Неизвестен Автор. Цветы Сливы в Золотой Вазе или Цзинь, Пин, Мэй (???)

   – Гадатель Ши Нагреватель черепах вещал, – начал Симэнь, – что, согласно великому символу, недуг будет и дальше мучить младенца. Чтобы предотвратить повторные приступы, надо принести жертвы почтенному Духу-покровителю городских стен.
   – Я давно обрекалась, – говорила Пинъэр, – да от ребенка не отойдешь. Так до сих пор и не исполнила обет.
   – Вот и исполни, – заключил Симэнь и кликнул Дайаня. – Ступай и позови Цяня Слюнявого, возжигателя жертвенных денег.
   Дайань пошел за Цянем, а Симэнь остался у Пинъэр.
   – Сынок! – причитала Пинъэр, наклонившись над Гуаньгэ. – Я ради тебя устрою жертвоприношение духам, а полегчает, возблагодарю Небо и Землю.
   И что бы вы думали?! Гуаньгэ закрыл глазки и, склонив головку, заснул.
   – Вот странно! – воскликнула Пинъэр. – Только я решила духам жертвы принести во здравие Гуаньгэ, он и успокоился.
   У Симэня будто камень от сердца отвалило. Юэнян тоже сильно обрадовалась и послала Циньтуна за старой Лю.
   Старуха Лю, сильно ковыляя, чуть не бегом бросилась к младенцу. Симэнь ей не слишком-то поверил, но кого ни позовешь ради любви к сыну.
   Старуха первым делом зашла в кухню и принялась ощупывать очаг.
   – Видно, спятила старуха, – засмеялась Инчунь. – Ей бы ребенка осмотреть, а она в печь полезла.
   – Много ты, рабское отродье, понимаешь! – заругалась на нее старуха. – Держи уж лучше язык за зубами! Я, посчитай-ка, на сколько годов старше тебя, а? А что ни год – триста шестьдесят дней будет. Нечисть, ее и на дороге остерегаться подобает, а уж в трубу-то она первым делом забирается.
   Инчунь передразнила старуху, но тут ее окликнула Пинъэр, и ей пришлось вести ворожею в спальню. Лю отвесила земной поклон, Симэнь вышел из спальни, чтобы послать Дайаня купить свинью и барана для принесения жертв.
   – Поправился наследник? – спросила старуха.
   – Какое там! – воскликнула Пинъэр. – Вот и пригласили тебя посоветоваться.
   – Я в прошлый раз сказала: принесите жертвы Полководцу пяти путей, и все пройдет, – начала старуха. – А теперь, судя по внешнему виду, придется умилостивить духов земли всех трех категорий.
   – Гадатель Ши Нагреватель черепах только что посоветовал устроить жертвоприношение почтенному Духу-покровителю городских стен, – сказала Пинъэр.
   – Он, знай, свое бубнит! – отозвалась старуха. – Что он понимает?! А у младенца испуг в нутро вошел. Погодите, вот выгоню, и все пройдет.
   – Как выгонишь? – спросила Пинъэр.
   – Сестрица Инчунь! – обратилась к горничной старуха.– Поди принеси шэн рису и чашку воды. Я вам сейчас покажу.
   Инчунь подала рису и воды. Старуха достала глиняный сосуд на высокой ножке, насыпала в него доверху рису. Потом она нащупала у себя в рукаве засаленный лоскут зеленой тафты, завязала в него сосуд с рисом и принялась ощупывать ребенка с головы до ног. Она то слегка приподнимала руки, и они метались над младенцем, то повисали на одном месте и начинали судорожно дрожать.
   – Гляди, не испугай! – предупреждала Жуи.
   – Знаю, знаю свое дело, – махнув на нее рукой, тихо говорила ворожея.
   Немного погодя она стала шептать что-то невнятное. Можно было разобрать только отдельные слова.
   – Небом испуган, испуган Землей… испугал человек, злой дух напугал… испуган котом, испуган псом… – вот все, что поняла Пинъэр.
   – Да, его кот напугал, – подтвердила Пинъэр.
   Старуха умолкла, сняла лоскут и поставила сосуд на стол. Потом с одного взгляда нашла среди рассыпчатой массы две рисинки и бросила их в чашку с водой.
   – Недуг пройдет к концу луны, – заговорила она. – Младенца увели с собой на юго-восток вредоносы – мужчина и две женщины. Нельзя приносить жертвы Духу-покровителю городских стен. Надо возблагодарить Духа земли.
   Пинъэр охватило сомнение.
   – Ладно, я еще раз возблагодарю Духа земли, – проговорила она наконец, – наверное, не помешает.
   Пинъэр кликнула Инчунь.
   – Ступай передай батюшке, старая Лю на чашке воды гадала, советует возблагодарить Духа земли. Сегодня в монастырь не поспеть, пусть пока уберут жертвенные предметы. Благодарственную молитву завтра с утра вознесем.
   Симэнь позвал Дайаня и велел убрать жертвенные предметы и животных.
   – Завтра утром в монастырь поедем, – заключил он. И наказал докупить все, что полагается для принесения жертв Духу Земли.
   Рисовая каша, коконы шелкопряда, вылепленные из глины [19], кисти и тушь, а также воробьи, гольцы и угри, которых должны были выпустить на волю [20], – все, как полагается, было припасено заранее.
   От Пинъэр старуха Лю прошла в покои Юэнян. Хозяйка оставила ее ужинать.
   Тем временем прибыл Цянь Слюнявый. Пока он сидел в небольшой приемной, Циньтун с Дайанем сбились с ног, готовя ему утварь для молебна Духу Земли. Цянь выпил чаю и попросил молитвенное обращение, которое Симэнь велел Шутуну тот же час составить.
   Цянь Слюнявый возложил себе на голову громоносный обруч, надел пластинчатую шапку и, по-старинному облаченный в буддийскую рясу, с мечом в одной руке и с освященной водой – в другой, шагая по звездам Большой Медведицы [21], определил место жертвенника и начал заклинать духа об изгнании нечисти.
   Заклинание гласило:
     «О, Таинственная пустота [22] сокровенной пещеры [23] ! Пресветлое Великое начало [24] ! Всемогущие духи восьми стран света [25] ! Помогите мне обрести свое естество [26] ! Жажду судьбоносных талисманов из области Одухотворенных драгоценностей [27] ! Обращаюсь молитвою к Девяти небесам [28] ! Духи-гандхарвы [29] и святые из Ташасаваны [30] ! Проникающая до Большой Медведицы Великая тайна [31] ! Покарайте оборотней, обуздайте нечисть, уничтожьте несметные рати демонов-злодеев! Заклинаю вас, духи Срединных гор [32] ! Изреките слово изначальное, драгоценное! Изгоните недуги и продлите дни жизни! Пять священных гор [33] и восемь морей [34] , внемлите мольбе! Свяжите руки владыке Мара [35] ! Телохранители, спасите меня! Да исчезнет зло и рассеется скверна! Да воцарится навечно дух праведного пути…»
   Цянь пригласил Симэня молиться. Тот совершил омовение рук, прополоскал рот, стал облачаться в парадные одежды, привязал наколенники. Ему помогали Сюээ, Юйлоу, Цзяоэр и Гуйцзе, на все лады расхваливая его облачение.
   Симэнь вышел и с благовониями в руках стал молиться Будде. За ним стоял слуга-подросток, который поддерживал его одежды. Вид у Симэня был весьма внушительный. Цянь Слюнявый при появлении хозяина начал читать громче.
   Женщины наблюдали за Симэнем из-за ширмы. Указывая на Слюнявого, они падали от хохота.
   Симэнь встал перед алтарем на колени, но, смущенный смехом за ширмой, не мог рта открыть и только потирал глаза. Шутун понял в чем дело и подал женщинам знак. Те немного приутихли.
   Цзиньлянь тем временем вышла в сад и заметила Чэнь Цзинцзи. Они слились в поцелуе. Насладившись ее прелестями, Цзинцзи вынул из рукава свежий плод и угостил Цзиньлянь.
   – Вина хочешь? – спросила она.
   – Хорошо бы немного, – согласился он.
   Пока все были увлечены Цянем, она провела зятя к себе, велела Чуньмэй запереть дверь и несколько раз подряд наполнила его чарку вином.
   – Ну, а теперь иди! – проговорила она. – А то увидят, мне живой не быть.
   Цзинцзи хотел ее поцеловать.
   – Брось, или тебе жить надоело! – запротестовала Цзиньлянь. – Вдруг служанки увидят.
   Она играючи ударила Цзинцзи, и он бросился было вон, но она велела Чуньмэй проводить его,
   Да,

 
Меж жизнью и смертью запутав следы,
Ей все-таки выйти сухой из воды.
 

   Чуньмэй пошла с Цзинцзи в сад, но не о том пойдет речь.
   Симэнь, стоя на коленях, долго молился. Когда он поднялся, Цянь отслужил только начало молебна и перешел к чтению ектении с поклонами.
   Симэнь прошел за ширму.
   – Хватит хихикать! – сказал он женщинам. – Меня и без вас смех разбирал. Еле сдержался.
   – А еще рясу напялили, – говорили женщины. – И никакой он не монах. Демон неугомонный – вот он кто [36]. Побагровел весь, бесстыжий. Разбубнился, все кругом заплевал.
   – Вы ж над его усердием потешаетесь! – урезонивал их Симэнь. – И довольно кощунствовать! Помните, когда поклоняются духу, он рядом витает.
   Симэня позвали, и он опять встал на подстилку. Слюнявый сосредоточился и, подняв голову, начал читать покаяние, потом утреннюю молитву о чаяниях. Комки белой пены, скопившиеся у него на губах, то скрывались во рту, то разлетались во все стороны. В рвении, с каким Слюнявый клал нескончаемые поклоны, он напоминал болванчика, и женщины, глядя на него, покатывались со смеху. Как ни усердствовал Симэнь, ему никак не удавалось поспеть за Слюнявым. Едва он положит поклоны одному святому, как Слюнявый называет пятого. Будучи не в силах за ним угнаться, Симэнь клал поклоны невпопад, чем вызвал еще больший хохот женщин.
   Тут появилась Сяоюй и позвала Гуйцзе ужинать.
   – Матушка скучает одна, – сказала она. – Приглашает вас, сестрица, и мамашу Ли зайти и развеять тоску. А у вас тут вон, оказывается, какое веселье.
   Цзяоэр и Гуйцзе сразу направились к Юэнян, за ними потянулись и остальные. Цзиньлянь хотелось было заглянуть в сад, и она последовала за остальными.
   – Да, молиться надобно с усердием, – говорила, обращаясь к падчерице Юэнян, – но и за ребенком следует смотреть в оба. А то доверься этим бабам шальным, вынесут да и ладно. Так-то и зверь, чего доброго, растерзает.
   Только она сказала, вошла Гуйцзе. Они втроем сели ужинать, но не о том пойдет речь.
   После молитвы Симэнь обливался потом. Поспешно сняв с себя парадное платье, он пошел проведать Гуаньгэ.
   – Сынок! – склонившись над колыбелью и гладя ребенка, говорил он. – Я за тебя молился Духу Земли. – Он обернулся к Пинъэр. – Ему лучше! Пощупай лобик: слава Небу и Земле, у него жар спал.
   – Какое чудо! – воскликнула Пинъэр. – Только мы обреклись молиться, ему сразу полегчало. И жар спал, и глазки больше не закатывает, и озноб прошел. А еще говорили: старая Лю, мол, ничего не понимает.
   – Молебен в монастыре отслужим, и совсем поправится, – говорил Симэнь.
   – А тебе, отцу, больше всех достается, – заметила Пинъэр. – Оботрись и садись ужинать.
   – Еще ребенка напугаю. Пойду, там поем.
   Симэнь пошел к Цзиньлянь и уселся в кресле.
   – У меня боль такая, будто грыжа развоевалась, – говорил он.
   – Это отчего же? – засмеялась Цзиньлянь. – Уж не от усердия ли твоего? Попроси, пусть кто-нибудь за тебя домолится.
   – А ты права! – подхватил ее мысль Симэнь и велел Чуньмэй позвать Чэнь Цзинцзи. – Попроси зятюшку. Скажи, пусть за батюшку помолится и свершит сожжение раскрашенных изображений божеств с конями на цветной бумаге.
   Между тем Цзинцзи после нескольких чарок, поднесенных Цзиньлянь, боясь, как бы не заметили слуги, выпил еще не одну чарку купленного легкого вина, опьянел окончательно и, свалившись прямо в лавке, громко захрапел. Циньтун так его и не добудился.
   – Спит он, – докладывал Симэню слуга. – Я его так и не добудился.
   – Вот негодник! – разозлился Симэнь. – Людей попросишь, они норовят и за соседним домом присмотреть, а этому и на свое хозяйство наплевать. Завалиться в такую рань! – Симэнь послал к хозяйке Чуньмэй. – Ступай, скажи дочери: батюшка, мол, занедужил, просят зятя за себя помолиться. А то, скажи, он там разоспался.
   – Вот нескладный! – воскликнула падчерица. – Я сама за ним схожу.
   Она вышла из комнаты. Юэнян послала вслед за ней и Сяоюй. Цзинцзи протер глаза и вышел к жене.
   – Ты чего так кричишь? – спрашивал он.
   – Тебя батюшка помолиться вместо него просит, – отвечала жена. – Циньтун не добудился, меня послал. Матушка Сяоюй велела тебя будить. Пойдем, пойдем!
   Так, то подталкивая, то поддерживая, она, наконец, привела мужа в залу, а сама пошла к себе. Сяоюй доложила Юэнян и Симэню. Тот распорядился, чтобы Циньтун с Дайанем дождались конца службы и проводили Цяня, а сам отправился на ночь к Цзиньлянь, но не о том пойдет речь.
   Между тем Цзинцзи, ослепленный ярким пламенем свечей, окончательно пришел в себя и, вытаращив глаза, увидел, как Слюнявый берет вознаграждение. Они обменялись приветствиями. Цянь в ожидании угощения велел Циньтуну нести фонарь и направился в покои Пинъэр, Инчунь взяла благовония и, войдя в комнату, передала их кормилице Жуи. Та покурила ими над младенцем и вышла. Цянь Слюнявый, держа изображение духов и касаясь Гуаньгэ рукой, сотворил молитву и вернулся в залу.
   Чэнь Цзинцзи молился, а Слюнявый сжигал изображение раскрашенных изображений божеств с конями на цветной бумаге. Когда он бросил в огонь дщицу с молитвенным обращением к духам, показались линии, обозначающие Небо.
   – Раз дщица явила небесные врата, стало быть, поправится младенец через день-другой, – сказал Слюнявый. – Если и повторятся приступы, ничего страшного не случится.
   После того, как обряд был совершен, возлили жертвенное вино.
   Голод и жажда мучили Слюнявого Цяня все время, пока Дайань готовил посуду, а Циньтун накрывал на стол. За компанию с Цянем сел Чэнь Цзинцзи. После угощения, рассыпаясь в благодарностях, Слюнявый удалился, а Цзинцзи пошел к себе. Пинъэр послала горничную Инчунь с жертвенной снедью и фруктами к падчерице, и та благодарила ее, но не о том пойдет речь.
   Выйдя от Юэнян, старая Лю неподалеку от ворот повстречала в дым пьяного Цяня с фонарем в руке.
   – А, наставник Цянь! – протянула Лю. – Награду получил? Поделился бы со старухой-то, а?
   – А ты тут при чем? – обрезал ее Слюнявый.
   – Я ж на чашке воды гадала, тебе, старику, помогала, а ты меня со счетов сбрасываешь, да? – набросилась Лю. – Теперь убей, пальцем не шевельну.
   – Ну и ловка ж ты, сводня! – стоял на своем Слюнявый. – Зубы-то мне не заговаривай! Чушь не городи! Где ж ты мне помогала? Меня в этот дом столько лет приглашают! С какой стати наградой делиться?!
   – Чтоб тебя голод скрутил, демон проклятый! – указывая на Слюнявого пальцем, ругалась старуха. – Только приди за мной!
   Так они ругались еще некоторое время, но не о том пойдет речь.
   На другой день Симэнь встал рано утром и велел слугам сопровождать его в монастырь. Одни несли свиную тушу барана, другие – парадные одежды. По прибытии в монастырь переполошившиеся монахи тотчас же приготовили Симэню подстилку и начали читать молитвы. Симэнь облачился в парадное платье, помолился, потом вытянул гадательный жребий и протянул его монаху. После чаю монах разъяснил ему знаки жребия.
   – Жребий предвещает счастье. Скорбящий скоро поправится. Оберегайте его от дальнейших приступов недуга.
   Симэнь отблагодарил монахов деньгами и направился домой. Когда он спешился у ворот, ему доложили об Ин Боцзюэ, ожидавшем в крытой галерее.
   – Присаживайся! – сказал Симэнь. – Я сейчас приду.
   Он пошел к Пинъэр, рассказал ей о содержании жребия и воротился в крытую галерею.
   – Как дела, посредник? – спросил Симэнь. – Много тогда прикарманил? Хоть пригласил бы когда.
   – А почему именно я должен приглашать? Се Цзычуню тоже кое-что перепало, – посмеивался Боцзюэ. – Ну, да ладно! Вот куплю закусок, тогда и угощу.
   – Ты и всерьез подумал? – усмехнулся Симэнь. – Нет, брат, мне твоего не нужно. Я так, чтобы тебя выпытать.
   – Кстати! – начал Боцзюэ. – Ты нынче, говорят, свинью с бараном в жертву принес? В монастыре был? Богатые жертвы! А брату младшему так ничего и не поднесешь?
   – Ты прав! – подхватил Симэнь и кликнул Циньтуна: – Ступай дядю Се пригласи.
   Симэнь велел поварам готовить закуски. Боцзюэ ждал прихода Се Сида с нетерпением.
   – Давай начнем пока! – не выдержал Боцзюэ. – Ишь как возгордился! Не дождешься его!
   Они сели за стол и наполнили чарки.
   – Дяди Се нет дома, – доложил прибывший наконец Циньтун.
   – Где ты пропадал? – спросил Симэнь.
   – Дядю Се разыскивал, – отвечал слуга.
   Боцзюэ провозглашал тосты за спасение Гуаньгэ, чем очень порадовал Симэня.
   – Все время я тебе, брат, надоедаю, – заговорил Боцзюэ. – Неловко мне перед тобой. Хочу пригласить тебя завтра или послезавтра ко мне на скромное угощение. Будут братья. Выпьем по чарочке. Не против, а?
   – На посредничестве нажился и давай деньгами сорить, – заметил, смеясь, Симэнь. – Зачем тратиться? Свинина с бараниной у меня остались. Я тогда тебе пошлю.
   – Как ты, брат, любезен! – воскликнул благодарный Боцзюэ.
   – А певцов уж сам позови, – предложил Симэнь.
   – Разумеется! Только помощников у меня нет.
   – Мы люди свои! – успокоил его Симэнь. – Каждый своих слуг пошлет. Я Циньтуну с Дайанем велю помочь.
   – Тогда все будет в порядке!
   Они посидели еще немного и простились.
   Да,

 
Когда захочет человек
две жизни в пиршествах провесть,
Всего, – живи хоть целый век, –
их будет тысяч тридцать шесть [37]…
 

   Хотите знать, что было потом, приходите в другой раз.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТАЯ

ИН БОЦЗЮЭ ПРИНИМАЕТ ДРУЗЕЙ В ПРИГОРОДНОМ ПОМЕСТЬЕ.

 

ДОКТОР ЖЭНЬ ОБСЛЕДУЕТ БОЛЬНУЮ В ДОМЕ ВЛИЯТЕЛЬНОГО ЛИЦА.

 

   Грядущих дней теченье не предскажешь,
   Однако в час веселья иногда
   Нежданная, негаданная вовсе,
   Стучится к людям горькая беда.
   Красавице – несчастье выпадает,
   Одна она тоскует у окна,
   Гуляка буйным радостям отдался,
   Ему уж мало сельского вина,
   Наскучило торчать под абрикосом,
   Желает перемены он – и вот
   Теперь средь померанцев у колодца
   Ждет, что напиток редкий обретет.
   Есть в жизни радость, есть в ней и печали,
   То ласка от нее, то боль обид,
   То вдруг весенним ветерком обдует,
   То ледяной крупой запорошит.

 
   Так вот. Встал Симэнь утром и, выйдя из спальни Цзиньлянь, велел Циньтуну с Дайанем отнести свиные ножки и баранину к Ин Боцзюэ.
   Когда слуги пришли к Боцзюэ, тот только что вернулся домой после вручения приглашений гостям.
   – Будьте так добры! Милости прошу! – то и дело повторял он, пока не скрылся за дверью, и принялся писать.

   «Сколько раз причинял я Вам хлопоты, и на сей случай опять Вы не обошли меня щедрой милостью своею, за что приношу Вам искреннейшую благодарность.
   Прошу Вас, брат, незамедлительно пожаловать ко мне, дабы всем вместе отбыть за город, где Вас ожидает увеселение».

   Ин Боцзюэ вышел из дому и передал приглашение Дайаню.
   – Ничего не надо писать! – сказал Дайань. – Нас батюшка прислал помочь вам. Мы не можем отлучаться.
   – Дорогие вы мои! – воскликнул, улыбнувшись, Боцзюэ. – Неловко мне, право слово, утруждать вас. Совесть не позволяет.
   Боцзюэ убрал записку в рукав.
   – А где пир будет? – спросил Дайань. – Мы столы бы пока приготовили, а то запылились, наверно.
   – Дорогой мой! – говорил Боцзюэ. – Столы, верно, протереть надобно. Мы уж сначала дома закусим, а потом за город поедем веселиться.
   – Неплохо придумано! – заметил Циньтун. – Чем коробы с закусками туда тащить, да еще вино, посуду… Куда удобнее дома попировать.
   – То-то и оно! Смышленые вы ребята! – воскликнул Боцзюэ. – Вы мои мысли читаете! Работает, вижу, у вас смекалка!
   – Ну, хватит болтать! – заключил Дайань. – Пора за дело браться.
   – Да, да! – подхватил Боцзюэ. – Или пахать, или в дуду играть.
   Не успели слуги управиться, как в воротах, покачиваясь, показался первый гость. Им оказался Бай Лайцян. Завидев Боцзюэ, он сложил в знак приветствия руки.
   – Как, гляжу, для тебя, брат, стараются ребятки! – увидев слуг Симэня, заговорил Бай.
   – Завидки берут? – спросил Боцзюэ и рассмеялся.
   – Кого да кого зовешь? – спросил Бай.
   – Никого новеньких! Братьев на чашку чаю и только.
   – Вот и хорошо! Пировать в чужой компании терпеть не могу! Среди своих только и выпить да поразвлечься. Правда, без певиц не обойтись. И без Ли Мина с У Хуэем тоже.
   – Кому ты доказываешь?! – воскликнул Боцзюэ. – Я и сам понимаю что к чему. Как это пить втихомолку?! Ты когда-нибудь видал, чтобы я пил под сухую?
   – Точно! Сущая правда! – поддакивал Бай. – Не мне тебя учить, что к чему. Да, постой! Ты уж меня пожалей! От штрафных избавь. Я вчера вечером горькой обпился. Горло жжет, терпенья нет. Мне только бы чаю с супом пропустить.
   – Вино, брат, вином и лечат, – говорил Боцзюэ. – Выпьешь, ничего с тобой не случится. У меня как-то тоже горло объело. И что же? Пропустил несколько чарок – все как рукой сняло. Отличное средство – поверь мне!
   – Горло лечить ты, вижу, мастер, – продолжал Бай, – а как насчет желудка?
   – Да ты что, не завтракал, что ли? – спросил Боцзюэ.
   – Ты брат, близок к истине, – отвечал Бай.
   – Так в чем же дело? – воскликнул Боцзюэ и бросился в дом.
   Он вынес тарелку пирожных и тарелку ароматных лепешек с кипящим чайником и поставил перед Бай Лайцяном.
   – Чудные лепешки! – приговаривал Бай, уплетая одну лепешку за другой, пока не съел все до единой.
   – Пирожные тоже неплохи! – потчевал Боцзюэ.
   Бай Лайцян, аппетитно чавкая, очистил и тарелку пирожных. Циньтун с Дайанем тотчас же собрали посуду и протерли стол, который заблистал как и прежде.
   – Как чистоту блюдут! – заметил Бай. – Ну что ж братья не идут? Чем раньше бы начали, тем дольше пировали. Заберутся в свои углы, не вытащишь.
   Боцзюэ заглянул в окно. В ворота входил Чан Шицзе. Циньтун подал чай. Чан Шицзе сложенными руками приветствовал присутствующих.
   – И ты здесь? – заметив Циньтуна, сказал он.
   Слуга только улыбнулся.
   После чаю они встали из-за стола немного размяться. Внимание Бай Лайцяна привлекли лежавшие на буфете шашки.
   – Давай сыграем, – предложил он Чан Шицзе.
   – Я вспотел с дороги, дух никак не переведу, – отвечал тот. – Раздеться бы да веером обмахнуться, а ты играть. Ну да ладно. Давай партию сыграем.
   Они расставили шашки и сели за игру.
   – На угощение играть собираетесь? – спросил Боцзюэ.
   – Прибавил я, брат, тебе заботы! – начал Бай. – Мне бы уж выиграть, что ли, и на душе полегчало бы. А то и живот пустой, и поесть всласть нельзя. А выиграю, по крайней мере благодетелем почтут.
   – А какой из меня хозяин! – вставил Боцзюэ. – Вы тоже, братья, давайте! И свою лепту внесите!
   Он засмеялся.
   – Легко сказать! – продолжал Бай. – А за что ни возьмись, все серебра стоит.
   – Я ни гроша не захватил, – заявил Чан Шицзе. – Вот разве что веер. В закладной цяня два иль три дадут. А со временем можно выкупить.
   – А у меня с собой выигрыш, – подхватил Бай и вынул платок. – Дорого стоит! Давай разыграем!
   Они передали вещи Боцзюэ. Тот рассмотрел сперва крапленный золотом веер из белого бамбука со стихами и рисунками. Планки у него, правда, оказались старые. Потом развернул новый шелковый платок с ярким узором.
   – Ничего, пойдут! Начинайте! – заключил Боцзюэ и убрал вещи.
   Игроки начали партию. Циньтун с Дайанем, пользуясь отсутствием хозяина, встали сзади них и следили за ходом игры.
   – Расторопные вы мои! – кликнул слуг Боцзюэ. – Будьте добры, заварите чайку, а!
   Циньтун скорчил Дайаню рожу и пошел кипятить чай.
   Положение у Бай Лайцяна и Чан Шицзе было примерно одинаковое. Правда, Чан Шицзе играл немного лучше. Зато Бай Лайцян был мастак менять ходы и переставлять фигуры. Только его фигуры оказались под угрозой, Чан Шицзе стал ждать перетасовок. Так оно и вышло. Бай Лайцян отказался от своего хода и стал передвигать одну фигуру за другой.
   – Ошибся я! Говорю ошибся! Не так пошел, понял? – говорил он скороговоркой, рукой загородив от Чана чуть ли не всю доску.
   – Брат! – звал хозяина Чан Шицзе. – Иди скорей на помощь!
   – Что за шум? – спрашивал опрометью подоспевший Боцзюэ.
   – Гляди, только ход сделал, тут же фигуры четыре передвинул, – объяснял Чан. – А теперь опять перетасовывает. Нет, так дело не пойдет! Брат, будь судьей! Что это за самоуправство?!
   Бай Лайцян весь побагровел. На висках выступили синие жилы,
   – Я не успел ходу сделать, а он фигуру смахнул, – с пеной у рта кричал он. – Видел, хорошо видел, как ты рукой доску загораживал. Глаза мне отвести хотел, да? Да я только пройти собирался, я фигуру еще не поставил. Нет, говорю, передумал, а ты, знай, на своем настаиваешь. Меня винить нечего!
   – Раз пошел, значит пошел, – говорил Боцзюэ. – Нечего ходы назад брать. Смотрите, чтоб этого больше не было!
   – Ладно, так и быть! – согласился Чан Шицзе. – Меняй ход, но чтоб это было в последний раз. Слышишь, Бай Лайцян? Я тебя предупредил, сынок.
   – Никудышный ты игрок, Чан Шицзе! – засмеялся Бай. – А на меня ты зря клепаешь.
   Пока они спорили, прибыл Се Сида. Циньтун угостил его чаем.
   – А вы, гляжу, в шашки сражаетесь? – начал Се Сида. – Давайте, давайте. Я погляжу.
   Появился и У Дяньэнь. После взаимных приветствий и обычных реплик Дяньэнь спросил:
   – На что ж играете?
   Боцзюэ показал веер и платок.
   – Все равно партию надо доиграть! – поддержали все собравшиеся.
   – Братец! Давай кончать! – предложил Бай Лайцян. – Чего зря раздумывать?!
   Чан Шицзе стал обдумывать ход, а У Дяньэнь и Се Сида решили заключить пари.
   – Выиграет брат Чан! – заявил Се Сида.