Неизвестен Автор. Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (???)

   Лайбао переписал документ и стал ждать ответное письмо дворецкого Чжая. Тот наградил слугу пятью лянами серебра на дорожные расходы, и они с Ся Шоу отправились назад в Шаньдун, в Цинхэ.
   Когда они прибыли, Симэнь сидел дома, неспокойно было у него на душе. Каждый день заглядывал к нему Ся Лунси. Все справлялся, нет ли новостей.
   Услыхав о возвращении слуг, Симэнь позвал их к себе и начал расспрашивать. Лайбао доложил ему по порядку.
   – Встретились мы сперва с господином Чжаем, – рассказывал слуга. – Прочитал он ваше письмо. Пусть, говорит, ваш батюшка не волнуется. Ничего тут страшного нет. Срок службы цензора истек, будет новый на его место поставлен. А доклад его, говорит, пока не поступал, а как поступит, его я с его превосходительством поговорю. Доклад будет передан в Военное ведомство, а начальнику Юю от его превосходительства, говорит, письмо будет послано. Чтобы, мол, дело завел, а выше не докладывал. Так что, говорит, какие бы он там обвинения ни возводил, ничего у него не выйдет.
   Симэнь успокоился.
   – А почему цензорский доклад до сих пор не пришел? – спросил он.
   – Мы ведь и днем и ночью лошадей гнали, – объяснил Лайбао. – За пять дней доехали. Ясно, гонцов обогнали. Они нам на обратном пути повстречались. На перекладных, с колокольчиками. На каждой лошади пара фазаньих перьев, а с обеих сторон гонцы со штандартами. Они-то, должно быть, цензорскую почту и везли.
   – Вот опередили доклад, дело уладилось, – молвил Симэнь. – А я-то боялся, что вы опоздаете.
   – Не волнуйтесь, батюшка! – успокаивал хозяина Лайбао. – С этим покончено. А я вам, батюшка, еще хорошие вести привез.
   – Какие же? – поинтересовался Симэнь.
   – А вот какие. Его превосходительство императорский наставник подал недавно доклад о проведении семи реформ. И высочайшее согласие уже получено. По предложению господина Ханя, советника Ведомства финансов, родственника его превосходительства, на границах в Шэньси и еще в двух местностях вводится монопольная торговля солью. В округах и краях, областях и уездах открываются общинные амбары казенной закупки хлеба. Дворы высшего разряда будут сдавать в амбары рис и получать ассигнации, а на них приобретать лицензии на получение и продажу соли. Ставка на ассигнации старого образца повышается на семьдесят процентов, а на новые – снижается на тридцать процентов. А ведь вы с господином Цяо сдали тогда в Гаояне тридцать тысяч цзиней зерна. На эти ассигнации можно будет, стало быть, приобрести лицензию в Ведомстве финансов на продажу тридцати тысяч цзиней соли. А на пост соляного инспектора в области Хуай только что назначен его сиятельство Цай. Он-то уж вам пособит. Большие барыши возьмете.
   – А ты это верно говоришь? – выслушав слугу, спросил Симэнь.
   – Неужели вы мне не верите, батюшка? Я весь доклад переписал из «Столичных ведомостей». Вот он.
   Лайбао достал доклад и протянул Симэню. Окинув взглядом большой доклад, Симэнь кликнул Чэнь Цзинцзи. Тот дочитал до середины и, встретив незнакомые знаки, умолк. Позвали Шутуна. Малый вырос в богатом доме и быстро, без запинки, прочитал документ от начала до конца. Симэнь остался доволен проводимыми реформами. Потом взялся за письмо дворецкого Чжая, из которого явствовало, что подарки переданы по назначению, а лауреат Цай на императорской аудиенции назначен соляным инспектором области Хуай. Симэнь пришел в восторг и отпустил Ся Шоу, чтобы тот поскорее порадовал новостями своего хозяина. Лайбао получил от хозяина в награду пять лянов серебра, два жбана вина и мяса и отправился домой отдыхать, но не о том пойдет речь.
   Да,

 
Высокое дерево бурей, глядишь, и свалило.
Нередко почет, поклонение сводят в могилу.
 

   Тому свидетельством стихи:

 
Цвести суждено, иль увянуть? –
вопросом терзаем судьбу.
Меж тем точный месяц и день –
все расписано нам на роду.
Влечет нас желанье святое,
как дивная слива весной,
Но нету талантов достойных
с пустой и дырявой мошной.
 

   Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в другой раз.

ГЛАВА СОРОК ДЕВЯТАЯ

СИМЭНЬ ЦИН ПРИНИМАЕТ ЦЕНЗОРА СУНА.

 

НА ПРОЩАЛЬНОЙ ТРАПЕЗЕ В МОНАСТЫРЕ ВЕЧНОГО БЛАЖЕНСТВА СИМЭНЬ ВСТРЕЧАЕТ ИНОЗЕМНОГО МОНАХА.

 

   Ты – счастлив – твой век удлиняет душевный покой,
   Рождения, смерти пройдут пред очами твоими,
   Богат или беден – ты взыскан самою судьбой,
   Не ропщешь, имея простое иль знатное имя.
   Беда или радость – не станешь тужить, ликовать,
   Что нам выпадает – даровано Небом, конечно,
   Свой жребий у всех нас… Святым тебя можно назвать
   В тот день, что сумел ты прожить совершенно беспечно.

 
   Так вот. Прибыл Ся Шоу домой и доложил о поездке. Ся Лунси тотчас же поспешил поблагодарить Симэня.
   – Я вам жизнью обязан, сударь! – говорил он. – Что бы со мной было, сударь, не положись я на ваше влияние и могущество?!
   – Полно, сударь! Успокойтесь! – уговаривал его, улыбаясь, Симэнь. – Вы сами посудите. Что мы с вами такого сделали? Да ничего! Ведь его превосходительству виднее. А этот пусть себе пишет, что в голову взбредет.
   В зале накрыли стол, и хозяин пригласил Ся Лунси отобедать. За разговорами и шутками просидели до самого вечера. Ся Лунси откланялся, а на другой день они, как и раньше, явились в управу, но не о том пойдет речь.
   Расскажем о цензоре Цзэне. Поскольку его доклад не оказал никакого воздействия, он понял, что надзиратели подкупили власти, и его охватило негодование. После обнародования семи реформ Цай Цзина, во многом нелепых и противоречивых, отвечающих интересам господ за счет народа, цензор Цзэн отправился в столицу и на высочайшей аудиенции лично подал доклад, в котором содержались такие мудрые суждения:

   «Деньги обретают ценность лишь в обращении. Выжимать же из народа все соки и накапливать богатства в столице – меры, немыслимые в мирное время. Проведение в стране закупок и продажи хлеба неосуществимо. Нельзя обменивать десять старых монет на одну нового образца, как нельзя многократно менять порядок продажи соли. Эти реформы только истощат силы народные. Кто же тогда будет охранять наше Отечество?»

   Великий гнев охватил Цай Цзина. Представ пред императором Хуэй-цзуном, он назвал цензора Цзэна опасным бунтарем, супротивником дел Государевых и поручил Ведомству чинов провести расследование. Цзэн Сяосюя сняли с цензорского поста и послали в Шэньси править округом Цинчжоу. А цензором в Шэньси служил тогда Сун Пань – шурин академика Цай Ю [1]. В секретном циркуляре Цай Цзин приказывал Сун Паню возбудить против Цзэна уголовное разбирательство. Слуг его арестовали, вынудили дать ложные показания и состряпали уголовное дело. Цзэн Сяосюй был впоследствии разжалован и сослан на далекий юг. Так отомстил непокорному цензору Цай Цзин, но случилось это потом, и мы, не вдаваясь в подробности, ограничиваемся на сей счет лишь упоминанием.
 

* * *

 
   А теперь снова перейдем к Симэнь Цину. Он распорядился, чтобы Хань Даого с Цуй Бэнем, племянником свата Цяо, отправлялись без промедления в Гасян к советнику Хань Люю и зарегистрировали хлебные ассигнации. Лайбао остался дома. Ему было велено приготовить вино и закуски к торжественному приему соляного инспектора Цай Юня [2], который со дня на день ожидался в Цинхэ.
   Лайбао как-то разузнал, что на одном судне с соляным инспектором Цаем из столицы едет и цензор Сун, и что они достигли Дунчана. Слуга поспешил сообщить об этом хозяину, и Симэнь тотчас же договорился о встрече высоких гостей с Ся Лунси. Правители округов, областей и уездов вместе с главами судебно-уголовных управлений и управ также готовились к встрече. Все дороги были забиты их экипажами и свитами. Лайбао раньше других очутился в Дунчане, проник на судно и поднес инспектору Цаю подарки. Потом в пятидесяти ли от Цинхэ, в местечке Стодворье, близ Синьхэкоу, на инспекторский корабль пожаловали Симэнь и Ся Лунси, чтобы засвидетельствовать свое почтение и пригласить цензора Суна.
   – Благодарю! – отвечал инспектор Цай. – Мы непременно вместе посетим эту область.
   Правитель Дунпина Ху Шивэнь, а также начальники входящих в область окружных и уездных управ, гражданские и военные, настоятели буддийских и даосских монастырей и геоманты – все направили приезжающим свои визитные карточки и готовились к встрече. Столичный воевода Чжоу, военный комендант Цзин и командующий ополчением Чжан на конях, каждый во главе целого отряда воинов, эскортировали цензора, очищая от зевак путь его следования. Разбежались собаки и куры. Под барабанный бой процессия вошла в Дунпинское областное управление. Начальники отделов, представляясь цензору, вручали ему свои мандаты. Там он остановился на ночлег, а на другой день привратник доложил о прибывшем с визитом соляном инспекторе Цае. Сун Пань отложил дела и, поспешно поправляя шапку, вышел ему навстречу. После положенных приветствий они заняли свои места – один для хозяина, другой гостевое. Подали чай.
   – А вы надолго собираетесь здесь задерживаться, брат? – спросил цензор Сун Пань.
   – Да денек-другой пробуду, – отвечал инспектор Цай Юнь. – У меня в Цинхэ живет знакомый. Тысяцкий Симэнь. Именитый горожанин. Человек безупречный и предусмотрительный, богатый и гостеприимный. Ему тоже почтенный Цай покровительствует, откуда я с ним и знаком. Он так далеко выезжал меня встречать! Я обязан побывать у него и засвидетельствовать свое почтение.
   – Это какой же такой тысяцкий Симэнь? – спросил Сун.
   – Да здешний надзиратель, – отвечал Цай. – Он же вас вчера приветствовал.
   Сун Пань велел подать визитные карточки, среди которых нашел имена Симэнь Цина и Ся Лунси.
   – Так вот оно что, это друг Чжай Юньфэна! Вы о нем говорите? – воскликнул цензор.
   – Ну конечно! – подтвердил инспектор. – Он ждет нас обоих. Просил и вас пожаловать на обед. Вы согласны?
   – Я первый раз в здешних краях, – говорил Сун. – Неудобно как-то.
   – Что вы волнуетесь! – заверял его Цай. – Раз Юньфэн говорил о визите, все будет как нельзя лучше.
   Они кликнули носильщиков паланкинов и вместе тронулись в путь. Не успели они и в паланкины усесться, как уведомленный об их намерениях Симэнь вместе с Лайбао и Бэнь Дичуанем помчался что было мочи домой, чтобы отдать последние распоряжения.
   Неподалеку от ворот был сооружен разукрашенный навес. Для услаждения пирующих позвали два оркестра музыкантов, хайяньскую труппу актеров и нескольких шутов-забавников. Цензор Сун отпустил всю свою свиту, оставив при себе лишь знаменосцев с голубыми штандартами да тех сопровождающих, обязанностью которых было отгонять с дороги зевак. Они с инспектором Цаем восседали в больших паланкинах. Над каждым несли по огромному зонту. Приезд к Симэню высоких гостей потряс всю область Дунпин, всполошил весь уезд Цинхэ. «Его сиятельство господин цензор и тот с начальником Симэнем дружбу водит, – говорили в народе. – К нему на пир пожаловали». С ног сбились столичный воевода Чжоу, военный комендант Цзин и командующий ополчением Чжан, отряжая своих подручных на расставленные по всем улицам посты.
   Симэнь Цин в темном халате с поясом прошел от дома на внушительное расстояние, чтобы приветствовать гостей. У дома они под музыку и барабанный бой вышли из паланкинов и проследовали в ворота.
   Цензор и инспектор были в ярко-красных расшитых халатах с наперсниками, изображавшими чудищ-сечжи [3], в черных креповых шапках и черных туфлях [4]. Их украшали пояса цвета журавлиной маковки. Сзади их обмахивали огромными опахалами.
   За высоко поднятыми бамбуковыми занавесами и парчовыми экранами посреди огромной залы стояли два изысканно сервированных больших стола, ломившиеся от редких яств, пирожных и сладостей.
   Уступая друг другу дорогу, гости вошли в залу и обменялись с хозяином положенными приветствиями. Инспектор Цай велел слугам принести подарки: два куска хучжоуского шелка, собрание сочинений, четыре пакетика молодого чаю, тушечницу и дуаньсийский камень [5].
   Смущенный цензор Сун протянул лишь красную визитную карточку, на которой было начертано: «С нижайшим поклоном от Сун Цяоняня».
   – Давно мне известно ваше славное имя, – говорил он, обращаясь к хозяину. – Но я впервые в ваших краях и потому прошу покорно меня простить, что ничем не могу выразить вам мою самую глубокую признательность. Я б не посмел вас тревожить, если бы меня не пригласил брат Цай вместе с ним засвидетельствовать вам свое почтение. Но тогда я бы лишился огромного удовольствия вас лицезреть и с вами общаться.
   Симэнь поспешил низко поклониться цензору.
   – Ваш покорный слуга всего лишь простой солдат, готовый выполнить любой ваш приказ, – отвечал он. – Ваш визит осчастливил меня. Вы озарили мою хижину светом славы.
   Симэнь встал на колени и отвесил земной поклон. Всем своим обликом он выражал благоговейную покорность. Цензор Сун тоже отвесил ему поклон. После церемоний инспектор Цай уступил Суну место слева, сам сел справа. Симэнь со скромно опущенной головой сел с ними за компанию.
   После чая снизу до пирующих донеслись дивные звуки свирелей, потом удары в барабан. Симэнь поднес гостям вино и распорядился, чтобы подавали блюда. Нет возможности перечислить все яства и деликатесы. Аппетитно дымились всевозможные супы и отвары, золотом искрилось в кубках вино. Было тут и обилие кушаний и вин, было и чем усладить взор и слух.
   Симэнь, зная, как много сопровождающих лиц прибыло с гостями, приказал устроить им угощение внизу. Их разместили за двумя длинными столами, которые специально на сей случай смастерили. На каждом столе разместили по пятьдесят кувшинов вина, по пятьсот блюд с закусками и сладостями и сто цзиней мяса. Приближенных слуг, секретарей и привратников угощали отдельно, во флигеле, но рассказывать об этом нет необходимости. На один этот пир Симэнь истратил добрую тысячу лянов серебра.
   Цензор Сун Пань, уроженец Наньчана, что в Цзянси, был человек непоседливый и суетливый. Посидел он немного за столом, дослушал до конца первый акт представления и стал откланиваться. Симэнь долго упрашивал его остаться.
   – Посидите же еще немного, брат, если не ждут дела, – поддержал хозяина инспектор Цай. – К чему так торопиться?
   – Вы, брат, оставайтесь, – говорил Сун, – а мне еще в управлении побывать надо. Дела кой-какие есть.
   Симэнь распорядился, чтобы все, что было на столе, вместе с золотыми и серебряными чарками и посудой, уложили в коробы. Их оказалось целых два десятка, и слугам велено было отнести их цензору Суну. Там было все для сервировки стола – два жбана вина, две бараньих туши, две пары веток золотых цветов тонкой ювелирной работы, пара золотых подносов, два серебряных кувшина, десяток серебряных кубков, два серебряных блюда и пара палочек из слоновой кости, а также два куска красного атласа. Точно такой же набор с перечнем даров был отправлен и соляному инспектору Цаю.
   – Не смею я принять столь щедрые дары, – говорил Сун, поглядывая на Цая.
   – Принятие подношений входит в круг деятельности цензора, – заметил Цай. – Так что вы вполне вправе принять эти дары, брат. Я – другое дело. Я не могу на это решиться.
   – Ну какие это подарки! – воскликнул Симэнь. – Всего-навсего посуда, необходимая, чтобы пропустить чарку вина, не более. Примите, прошу вас.
   Пока гости из вежливости отказывались, слуги Симэня, нагруженные подарками, вышли уже за ворота. Цензору Суну пришлось в конце концов приказать сопровождающим принять перечень подношений.
   – Прямо-таки не знаю, как мне и благодарить вас! – говорил Сун. – Я впервые имею удовольствие с вами встречаться, а вы соизволили устроить столь пышный прием и так щедро меня одарить. Почту за долг сделать все, чтобы вознаградить вас за столь высокую честь, мне оказанную. – Сун обернулся к Цаю. – Вы, брат, останетесь, а мне разрешите откланяться.
   Цензор простился и вышел. Симэнь хотел проводить гостя далеко за ворота, но тот решительно запротестовал и упросил вернуться к столу. Он сел в паланкин и, махая рукой, отбыл в управление, а Симэнь вернулся к инспектору Цаю. Они сняли пояса и шапки. Потом хозяин провел гостя в крытую галерею. Музыкантов отпустили. Остались только актеры. Симэнь велел слугам накрыть стол. Вскоре снова появились яства и фрукты. Пир продолжался.
   – Позвав с собою брата Суна, я – прошу меня простить – преступил этикет, – обратился Цай к хозяину. – Вы же не только нас угощаете, но еще и одариваете с великою щедростью. Мне, право, неловко принимать ваши дары.
   – Какие же это дары! – успокаивал его Симэнь, улыбаясь. – Так, мелочь. Всего-навсего выражение моего почтения. Будьте добры, скажите мне прозвание господина Суна.
   – Его прозвание Сунъюань, что значит Родник в соснах, – отвечал Цай. – Он никак не решался нанести вам визит. Но я его заверил: Сыцюань [6], мол, человек щедрый и радушный, с его превосходительством знаком. Тогда только он, наконец, осмелился прибыть к вам. Ему известно также, что вы в близких отношениях с Юньфэном.
   – Это сват Чжай, наверно, поставил его в известность, – заметил Симэнь. – Господин Сун мне показался как будто с Луны свалившимся.
   – Он, правда, родом издалека, из Цзянси, но ничего странного я в нем не замечал, – говорил Цай. – Просто он с вами встречается в первый раз, вот и некоторая натянутость.
   Оба засмеялись.
   – Сегодня уже поздно, и я прошу вас, ваше сиятельство, не утруждать себя возвращением на корабль, – предложил Симэнь.
   – Но завтра рано утром мы отчаливаем.
   – Не откажите в любезности, заночуйте у меня, – предложил Симэнь. – А завтра утром я устроил бы вам загородные проводы.
   – Сердечно тронут вашим гостеприимством, – отозвался Цай и отпустил сопровождающих. – Утром придете.
   Все удалились, кроме двоих доверенных слуг.
   Симэнь вышел из-за стола, подозвал Дайаня и зашептал ему на ухо:
   – Ступай позови Дун Цзяоэр и Хань Цзиньчуань. Найми носилки. Да проведи задним ходом, чтобы никто не видал.
   Дайань побежал выполнять распоряжение, а Симэнь вернулся к гостю. Они продолжали пировать, а актеры из хайяньской труппы услаждали их пением.
   – Долго вы гостили в родительском доме, ваше сиятельство? – спросил Симэнь. – Как здоровье вашей матушки?
   – Благодарю вас, матушка жива и здорова, – отвечал гость. – Незаметно прожил целых полгода. А когда прибыл ко Двору, выяснилось, что Цао Хэ подал на нас обвинительный доклад, и мы, вместе державшие императорский экзамен, предстали перед коллегией ученых-историков, после чего всех нас, четырнадцать человек, отправили служить в провинцию. Так я попал в цензорат и был назначен соляным инспектором области Хуай, а брата Суна поставили цензором в ваших краях. Он тоже из числа облагодетельствованных его превосходительством Цаем.
   – А где теперь его сиятельство Ань? – поинтересовался Симэнь.
   – Ань Фэншань [7]получил повышение. Он теперь начальник Ведомства работ. Отбыл в Цзинчжоу распорядиться насчет перевозок императорского строевого леса. Должен вот-вот вернуться.
   Симэнь позвал актеров и велел им поднести пирующим вино.
   – Спойте-ка нам на мотив «Гордость рыбака», – распорядился Цай.
   Актеры хлопнули в ладони и запели:

 
После разлуки ни весточки не получала,
Как от тебя излечусь?!
Волны уносятся вдаль от морского причала,
Писем не носит мне гусь.
Где мой бессмертный красавец — вознесся в Трехгорье [8],
Персиком сказочным сыт.
Феникс ласкает его, моё нежное горе,
Рыба рогатая спит.
Мне не достать до Пэнлая, юдоль моя скорбна.
Горы бессмертных, вы где?
Ивовый пух разметался под вихрями скорый,
Иволга плачет в гнезде.
 

   На мотив «Креповое черное платье»:

 
Вкруг меня хризантемы желты.
Почему Юаньмин [9]не глядит на цветы?
В ожиданьи глаза проглядела я.
Не понятен с тобою разлад.
Неужели любимый терзать меня рад?
От кручины лицом стала белая.
Я от горя как будто пьяна,
Слез солёных морская волна.
Все брожу вдоль дороги, несмелая.
Так душисты ланиты ее, будто слив лепестки,
Так нежны ее пальчики, словно бамбука ростки,
Так изогнуты брови – как дымчатой ивы листки.
Как весеннего моря волна её блещут глаза.
И черней воронова крыла оплетает коса,
А на сетке златой голубая горит бирюза.
Черепаховый серпик луны служит шпилькою ей,
Нежной кожи отливы предутренней зорьки алей,
В целом мире не сыщешь красы для поклонников злей.
Бьют вечернюю стражу – свиданья намеченный срок.
И запел в золотом терему серебристый рожок.
Перекрестья подушек – изысканных ласк кружева.
Бесконечно струящимся был наших радостей шёлк,
Но оборваны нити и пряжу нарушил дружок.
Я одна. Утопили солёный лужи кровать.
В мятом платье лежу, полинял золотистый подол,
Мне ни яви, ни сна, и придется в сиротстве подолгу
В ядовитых каскадах до старости вплавь доживать.
Вспоминаю деньки, что мы были вдвоем.
А теперь чьими ласками ты упоен?
Из несчастного сердца рождается стон.
Мы кружили цветных мотыльков веселей,
Были чувства бездоннее синих морей,
Были выше хребтов, ураганов сильней!
Но сменилась луна и ушёл человек.
Для живущих губителен времени бег.
Узы порваны. Чувства не рвутся вовек.
 

   Вошел Дайань и попросил Симэня на пару слов.
   – Дун Цзяоэр с Хань Цзиньчуань через задние ворота провел, – доложил слуга. – У матушки Старшей сидят.
   – Носильщиков отпусти, – распорядился хозяин.
   – Отпустил.
   Симэнь направился в покои Юэнян. Певички встретили его земным поклоном.
   – Я позвал вас услужить его сиятельству Цаю, – начал Симэнь. – Постарайтесь! Он ведь инспектором назначен. Потом особую награду получите.
   – Будьте покойны, батюшка! Мы знаем, – заверила его, улыбаясь, Хань Цзиньчуань.
   – Он, не забудьте, южанин, так что на свой лад будет склонять, – посмеиваясь, говорил Симэнь. – Вы уж, будьте добры, не ломайтесь. Во всем ему потрафляйте.
   – Вот при матушке говорю, – начала Дун Цзяоэр. – Вы, батюшка, как лук стрельчатый у южной стены, раз от разу горше. Кто в княжеских палатах служит, тот из грязного колодца не пьет.
   Симэнь засмеялся и пошел в передние покои. У внутренних ворот ему повстречались Лайбао и Чэнь Цзинцзи.
   – Батюшка, господин Цяо просит вас воспользоваться встречей с его сиятельством и потолковать насчет дела, – протягивая визитную карточку, заговорил Цзинцзи. – А то им завтра, говорит, некогда будет с отъездом.
   – Тогда и Лайбао впиши, – велел зятю Симэнь и обернулся к слуге. – А ты со мной пойдешь.
   Лайбао отправился с хозяином и встал у крытой галереи за перилами, а Симэнь продолжал с гостем пировать.
   – У меня к вам просьба, – начал он немного погодя, – хотя и неудобно вас беспокоить.
   – Какая же просьба, Сыцюань? – поинтересовался Цай. – Только прикажите, все будет исполнено.
   – У меня, видите ли, сват еще в прошлом году сдавал кой-какое зерно, ну и приобрел лицензию на соль, – объяснял Симэнь. – А направляют его как раз в подчиненный вам округ Янчжоу. Вот он и осмеливается обратиться к вам за содействием, не могли бы вы как-нибудь ускорить получение соли. Был бы вам очень и очень признателен.
   Симэнь показал Цаю визитную карточку. «Торговцы Лай Бао [10]и Цуй Бэнь, – читал инспектор, – давно имеют лицензию и покорно просят пособить в скорейшем получении 30 000 цзиней соли».
   – О, это сущий пустяк! – воскликнул Цай.
   Симэнь кликнул Лайбао. Слуга вошел в крытую галерею и опустился на колени.
   – Земно кланяйся его превосходительству! – велел Симэнь.
   – Придете ко мне в управление, когда я буду в Янчжоу, – сказал инспектор Цай. – Я вам устрою на месяц раньше остальных купцов.
   – Как вы добры, ваше сиятельство! – воскликнул Симэнь. – И на десяток дней было бы вполне достаточно.
   Инспектор спрятал визитную карточку в рукав. Шутун наполнил чарки, а певцы запели на мотив «С горы спустился тигр»:

 
Середина осени близка,
встреча бесконечно далека,
вечереет небо предзакатно.
Монотонный слышен в кузне стук,
зов гусей, собравшихся на юг —
и наплывами сердечной скуки
Потемнели в небе облака.
участь одинокой не легка –
нет от помыслов лекарства.
Вместе провожали лунный свет
и давали верности обет,
где теперь мне осенью согреться?
День-деньской во рту росинки нет,
стражи бьют: закат, опять рассвет –
день и ночь мне не приветны.
Обещал меня беречь от бед,
миг и остывает в поле след,
ты забыл, так жди законной смерти.
 

   Заключительная ария:

 
Если Небо счастье мне вернет,
К изголовью милого пришлет,
То тоска бесследно вся пройдет.
Настала пора зажигать фонари.
 

   – Я у вас целый день отнял, – сказал Цай. – Больше не в силах чарки выпить.
   Гость встал и вышел из-за стола. Слуги хотели было зажечь огонь, но их удержал Симэнь.
   – Прошу вас, ваше сиятельство, – обратился он к гостю. – Пройдемте переодеться.
   Они вышли в сад и, насладившись его красотою, стали подниматься к Зимородковому павильону, где были спущены бамбуковые занавеси, ярко горели в серебряных подсвечниках свечи и стоял накрытый стол.