроскопические движения психики немудреных персонажей рассматриваются словно в телескоп - с комическим, а иной раз и драматическим эффектом. В забытом Богом поселке живут хорошие люди, только жить им, в сущности, нечем. Нет совершенно никаких происшествий. Как в раю. И когда Коля-дурачок выдумывает ни с того ни с сего, что он уезжает, весь поселок дружно верит и более того - выпихивает обалдевшего Колю из рая. Теперь, спустя пятнадцать лет, Коля пробует вернуться, задобрить потерянный рай подарками и рассказами. Нет, трагическую вину ничем не искупить - выломился один раз из порядка вещей, значит, разбудил злой рок. Невинное круглое личико бедного Коли (Андрей Жегалов - ныне известный в Европе клоун) пытается выразить обуревающие его противоречивые чувства, но фатум плотной, герметичной жизни неумолим. А не выдумывай! Живи, как все живут. А стал выдумывать - значит, обзавелся личной судьбой, приманил демонов, стало быть - прочь из провинциального рая, где все и все на своих обжитых веками местах. Неплохой фильм, но, конечно, уступающий тому, первому - не по мастерству или юмору, нет, но по художественной первозданности.