Страница:
— На Горе, — сказал я, — сережки носят только бесстыжие, бессовестные рабыни, самки, довольные тем, что еще способны вызывать желание у мужчины.
— Носят ли их свободные женщины? — спросила Алейна.
— Никогда.
— Только рабыни?
— Самые позорные из рабынь. Тебе не стыдно?
Она весело рассмеялась.
— У рабынь нет гордости, — гордо произнесла она и покрутила головой из стороны в сторону. Сережки раскачивались и блестели.
Многие рабыни привыкают к сережкам и начинают выпрашивать их у своих хозяев.
— Они мне очень нравятся, — сказала она.
— Женщину может украсить только ошейник.
— Я ношу и то и другое! — рассмеялась Алейна.
— Хоть что-то тебе не нравится?
— Конечно. — Она лукаво посмотрела на меня. — Рабыням ведь можно иногда покапризничать?
— Наверное. Твой хозяин делает с тобой все, что захочет?
Глаза девушки сверкнули.
— Мой хозяин, — произнесла она, — делает со мной все, что захочет. Он очень сильный.
— Я в этом не сомневался.
— Я во всем ему подчиняюсь, — сказала она. — Он — это все. Я — ничто.
— Понятно, — произнес я.
— Я его собственность, — продолжала она. — Он требует от меня полного подчинения. У меня нет никакого выбора. Я его рабыня.
— Ты считаешь, что так и должно быть? — спросил я. Она посмотрела на меня и улыбнулась:
— Мне это нравится.
— Приготовь чай, — приказал я.
Она подняла юбку и направилась в шатер ставить чай. Вдалеке показалось едва заметное облачко пыли. Разбойники возвращались. Я вошел в шатер и уселся, скрестив ноги, на циновку. Капюшон бурнуса я отбросил за спину. Было жарко. В Тахари постоянно дуют жаркие ветра.
— Поначалу я испугалась, когда увидела тебя, — сказала девушка. — Подумала, что ты решил забрать меня обратно. Потом поняла, что если бы ты этого хотел, то не стал бы медлить.
В шатре она сняла с себя куртку с капюшоном из шерсти кайила. Когда она наклонялась, груди ее соблазнительно покачивались в вырезе дешевой желто-голубой рубашки из репса.
— Думаю, не стал бы.
Рука девушки с металлическим коробком чая слегка дрожала. Глаза ее затуманились.
— Тебе приходится много работать? — спросил я.
— Очень много! — рассмеялась она. — Я работаю с самого раннего утра. Я должна собрать ветки и навоз кайила, чтобы развести костер, я должна приготовить кашу и бульон, потом вычистить котлы и кастрюли, затем я должна вытрясти циновки и подмести в шатрах, на мне лежит починка одежды и обуви, я натираю и чищу сапоги и кожаные изделия, я тку, я вью веревки, я дублю кожу и мелю зерно. Я же ухаживаю за кайилами и дважды в день дою кайилиц. Многое приходится делать. — Глаза девушки лучились от счастья. — Я выполняю работу десятерых женщин. Кроме меня, в лагере женщин нет. Вся неприятная работа достается мне. Мужчины не станут делать многих вещей. Это оскорбительно для их силы. — Она подняла голову — Вот и ты потребовал чаю.
— Кстати, где он? — спросил я. — Готов?
Я посмотрел на маленький медный чайник на маленьком костре из навоза кайила. Рядом уже стояла толстая стеклянная чашка. В такую входит унции два чая. Базий-ский чай пьют маленькими чашками и, как правило, выпивают три чашки за один присест. Важно не ошибиться в количестве заварки. Себе она, конечно, чая не сделала.
Время от времени я поглядывал на горизонт. Облако пыли приближалось. На шесте у входа в шатер висел бурдюк с водой.
— Ну, а ночью, — спросил я девушку, — разрешают ли тебе отдохнуть от дневных трудов?
Она была все еще мокрой от пота после размолачивания зерен.
— Днем, — рассмеялась она, — я выполняю обязанности свободной женщины, а ночью… ты же помнишь, кто я.
Я с любопытством разглядывал девушку.
— Я — рабыня, — весело засмеялась она.
— Значит, ночью ты меняешь тапочки на шелка и колокольчики?
— Если позволят, — улыбнулась она. — Часто приходится прислуживать обнаженной. Ночью как раз и начинается мой настоящий труд. Что он только не заставляет меня вытворять! Мне бы такое и в голову не пришло!
— Ты счастлива? — спросил я. — Да.
— Он делится тобой с другими разбойниками?
— Конечно, — пожала она плечами. — Я же единственная постоянная девушка в лагере.
— Значит, бывают и другие?
— Иногда, — сказала она. — Свободные женщины, рабыни, отобранные у караванов.
— Что делают с ними?
— Продают в оазисы. Мои обязанности как рабыни не ограничиваются ночами. Он часто меня использует. Бывает, вызовет днем и заставляет угождать ему, еще потную от хозяйственных трудов. Бывает, просто закидывает мне юбку на голову и валит на циновки, после чего гонит работать дальше.
— Тебя часто секут?
Она повернулась спиной и подняла рубашку. На теле виднелись следы двух или трех наказаний, хотя шрамов и ссадин не было. Секли ее мягким широким пятиполосным ремнем. Это наиболее распространенный способ наказания девушек. Чрезвычайно доходчиво и не портит кожу.
— Меня наказывали дважды, — сказала она. — Один раз, еще давно, в шатрах, когда я надерзила, а второй раз — за неловкость. — Рабыня сняла с огня чайник и осторожно налила мне стакан.
— Твой хозяин жесток? — поинтересовался я.
— Нет, но он очень суров.
— Строг?
— Да, очень строг.
— Но не жесток?
— Нет.
— Как ты к нему относишься?
— Как рабыня.
— А он к тебе?
— Как хозяин.
— И часто он тебя бьет?
— Почти никогда, — ответила девушка, — но я знаю, что он может отстегать меня в любую минуту, стоит мне ему не угодить. Я рабыня, и я знаю, что меня могут запросто выпороть.
— Значит, ты живешь под страхом порки?
— Да. И страх этот обоснован. — Она посмотрела на меня. — Он достаточно силен, чтобы добиться от меня всего, чего захочет. Я это уже поняла. Он может меня выпороть, если я ему не понравлюсь.
— Как тебе нравятся подобные отношения?
— Ты не поверишь, но это захватывает!
— Похоже, тебе нравится подчиняться мужчине, — сказал я.
— Я — женщина. — Она опустила голову. — Во мне проснулись чувства, о которых я даже не подозревала. В руках сильных и безжалостных мужчин я открыла в себе фантастическую сексуальность. Это так славно и здорово! — воскликнула она, посмотрев вверх.
— Женщины Земли рассуждают по-другому, — заметил я.
— Я горианская рабыня. — Девушка встала на колени и прикоснулась к сережкам.
— Похоже, ты любишь своего хозяина?
— Если бы он не запрещал мне, я бы слизывала пыль с его сапог!
Она резко обернулась, заметив наконец облако пыли. Рабыня поняла, что возвращаются разбойники. Глаза ее испуганно расширились.
— Ты должен бежать! — воскликнула она. — Они убьют тебя, если застанут здесь!
— Я не допил чай, — возразил я.
— Уж не хочешь ли ты, — она неуверенно поднялась на ноги, — причинить вред моему господину?
— У меня к нему дело, — просто ответил я.
Рабыня попятилась. Я поставил чашку на землю, между двух циновок. Я был уверен, что чай не разольется. Она сделала еще один шаг назад, а я наклонился в сторону и дотянулся до связки длинных цепочек, приготовленных, вне всякого сомнения, для усмирения рабынь, которых планировали захватить при налете на караван. Взвизгнув, Алейна развернулась и со всех ног кинулась в пустыню. Цепочка как змея сверкнула на солнце и захлестнула ее ноги. Рабыня упала, разметав по песку белокурые волосы. В следующую секунду я был уже на ней. Рывком подняв ее за волосы, я зажал ей рот и затащил в шатер. Там я швырнул ее на циновки, запихал в рот шелковый шарфик, после чего обмотал ее голову кушаком, чтобы она ничего не могла видеть. Затем я перевернул ее на живот и связал обрывком ремня руки и ноги. После этого я закинул ее на правую половину шатра, где хранились мужские принадлежности.
Закончив с Алейной, я вышел из шатра и встал у входа.
Первым показался главарь шайки. К луке его седла были привязаны две захваченные во время налета женщины. Они спотыкались и едва держались на ногах. Босые ступни оставляли в песке кровавый след. Сзади шел груженный награбленным добром кайил. Вместе с главарем шайка насчитывала девять человек. Увидев меня, он подал команду, и его люди мгновенно окружили лагерь. Кайил главаря попятился. Я понял его намерение. Он хотел атаковать с ходу, направить кайила на шатер, смять его и нанести сокрушительный удар.
Я снял с шеста бурдюк с водой.
Кто-то из разбойников издал вопль ярости. Я запрокинул бурдюк и сделал несколько внушительных глотков. Затем я повесил бурдюк на место и вытер губы рукавом халата.
Главарь шайки вложил ятаган в ножны и спрыгнул с кайила. Я вернулся в шатер, сел, скрестив ноги, на циновку и взял еще не остывшую чашку чая.
Главарь вошел в шатер.
— Чай готов, — сказал я ему.
Первым делом он перерезал ножом стягивающие Алей-ну ремни. Она в ужасе взирала на своего хозяина. Он, однако, на нее не сердился. В конце концов, она была всего-навсего слабой женщиной.
— Подай нам чай, — приказал он. Вся дрожа, девушка налила ему маленькую чашечку чая.
— Превосходный чай, — похвалил я.
Выпив их воды, я стал по законам Тахари гостем разбойников.
Глава 9. С ПРЕКРАСНОЙ ПРЕДАТЕЛЬНИЦЕЙ ЗИНОЙ ПОСТУПАЮТ ПО ОБЫЧАЮ ТАХАРИ
Глава 10. ХАССАН ПОКИДАЕТ ОАЗИС ДВУХ ЯТАГАНОВ
— Носят ли их свободные женщины? — спросила Алейна.
— Никогда.
— Только рабыни?
— Самые позорные из рабынь. Тебе не стыдно?
Она весело рассмеялась.
— У рабынь нет гордости, — гордо произнесла она и покрутила головой из стороны в сторону. Сережки раскачивались и блестели.
Многие рабыни привыкают к сережкам и начинают выпрашивать их у своих хозяев.
— Они мне очень нравятся, — сказала она.
— Женщину может украсить только ошейник.
— Я ношу и то и другое! — рассмеялась Алейна.
— Хоть что-то тебе не нравится?
— Конечно. — Она лукаво посмотрела на меня. — Рабыням ведь можно иногда покапризничать?
— Наверное. Твой хозяин делает с тобой все, что захочет?
Глаза девушки сверкнули.
— Мой хозяин, — произнесла она, — делает со мной все, что захочет. Он очень сильный.
— Я в этом не сомневался.
— Я во всем ему подчиняюсь, — сказала она. — Он — это все. Я — ничто.
— Понятно, — произнес я.
— Я его собственность, — продолжала она. — Он требует от меня полного подчинения. У меня нет никакого выбора. Я его рабыня.
— Ты считаешь, что так и должно быть? — спросил я. Она посмотрела на меня и улыбнулась:
— Мне это нравится.
— Приготовь чай, — приказал я.
Она подняла юбку и направилась в шатер ставить чай. Вдалеке показалось едва заметное облачко пыли. Разбойники возвращались. Я вошел в шатер и уселся, скрестив ноги, на циновку. Капюшон бурнуса я отбросил за спину. Было жарко. В Тахари постоянно дуют жаркие ветра.
— Поначалу я испугалась, когда увидела тебя, — сказала девушка. — Подумала, что ты решил забрать меня обратно. Потом поняла, что если бы ты этого хотел, то не стал бы медлить.
В шатре она сняла с себя куртку с капюшоном из шерсти кайила. Когда она наклонялась, груди ее соблазнительно покачивались в вырезе дешевой желто-голубой рубашки из репса.
— Думаю, не стал бы.
Рука девушки с металлическим коробком чая слегка дрожала. Глаза ее затуманились.
— Тебе приходится много работать? — спросил я.
— Очень много! — рассмеялась она. — Я работаю с самого раннего утра. Я должна собрать ветки и навоз кайила, чтобы развести костер, я должна приготовить кашу и бульон, потом вычистить котлы и кастрюли, затем я должна вытрясти циновки и подмести в шатрах, на мне лежит починка одежды и обуви, я натираю и чищу сапоги и кожаные изделия, я тку, я вью веревки, я дублю кожу и мелю зерно. Я же ухаживаю за кайилами и дважды в день дою кайилиц. Многое приходится делать. — Глаза девушки лучились от счастья. — Я выполняю работу десятерых женщин. Кроме меня, в лагере женщин нет. Вся неприятная работа достается мне. Мужчины не станут делать многих вещей. Это оскорбительно для их силы. — Она подняла голову — Вот и ты потребовал чаю.
— Кстати, где он? — спросил я. — Готов?
Я посмотрел на маленький медный чайник на маленьком костре из навоза кайила. Рядом уже стояла толстая стеклянная чашка. В такую входит унции два чая. Базий-ский чай пьют маленькими чашками и, как правило, выпивают три чашки за один присест. Важно не ошибиться в количестве заварки. Себе она, конечно, чая не сделала.
Время от времени я поглядывал на горизонт. Облако пыли приближалось. На шесте у входа в шатер висел бурдюк с водой.
— Ну, а ночью, — спросил я девушку, — разрешают ли тебе отдохнуть от дневных трудов?
Она была все еще мокрой от пота после размолачивания зерен.
— Днем, — рассмеялась она, — я выполняю обязанности свободной женщины, а ночью… ты же помнишь, кто я.
Я с любопытством разглядывал девушку.
— Я — рабыня, — весело засмеялась она.
— Значит, ночью ты меняешь тапочки на шелка и колокольчики?
— Если позволят, — улыбнулась она. — Часто приходится прислуживать обнаженной. Ночью как раз и начинается мой настоящий труд. Что он только не заставляет меня вытворять! Мне бы такое и в голову не пришло!
— Ты счастлива? — спросил я. — Да.
— Он делится тобой с другими разбойниками?
— Конечно, — пожала она плечами. — Я же единственная постоянная девушка в лагере.
— Значит, бывают и другие?
— Иногда, — сказала она. — Свободные женщины, рабыни, отобранные у караванов.
— Что делают с ними?
— Продают в оазисы. Мои обязанности как рабыни не ограничиваются ночами. Он часто меня использует. Бывает, вызовет днем и заставляет угождать ему, еще потную от хозяйственных трудов. Бывает, просто закидывает мне юбку на голову и валит на циновки, после чего гонит работать дальше.
— Тебя часто секут?
Она повернулась спиной и подняла рубашку. На теле виднелись следы двух или трех наказаний, хотя шрамов и ссадин не было. Секли ее мягким широким пятиполосным ремнем. Это наиболее распространенный способ наказания девушек. Чрезвычайно доходчиво и не портит кожу.
— Меня наказывали дважды, — сказала она. — Один раз, еще давно, в шатрах, когда я надерзила, а второй раз — за неловкость. — Рабыня сняла с огня чайник и осторожно налила мне стакан.
— Твой хозяин жесток? — поинтересовался я.
— Нет, но он очень суров.
— Строг?
— Да, очень строг.
— Но не жесток?
— Нет.
— Как ты к нему относишься?
— Как рабыня.
— А он к тебе?
— Как хозяин.
— И часто он тебя бьет?
— Почти никогда, — ответила девушка, — но я знаю, что он может отстегать меня в любую минуту, стоит мне ему не угодить. Я рабыня, и я знаю, что меня могут запросто выпороть.
— Значит, ты живешь под страхом порки?
— Да. И страх этот обоснован. — Она посмотрела на меня. — Он достаточно силен, чтобы добиться от меня всего, чего захочет. Я это уже поняла. Он может меня выпороть, если я ему не понравлюсь.
— Как тебе нравятся подобные отношения?
— Ты не поверишь, но это захватывает!
— Похоже, тебе нравится подчиняться мужчине, — сказал я.
— Я — женщина. — Она опустила голову. — Во мне проснулись чувства, о которых я даже не подозревала. В руках сильных и безжалостных мужчин я открыла в себе фантастическую сексуальность. Это так славно и здорово! — воскликнула она, посмотрев вверх.
— Женщины Земли рассуждают по-другому, — заметил я.
— Я горианская рабыня. — Девушка встала на колени и прикоснулась к сережкам.
— Похоже, ты любишь своего хозяина?
— Если бы он не запрещал мне, я бы слизывала пыль с его сапог!
Она резко обернулась, заметив наконец облако пыли. Рабыня поняла, что возвращаются разбойники. Глаза ее испуганно расширились.
— Ты должен бежать! — воскликнула она. — Они убьют тебя, если застанут здесь!
— Я не допил чай, — возразил я.
— Уж не хочешь ли ты, — она неуверенно поднялась на ноги, — причинить вред моему господину?
— У меня к нему дело, — просто ответил я.
Рабыня попятилась. Я поставил чашку на землю, между двух циновок. Я был уверен, что чай не разольется. Она сделала еще один шаг назад, а я наклонился в сторону и дотянулся до связки длинных цепочек, приготовленных, вне всякого сомнения, для усмирения рабынь, которых планировали захватить при налете на караван. Взвизгнув, Алейна развернулась и со всех ног кинулась в пустыню. Цепочка как змея сверкнула на солнце и захлестнула ее ноги. Рабыня упала, разметав по песку белокурые волосы. В следующую секунду я был уже на ней. Рывком подняв ее за волосы, я зажал ей рот и затащил в шатер. Там я швырнул ее на циновки, запихал в рот шелковый шарфик, после чего обмотал ее голову кушаком, чтобы она ничего не могла видеть. Затем я перевернул ее на живот и связал обрывком ремня руки и ноги. После этого я закинул ее на правую половину шатра, где хранились мужские принадлежности.
Закончив с Алейной, я вышел из шатра и встал у входа.
Первым показался главарь шайки. К луке его седла были привязаны две захваченные во время налета женщины. Они спотыкались и едва держались на ногах. Босые ступни оставляли в песке кровавый след. Сзади шел груженный награбленным добром кайил. Вместе с главарем шайка насчитывала девять человек. Увидев меня, он подал команду, и его люди мгновенно окружили лагерь. Кайил главаря попятился. Я понял его намерение. Он хотел атаковать с ходу, направить кайила на шатер, смять его и нанести сокрушительный удар.
Я снял с шеста бурдюк с водой.
Кто-то из разбойников издал вопль ярости. Я запрокинул бурдюк и сделал несколько внушительных глотков. Затем я повесил бурдюк на место и вытер губы рукавом халата.
Главарь шайки вложил ятаган в ножны и спрыгнул с кайила. Я вернулся в шатер, сел, скрестив ноги, на циновку и взял еще не остывшую чашку чая.
Главарь вошел в шатер.
— Чай готов, — сказал я ему.
Первым делом он перерезал ножом стягивающие Алей-ну ремни. Она в ужасе взирала на своего хозяина. Он, однако, на нее не сердился. В конце концов, она была всего-навсего слабой женщиной.
— Подай нам чай, — приказал он. Вся дрожа, девушка налила ему маленькую чашечку чая.
— Превосходный чай, — похвалил я.
Выпив их воды, я стал по законам Тахари гостем разбойников.
Глава 9. С ПРЕКРАСНОЙ ПРЕДАТЕЛЬНИЦЕЙ ЗИНОЙ ПОСТУПАЮТ ПО ОБЫЧАЮ ТАХАРИ
— Рабынь заковать в цепи, — приказал главарь одному из разбойников.
Затем он посмотрел на меня.
Разбойник принялся собирать по шатру разбросанные цепочки. Одну он притащил с улицы, она валялась в пыли там, где мой бросок остановил убегающую Алейну.
— На колени! — заревел разбойник. Одна из девушек тут же послушно опустилась на колени, вторая возмущенно вскинула голову. Я вспомнил, как она с самого начала не могла поверить, что на нее надели наручники.
Она вырвалась на середину шатра и гордо посмотрела на главаря шайки. Девушка стояла обнаженной, пыль покрывала ее ноги до самых бедер, по телу стекали грязные ручейки пота.
— Нет, Хассан! — крикнула она. — Ты разве забыл, что это я, Зина, за золотой диск тарна выдала тебе караван! Я рассказала о маршруте, охране и графике движения!
Подобные сведения, насколько я знал, держались в строжайшем секрете даже в самые спокойные времена.
Вторая девушка возмущенно закричала, но не решилась подняться с колен.
— В цепи ее, — распорядился Хассан, показав на стоящую на коленях.
Один из разбойников тут же нацепил на лодыжки девушки замки, соединенные цепью длиной в фут. Я услышал два тяжелых щелчка. Затем он развязал ей руки и сковал их специальными наручниками с цепью из трех звеньев.
— На солнце, — распорядился Хассан.
Двое разбойников тут же притащили тяжелый, прямоугольный кол длиной около четырех футов и около четырех дюймов в диаметре. Один из разбойников придерживал кол, а второй забил его в песок тяжелым молотком, оставив торчать не более двух дюймов. К этому концу кола прикрутили железное кольцо, к которому и приковали за ошейник рабыню. Длина цепи не превышала одного ярда. Таким образом, она не могла даже подняться с колен.
— Освободите меня, — потребовала вторая девушка, Зина.
— Освободите, — кивнул Хассан. Кто-то из разбойников развязал ее руки.
— И рассчитайтесь!
Повинуясь жесту Хассана, разбойник вытащил из небольшого сундучка золотой диск тарна и протянул его девушке.
— Дайте одежду! — произнесла она, схватив деньги.
— Нет, — сказал Хассан.
Она испуганно на него взглянула.
— Тебе заплатили, — пожал он плечами. — Уходи.
Она затравленно огляделась по сторонам. Затем посмотрела на диск тарна.
— Дайте воды.
— Нет, — отрезал Хассан.
— Я заплачу за воду — В голосе Зины звучал страх.
— Я не продаю воду, — ответил Хассан.
— Нет! — зарыдала она.
— Уходи, — повторил он.
— Я умру в пустыне. — В руках девушки блестел золотой диск. — Я же выдала вам караван!
— И мы с тобой рассчитались.
Она смотрела на лица разбойников, губы ее дрожали.
— Нет, — шептала она. — Нет!
Алейна сидела на коленях возле чайника, не осмеливаясь поднять глаза. Плечи ее дрожали, а груди призывно колыхались в разрезе рубашки. Обнаженная девушка бросилась к ней.
— Попроси за меня, — прошептала Зина.
— Я всего лишь рабыня, — сквозь слезы ответила Алейна.
— Заступись за меня! — умоляла Зина. Алейна в ужасе посмотрела на Хассана.
— Пощадите ее, господин! — пролепетала она. — Я прошу вас.
— Выйди из шатра, или тебя выпорют, — сказал Хассан. Алейна выскочила на солнце.
Девушка ползала по шатру, затравленно глядя в безжалостные лица разбойников. Затем, крепко сжимая в маленькой ладошке золотой диск, она вскочила на ноги.
— Ты не сделаешь этого, Хассан!
— Убирайся из лагеря, — сказал он.
— Я погибну в пустыне!
— Убирайся!
— Оставь меня в качестве рабыни!
— Разве ты не свободная женщина?
— Умоляю, Хассан, оставь меня как рабыню!
— Но ты же свободна.
— Нет! — разрыдалась она. — В глубине души я всегда была истинной рабыней. Я только делала вид, что свободна. Отстегай меня за это! Я не носила ни ошейника, ни клейма, но я настоящая рабыня! Я это скрывала!
— Когда же ты об этом догадалась? — поинтересовался Хассан.
— Когда изменилось мое тело, — ответила Зина, потупив взор.
Разбойники засмеялись.
Я посмотрел на девушку. Выглядела она соблазнительно. Не исключено, что из нее действительно выйдет неплохая рабыня.
— В цепи ее, — распорядился Хассан, показав на стоящую на коленях.
Один из разбойников тут же нацепил на лодыжки девушки замки, соединенные цепью длиной в фут. Я услышал два тяжелых щелчка. Затем он развязал ей руки и сковал их специальными наручниками с цепью из трех звеньев.
— На солнце, , — распорядился Хассан.
Двое разбойников тут же притащили тяжелый, прямоугольный кол длиной около четырех футов и около четырех дюймов в диаметре. Один из разбойников придерживал кол, а второй забил его в песок тяжелым молотком, оставив торчать не более двух дюймов. К этому концу кола прикрутили железное кольцо, к которому и приковали за ошейник рабыню. Длина цепи не превышала одного ярда. Таким образом, она не могла даже подняться с колен.
— Освободите меня, — потребовала вторая девушка, Зина.
— Освободите, — кивнул Хассан. Кто-то из разбойников развязал ее руки.
— И рассчитайтесь!
Повинуясь жесту Хассана, разбойник вытащил из небольшого сундучка золотой диск тарна и протянул его девушке.
— Дайте одежду! — произнесла она, схватив деньги.
— Нет, — сказал Хассан.
Она испуганно на него взглянула.
— Тебе заплатили, — пожал он плечами. — Уходи.
Она затравленно огляделась по сторонам. Затем посмотрела на диск тарна.
— Дайте воды.
— Нет, — отрезал Хассан.
— Я заплачу за воду. — В голосе Зины звучал страх.
— Я не продаю воду, — ответил Хассан.
— Нет! — зарыдала она.
— Уходи, — повторил он.
— Я умру в пустыне. — В руках девушки блестел золотой диск. — Я же выдала вам караван!
— И мы с тобой рассчитались.
Она смотрела на лица разбойников, губы ее дрожали.
— Нет, — шептала она. — Нет!
Алейна сидела на коленях возле чайника, не осмеливаясь поднять глаза. Плечи ее дрожали, а груди призывно колыхались в разрезе рубашки. Обнаженная девушка бросилась к ней.
— Попроси за меня, — прошептала Зина.
— Я всего лишь рабыня, — сквозь слезы ответила Алейна.
— Заступись за меня! — умоляла Зина. Алейна в ужасе посмотрела на Хассана.
— Пощадите ее, господин! — пролепетала она. — Я прошу вас.
— Выйди из шатра, или тебя выпорют, — сказал Хассан. Алейна выскочила на солнце.
Девушка ползала по шатру, затравленно глядя в безжалостные лица разбойников. Затем, крепко сжимая в маленькой ладошке золотой диск, она вскочила на ноги.
— Ты не сделаешь этого, Хассан!
— Убирайся из лагеря, — сказал он.
— Я погибну в пустыне!
— Убирайся!
— Оставь меня в качестве рабыни!
— Разве ты не свободная женщина?
— Умоляю, Хассан, оставь меня как рабыню!
— Но ты же свободна.
— Нет! — разрыдалась она. — В глубине души я всегда была истинной рабыней. Я только делала вид, что свободна. Отстегай меня за это! Я не носила ни ошейника, ни клейма, но я настоящая рабыня! Я это скрывала!
— Когда же ты об этом догадалась? — поинтересовался Хассан.
— Когда изменилось мое тело, — ответила Зина, потупив взор.
Разбойники засмеялись.
Я посмотрел на девушку. Выглядела она соблазнительно. Не исключено, что из нее действительно выйдет неплохая рабыня.
Она стояла перед Хассаном в свободной, расслабленной позе, чуть отставив в сторону левую ногу и вывернув бедра, демонстрируя ему свою прелесть.
— Я признаюсь тебе, Хассан, в том, в чем не признавалась никому. Я — рабыня.
— По закону ты свободна.
— Сердце главнее закона, — ответила девушка, цитируя тахарскую пословицу.
— Это верно, — согласился Хассан.
— Оставь меня у себя.
— Ты мне не нужна.
— Нет! — зарыдала она.
— Ты мне не нужна, — повторил он и повернулся к разбойникам. — Выведите свободную женщину за пределы лагеря.
Разбойник тут же схватил ее за руку.
— Я хочу продать себя, — зарыдала Зина.
Как свободная женщина она имела на это право, хотя отменить акт продажи уже не могла, поскольку автоматически становилась рабыней.
— Я продаю себя в рабство, — объявила девушка. Хассан кивнул разбойнику, и тот отошел в сторону.
— Ты понимаешь, что говоришь? — спросил он ее.
— Да.
— На колени, — приказал Хассан. — Что ты можешь предложить?
Она протянула золотой диск тарна.
Хассан внимательно посмотрел на деньги и ответил:
— Похоже, ты — настоящая рабыня, Зина.
— Да, Хассан, уверяю тебя, я настоящая рабыня.
— Здесь гораздо больше, чем ты стоишь.
— Возьми эти деньги, — взмолилась несчастная. — Пожалуйста, возьми!
Хассан улыбнулся.
Зина глубоко вздохнула и произнесла:
— Я продаю себя в рабство.
Хассан положил руку на ее ладонь. Она зажмурилась еше крепче, а когда открыла глаза, монета была уже у него. Продажа свершилась.
— Заковать рабыню в цепи, — распорядился Хассан. В ту же секунду девушку, которая еще недавно звалась Зиной, а теперь превратилась в безымянную скотину, швырнули на живот возле позорного столба. На нее тут же надели ошейник и приковали ее цепью к кольцу на столбе. На лодыжках и на кистях рук защелкнули тяжелые замки, причем сделали это следующим образом: человек Хассана поставил ее на колени и заковал руки снизу и сзади правой ноги. Несчастная повалилась на бок. Когда приходится сковывать одновременно и рабынь, и свободных женщин, как правило, делают некоторые различия. В данном случае руки свободной женщины были скованы перед ее телом, руки рабыни — под ее правой ногой. Замысел заключался в том, чтобы поставить рабыню в более стесненное положение и создать ей большие неудобства. Это своеобразная дань вежливости по отношению к свободной женщине, привилегия, которой она будет пользоваться до того момента, пока ее саму не продадут в рабство.
— Дайте свободной женщине плеть, — распорядился Хассан.
Девушка двумя руками ухватилась за плеть, скованная рабыня не могла защищаться.
Хассан бросил золотой диск тарна в кошелек.
— Алейна! — крикнул он, и она тут же заскочила в шатер и опустилась на колени.
— Дай еще чаю.
— Да, господин.
— Не боишься, что свободная забьет ее насмерть? — спросил я Хассана.
Со стороны столба уже доносились визги и удары плети.
— Нет, — ответил Хассан.
— Рабыня! Рабыня! Рабыня! — кричала свободная девушка, нещадно хлеща скованными руками беспомощную предательницу, еще недавно называвшуюся Зиной.
Как бадто ни было, спустя некоторое время он кивнул одному из своих людей, и тот, к великому негодованию свободной женщины, вырвал у нее плеть. Рабыня валялась в пыли и жалобно причитала:
— Пожалуйста, госпожа, умоляю вас.
— Алейна, — позвал Хассан.
— Да, господин.
— Собери ветки и навоз. Разведи огонь. Хорошо прогрей железо.
— Да, господин.
— Вечером будем клеймить рабыню, — сказал Хассан.
В Тахари клеймят раскаленным добела железом, которое прижимают к бедру девушки. На теле выжигают тахарскую букву «Кеф», первую букву в слове «кейджера», что на горианском означает «рабыня».
Тахарская письменность очень красива. Не существует различия между заглавными и строчными буквами, а также практически нет разницы между печатным шрифтом и курсивом. Тахарцы обожают выводить буковки. Те, кто пишет размашисто и неразборчиво, считаются отнюдь не занятыми или неаккуратными людьми, а глухими к прекрасному хамами. Так вот, для клеймения рабыни используют, как правило, первую печатную букву в слове «кейджера». Как печатная, так и прописная буква «Кеф» отдаленно напоминает цветок.
— Дайте свободной женщине воды, — распорядился Хассан. — Рабыня попьет после клеймения.
— Хорошо, Хассан, — отозвался разбойник.
— Рабыню поить после кайилов, — добавил главарь, обращаясь к Алейне.
— Слушаюсь, господин, — пролепетала девушка.
— Вы потеряете на этих женщинах, если заклеймите их до продажи, не так ли? — спросил я.
Хассан пожал плечами.
Многие любят покупать неклейменных девушек. Людям нравится самим обращать женщин в рабство. Соответственно работорговцы охотнее скупают свободных девушек, нежели уже побывавших в рабстве. С другой стороны, рабыни не нуждаются в такой охране, как свободные, их гораздо реже пытаются освободить. С рабынями вообще проще. Переходя от одного хозяина к другому, они просто меняют ошейник.
В изолированных от всего мира городах на севере пустыни раздетых соблазнительных рабынь по молчаливому соглашению выставляют на мосты, соединяющие многочисленные цилиндрические башни. Свободным женщинам туда доступа нет. Желающие испытать свою удаль юнцы пытаются захватить дразнящие пленительные живые призы. Между тем никому не придет в голову рисковать жизнью ради свободной женщины, которая после того, как ее разденут, может принести сплошное разочарование. Если уж напрягаться, то, по крайней мере, зная, что в результате получишь натасканное на наслаждение животное, девчонку, которая будет возбуждаться от каждого прикосновения и униженно молить о том, чтобы ей предоставили возможность удовлетворить мужчину всеми доступными ей способами. Частично подобные соглашения принимаются для защиты свободных женщин, которые в обычной жизни редко становятся добычей противника, разве что после падения всего города. Свободных женщин мужчины уважают. Они бьются и рискуют жизнью исключительно из-за рабынь.
— Как свободная женщина, — улыбнулся Хассан, — она не принесет мне никакой прибыли. — Свободную я бы лучше выгнал в пустыню. А так хоть что-то выручу. К тому же она будет продаваться со свежим клеймом.
— Это верно, — согласился я.
— Я уже не говорю о том, — расхохотался Хассан, — что мне доставит огромное удовольствие ее заклеймить.
— Значит, ты и есть Хассан-бандит?
— Он самый, — кивнул разбойник пустыни. — Давай выпьем еще чаю.
Затем он посмотрел на меня.
Разбойник принялся собирать по шатру разбросанные цепочки. Одну он притащил с улицы, она валялась в пыли там, где мой бросок остановил убегающую Алейну.
— На колени! — заревел разбойник. Одна из девушек тут же послушно опустилась на колени, вторая возмущенно вскинула голову. Я вспомнил, как она с самого начала не могла поверить, что на нее надели наручники.
Она вырвалась на середину шатра и гордо посмотрела на главаря шайки. Девушка стояла обнаженной, пыль покрывала ее ноги до самых бедер, по телу стекали грязные ручейки пота.
— Нет, Хассан! — крикнула она. — Ты разве забыл, что это я, Зина, за золотой диск тарна выдала тебе караван! Я рассказала о маршруте, охране и графике движения!
Подобные сведения, насколько я знал, держались в строжайшем секрете даже в самые спокойные времена.
Вторая девушка возмущенно закричала, но не решилась подняться с колен.
— В цепи ее, — распорядился Хассан, показав на стоящую на коленях.
Один из разбойников тут же нацепил на лодыжки девушки замки, соединенные цепью длиной в фут. Я услышал два тяжелых щелчка. Затем он развязал ей руки и сковал их специальными наручниками с цепью из трех звеньев.
— На солнце, — распорядился Хассан.
Двое разбойников тут же притащили тяжелый, прямоугольный кол длиной около четырех футов и около четырех дюймов в диаметре. Один из разбойников придерживал кол, а второй забил его в песок тяжелым молотком, оставив торчать не более двух дюймов. К этому концу кола прикрутили железное кольцо, к которому и приковали за ошейник рабыню. Длина цепи не превышала одного ярда. Таким образом, она не могла даже подняться с колен.
— Освободите меня, — потребовала вторая девушка, Зина.
— Освободите, — кивнул Хассан. Кто-то из разбойников развязал ее руки.
— И рассчитайтесь!
Повинуясь жесту Хассана, разбойник вытащил из небольшого сундучка золотой диск тарна и протянул его девушке.
— Дайте одежду! — произнесла она, схватив деньги.
— Нет, — сказал Хассан.
Она испуганно на него взглянула.
— Тебе заплатили, — пожал он плечами. — Уходи.
Она затравленно огляделась по сторонам. Затем посмотрела на диск тарна.
— Дайте воды.
— Нет, — отрезал Хассан.
— Я заплачу за воду — В голосе Зины звучал страх.
— Я не продаю воду, — ответил Хассан.
— Нет! — зарыдала она.
— Уходи, — повторил он.
— Я умру в пустыне. — В руках девушки блестел золотой диск. — Я же выдала вам караван!
— И мы с тобой рассчитались.
Она смотрела на лица разбойников, губы ее дрожали.
— Нет, — шептала она. — Нет!
Алейна сидела на коленях возле чайника, не осмеливаясь поднять глаза. Плечи ее дрожали, а груди призывно колыхались в разрезе рубашки. Обнаженная девушка бросилась к ней.
— Попроси за меня, — прошептала Зина.
— Я всего лишь рабыня, — сквозь слезы ответила Алейна.
— Заступись за меня! — умоляла Зина. Алейна в ужасе посмотрела на Хассана.
— Пощадите ее, господин! — пролепетала она. — Я прошу вас.
— Выйди из шатра, или тебя выпорют, — сказал Хассан. Алейна выскочила на солнце.
Девушка ползала по шатру, затравленно глядя в безжалостные лица разбойников. Затем, крепко сжимая в маленькой ладошке золотой диск, она вскочила на ноги.
— Ты не сделаешь этого, Хассан!
— Убирайся из лагеря, — сказал он.
— Я погибну в пустыне!
— Убирайся!
— Оставь меня в качестве рабыни!
— Разве ты не свободная женщина?
— Умоляю, Хассан, оставь меня как рабыню!
— Но ты же свободна.
— Нет! — разрыдалась она. — В глубине души я всегда была истинной рабыней. Я только делала вид, что свободна. Отстегай меня за это! Я не носила ни ошейника, ни клейма, но я настоящая рабыня! Я это скрывала!
— Когда же ты об этом догадалась? — поинтересовался Хассан.
— Когда изменилось мое тело, — ответила Зина, потупив взор.
Разбойники засмеялись.
Я посмотрел на девушку. Выглядела она соблазнительно. Не исключено, что из нее действительно выйдет неплохая рабыня.
— В цепи ее, — распорядился Хассан, показав на стоящую на коленях.
Один из разбойников тут же нацепил на лодыжки девушки замки, соединенные цепью длиной в фут. Я услышал два тяжелых щелчка. Затем он развязал ей руки и сковал их специальными наручниками с цепью из трех звеньев.
— На солнце, , — распорядился Хассан.
Двое разбойников тут же притащили тяжелый, прямоугольный кол длиной около четырех футов и около четырех дюймов в диаметре. Один из разбойников придерживал кол, а второй забил его в песок тяжелым молотком, оставив торчать не более двух дюймов. К этому концу кола прикрутили железное кольцо, к которому и приковали за ошейник рабыню. Длина цепи не превышала одного ярда. Таким образом, она не могла даже подняться с колен.
— Освободите меня, — потребовала вторая девушка, Зина.
— Освободите, — кивнул Хассан. Кто-то из разбойников развязал ее руки.
— И рассчитайтесь!
Повинуясь жесту Хассана, разбойник вытащил из небольшого сундучка золотой диск тарна и протянул его девушке.
— Дайте одежду! — произнесла она, схватив деньги.
— Нет, — сказал Хассан.
Она испуганно на него взглянула.
— Тебе заплатили, — пожал он плечами. — Уходи.
Она затравленно огляделась по сторонам. Затем посмотрела на диск тарна.
— Дайте воды.
— Нет, — отрезал Хассан.
— Я заплачу за воду. — В голосе Зины звучал страх.
— Я не продаю воду, — ответил Хассан.
— Нет! — зарыдала она.
— Уходи, — повторил он.
— Я умру в пустыне. — В руках девушки блестел золотой диск. — Я же выдала вам караван!
— И мы с тобой рассчитались.
Она смотрела на лица разбойников, губы ее дрожали.
— Нет, — шептала она. — Нет!
Алейна сидела на коленях возле чайника, не осмеливаясь поднять глаза. Плечи ее дрожали, а груди призывно колыхались в разрезе рубашки. Обнаженная девушка бросилась к ней.
— Попроси за меня, — прошептала Зина.
— Я всего лишь рабыня, — сквозь слезы ответила Алейна.
— Заступись за меня! — умоляла Зина. Алейна в ужасе посмотрела на Хассана.
— Пощадите ее, господин! — пролепетала она. — Я прошу вас.
— Выйди из шатра, или тебя выпорют, — сказал Хассан. Алейна выскочила на солнце.
Девушка ползала по шатру, затравленно глядя в безжалостные лица разбойников. Затем, крепко сжимая в маленькой ладошке золотой диск, она вскочила на ноги.
— Ты не сделаешь этого, Хассан!
— Убирайся из лагеря, — сказал он.
— Я погибну в пустыне!
— Убирайся!
— Оставь меня в качестве рабыни!
— Разве ты не свободная женщина?
— Умоляю, Хассан, оставь меня как рабыню!
— Но ты же свободна.
— Нет! — разрыдалась она. — В глубине души я всегда была истинной рабыней. Я только делала вид, что свободна. Отстегай меня за это! Я не носила ни ошейника, ни клейма, но я настоящая рабыня! Я это скрывала!
— Когда же ты об этом догадалась? — поинтересовался Хассан.
— Когда изменилось мое тело, — ответила Зина, потупив взор.
Разбойники засмеялись.
Я посмотрел на девушку. Выглядела она соблазнительно. Не исключено, что из нее действительно выйдет неплохая рабыня.
Она стояла перед Хассаном в свободной, расслабленной позе, чуть отставив в сторону левую ногу и вывернув бедра, демонстрируя ему свою прелесть.
— Я признаюсь тебе, Хассан, в том, в чем не признавалась никому. Я — рабыня.
— По закону ты свободна.
— Сердце главнее закона, — ответила девушка, цитируя тахарскую пословицу.
— Это верно, — согласился Хассан.
— Оставь меня у себя.
— Ты мне не нужна.
— Нет! — зарыдала она.
— Ты мне не нужна, — повторил он и повернулся к разбойникам. — Выведите свободную женщину за пределы лагеря.
Разбойник тут же схватил ее за руку.
— Я хочу продать себя, — зарыдала Зина.
Как свободная женщина она имела на это право, хотя отменить акт продажи уже не могла, поскольку автоматически становилась рабыней.
— Я продаю себя в рабство, — объявила девушка. Хассан кивнул разбойнику, и тот отошел в сторону.
— Ты понимаешь, что говоришь? — спросил он ее.
— Да.
— На колени, — приказал Хассан. — Что ты можешь предложить?
Она протянула золотой диск тарна.
Хассан внимательно посмотрел на деньги и ответил:
— Похоже, ты — настоящая рабыня, Зина.
— Да, Хассан, уверяю тебя, я настоящая рабыня.
— Здесь гораздо больше, чем ты стоишь.
— Возьми эти деньги, — взмолилась несчастная. — Пожалуйста, возьми!
Хассан улыбнулся.
Зина глубоко вздохнула и произнесла:
— Я продаю себя в рабство.
Хассан положил руку на ее ладонь. Она зажмурилась еше крепче, а когда открыла глаза, монета была уже у него. Продажа свершилась.
— Заковать рабыню в цепи, — распорядился Хассан. В ту же секунду девушку, которая еще недавно звалась Зиной, а теперь превратилась в безымянную скотину, швырнули на живот возле позорного столба. На нее тут же надели ошейник и приковали ее цепью к кольцу на столбе. На лодыжках и на кистях рук защелкнули тяжелые замки, причем сделали это следующим образом: человек Хассана поставил ее на колени и заковал руки снизу и сзади правой ноги. Несчастная повалилась на бок. Когда приходится сковывать одновременно и рабынь, и свободных женщин, как правило, делают некоторые различия. В данном случае руки свободной женщины были скованы перед ее телом, руки рабыни — под ее правой ногой. Замысел заключался в том, чтобы поставить рабыню в более стесненное положение и создать ей большие неудобства. Это своеобразная дань вежливости по отношению к свободной женщине, привилегия, которой она будет пользоваться до того момента, пока ее саму не продадут в рабство.
— Дайте свободной женщине плеть, — распорядился Хассан.
Девушка двумя руками ухватилась за плеть, скованная рабыня не могла защищаться.
Хассан бросил золотой диск тарна в кошелек.
— Алейна! — крикнул он, и она тут же заскочила в шатер и опустилась на колени.
— Дай еще чаю.
— Да, господин.
— Не боишься, что свободная забьет ее насмерть? — спросил я Хассана.
Со стороны столба уже доносились визги и удары плети.
— Нет, — ответил Хассан.
— Рабыня! Рабыня! Рабыня! — кричала свободная девушка, нещадно хлеща скованными руками беспомощную предательницу, еще недавно называвшуюся Зиной.
Как бадто ни было, спустя некоторое время он кивнул одному из своих людей, и тот, к великому негодованию свободной женщины, вырвал у нее плеть. Рабыня валялась в пыли и жалобно причитала:
— Пожалуйста, госпожа, умоляю вас.
— Алейна, — позвал Хассан.
— Да, господин.
— Собери ветки и навоз. Разведи огонь. Хорошо прогрей железо.
— Да, господин.
— Вечером будем клеймить рабыню, — сказал Хассан.
В Тахари клеймят раскаленным добела железом, которое прижимают к бедру девушки. На теле выжигают тахарскую букву «Кеф», первую букву в слове «кейджера», что на горианском означает «рабыня».
Тахарская письменность очень красива. Не существует различия между заглавными и строчными буквами, а также практически нет разницы между печатным шрифтом и курсивом. Тахарцы обожают выводить буковки. Те, кто пишет размашисто и неразборчиво, считаются отнюдь не занятыми или неаккуратными людьми, а глухими к прекрасному хамами. Так вот, для клеймения рабыни используют, как правило, первую печатную букву в слове «кейджера». Как печатная, так и прописная буква «Кеф» отдаленно напоминает цветок.
— Дайте свободной женщине воды, — распорядился Хассан. — Рабыня попьет после клеймения.
— Хорошо, Хассан, — отозвался разбойник.
— Рабыню поить после кайилов, — добавил главарь, обращаясь к Алейне.
— Слушаюсь, господин, — пролепетала девушка.
— Вы потеряете на этих женщинах, если заклеймите их до продажи, не так ли? — спросил я.
Хассан пожал плечами.
Многие любят покупать неклейменных девушек. Людям нравится самим обращать женщин в рабство. Соответственно работорговцы охотнее скупают свободных девушек, нежели уже побывавших в рабстве. С другой стороны, рабыни не нуждаются в такой охране, как свободные, их гораздо реже пытаются освободить. С рабынями вообще проще. Переходя от одного хозяина к другому, они просто меняют ошейник.
В изолированных от всего мира городах на севере пустыни раздетых соблазнительных рабынь по молчаливому соглашению выставляют на мосты, соединяющие многочисленные цилиндрические башни. Свободным женщинам туда доступа нет. Желающие испытать свою удаль юнцы пытаются захватить дразнящие пленительные живые призы. Между тем никому не придет в голову рисковать жизнью ради свободной женщины, которая после того, как ее разденут, может принести сплошное разочарование. Если уж напрягаться, то, по крайней мере, зная, что в результате получишь натасканное на наслаждение животное, девчонку, которая будет возбуждаться от каждого прикосновения и униженно молить о том, чтобы ей предоставили возможность удовлетворить мужчину всеми доступными ей способами. Частично подобные соглашения принимаются для защиты свободных женщин, которые в обычной жизни редко становятся добычей противника, разве что после падения всего города. Свободных женщин мужчины уважают. Они бьются и рискуют жизнью исключительно из-за рабынь.
— Как свободная женщина, — улыбнулся Хассан, — она не принесет мне никакой прибыли. — Свободную я бы лучше выгнал в пустыню. А так хоть что-то выручу. К тому же она будет продаваться со свежим клеймом.
— Это верно, — согласился я.
— Я уже не говорю о том, — расхохотался Хассан, — что мне доставит огромное удовольствие ее заклеймить.
— Значит, ты и есть Хассан-бандит?
— Он самый, — кивнул разбойник пустыни. — Давай выпьем еще чаю.
Глава 10. ХАССАН ПОКИДАЕТ ОАЗИС ДВУХ ЯТАГАНОВ
Вдали от дорог и караванных путей лежит оазис Двух Ятаганов. Там живет племя бакахсов, которые вот уже более двухсот лет, после поражения в Шелковой войне 8110 К. А., являются вассалами каваров. Шелковая война велась за контроль над караванными путями, за право сбора огромных податей с купцов и путешественников. Именно тогда торианский шелк стал необычайно популярен среди обитателей Тахари. Его повезли еще дальше на север, в Тор, Касру и Ар.
Времена, когда разбойники налетали на бредущие по пустыне караваны, почти миновали. Теперь разбойники предпочитают контролировать источники воды и колодцы, мимо которых караваны проходят в обязательном пррядке. В оазисах паши взымают с караванов налог на охрану. Как правило, данью облагаются караваны длиной более чем в пятьдесят кайилов. Эти деньги идут якобы на содержание войск, которые должны, во всяком случае номинально, патрулировать пустыню. Если покопаться в генеалогии большинства современных пашей, то окажется, что предки их правили миром с ятаганом в руке, восседая на красных кожаных седлах кайилов. Формы меняются, содержание остается прежним: справедливость и закон зависят от воли мужчин и остроты стали.
Была уже поздняя ночь, когда перед нами предстал освещенный серебряным светом трех лун оазис Двух Ятаганов.
Из полумрака, бряцая оружием, к нам кинулись какие-то тени.
— Это Хассан, — произнес чей-то голос.
— Предосторожность еще никому не мешала, — проворчал кто-то в ответ.
— Тал, — сказал Хассан привставшему на стременах купцу.
— У нас есть вода, — откликнулся тот, приветствуя бандита.
Хассан тоже привстал на стременах, оглядывая пальмы, стены из красной глины, дома, многие из которых имели куполообразную форму, и сады.
— Есть что-нибудь для меня? — поинтересовался купец.
— Да, — ответил Хассан, откидываясь в седле. Рядом с его кайилом стояла сгорбившаяся, изможденная девушка. Это была Зина. Только сейчас она носила данное ей при рождении имя как имя рабыни. Так, чтобы лишний раз ее унизить, решил Хассан-бандит. Ее подруга по несчастью, которую звали Тафа, путешествовала привязанной к кайилу одного из разбойников. С внутренней стороны бедра обеих девушек стерлись до крови, коричнево-красные потертости тянулись до самых колен. На левом бедре одной из них красовалось недавно вытравленное тахарское клеймо. Остальные разбойники вели под уздцы груженных награбленным добром кайилов.
Времена, когда разбойники налетали на бредущие по пустыне караваны, почти миновали. Теперь разбойники предпочитают контролировать источники воды и колодцы, мимо которых караваны проходят в обязательном пррядке. В оазисах паши взымают с караванов налог на охрану. Как правило, данью облагаются караваны длиной более чем в пятьдесят кайилов. Эти деньги идут якобы на содержание войск, которые должны, во всяком случае номинально, патрулировать пустыню. Если покопаться в генеалогии большинства современных пашей, то окажется, что предки их правили миром с ятаганом в руке, восседая на красных кожаных седлах кайилов. Формы меняются, содержание остается прежним: справедливость и закон зависят от воли мужчин и остроты стали.
Была уже поздняя ночь, когда перед нами предстал освещенный серебряным светом трех лун оазис Двух Ятаганов.
Из полумрака, бряцая оружием, к нам кинулись какие-то тени.
— Это Хассан, — произнес чей-то голос.
— Предосторожность еще никому не мешала, — проворчал кто-то в ответ.
— Тал, — сказал Хассан привставшему на стременах купцу.
— У нас есть вода, — откликнулся тот, приветствуя бандита.
Хассан тоже привстал на стременах, оглядывая пальмы, стены из красной глины, дома, многие из которых имели куполообразную форму, и сады.
— Есть что-нибудь для меня? — поинтересовался купец.
— Да, — ответил Хассан, откидываясь в седле. Рядом с его кайилом стояла сгорбившаяся, изможденная девушка. Это была Зина. Только сейчас она носила данное ей при рождении имя как имя рабыни. Так, чтобы лишний раз ее унизить, решил Хассан-бандит. Ее подруга по несчастью, которую звали Тафа, путешествовала привязанной к кайилу одного из разбойников. С внутренней стороны бедра обеих девушек стерлись до крови, коричнево-красные потертости тянулись до самых колен. На левом бедре одной из них красовалось недавно вытравленное тахарское клеймо. Остальные разбойники вели под уздцы груженных награбленным добром кайилов.