Норман Джон. Племена Гора

   — Они даже не вассалы аретаев! — доносились до меня раздраженные крики. — Нечего им делать на левом фланге!
   Я видел, как из центра аретаев выделилась небольшая группа всадников и поскакала на левый фланг.
   Меньше всего аретаи хотели, чтобы таджуки, зевары и араны передрались между собой. Между тем это было вполне возможно. Таджуки приехали воевать, по первому слову своего хана они могли поднять ятаганы на кого угодно, тем более на зеваров и аранов. Народ таджуков славился не только гордостью и благородством, но и надменным своенравием. Обидевшись, они скорее всего не стали бы нападать на союзников аретаев, а просто ушли бы в свои земли, находящиеся более чем за тысячу пасангов отсюда. Нельзя было исключать и другую возможность: чтобы продемонстрировать всю глубину своего оскорбления, таджуки могли перейти на сторону каваров, если, конечно, те согласились бы уступить им право биться на левом фланге. Я уважал таджуков, но понимал, что действия их часто бывают непредсказуемы.
   Один из всадников, летящих к левому флангу аретаев, был привязан к седлу. Тело его цепенело от боли. Я узнал этого человека. И безмерно обрадовался. То скакал оставшийся в живых Сулейман, паша Девяти Колодцев, начальник тысячи копий, живой. Он поднялся с постели и сел в седло, несмотря на нанесенную Хамидом рану. Рядом с ним, со знаменем в руке, скакал Шакар, предводитель отряда аретаев.
   Перед центром каваров я увидел закутанного в белый хитон бородатого человека. Рядом с ним находился всадник со знаменем каваров. Еще один держал флаг визиря. Я понял, что это Барам, шейх Безхада, визирь Гаруна, верховного паши каваров. Я нигде не видел флага самого верховного паши. Я даже не знал, здесь ли он.
   У меня на шее на кожаном шнурке висело кольцо курии. Я покручивал его, любуясь игрой света на гранях.
   На левом фланге аретаев продолжался беспорядок. Сотни всадников, таджуки, зевары и араны смешались в одну кучу. Сулейман отчаянно пытался навести среди них порядок.
   Кавары и подчиненные им племена пришли в движение. Барабаны забили наступление, ряды всадников выравнивались, взметнулись флажки готовности. Скоро поднимутся ряды копий, и кавары под бой боевых барабанов понесутся в атаку.
   Похоже, Барам — кстати, весьма распространенное имя в Тахари — выбрал удачное время для нападения.
   Из-за таджуков Сулейман оказался не в центре, а на левом фланге своего войска, где вместо того, чтобы встретить врага в боевой готовности, люди толкались и орали друг на друга, как на базаре.
   Я видел, как Барам, визирь Гаруна, высокого паши каваров, вытянул и высоко поднял руку.
   Находящийся в толпе таджуков Сулейман обернулся и застыл от ужаса.
   Однако, вместо того чтобы опустить руку и направить каваров в атаку, Барам неожиданно обернулся в седле и развел руки в стороны, что означало команду «Стоп!». Копья тут же вернулись в чехлы возле стремян.
   Между рядов воинов медленно ехал одинокий всадник, закутанный в белую каварскую мантию. В правой руке он держал длинное копье, на котором развевалось огромное малиново-белое величественное знамя Гаруна, верховного паши каваров. За ним, привязанные к луке его седла, бежали четверо пленных. Барам торопливо выехал навстречу всаднику. Ряды воинов пришли в движение. Сулейман развернулся и поскакал в центр построения аретаев.
   Я видел, как копье и могучее знамя всадника в белом описало огромный круг, а потом еще один.
   Военачальники обеих армий медленно поехали навстречу человеку в белом. На совет в центре поля прибыли паши племен та'кара и бакахов, чаров и кашани, туда же прискакал, морщась от боли, Сулейман, высокий паша аретаев. Рядом с ним находился предводитель отряда аретаев Шакар и его охрана. Подъехали паши племени луразов, ташидов и равири, все с охраной. Я разглядел пашу племени ти с охраной. Последними наперегонки примчались паши зеваров, аранов и молодой хан таджуков. За пашами зеваров и аранов тянулась многочисленная стража. Позади молодого хана таджуков не было никого. Он приехал один. Хан в охране не нуждался.
   Я никого не представлял, кроме себя самого, и мне стало очень любопытно. Я погнал кайила вниз по склону, намереваясь смешаться с ведущими переговоры. Я не сомневался, что никому не придет в голову проверять мои полномочия.
   Спустя несколько мгновений я решительно протиснулся сквозь ряды телохранителей и оказался в одном ряду с пашами и ханом.
   — Великий Гарун, — начал Барам, шейх Безхада, — ка-вары ждут твоего приказа!
   — Бакахи тоже! — крикнул паша бакахов.
   — И та'кара!
   — И чары!
   — И кашани! — Каждый паша размахивал своим флагом.
   Закутанный в белые одежды человек с огромным знаменем кивнул, благодаря свирепых воинов за оказанное ему доверие. Затем он повернулся к своему противнику и произнес:
   — Привет тебе, Сулейман!
   — Привет Гаруну, высокому паше каваров! — ответил Сулейман.
   — Я слышал, тебе нанесли серьезную рану. Почему ты в седле?
   — Конечно же, чтобы воевать с тобой, — проворчал Сулейман.
   — Ты хочешь состязаться со мной в силе или воевать всерьез?
   — Разумеется, всерьез! — зло ответил Сулейман. — Кавары напали на селения аретаев и засыпали наши колодцы!
   — Вспомни Красный Камень! — крикнул телохранитель из племени ташидов.
   — Вспомни Два Ятагана! — крикнул человек из охраны паши Бакахов.
   — Никакой пощады тем, кто убил воду! — прорычал кто-то из луразов.
   Всадники выхватили ятаганы. Я прикрыл лицо материей. Никто не обращал на меня внимания. Шакар взглянул на меня один раз, нахмурился и отвернулся.
   — Смотрите! — воскликнул Гарун и показал на привязанных к его седлу обнаженных пленников. — Поднимите руки, слины! — приказал он.
   Пленные подняли над головой связанные руки.
   — Видите? — спросил Гарун.
   — Кавары! — крикнул человек из племени равиров.
   — Нет! — оборвал его Сулейман. — Посмотрите на ятаган на предплечье! Острие указывает на тело! — Он взглянул на Гаруна. — Эти люди не кавары.
   — Нет, — сказал Гарун.
   — Аретаи разорили оазисы каваров! — закричал телохранитель паши племени та'кара. — Они засыпали колодцы!
   — Нет! — заревел Сулейман, схватившись за рукоять ятагана. — Это ложь!
   Поднялся невообразимый шум. Наконец Гарун поднял руку.
   — Сулейман сказал правду, — произнес он. — Аретаи не совершали набегов в этот сезон, а если бы и совершили, они не стали бы разрушать колодцы. Они — из Тахари.
   Это была высшая похвала, которую мог сделать представитель другого племени.
   — Кавары тоже, — отчетливо произнес Сулейман, — из Тахари.
   Крики стихли.
   — У нас ecть общий враг, который старается стравить нас между собой, — сказал Гарун.
   — Кто? — спросил Сулейман.
   Гарун обернулся к связанным пленным. Они опустили руки и повалились на колени.
   — Кто ваш хозяин? — гневно спросил Гарун.
   Один из несчастных поднял голову:
   — Тарна.
   — Кому она подчиняется?
   — Абдулу, соляному убару, — пролепетал человек и опустил голову.
   — Ничего не понимаю, — пожал плечами молодой хан таджуков.
   В левой руке он держал черный кожаный щит, в правой — тонкое черное копье из древесины тема. На поясе хана висел ятаган. Он носил тюрбан и откинутый на плечи бурнус. У хана были живые черные глаза с эпикантусом. К седлу он приторочил шлем причудливой формы с полукруглым султаном. Подобная воинская мода пришла явно не из Тахари. Молодой хан сердито переводил взгляд с одного лица на другое.
   — Я приехал сюда воевать. Вы что, не собираетесь биться9
   — Битва будет обязательно, — ответил Гарун, смерив хана внимательным взглядом. Затем, посмотрев на Сулеймана, он произнес:
   — Я говорю от всего сердца. Кавары и все подчиненные им племена переходят под твое командование.
   — Я слишком слаб, — ответил Сулейман. — Я еще не оправился от раны. Лучше ты командуй аретаями и всеми, кто готов биться на их стороне.
   Гарун посмотрел на молодого хана таджуков:
   — Ты готов мне подчиниться?
   — А ты поведешь меня в бой? — спросил хан. — Да.
   — Тогда я пойду за тобой. — Молодой хан поворотил кайила, потом, словно вспомнив что-то важное, развернулся: — Кто будет драться на твоем левом фланге?
   — Таджуки, — сказал Гарун.
   — Айййи! — закричал молодой хан, поднялся в стременах, потряс копьем и поскакал к своему войску.
   — Может быть, тебе стоит вернуться в Девять Колодцев? — спросил Гарун Сулеймана.
   — Нет, — произнес Сулейман — Я буду следить за дисциплиной своих людей
   Паши и их телохранители вернулись к своим отрядам
   — Может, прикончить этих слинов? — спросил Барам, указывая на стоящих на коленях пленников. Они прижались головами к земле и дрожали от ужаса
   — Нет, — ответил Гарун. — Отвести их к шатрам и заковать в цепи, как рабов. Рабов у нас будет много. Выручим за них хорошие деньги в Торе.
   Воин взял веревки, которыми были привязаны к седлу Гаруна пленники, и потащил их с поля боя.
   Со всех сторон звучали команды. Войска перестраивались. Скоро по пустыне двинулось гигантское войско. В центре шли кавары и аретаи. На правом фланге ехали та'кара и луразы, бакахи и ташиды, чары, кашани и равири. На левом фланге находились ти, араны и зевары. На самом его краю в сорока шеренгах шли таджуки.
   Позади нас с Гаруном растянулись цепи племен Тахари.
   — Как обстоят дела в стране дюн? — спросил Гарун.
   — Хорошо, — ответил я.
   Он накинул на плечи накидку от ветра.
   — Вижу, ты до сих пор носишь на левом запястье кусочек шелка?
   — Да, — ответил я.
   — Пока мы едем, расскажи, что произошло в стране дюн, — сказал он.
   — Я сделаю это с удовольствием, — поклонился я. — Только скажи, каким именем тебя называть?
   — Называй тем, которое знаешь лучше всех, — произнес он.
   — Хорошо, Хассан, — улыбнулся я.

Глава 24. Я НАХОЖУ ДЕВУШКУ, НО ВЫНУЖДЕН ЗАНИМАТЬСЯ ВОЕННЫМИ ДЕЛАМИ

   В исходе сражения, состоявшегося в двадцати пасангах от касбаха соляного убара, никто не сомневался. Одно то, что Ибн-Саран вообще вышел нам навстречу с двадцатью пятью тысячами наемников, делает ему большую честь.
   Его почти мгновенно окружили. Наемники сообразили, какие силы им противостоят, только после того, как наши войска заняли ближайшие холмы. Мы превосходили противника численно в четыре или пять раз. Солдаты Ибн-Сарана, видя, что пути к отступлению отрезаны, бросали на песок щиты, втыкали в землю копья и ятаганы и спешивались. Тем не менее личная охрана соляного убара, те самые люди, которые сражались вместе с Тарной, оказали ожесточенное сопротивление. Мне удалось приблизиться к Ибн-Сарану на расстояние ста пятидесяти ярдов, Хассан или Гарун, высокий паша каваров, дошел до двадцати ярдов, он рубился как бешеный, но все равно был оттеснен стеной щитов и лесом копий. Тарну в бою я не видел. Ее люди сражались под командованием Ибн-Сарана. Полагаю, ее просто лишили права командовать.
   Ближе к вечеру Ибн-Саран и четыреста человек охраны прорвали наши ряды и ушли на северо-запад.
   Мы не стали их преследовать.
   — Он укроется в касбахе, — сказал Хассан. — Оттуда его будет очень трудно достать.
   Так и случилось. Крепости берутся с налета или не берутся вообще. У нас не было воды, чтобы держать в пустыне такую огромную армию. В лучшем случае мы могли оставить при касбахе небольшой гарнизон, который получал бы воду из Красного Камня. Такая осада может тянуться месяцами. Наши растянутые коммуникации будут провоцировать врага на бесконечные вылазки. Кроме того, небольшая группа осажденных может в любой момент легко прорвать осаду и уйти в пустыню.
   — Ибн-Саран, — сказал я, — может ускользнуть у тебя между пальцев.
   — Мы должны взять касбах, — сказал Хассан.
   — Возможно, я сумею тебе помочь, — произнес я и погладил кольцо на кожаном шнурке.
 
   Девушка грациозно опустилась на колени. Каждое ее движение выдавало тренированную бесстыжую рабыню. Она расчесывала длинные черные волосы гребнем из рога кайлаука. Гребень и облегающая шелковая накидка были желтого цвета. В зеркале она казалась просто прекрасной. Каким надо было быть дураком, чтобы отдать такую красавицу. А ведь в свое время я так и сделал. Она стояла на коленях на малиновых плитах пола. На левой лодыжке позвякивали колокольчики. По обеим сторонам зеркала горели две лампы на жире тарлариона.
   Она еще не заметила куска шелка, который я оставил на виду.
   Я наблюдал за рабыней. Однажды в подвале, под пытками агентов курий, она предала Царствующих Жрецов. Обнаженная, прикованная цепями к стене, в темноте, среди уртов, она плакала и молила о милосердии. Она рассказала все, что ей было известно о Сардаре, о планах Жрецов, об их обычаях и приспособлениях. Она рассказала им о слабости Роя. Не сомневаюсь, что Самос бросил бы эту девку в канаву с нечистотами и уртами, как только выбил бы из нее последние сведения. Ибн-Саран доставил ее в Тахари. Здесь она опознала меня при первой же встрече. В тесной накидке из красного шелка, кушаке и прозрачных шальварах она подавала вино во дворце Сулеймана в Девяти Колодцах. Она присутствовала в момент покушения на Сулеймана и свидетельствовала на суде, что это сделал я. Я видел, как она улыбалась, когда ее снимали с пыточного стола, Некогда она служила Царствующим Жрецам, затем работала на курий и их агентов. Теперь я смотрел, как она расчесывает волосы. Похоже, для нее межпланетная политика закончилась. Ее пощадили. Я наблюдал за движениями девушки и улыбался. Я знал, почему ее пощадили. Уж слишком соблазнительна и хороша собой была эта рабыня. Такое тело стоит больших денег. Видеть ее означало желать ее. Красотка Велла.
   Она отложила гребень и потянулась к флакону с духами.
   Она прикоснулась духами к шее, мочкам ушей, к плечам. Я знал этот запах.
   Он сопровождал меня на пути в Клим. Я его не забыл.
   Наконец маленький кусочек шелка привлек ее внимание.
   Она смотрела на него с удивлением и любопытством. Я вспомнил утро, когда вместе с другими стоял закованный в цепи у стены касбаха. Вспомнил высокое окошко, из которого махнула мне рукой рабыня в желтой шелковой накидке. Затем, с разрешения своего хозяина, она приоткрыла лицо. С каким презрением и насмешкой смотрела она на меня, ничтожного раба, отправляющегося в Клим, на вечные мучения и неминуемую погибель. Она швырнула мне подарок — квадратный платочек из невольничьего красного шелка, размером в восемнадцать квадратных дюймов, обильно смоченный духами, специально подобранными искусными парфюмерами с тем, чтобы лишний раз подчеркнуть всю рабскую прелесть ее рабской натуры. Она послала мне воздушный поцелуй и скрылась, подчинившись недовольному окрику хозяина.
   Я стоял позади нее. Я нажал на кнопку на кольце, чтобы она могла меня видеть.
   Рабыня взяла платок в руки. Это был потертый, порванный, выгоревший до белизны кусок шелка. Она долго смотрела на него, потом поднесла к лицу и вдохнула тонкий, едва сохранившийся аромат. Неожиданно она радостно воскликнула:
   — Тэрл! Тэрл! — Рабыня бросилась мне на шею, продолжая восклицать: — Тэрл! Тэрл, как я люблю тебя! Как я люблю тебя, Тэрл!
   Я перехватил ее руки и медленно отвел их от своего тела. Она пыталась прижаться ко мне губами, но я удерживал ее на расстоянии. Она отчаянно мотала головой из стороны в сторону. Из глаз ее покатились слезы.
   — Позволь мне поцеловать тебя! — кричала она. — Позволь мне тебя обнять! Я так люблю тебя!
   Я держал ее за плечи, не позволяя прикоснуться к себе. Она смотрела мне в глаза.
   — О Тэрл, неужели ты не можешь меня простить? Неужели ты никогда меня не простишь?
   — На колени! — приказал я.
   Красавица медленно опустилась на колени.
   — Тэрл? — прошептала она.
   Я вытащил из сундука тряпку. Это была старая, изодранная тряпка, измазанная в жиру и грязи, из дешевого, грубого материала. Я нашел ее на кухне Ибн-Сарана.
   — Надевай! — сказал я и швырнул тряпку ей в лицо.
   — Я очень дорогая рабыня, — пролепетала она.
   — Надевай.
   Она выскользнула из шелкового одеяния и брезгливо прикоснулась к тряпке.
   — Вначале сними колокольчики, — сказал я.
   Она села на плиты пола и один за другим стянула колокольчики с левой лодыжки. Затем Велла поднялась и обмоталась вонючей тряпкой. Тело ее непроизвольно содрогнулось, когда к нему прикоснулась жирная грязная ткань. Я обошел вокруг, придирчиво осматривая рабыню. Затем я сорвал с нее ожерелье, чтобы лучше смотрелись высокие груди, и оборвал подол тряпки, чтобы лучше видеть ноги. Затем я разорвал тряпку посередине, чтобы ничто не мешало любоваться деликатным изгибом между ее бедрами и грудью.
   Проделав все это, я отошел на несколько шагов.
   Она посмотрела мне в глаза.
   — Это одежда не для меня, Тэрл, — произнесла она.
   — Скрести руки и вытяни их перед собой, — приказал я.
   Она сделала, как я сказал. Я скрутил ее запястья кожаным ремнем. Оставался длинный конец, за который можно было вести ее за собой.
   — У нас мало времени, — сказал я. — Скоро начнется штурм касбаха.
   — Я люблю тебя, — произнесла она. Я посмотрел на нее с ненавистью. Похоже, мой гнев испугал Веллу.
   — Прости меня, я сильно тебя обидела, — прошептала она. — Я так из-за этого страдала. Ты даже не представляешь, как я рыдала и мучилась каждую ночь! Прости меня, Тэрл!
   Я молчал.
   — Это было жестоко, ужасно и подло. — Она опустила голову. — Я никогда не прощу себе, — прошептала она. — А ты, ты сможешь меня простить, Тэрл?
   Я огляделся. Лампа на жире тарлариона могла подойти.
   — Я дала против тебя ложные показания в Девяти Колодцах, — сказала она. — Я солгала.
   — Ты сделала так, как тебе велели, рабыня!
   — О, Тэрл! — зарыдала она. Потом она подняла голову и бесстрашно посмотрела мне в глаза. — Я хотела отправить тебя в Клим за то, что ты сделал в Лидиусе.
   — Меня не интересуют твои мотивы, — перебил ее я.
   Она смотрела на меня с нескрываемым ужасом. Затем зарыдала и низко опустила голову.
   — Я выдала тебя Ибн-Сарану, — прошептала Велла. Я пожал плечами.
   — Разве это не ужасно?
   — Рабыня должна беспрекословно исполнять любую волю хозяина.
   Велла отвернулась к стене:
   — Я никогда не решусь сказать тебе, что еще я сделала.
   — Ты предала Царствующих Жрецов, — сказал я. — И в этом ты пошла до конца.
   — Это что-то изменит? — пролепетала она, смертельно побледнев.
   — Не знаю, — ответил я. — Это могло привести к уничтожению и Земли и Гора. Это могло привести к окончательной победе курий.
   Она задрожала.
   — Я проявила слабость. Они бросили меня в подвал. Там были урты. Мне стало очень страшно. Я ничего не могла сделать. А они обещали меня отпустить.
   Я дернул за кожаный ремень, чтобы проверить, насколько надежно скручены ее руки.
   — Тебя никогда не отпустят, — сказал я.
   — О, Тэрл! — рыдала она. Затем, успокоившись, она снова спросила:
   — Это что-нибудь изменит?
   — Не знаю, — ответил я. — В стальных мирах могут не поверить твоим уверениям.
   Она дрожала и всхлипывала.
   — Слишком многие знают о твоем предательстве, — сказал я. — Очень скоро твоя жизнь потеряет всякую цену.
   Я вспомнил Самоса. Этот человек не отличался терпением.
   Она взглянула на меня.
   — Меня подвергнут пыткам и посадят на кол? — спросила она.
   — И не надейся, — покачал головой я. — Ты — рабыня, и тебя ждет по-настоящему унизительная и мучительная казнь. В Порт-Каре тебя отправят на Свалку Смерти. Разденут, свяжут и бросят в канаву с уртами.
   Она в ужасе опустилась на колени. Я долго смотрел на Веллу. Наконец она подняла голову:
   — Сможешь ли ты простить меня за то, что я сделала?
   — То, что тебя так волнует, для меня совершенно не важно. Ты — рабыня. Ты исполняла волю своего хозяина. Ни один мужчина не станет преследовать женщину за послушание своему хозяину.
   — Значит, — мягко произнесла она, — ты не окажешь мне чести жестоким наказанием?
   — Я не собираюсь тебя прощать, — ответил я. — Ты позволила себе много удовольствий, на которые не имела права.
   — Каких удовольствий? — уставилась она на меня.
   — В Девяти Колодцах, — сказал я, — после того как ты дала ложные показания и тебя сняли с пыточного стола, ты посмотрела на меня и улыбнулась.
   — И все? — опешила она. — Такая мелочь? Прости меня, Тэрл.
   — Когда меня заковали в цепи и приговорили к каторжным работам в Климе, ты снова улыбнулась. И бросила мне подарок. Шелковый платочек. И еще ты послала мне воздушный поцелуй.
   — Я ненавидела тебя! — крикнула она, стоя на коленях.
   Я улыбнулся.
   — Я поступила как рабыня, — прошептала Велла, опустив голову.
   — А ты знаешь, почему ты поступила как рабыня? — спросил я.
   — Нет.
   Я посмотрел на нее. Она стояла на коленях в короткой грязной накидке и затравленно смотрела на меня снизу вверх.
   — Потому, что ты и есть рабыня.
   — Тэрл!
   В дверь постучали. Я скользнул за спину девушки и упер лезвие кинжала в ее горло.
   — Только попробуй закричать, — предупредил я. Она поспешно кивнула.
   — Велла! Велла! — звали снаружи.
   Стук усилился.
   — Ты мне не веришь, Тэрл? — тихо спросила она.
   — Ты — рабыня, — прошептал я. — Ответь. — Нож по-прежнему маячил возле ее горла.
   — Да, господин! — откликнулась она.
   — Не забудь, что к началу двадцатого ана ты должна доставить удовольствие стражникам в северной башне!
   — Я почти готова, господин. Я не опоздаю.
   — Если опоздаешь хоть на пять ен, тебя поласкают пять пальцев из сырой кожи. — Так называют в шутку специальный кнут для рабынь. Удары его весьма чувствительны, но благодаря мягкости кожи кнут не портит внешнего вида девушки.
   — Я не опоздаю, господин! — крикнула Велла.
   Мужчина ушел.
   — Ты подвергаешь себя большой опасности, — прошептала она. — Тебе надо бежать.
   Я вложил кинжал в ножны.
   — Люди в касбахе находятся в еще большей опасности, — улыбнулся я.
   — Как ты сюда попал? — спросила она. — Разве здесь есть потайной ход?
   Я пожал плечами:
   — Они меня не заметили. Любопытство не украшает кейджеру.
   Она оцепенела.
   Я ждал у ворот касбаха, невидимый для окружающих в защитном поле кольца. Когда из ворот выехал на разведку небольшой отряд, я просто проскользнул внутрь. Потом я прошелся по кухням касбаха в поисках подходящего одеяния для Веллы.
   Я еще раз взглянул на стоящие по сторонам зеркала лампы. Одна из них подойдет.
   Вскоре, держа в руке лампу и таща за собой связанную рабыню, я вошел в длинный холл.
   Мы миновали нескольких стражников. На мне была одежда воина соляного убара, которую я позаимствовал у пленного. В касбахе несли службу новые наемники. На меня никто не обращал внимания, все смотрели на соблазнительную рабыню, одетую нарочито безобразно. Велла, ничтожная потаскуха, грациозно несла свое роскошное тело, принимаясь сладострастно покачивать бедрами каждый раз, когда на нее падал взгляд мужчины.
   Я посмеивался, а она сердито трясла головой.
   Подойдя к узкому окошку, через которое вряд ли смог бы протиснуться взрослый мужчина, я поднял лампу и несколько раз качнул ею из стороны в сторону. Затем я задул лампу. Мы стояли в темноте, в узенькое окошко едва пробивался тусклый лунный свет.
   Часовой на стене отбил двадцатый ан.
   — Тэрл, меня ждут в северной башне, — сказала Велла. — Уже двадцатый.
   — Подождут, — ответил я.
   — Если я не приду, они пойдут меня искать. И обнаружат тебя. Беги, если можешь.
   Я увидел скачущих по пустыне всадников.
   — Они ждут меня в северной башне, — повторила Велла.
   — Я думаю, воинам в северной башне сейчас будет не до рабыни.
   — Не понимаю, — сказала она.
   Я уже побывал в северной башне, под охраной которой находились северные ворота.