Неизвестен Автор. Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (???)

   – Будь он проклят, негодяй! — заругался барич. — Да как он смеет, разбойник! Издревле повелось: достойный муж не может все сносить без возмущенья! Оставь его в покое — он и тебя самого в могилу сведет.
   Барич Ли вышел от Юйлоу, крикнул своих самых верных и расторопных слуг и, пояснив, в чем дело, приказал быть наготове.
   Чэнь Цзинцзи и не подозревал, как обернулось дело. Среди ночи, в третью стражу, он как ни в чем не бывало взял с собой Чэнь Аня и приблизился к дому барича. На его покашливание — их условный знак — за стеной послышался голос Юйлоу. Цзинцзи перекинул ей веревку, к которой сейчас же привязали огромный узел с серебром. А в том узле, надобно сказать, были завернуты две сотни лянов серебра, взятые из казенной кладовой, чтобы обвинить Цзинцзи в краже из казны. Только он успел передать Чэнь Аню узел и велел бежать, как раздался удар колотушки и из темноты с криками «Держи вора!» выскочили пятеро молодцов. Они связали Цзинцзи и Чэнь Аня, о чем доложили инспектору Ли. Тот распорядился бросить задержанных в острог, а утром учинить допрос.
   Правителем Яньчжоу, надобно сказать, был в то время Сюй Фэн, происходивший из области Линьтао, в Шэньси. Он выдержал экзамен на степень цзиньши в году сорок седьмом, гэн-сюй [12]и слыл человеком честным, неподкупным и стойким.
   На другой день рано утром Сюй Фэн открыл присутствие. По обеим сторонам рядами стояли служащие управы. Инспектор Ли взошел на свое место и расписался в регистрационной книге. Казначей представил дело о краже и объявил:
   – Нынешней ночью в третью стражу двое неизвестных воров, коими, как было выяснено, оказались Чэнь Цзинцзи и Чэнь Ань, взломав замки, проникли в кладовую и выкрали из казны серебра на сумму двести лянов. Они перелезли через стену, но при попытке бежать были схвачены и теперь предстают перед судом вашего превосходительства.
   – Подвести воров! — приказал правитель Сюй.
   Охранники приволокли связанных Цзинцзи с Чэнь Анем и бросили их на пол перед возвышением, на котором восседал областной правитель. Обвиняемые встали на колени. Сюй Фэн обратил внимание на молодого и недурного собою Цзинцзи.
   – Откуда он родом? Как проник в казенную кладовую? — вопрошал правитель. — Что заставило тебя ночью обворовывать казну? Выкрасть такую солидную сумму серебра?
   Чэнь Цзинцзи только отбивал земные поклоны и молил о пощаде.
   – Вору нет пощады! — воскликнул Сюй.
   – Не извольте утруждать себя допросом, почтеннейший сударь, — склонившись в поклоне, проговорил находившийся рядом инспектор Ли. — Улики налицо. Совершена кража — дело совершенно ясное. Виновные подлежат наказанию.
   Правитель Сюй приказал увести виновных и наказать двадцатью палочными ударами.
   – Такую тварь палкой надо учить, — продолжал инспектор. — Иначе он опять пойдет воровать, разбойник.
   Прислужники выволокли Цзинцзи с Чэнь Анем и начали избивать дубинками.
   – Поймала меня в ловушку потаскуха Мэн, — ругался Цзинцзи. — Ой, больно! Пощадите!
   Сюй Фэн был потомственным правителем, поэтому исходившие из уст Цзинцзи проклятия его насторожили.
   – Хватит! — приказал он прислужникам после десятка палочных ударов. — Пока посадить под стражу! Допрос завтра возобновим.
   – Почтеннейший сударь! — опять обратился инспектор Ли. — Советовал бы вам не затягивать дела. Как говорят, если в упорстве ты тверже железа, то да будет закон для тебя жарче горнила. Оставить его на ночь в покое, разумеется, можно. Но не стал бы он потом изворачиваться, другие показания давать?
   – Ничего, — успокоил его Сюй. — Я знаю. что делаю.
   Конвоиры отвели Цзинцзи с Чэнь Анем впредь до особого распоряжения обратно в острог. А Сюй Фэна мучило подозрение. Он позвал самого верного слугу и поведал ему, в чем дело.
   – Ступай в острог и выведай у Цзинцзи, что и как заставило его совершить преступление, — наказал правитель. — Потом мне доложишь.
   Слуга под видом арестованного проник в острог и, устроившись на ночлег на тех же нарах, что и Цзинцзи, спросил, как он попал под стражу.
   – Смотрю на тебя, брат, — говорил подосланный, — ты такой еще молодой. Что-то ты на вора совсем не похож. Как это тебя сюда угораздило? Надо же было под суд угодить!
   – И не говори! — отозвался Цзинцзи. — Всего сразу и не расскажешь! Я жил зятем в доме Симэнь Цина в уезде Цинхэ. А сын здешнего инспектора Ли женился недавно на Мэн Третьей — бывшей младшей жене моего тестя. У нас же с ней были близкие отношения. В приданое за ней были отданы десять сундуков золота, серебра и драгоценностей, которые в свое время поставил нам на хранение его превосходительство Ян Цзянь. Вот я и прибыл потребовать у нее добро, но оказался обманутым. Меня схватили как вора и под пытками вырвали признание. Должно быть, не видать мне больше ясного неба! Как тяжело!
   Подосланный после закрытия присутствия доложил обо всем услышанном Сюй Фэну.
   – Ну что! — воскликнул Сюй. — Я же говорил, не зря он просит пощады и упоминает Мэн.
   На другой день правитель Сюй открыл заседание. По обе стороны выстроились нижние чины управы. По приказу Сюя в залу ввели Цзинцзи и Чэнь Аня.
   Допрос позволил восстановить истину, и Сюй Фэн за отсутствием состава преступления дело закрыл.
   – Освободить из-под стражи! — раздался его приказ.
   Ничего не подозревавший инспектор Ли продолжал стоять на своем.
   – Почтеннейший сударь! — говорил он правителю. — Как вы можете выпускать вора!
   В ответ Сюй Фэн в присутствии нижних чинов сделал инспектору строгий выговор.
   – Я тут правлю! — заявил он. — Я Его Величеству служить поставлен и превращать казенное заведение в место расправы с неугодными вам лицами не собираюсь. Я не намерен облыжно обвинить человека в краже. Это ваш сын, господин инспектор, взял в жены наложницу его тестя Симэнь Цина и прибрал к рукам ее богатое приданое — сундуки и корзины золота и серебра, украденного из казны и подлежащего конфискации. За ним-то и приехал в наши края Чэнь Цзинцзи. Вы же сочинили дело о краже казны, замышляли всю вину свалить на его плечи, а меня использовать как пособника в ваших темных делах. Не так ли? Долг лица чиновного детей воспитывать да в люди выводить, а где ж восторжествовать справедливости, поступи я по вашему совету?!
   Такой упрек, брошенный правителем прямо в зале в присутствии всего штата сослуживцев, вогнал инспектора Ли в краску. Он опустил голову и пал духом, не смея проронить ни слова. А тем временем Чэнь Цзинцзи и Чэнь Ань были отпущены и очутились на свободе. Наконец, правитель Сюй покинул заседание, и инспектор Ли вернулся домой понурым.
   – Батюшка! — обратилась к нему жена. — Вы всегда приходили со службы веселый и радостный, а нынче что-то такой печальный. Что случилось?
   – Чего ты, баба, понимаешь! — огрызнулся муж. — Выпестовали мы с тобой сынка непутевого! Досталось мне из-за него сегодня. Правитель Сюй во всеуслышание так меня отчитывал, что я не знаю, как перенес такой позор. Вот отца осрамил!
   – Да в чем же дело-то?! — допытывалась озабоченная жена.
   Инспектор вызвал сына, а слугам велел прихватить палок потолще.
   – Отца опозорил! — кричал он. — Вот взял ты в жены эту особу, а за ней вслед зять ее пожаловал. Ее приданое требовал — корзины и сундуки золота и серебра. Твердит на допросе, что они принадлежали придворному Ян Цзяню — этому коварному преступнику, который привез их на хранение к Симэнь Цину, а они по приговору подлежат конфискации. А ты чего придумал, а? Будто Чэнь в казну залез, серебро из кладовой выкрал. Его как вора судили. Я же абсолютно ничего этого не знал. Вот и пришлось мне при всех сослуживцах выслушивать упреки правителя Сюя. А ведь я считанные дни как сюда на службу явился. Вот кукую ты мне услугу оказываешь! Мне такой непутевый сын не нужен!
   Инспектор велел слугам бить барича, и удары дубинок градом посыпались на его спину, отчего она покрылась рубцами и кровоточила. Мать стояла рядом и со слезами на глазах умоляла пощадить бедного сына. Плачущая Мэн Юйлоу, притаившись у боковой двери задней залы, тоже прислушивалась к происходящему. После тридцати ударов отец велел слугам увести сына.
   – Сейчас же у меня прогони ее из дому! — приказал он. — И пусть убирается куда хочет, хоть выходит еще раз замуж. Только бы нам не наживать с ней неприятностей и сохранить честь.
   Но как мог барич расстаться со своей любимой Юйлоу! Он слезно умолял отца и мать:
   – Я предпочту принять смерть перед вашими очами, батюшка, чем разлучиться с женой.
   Отец распорядился скрутить его цепью и запереть в заднюю пристройку, а у дверей поставить стражу, желая, видимо, одного: доконать сына таким заточением.
   – Батюшка! — с заплаканными глазами говорила жена. — Всю жизнь ты служишь. Тебе за полсотни перевалило. У тебя только он один — кровинка твоя. Неужели ты хочешь погубить его из-за какой-то бабы?! А в старости, когда выйдешь на покой, кто же тебя поддерживать будет?
   – Иначе от него неприятностей не оберешься, — ворчал отец. — Пока он тут, так и будешь из-за него краснеть.
   – Если ты против, чтобы он был с нами, — советовала жена, — отправь их к нам на родину, в Чжэньдин, и дело с концом.
   Ли Старший послушался совета жены. Барича выпустили и дали три дня сроку. Погрузил он вещи и вместе с Юйлоу отбыл в уезд Цзаоцян, где опять засел за книги.
   А теперь вернемся к Цзинцзи и Чэнь Аню. Покинув Яньчжоу, они зашли в монастырь забрать свои пожитки и направились прямо в Цинцзянпу на постоялый двор Чэня Второго, где рассчитывали встретить Яна Железного Когтя.
   – Дня три назад он за вами в Яньчжоу ездил, — сказал хозяин. — Под стражу, говорит, они угодили. Собрался и отчалил в джонке с товарами домой.
   Не поверил Цзинцзи, пошел к причалу, но джонки не было и в помине.
   – Чтоб его громом поразило, негодного! — ругался Цзинцзи. Не мог дождаться.
   Выйдя из-под стражи, Цзинцзи остался без гроша. Пришлось им с Чэнь Анем добираться в чужой джонке, а на пропитание заложить одежду. В пути они шныряли, будто псы бездомные, сновали туда-сюда, как выскользнувшие из невода рыбы, — все искали Железного Когтя, но того и след простыл.
   А стояла тогда поздняя осень. Деревья приуныли. Осенний ветер срывал с них последние листья. Веяло холодом.
   Вот восьмистишие, посвященное тяготам путника в осеннюю пору:

 
Тревожно, тревожно!
Кувшинки златые мертвы.
Последний лист сброшен
Платаном с седой головы.
Сизый иней на коже,
Пронзает мороз леденящий.
В небе мерзлые крошки —
слякотный снег моросящий.
Тоскливо, тоскливо!
Стрекочет сверчок в пожелтевшей траве.
И степь сиротливо
С гусями простилась в вечерней заре.
А в сумерках ивы —
Плакучих теней колыханье,
Тягуче лениво
Осеннее злое дыханье.
 

   И вот однажды добрался Цзинцзи до дому. На нем висели лохмотья, а сам он весь почернел. Как увидал его стоявший у ворот Чэнь Дин, так и ахнул.
   – А где же джонка с товарами? — спросил он, когда они вошли в дом. Цзинцзи долго не мог перевести дыхание. Наконец-то он рассказал, как его судили в Яньчжоу.
   – Правителя Сюя благодарить надо, — заключил Цзинцзи. — Он отпустил. А если б не он, мне, наверно, и живому не выбраться. Так куда девался Ян, чтоб ему ни дна ни покрышки! Куда он с товаром исчез?
   Первым делом Цзинцзи направил Чэнь Дина к Железному Когтю.
   – А он еще не приезжал, — ответили домашние Яна.
   Тогда Цзинцзи сам пошел узнать, но вернулся ни с чем и заволновался не на шутку.
   Дома Цзинцзи стал свидетелем непрестанной ругани между Фэн Цзиньбао и Симэнь Старшей, которая началась с самого его отъезда.
   – Фэн Цзиньбао все серебро к своей мамаше перетаскала, — жаловалась ему Симэнь. — А вышибала тут целыми днями околачивается. Распоряжается, как у себя дома. Накупит он вина да мяса, и начинаются у них пиры, а я сиди в спальне голодная. Спит Цзиньбао до самого обеда и хозяйство забросила. А мы из-за нее страдай.
   Фэн Цзиньбао тоже не осталась в долгу.
   – Совсем она обленилась, лежебока, — говорила мужу Цзиньбао. — С полу иголку поднять — за труд считает. Рис из дому ворует — на сладости меняет. Мясо впрок заготовлено, а она его таскает да с горничной Юаньсяо тайком в спальне у себя лакомится.
   Цзинцзи поверил Цзиньбао и обрушился на Симэнь Старшую с руганью.
   – Потаскуха проклятая! Баба непутевая! Знать, едун на тебя напал. Рис из дому тащит, на сладости выменивает. С девкой-прислугой украдкой лакомятся.
   Цзинцзи избил Юаньсяо, а Симэнь Старшей надавал пинков. В негодовании она бросилась в покои Фэн Цзиньбао.
   – Ах ты, шлюха! — обрушилась она на вчерашнюю певичку. — Сама из дому тащит, старой карге своей сплавляет — это, выходит, можно. А про меня мужу ябедничает. Я, видишь ли, рис ворую, мясом объедаюсь. Выходит, грабитель околоточного задержал — с больной головы да на здоровую? Из-за тебя сам меня пинками угощает. Но я с тобой сквитаюсь. Жизнью поплачусь, а сквитаюсь.
   – Ах ты, потаскуха! — закричал Цзинцзи. — Сквитаюсь? Да ты мизинца на ее ноге не стоишь!
   И надо ж было случиться такому греху! Беда-то, она, вот так и начинается. Цзинцзи схватил Симэнь за волосы и принялся бить кулаком и ногами. Изо рта и носа у нее пошла кровь. Долго она лежала без памяти, пока наконец не пришла в себя. А Цзинцзи ушел на ночь к певичке. Симэнь Старшую душили рыдания. Юаньсяо спала в другой комнате и ничего не слыхала. Бедная Симэнь проплакала до полуночи и повесилась на балке. Было ей двадцать четыре года [13].
   Рано утром Юаньсяо толкнулась было к ней в спальню, но дверь оказалась заперта. Цзинцзи и Фэн Цзиньбао все еще нежились в постели. Желая вымыть ноги, Цзиньбао велела принести от Симэнь Старшей таз, но и посланная ею Чунси столкнулась с запертой дверью.
   – Вот проклятая потаскуха! — продолжал ругаться Цзинцзи. — До сих пор в постели! Пойду дверь выломаю и все волосы у потаскухи выдеру.
   Чунси припала к щелке в окне и заглянула в спальню.
   – Встала она, — проговорила служанка. — На качелях качается, — и добавила: — Как кукла в балагане на шнурке болтается.
   – Батюшки! Беда! — закричала припавшая к окну Юаньсяо. — Матушка над кроватью повесилась!
   Тут только Цзинцзи всполошился. Они с Цзиньбао соскочили с постели и бросились в спальню Симэнь. Взломав дверь, Цзинцзи вынул Симэнь из петли, но все попытки вернуть ее к жизни оказались напрасны. Симэнь Старшая давно испустила дух. Так никто и не знал, в котором часу это случилось.
   Да,

 
Кто знает, где теперь
витает дух бесплотный,
В бегущих облаках,
или просторах водных.
 

   Как только Чэнь Дин проведал, что случилось, он из боязни быть вовлеченным, поторопился сообщить Юэнян. От него Юэнян услыхала не только о самоубийстве падчерицы, но и о том, что Цзинцзи привел в дом певичку.
   Да,

 
Льдина зла — не в день, не в три
Все промерзло изнутри.
 

   Во главе домашних, слуг, их жен и служанок Юэнян отправилась к Цзинцзи. Перед ней лежала повесившаяся. Застывшее тело вытянулось в струну. Юэнян заплакала. Цзинцзи схватили слуги Юэнян и начали нещадно избивать. Его тело было сплошь истыкано шилом. Фэн Цзиньбао спряталась под кроватью, но ее оттуда вытащили и тоже избили до полусмерти. В доме был устроен настоящий погром — валялись выбитые окна и поломанные двери. Кровать с пологом и все приданое Симэнь Старшей перенесли в родительский дом.
   По возвращении Юэнян пригласила на совет братьев У Старшего и У Второго.
   – Смотри, не упускай случая, сестра, — советовал У Старший. — Тебе надо в суд на него подать, раз он твою падчерицу до петли довел. Иначе он тебя в покое не оставит. Как только ему туго придется, опять к тебе заявится, свои сундуки да корзины требовать будет. Кто далеко не заглядывает, того близкие неприятности поджидают. Нет, тебе, сестра, надо властям жалобу подать, чтобы раз и навсегда его от дома отвадить. Уж зло корчевать, так с корнем.
   – А ты, пожалуй, прав, брат, — согласилась Юэнян.
   И братья сели писать жалобу.
   На другой день У Юэнян отправилась в уездную управу и лично вручила ее правителю. А правителем тогда, надобно сказать, стал недавно назначенный Хо Дали, уроженец уезда Хуанган, из Хугуана [14]. Он имел ученую степень цзюйжэня и славился своей прямотой и непреклонностью. Когда ему доложили о происшедшем самоубийстве, он по случаю серьезности дела тотчас же открыл присутствие и принял челобитную.
   Она гласила:

   «Подательница сей челобитной — урожденная У, тридцати четырех лет от роду [15], жена покойного тысяцкого Симэнь Цина.
   Обвиняю насильника зятя, который обижал и оскорблял меня, вдову, по наущению певицы издевался и избивал жену, чем довел ее до самоубийства.
   Прошу покорнейше, сжальтесь надо мною, накажите губителя, дабы я могла спокойно дожить остаток моей жизни.
   Мой зять, Чэнь Цзинцзи, замешанный в казенном деле, нашел приют в нашем доме, где и укрывался многие годы. Чуждый сознания долга, он слонялся без дела, пьянствовал и бесчинствовал. Мне из опасения пришлось удалить его из дому. Но Цзинцзи затаил ненависть, которую вымещал на жене, моей дочери, урожденной Симэнь, подвергая ее постоянным побоям, ею терпеливо сносимым. Недавно он привел в дом певицу из Линьцина под именем Фэн Цзиньбао и сделал ее первой женой. Подстрекаемый певицей, он всячески срамил законную жену, мою дочь, жестоко избивал ее и рвал на ней волосы. От его пинков она ходила вся в синяках. Будучи не в силах больше выносить такие издевательства, моя дочь в третью ночную стражу двадцать третьего дня в восьмой луне сего года [16]покончила с собой.
   Умолчание о случившемся, по скромному моему разумению, придало бы Цзинцзи еще большую самонадеянность и толкнуло бы на новые злые выпады против меня, одинокой вдовы. Тем более, что словесно он уже грозился меня убить, а подобные угрозы нетерпимы, ибо подрывают самые основы справедливости и морали.
   Покорнейше прошу Вашу милость взять зятя под стражу и привлечь к ответу, а равно со всей тщательностью расследовать причины самоубийства дочери и наказать виновного по всей строгости закона, дабы сия мера могла послужить предостережением злоумышленникам, успокоила людей добродетельных и смягчила обиды загубленных жертв. Эти помыслы и побудили меня обратиться с жалобою к высокому начальству.
   Его превосходительству правителю сего уезда, чья совесть чиста, как ясное небо, на усмотрение».

   Восседавший на возвышении правитель Хо прочитал челобитную, потом посмотрел на У Юэнян. Одета она была скромно, в простую шелковую кофту и траурную юбку, но на голове красовалась шапочка жены чиновного лица пятого ранга. Ее отличали сдержанность и строгость, в манерах чувствовались изысканность и добродушие.
   Правитель Хо встал и обратился к истице:
   – Встаньте, госпожа У. Насколько я могу судить, вы вдова особы чиновного звания. Мне понятны изложенные вами чувства и доводы. Вы можете возвращаться домой, ибо ваше пребывание здесь, сударыня, больше необязательно, но пришлите кого-нибудь из домашних впредь до новых распоряжений. Я же выдам ордер на арест вашего зятя.
   Юэнян поклонами поблагодарила правителя и, покинув управу, вернулась в паланкине домой. В управу был послан Лайчжао.
   Немного погодя правитель вынес решение. Двое официальных лиц управы получили белую дщицу [17]с распоряжением арестовать Чэнь Цзинцзи и певицу Фэн Цзиньбао. Два соседа Цзинцзи и околоточный вызывались в качестве свидетелей.
   Цзинцзи суетился с похоронами, когда в связи с жалобой Юэнян ему предъявили ордер на арест. С испугу у него чуть душа с телом не рассталась. Избитая Цзиньбао, у которой болело все тело, лежала в постели. Когда за ней пришли, она была ни жива ни мертва. Цзинцзи решил подкупить полицейских и поставил им угощение с вином, но его связали одной веревкой с Цзиньбао и отвели в управу. Были доставлены также соседи слева и справа Фань Ган [18]с Сунь Цзи и околоточный Ван Куань.
   С прибытием арестованных правитель Хо незамедлительно открыл присутствие. Лайчжао опустился на колени поодаль от правителя на площадке, арестованные и свидетели стояли на коленях внизу, перед ступенями.
   Правитель взглянул в челобитную и обратился к Цзинцзи:
   – Ты будешь Чэнь Цзинцзи? А она — Фэн Цзиньбао?
   – Да, я Фэн Цзиньбао, — пролепетала певица.
   – Ты, малый, ты ведешь себя омерзительно, — продолжал правитель. — По наущению этой певицы ты погубил жену, урожденную Симэнь. Ведь она из-за тебя покончила с собой! Есть у тебя что сказать?
   – Ваше превосходительство! — кладя земной поклон, начал Цзинцзи. — Ваша совесть чиста, как ясное небо, прошу вас, вникните в обстоятельства дела. Я ее не губил. И никогда бы не решился губить человека. Мы с приказчиками были в отъезде. Я лишился серебра и вернулся в крайнем раздражении. Велел ей собрать на стол, а у нее накормить мужа оказалось нечем. Ну я и дал пинка два, а она в полночь взяла да руки на себя наложила.
   – Раз ты привел в дом певицу, зачем же у жены еду просить? — спрашивал выведенный из себя правитель. — Неубедительные доводы! В челобитной госпожи У прямо сказано: ты забил ее дочь, довел ее до самоубийства. Признаешь себя виновным или нет?
   – Враждуем мы с госпожой У, — говорил Цзинцзи. — Вот почему она на меня и клевещет. Ваше превосходительство, прошу вас, разберитесь в деле.
   – Ее дочери, а твоей жены уже нет в живых! — закричал разгневанный правитель. — У кого же я спрошу, а?! — Он обратился к подручным. — Уведите!
   Цзинцзи получил двадцать больших батогов [19], а Фэн Цзиньбао пальцы зажимали в тиски и тоже подвергли избиению. Потом их бросили в острог.
   На другой день тюремному смотрителю Цан Буси было поручено произвести на месте в присутствии секретаря, околоточного и соседей полное обследование тела повесившейся. На шее у нее оставались следы веревки, а на теле были обнаружены синяки –свидетельства безжалостных избиений и пинков Цзинцзи.
   Составленное на основе осмотра и свидетельских показаний письменное заключение, гласившее, что погибшая не вынесла издевательства и покончила с собой, было скреплено печатью и передано в управу.
   Правитель в негодовании снял халат и всыпал Цзинцзи и Цзиньбао еще по десятку палок. Цзинцзи обвинялся в избиении до смерти жены, за что полагалась казнь через повешение. Цзиньбао приготовилась к наказанию ста палочными ударами и возвращению в казенное заведение. Такой оборот дела напугал Цзинцзи. Из острога он написал Чэнь Дину, прося его продать холщовую лавку и все драгоценности Симэнь Старшей. Чэнь Дин наскреб сотню лянов серебра и тайно вручил их правителю уезда, который той же ночью изменил приговор. Цзинцзи обвинялся теперь только в том, что довел жертву до гибели, и приговаривался к пяти годам ссылки на каторжные работы по перевозке извести.
   У Юэнян, стоя на коленях перед управой, не раз взывала к правосудию. Наконец ее позвал правитель.
   – У вашей дочери, сударыня, оказались следы веревки на шее, — объяснял он. — Разве я могу наказывать его как убийцу?! Допустимо ли в нашем деле пристрастие! Вы опасаетесь, как бы он не стал беспокоить вас впоследствии, не так ли? Я потребую, чтобы он выдал вам письменное подтверждение отсутствия у него каких-либо денежных или имущественных к вам претензий и прикажу ему близко не подходить к вашему дому.
   После этого правитель вызвал Чэнь Цзинцзи.
   – На этот раз я избавлю тебя от смерти, — внушал он. — В надежде, что ты исправишься и начнешь новую жизнь. И не смей у меня тревожить покой госпожи У! Если же ты попадешь ко мне еще раз, пощады не жди! Так и запомни! А сейчас ступай займись похоронами Симэнь. После погребения мне доложишь, чтобы я мог составить бумагу начальству.
   Цзинцзи откупился серебром и был выпущен на свободу. Симэнь положили в гроб. Через семь дней после панихиды состоялся вынос тела. Похоронили ее за городом.
   Много утекло серебра за те полмесяца, которые в общей сложности отбыл под стражей Цзинцзи. Не стало певицы Фэн Цзиньбао. В доме было пусто — хоть шаром покати, да и его заложили. Цзинцзи, которому кое-как удалось жизнь спасти, о теще даже заикаться не решался.
   Да,

 
Беде не нужно лезть через ворота —
хозяин дома сам ее накличет.
Когда в разгаре самом ликованье,
тогда печаль клюкою в стену тычет.
Тому свидетельством стихи:
Пусть вихрь, внезапно налетевший,
очаг твой может опрокинуть,
Но помни преданных и верных
и не посмей любовь отринуть.
Мост Голубой водою залит,
влюбленным предстоит свиданье [20],
Но, словно Шэнь и Шан — двум звездам —
не одолеть им расстоянье [21].
 

   Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

ГЛАВА ДЕВЯНОСТО ТРЕТЬЯ

ВАН ИЗ ХИЖИНЫ В АБРИКОСАХ, ДВИЖИМЫЙ ЧУВСТВОМ ДОЛГА, ПОМОГАЕТ ГОРЕМЫКЕ.

 

НАСТОЯТЕЛЬ ЖЭНЬ РАСПЛАЧИВАЕТСЯ ЗА СОБСТВЕННОЕ СРЕБРОЛЮБИЕ.

 

   Грядущее провидеть мы не в силах,
   И судьбы наши так разнообразны!
   Смешенье дней счастливых и унылых…
   Манят и быстро губят нас соблазны.
   Князь верит правде своего всевластья,
   А путь Небес туманен и неясен.
   Все от судьбы — и счастье и несчастье.
   Бредем впотьмах, и каждый шаг опасен.