Норман Джон. Племена Гора

   — Я люблю тебя, господин! — тут же зашептала она. — Я люблю тебя!
   Я снова заткнул ей рот, наложил повязку и поднялся на ноги.
   — Благодаря тебе сераль потерял хорошую смотрительницу, — заметил Хассан.
   Девушка вытягивалась всем телом, пытаясь прикоснуться ко мне. Я взял ее за ногу, нагнулся и поцеловал в самый подъем стопы, потом еще два раза в лодыжку.
   По закатившимся глазам я понял, что она испытывает.
   — Хорошо, — сказал я. — Это нормально. Лана беспомощно тянулась ко мне губами.
   — Гарантирую тебе, крошка, что после всего, что произошло, ты точно достанешься мужчинам.
   Затем я нарисовал девственной кровью на ее животе тахарский знак рабства. Увидев на смотрительнице этот знак, означающий, помимо всего прочего, мужское удовлетворение, Тарна, вне всякого сомнения, отправит девчонку к своим разбойникам. Глаза Ланы сияли от радости. Действительно, неплохая рабыня. Теперь работа в серале ей не светит. Зато познакомится с настоящими, свободными мужчинами. Лицо связанной девушки выражало гордость. Она с наслаждением вытянула тело, привыкая к холодным каменным плитам.
   Хассан, следуя моему примеру, начертал знак удовлетворения на теле другой девушки.
   — Пора уходить, — сказал он.
   — Снаружи у дверей дежурят двое стражников, — сообщил я. — Они ждут, когда я тебя выведу.
   — Понял, — кивнул Хассан. — Плохо, что я не одет для ночной езды по пустыне.
   — Одежду и оружие мы одолжим у охраны, — сказал я.
   — Надо только найти покладистого парня, — отозвался Хассан.
   — Похоже, здесь таких хватает, — заверил его я.

Глава 13. ЗНАКОМСТВО ВОЗОБНОВЛЯЕТСЯ

   Левая нога провалилась сквозь корку соли, и я услышал, как кто-то закричал:
   — Убейте нас! Убейте!
   Острые края разлома изрезали ногу по самое бедро, но смягчить падение я не мог, ибо кисти моих рук были прикованы к раскалившейся на солнце цепи на поясе. Рабский капюшон не позволял ничего видеть. Все тело горело. Наши ноги по колени обмотали кожаными ремнями, но иногда мы проваливались глубже, чем по колено. Соль постепенно разъедала кожу и добиралась до стоп. Я чувствовал, как под ремнями хлюпает кровь. Многие хромали так сильно, что уже не могли идти. Их выбрасывали из цепи и оставляли лежать у дороги, предварительно перерезав горло. Цепь на моей шее натянулась. Упав, я постарался расслабиться хоть на одно драгоценное мгновение. На спину тут же обрушился кнут. Цепь дернулась, и я с трудом поднялся на ноги. Еще удар кнутом. Я побрел вперед. Дорога была исковеркана кайилами. Их длинные шерстистые ноги с широкими лапами проваливались сквозь корку соли, оставляя позади ямы с острыми краями.
   — Я знал, что женщина тебя не удержит, — насмешливо сказал воин.
   Мы с Хассаном переоделись в одежду стражников и оседлали двух кайилов из стойла касбаха Но едва мы выехали из ворот крепости на ведущую в Красный Камень дорогу, как на нас налетели тучи всадников. Поворотив кайилов, мы попытались скрыться, но тут выяснилось, что мы окружены. Мы отчаянно крутились в серебряном свете трех горианских лун, но со всех сторон нас обступили всадники с луками.
   — Ну, так что, — сказал один из них, — станем калечить кайилов или обойдемся без этого?
   — Обойдемся, — проворчал Хассан, бросил оружие и спрыгнул на землю. Я последовал его примеру.
   Нас тут же связали. Так, пешком, привязанные за шеи к седлам, мы и добрались до второго, большего по размерам касбаха. Идти пришлось недалеко, каких-то два пасанга.
   У массивных ворот мы остановились. Стены касбаха достигали более семидесяти футов в высоту. Боевые квадратные башни, которых я насчитал семнадцать, возвышались над землей футов на девяносто. Фронтальная стена имела более четырехсот футов в длину, боковые стены вытянулись более чем на четыреста пятьдесят футов. Стены в таких касбахах делают из камня и глиняных кирпичей, как правило, они достигают нескольких футов в ширину. Штукатурить стены касбахов принято бело-розовым раствором, и по прошествии нескольких лет штукатурка почти полностью облупливается.
   — Ты — Тэрл Кэбот, — заявил, указывая на меня, главарь захвативших нас всадников.
   Хассан взглянул на меня, и я пожал плечами.
   — А ты — Хассан-бандит.
   — Не исключено, — откликнулся Хассан.
   — В касбах вы войдете голыми пленниками. После этих слов нас раздели с помощью ятаганов. Голые, со связанными за спиной руками, привязанные
   к седлам кайилов, мы разглядывали величественные стены крепости пустыни, зубчатые башни и массивные ворота.
   Два кайила зафыркали, стуча по песку лапами.
   Огромные ворота медленно отворились.
   — Вы оба изрядно помотали нам нервы, — произнес главный, — но теперь с этим покончено.
   Торчащие из стены факелы освещали усыпанный белесым песком двор.
   — Чей это касбах? — спросил я.
   — Это касбах Хранителя Дюн.
   — Соляного убара? — опешил я.
   — Именно.
   Я много слышал о соляном убаре, Хранителе Дюн. Местонахождение его касбаха держится в тайне. Помимо его воинов, оно известно лишь нескольким купцам, главным образом крупным торговцам солью, да и те весьма приблизительно знают, как его можно найти.
   Соль добывают различными способами, например, в Торвальдсленде ее получают путем сжигания морских водорослей. Самые же богатые открытые месторождения го-рианской соли находятся в Тахари. Здесь добывают более двадцати процентов соли на планете. Драгоценный порошок используют для производства лекарственных препаратов, антисептиков, концентратов, очистителей, отбеливателей, бутылочного стекла, а также всевозможных красящих средств. Соль является основным товаром Гора. В некоторых районах она используется вместо денег. Сохранность тахарских месторождений обеспечивается их удаленностью от основных караванных путей, сюда нельзя добраться, не зная дороги и особенностей пустыни. В немалой степени способствует сохранности месторождений и политика, проводимая соляным убаром, или Хранителем Дюн. Касбах соляного убара содержится на деньги крупных торговцев солью. Купцы в свою очередь включают эти расходы в цены, по которым соль достается более мелким посредникам. Таким образом, официально функции и задачи касбаха состоят в контроле за соляными территориями и защите интересов соляных магнатов. Касбах ограничивает доступ к приискам, здесь проверяются бумаги и документы торговцев, производится досмотр караванов, ведется торговый учет.
   Соляной убар обеспечивает охрану всех караванов из Красного Камня. Попадаются, конечно, и караваны, идущие издалека, из Касры или самого Тора. Некоторые купцы считают, что имеет смысл проделать лишний путь по пустыне, но не покупать соль по повышенным ценам в ближайших к приискам оазисах. Оказавшись в стране дюн, эти караваны тоже попадают под охрану соляного убара. Хранитель Дюн получил титул соляного убара не случайно. Многие вполне справедливо считают, что именно он, а не купцы держит под контролем добычу соли в Тахари. Он олицетворяет собой закон и суд на соляных территориях. Он волен казнить и миловать в бескрайней стране дюн. Все купцы и торговцы склоняют голову перед соляным убаром. Хранитель Дюн считается одним из самых могущественных и страшных людей Тахари.
   — На колени, рабы, — приказал главарь захвативших нас всадников.
   Мы с Хассаном опустились на колени.
   — Целуйте песок у ворот своего господина!
   Мы прижались губами к песку у массивных ворот.
   — Поднимайтесь, рабы, — сказал он.
   Мы с Хассаном выпрямились. — Вы причинили немало хлопот. Теперь с этим покончено.
   Мы молча смотрели в открытые ворота. Белесый песок заливал лунный свет, в дальней стене торчали факелы.
   — Приведите рабов к господину! — распорядился главарь.
   Я почувствовал, как в спину уперся клинок ятагана.
   — Как зовут соляного убара? — спросил я.
   — Я думал, его имя известно всем, — сказал Хассан.
   — Не всем. Как его имя?
   — Его зовут Абдул, — сказал Хассан.
   Острие ятагана кололо спину. Мы с Хассаном вошли в касбах Хранителя Дюн, соляного убара, человека по имени Абдул.
 
   Роскошны и великолепны оказались комнаты и зал касбаха, принадлежащего Абдулу, Хранителю Дюн, соляному убару Тахари.
   Плиты полов были отполированы до зеркального блеска, на стенах висели дивной красоты гобелены, возвышались украшенные чудесной резьбой стройные столбы и опоры. Витражи поражали сложным и причудливым рисунком, а полы были выложены загадочной мозаикой. Пока нас вели через бесконечную анфиладу залов, мимо несколько раз пронесли огромные, высотой с девушку, золотые кувшины, один раб тащил вазу из красного и желтого мрамора высотой со взрослого человека. Такие изделия производят исключительно в мастерских Тироса.
   Мы не запачкали дорогих полов крепости и не засыпали песком роскошных ковров. У подножия огромной винтовой лестницы, ведущей в верхние покои дворца, мы и сопровождавшие нас двенадцать воинов остановились. К охранникам тут же подбежали рабыни, опустились на колени и стянули с них грязные сапоги пустыни. Затем рабыни вымыли веминиевой водой их ноги и вытерли своими волосами, из чего я заключил, что девушки не из Тахари. Под конец невольницы умастили их стопы благовониями и маслами. Заставить рабыню тахарского происхождения вытирать ноги волосами означает подвергнуть ее большому унижению. Разумеется, это сплошь и рядом применяется в воспитательных целях в тех случаях, когда речь не идет об уроженках Тахари. Когда с мытьем было покончено, рабыни принесли мягкие туфли без каблуков с загнутыми носками. Такие туфли чрезвычайно популярны в богатых домах Тахари. Нам с Хассаном тоже вымыли и протерли ноги. У моей девушки волосы были длинные и почти черные. Она лишь один раз осмелилась взглянуть мне в лицо, после чего сразу же опустила глаза и погрузилась в работу. Возможно, она происходила из знатной семьи Ара. Но теперь она всего лишь рабыня
   — Туда, — показал человек, ведущий нас по дворцу. Мы остановились у огромных дверей, узких у самого пола, затем грациозно расширяющихся и снова сходящихся в одну точку высоко над головой. Издалека они походили на острие копья, на язык пламени или на лист флахдаха.
   Навстречу нам из комнаты выскочила девушка. На мгновение наши глаза встретились. Она нас не знала, но почувствовала, что ее оценивают. Кожа на ее теле покраснела от волос до лодыжек. Несмотря на то что мы с Хассаном оставались раздетыми, она казалась более голой, поскольку на ней был горианский шелк для рабынь.
   — Туда, — приказал сопровождающий, и в спину мне снова уперся клинок ятагана.
   Со связанными за спиной руками мы с Хассаном вошли в высокую комнату. На невысоком помосте восседал человек. Сидящие вокруг него подняли головы.
   — На колени! — крикнул сопровождающий. — Целовать плиты у ног господина!
   Мы опустились на колени и прикоснулись губами к мраморным плитам. Неповиновение в данной ситуации закончилось бы мгновенным отсечением головы.
   Сидящий со скрещенными ногами на помосте человек молча смотрел на нас.
   Мы тоже ничего не говорили.
   Наконец он поднял палец.
   — Можете еще раз проявить уважение, — произнес голос за нашими спинами.
   Мы снова опустились на колени, приложились к полу.
   — Не думал, что женщина сможет вас удержать, — улыбнулся человек на помосте.
   Мы промолчали.
   — Считал вас более везучими. — Лицо говорящего, как и лица его сподвижников, покрывала повязка, которую он приподнимал, когда откусывал крупные виноградины с грозди.
   Я осмотрел комнату.
   Это было роскошное, просторное и высокое помещение с колоннами. Полы были выложены мозаичными плитами, повсюду стояли дорогие украшения. В такой комнате мог бы устраивать приемы визирь, паша или калиф.
   — Она великолепно справилась с ролью, — произнес человек на помосте, закончил есть виноград и сполоснул правую руку в небольшой чашке с веминиевой водой. — Но она всего лишь женщина. Не думал, что ей удастся вас задержать. Вы пробыли в ее плену чуть более двадцати анов.
   — Мы попали в твою ловушку, — сказал Хассан. Человек пожал плечами — легкое, едва заметное движение, как принято на Тахари.
   — Мне не совсем понятно, — произнес Хассан, — как вышло, что простой торговец финиками, мой друг Хаким из Тора, и я, мелкий бандит, привлекли внимание такого великого человека, как ты?
   Соляной убар уперся взглядом в Хассана:
   — Однажды ты похитил нужную мне вещь.
   — Я же бандит! — жизнерадостно откликнулся Хассан. — Этим и живу. Если тебе так нужна эта вещь, я постараюсь ее вернуть.
   — Я уже вернул ее, — ответил человек.
   — Тогда у меня мало оснований для торга, — признался Хассан. — Что же это было?
   — Так, пустяки.
   — А может, — предположил Хассан, — это был другой бандит? Попробуй узнай человека в маске!
   — Я присутствовал при краже. Ты не скрывал своего лица.
   — Полагаю, я погорячился, — не сдавался Хассан. Между тем ему стало искренне любопытно узнать, о чем же идет речь. — Не помню, чтобы мне приходилось что-нибудь присвоить в твоем присутствии. К тому же я впервые в твоем касбахе.
   — Ты все еще не узнал меня, — сказал соляной убар.
   — Только не сочти это за невежливость.
   — Впрочем, тогда ты торопился.
   — Моя работа во многом зависит от быстроты ухода, — признался Хассан. — Что я у тебя взял?
   — Ерунду, — улыбнулся человек.
   — Надеюсь, ты простил меня, — произнес Хассан. — Более того, возместив потерю, ты не станешь ворошить прошлое и позволишь мне и моему другу удалиться. Вернешь нам кайилов, одежду и оружие, а также дашь на дорогу немного воды. Тогда на всем пути у ночных костров мы станем прославлять твое благородство и гостеприимство и никогда больше не потревожим твоего покоя.
   — Боюсь, что это невозможно, — ответил человек.
   — Я и не надеялся, — пожал плечами Хассан.
   — Ты — бандит, — произнес человек на помосте.
   — У каждого из нас свое дело, — заметил Хассан. — Я — бандит. Не станешь же ты преследовать человека только за то, что он — бандит?
   — Как сказать, — возразил восседающий на помосте человек. — В какой-то степени мое дело — выявлять и наказывать бандитов. Не станешь же ты меня за это преследовать?
   — Ну, конечно нет! — воскликнул Хассан. — Это было бы как неразумно, так и невежливо. — Кивнув в мою сторону, он добавил: — Я путешествую со своим приятелем. Это неуклюжий, но добродушный и честный малый, зовут его Хаким из Тора. Парень недалекий, но и не злой. Нас свел случай. Освободи хотя бы его, и люди будут говорить у походных костров о твоем благородстве и гостеприимстве.
   Я не обиделся на характеристику Хассана. Я знал, что неуклюжим меня никак не назовешь.
   — Придется им поговорить у костров о чем-нибудь другом, — процедил человек на помосте и огляделся.
   Вокруг помоста стояли низкие столики со всяческой снедью: фруктами, муссами, подносами с жареным мясом верра, разными сортами хлеба. Лица всех участников трапезы скрывали повязки. Рядом со столиками стояли на коленях рабыни, некоторые из них носили высокие ошейники, некоторые кутались в горианские шелка. Рабыни лиц не прикрывали. В высших кругах Тахари считается исключительно эротичным, когда женщина не прячет свой рот. Женские губы и зубы — вызывающее зрелище. Прикоснуться зубами к зубам девушки означает прелюдию к овладению ее телом, причем если она пошла на такое, значит, тебе досталась бесстыжая и похотливая партнерша. Или готовая на все рабыня, с которой можно вытворять что угодно.
   — Я долго ждал, пока вы окажетесь у моих ног, — произнес человек и поднял палец. Четыре девушки тут же сорвались с места и, оглашая комнату перезвоном колокольчиков, подбежали к нам. В последний момент они замерли, вопросительно уставившись на сидящего на помосте человека.
   — Доставьте им удовольствие, — кивнул он.
   Мы задергались. Девушки вовсю старались ублажить нас языками и губками. Стягивающие руки ремни глубоко врезались в мое тело. Веревки на шеях не позволяли нам сойти с места. Мы не могли освободиться. Человек в маске снова поднял палец. К нам тут же подбежала невольница с подносом и принялась вкладывать в рот разные деликатесы. Одна из девушек придерживала поочередно меня и Хассана за голову, а другая вливала в рот сладкое и густое торианское вино из знаменитого винограда та, растущего на террасах Коса. Затем нас угостили древним вином калана, которое можно найти исключительно в Аре. Голова у меня закрухдыась. В комнату вошли музыканты.
   — Пир! — хлопнул в ладоши человек на помосте.
   Мы отчаянно мотали головами, стараясь увернуться от струй вина. Одна из рабынь вцепилась мне в шею, стараясь поцеловать в губы. Я из последних сил пытался вырваться.
   — Тафа любит тебя, — шептала девушка, впиваясь мне в рот.
   Стражник держал меня за волосы, не давая вывернуться. Веревки едва не перерезали шею. Она укусила меня за ухо и поцеловала в шею.
   — Тафа очень любит тебя, господин. Разреши ей доставить тебе удовольствие.
   Я вздрогнул. Неожиданно до меня дошло, что это одна из двух девушек, которых захватил Хассан в пустыне при нашем первом знакомстве. Та самая гордая свободная женщина, которую продали вместе с предательницей Зиной в Двух Ятаганах. Теперь в распущенной и сладострастной рабыне, которая словно родилась в ошейнике, было трудно узнать гордую свободолюбивую красавицу. На Горе многие полагают, что женщина рождена для ошейника, надо только, чтобы попался достаточно сильный мужчина, чтобы ее окольцевать.
   Я пытался вырваться, но ничего не получалось.
   — Тафа любит тебя, — шептала девушка. — Разреши ей доставить тебе удовольствие.
   Я чувствовал, как по ноге и животу скользят губы другой девушки.
   Мужчины в повязках равнодушно наблюдали за происходящим.
   Человек на помосте снова хлопнул в ладоши. В середину комнаты выскочила белокурая женщина, высоко подняла руки и приняла первую позицию танца рабыни.
   Взгляд Хассана окаменел.
   Перед нами стояла Алейна.
   — Помнишь ее? — спросил его предводитель пиршества.
   — Помню, — ответил Хассан.
   — Это и есть тот пустяк, который ты у меня отобрал. Мелочь, конечно. Тем более что я ее вернул.
   Алейна дрожала под взглядом Хассана. На ней были изящные золотые цепи.
   — Я вернул ее недалеко от Красного Камня.
   В глазах Алейны стояли слезы. Она застыла в первой позиции танца рабыни — девушка, ожидающая команды, чтобы ублажить мужчину.
   — С ней было несколько человек, — сказал человек на помосте. — Они дрались со звериным отчаянием. Им удалось прорваться и уйти в пустыню в районе Красного Камня.
   Как же получилось, что Алейна стоит здесь, на этих плитах, и собирается исполнять танец рабыни? — подумал я.
   — Затем, ни с того ни с сего, будучи уже в полной безопасности, она поворотила кайила и вернулась в Красный Камень.
   Оазис к тому времени уже почти сгорел, прикинул я.
   — Естественно, ее тут же схватили. Она все время плакала и выкрикивала имя «Хассан».
   Я видел, что последнее сообщение пришлось Хассану не по душе. Она ослушалась приказа. Кроме того, в Красном Камне девчонка называла его по имени, словно была его свободной подругой.
   — Я люблю тебя, господин, — прошептала она сквозь слезы. — Я очень хотела помочь тебе!
   — Ты — беглая рабыня, — сказал Хассан. — Кроме того, в оазисе ты посмела назвать меня по имени.
   — Прости меня, господин, — рыдала она. — Я так люблю тебя!
   — Ты — беглая рабыня, — повторил он.
   Алейна рыдала, не смея, однако, нарушить позицию танца рабыни.
   — Прости меня, господин, — простонала она. — Я люблю тебя.
   Возвращаясь к Хассану, она действительно рисковала своей жизнью. Она любила его. Но рабыня обязана беспрекословно исполнять все распоряжения своего хозяина. Она нарушила его волю дважды. Не думаю, что это далось ей легко. На Горе любовь отнюдь не означает каких-либо послаблений в отношении женщины и ничуть не облегчает ей жизнь. Напротив, ее зависимость от мужчины становится еще более полной, и она окончательно утрачивает достоинство и свободу.
   — Господин, — рыдала Алейна.
   Какой же все-таки лакомый кусочек рабской плоти эта Алейна, подумал я. А с другой стороны, какой еще она могла быть, если ею обладали мужчины Гора?
   Человек на помосте лениво поднял палец. Музыканты приготовились к игре. Алейна в ужасе посмотрела на Хассана.
   — Что мне делать, господин? — На ее горле красовался золотой танцевальный ошейник, на запястьях позвякивали золотые цепочки, некоторые из них доставали до самых лодыжек. В Тахари есть много разновидностей танцевальных цепей. Алейну заковали в так называемый овал. Кисти рук и лодыжки были скованы тонкими золотыми цепочками, продетыми в кольцо на ошейнике: Таким образом, танцовщица всегда может левой рукой натянуть цепочки и связать сама себя. Вообще же длина рассчитана таким образом, чтобы не стеснять движений. Опытная танцовщица, умело пользуясь цепью, может создавать различные образы.
   — Что мне делать, господин? — взмолилась Алейна. В этот момент она была прекрасна.
   Все не отрываясь следили за невольницей. Помимо украшений, колокольчиков, цепи и ошейника, на ней было шесть желтых шелковых лент, три спереди и три сзади, длиной около четырех футов каждая. Ленты крепились к золотому кольцу на шее. Меня всегда восхищало клеймо Алейны. Глубокая, четкая, тонко исполненная работа.
   — Господин! — закричала Алейна.
   Палец человека на помосте должен был вот-вот опуститься.
   — Танцуй, рабыня, — произнес Хассан.
   Палец лениво упал, музыканты заиграли. Закованная в цепи Тахари Алейна начала танцевать. Она была самым прелестным пустяком и самой очаровательной ерундой на свете.
   Пир затянулся надолго. Красавицы соляного убара доставили нам немало радости. Наконец он произнес:
   — Уже поздно. Пора отдыхать. Завтра вам предстоит подняться до рассвета.
   Алейну отпустили несколько часов назад.
   — Отведите ее в караульное помещение, — распорядился Хранитель Дюн. — Пусть порадует стражу. — Девушку за волосы вытащили из комнаты.
   — Вы прикрываете лица, как это делают в Чаре, — сказал я, — но мне кажется, что вы не оттуда родом.
   — Нет, — ответил человек на помосте.
   — Я не знал, что ты и есть соляной убар, — сказал я.
   — Многие этого не знают, — пожал он плечами.
   — Зачем ты и твои люди прикрываете лица? — спросил я.
   — Так принято при дворе Хранителя Дюн, — ответил он. — Здесь озабочены не племенными традициями, а сохранностью соли. Все мои люди носят повязки, поэтому никто точно не знает, кто именно состоит на моей службе. К тому же человеку в повязке легче принимать волевые решения. Он действует не от себя, а от имени всего убарата.
   — Ты с уважением говоришь о своей службе, — заметил я.
   — Мало кто знает воинов соляного убара, — сказал он. — Лишенные лиц и имен, они вселяют в людей страх.
   — В меня они страха не вселяют, — огрызнулся Хассан. — Развяжите руки и дайте ятаган, мы сможем кое-что проверить на практике.
   — Может быть, я еще кого-нибудь знаю? — спросил я.
   — Может быть, — пожал плечами соляной убар и, повернувшись к своим сотрапезникам, приказал:
   — Снимите повязки.
   Мужчины сдернули с лиц красные повязки.
   — Хамид, — узнал я помощника Шакара, предводителя отряда аретаев.
   Хамид сверлил меня полным ненависти взором. Рука его сжимала рукоять кинжала на поясе.
   — Позволь прикончить его прямо сейчас, — попросил он.
   — Давай, может, получится лучше, чем когда ты исподтишка ударил Сулейман-пашу, — сказал я.
   Хамид издал яростный вопль.
   Соляной убар поднял палец, и Хамид опустился на место, гневно сверкая глазами.
   — Есть еще один знакомый мне человек, — сказал я, указывая на щуплого человечка, приютившегося рядом с соляным убаром, — хотя, когда я видел его последний раз, одет он был значительно беднее.
   — Это мои глаза и уши в Торе, — пояснил соляной убар.
   — Водонос Абдул, — сказал я. — Как-то раз я принял тебя за другого человека.
   — Вот как? — удивился он.
   — Сейчас это не имеет значения, — сказал я и улыбнулся.
   По глупости я принял его за Абдула, о котором говорилось в сообщении, написанном на черепе девушки по имени Весна, столь загадочным образом присланной в дом Самоса из Порт-Кара. Я так и не узнал, кто послал это сообщение. Теперь-то я понял, что речь в нем шла об Абдуле, соляном убаре. Послал девушку, безусловно, житель Тахари. Ему и в голову не пришло, что сообщение может быть понято неправильно. Он не сомневался, что в Тахари при имени Абдул возникнет образ только одного человека — могущественного, властного, вселяющего ужас Хранителя Дюн, соляного убара.
   Возможно, я вел бы себя по-другому, если бы раньше узнал, как зовут соляного убара. Интересно, кто же послал сообщение «Берегись Абдула»? Как же рано я успокоился, посчитав, что уже разгадал эту тайну!
   — Можно, я перережу ему горло? — спросил водонос.
   — У меня другие планы в отношении нашего друга, — ответил соляной убар. Он так и не снял повязку с лица, хотя все остальные выполнили его приказ.
   — Тебя давно знают как Абдула? — спросил я.
   — Несколько лет, — произнес он, — с тех пор как я стал хозяином этого касбаха и сменил своего предшественника.