Неизвестен Автор. Литконкурс 'Тенета-98' (сборник рассказов)

   - Да, кто же ты такая, черт возьми?!
   Ответ был слишком неожиданным для малыша. В течение двух часов в него летели кляксы, ножи, шары, ленты, его подрастающий организм поначалу справлялся со всем эти потоком эмоций желаний и страстей, но в конце концов он потерял сознание, мягко повалившись на пол мастерской.
   Когда он очнулся, начинало смеркаться. Не соображая, что произошло, малыш встал и увидел пирамиду, но прежде, чем у него появились хоть какие-то эмоции, он выдернул шнур из розетки.
   Зная, что вот-вот придет мать, он кинулся к бочке во дворе смыть с себя сажу, в которой он измазался в доме Охо, предварительно упрятав пирамиду в кучу хлама, валявшегося в углу мастерской. Умывшись, он уселся на ступеньку крыльца и тупо смотрел на заходящее солнце, отбрасывающее свои лучи на громоздящиеся невдалеке снежные вершины.
   Вид величественной картины внес успокоение в его повзрослевшую в течение полутора часов душу. Повзрослевшую? Насколько? На века?
   Груз познанного ошеломил малыша. Он был до смерти напуган тем, о чем поведала своеобразным языком пирамида. "Демиург один", так кажется,"- подумал он.
   Теперь малыш знал то, о чем никто из его знакомых не мог даже помыслить. От первых мыслей "шизика" Охо, пройдя вместе с ним весь исследовательский, многолетний путь к оформлению научных и паранормальных идей, поучаствовав вместе с ним в реализации большинства его желаний, столкнувшись с мало постижимой волей и принципами некоего Джонатана Пирса, Фабио знал теперь и о том, от чего сгорел дом ученого.
   Во всем этом шквале информации, никак не желавшей укладываться в маленькую голову Фабио, было еще что-то, что не давало ему покоя, что-то главное. И уже вместе со стуком каблучков матери, направлявшейся к калитке дома по освещенной фонарями улице, заставив свой мозг работать активней в эти считанные секунды, малыш понял, что в его руках оказалась волшебная палочка, о которой мама ему читала столько сказок.
   Осознав эту ликующую мысль, он радостно кинулся навстречу матери.
   - Что это с тобой, Фа? - ласково обняла сына женщина, прижимая его к себе.
   - Я тебя люблю, ма, - с любовью глядя в ее глаза, ответил малыш, - и мне так хочется, чтобы у нас с тобой все было хорошо.
   Мягко потрепав его по щеке, Лючия - так ее звали - улыбнулась немного устало и сказала:
   - Обязательно будет, сынок, обязательно. Идем, я тебя покормлю.
   Пока мать гремела посудой, Фабио размышлял над своей тайной. Он скорее чувствовал, чем понимал, что "Демиург" небезопасен. Образ сумасшедшего Охо стоял перед его глазами как оживший комикс. А вдруг и с мамой случится тоже самое, если она узнает о приборе.
   "Слава Богу, что со мной все обошлось, а ведь могло быть и хуже!" малыш поежился от воспоминаний.
   - Ты что: мерзнешь? - Лючия подошла к сыну и потрогала губами лоб, - температуры вроде нет.
   - Конечно, нет, - подхватил малыш, - это так, нервы.
   - Что? - изумленно замерла мать с кастрюлей в руках, - какие нервы в твоем-то возрасте? Опять, небось, триллеров насмотрелся у Лео! - Фабио предпочел молчать, позволяя матери развивать свою версию его повзросления.
   Но вопросы так и распирали малыша, и он не удержался, спросив набитым ртом:
   - Ма, вот если бы к тебе в руки попала волшебная палочка, что бы ты делала?
   Лючия с улыбкой посмотрела на сына, радуясь его детской наивности, и ответила:
   - Откуда же ей взяться, этой палочке?
   - Не-е, - прожевывая спагетти промычал малыш, - я серьезно: вот если бы?
   - Ну, если бы, - женщина, которой только исполнилось тридцать, всерьез задумалась, а потом рассмеялась, - скажешь тоже - волшебная палочка.
   - А все-таки, - не унимался сын.
   - Ну, попыталась бы вернуть твоего отца.
   - А ты думаешь, это возможно? - поинтересовался малыш, перестав жевать.
   - Так ты же говоришь о волшебной палочке, а она вроде как все может.
   - Угу! Конечно, а чего бы ты еще хотела?
   - Ой! Да что за глупые вопросы ты задаешь? Только душу травишь, - Лючия немного рассердилась, поскольку вопрос сына всколыхнул самое больное за последние годы: нет мужа, нет того, нет этого. Она встала и молча начала убирать со стола.
   - Ладно, извини меня, ма, - понял ее состояние Фабио.
   - Ничего, ничего, иди спать, - голос матери был снова мягким и ласковым, - мне еще гладить для Макфинли.
   - Спокойной ночи.
   - Спокойной ночи.
   Фабио добрался до своей кровати и, свернувшись калачиком, начал думать. -==ВТОРОЙ СОН АЛЕКСАНДРЫ.==
   Кто я?
   Я зависла над горным пейзажем, обрамляющем небольшую долину: в прошлом, будущем или теперь?
   Невысокие скалы разбросаны, как выпавшие зубы невиданных великанов, по лесистым склонам, скрывающихся за облаками вершин. В лесу буковые деревья, а в долине кипарисы - вот и разберись, где же это место - в Гималаях, Кордильерах или вовсе не на Земле.
   Я спускаюсь ниже и попадаю в какой-то храм. Я знаю, что это храм, хотя здесь никто не молится, а группа людей что-то обсуждает. Внезапно я оказываюсь рядом с женщиной лет тридцати, черты лица которой словно изваяны в гипсе и сливаюсь с ней.
   Кто я?
   В правой руке у меня жезл, в левой чаша, на плечах белый плащ с капюшоном, который покрывает мои черные волосы. Головы всех присутствующих тоже покрыты, так положено.
   Я не знаю этих людей, но женщина, которая теперь я, знает. Я могу лишь наблюдать за происходящим, не вмешиваясь.
   Женщина в гневе и заражает своей эмоцией меня. Люди, сидящие вокруг, один за другим высказывают то, что нам не нравится.
   - Они должны быть наказаны, - произносит капюшон, из под которого твердо смотрят синие глаза и торчит окладистая, рыжеватая борода, - сколько можно терпеть их распущенность и кровь? В свое время Моисей наказал евреев за меньшие прегрешения.
   - И что же? - твердо, со сталью в голосе отвечаем мы, - разве страх научит людей миру и любви? Может, именно поступок Моисея наложил на народы богобоязнь, вместо того, чтобы привить им любовь к Богу!
   - Любовь? - синий взгляд становится ироничным, - можно поговорить и об этом. Например, о любви Христа.
   - И чем же вас не устраивают высокие чувства Мирового Учителя? - мы становимся колючими.
   - Лично меня устраивают, - без тени смущения парирует борода, но есть мир, который воевал при Моисее, проповедовавшем богобоязнь, и продолжает воевать после Христа, заповедавшего любовь. Это - факт, мало зависящий от меня.
   - Вот и жаль! - вскидываемся мы. - Каждый сидящий здесь имеет определенную миссию по отношению к народам Земли. Это означает, что народы страдают, если кто-либо из нас не выполняет этих самых миссий. Так кого же я должна наказывать: вас, расписывающихся в своей беспомощности или народы, страдающие от вашей безответственности?
   Откуда-то слева доносится мелодичное:
   - Не стоит гневаться, сестра. Ведь и ты имеешь свою миссию, которую сейчас отказываешься выполнять. В чем же ты обвиняешь нас?
   Мы смотрим в темные глаза изумительно красивой женщины: у нее аккуратный прямой нос, тонкие ноздри, высокий лоб, прячущийся по капюшон и идеальный, чувственный рот. Мы даже ощущаем запах фиалок, так она свежа, но сейчас не время для симпатий, и мы произносим:
   - Я могу исполнить свою миссию, но вы все знаете, что это крайняя мера, за которой только пропасть и разрушение. Не останется ничего, все придется начинать заново. Вы этого хотите?
   В храме повисает тишина, и мы молчим некоторое время, давая остальным подумать, а затем заканчиваем:
   - Прошу всех, кто согласен со мной, поднять руки.
   Только три руки, включая мою, из двадцати четырех, подняты. Мы проиграли, ибо здесь не бывает воздержавшихся. Ярость клокочет, грозя переполнить чашу внутреннего терпения, но мы сдерживаемся, и быстро выходим на улицу.
   Нас догоняет невысокий мужчина в коричневой рясе. Он ниже нас по рангу, но мы всегда прислушиваемся к нему, ибо он старше и качал нас еще в люльке.
   - Чего же ты ждала, дочь? Все было известно с самого начала. Ни у кого из них, - его рука в широком рукаве указывает в сторону храма, не хватает мудрости, чтобы придать народам трансформирующий импульс, и поэтому они предпочитают уничтожить их, чтобы начать заново делать тоже, что уже умеют и выучили наизусть, но нам нужно нечто новое.
   - Вот именно, - подхватываю я, - я чувствую тоже самое, но не могу убедить их в этой правильности.
   - Но не можешь же ты делать работу за них.
   Мы умолкаем пораженные: такая мысль не приходила нам в голову. Определенный порядок в Иерархии Сознаний четко разграничивал полномочия и функции ее членов, но встать над всем этим означало....
   Видя мое замешательство, мужчина продолжает:
   - Используй крайнюю меру, дочь. Обратись к Отцу, пусть он разрешит твои сомнения.
   Наши глаза вспыхивают надеждой, и мы быстро возвращаемся в храм, где все еще сидит большая часть совета.
   - Я решила воспользоваться своим правом апеллировать к Духовному Отцу. Пусть Он решит наш спор, - и, не дожидаясь ответа, я выхожу снова, начиная подниматься к одной из скал, маячащих впереди. Тропа, по которой я иду, протоптана только мной. Никто не вправе ходить сюда, но я имею право ходить по любым тропам в округе.
   Кто же я?
   Через час мы на месте и падаем в молитве на колени. Я ощущаю колоссальные потоки психической и нервной энергии, сконцентрированные в теле женщины в белом плаще. Я впервые ощущаю разницу между нами. Я не выдерживаю напора неведомых мне сил. Вокруг все начинает гудеть, как в аэродинамической трубе.
   На скале, у нас над головой появляется сияние, которое все усиливается по мере того, как увеличивается гул внутри нас. Долина начинает кружиться перед глазами, сознание затуманивается, и в тот миг, когда я слышу голос, идущий откуда-то сверху, еще не разобрав ни слова, теряю сознание.... -==ГЛАВА 2.==
   Малыш Фабио зевнул и сладко потянулся на кровати. Солнце все еще карабкалось по противоположным склонам гор, и в спальне было довольно сумрачно, но к этому в долине привыкли.
   Вскочив с кровати, малыш побежал к реке, холодным потоком несущейся с ближайшего ледника. Взрослые сделали здесь небольшой бассейн, отгороженный проволочным забором, чтобы дети могли без риска для жизни, купаться. С разбега прыгнув в ледяную воду, Фабио как всегда сначала ощутил, что дышать стало нечем, но через мгновенье организм бурно погнал по жилам горячую кровь, и, выбравшись на берег, малыш ощутил прилив жизненных сил.
   Вернувшись в дом, он обнаружил на плите завтрак, заботливо приготовленный матерью, которая уже ушла делать покупки для семей Хенинксов и Макфинли.
   Уже несколько дней Фабио носил в себе тайну "Демиурга", он никому не говорил о нем и не включал его, он думал. Сначала малыш хотел облегчить жизнь себе и матери, но потом подумал, что это эгоизм и слишком мелкая задача для волшебной палочки, хотя матери он все же рассчитывал помочь. Он мог бы, наверное, вернуть отца, но пирамида своим шквалом информации научила его осторожности, и возвращение человека представлялось ему не самой простой из проблем. Кроме того, как объяснить окружающим, что человек, которого все давно похоронили, неожиданно появляется среди живых. Такие вопросы ставили малыша в тупик, и он все еще не мог решить, с чего начать.
   Впрочем, именно на сегодня он назначил дату, когда отступать было уже некуда, иначе в дальнейшем, ни о каком уважении к себе не могло быть и речи. Это тем более было важно, что у мамы сегодня были именины, а значит, нужно было что-то дарить.
   Именно поэтому, быстро поглощая свой завтрак, Фабио беспрестанно ерзал на табуретке, да так и оставил пол тарелки недоеденного супа, трусцой засеменив к сараю.
   Вытащив "Демиурга" на свет божий, он включил его в сеть и сказал:
   - Пирамидка, пирамидка, сделай так, чтобы мама сегодня нашла большой клад, - после чего малыш подождал несколько секунд, замерев как обычно, и выдернул провод из розетки.
   Прошло полчаса, час - мама не появлялась. Фабио не думал, что ждать так тяжело. Он предполагал, что стоит ему пожелать, как все сразу же исполнится, но теперь, сидя на крыльце своего дома, он понял, используя запас знаний Охо, что словом "сегодня" он предоставил прибору возможность решать поставленную задачу в течение всего дня. Уточнять эту самую задачу малышу совсем не хотелось, поскольку это могло повлиять на качество ее разрешения. Оставалось ждать.
   Лючия появилась только в три часа, когда измученный ожиданием Фабио, уже готов был снова воспользоваться прибором.
   Услышав стук щеколды на калитке, малыш едва удержался от того, чтобы кинуться к матери с вопросом: нашла? Однако, увидев ее лицо и пустые руки, он чуть не заревел от отчаяния, хотя голос Пирса твердил внутри: еще не вечер, малыш.
   Совладав с собой, Фабио нашел силы поздравить мать с днем рождения и казаться естественным, но вряд ли ему это удалось бы, если бы Лючия почти сразу же не отправилась в сад вкапывать какой-то столб, оставив сына ходить из угла в угол двора. И именно тогда, когда он уже всерьез засомневался в "Демиурге", из сада донесся едва различимый, изумленный голос матери.
   Сердце малыша екнуло, и он кинулся в сад. В руках матери он увидел достаточно большую шкатулку, украшенную очень красивыми камнями. У Фабио захватило дух при виде самоцветов, ликующих на солнце всевозможными цветами. Его восторгу не было границ, и восхищение, прозвучавшее в вопросе, было вполне искренним:
   - Что это, ма?
   - Господи, сын, да я и сама не знаю! - Фабио заметил, как дрожат от волнения ее руки, похоже - это настоящий клад!
   - А что внутри? - малыш нетерпеливо потянулся к шкатулке.
   - Сейчас, сейчас, - Лючия огляделась вокруг в поисках какойнибудь подходящей железки, чтобы открыть встроенный замок, но ничего, кроме лопаты не увидела, - идем в дом, - закончила она поиск.
   Они быстро, слегка запыхавшись, вбежали в кухню, и в течение десяти напряженнейших секунд Лючия нервными движениями ножом заставила замок щелкнуть. Наступившая вслед за откидыванием крышки пауза была достаточно красноречивой, чтобы свидетельствовать хотя бы приблизительно о содержимом шкатулки.
   Женщина бессильно опустилась на стул, а Фабио шумно выдохнул то, что не находило выхода уже несколько дней. Глядя на гору бриллиантов, рубинов и старинных золотых монет, малыш даже позабыл, что это его рук дело. Он не заметил и того, насколько сама шкатулка и ее содержимое соответствуют его мысленным представлениям о "большом кладе".
   - Бог мой! - наконец выдавила из себя мать, - что со всем этим делать? Это же целое состояние!
   - Значит, ты теперь сможешь не работать? Да, ма?
   - Не работать? - голова Лючии все еще плохо соображала, - ну, конечно, конечно! А ты сможешь учиться. Иди ко мне, мое золото, она протянула руки к сыну, и когда тот подошел, обняла, и через несколько секунд Фабио ощутил, как задрожали ее плечи и что-то капнуло ему на макушку. Он прижался к ней еще сильнее и сказал:
   - Не плачь, ма. Ты же сама говорила, что все будет хорошо, помнишь?
   - Да, да, конечно, - всхлипывая, ответила мать, - теперь все будет хорошо.
   Они молчали некоторое время, пока бремя прежних забот сменялось внутри их радужными мечтами. Малыш Фабио ликовал!
   Теперь он был волшебником и мог помочь кому угодно. Выросший среди постоянных лишений, исключая разве что полноту родительской любви, в своем сердце он не носил зла, потому что на себе испытал его власть. И он не желал этого зла никому, он хотел жить в мире добра и любви. И ведь как приятно делать добро: как хорошо теперь будет его маме. Славный малыш Фабио, неискушенный знанием мира, в котором жил.
   - Я сейчас же пойду к господину Макфинли, - решительно встала Лючия, - и попрошу его продать все это.
   - Ма! - испуганно глянул на нее малыш, - зачем?
   - Какая польза от драгоценностей, если нам с тобой нужны деньги!
   - Деньги? - теперь заторможено соображал Фабио, - ах, конечно, но может поехать прямо в город и самим продать шкатулку?
   - Ну, что ты, Фа, - Лючия погладила сына по голове, - меня сочтут воровкой, отберут клад и посадят в тюрьму.
   - Но ведь ты нашла его у себя в саду! - Фабио очень не хотел, чтобы кто-нибудь в долине узнал про клад сейчас.
   - Кто мне поверит?
   Фабио не было, что ответить. Он не знал, что делать. Если бы он предполагал такие сложности с реализацией клада, он попросил бы у "Демиурга" денег, а не драгоценностей, но не выбрасывать же всю эту красоту в реку. Да и матери пришлось бы объяснять тогда все остальное. А значит, нужно было идти к Макфинли.
   Пока он обо всем этом размышлял, мать уже переоделась и уложила шкатулку в сумку. Она была очень взволнована, когда давала сыну последние наставления, которых он не слышал уже давно:
   - Не балуй тут и жди меня! Я скоро приду.
   И малыш снова принялся ждать...
   Вилла Макфинли с бассейном и белыми мраморными колоннами занимала немалую часть долины вместе с приусадебным хозяйством и парком. Это был трехэтажный особняк, смешавший в своей архитектуре основательность средних веков и просторность современных построек: мрамор и много стекла.
   Лючия перебросилась парой фраз с охранником у ворот, не сообщая ему о цели своего визита, и тот пропустил ее так как знал, что она здесь работает. Длинная аллея, ведущая к особняку, окончательно вымотала нервы женщине.
   Эрхард Макфинли - богатый землевладелец - был собственником не только этой долины, но и прилегающих пастбищ с тысячами голов скота на них и разбросанными в округе деревушками пастухов и ферм. Он был четвертым наследником этого хозяйства и получил вместе с воспитанием соответствующие черты характера и мировоззрение, о которых Лючия знала понаслышке от личной прислуги хозяина, что лишь увеличивало ее волнение.
   Войдя в дом через черный ход, она обратилась к аскетичному старику, выполнявшего работу дворецкого:
   - Оливер, не могли бы вы доложить господину Макфинли, что у меня к нему срочное дело.
   Проницательный дворецкий доброжелательно осведомился:
   - Ты чем-то взволнована, Лючия? Что-нибудь случилось?
   - Честно говоря, да, Оливер, но что именно я не могу вам сказать. Это слишком серьезно для меня.
   - Как знаешь, - не выдал своего разочарования вышколенный старик, - но ты слишком взволнована, чтобы говорить сейчас с хозяином.
   - Это правда! Я очень волнуюсь, - женщина поежилась, - но дело, по которому я пришла не терпит отлагательств.
   - Хм! - лицо дворецкого все же выразило недоумение, - ты меня заинтриговала, но это не мое дело. Я доложу о тебе.
   Старик вышел и вернулся меньше, чем через минуту со словами:
   - Хозяин просил подождать. Он сейчас занят делами с управляющим пастбищами.
   - Надолго? - нервно вскинулась Лючия.
   - Не могу знать, - сухо ответил тот, но потом смягчился, - налить тебе чего-нибудь выпить, чтобы снять напряжение?
   - Пожалуй, - Лючия хотела попросить ликер, но подумала, что ей понадобится ясная голова, и потому закончила, - нет, спасибо.
   - Как угодно. Жди здесь. Я приглашу тебя, когда хозяин освободится.
   По прошествии двух часов нервное напряжение Лючии внезапно прошло, она была настолько вымотана, что ей было абсолютно безразлично все, что будет дальше, и именно тогда появился Оливер.
   - Ты можешь пройти, - он указал ей на дверь, ведущую в кабинет Макфинли.
   Лючия направилась к двери, когда дворецкий остановил ее словами:
   - Сумку ты можешь оставить здесь.
   Женщина смутилась, но потом быстро нашлась:
   - Но в ней именно то, ради чего я пришла.
   Старик пытливо посмотрел на нее, а потом усмехнулся своим мыслям и, освободив дорогу, сказал:
   - Надеюсь, это не бомба.
   Лючия оторопела от этих слов, но потом, уже взявшись за ручку двери, в тон ему парировала:
   - Нет, это - ядерная боеголовка.
   Эрхард Макфинли сидел за огромным столом в чуть меньшем по размерам кресле, и сам он был чуть меньше этого кресла. Его апоплексическое лицо было все еще красным после общения с управляющим, который в итоге был уволен. Это был уже девятый за последние пять лет. Эрхард не выносил даже тени воровства, когда такая тень ложилась на подчиненных. С другой стороны его совсем не угнетало то, что тысячи людей работают на его карман за нищенскую плату.
   И теперь этот высокий и грузный мужчина безразлично рассматривал стоявшую перед ним женщину, понимая, что она достаточно красива, но никаких эмоций это обстоятельство у него не вызывало, ибо люди были для него машинами по извлечению денег. Они интересовали его только, как части этого сложного процесса, а что означала в этом процессе особь, стоявшая перед ним. Наверняка она явилась сюда с какой-нибудь ничтожной просьбой. Это и бесило Макфинли: эти людишки даже просят всегда настолько мало, что ему лень руку поднять для выполнения их потребностей.
   - Ну, что там у вас? Сын заболел?
   - Н-нет, - переминалась с ноги на ногу Лючия, - я... как вам сказать.
   - Что? - начал раздражаться Макфинли, - крыша дома потекла?
   - Да нет, нет, я ... а впрочем, - она сделала несколько торопливых шагов к столу, доставая одновременно что-то из сумки, чем перепугала хозяина дома, заставив его оцепенеть сначала от страха, а потом от изумления, когда он увидел то, что оказалось перед ним, поставленное со стуком на стол, - вот! Я нашла клад!
   В комнате, где неярко горели светильники, поскольку Солнце уже давно зашло, повисла тишина. Даже неяркого света хватало, чтобы камни, лежащие в шкатулке, показали всю свою красоту. Наконец, Макфинли задал единственный вопрос:
   - Где вы это взяли?
   - У себя в саду, когда вкапывала столб, - Лючия заторопилась, полагая, что искренность поможет ей, - вы знаете, господин Макфинли, у меня сегодня именины, и я так...
   - Хорошо! Очень хорошо, - уже не слыша ее, хозяин дома набирал какой-то номер на телефоне, и когда на другом конце провода сняли трубку, он произнес в сторону селекторного аппарата, - Самуэль, у меня возникло срочное дело: немедленно - ко мне! Да, и еще: захвати с собой Логарта.
   При имени Логарта Лючия недоверчиво взглянула на Макфинли: при чем здесь полиция? Адвокат еще понятно: он может понадобиться как консультант, но полиция...
   - Ну вот, - обращаясь к посетительнице, произнес Эрхард, - сейчас приедут представители закона, и мы все сделаем, как положено, - его взгляд не отрывался от шкатулки, а в глазах появился алчный огонек, однако Лючия была не в том состоянии, чтобы оценивать психологию собеседника. Ее занимала предстоящая беседа с тремя мужчинами наедине, да еще какими мужчинами.
   Они в долине - все, она - никто. Поэтому внутренне, хотя и пыталась себя успокоить, Лючия уже отчаялась что-либо получить от заветной шкатулки.
   Приглашенные появились через пятнадцать минут. Увидев Лючию, Хенинкс изумленно приподнял бровь: какое, мол, серьезное дело может зависеть от служанки, - но потом увидел шкатулку и замер с приоткрытым ртом на полуслове. Ронни Логарт напротив был совершенно невозмутим, хотя первое, что он увидел в комнате, была именно шкатулка. Его вообще больше интересовала связь предметов с людьми, чем людей с предметами. Предметы более объективно говорили о своем хозяине, если хозяин не стоял на пути этого предмета со своей субъективностью.
   - Господа, - без лишних церемоний начал Эрхард Макфинли, сегодня ко мне пришла эта женщина и сказала, что нашла у себя в саду эту шкатулку с драгоценностями.
   - Вы подтверждаете эту информацию, госпожа Синти? - напористо, не дав хозяину дома сказать больше ни слова, спросил адвокат.
   - Да, - не очень уверенно ответила Лючия.
   - Прекрасно! Мистер Логарт, - обратился Хенинкс к полицейскому, - я прошу вас составить протокол по этому поводу.
   - Да, но мы должны произвести опись содержимого шкатулки, отреагировал лейтенант, - иначе протокол будет недействительным.
   - Совсем не обязательно, - не уменьшая давления, настаивал Хенинкс, глядя прямо в глаза Логарту, - я потом объясню вам, почему.
   - Хорошо, - Ронни взял со стола Макфинли бумагу и ручку с молчаливого одобрения хозяина и стал писать, только однажды спросив у Лючии год ее рождения, после чего протянул ей протокол. Та, пробежав его глазами, молча подписала.
   - Прекрасно! - повторился Хенинкс с таким видом, будто гора упала с его плеч. - А теперь, лейтенант, я прошу вас опечатать эту шкатулку, поскольку заявляю, что найдена она в саду госпожи Синти, а сад этот, как и вся земля окрест, принадлежит моему клиенту, господину Макфинли, и по законам нашей страны все, что находится на или в этой земле принадлежит ее владельцу целиком и полностью.
   Лючия сжалась в маленький комок, сидя в деловом кресле справа от стола хозяина дома. "Какая же я глупая! - каялась она, - вот так, своими руками отдать свое счастье этим чудовищам, понадеявшись на их доброту и порядочность, когда речь идет о целом состоянии!".
   Между тем Хенинкс со ссылками на различные законы и акты, названия и номера которых помнил наизусть, состряпал заявление и передал его Логарту. Тот, приняв его, посмотрел с некоторым сожалением на Лючию и сказал:
   - Госпожа Синти, вы не хотите сделать никакого заявления?
   - Хочу! - твердо сказала женщина, изо всех сил сдерживаясь от того, чтобы на коленях не начать умолять этих людей о возврате шкатулки, или не впасть в другую крайность и выплеснуть им в лицо все, что она о них думает на самом деле.
   - Пожалуйста! Вот бумага, - протянул ей лист и ручку лейтенант.