Норман Джон. Племена Гора

   — Перенести лампы на середину плота! — скомандовал Т'Зшал. — Занять места внутри рамы для корыт!
   Капли масла с шипением догорали вокруг суденышка.
   Я посмотрел на человека со сломанной ногой. Он приник к корыту с солью. Соль испачкала его щеки, руки и грудь. Он не издавал ни звука.
   — Проворнее надо быть, — проворчал Т'Зшал.
   Старик сделал вокруг плота еще четыре круга, время от времени останавливаясь и наблюдая за нами.
   — Если мы тебе нужны, иди сюда! — крикнул Т'Зшал. — Иди, малыш. Иди к Т'Зшалу. Я тебя давно жду.
   Рядом с хвостом снова забурлила вода.
   — Осторожнее, — сказал я Т'Зшалу.
   — Он идет! — крикнул кто-то.
   Массивное тело устремилось вперед, поднимая огромные волны.
   Перед самым бортиком чудовище выпрыгнуло из воды и всей массой обрушилось на плот. Т'Зшал устремился вперед и в падении воткнул копье в тушу акулы, распоров ей бок почти на ярд. Зубы монстра сомкнулись на бедре Т'Зшала и вырвали кусок грубой ткани из штанов. Сам же Т'Зшал изловчился и еще раз воткнул копье в извивающийся хвост гигантской рыбины.
   — Зажгите факелы. Держите их высоко! — скомандовал он, снова вскидывая копье. На левой ноге Т'Зшала, там, где сомкнулись зубы чудовища, виднелся белесый рваный шрам, кольцом охватывающий ногу.
   — Мы давние друзья, Старик! — крикнул Т'Зшал в темноту. — Приходи еще!
   Я не видел этого шрама раньше. Теперь я понял, что Т'Зшал и Старик уже встречались.
   — Давай, Старик, — шептал Т'Зшал, сжимая в руках копье. — Давай!
   Интересно, подумал я, сколько же людей Т'Зшала погибло в зубах Старика. Наверное, немало.
   Все молчали.
   Того, что произошло, не ожидал никто. Все случилось неожиданно. Затрещало дерево, закричали падающие люди,
   осталась одна лампа, последний огонек в непроглядной тьме пешеры.
   — Зажигайте факелы! — крикнул я.
   Вспыхнуло сразу несколько факелов. В их свете мы увидели взметнувшуюся над плотом на добрых двенадцать футов тушу Старика; с нее ручьями струилась вода, а в зубах акула сжимала извивающегося Т'Зшала.
   Я прыгнул в воду, не сознавая до конца последствий своего поступка. Зубы Старика, подобно зубам продолговатых акул Гора и морских хищниц Земли, загнуты назад; каждый укус прочно держит жертву, которая может соскользнуть только в направлении глотки. Другими словами, Старик не мог легко расстаться со своей добычей. Кроме того, инстинкт требовал сжимать жертву еще сильнее, но ни за что не отпускать ее на свободу. Даже Старику нелегко найти пропитание в безжизненном черном озере. В таких условиях хищнические инстинкты развиваются до предела. Я ухватился за огромный боковой плавник. Рыба тут же ушла на дно и ударила меня о шершавые соляные отложения. Не распуская захвата, я потянулся рукой к пасти. Челюсти были открыты, в них дергалось тело Т'Зшала. В следующую секунду акула выпрыгнула из воды. Вцепившись в плавник, я на десять футов взмыл над водой. Глаза и ноздри горели от едкой соли, я ничего не видел, лишь догадывался, что где-то внизу плавает наш плот, по палубе которого мечутся люди с факелами. Затем рыба рухнула в воду и закружилась. Я бросил плавник и попытался просунуть руку между челюстями, туда, где должен был находиться кушак и кинжал Т'Зшала. Едва я нащупал рукоятку, как чудовище метнулось в сторону, и оружие оказалось у меня. Монстр попытался поддеть меня снизу, но я всадил кинжал ему в жабры, распарывая и разрезая слоистую ткань.
   Я не знал, сколько у него сердец и где точно они расположены. В любом случае сердце находится глубоко в теле, и мне вряд ли удалось бы достать до него кинжалом. Зато хрупкая жаберная ткань всегда на поверхности. Подводное чудовище замотало головой, стараясь сбросить добычу, но зубы-крючья прочно удерживали тело. Тогда акула попыталась перекусить Т'Зшала, но и это не удалось, так как он глубоко провалился в пасть, и монстр не мог как следует стиснуть зубы. Старик дергался все слабее, пока наконец не затих. К тому времени Хассан и еще один человек уже затащили меня на плот. Я не мог разжать пальцы, и Хассан с трудом вывернул кинжал у меня из руки. Меня уложили на спину. Рядом лежал Т'Зшал. Приподнявшись, я на руках и коленях подполз к нему поближе.
   — Ты позволил Старику схватить тебя, — сказал я.
   — Проворнее надо быть, — улыбнулся Т'Зшал.
   Из разорванного тела струилась кровь. Я попытался пальцами зажать рану.
   — Что Старик? — спросил Т'Зшал.
   — Мертв, — ответил я.
   На поверхности плавал белесый труп гигантской рыбины. Он оказался длиннее, чем наш плот.
   — Это хорошо, — прошептал Т'Зшал и закрыл глаза.
   — Он умер, — произнес кто-то.
   — Найдите острие копья, — приказал я. — Снимите скобы с лезвия. И принесите мне кинжал.
   — Ты не сможешь спасти его, — произнес Хассан. Доски палубы под телом Т'Зшала потемнели от крови.
   На лбу у меня выступил пот. Покрытыми солью руками я пытался свести края страшной раны.
   — Я и не знал, что в человеке столько крови, — произнес кто-то за моей спиной.
   — Принесите, что я просил, — сказал я.
   Копье с переломанным древком плавало рядом с плотом. Лезвие сняли, скобы выдернули. В палубу рядом со мной воткнули кинжал.
   — Помоги мне, — позвал я. — Слышишь, Хассан?
   — Будь милосерден, — произнес он. — Убей его.
   — Помоги мне, — сказал я.
   — Он безнадежен, — возразил Хассан.
   — Мы разделили соль, — напомнил я.
   — Говори, что надо делать.
   Пользуясь кинжалом, как шилом, я как мог стянул края раны и прихватил их длинной и узкой скобой, которую вырвали из древка копья.
   Один раз Т'Зшал открыл глаза.
   — Дайте мне умереть, — простонал он.
   — А я думал, ты дошел до Клима, — сказал я.
   — Я дошел, — прохрипел он.
   — Надо дойти еще раз, — сказал я.
   Кулаки старшего казармы разжались. Он потерял сознание.
   — По-моему, ты окончательно испортил ему шкуру, — сказал Хассан.
   Все рассмеялись. Т'Зшал спал.
   — Что делать со Стариком? — спросил кто-то.
   — Оставьте его, — сказал я.
   Лелты пока не осмеливались приблизиться к трупу акулы. Очень скоро голод пригонит их сюда, придаст им отваги, и в черной воде начнется пиршество слепых.
   — Возвращаемся в доки, — приказал я.
   Команда взялась за шесты. Огромный плот развернулся и поплыл в сторону соляных доков.

Глава 18. ШЕЛКОВЫЙ ПЛАТОК СНОВА СО МНОЙ. МЫ УХОДИМ В ПУСТЫНЮ

   — Чего ты хочешь за спасение моей жизни? — спросил Т'Зшал.
   — Как получилось, что мы с тобой обсуждаем эту тему в доме соляного мастера?
   Я стоял на холодных желто-голубых плитах в комнате со сводчатым потолком, перед роскошным ложем под балдахином, на котором возлежал Т'Зшал. В помещении находились стражники и Хассан.
   — Я командую всеми рабами Клима, — сказал Т'Зшал. Вокруг кровати стояли рабы из касты медиков. — Говори, что ты хочешь?
   — Свободу, — сказал я, — и несколько бурдюков с водой. — Я посмотрел на Т'Зшала. Живот и грудь его были обнажены, страшная рваная рана опоясывала тело.
   — В Климе нет ни одного кайила, — сказал он.
   — Я знаю.
   — Ты собираешься идти по пустыне пешком?
   — У меня дела в других местах.
   — Ты спас мне жизнь, — произнес Т'Зшал. — А в благодарность просишь о смерти.
   — Нет, — поправил его я. — Я прошу у тебя свободу и бурдюки с водой.
   — Ты не знаешь пустыню, — сказал он.
   — Я пойду вместе с ним, — заявил Хассан. — Я тоже прошу у тебя свободу и воду. И у меня есть дела далеко отсюда.
   — Ты знаешь пустыню, — кивнул Т'Зшал.
   — Пустыня — моя мать и мой отец, — сказал Хассан. Это была тахарская поговорка.
   — И ты собираешься идти из Клима пешком?
   — Если ты предложишь кайилов, я не стану отказываться, — улыбнулся Хассан.
   — Я мог бы сделать вас большими людьми в Климе, — сказал Т'Зшал.
   — У нас много дел вдали отсюда, — повторил я.
   — Значит, ты решил? — нахмурился Т'Зшал.
   — Да, — кивнул я.
   — И я тоже, — добавил Хассан.
   — Отлично, — вздохнул Т'Зшал. — Выставить его на солнце.
   Стражники заломили мне руки. Вмешался Хассан, началась возня.
   — Я спас тебе жизнь! — крикнул я.
   — Выставить его на солнце, — устало повторил Т'Зшал.
   — Слин! — бросил Хассан.
   — Его тоже, — добавил Т'Зшал.
 
   На моих запястьях снова были кандалы. Я пошевелил правой рукой.
   — Лежи тихо, — зарычал стражник, и в горло уперлось острие копья.
   Затем он удалился под тент, где уселся, скрестив ноги, рядом с водой и своим напарником. Они расчертили доску под зар. Игра похожа на каиссу, только фигуры можно ставить на пересечение линий либо по периметру, либо внутри квадрата. У каждого игрока по девять фигур одинаковой значимости, которые в начале игры выстраиваются на девяти внутренних вертикальных линиях. По углам фигурки не ставят, хотя ходить в угол не запрещено. В качестве фигур используют камушки, навоз верра или деревяшки. Ходить можно только на одно пересечение, если не прыгаешь. Прыгать дозволяется не только через фигуры противника, но и через свои собственные. При этом поле за фигурой, через которую совершается прыжок, должно быть свободным. Можно прыгать через несколько фигур сразу. Цель игры — изменить первоначальное построение на противоположное. Бить фигуры, естественно, нельзя. Это игра стратегии и маневра.
   — Хассан, — позвал я.
   — Лежи тихо, — прошептал он. — Не разговаривай. Постарайся выжить.
   Я замолчал.
   Глаза я держал закрытыми, чтобы не ослепнуть.
   Становилось холодно.
   Я снова передвинул правую руку на один дюйм.
   — Хассан, — позвал я. — Ты жив?
   — Жив, — проворчал Хассан.
   Нас уложили на соляную корку и приковали цепями к вбитым в землю кольям.
   Солнце уже село.
   Под солнцем Тахари человек погибает часа за четыре, даже если он дошел до Клима.
   Вода была поблизости, но нам ее не давали. Двигаться надо как можно меньше. Нельзя потеть. Кроме того, тело прикрывает кусочек поверхности, на котором ты лежишь. Это важно, ибо на солнце температура к вечеру достигает ста семидесяти пяти градусов по Фаренгейту. '
   Как ни странно, но сейчас мне стало холодно. В Тахари наступала ночь. Я видел звезды и три луны.
   Стражники ушли.
   — Завтра к полудню мы умрем, — сказал Хассан.
   Я снова пошатал кол, к которому приковали мою правую руку. Так, медленно, дюйм за дюймом, мне удалось вытащить его из соляной корки.
   Хассан повернулся ко мне.
   — Молчи, — прошептал я.
   Я перекатился на бок и расковырял корку возле колышка, к которому привязали левую руку. Освободив руки, я развязал стягивающие лодыжки ремни.
   — Спасайся, — прохрипел Хассан. — Я не могу идти.
   Я развязал его руки, потом ноги. Правую руку я так и не смог освободить он кандалов, и теперь они вместе с колом болтались на мне и звенели.
   — Уходи! — повторил Хассан. — Я не могу идти. Я с трудом поднял его на ноги и остолбенел. Вокруг нас стояло более дюжины стражников с ятаганами. Я стиснул кол, готовясь драться до конца.
   Стоящие перед нами люди вдруг расступились. Позади них рабы держали носилки, на которых возлежал Т'Зшал. Носилки опустили на землю.
   В свете трех лун лицо Т'Зшала выглядело задумчиво и сурово.
   — Вы по-прежнему собираетесь идти в пустыню? — спросил он.
   — Собираемся, — ответил я.
   — Вода для вас уже готова, — произнес он.
   Вперед выступили два человека, с трудом удерживающие огромные бурдюки с водой.
   — Пришлось сшить несколько маленьких, — проворчал он.
   Я не верил своим ушам.
   — Я надеялся, — продолжал Т'Зшал, — что солнце и жажда вас немного образумят и вы откажетесь от своей сумасшедшей затеи.
   — Ты хорошо поучил нас солнцем и жаждой, Т'Зшал, — сказал я.
   Он кивнул.
   — По крайней мере, будете знать, что вас ждет в пустыне. — Он повернулся к стражнику и сказал: — Снять кандалы. -
   Приказ немедленно исполнили. — Отдайте им воду, — распорядился Т'Зшал. Я узнал человека с бурдюком. Это он сторожил нас днем.
   — Ты не давал мне пошевелиться, — сказал я ему.
   — Ты спас жизнь Т'Зшалу, — ответил он. — Я не хотел, чтобы ты умер. — Затем он дал нам с Хассаном напиться из своего бурдюка.
   Прежде чем выпить все до конца, мы пустили бурдюк по кругу. К нему приложились все, в том числе и Т'Зшал. Таким образом, мы разделили воду.
   — Несколько дней вы, конечно, проведете в Климе, — сказал Т'Зшал. — Вам надо восстановить силы.
   — Мы уйдем сегодня, — объявил я.
   — А он? — спросил Т'Зшал, взглянув на Хассана.
   — Я могу идти, — сказал Хассан, выпрямляясь. — Теперь у меня есть вода.
   — Да, — вздохнул Т'Зшал, — узнаю человека из Тахари.
   Стражник вручил мне мешок с едой. Там находились сушеные фрукты, печенье, соль.
   — Спасибо, — растерянно проговорил я. На еду мы не рассчитывали.
   — Не стоит, — смутился стражник.
   — А ты, когда поправишься, не хочешь уйти из Клима?
   — Нет, — ответил Т'Зшал.
   — Почему? — спросил я.
   Его ответа я никогда не забуду.
   — Лучше быть первым в Климе, чем вторым в Торе, — сказал он.
   — Я желаю тебе добра, Т'Зшал, соляной мастер Клима, — сказал я.
   Мы с Хассаном повернулись и, прижимая к себе мешки с водой и провизией, двинулись в пустыню. У самой границы города мы остановились. Я вытащил из трещины в соляной корке скомканный кусочек шелка, который затолкали мне под ошейник перед отправкой в Клим. Я прижал его к своему лицу, потом к лицу Хассана.
   — Еще пахнет, — улыбнулся он.
   — Может быть, надо было отдать его тем, кто остался?
   — Нет, — покачал головой Хассан. — Они поубивают друг друга.
   По правде говоря, я не хотел отдавать кому бы то ни было этот платок. Я хотел лично вернуть его одной девушке.
   Я повязал кусок шелка на левую руку.
   Вдвоем, под серебристым светом трех горианских лун мы начали трудный путь из Клима. Поднявшись на кромку огромной чаши, в глубине которой лежал Клим, мы остановились. Три луны освещали далекие белые домики. Мы пошли дальше.
   — Странно, — задумчиво произнес Хассан, — что курия привиделся мне посреди Тахари.
   Я подошел к камню и внимательно осмотрел его. Никаких следов зверя я не увидел. Ветер сдул верхний слой песка, и я не смог разобрать следов.
   — Лучше пошли, пока мы оба не рехнулись, — сказал Хассан.
   Взвалив на плечи бурдюки с водой, мы побрели дальше.

Глава 19. ВЕТЕР ДУЕТ С ВОСТОКА. МЫ ВСТРЕЧАЕМ КУРИЮ

   Я услышал, как закричал Хассан.
   Я бросился к нему, увязая в песке. Он стоял на залитом лунным светом склоне холма. Внизу раскинулась каменистая плоская равнина.
   — Смотри! Вон там! — Хассан показал на каменную россыпь. Шелестел ночной ветер. Я ничего не видел.
   — Это безумие, — пробормотал Хассан. — Я понимаю, что там никого и быть не может. Я, кажется, спятил.
   — Что ты увидел? — спросил я.
   — Зверя. Огромного зверя. Он неожиданно выпрямился во весь рост. Ручищи — во! И он смотрел прямо на меня. А потом пропал! — Хассан покачал головой. — Но ему некуда было деться!
   — По описанию похоже на курию, — заметил я.
   — Слышал о таких, — откликнулся Хассан. — Только я всегда думал, что это мифические существа, звери из сказок.
   — Курии существуют в действительности, — заверил я его.
   — Такой зверь в пустыне не выживет, — уверенно заявил Хассан.
   — Согласен, — кивнул я. — В пустыне такой зверь не выживет.
 
   Вчера мы доели последние запасы еды. Вода еще оставалась. Хассан увидел в небе пять птиц.
   — Встань на колени, — сказал он. — Опусти голову — Сам он сделал то же самое. К моему изумлению, стервятники принялись описывать над нами круги. Я осторожно посмотрел вверх. Это были дикие вули, красивые птицы с широкими коричневыми крыльями. Спустя некоторое время они приземлились в нескольких ярдах от нас. Хассан принялся ритмично целовать себя в ладонь, издавая при этом звуки, напоминающие чавканье животного на водопое.
   Я вздрогнул от оглушительного визга и клекота, когда он схватил за ногу самую любопытную тварь. Остальные вули поднялись в воздух. Хассан переломил шею добыче и принялся выщипывать длинные перья.
   В тот день мы поели мяса.
 
   На двенадцатый день нашего путешествия я ощутил в воздухе слабый запах.
   — Стой! — крикнул я Хассану. — Ты чувствуешь?
   — Что?
   — Уже прошло, — сказал я.
   — Что ты почувствовал? — спросил он.
   — Курию. Хассан рассмеялся:
   — Ты тоже спятил.
   Я осмотрел серебрящиеся в лунном свете дюны и поправил на плече бурдюк с водой. Хассан перекинул свой бурдюк на другое плечо.
   — Ничего нет, — сказал он. — Идем дальше.
   — Он рядом с нами, — прошептал я. — Ты не ошибся, когда его увидел.
   — Ни один курия в пустыне не выживет, — произнес Хассан.
   Я огляделся:
   — Он где-то здесь. Где-то совсем рядом.
   — Пошли, — устало сказал Хассан. — Скоро утро.
   — Хорошо, — ответил я.
   — Чего ты медлишь? — спросил он. Я огляделся:
   — Я медлю потому, что мы идем не одни. Нас сопровождают.
   — Ничего не вижу, — сказал Хассан, оглядев дюны.
   — Говорю тебе, мы здесь не одни, — повторил я.
   Мы пошли дальше.
 
   Хассан намеревался выйти не к Красному Камню, находящемуся к северо-западу от Клима, а к Четырем Пальмам — опорному пункту каваров, расположенному намного южнее. Путь туда был значительно дольше. С другой стороны, он принял разумное решение. В оазисе Красного! Камня обитали ташиды, подчиненное аретаям племя. Кроме того, между Климом и Красным Камнем пролегали территории, контролируемые Абдулом, соляным убаром, которого я знавал под именем Ибн-Саран. Ну и, наконец, дорога на Четыре Пальмы быстрее выводила нас из страны дюн в обычную пустыню, где можно натолкнуться на какую-нибудь дичь или встретить племена кочевников. Взвесив все «за» и «против», мы решили идти на Четыре Пальмы. Разумеется, опасности подстерегали нас на обоих направлениях. Приходилось рисковать, иного выбора у нас не было.
   Хассан рисковал продуманно, и теперь нам предстояло узнать, сопутствует ли ему удача.
   Он ориентировался по солнцу и по перелетным птицам. У нас не было никаких инструментов или карт, позволивших бы определить точное направление на Красный Камень или на Четыре Пальмы.
   Мы рисковали. Альтернативой риску была не безопасность, а неминуемая смерть.
   Одним из последствий плана Хассана явилось то, что в течение определенного времени мы шли на юго-запад от Клима, другими словами, еще глубже забирались в самые глухие и дикие уголки страны дюн, где нет даже караванных дорог.
   Я понял, что именно поэтому за нами устремился зверь.
 
   — Воды осталось на четыре дня, — объявил я Хассану.
   — На шесть, — спокойно ответил он. — Два дня мы продержимся и без воды.
   Мы дошли до границы страны дюн. Я смотрел на безжизненные холмы, овраги, скалы и колючий кустарник.
   — Сколько еще осталось идти? — спросил я.
   — Не знаю, — пожал плечами Хассан. — Может быть, пять дней, может быть, десять.
   Мы не знали, в каком именно месте мы вышли из дюн.
   — Далеко мы забрались, — сказал я.
   — Ты не обратил внимания на ветер? — спросил Хассан.
   — Нет, — сказал я. О ветре я и не подумал.
   — Откуда он дует?
   — С востока.
   — Сейчас весна, — заметил Хассан.
   — Это играет какую-то роль? — спросил я. Ветер был точно таким же, как раньше, неутомимый, порывистый ветер Тахари. Разве что направление действительно изменилось.
   На четырнадцатый день нашего путешествия ветер задул с востока.
   — Да, — кивнул Хассан, — это важно.
   Два ана назад над горизонтом показался краешек солнца. Ан назад Хассан сказал:
   — Пора копать траншею.
   Стоя на коленях, мы руками вырыли траншею в потрескавшейся земле. Траншея получилась глубиной в четыре фута, очень узкая, копать ее было несложно. Мы вырыли ее строго перпендикулярно движению солнца, чтобы обеспечить тень в течение всего дня, за исключением нескольких полуденных часов.
   Стоя на краю траншеи, Хассан задумчиво повторил:
   — Это очень важно.
   — Я ничего не вижу, — сказал я.
   Лицо секли поднятые ветром песчинки.
   — Мы зашли слишком далеко, — произнес он.
   — Что-нибудь можно сделать? — спросил я.
   — Я лягу спать, — ответил Хассан. — Я страшно устал.
   Я видел начало бури. Далеко на востоке появилась тоненькая полоска на горизонте. И только потом до меня дошло, что высота полосы достигает сотен футов, а ширина — нескольких сотен пасангов. Небо стало серым, потом черным, как от дыма. Боясь ослепнуть, я закрыл глаза руками и сжался в комок на дне траншеи. Вокруг уже завывал ветер, песчинки до крови секли мои руки. Я рискнул приподнять голову. Небо почернело, вокруг бушевала песчаная буря. Я сидел в траншее, обхватив голову руками, и слушал бурю. Затем я уснул.
   Ближе к ночи мы с Хассаном проснулись и попили воды. Буря прошла. Мы снова увидели звезды. .
   — Сколько длятся такие бури? — спросил я.
   — Весна, — пожал плечами Хассан, как это принято в Тахари. — Никто не знает.
   — Разве я не твой брат? — спросил я. Хассан поднял голову.
   — Никто не знает, сколько продлится буря, — повторил он. — Может быть, несколько дней. Весна. И ветер дует с востока. — Хассан снова опустил голову и уснул.
   Спустя некоторое время я уснул тоже. Перед рассветом я неожиданно проснулся Он стоял, глубоко увязнув в песке, и смотрел на нас.
   — Хассан! — крикнул я.
   Хассан проснулся мгновенно. Мы вскочили, тут же по колено утонув в песке.
   Он разинул страшную пасть и склонил голову набок. В шерсть зверя набился песок. Он смотрел мне в глаза. Затем он вытянул гигантскую лапу и показал в сторону страны дюн.
   — Бежим! — крикнул Хассан.
   Мы выскочили из траншеи, стараясь держаться подальше от чудовища. Ветер валил с ног как нас, так и его, но зверь не делал попыток приблизиться. Он смотрел на меня и указывал в сторону страны дюн.
   — Вода, — сказал Хассан. — Вода!
   Он встал на бортик траншеи, прикрывая меня своим телом. Я медленно спустился на дно и, словно вызывая зверя на атаку, поднял бурдюки с водой. Хассан принял груз, дождался, пока я вылезу наверх, после чего мы стали медленно отступать, стараясь не поворачиваться к зверю спиной. Вокруг бушевали песок и ветер. Чудовище не шевелилось и не сводило с меня глаз. Огромная лапа указывала в сторону страны дюн.
   Мы с Хассаном, спотыкаясь, побежали в пустыню. На какое-то мгновение я потерял друга из виду, затем он появился в ярде впереди меня. Хассан бежал, глубоко увязая в песке. Я старался не отставать. Зверь нас не преследовал.

Глава 20. КУРИЯ ВОЗВРАЩАЕТСЯ В СТРАНУ ДЮН. Я ИДУ СЛЕДОМ

   — Он здесь, — сказал Хассан. — Но я не советую к нему приближаться.
   — Он мог бы убить нас в траншее, — заметил я. — И не убил.
   Буря прекратилась так же неожиданно, как и началась. Она продолжалась чуть больше суток. Ландшафт полностью изменился, однако мы без труда нашли нашу траншею. Продолжать путь в бурю мы не смогли. Менее чем через пасанг ветер свалил нас с ног, и мы прижались к песку, прикрывая головы бурдюками с водой. Потом все затихло.
   — Это только начало, — проворчал Хассан. — Есть смысл идти вперед, пока не начнется по-настоящему серьезный ураган.
   — Я возвращаюсь в траншею, — объявил я.
   — Я с тобой, — сказал Хассан.
   С небольшого пригорка мы увидели, что нашу траншею почти полностью занесло. Рядом с ней, наполовину засыпанный песком, лежал на спине курия.
   При нашем приближении он повернул голову.
   — Он жив, — прошептал Хассан.
   — Он ослаб, — сказал я.
   — А мы не ослабли? — огрызнулся Хассан. — Сил не осталось даже на воду.
   Я обошел курию кругом. Зверь прикрыл глаза. Песок засыпал его с головы до ног. Я опустился на корточки рядом с ним. Курия приоткрыл глаза и посмотрел на меня. На одном из шести пальцев левой лапы-руки тускло светилось тяжелое золотое кольцо.
   Таких украшений на куриях я еще не видел. Бывало, они носили браслеты или сережки, но кольцо на пальце — это что-то новое. Среди курий попадается немало тщеславных созданий.
   — Я уже видел его раньше, — сказал я.
   Это был тот самый курия из подвала Самоса. Его задержали несколько месяцев назад на одном из караванных путей Тахари. Самос выкупил его у охотников как обыкновенного зверя. Шесть человек погибли при его отлове. Засыпанные песком глаза с черными зрачками и бледной, нездоровой роговицей, высохшая, потрескавшаяся кожа на рыле, распухший черный язык — все выдавало крайнюю степень обезвоженности. Загадка обнаружения курии в Тахари являлась частью большой тайны, которую я намеревался раскрыть, отправляясь в пустыню. Как мог оказаться в Тахари курия?
   Я пристально разглядывал зверя.
   — Не вздумай прикоснуться! — предупредил Хассан.
   Я всегда считал, что у людей нет более свирепых врагов, чем курии, если, конечно, не считать других людей. Между этими зверями и Царствующими Жрецами шли бесконечные войны, от исхода которых зависела судьба двух миров, двух планет, Земли и Гора. Люди постепенно превращались в ничтожных союзников той или иной стороны. Передо мной лежал мой беззащитный враг.
   — Убей его, — сказал Хассан.