Неизвестен Автор. Литконкурс 'Тенета-98' (сборник рассказов)

   И снова переливистый смех. Лицо Макфинли налилось кровью, он ртом начал хватать воздух, судорожно разорвав ворот рубашки. Упав в свое кресло, он понемногу пришел в себя, и сказал лейтенанту:
   - Господин Логарт, выполняйте свой долг.
   - Да, господин Макфинли, - полицейский вышел.
   Через двадцать минут в кабинет без стука вбежал Оливер и кинулся к шторам, распахнув их со словами:
   - Господин Макфинли, смотрите!
   Эрхард и Самуэль увидели, что в месте, где находился дом Синти, набирает силу смерч, который, немного постояв, двинулся затем в сторону особняка хозяина долины. Все трое, как зачарованные, смотрели за вихревым столбом, пока тот не достиг поляны прямо перед домом. Они уже вознамерились бежать, когда смерч исчез, оставив на поляне шестерых полицейских, которые, охая и отплевываясь, начали подниматься с земли.
   Через пару минут в истрепанном мундире, без фуражки и с грязным лицом Ронни Логарт сбивчиво рассказывал о том, что произошло.
   - Мы только подошли к дому, как вдруг нас закрутило, ух! поежился он, - завертело, а потом мы оказались здесь. Черт! - в сердцах изумился он невероятности этого события.
   - Проклятый мальчишка! - обругал Фабио Макфинли, - что же делать?
   - Хм! - улыбнулся адвокат, - меня все время интересовало: что же он предпримет. Я тебя поздравляю, Фабио, - обратился он в пустоту кабинета, - юриспруденция бессильна против природных явлений, и доказать ничего невозможно, несмотря на то, что в этой долине никто и никогда не видел смерчей.
   В комнате повисла тишина, ожидающая реакции невидимого собеседника, и она последовала:
   - Вам не надоело играть в дурацкие игры, господа? - детский голос был совершенно серьезен, - господин Макфинли, отныне на каждое ваше действие против моей семьи вам будет отмерено семикратно. Если вам не жаль всего, что вы имеете, можете продолжать начатую вами войну.
   Эрхард побагровел до кончиков волос, и на его шее вздулись жили, но он все же отыскал в себе искру ума, чем немало удивил Хенинкса, примирительно сказав:
   - Фабио, Фабио, не надо горячиться. Все мы знаем, что в твоих руках мощное оружие, а с ним надо быть очень осторожным. Ты же еще ребенок.
   - Я хотел бы им быть, - донесся огорченный ответ, - но вы отнимаете мое детство и заставляете быть взрослым.
   - Хорошо! Чего же ты хочешь?
   - Оставьте нас с матерью в покое!
   - Я согласен, - неожиданно для всех заявил Макфинли, но тут же испортил впечатление, - но вот мои условия: ты получаешь клад и убираешься со своей матерью из долины, а прибор оставляешь мне.
   - Может, вам этого никто не говорил, господин Макфинли, но вы непроходимый тупица! - Хозяин дома опять начал задыхаться, а голос без эмоций продолжал, - разве я могу доверить вам то, что даст вам полную власть не только надо мной с мамой, но и над всеми людьми? - От такого откровенного заявление о силе прибора у всех присутствующих перехватило дыхание, а голос не умолкал, - к тому же клад и так наш, и вы убедитесь в этом через пятнадцать минут, когда получите решение Верховного Суда Италии об отклонении вашей апелляции. Кроме того, зная тот нищенский образ жизни, который ведут ваши работники, я намерен изменить условия их труда, потому что вы - злой, несправедливый человек.
   Неожиданно Хенинкс рассмеялся:
   - Послушай мальчик, ты берешься за непосильную задачу. Что ты знаешь о мировом порядке и справедливости? Что ты видел в мире, и как ты собираешься установить справедливость?
   - Земля должна принадлежать тем, кто на ней работает, и скот, который выращивается, тоже. Это - справедливо!
   - Допустим, но всякие процессы должны быть управляемы. Кроме крестьян, есть города, которые обеспечивают тех же крестьян одеждой, техникой и прочей утварью. И все это очень сложная управленческая проблема, а ты хочешь, воспользовавшись своим прибором, в миг изменить этот порядок.
   Тишина была ответом адвокату, а потом прозвучало краткое:
   - Я подумаю, - и голос умолк.
   - Ну и ну, Хенинкс, - слабо улыбнулся Макфинли, - вам надо было стать политиком. Вы бы далеко пошли.
   - Боюсь, что все гораздо серьезней, чем я предполагал, - ответил тот серьезно, - мальчишка решил устроить мировую революцию.
   - Похоже, и что делать? - спросил хозяин дома.
   В этот момент в дверь постучали.
   - Да! - рявкнул Эрхард.
   Показалась голова Оливера и произнесла:
   - Господин Макфинли, госпожа Александра Пирс просит принять ее.
   - Кто? Я не знаю...
   - Пирс? - переспросил Хенинкс Оливера, - ты сказал "Пирс"?
   - Да, господин Хенинкс.
   - Великолепно! Замечательно! Сами боги посылают нам удачу, адвокат снова пришел в возбуждение, вызвав недоумение собеседников, - Логарт, разве вы не помните, кто был на вилле Охо во время пожара?
   Офицер напрягся и вспомнил:
   - Как же, Джонатан Пирс, кажется.
   - Вот именно. Очень загадочная фигура. Доктор философии. Очевидно, здесь его жена.
   Эрхард перевел взгляд на дворецкого:
   - Проси.
   Через несколько секунд в комнату с высоко поднятой головой и очаровательной улыбкой вошла Александра. Мужчины, включая Макфинли, замерли при виде ее, огорошенные неземной красотой.
   - Здравствуйте, господа! - раздался мелодичный голос.
   Хенинкс первым вышел из оцепенения и произнес:
   - Мы рады видеть вас, госпожа Пирс. Прошу вас, садитесь.
   - Благодарю! - Александра села в кресло, где еще несколько недель назад у Лючии Синти была отобрана надежда на благополучие.
   - Чем могу служить? - сипло спросил Эрхард и прокашлялся.
   - Вы, очевидно, господин Макфинли? - спросила посетительница.
   - Да, ах, простите, - он кивнул в сторону остальных мужчин, - это господин Хенинкс, адвокат, а это - лейтенант полиции, Ронни Логарт.
   - Очень приятно, господа, - улыбнулась всем по очереди женщина, после чего приступила к цели своего визита, - дело в том, что мой муж, Джонатан Пирс, как вы знаете, присутствовал при пожаре на вилле местного ученого.
   - Вы имеете в виду Охо? - вставил Хенинкс.
   - Вот именно, - Александра немного помолчала, а потом продолжила, - честно говоря, мы с мужем были в полной уверенности, что после того как Охо сошел с ума, а приборы были уничтожены, угроза мировой цивилизации исчезла. Но ряд статей о событиях в вашей долине заставили нас сомневаться в этом, пока мой муж не вспомнил о том, что последним его чувством здесь была жалость к этому прибору, что и позволило, как мы теперь понимаем, сохраниться этому изобретению. Кроме того, смерч, которым я имела возможность полюбоваться с высоты горной дороги, показал мне и место пребывания прибора, и человека, против которого направлено его действие. - Женщина оглядела лица присутствующих и поняла, что оценки ее верны, после чего она закончила свой маленький спич вопросом, - насколько вы сознаете ту опасность, перед лицом которой оказались?
   - Позвольте кое-что уточнить, госпожа Пирс, - вмешался адвокат.
   - Пожалуйста.
   - Что это за прибор, о котором вы говорите?
   - Это - "Демиург один", волшебная палочка, исполняющая любые желания.
   - Совершенно любые? - уточнил Хенинкс.
   - Более того. Причина сумасшествия Охо заключается в том, что прибор материализовывал и бессознательные импульсы.
   - Ага! Благодарю вас. Продолжайте, пожалуйста.
   - Проблема в том, что прибор этот - аномалия, появившаяся потому, что в момент ее открытия Земля преодолевала место пересечения силовых линий Галактического и Вселенского Солнц, степень напряжения которых в пространственно-вакуумных желобах непостижима даже для Солнечного Логоса. Проще говоря, прибор может уничтожить даже Солнце или создать еще парочку. Все зависит от уровня фантазии его обладателя.
   - Так в чем же опасность? - задал традиционно тупой вопрос Макфинли.
   - В разрывности эволюции, - несмотря на глупость собеседника, стала отвечать ему гостья, - в мире все должно быть сбалансировано. Если в одном месте, некто прорвавшийся сознанием далеко вперед, решает искусственно изменить порядок в менее развитых мирах, то эти миры будут подвержены революциям со всей их кровью, ошибками и возвратами назад. И вместо трансформации мы получаем скачок в неведомое для тех, кто в происходящем ничего не понимает. Разве крестьяне, работающие на ваших пастбищах, обратилась она к Эрхарду, - готовы к тому, чтобы владеть землей? Знают ли они экономику, финансы, бухгалтерию, наконец, чтобы по хозяйски грамотно вести свое дело?
   - Нет, конечно, - откликнулся хозяин дома, - их образование оставляет желать лучшего.
   - Это тоже плохо, - сказала гостья, - и не снимает с вас ответственности за такое отношение к людям, но "Демиург" сделает еще хуже, если вдруг бросит их в хаос свободы и собственности, потому что эти понятия неразрывны с ответственностью.
   - Что же нам делать? - спросил, мало, что понявший из этого монолога, Макфинли.
   Неожиданно женщина посмотрела в пустое пространство кабинета и сказала:
   - Фабио, ты согласен со мной? - собеседники изумленно вытаращились на нее, не понимая, как она узнала о невидимом присутствии здесь еще одного человека, но Александра не собиралась им объяснять, что такое интуиция.
   Возникла небольшая пауза, а потом мальчишеский голос тихо выдохнул:
   - Да.
   - Я предлагаю тебе следующее: клад уже твой. Это я знаю из новостей. Значит, твоя семья теперь богата. Но я знаю, что ты хочешь вернуть отца, это так? - она снова подождала, пока услышала тихое "да", и продолжала, - мы выполним это твое желание вместе с "Демиургом", но потом ты должен позволить мне уничтожить прибор.
   - Разве это возможно? - раздалось в комнате.
   - Ты же видел в лаборатории Охо лужицу жидкого металла.
   - Ну?
   - Это был "Демиург два". Его уничтожил мой муж.
   - Но ведь силу, о которой вы говорили невозможно просто так уничтожить.
   - Никто и не говорит о простоте, но я могу это сделать.
   - Кто же вы такая? Откуда вы все знаете? О Галактическом и Вселенском солнцах, о том, что я хочу вернуть отца, о переменах в долине, которые я задумал? Кто вы?
   Александра немного помолчала, а потом улыбнулась:
   - Я все еще не знаю ответа на этот вопрос, малыш.
   Снова пауза, которую прервал детский голос:
   - Никто еще меня так не называл.
   - Но ведь ты сам зовешь себя так?
   - Да.
   - Так, мы договорились?
   - Я согласен.
   - Постойте, постойте, - воскликнул Макфинли, - вы-то какое отношение имеете к прибору, что собираетесь его уничтожить?!
   За Александру ответил Хенинкс:
   - Эрхард, не будь смешным. Ты к этому прибору и вовсе никакого отношения не имеешь.
   - Как это? Он был сделан на моей земле.
   - Вы - действительно глупец, господин Макфинли, - жестко отчеканила Александра, - и земля, о которой вы говорите, ваша лишь номинально, да и то на очень короткий срок оставшейся вам жизни.
   - Я согласен с госпожой Пирс, - поддержал женщину адвокат, пока Эрхард ловил ртом воздух, - такая игрушка как "Демиург" не по карману человечеству.
   - Конечно, пока у тебя не было миллиона долларов, такая искренность тебе тоже была не по карману, - и неожиданно обратился к лейтенанту, - задержите эту даму за нарушение границ частной собственности и за оскорбление личности.
   Рони Логарт опешил, но двинулся вперед, однако Александра спокойно сказала:
   - Дело сделано, господа. "Демиург" уничтожен, а малыш Фабио сидит на коленях у своего отца.
   - Что? Как? Когда? - оторопел Макфинли.
   - Только что.
   Логарт что-то забубнил в рацию, и через минуту сказал:
   - Все верно. Отец Фабио вернулся, а в сарае обнаружена лужица жидкого металла.
   - Проклятье! - выругался Макфинли, - я этого так не оставлю.
   - Неужели так хотелось поуправлять миром? - иронично спросила гостья.
   - Что? Да я... - Макфинли зашелся от ярости.
   - Я вам только напомню о судьбе Охо. Он тоже хотел править миром, а уж он-то был не глупее вас, если создал "Демиург". Поверьте мне.
   Макфинли обмяк. Хенинкс подошел к нему и положил руку на плечо, сказав:
   - Ну, что ты, Эрхард. Ведь мы хорошо отделались. Могло быть и хуже. Забудь обо всем, и все будет как прежде.
   - Да! Но могло быть и лучше, - промелькнула в голове Макфинли глубокая философская мысль.
   - Но, уж насколько плохо могло быть, вы даже представить не можете, - сказала Александра вставая, - позвольте откланяться.
   - До свиданья, - буркнул хозяин дома, вслед за которым попрощался с гостьей и лейтенант.
   Самуэль Хенинкс учтиво предложил:
   - Разрешите проводить вас?
   - Будьте любезны, - улыбнулась женщина.
   Они вышли из дома и побрели по аллее парка. Александра вдохнула чистый альпийский воздух и сказала:
   - Хорошо у вас тут, спокойно.
   - Да, - подтвердил адвокат, - скажите, госпожа Пирс, а почему вы без мужа?
   - Почему же без мужа? - откликнулась она. - Он в гостях у семьи Синти.
   - Как? - изумился Хенинкс, - когда же он туда попал?
   - Сразу, как я договорилась с Фабио.
   - А как он об этом узнал?
   Александра постучала по лбу, улыбнувшись, и сказала:
   - Что-то, вроде телепатии.
   - А-а, - произнес спутник, не очень-то поверив ей.
   Они дошли до дома Синти, и женщина предложила:
   - Зайдете в гости?
   - Удобно ли? - смутился Самуэль.
   - Почему бы и нет. Если бы не господин Макфинли, вы были бы совсем неплохим человеком, но, думаю, что с вашим отъездом все уладится. Вы же умный.
   - Спасибо, - немного покраснел адвокат.
   Они постучали в дверь. Из нее вылетел счастливый Фабио, и, в мгновение, разглядев Александру, кинулся ей на шею. Она немного покружила его.
   - Ну вот, видишь, как хорошо быть просто малышом, - тот уткнулся в золото ее волос.
   На пороге появился Марчелло Синти. Он улыбался, но при виде Хенинкса лицо его изменилось, однако голос Джонатана Пирса, донесшийся из глубины дома, успокоил его:
   - Не стоит вспоминать прошлое. Господин Хенинкс - блестящий адвокат и еще послужит миру во благо, не так ли, Самуэль?
   - Я постараюсь, - ответил тот скромно, - и еще, я прошу мне простить мою преданность господину Макфинли.
   - За что ж извиняться, - ответила Лючия, - каким же вы были бы профессионалом, если бы не выполняли требований клиента? Но забудем об этом, у нас сегодня праздник. Проходите в дом.
   Когда все расселись за столом, Александра, подняв бокал шампанского, сказала:
   - Возблагодарим Господа за то, что Он позволяет нам исправлять Его ошибки.
   "Но, кто же я, что могу их исправлять?" - подумала женщина, делая глоток.
   Ужасный грохот раздался снаружи над долиной сразу после этого. Испуганные люди выбегали из своих домов и в изумлении смотрели, как над одной из вершин, в вечернем воздухе тает образ необычной женской фигуры.
   - Господи! Это еще что? - воскликнул ошеломленно Хенинкс.
   - Насколько я понимаю, - ответила загадочно Александра Пирс, это - Египетская богиня ...
   - ... Изида? - изумленно выдохнул адвокат, глядя на исчезающие контуры.
   - Вот именно! - раздалось в ответ.
   Никаких комментариев у Самуэля больше не нашлось. -==ВМЕСТО ЭПИЛОГА==
   ИЛИ
   ПОСЛЕДНИЙ СОН АЛЕКСАНДРЫ.
   Колокол....
   Вода заливает уши и рот. Я барахтаюсь изо всех сил, как лягушка, попавшая в кувшин с молоком. Водоворот тащит меня на дно, но я не хочу туда: там нет света, нет жизни, нет сознания.
   Сознание размыто и сейчас, и есть только одно, неотвязчивое, вопящее желание - воздух! Вокруг меня проносятся какие-то предметы, люди, эпохи, а я тянусь мимо них к одному лишь глотку чистого воздуха. Я вижу, но не помню кажущегося многообразия этих предметов, слышу, но не понимаю сотни разно говорящих об одном и том же людей, сравниваю и поражаюсь схожести сменяющихся эпох, и я задыхаюсь в этом монотонном многоличии.
   Сколько осталось сил для борьбы с бесконечным потоком иллюзий? Откуда прибывают эти силы, когда я, уже готовая пойти на дно этого вязкого в своей бессознательности хаоса, вдруг ощущаю отклик моим молитвам, идущий откуда-то сверху. Тогда в голове вспыхивает свет, проблески сознания возвращаются, и, пронзенная волевой мощью неведомых энергий, я устремляюсь на поверхность как торпеда.
   Не соображая еще, что произошло, дышу. Дышу полной грудью и вопль радости переполняет меня: свободна!
   И тут я уже отчетливо слышу два удара колокола: бо-ом, бо-ом. Будто, кто приветствует меня - еще одного путника, сумевшего преодолеть жизненный омут. Но - нет! Колокол призывает меня к осознанию реальности, вырывая меня из мира иллюзорной свободы. Еще бы: я по-прежнему мало что вижу вокруг, все застилает густой туман, а я стою по горло в болоте, утопая ногами в вязком иле.
   Воздух свободы, которого я так страстно желала, оказывается липнущим к горлу ядовитым газом болот. Но в голове немного проясняется и паническое желание жить и дышать, ставшее достигнутой мечтой, падает в свой омут, а я пытаюсь идти в сторону берега, с отвращением выдергивая ноги из скользкого, топкого дна. Я иду, но конца болоту не видно. Меня знобит, а порой кидает в пот и жар, когда кто-то под водой поглаживает меня по ногам и, слегка так, исподволь тянет под воду. В один из таких моментов я оступаюсь в яму, и тот, кто ненавязчиво увлекал меня до сих пор, теперь дергает вниз изо всех сил. Я снова хватаю воду ртом и вижу перед собой лицо юноши, который когда-то (я уж и не помню, в какой из жизней!) ухаживал за мной. Его глаза холодны и пусты, но на лице гуляет блудливая улыбка, как и у многих здесь. "Он не холоден и не горяч, но тепл", в нем нет искры ни от Бога, ни от Сатаны. Но я-то знаю теперь, что наличие любой из искр - залог подлинной жизни, а не ее тени, и я отталкиваюсь изо всех сил ногами от моего "ласкового" ухажера и пробкой вылетаю на поверхность, чтобы сделать глоток такого мерзкого и одновременно необходимого воздуха.
   Что-то изменилось вокруг, когда я прихожу в себя. Туман начал рассеиваться, и я вновь бреду измученная и опустошенная, понимая, что назад уже никогда не смогу вернуться. Напрягаю все силы, чтобы искать то неведомое, для которого теперь живу, и забыть то прошлое, которое вижу, будто жизнь в мрачной норе без света и воздуха. Неопределенность поисков тяготит меня и откалывает кусочки воли, порождая сомнения и вопросы: кто я? куда?
   Туман нехотя растаял, но солнца по-прежнему не видно. Тяжелые тучи покрывают горизонт, но радость и надежда переполняют меня, когда я наконец-то вижу берег. Я иду-плыву, натыкаясь постоянно на кого-то, но у них там, под водой нет даже и половины тех сил, которые есть теперь у меня, и они не могут противиться моему движению вперед.
   Неожиданно я вижу чью-то голову на поверхности. Приближаюсь. Передо мной раскосые глаза на желтоватом лице и слипшиеся черные волосы. До меня доносится голос:
   - Пожар, что ли?
   Сбитая с толку нелепым вопросом, я долго соображаю, но потом до меня доходит его ирония, и я хриплю потрескавшимися губами:
   - Хочу побыстрей добраться до берега.
   - Зачем? - уже без прежней усмешки скрипит в ответ.
   - Чтобы быть свободной, - изливаю я сокровенное.
   - Свободной от чего? - снова раздается вопрос, который ставит меня в тупик, и я несу околесицу:
   - От общества, от прежней жизни...
   - Так ведь это - эгоизм, - щурятся и без того узкие глаза.
   - Почему? - удивляюсь я.
   - Потому что ты бежишь от всего ради себя самой, забыв про остальных.
   Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не обернуться назад, на остальных. Оглядываться нельзя, это - проявление слабости и сомнений, это - зыбкий путь между прошлым и будущим, на котором никто не застрахован от падений в омут отработанных иллюзий. И я догадываюсь, почему встреченный мной человек до сих пор не на берегу, но все же говорю:
   - Почему я должна помнить про них, если они только и делают, что тянут меня на дно?
   - Хм! - голова восхищена моей глупостью, - так значит ты еще и слаба, если не можешь удержаться на поверхности!
   - Возможно, - задумчиво отвечаю я, - и именно поэтому хочу побыстрей выбраться отсюда. Прощай! - кидаю я напоследок и собираюсь плыть дальше, когда в моей голове неожиданно возникает вопрос, - а давно ты здесь стоишь?
   Глаз почти не видно:
   - Эоны!
   - Почему?
   - Учусь держаться на поверхности, - после этих слов я чуть топором не иду ко дну, но потом стремглав молочу руками по воде и через несколько минут отказываюсь у кромки берега, вдалеке от застрявшего в развитии китайца. Но, Бог мой, Ведущий меня к Себе, здесь нет ничего, кроме зарослей терновника, и насколько хватает глаз колючий, переплетенный кустарник тянется вдоль всего берега.
   Я уже стою лишь по щиколотки в иле, и как только моя нога касается сухой земли, слышу три удара колокола. Может, я и не научилась еще плавать, как следует, но стоять тысячелетиями по горло в болоте, как это делает оставленный позади китаец, я не намерена. С другой стороны, глядя на заросли, протянувшиеся передо мной, я понимаю, что нужно быть не совсем в своем уме, чтобы сунуться вперед, но внутренний голос настаивает, что другой дороги нет. Однако в тот миг, когда я делаю первый шаг в сотканную из ежовых иголок стену, меня останавливает громкий возглас:
   - Стой!
   Я вглядываюсь немного наискосок вперед и вижу невдалеке человека, которого сразу не заметила. Он, точнее она, поскольку это - женщина, стоит среди зарослей, которые мне только предстоит штурмовать.
   - Не ходи сюда! - говорит она, - это очень больно.
   - Разве есть другой путь? - спрашиваю я.
   - Не знаю, но здесь ты не пройдешь, - голос немолодой женщины звучит совершенно уверенно, но в ее глазах я читаю страх и временный конец ее собственному развитию, ибо она оглянулась, потеряв веру в правильность пути.
   - Почему вы в этом так уверены? - любопытствую я.
   - Ты еще спрашиваешь, или у тебя нет глаз? - женщина почти возмущена моей тупостью, - я уже не помню, когда вошла сюда - так давно это было! а теперь не могу даже пошевелится. Мне очень больно.
   Я смотрю на ее исцарапанное тело, превратившееся в "соляной столб", потом в глаза, застывшие на ощущении болевого шока и забывшие обо всем остальном, и говорю единственно возможное:
   - Если хотите, можете идти за мной.
   - Куда? - она почти кричит испуганно на меня, - туда? - рука еле шевелится в сторону ершащейся чащи, - ни за что! Да и какой смысл? Что там, впереди? Ни ты, ни я этого не знаем. Так во имя чего мучить себя?
   Внутри меня, однако, зреет мнение, что помучаться придется всерьез, и я говорю:
   - Нельзя же стоять здесь вечно.
   - Не знаю, - упавшим голосом говорит она, - но я лучше подожду, и ты можешь присоединиться ко мне.
   Удивительно! И там, позади и здесь, на берегу каждый старается навязать другому свою волю, свое решение, свой страх. Каждый стремится вовлечь в круг своего влияния как можно больше людей, оправдывая свою философию словами: "Если я пойду ко дну, то не один, и, значит, я уже прав в своих поступках, если кто-то пошел вслед за мной!"
   Я тоже эгоистична, предлагая женщине следовать за собой, но я не настаиваю на этом и мне безразлично ее решение. Я могу лишь пожалеть ее за слабость, но вот мой отказ вызывает в ней почти ярость. Как же: кто-то хочет пройти дальше, чем она. И мне нечего сказать разгневанной на мое упрямство женщине, когда я начинаю продираться сквозь заросли.
   Колючки впиваются в мое тело, волосы и лицо, стараясь добраться до глаз, но я сначала не замечаю боли, яростно настроившись на победу, однако через несколько метров огромный, острый шип впивается в мое предплечье, и я вскрикиваю. Теперь я стою вровень со своей недавней собеседницей, и она торжествует при виде моей боли:
   - Ну вот; что я говорила? Дальше ты все равно не пройдешь.
   Интересно, что было бы со мной, если бы эта женщина не стояла здесь, но сейчас я отталкиваюсь от ее эгоизма, как от необходимой сейчас точки опоры, и, стиснув зубы, устремляюсь дальше. Вскоре полученный импульс исчезает, и я обнаруживаю себя в море терновника исколотую и исцарапанную иглами, кровавые ручейки стекают с меня здесь и там. Только теперь я понимаю, что уже давно плачу от боли, а губы, кроме уколов, еще и покусаны моими собственными зубами.
   Кроме того, я понимаю вдруг, что совершенно не знаю, сколько еще и куда идти. До сих пор мне казалось, что я все время держусь перпендикуляра к болоту, но теперь я ни за что не могла бы за это поручиться. Никаких ориентиров вокруг меня нет: ни солнца, ни гор, ничего, - только безбрежное море непроходимых зарослей.
   До меня доходит тщетность моего похода и ошибка, которую я совершила, устремившись вперед с гневом, застилавшим глаза.
   Теперь необходимо начать все сначала и уже самой, без опоры на чужой эгоизм и мнение. В какой-то миг я даже начинаю сожалеть, что не осталась с женщиной: настолько безвыходным кажется мне мое нынешнее положение. Но я знаю, что на пути, который мной избран, позади дороги нет, там вообще ничего нет: ни болота, ни китайца, ни женщины на берегу. Я не знаю, откуда мне это известно, - ведь оглядываться нельзя, но я уверена в этом.
   И когда я это понимаю, мне становится безразлично, куда идти. Это действительно все равно: важно движение само по себе, и не важно куда, ибо удерживать в сознание некую иллюзорную, воображаемую, но всегда нереальную цель - напрасная трата сил, которых и так не достает, а кроме того неизбежно приведет ко лжи, ибо истинной цели не знает никто, а если бы знал, то и ходить ни к чему. И я отдаюсь Тому, Кто Способен Вести Меня Вперед И Сейчас, Когда Я Сама Уже Ничего Не Могу Понять.
   Я делаю шаг и ... оказываюсь посреди безбрежной пустыни желтого песка.
   Колокол бьет четыре раза.
   Будто огни рампы вспыхивает палящее солнце, и я знаю, что на всем оставшемся пути не встречу больше ни одного человека, ибо достигла промежутка, где каждый выбирает дорогу сам, без помощи и наставлений сзади, сбоку или свыше, и никакой другой точки опоры, кроме той, что внутри, здесь не отыщется. Мой взор погружается в глубину собственных мыслей и чувств, в поисках необходимых резервов.