Норман Джон. Племена Гора

   — Отдайте Гор, — повторил Самос, глядя на кусочек пола под ногами.
   Я посмотрел на карту. Не там ли начнет осуществляться новый план, зародившийся в дебрях этого первобытного мира?
   — Маршрут пойманного курии, — показал Самос, — привел бы его сюда.
   — Что, если он хотел идти дальше?
   — Нет. — Самос ткнул пальцем к западу от Тора. — Нет. Тогда бы он пошел другим путем, где можно найти воду.
   — Но если обходить Тор с востока, нужен караван и проводник?
   — Разумеется, — кивнул Самос. — А наш зверь был один. Отсюда я делаю вывод, что он шел именно туда, где его поймали.
   — Невероятно.
   Самос пожал плечами.
   — Ну зачем курия тащился в такую даль?
   — Не знаю, — сказал Самос.
   — Странно, что все это совпадает с прекращением невольничьих рейсов и ультиматумом Сардару с требованием отдать Гор.
   — Чего искал курия в этой пустыне?
   — И что, — добавил я, — означает надпись «Страшись башни из стали»?
   — Ключ к этой тайне лежит здесь. — Самос показал на пол.
   Самый страшный район планеты занимал на карте несколько футов, но я знал, как огромна его территория в действительности. Упрощенно он представлял собой огромную, вытянутую на восток трапецию. В северо-восточном
   углу находился Тор. К западу от Тора, в дельте Нижнего Файена, болотистом, гиблом месте, лежал речной порт Касра. Именно здесь размешались склады торговца солью Ибн-Сарана, находящегося в настоящее время в гостях у Самоса. Территория к востоку от Тора имела сотни пасангов в глубину и около тысячи пасангов в длину. Название ее на горианском языке означало пустоту, или пустыню. Почти всю площадь занимают каменистые горы, местами переходящие в песчаные дюны. Там дуют бесконечные ветра и совсем нет воды. В некоторых районах промежуток между дождями составляет несколько столетий. Редкие оазисы питаются водой подземных рек, бегущих на юго-восток со склонов Болтай-Рэнджа. Местами, благодаря причудливой геологической формации, вода просачивается на поверхность, но большей частью ее добывают из колодцев, глубина которых достигает более двухсот футов. Чтобы добраться до поверхности, воде требуется иной раз не менее ста пятидесяти лет. Она просачивается сквозь сотни футов земной коры со скоростью, не превышающей нескольких миль в год. Днем, в тени, температура достигает ста двадцати градусов по Фаренгейту. Температура поверхности, разумеется, намного выше. Если кто-нибудь отважится пойти босиком по стране дюн, раскаленный песок мгновенно превратит его в калеку.
   — Здесь, — показал на карту Самос, — лежит ключ ко всем загадкам.
   Танцовщица отошла от стола и, высоко вскинув руки, направилась ко мне. Тело ее извивалось в такт музыке.
   — Ты повелел мне услаждать танцем гостей — Самоса, хозяин. Ты тоже его гость.
   Я улыбнулся ее попытке понравиться.
   Девушка издала стон и закружилась в вихре достигшей кульминации музыки. Колокольчики неистово звенели, мелькали лоскуты одежды. Неожиданно музыка оборвалась, и она рухнула на пол, беспомощная, уязвленная рабыня. Освещенное факелами прекрасное тело блестело от пота. Она задыхалась, полная грудь вздымалась и опадала. Губы невольницы быгш полуоткрыты. Теперь, когда танец завершился, она едва могла пошевелиться. Мы обошлись с ней довольно сурово. Она поймала мой взгляд и подняла руку. Девчонка лежала у самых моих ног.
   Я жестом разрешил ей встать на колени. Она послушно встала, не смея поднять голову. Темные волосы разметались по полу, частично закрывая кусочек карты, на который смотрели мы с Самосом. Я пытался разобрать надпись на горианском языке.
   — Разгадка находится здесь, — повторил Самос. — В Тахари.
   Робко и деликатно танцовщица протянула руки и прикоснулась к моей ноге. Взгляд ее выражал отчаяние. Я махнул рукой стражникам, и они поволокли визжащую девчонку по полу и швырнули на один из двух низких столов.
   Пусть разогреется получше.
   Мужчины заревели от восторга.
   Я еще подожду.
   Девушка, которую раньше называли мисс Присцилла Блейк-Эллен, поднялась на ноги и в ужасе попятилась, но на плечо ее тут же легла рука стражника. Сейчас она была безымянной рабыней, хозяин еще не подобрал ей подходящего имени.
   Самос из Порт-Кара махнул стражникам. Девушка завизжала и попыталась вырваться из опутывающих ее ремней.
   Ее тоже швырнули на столы.
   Ибн-Саран, торговец солью из Касры, продолжал сидеть, скрестив ноги. Глаза его были прикрыты. Он не обращал ни малейшего внимания на насилуемых рабынь. Казалось, он тоже размышлял над картой.
   — Можете взять себе любую из девушек, благородный Ибн-Саран, — произнес Самос.
   — Благодарю вас, благородный Самос. Но я предпочитаю учить рабыню быть рабыней в своем шатре на циновке покорности.
   Я повернулся к Самосу и объявил, что уезжаю утром.
   — Я понял, что путь твой лежит в Тахари? — спросил Ибн-Саран.
   — Да, — сказал я.
   — Мне тоже надо в ту сторону, — произнес Ибн-Саран. — И я тоже планирую выехать утром. Не возражаете, если мы поедем вместе?
   — Хорошо, — сказал я.
   Ибн-Саран поднялся и дважды прикоснулся ладонью к ладони Самоса, после чего два раза прикоснулся к моей.
   — Пусть никогда не иссякнет вода в ваших бурдюках. Пусть у вас всегда будет вода.
   — Пусть никогда не иссякнет вода в твоих бурдюках, — отозвался я. — Пусть у тебя всегда будет вода.
   Он поклонился и вышел из зала.
   — Курия, — сказал я, имея в виду зверя в подвалах Самоса.
   — Да?
   — Освободите его.
   — Освободить? — опешил Самос.
   — Да, — сказал я.
   — Ты хочешь идти по его следам?
   — Нет, — ответил я.
   Мало кто из людей способен угнаться за взрослым курией. Это подвижные и очень смышленые звери с необычайно острым восприятием. Идти несколько недель по следу такого подозрительного, свирепого и настороженного существа может только самоубийца. Рано или поздно зверь почует погоню, и с этой минуты охотник превратится в жертву. Ночью курия видит как днем.
   — Что ты собираешься делать? — спросил Самос.
   — Между куриями существуют сильные разногласия, — сказал я. — Сдается мне, что этот — наш союзник.
   — Ты спятил, — сказал Самос.
   — Может быть.
   — Я отпущу курию через два дня после того, как ты покинешь Порт-Кар.
   — Возможно, мы встретимся с ним в Тахари.
   — Я бы не стал искать этой встречи. Я улыбнулся.
   — Уезжаешь утром?
   — Я уеду до рассвета.
   — Поедешь с Ибн-Сараном? — спросил Самос.
   — Нет, — ответил я. — Я ему не верю.
   — Я тоже, — кивнул Самос.

Глава 2. НА УЛИЦАХ ТОРА

   — Вода! Вода! — кричал продавец.
   — Давай, — сказал я.
   Он подошел, согнулся и затараторил, не переставая улыбаться. На плече торговца висел бурдюк из кожи верра, на поясе звенело больше дюжины медных чашек. Левое плечо было мокрым от бурдюка. На рубашке под ремнями виднелись полоски пота. Он отцепил с пояса медную чашку и, не снимая с плеча бурдюк, налил мне воды. На голову торговца был намотан тюрбан из репса. Такая ткань хорошо защищает от солнца, не позволяет испаряться поту и обеспечивает хорошую циркуляцию воздуха. Для бедняков тюрбаны служат также подушками, на которых удобно переносить тяжелые грузы, слегка придерживая их правой рукой. Вода текла в кружку из залепленного воском краника., За бурдюками ухаживают весьма тщательно, зашивая и заливая воском малейшие порезы и трещины. Ремни позволяют носить бурдюк как за спиной, так и на плече, в зависимости от того, как удобно владельцу. Кружка оказалась грязной.
   Я протянул торговцу медный тарск и начал медленно пить соленую и грязную воду. Солнце стояло высоко.
   Лежащий на северо-западе Тахари город Тор являлся главным перевалочным пунктом для разбросанных по безжизненной пустыне оазисов. Вокруг него простирался раскаленный континент песка и камня. В оазисах, в зависимости от доступности воды, проживало от нескольких сотен до нескольких тысяч человек. Нередко от одного оазиса до другого было не меньше нескольких сотен пасангов. Эти поселения полностью зависели от караванов из Тора, Касры и даже из далекой Турий. В обмен на жизненно необходимые товары караваны забирали продукцию оазисов. Сюда везли репс, парчу, шелк, ковры, серебро, золото, украшения, зеркала, бивни кайлаука, благовония, шкуры, перья, дорогие породы дерева, инструменты, иголки, предметы из кожи, соль, орехи и пряности, птиц из джунглей, пользовавшихся чрезвычайной популярностью в домах, оружие, строительную древесину, листы жести и меди, базийский чай, шерсть из Герта, богато инкрустированные хлысты и плети, рабынь и многое, многое другое. Из оазисов же главным образом вывозили финики и прессованные финиковые кирпичи. В оазисах финиковые пальмы достигают более согни футов в высоту. Проходит не менее десяти лет, прежде чем они начинают плодоносить. Зато потом они дают урожай в течение столетия. Каждое дерево приносит от одного до пяти горианских вейтов в год. Один вейт равен примерно десяти стоунам, или сорока земным фунтам. В оазисах много занимаются фермерством или, лучше сказать, садоводством, хотя продукция редко идет на экспорт. Из зерновых здесь выращивают желтый гибрид сатарны, приспособленный к раскаленным температурам пустыни. Разводят также всевозможные ягоды, бобовые, лук, различные сорта дынь, листовые овощи, которые здесь называют кэч, а также корнеплоды: турнепс, морковь, редис в круглом и цилиндрическом виде. В изобилии произрастают корты — крупные толстокожие шарообразные овощи коричневого цвета, достигающие шести дюймов в диаметре, с сочной желтой мякотью и множеством семян Благодаря жаркому климату в оазисах удается снимать по два урожая в год. В небольших садах выращивают ларму и тоспиты. Попадаются посадки репса, хотя большая его часть поступает с караванами. Иногда можно встретить кайила или верра. Эти животные обитают в окружающих оазисы пустынях. Кочевники перегоняют стада с одного скудного пастбища на другое. Места выпаса приходится менять по мере высыхания колодцев. Весной предпочитают останавливаться у маленьких источников, которые пересохнут первыми. Вокруг источников, как правило, трава не растет, поскольку приходящие на водопой звери вытаптывают и выгрызают ее начисто. Чаще всего источники превращаются в грязные болотца, вокруг которых на потрескавшейся от зноя земле растут карликовые деревья. Кочевники доставляют в оазисы мясо, шкуры и грубую одежду из шерсти животных. Взамен они получают зерно сатарны и, самое главное, базийский чай. Са-тарна — основной источник питания жителей пустыни. Будучи скотоводами, кочевники едят очень мало мяса. Они не могут позволить себе употреблять в пищу животных, приносящих шерсть и молоко. В среднем к пятнадцати годам кочевник может припомнить не более двенадцати случаев, когда ему доводилось поесть мяса. Зато разбойники, которым животные достаются легко, едят мяса вдоволь. Чай играет в жизни кочевников огромную роль. Его пьют горячим и очень сладким. Через сахар кочевники получают недостающие калории. При этом они сильно потеют. Как правило, за раз выпивают'три небольших чашечки.
   Я сделал последний глоток и вернул кружку торговцу водой. Тот поклонился, разулыбался, прицепил кружку на пояс и побежал дальше, оглушительно выкрикивая: «Вода! Вода!»
   Я сморгнул, пытаясь приноровиться к ослепительному, жаркому солнцу. Дома в Торе выстроены из глины и кирпича Стены покрывают цветной штукатуркой Сейчас, однако, все казалось бесцветным. Пожалуй, мне стоило приобрести местную одежду. Я был слишком заметен.
   Я направился в сторону базара.
   С легким копьем я обращался неплохо. Этому меня научил народ фургонов. Но я понятия не имел о кривом ятагане. Висящий на левом плече короткий меч сослужит плохую службу в седле кайила. В Тахари не дерутся пешими. Пеший человек в пустыне еще до начала боя считается покойником.
   Я взглянул на здания. Наконец-то я попал в тень. Узкая крутая улочка спускалась к базару. В Торе нет домов выше четырех этажей. Больше из глиняных кирпичей и бревен никто строить не решается. Благодаря неровной каменистой поверхности, на которой расположен город, многие дома кажутся выше, чем они есть на самом деле. Снаружи здания ничем не украшены, лишь иногда в гладких серых стенах попадаются узкие окна. Стены выходят непосредственно на улицы, отчего последние выглядят как глубокие ущелья. В середине улицы тянется сточная канава. В Торе редко идут дожди, и канава используется главным образом как помойка. Рабы просто выходят из домов и сваливают в нее мусор. Зато за высокими стенами можно найти прекрасные, ухоженные сады и уютные, прохладные беседки. В этом отношении Тор мало чем отличается от прочих горианских городов. В Торе находятся фирмы крупнейших караванных купцов. Здесь же процветают ремесла. В городе работают резчики по дереву и камню, полировщики, краснодеревщики, ювелиры, красильщики, ткачи, сапожники, горшечники, кожевники, стекольщики, мастера по посуде, оружейники и другие специалисты. Большинство населения города работает на караванную торговлю. Здесь много охраняемых складов, что обеспечивает рабочие места кладовщикам и охранникам, в сотнях лачуг проживают погонщики кайилов и гуртовщики. Для охраны караванов купцы предпочитают нанимать только известных людей, нередко им оплачиваются периоды простоев. Гуртовщики и погонщики приходят и уходят. При их отборе бросают монеты, тянут жребий короткими и длинными палочками. Погонщикам говорят, что это делается для того, чтобы обеспечить справедливый отбор. На самом же деле, и все об этом знали, подобным образом страхуются оттого, чтобы в караван не попала сговорившаяся перебить охрану и похитить ценности шайка. Впрочем, в основном гуртовщики и погонщики люди честные. По окончании долгого пути они получают хорошее вознаграждение. А в трактирах и прочих увеселительных заведениях Тора их поджидают табуны раздетых девушек.
   — В моем доме, — выкрикивали хозяева, — вы можете получить в аренду ключик от ее комнаты.
   Как правило, подобные призывы мало кого волнуют, люди торопятся в места, не нуждающиеся в столь дешевой рекламе. В Торе имеется несколько заведений, где качество услуг гарантировали. Думаю, стоит упомянуть о нескольких. Самый известный — отель «Шелковый оазис», сюда приезжают даже из Ара, но цены, конечно, здесь запредельные. К заведениям среднего ранга относятся «Золотой ошейник» и «Серебряная цепь». Оба держит некий торианец по имени Гаран. Из недорогих и приличных трактиров я бы порекомендовал «Плеть», «Веминиум», «Гранат», «Красную клетку» и «Сад удовольствий». С точки зрения гуртовщиков и погонщиков, у всех вышеперечисленных точек, равно как у еще сорока им подобных, имеется одно общее свойство: здесь довели до совершенства искусство отлучения человека от его денег. Погонщиков можно понять. У них на счету каждый грош, а в таких местах деньги испаряются, как вода на солнцепеке. Загулявшие погонщики и гуртовщики могут по несколько ночей шляться из одной точки в другую. Плата за провод каравана, на который иной раз уходят месяцы, разлетается дней за десять — пятнадцать. Зато, конечно, есть что вспомнить. Заканчивается все, как правило, тяжелым похмельем, тошнотой и невыносимой головной болью. Народ снова тянется на биржу в надежде продать свои услуги очередному хозяину каравана.
   Мимо меня прошел парень со связкой живых вуло. Он тащил птиц за ноги, головы болтались у самой земли. Сзади шел второй с корзиной яиц.
   Я побрел за ними, надеясь попасть на базар.
   Воды в оазисах всегда не хватает. Дома строят на возвышенностях, где все равно ничего не растет. Низины пытаются кое-как возделывать. Землю поливают в основном вручную, хотя иногда можно увидеть неуклюжие деревянные механизмы. Плодородную землю для строительства не используют. Подобным же образом устроен и Тор. В самых низких местах города располагаются колодцы. От них, кругами, разрастается город. Этим объясняется множество узеньких, кривых улочек в старой его части. Единственным, пожалуй, преимуществом подобной застройки является то, что вода находится в наиболее защищенном районе города — в его центре. Должен сказать, что в Торе воды, судя по всему, хватало. Сады поражали пышностью и красотой.
   Я оказался в центральной части города.
   — Кому воды? — услышал я. — Свежая вода!
   Обернувшись, я увидел того же самого водоноса, у которого уже выпил кружку. Мимо прошла женщина. Под темной накидкой она держала ребенка. Я направился вниз, к базару.
   Я приехал в Тор четыре дня назад. Перед этим я завернул в Касру и продал своего тарна. В таких местах, как Тор, к тарнсменам относятся с подозрением. Из Касры я отправился на дхоу вверх по Нижнему Файену до деревушки Куртцзал, лежащей к северу от Тора. Нередко сюда привозят из Тора товары для дальнейшей отправки в Касру по реке. В Касре я выдавал себя за тарнсмена, охотника за живым товаром. Для пущей убедительности я перебросил через седло обнаженную девушку. Добыча оказалась блондинкой. Она даже не умела говорить по-гориански. Пришлось посетить кузнеца, чтобы изготовил ей соответствующий ошейник. Как и предполагали мы с Самосом, никому не приходило в голову, что тарнсмен с неуклюжей, неопытной девкой, явный новичок в похищении невольниц, мог иметь отношение к Царствующим Жрецам. Таких, как моя рабыня, отлавливали и, недолго попользовавшись, перепродавали следующим владельцам.
   — Вот, захватил в невольничьем лагере, — сказал я кузнецу.
   — Клеймо свежее, — отозвался он.
   Кузнец не ошибся. Иногда девушек клеймят только после продажи. Существуют различные клейма. Некоторым хозяевам доставляет удовольствие самим выбирать подходящий рисунок. Эту девчонку заклеймили час спустя после того, как она попала в дом Самоса. По обычаям дома ей поставили стандартную метку кейджеры. Чтобы поставить хорошее клеймо, тем более на девушке, нужна твердая рука и большой опыт. Нередко первыми на клеймение пускают старых и дешевых женщин. Бывает, что одну клеймят по несколько раз, пока мастер не набьет руку. Как правило, начиная с пятнадцатой, тавро получается глубокое, четкое и чистое. Очень важно, чтобы бедро девушки оставалось неподвижным. Нередко ее удерживают несколько мужчин. Специалисты рекомендуют фиксировать ногу при помощи колеса фургона. В домах знатных рабовладельцев практикуют клеймение при помощи тяжелого пресса с тисками. Несмотря на то что процесс клеймения болезнен сам по себе, гораздо острее ощущаются его психологические последствия. Часто его одного бывает достаточно для радикального изменения самооценки невольниц. С этого момента они начинают воспринимать себя как безымянных и бесправных существ, целиком зависящих от воли своих хозяев. Для девушек клеймо становится своеобразным знаком принадлежности, причем не конкретному даже хозяину, а всему классу мужчин, один из которых на время становится ее безраздельным властелином. Клеймо безлико. Ошейник, напротив, указывает, кто именно заплатил за рабыню деньги. По нему можно узнать, в чьей собственности она находится. Клеймо лишает девушку какого бы то ни было социального статуса, оно вынуждает ее на строго определенные отношения с мужчинами. На Горе хозяева знают о рабынях гораздо больше, чем на Земле мужья знают о своих женах. Рабыня — это не просто женщина, с которой живет ее владелец, она является его достоянием, поэтому для него важны все сведения о ее происхождении. Хозяина остро волнуют вопросы умственного развития кейджеры, ее пристрастия — все, что так или иначе касается его возлюбленной собственности. Подобная информация, разумеется, ставит девушку в еще большую зависимость от владельца, а ему дает возможность играть на ее слабостях. Достаточно распространенным явлением считается, когда хозяин часами заставляет девушку во всех подробностях рассказывать о своих тайнах. Особое внимание уделяется фантазиям. Если рабыня достаточно грамотна, ее могут привязать к низенькому столу, за которым, стоя на коленях, она излагает их в письменном виде. Хозяин получает таким образом бесценный материал, при помощи которого он способен сделать ее еще более беспомощной. Бывает, что девушки пытаются обмануть своих владельцев, однако в подобных делах неискренность определить очень просто и лгуний бьют плетьми. Нередко хозяин требует, чтобы девушка фантазировала на определенные темы. Опытные владельцы ценят рабынь-фантазерок, поскольку они дают им ключи ко многим загадкам. Находящаяся в неволе девушка получает возможность погрузиться в свое подсознание. Со временем в ней пробуждается любопытство, в результате рабыня, предмет чужой собственности, приобретает недоступную для свободных женщин свободу мышления. Происходит невиданный парадокс. Свободная женщина остается свободной лишь физически, морально она безнадежно закрепощена и несчастна, все ее силы уходят на борьбу с собственной природой, в то время как рабыни, находясь взаперти, в ошейниках, а иногда и в цепях, получают из рук мужчин бесценную возможность быть самими собой. Интересно, что рабыни, как правило, жизнерадостны и веселы, они, как это ни парадоксально, свободны в своих мыслях и эмоциях, не закомплексованы, у них нет психологических предрассудков. Видеть этих красивых и гордых женщин, с высоко поднятыми головами и ясным взором доставляло мне огромное наслаждение. Некоторые носили свои ошейники с такой гордостью, что приходилось брать в руки плеть, чтобы напомнить, что они все-таки рабыни.
   Нам повезло, что клеймо на девушке было сравнительно свежее и что поставили его в доме Самоса, а не на Телетусе. Это делало мою версию от том, что я только что похитил девчонку, более правдоподобной. Мы могли выбрать любую из рабынь Самоса, но эта подходила мне идеально. С первого взгляда было видно, что это ничему не обученная, неуклюжая девка, без всякого опыта, если не считать нескольких изнасилований. Самое же удачное заключалось в том, что она не говорила на горианском языке и, следовательно, не могла ни случайно, ни преднамеренно выдать наших планов. Она ничего не знала. Я использовал ее для маскарада. Тем не менее, защелкивая ошейник на ее соблазнительном горлышке, я испытал огромное удовольствие. Пластинка гласила, что девушка принадлежит Хакиму из Тора. Обнаженная рабыня, бывшая мисс Присцилла Блейк-Эллен, стояла на коленях и с ненавистью смотрела мне в глаза.
   Из Касры, однако, я вышел уже в другом обличье. Тарна я продал за четыре золотых диска. В грубом одеянии .no-гонщика кайилов я спустился на дхоу до портового поселка Куртцзал. Сгибаясь под тяжестью мешка из шкуры кайила, полного нужных мне принадлежностей, я выбрался на скрипучие доски гавани Куртцзала. Спустя мгновение я уже стоял на берегу по щиколотки в белой пыли. Вслед за мной по сходням спустилась одетая в черную накидку жалкого вида женщина. Ей предстояло стать моей спутницей и делить со мной бедность. Черная накидка скрывала женщину от головы до пят, на месте глаз была тоненькая сеточка, через которую она могла видеть. На ногах были прошитые серебряной нитью мягкие туфли с загнутыми носками.
   Никто не подозревал, что под накидкой женщина была абсолютно голой, если не считать металлического ошейника.
   В пустом соляном фургоне мы отправились из Куртцзала в Тор. Была и еще одна причина, по которой я взял с собой в Тахари мисс Блейк-Эллен. В Тахари мужчины высоко ценят холодных белокожих женщин. Им нравится обращать их в служанок. Они получают огромное наслаждение, наблюдая, как на циновках покорности рождается новая рабыня. Кроме того, голубоглазые блондинки — большая редкость в тех краях. Все так или иначе попали туда не по своей воле. Учитывая цвет ее кожи и глаз, мы с Самосом прикинули, что за эту девку можно получить неплохие деньги в Торе или близлежащих оазисах. Ни он, ни я не сомневались, что мужчины Тахари выложат хорошие деньги за тело и душу мисс Блейк-Эллен. Кроме того, ее можно было обменять на нужную информацию.
   В Касре я узнал имя мальчишки, который в погоне за кайилом наткнулся на камень с надписью «Страшись башни из стали». Его звали Ахмед, он был сыном Фарука, торговца из Касры. В Касре мне с ними встретиться не удалось: как я выяснил, они с отцом находились где-то под Тором, закупали кайилов для нужд начальника тысячи копий Сулеймана из племени аретаев, убара оазиса Девяти Колодцев.
   Мимо меня, вверх по мощенной камнем улице, прошел торговец. На нем был свободный полосатый халат с капюшоном, который называется в здешних краях джеллаба. Полоски на халате ничем не отличались от тех, что носят в Теехре, граничащем с Тахари районе к юго-западу от Тора. За торговцем следовала женщина в черной хайке. Неожиданно я вздрогнул. Когда она мелкими, выверенными шажками пробегала мимо меня, я ясно услышал по-звякивание цепочек и колокольчиков на щиколотках. Она повернула головку и взглянула на меня, в узком отверстии хайки за вуалью из черной сеточки я разглядел темные глаза. В следующую секунду, шурша одеянием и позвякивая колокольчиками, она устремилась за своим хозяином. Очевидно, под хайкой ничего, кроме ошейника, не было. В Тахари принято схватывать ноги рабынь цепочками, если приходится выводить их из дома. Здесь высоко ценят мелкие, четко выверенные шажки. Время от времени возникают споры о допустимой длине шага, соответствующим образом регулируется длина цепочки на лодыжках. Лично мне представляется очевидным, что необходимо экспериментировать с каждой девушкой в отдельности. Многое зависит от роста и формы бедра невольницы. Я твердо решил приобрести набор таких цепочек для мисс Блейк-Эллен. Свободные женщины в Тахари тоже невольно укорачивают шаг, когда выходят из дома. Некоторые стягивают лодыжки шелковыми шнурками. Есть и такие, кто отваживается на цепочки, никому, естественно, не доверяя ключ. Свободные девушки, не имеющие постоянных партнеров, иногда дают знать о своей готовности к связи, перехватывая левую лодыжку так называемым «колокольчиком девы». Ясный и чистый звук этого колокольчика разительно отличается от назойливого и грубого позвякивания колокольчиков рабынь. Бывает, что свободные девушки, желая позабавиться, надевают колокольчики рабынь, сковывают ноги цепочками, натягивают на себя хайки и в таком виде стайками разгуливают по городу. Нередко развлечение заканчивается для них весьма неожиданным образом. Проказницы не успевают прийти в себя, как их уже перепродают на невольничьих аукционах в отдаленных оазисах.