Страница:
Я обошел разбойницу кругом, рассматривая приобретение. Она гневно сверкала глазами.
Легким ударом ятагана я разрезал до конца левую штанину ее шальваров. У нее оказались восхитительные ноги.
— Пожалуйста, — произнесла она.
— Сними сапоги, — приказал я. Пленница недовольно повиновалась.
— Ты что, собираешься привести меня к пашам босую? — спросила она. — Ты так сильно меня ненавидишь, что собираешься еще и опозорить?
— Разве я не взял тебя в плен? — спросил я.
— Взял.
— Тогда делай, что тебе говорят.
Потом я приказал ей встать на колени. Она опустилась на плиты и уронила голову на руки. Несколькими взмахами ятагана я раздел ее догола.
— Что тут у нас? — спросил, входя в комнату, Хассан. Я с удивлением отметил, что он переоделся. Вместо
белоснежного одеяния высокого паши каваров он облачился в простую и добротную одежду разбойника.
— Подними голову, красотка, — сказал я, подсунув острие ятагана под подбородок девушки.
Она посмотрела на Хассана залитыми слезами глазами. В этот момент она была невероятно красива.
— Перед тобой Тарна, — сказал я.
— Такая хорошенькая? — улыбнулся Хассан.
— Ага.
— Твоя добыча, — развел он руками. — Надевай веревку ей на шею. Гарун, высокий паша каваров, и Сулейман, высокий паша аретаев, хотят ее видеть.
Я улыбнулся и вытащил из-за кушака моток грубой невольничьей веревки.
— Не сомневаюсь, — сказал Хассан, — что Гарун, высокий паша каваров, и Сулейман, высокий паша аретаев, заплатят хорошие деньги человеку, который приведет им Тарну.
— Надеюсь, — ответил я.
— Сулейман просто жаждет ее увидеть, — добавил Хассан. Я набросил петлю на шею красавицы. Она была моей. Хассан разглядывал обнаженную соблазнительную женщину.
— Я не хочу умирать! — неожиданно крикнула она. — Я не хочу умирать!
— Наказание за порчу колодца не бывает легким, — заметил Хассан.
Тарна рыдала, уронив голову на пол. Моя веревка уже затянулась на ее шее.
— Пошли, женщина. — Я потянул за веревку, и ее голова дернулась. — Тебя хотят видеть паши.
— Неужели нет выхода? — простонала она.
— Для тебя выхода уже нет, — сказал я. — Тебя взяли в плен.
— Да, — тупо повторила она. — Меня взяли в плен.
— Думаешь ли ты, Хассан, то же, что и я? — подмигнул я Хассану — Есть ли у нее надежда сохранить жизнь?
— Может быть, — улыбнулся Хассан.
— Что? — крикнула Тарна. — Что надо сделать?
— Забудь об этом, — отмахнулся я.
— Что надо сделать? — рыдала Тарна.
— Даже не стоит пробовать, — сказал Хассан. — Ты все равно не согласишься. Ты же такая гордая, благородная и утонченная.
Я дернул за веревку, как если бы собирался тащить Тарну к пашам.
— Что надо сделать? — завизжала она.
— Для тебя будет лучше немного потерпеть и достойно умереть на колу в Девяти Колодцах, — сказал Хассан.
— Что надо сделать? — рыдала Тарна.
— Это так ужасно, так унизительно и так чувственно, — проговорил я.
386
— Что это? — повторяла сквозь рыдания связанная красавица — Ну, пожалуйста, что9
— Если не ошибаюсь, — сказал Хассан, — на нижних уровнях содержатся рабыни.
— Да, — кивнула Тарна. — На радость моим воинам.
— У тебя больше нет воинов, — напомнил я.
— Я поняла! — крикнула Тарна. — Я могла бы затеряться среди рабынь!
— Это шанс, — рассудительно произнес Хассан.
— Но у меня нет клейма! — заплакала девушка.
— Это можно устроить, — пообещал Хассан.
— Но тогда, — Тарна в ужасе взглянула на него, — я и в самом деле стану рабыней!
— Я знал, что ты не согласишься, — пожал плечами Хассан.
Я дернул за веревку. Подбородок красавицы взлетел кверху. Узел находился как раз под подбородком.
— Нет! — закричала она. — Нет! Лучше сделайте меня рабыней. Пожалуйста! — Девушка разрыдалась.
— Это очень рискованное дело, — нахмурился Хассан. — Если об этом узнает Гарун, высокий паша каваров, он живьем сдерет с меня кожу!
— Пожалуйста! — плакала Тарна.
— Слишком сложно, — нахмурился я.
— Пожалуйста, умоляю вас!
— Что будем делать? — спросил я.
— Прежде всего, — заявил Хассан, — невольничья веревка на шее не подойдет. Лучше тащить ее за связанные руки.
— Не вижу большой проблемы, — сказал я.
— Большая проблема возникнет, когда мы поведем ее через зал и по коридорам.
— Я могу идти, опустив голову, как рабыня, — сказала Тарна.
— Большинство рабынь, — тут же оживился Хассан, — ходят очень гордо. Они гордятся тем, что находятся во власти мужчин. Они познали собственную женственность.
Хотя формально они и не свободны, рабыни представляются мне самыми свободными и счастливыми женщинами. Они ближе других подошли к истинной сути женщины — полному подчинению мужской воле, послушанию и раболепию. Таким образом, обретая собственную сущность, рабыни приходят к абсолютной свободе В этом и заключен парадокс. Большинство рабынь на словах порицают институт рабства, но эта напыщенная, фальшивая риторика опровергается их же собственным поведением. Не побывавшая в рабстве девушка никогда не сможет ощутить всю глубину свободы. Протесты рабынь, как я заметил, направлены не против рабства как такового, а против конкретного хозяина. Дайте им настоящего господина, и все будет в порядке. В хорошем ошейнике женщина просто светится от счастья и радости.
— Они в самом деле гордятся тем, что они рабыни? — недоверчиво спросила Тарна.
— Большинство, — сказал Хассан. — Ты, скорее всего, и не видела настоящих рабынь. Нельзя судить по невольницам, которые прислуживают женщинам, или по смотрительницам сералей, которые имеют дело с дохлыми и безвольными мужчинами.
— Однажды в кофейне я видела, как рабыня танцует перед мужчинами, — сказала Тарна. — Какое бесстыдство! А остальные девушки, которые прислуживали в кофейне! Позор!
— Придержи язык! — перебил ее Хассан. — Придет время, сама будешь танцевать и прислуживать.
Тарна побледнела.
— Выглядели ли те девушки гордыми?
— Да, — мрачно сказала Тарна. — Только я не понимаю, чем там было гордиться.
— Они гордились, — объяснил Хассан, — своими телами, тем, что они желанны, и еще они гордились своими хозяевами, у которых достало силы и власти надеть на них ошейники и держать их в рабстве ради собственного удовольствия.
— Какими же сильными должны быть такие мужчины, — прошептала Тарна. — Только я все равно не поняла, чем они гордились.
— Тем, что чувствовали себя самыми совершенными и свободными из всех женщин. Иногда, — рассмеялся Хассан, — девушки так задирают нос, что приходится их пороть, чтобы напомнить, что они — всего-навсего рабыни
— Я умею ходить с достоинством, — сказала Тарна. — Ведите меня через зал. — Она поднялась на ноги.
— Существует разница, — улыбнулся Хассан, — между гордостью свободной женщины и гордостью рабыни. Свободная женщина идет гордо потому, что считает себя равной мужчинам. Рабыня гордится тем, что ей нет равных среди женщин.
Тарна непроизвольно вздрогнула от удовольствия. Я видел, что последнее замечание задело ее за живое.
— Тебе больше не надо соперничать с мужчинами, — сказал Хассан. — Теперь все по-другому.
— Да! Я чувствую! — неожиданно воскликнула она. Я становлюсь другой! — Она посмотрела на нас. — Впервые за все время мне понравилось, что надо стать другой.
— Это только начало, — заметил Хассан.
— Ты считаешь, что нам удастся провести ее через зал? — спросил я Хассана. За дверью раздавались крики, пение и шум пирушки Взявшие крепость войска уже праздновали победу.
— Конечно, пройтись как рабыня она еще не сможет, — сказал Хассан, — но если на нас не обратят особого внимания, может быть, и проскочим. — Он обернулся к пленнице. — Ну-ка покажи, как ты смотришь на мужчин, шлюха! Покажи, как ты отвечаешь на их взгляды!
Тарна уставилась на него. Хассан застонал:
— Нам тут же отрубят головы.
Я оттащил Тарну к широкой кушетке и швырнул ее на желтые подушки. Конец веревки я привязал к изголовью. Она не могла подняться более чем на фут. Тарна извивалась и испуганно смотрела на меня.
— Что ты собираешься со мной сделать?
— Что хочет, то и сделает, — рассмеялся Хассан. — Не забывай, кто кого взял в плен.
Тарна расплакалась.
Спустя короткое время мы повели ее через зал касбаха. Невольничью веревку с шеи мы сняли, чтобы никто не подумал, что ее только что схватили. Я вел ее на шнуре, привязанном к скрещенным перед грудью рукам. Время от времени я сильно за него дергал, отчего она спотыкалась, падала или бежала. Я делал это по трем причинам: чтобы скрыть ее неуклюжесть, потому что спешил и потому что это мне нравилось. Шнур я снова позаимствовал из ее шторы. По нему нас могли узнать, и я спросил:
— Есть ли такие в других помещениях касбаха?
— Да! — ответила Тарна, после чего я скрутил ее запястья.
— Не слишком ли она чистая? — прищурился Хассан. Я посмотрел на связанную девушку и приказал:
— Ляг на пол и покатайся на спине и на животе!
Она смерила меня негодующим взглядом, но выполнила требование. Когда она поднялась, Хассан взял лампу на жире тарлариона и вымазал сажей ее лицо и тело. После этого он опрокинул лампу и, к величайшему ужасу пленницы, вылил масло на ее левое плечо.
— Плохо, что у нее нет клейма.
— Сейчас мы все равно ничего не сделаем, — пожал я плечами.
Между тем вопрос стоял серьезно. Рабынь клеймят сразу же, клеймо ставят на левом или на правом бедре. Увидев клеймо, люди понимают, что охотиться за такой женщиной не имеет смысла. Если по дороге в подвалы кто-нибудь заметит, что девчонка без клейма, поползут слухи, которые рано или поздно дойдут до кого надо. Не исключено, что Тарна — единственная незаклейменная девушка в касбахе. Я сорвал со стены желтую штору и намотал ее на бедра пленницы таким образом, чтобы был виден пупок. Так часто ходят рабыни. Это называется «живот невольницы». На Горе только рабыни выставляют на всеобщее обозрение свои пупки. Ткань прикрывала оба бедра как раз в том месте, где должно было находиться клеймо.
— Без одежды она смотрится лучше, — проворчал Хассан.
— Пусть все думают, — сказал я, — что мы ведем ее на продажу и хотим сорвать с нее последнее одеяние в присутствии нового хозяина.
— Отлично! — воскликнул Хассан. — По крайней мере, правдоподобно.
— Проскочим! — сказал я.
— Умоляю вас, — пролепетала Тарна, — поднимите покрывало до пупка.
Я тут же одернул его еще на два дюйма ниже. Она смерила меня злобным взглядом, но промолчала. Ей также не понравилось, что Хассан вытер измазанные сажей и жиром руки о ее одеяние.
Пирующие солдаты, мимо которых мы вели нашу пленницу, хохотали и пытались ее ущипнуть, принимая за обычную рабыню.
— Ой! — то и дело вскрикивала она. — Ой! — Тарне еще не приходилось сталкиваться с грубыми ласками, которыми так часто одаривают невольниц.
— Поторапливайся, рабыня! — рычал я.
У нее даже не хватало ума ответить: «Да, господин». Поэтому и я с ней не церемонился. Наконец, к величайшему моему облегчению, мы добрались до дверей, ведущих на нижние уровни.
— Вы видели, как они на меня смотрели? Это и означает быть рабыней? — спросила она.
На этот вопрос мы отвечать не стали.
Хассан распахнул тяжелую дверь. Я развязал девушку и отбросил веревки в сторону. Хассан первым пошел вниз по узким стершимся ступенькам. Я вел ее з'а руку следом за ним.
Мы удачно миновали зал. Это меня радовало.
Не сомневаюсь, что наш успех во многом зависел от того, что успела усвоить Тарна, когда я привязал ее, голую, к роскошной кушетке. Разные женщины по-разному относятся к мужчинам и по-разному на них смотрят. Все зависит от того, каков был их опыт и с кем им довелось иметь дело. Например, они могут смотреть на мужчин как на равных себе существ, а могут — как на хозяев. Вложили ли им в головы, что мужчины — высшие по отношению к ним люди, приходилось ли им безраздельно подчиняться мужской воле? Познали ли они свою трогательную беззащитность, поняли ли, что сами есть лишь добыча и жертва мужчины, его игрушка, прихоть и удовольствие? И самое главное, узнали ли они, к своему ужасу и восторгу, что может вытворять с их телом мужчина?
— Покажи, как ты смотришь на мужчин, шлюха! — сказал ей тогда Хассан. — Как ты встречаешь их взгляд?
Тарна уставилась на него так, что он застонал и сказал, что нам отрубят головы.
После этого я оттащил ее на кушетку и преподал ей короткий урок.
Перед ней лежал путь в тысячу пасангов, но мы уже сделали первый шаг. И даже миновали зал.
Я наблюдал за ее реакцией, когда мы вели ее между солдат. Это была уже не прежняя Тарна. Это была женщина, узнавшая, что может с ней сделать мужчина.
Снизу тоже доносились крики и пение. Мы спустились на четыре уровня и оказались на самом нижнем. Тарну начало тошнить.
— Запах, — простонала она. Перед нами появился пьяный солдат с бутылкой. Ее вырвало дважды, я ей не мешал. Затем я пропустил ее вперед. Мы шли по устилающей коридор склизкой соломе. Она жалобно запищала, когда урт коснулся ее ног мокрой шерстью. Мы заглянули в одну из дверей. За ней располагалась длинная узкая комната. У дальней стены стояли на соломе прикованные за шеи более ста невольниц. С ними заигрывали пьяные солдаты. Удерживая девушек за руки, они вливали им в рот вино. Некоторые рабыни с радостью хватались за бутыли, стоящие в конце цепи жадно протягивали руки.
— Вина! Вина мне, господин! — кричали они.
— Какие мужчины ужасные, — простонала Тарна.
— Прикуси язык, шлюха, — оборвал ее Хассан. — Скоро и ты им достанешься.
— Здесь, — сказал Хассан и отворил тяжелую железную дверь.
Я с любопытством разглядывал цепи и приспособления. Тарна попятилась. Бежать она не могла, ибо я держал ее за руку. Ей стало плохо, я следил, чтобы она не упала. В комнате было темно, только в углу горела висящая на цепях лампа на жире тарлариона и тлели угли в жаровне рядом с клеймовочным станком. В больших касбахах угли всегда держат горячими. Рабы это хорошо знают.
Я сорвал с рабыни покрывало, толкнул ее к станку и набросил на бедра по два железных обруча, после чего затянул их воротом. Она отчаянно пыталась вырваться из стальных зажимов. Я схватил девушку за руки, просунул кисти в специальные проемы над головой и одним движением затянул ремни. Подобные зажимы входят в комплект каждого клеймовочного станка. Затянуть и распустить их можно почти мгновенно. Разумеется, сама девушка не может дотянуться ни до одного ремня, зато стоящему у станка человеку не требуется особых усилий, чтобы обеспечить полную неподвижность невольницы. Я подтянул кисти рук, и Тарна захныкала:
— Ой, больно!
Я затянул ворот на полную.
— Умоляю! — завопила она.
— Заткнись, — бросил я и начал фиксировать бедра.
— По-моему, ей пойдет клеймо на левом бедре, — произнес Хассан.
Девушка на станке может визжать и извиваться, но бедра в момент клеймения должны оставаться совершенно неподвижными. Их ждет поцелуй железа.
Надев толстую перчатку, Хассан вытащил из жаровни раскаленный прут.
— Как тебе этот рисунок? — спросил он. Это было тахарское невольничье клеймо.
— Мне очень нравится, — сказал я, — но лучше подстраховаться и сделать ее обычной рабыней, годной для продажи на севере.
— Хорошая мысль, — кивнул Хассан и вытащил из жаровни другой прут. Но его раскаленном докрасна конце горело четкое клеймо кейджеры с планеты Гор. Тарна следила за Хассаном выпученными от ужаса глазами.
— Еще не нагрелся, детка, — сказал он и положил прут на место.
Откуда-то издалека донеслись крики. Хассан взглянул на меня.
— Пойду посмотрю, — сказал я и вышел. Шумели сверху, на втором уровне. В коридоре покачивался пьяный солдат.
— Что там происходит? — спросил я.
— Ищут Тарну. — Солдат засмеялся и, пошатываясь, побрел по коридору.
Мимо меня провели двух закованных в кандалы рабынь. Я вернулся в клеймовочную, где ждал Хассан.
— Разыскивают Тарну, — сообщил я.
— На каком они уровне? — спросил Хассан.
— На втором.
— А, тогда у нас много времени. — Спустя несколько ен он вытащил прут из жаровни, придирчиво его осмотрел и положил обратно. Вскоре, однако, он снова его достал. Теперь конец прута окрасился в ярко-белый цвет.
— Можешь немного покричать, детка, — сказал Хассан с нотками нежности в голосе.
Тарна принялась бешено извиваться, глядя на раскаленный добела прут. Потом она завизжала. Пять долгих ин Хассан вдавливал прут в ее бедро. Я видел, как железо с шипением погрузилось в дымящуюся плоть. Затем он аккуратно выдернул прут. Тарну заклеймили.
Она истерично рыдала. Мы ей не мешали. Я распустил зажимы, и она упала на пол, продолжая горько плакать. Я поднял ее на руки и вынес из комнаты.
На четвертом уровне мы нашли пустую камеру. Внутри было почти темно. Узенькая дверь выходила в огромный зал. Я положил Тарну на солому у дальней стены.
— Я — рабыня, — повторяла она сквозь слезы. — Я — рабыня.
Мы нашли ошейник и цепь, и я приковал ее к стене.
— Я — рабыня, — повторяла она, словно не в силах поверить, что это так.
Сверху раздались тяжелые шаги.
— Они ищут на третьем уровне, прямо над нами, — сказал Хассан. — Скоро они будут здесь.
— Я — рабыня, — прошептала Тарна.
— Если они узнают, кем ты была раньше, — предупредил Хассан, — тебе придется туго.
Она тупо уставилась на него, осмысливая сказанное. О Тарне говорили в прошедшем времени. Тарны больше не существовало. Она исчезла. Вместо нее появилась рабыня, безымянная, как кайил или верр.
— Если они узнают, что ты была Тарной, — суровым голосом повторил Хассан, — тебе придется туго. Тогда можешь не надеяться на общепринятые пытки и на относительно безболезненную смерть на колу.
— Что же мне делать? Что мне делать? — снова заплакала она.
— Ты же рабыня, — пожал плечами Хассан. — Повесели нас.
И тогда некогда гордая Тарна в мерзкой вонючей камере, на гнилой соломе, принялась нас ублажать. Мы с ней не церемонились. Мы были грубыми, резкими и жестокими. Несколько раз она начинала рыдать и пыталась вырваться. Но она оставалась прикованной к стене, и мы силой заставляли ее вернуться к своим обязанностям.
Наконец мы с Хассаном поднялись на ноги.
— Рабыня надеется, что хозяевам понравилось, — пролепетала девушка.
Хассан взглянул на меня:
— По-моему, так ей еще учиться и учиться. Но думаю, со временем начнет получаться лучше.
Я кивнул, присоединяясь к его мнению. Едва выйдя из камеры, мы натолкнулись на солдата с лампой в руке.
— Я ищу Тарну, — объявил он.
— Здесь ее нет, — ответил я. — В камере одна рабыня.
Солдат заглянул в камеру и поднял лампу. На соломе, свернувшись калачиком, лежала девушка. Она прикрыла лицо рукой. В полумраке камеры даже такой свет резал глаза.
— Господин? — сказала она.
— Как твое имя, девушка? — спросил солдат.
— Как будет угодно господину, — ответила она.
Он поднял лампу, разглядывая красавицу. Загремев цепями, она выпрямилась, посмотрела на него через правое плечо и вытянула ногу, стараясь выгодно подчеркнуть соблазнительный изгиб бедра.
Мне захотелось ее изнасиловать.
— Как зовут твоего хозяина? — спросил солдат.
— Не знаю, — ответила она. — Раньше я принадлежала Тарне. Сегодня я узнала от солдат, что Тарна пропала. Я еще не знаю, кто станет моим господином. — Она смерила солдата оценивающим взглядом. — Ты кажешься мне очень сильным.
Не поднимаясь на ноги, девушка выставила обнаженные груди.
— Шлюха, — рассмеялся солдат. Она скромно потупилась.
— Ладно, сядь, как раньше, — разрешил он. — Давай. — Она повиновалась.
— Я ищу Тарну, — повторил солдат.
— Зачем она тебе? Оставайся со мной, — произнесла девушка.
— Ты грязная, — ответил он. — И от тебя воняет.
— Принеси мне невольничьих духов, — сказала она. — И натри ими мое тело.
Он повернулся к выходу. Она кинулась следом, пока не натянулась цепь. Стоя на коленях и простирая руки, она
взмолилась:
— Четвертый уровень так глубок! Я здесь совсем одна. Никто не помнит, что я здесь. Касбах пал, и меня навестили только два солдата. Останься со мной!
— Я должен найти Тарну, — проворчал солдат.
— Когда ты закончишь свой поиск, приходи ко мне!
— Приду! — неприятно рассмеялся солдат.
— Спасибо! — крикнула она и прижалась лицом к полу. — Мой любимый господин!
Он уже вышел из камеры, когда девушка прошептала:
— Если бы я была свободной женщиной, а не закованной в цепи рабыней, я бы посоветовала тебе захватить по дороге назад бутылку шампанского, чтобы ты мог лучше мной насладиться.
— Ах ты, маленькая самка слина! — Солдат рассмеялся, поставил лампу на пол и несколько раз пнул и ударил кулаком девушку,
Она каталась по соломе, стараясь прикрыть голову.
— Я обязательно вернусь, — сказал он. — И принесу вина.
Она тут же села и радостно воскликнула:
— Спасибо тебе, господин!
— Не забыть бы еще духов, — проворчал солдат, — чтобы натереть одну хорошенькую шлюху.
— Спасибо, господин.
Солдат с хохотом вышел из камеры и отправился на поиски Тарны.
— Пошли наверх, — произнес Хассан. — Там уже, наверное, хватились Гаруна, высокого паши каваров.
— Можешь не сомневаться, — сказал я. — А ты неплохая актриса, — добавил я, заглянув в камеру.
Она смутилась.
— Солдат точно вернется.
— Надеюсь. — Она улыбнулась и переломила между пальцев соломинку.
— Ты хочешь, чтобы он вернулся? — спросил я.
— Да, — ответила она, гордо подняв голову.
— Почему?
— Разве тебе он не показался сильным? Ты обратил внимание, с какой уверенностью и легкостью он со мной обращался?
— Обратил.
— Я хочу достаться ему, — сказала девушка. — Хочу, чтобы он владел мною.
— Ты что, серьезно? — спросил я.
— Да. Я хочу угождать ему, как рабыня.
— Желаю тебе успеха, девочка, — произнес из-за моей спины Хассан.
— Я то?ке желаю тебе успеха, рабыня, — сказал я.
— Рабыня очень вам благодарна, хозяева, — произнесла она. Когда мы повернулись и вышли, она добавила: — Я желаю вам успеха.
Глава 26. ПОХОД
Легким ударом ятагана я разрезал до конца левую штанину ее шальваров. У нее оказались восхитительные ноги.
— Пожалуйста, — произнесла она.
— Сними сапоги, — приказал я. Пленница недовольно повиновалась.
— Ты что, собираешься привести меня к пашам босую? — спросила она. — Ты так сильно меня ненавидишь, что собираешься еще и опозорить?
— Разве я не взял тебя в плен? — спросил я.
— Взял.
— Тогда делай, что тебе говорят.
Потом я приказал ей встать на колени. Она опустилась на плиты и уронила голову на руки. Несколькими взмахами ятагана я раздел ее догола.
— Что тут у нас? — спросил, входя в комнату, Хассан. Я с удивлением отметил, что он переоделся. Вместо
белоснежного одеяния высокого паши каваров он облачился в простую и добротную одежду разбойника.
— Подними голову, красотка, — сказал я, подсунув острие ятагана под подбородок девушки.
Она посмотрела на Хассана залитыми слезами глазами. В этот момент она была невероятно красива.
— Перед тобой Тарна, — сказал я.
— Такая хорошенькая? — улыбнулся Хассан.
— Ага.
— Твоя добыча, — развел он руками. — Надевай веревку ей на шею. Гарун, высокий паша каваров, и Сулейман, высокий паша аретаев, хотят ее видеть.
Я улыбнулся и вытащил из-за кушака моток грубой невольничьей веревки.
— Не сомневаюсь, — сказал Хассан, — что Гарун, высокий паша каваров, и Сулейман, высокий паша аретаев, заплатят хорошие деньги человеку, который приведет им Тарну.
— Надеюсь, — ответил я.
— Сулейман просто жаждет ее увидеть, — добавил Хассан. Я набросил петлю на шею красавицы. Она была моей. Хассан разглядывал обнаженную соблазнительную женщину.
— Я не хочу умирать! — неожиданно крикнула она. — Я не хочу умирать!
— Наказание за порчу колодца не бывает легким, — заметил Хассан.
Тарна рыдала, уронив голову на пол. Моя веревка уже затянулась на ее шее.
— Пошли, женщина. — Я потянул за веревку, и ее голова дернулась. — Тебя хотят видеть паши.
— Неужели нет выхода? — простонала она.
— Для тебя выхода уже нет, — сказал я. — Тебя взяли в плен.
— Да, — тупо повторила она. — Меня взяли в плен.
— Думаешь ли ты, Хассан, то же, что и я? — подмигнул я Хассану — Есть ли у нее надежда сохранить жизнь?
— Может быть, — улыбнулся Хассан.
— Что? — крикнула Тарна. — Что надо сделать?
— Забудь об этом, — отмахнулся я.
— Что надо сделать? — рыдала Тарна.
— Даже не стоит пробовать, — сказал Хассан. — Ты все равно не согласишься. Ты же такая гордая, благородная и утонченная.
Я дернул за веревку, как если бы собирался тащить Тарну к пашам.
— Что надо сделать? — завизжала она.
— Для тебя будет лучше немного потерпеть и достойно умереть на колу в Девяти Колодцах, — сказал Хассан.
— Что надо сделать? — рыдала Тарна.
— Это так ужасно, так унизительно и так чувственно, — проговорил я.
386
— Что это? — повторяла сквозь рыдания связанная красавица — Ну, пожалуйста, что9
— Если не ошибаюсь, — сказал Хассан, — на нижних уровнях содержатся рабыни.
— Да, — кивнула Тарна. — На радость моим воинам.
— У тебя больше нет воинов, — напомнил я.
— Я поняла! — крикнула Тарна. — Я могла бы затеряться среди рабынь!
— Это шанс, — рассудительно произнес Хассан.
— Но у меня нет клейма! — заплакала девушка.
— Это можно устроить, — пообещал Хассан.
— Но тогда, — Тарна в ужасе взглянула на него, — я и в самом деле стану рабыней!
— Я знал, что ты не согласишься, — пожал плечами Хассан.
Я дернул за веревку. Подбородок красавицы взлетел кверху. Узел находился как раз под подбородком.
— Нет! — закричала она. — Нет! Лучше сделайте меня рабыней. Пожалуйста! — Девушка разрыдалась.
— Это очень рискованное дело, — нахмурился Хассан. — Если об этом узнает Гарун, высокий паша каваров, он живьем сдерет с меня кожу!
— Пожалуйста! — плакала Тарна.
— Слишком сложно, — нахмурился я.
— Пожалуйста, умоляю вас!
— Что будем делать? — спросил я.
— Прежде всего, — заявил Хассан, — невольничья веревка на шее не подойдет. Лучше тащить ее за связанные руки.
— Не вижу большой проблемы, — сказал я.
— Большая проблема возникнет, когда мы поведем ее через зал и по коридорам.
— Я могу идти, опустив голову, как рабыня, — сказала Тарна.
— Большинство рабынь, — тут же оживился Хассан, — ходят очень гордо. Они гордятся тем, что находятся во власти мужчин. Они познали собственную женственность.
Хотя формально они и не свободны, рабыни представляются мне самыми свободными и счастливыми женщинами. Они ближе других подошли к истинной сути женщины — полному подчинению мужской воле, послушанию и раболепию. Таким образом, обретая собственную сущность, рабыни приходят к абсолютной свободе В этом и заключен парадокс. Большинство рабынь на словах порицают институт рабства, но эта напыщенная, фальшивая риторика опровергается их же собственным поведением. Не побывавшая в рабстве девушка никогда не сможет ощутить всю глубину свободы. Протесты рабынь, как я заметил, направлены не против рабства как такового, а против конкретного хозяина. Дайте им настоящего господина, и все будет в порядке. В хорошем ошейнике женщина просто светится от счастья и радости.
— Они в самом деле гордятся тем, что они рабыни? — недоверчиво спросила Тарна.
— Большинство, — сказал Хассан. — Ты, скорее всего, и не видела настоящих рабынь. Нельзя судить по невольницам, которые прислуживают женщинам, или по смотрительницам сералей, которые имеют дело с дохлыми и безвольными мужчинами.
— Однажды в кофейне я видела, как рабыня танцует перед мужчинами, — сказала Тарна. — Какое бесстыдство! А остальные девушки, которые прислуживали в кофейне! Позор!
— Придержи язык! — перебил ее Хассан. — Придет время, сама будешь танцевать и прислуживать.
Тарна побледнела.
— Выглядели ли те девушки гордыми?
— Да, — мрачно сказала Тарна. — Только я не понимаю, чем там было гордиться.
— Они гордились, — объяснил Хассан, — своими телами, тем, что они желанны, и еще они гордились своими хозяевами, у которых достало силы и власти надеть на них ошейники и держать их в рабстве ради собственного удовольствия.
— Какими же сильными должны быть такие мужчины, — прошептала Тарна. — Только я все равно не поняла, чем они гордились.
— Тем, что чувствовали себя самыми совершенными и свободными из всех женщин. Иногда, — рассмеялся Хассан, — девушки так задирают нос, что приходится их пороть, чтобы напомнить, что они — всего-навсего рабыни
— Я умею ходить с достоинством, — сказала Тарна. — Ведите меня через зал. — Она поднялась на ноги.
— Существует разница, — улыбнулся Хассан, — между гордостью свободной женщины и гордостью рабыни. Свободная женщина идет гордо потому, что считает себя равной мужчинам. Рабыня гордится тем, что ей нет равных среди женщин.
Тарна непроизвольно вздрогнула от удовольствия. Я видел, что последнее замечание задело ее за живое.
— Тебе больше не надо соперничать с мужчинами, — сказал Хассан. — Теперь все по-другому.
— Да! Я чувствую! — неожиданно воскликнула она. Я становлюсь другой! — Она посмотрела на нас. — Впервые за все время мне понравилось, что надо стать другой.
— Это только начало, — заметил Хассан.
— Ты считаешь, что нам удастся провести ее через зал? — спросил я Хассана. За дверью раздавались крики, пение и шум пирушки Взявшие крепость войска уже праздновали победу.
— Конечно, пройтись как рабыня она еще не сможет, — сказал Хассан, — но если на нас не обратят особого внимания, может быть, и проскочим. — Он обернулся к пленнице. — Ну-ка покажи, как ты смотришь на мужчин, шлюха! Покажи, как ты отвечаешь на их взгляды!
Тарна уставилась на него. Хассан застонал:
— Нам тут же отрубят головы.
Я оттащил Тарну к широкой кушетке и швырнул ее на желтые подушки. Конец веревки я привязал к изголовью. Она не могла подняться более чем на фут. Тарна извивалась и испуганно смотрела на меня.
— Что ты собираешься со мной сделать?
— Что хочет, то и сделает, — рассмеялся Хассан. — Не забывай, кто кого взял в плен.
Тарна расплакалась.
Спустя короткое время мы повели ее через зал касбаха. Невольничью веревку с шеи мы сняли, чтобы никто не подумал, что ее только что схватили. Я вел ее на шнуре, привязанном к скрещенным перед грудью рукам. Время от времени я сильно за него дергал, отчего она спотыкалась, падала или бежала. Я делал это по трем причинам: чтобы скрыть ее неуклюжесть, потому что спешил и потому что это мне нравилось. Шнур я снова позаимствовал из ее шторы. По нему нас могли узнать, и я спросил:
— Есть ли такие в других помещениях касбаха?
— Да! — ответила Тарна, после чего я скрутил ее запястья.
— Не слишком ли она чистая? — прищурился Хассан. Я посмотрел на связанную девушку и приказал:
— Ляг на пол и покатайся на спине и на животе!
Она смерила меня негодующим взглядом, но выполнила требование. Когда она поднялась, Хассан взял лампу на жире тарлариона и вымазал сажей ее лицо и тело. После этого он опрокинул лампу и, к величайшему ужасу пленницы, вылил масло на ее левое плечо.
— Плохо, что у нее нет клейма.
— Сейчас мы все равно ничего не сделаем, — пожал я плечами.
Между тем вопрос стоял серьезно. Рабынь клеймят сразу же, клеймо ставят на левом или на правом бедре. Увидев клеймо, люди понимают, что охотиться за такой женщиной не имеет смысла. Если по дороге в подвалы кто-нибудь заметит, что девчонка без клейма, поползут слухи, которые рано или поздно дойдут до кого надо. Не исключено, что Тарна — единственная незаклейменная девушка в касбахе. Я сорвал со стены желтую штору и намотал ее на бедра пленницы таким образом, чтобы был виден пупок. Так часто ходят рабыни. Это называется «живот невольницы». На Горе только рабыни выставляют на всеобщее обозрение свои пупки. Ткань прикрывала оба бедра как раз в том месте, где должно было находиться клеймо.
— Без одежды она смотрится лучше, — проворчал Хассан.
— Пусть все думают, — сказал я, — что мы ведем ее на продажу и хотим сорвать с нее последнее одеяние в присутствии нового хозяина.
— Отлично! — воскликнул Хассан. — По крайней мере, правдоподобно.
— Проскочим! — сказал я.
— Умоляю вас, — пролепетала Тарна, — поднимите покрывало до пупка.
Я тут же одернул его еще на два дюйма ниже. Она смерила меня злобным взглядом, но промолчала. Ей также не понравилось, что Хассан вытер измазанные сажей и жиром руки о ее одеяние.
Пирующие солдаты, мимо которых мы вели нашу пленницу, хохотали и пытались ее ущипнуть, принимая за обычную рабыню.
— Ой! — то и дело вскрикивала она. — Ой! — Тарне еще не приходилось сталкиваться с грубыми ласками, которыми так часто одаривают невольниц.
— Поторапливайся, рабыня! — рычал я.
У нее даже не хватало ума ответить: «Да, господин». Поэтому и я с ней не церемонился. Наконец, к величайшему моему облегчению, мы добрались до дверей, ведущих на нижние уровни.
— Вы видели, как они на меня смотрели? Это и означает быть рабыней? — спросила она.
На этот вопрос мы отвечать не стали.
Хассан распахнул тяжелую дверь. Я развязал девушку и отбросил веревки в сторону. Хассан первым пошел вниз по узким стершимся ступенькам. Я вел ее з'а руку следом за ним.
Мы удачно миновали зал. Это меня радовало.
Не сомневаюсь, что наш успех во многом зависел от того, что успела усвоить Тарна, когда я привязал ее, голую, к роскошной кушетке. Разные женщины по-разному относятся к мужчинам и по-разному на них смотрят. Все зависит от того, каков был их опыт и с кем им довелось иметь дело. Например, они могут смотреть на мужчин как на равных себе существ, а могут — как на хозяев. Вложили ли им в головы, что мужчины — высшие по отношению к ним люди, приходилось ли им безраздельно подчиняться мужской воле? Познали ли они свою трогательную беззащитность, поняли ли, что сами есть лишь добыча и жертва мужчины, его игрушка, прихоть и удовольствие? И самое главное, узнали ли они, к своему ужасу и восторгу, что может вытворять с их телом мужчина?
— Покажи, как ты смотришь на мужчин, шлюха! — сказал ей тогда Хассан. — Как ты встречаешь их взгляд?
Тарна уставилась на него так, что он застонал и сказал, что нам отрубят головы.
После этого я оттащил ее на кушетку и преподал ей короткий урок.
Перед ней лежал путь в тысячу пасангов, но мы уже сделали первый шаг. И даже миновали зал.
Я наблюдал за ее реакцией, когда мы вели ее между солдат. Это была уже не прежняя Тарна. Это была женщина, узнавшая, что может с ней сделать мужчина.
Снизу тоже доносились крики и пение. Мы спустились на четыре уровня и оказались на самом нижнем. Тарну начало тошнить.
— Запах, — простонала она. Перед нами появился пьяный солдат с бутылкой. Ее вырвало дважды, я ей не мешал. Затем я пропустил ее вперед. Мы шли по устилающей коридор склизкой соломе. Она жалобно запищала, когда урт коснулся ее ног мокрой шерстью. Мы заглянули в одну из дверей. За ней располагалась длинная узкая комната. У дальней стены стояли на соломе прикованные за шеи более ста невольниц. С ними заигрывали пьяные солдаты. Удерживая девушек за руки, они вливали им в рот вино. Некоторые рабыни с радостью хватались за бутыли, стоящие в конце цепи жадно протягивали руки.
— Вина! Вина мне, господин! — кричали они.
— Какие мужчины ужасные, — простонала Тарна.
— Прикуси язык, шлюха, — оборвал ее Хассан. — Скоро и ты им достанешься.
— Здесь, — сказал Хассан и отворил тяжелую железную дверь.
Я с любопытством разглядывал цепи и приспособления. Тарна попятилась. Бежать она не могла, ибо я держал ее за руку. Ей стало плохо, я следил, чтобы она не упала. В комнате было темно, только в углу горела висящая на цепях лампа на жире тарлариона и тлели угли в жаровне рядом с клеймовочным станком. В больших касбахах угли всегда держат горячими. Рабы это хорошо знают.
Я сорвал с рабыни покрывало, толкнул ее к станку и набросил на бедра по два железных обруча, после чего затянул их воротом. Она отчаянно пыталась вырваться из стальных зажимов. Я схватил девушку за руки, просунул кисти в специальные проемы над головой и одним движением затянул ремни. Подобные зажимы входят в комплект каждого клеймовочного станка. Затянуть и распустить их можно почти мгновенно. Разумеется, сама девушка не может дотянуться ни до одного ремня, зато стоящему у станка человеку не требуется особых усилий, чтобы обеспечить полную неподвижность невольницы. Я подтянул кисти рук, и Тарна захныкала:
— Ой, больно!
Я затянул ворот на полную.
— Умоляю! — завопила она.
— Заткнись, — бросил я и начал фиксировать бедра.
— По-моему, ей пойдет клеймо на левом бедре, — произнес Хассан.
Девушка на станке может визжать и извиваться, но бедра в момент клеймения должны оставаться совершенно неподвижными. Их ждет поцелуй железа.
Надев толстую перчатку, Хассан вытащил из жаровни раскаленный прут.
— Как тебе этот рисунок? — спросил он. Это было тахарское невольничье клеймо.
— Мне очень нравится, — сказал я, — но лучше подстраховаться и сделать ее обычной рабыней, годной для продажи на севере.
— Хорошая мысль, — кивнул Хассан и вытащил из жаровни другой прут. Но его раскаленном докрасна конце горело четкое клеймо кейджеры с планеты Гор. Тарна следила за Хассаном выпученными от ужаса глазами.
— Еще не нагрелся, детка, — сказал он и положил прут на место.
Откуда-то издалека донеслись крики. Хассан взглянул на меня.
— Пойду посмотрю, — сказал я и вышел. Шумели сверху, на втором уровне. В коридоре покачивался пьяный солдат.
— Что там происходит? — спросил я.
— Ищут Тарну. — Солдат засмеялся и, пошатываясь, побрел по коридору.
Мимо меня провели двух закованных в кандалы рабынь. Я вернулся в клеймовочную, где ждал Хассан.
— Разыскивают Тарну, — сообщил я.
— На каком они уровне? — спросил Хассан.
— На втором.
— А, тогда у нас много времени. — Спустя несколько ен он вытащил прут из жаровни, придирчиво его осмотрел и положил обратно. Вскоре, однако, он снова его достал. Теперь конец прута окрасился в ярко-белый цвет.
— Можешь немного покричать, детка, — сказал Хассан с нотками нежности в голосе.
Тарна принялась бешено извиваться, глядя на раскаленный добела прут. Потом она завизжала. Пять долгих ин Хассан вдавливал прут в ее бедро. Я видел, как железо с шипением погрузилось в дымящуюся плоть. Затем он аккуратно выдернул прут. Тарну заклеймили.
Она истерично рыдала. Мы ей не мешали. Я распустил зажимы, и она упала на пол, продолжая горько плакать. Я поднял ее на руки и вынес из комнаты.
На четвертом уровне мы нашли пустую камеру. Внутри было почти темно. Узенькая дверь выходила в огромный зал. Я положил Тарну на солому у дальней стены.
— Я — рабыня, — повторяла она сквозь слезы. — Я — рабыня.
Мы нашли ошейник и цепь, и я приковал ее к стене.
— Я — рабыня, — повторяла она, словно не в силах поверить, что это так.
Сверху раздались тяжелые шаги.
— Они ищут на третьем уровне, прямо над нами, — сказал Хассан. — Скоро они будут здесь.
— Я — рабыня, — прошептала Тарна.
— Если они узнают, кем ты была раньше, — предупредил Хассан, — тебе придется туго.
Она тупо уставилась на него, осмысливая сказанное. О Тарне говорили в прошедшем времени. Тарны больше не существовало. Она исчезла. Вместо нее появилась рабыня, безымянная, как кайил или верр.
— Если они узнают, что ты была Тарной, — суровым голосом повторил Хассан, — тебе придется туго. Тогда можешь не надеяться на общепринятые пытки и на относительно безболезненную смерть на колу.
— Что же мне делать? Что мне делать? — снова заплакала она.
— Ты же рабыня, — пожал плечами Хассан. — Повесели нас.
И тогда некогда гордая Тарна в мерзкой вонючей камере, на гнилой соломе, принялась нас ублажать. Мы с ней не церемонились. Мы были грубыми, резкими и жестокими. Несколько раз она начинала рыдать и пыталась вырваться. Но она оставалась прикованной к стене, и мы силой заставляли ее вернуться к своим обязанностям.
Наконец мы с Хассаном поднялись на ноги.
— Рабыня надеется, что хозяевам понравилось, — пролепетала девушка.
Хассан взглянул на меня:
— По-моему, так ей еще учиться и учиться. Но думаю, со временем начнет получаться лучше.
Я кивнул, присоединяясь к его мнению. Едва выйдя из камеры, мы натолкнулись на солдата с лампой в руке.
— Я ищу Тарну, — объявил он.
— Здесь ее нет, — ответил я. — В камере одна рабыня.
Солдат заглянул в камеру и поднял лампу. На соломе, свернувшись калачиком, лежала девушка. Она прикрыла лицо рукой. В полумраке камеры даже такой свет резал глаза.
— Господин? — сказала она.
— Как твое имя, девушка? — спросил солдат.
— Как будет угодно господину, — ответила она.
Он поднял лампу, разглядывая красавицу. Загремев цепями, она выпрямилась, посмотрела на него через правое плечо и вытянула ногу, стараясь выгодно подчеркнуть соблазнительный изгиб бедра.
Мне захотелось ее изнасиловать.
— Как зовут твоего хозяина? — спросил солдат.
— Не знаю, — ответила она. — Раньше я принадлежала Тарне. Сегодня я узнала от солдат, что Тарна пропала. Я еще не знаю, кто станет моим господином. — Она смерила солдата оценивающим взглядом. — Ты кажешься мне очень сильным.
Не поднимаясь на ноги, девушка выставила обнаженные груди.
— Шлюха, — рассмеялся солдат. Она скромно потупилась.
— Ладно, сядь, как раньше, — разрешил он. — Давай. — Она повиновалась.
— Я ищу Тарну, — повторил солдат.
— Зачем она тебе? Оставайся со мной, — произнесла девушка.
— Ты грязная, — ответил он. — И от тебя воняет.
— Принеси мне невольничьих духов, — сказала она. — И натри ими мое тело.
Он повернулся к выходу. Она кинулась следом, пока не натянулась цепь. Стоя на коленях и простирая руки, она
взмолилась:
— Четвертый уровень так глубок! Я здесь совсем одна. Никто не помнит, что я здесь. Касбах пал, и меня навестили только два солдата. Останься со мной!
— Я должен найти Тарну, — проворчал солдат.
— Когда ты закончишь свой поиск, приходи ко мне!
— Приду! — неприятно рассмеялся солдат.
— Спасибо! — крикнула она и прижалась лицом к полу. — Мой любимый господин!
Он уже вышел из камеры, когда девушка прошептала:
— Если бы я была свободной женщиной, а не закованной в цепи рабыней, я бы посоветовала тебе захватить по дороге назад бутылку шампанского, чтобы ты мог лучше мной насладиться.
— Ах ты, маленькая самка слина! — Солдат рассмеялся, поставил лампу на пол и несколько раз пнул и ударил кулаком девушку,
Она каталась по соломе, стараясь прикрыть голову.
— Я обязательно вернусь, — сказал он. — И принесу вина.
Она тут же села и радостно воскликнула:
— Спасибо тебе, господин!
— Не забыть бы еще духов, — проворчал солдат, — чтобы натереть одну хорошенькую шлюху.
— Спасибо, господин.
Солдат с хохотом вышел из камеры и отправился на поиски Тарны.
— Пошли наверх, — произнес Хассан. — Там уже, наверное, хватились Гаруна, высокого паши каваров.
— Можешь не сомневаться, — сказал я. — А ты неплохая актриса, — добавил я, заглянув в камеру.
Она смутилась.
— Солдат точно вернется.
— Надеюсь. — Она улыбнулась и переломила между пальцев соломинку.
— Ты хочешь, чтобы он вернулся? — спросил я.
— Да, — ответила она, гордо подняв голову.
— Почему?
— Разве тебе он не показался сильным? Ты обратил внимание, с какой уверенностью и легкостью он со мной обращался?
— Обратил.
— Я хочу достаться ему, — сказала девушка. — Хочу, чтобы он владел мною.
— Ты что, серьезно? — спросил я.
— Да. Я хочу угождать ему, как рабыня.
— Желаю тебе успеха, девочка, — произнес из-за моей спины Хассан.
— Я то?ке желаю тебе успеха, рабыня, — сказал я.
— Рабыня очень вам благодарна, хозяева, — произнесла она. Когда мы повернулись и вышли, она добавила: — Я желаю вам успеха.
Глава 26. ПОХОД
Стояло раннее утро.
Барабанный бой извещал о начале похода. Кайилы нетерпеливо перебирали ногами. К луке моего седла был привязан длинный кожаный ремень. Ноги уже покоились в стременах. На боку висел ятаган. Узкое тахарское копье торчало из специальных ножен у правого стремени.
Мимо в развевающихся белых одеждах промчался Га-рун, высокий паша каваров. Рядом с ним в черной каффие с белым агалом скакал Сулейман, высокий паша аретаев, владелец огромного касбаха в оазисе Девяти Колодцев, начальник тысячи копий. Позади Гаруна ехал его визирь, шейх Бесхада. За Сулейманом скакал на быстроногом кай-иле Шакар, предводитель отряда аретаев, с серебряным копьем в руке.
Я оглянулся на длинную вереницу всадников. Солнечные лучи ударили в стену бывшего касбаха Абдула-Ибн-Сарана, соляного убара. Походная колонна тянулась до другого касбаха, некогда служившего убежищем Тарне, прекрасной и гордой разбойнице пустыни. Там находилась голова колонны.
В хвосте белел тюрбан молодого хана таджуков. Рядом с ним скакали двадцать человек стражи.
Маршрут пролегал через Красный Камень к Двум Ятаганам, оттуда — к Девяти Колодцам и дальше, по большому караванному пути, в Тор. По дороге от походной колонны будут отделяться племена, дошедшие до своих земель. До самого Тора дойдет несколько сотен человек. В основном это будут торговцы рабами, решившие довезти свой товар до знаменитого и дорогого рынка. Отсюда начинается торговля тахарскими рабынями на север. Через пустыню уже полетели слухи, и в Торе готовились к большому событию. Завозили клетки, ковали цепи, закупали еду, косметику и духи для рабынь. Торговцы готовились к аукционам. Огромное внимание уделялось предварительной рекламе. Ей было необходимо охватить многие города и оазисы. Прежде чем на помост ступят босые ножки первой девушки, многое надо предусмотреть. За словами аукционера, щелкнувшего кнутом и выкрикнувшего первую цену, стоит большая организационная работа.
В поход вышли кавары, та'кара, бакахсы, чары, кашани, аретаи, луразы, ташиды, равири, ти, зевары и араны. В арьергарде с черными копьями шли таджуки.
Сотни кайилов тащили бурдюки с водой.
Барабаны стучали все быстрее, приближалось начало похода.
Солнце уже вовсю светило на южную стену бывшего касбаха Абдула-Ибн-Сарана, соляного убара.
Всего в двух касбахах захватили в плен более шестисот невольниц.
Более полутора тысяч сдавшихся в плен воинов были обращены в рабов.
Рабы мужчины пойдут в хвосте колонны, а женщин, на которых не хватило кайилов, предполагалось разбить на группы по пятьдесят человек и вести в центре. Женщины ценились гораздо выше.
Я решил осмотреть готовящихся к походу женщин. Рабыни стояли на крепостной стене. Их еще не развели по колонне. Группы были скованы легкими блестящими цепями, расстояние между девушками не превышало пяти футов. Я объезжал ряды невольниц, ремень на луке моего седла время от времени натягивался. Он был привязан к скрученным рукам молодой рабыни, бежавшей за моим кайилом.
Барабанный бой извещал о начале похода. Кайилы нетерпеливо перебирали ногами. К луке моего седла был привязан длинный кожаный ремень. Ноги уже покоились в стременах. На боку висел ятаган. Узкое тахарское копье торчало из специальных ножен у правого стремени.
Мимо в развевающихся белых одеждах промчался Га-рун, высокий паша каваров. Рядом с ним в черной каффие с белым агалом скакал Сулейман, высокий паша аретаев, владелец огромного касбаха в оазисе Девяти Колодцев, начальник тысячи копий. Позади Гаруна ехал его визирь, шейх Бесхада. За Сулейманом скакал на быстроногом кай-иле Шакар, предводитель отряда аретаев, с серебряным копьем в руке.
Я оглянулся на длинную вереницу всадников. Солнечные лучи ударили в стену бывшего касбаха Абдула-Ибн-Сарана, соляного убара. Походная колонна тянулась до другого касбаха, некогда служившего убежищем Тарне, прекрасной и гордой разбойнице пустыни. Там находилась голова колонны.
В хвосте белел тюрбан молодого хана таджуков. Рядом с ним скакали двадцать человек стражи.
Маршрут пролегал через Красный Камень к Двум Ятаганам, оттуда — к Девяти Колодцам и дальше, по большому караванному пути, в Тор. По дороге от походной колонны будут отделяться племена, дошедшие до своих земель. До самого Тора дойдет несколько сотен человек. В основном это будут торговцы рабами, решившие довезти свой товар до знаменитого и дорогого рынка. Отсюда начинается торговля тахарскими рабынями на север. Через пустыню уже полетели слухи, и в Торе готовились к большому событию. Завозили клетки, ковали цепи, закупали еду, косметику и духи для рабынь. Торговцы готовились к аукционам. Огромное внимание уделялось предварительной рекламе. Ей было необходимо охватить многие города и оазисы. Прежде чем на помост ступят босые ножки первой девушки, многое надо предусмотреть. За словами аукционера, щелкнувшего кнутом и выкрикнувшего первую цену, стоит большая организационная работа.
В поход вышли кавары, та'кара, бакахсы, чары, кашани, аретаи, луразы, ташиды, равири, ти, зевары и араны. В арьергарде с черными копьями шли таджуки.
Сотни кайилов тащили бурдюки с водой.
Барабаны стучали все быстрее, приближалось начало похода.
Солнце уже вовсю светило на южную стену бывшего касбаха Абдула-Ибн-Сарана, соляного убара.
Всего в двух касбахах захватили в плен более шестисот невольниц.
Более полутора тысяч сдавшихся в плен воинов были обращены в рабов.
Рабы мужчины пойдут в хвосте колонны, а женщин, на которых не хватило кайилов, предполагалось разбить на группы по пятьдесят человек и вести в центре. Женщины ценились гораздо выше.
Я решил осмотреть готовящихся к походу женщин. Рабыни стояли на крепостной стене. Их еще не развели по колонне. Группы были скованы легкими блестящими цепями, расстояние между девушками не превышало пяти футов. Я объезжал ряды невольниц, ремень на луке моего седла время от времени натягивался. Он был привязан к скрученным рукам молодой рабыни, бежавшей за моим кайилом.