Страница:
Я низко поклонился.
— Сулейман-паша очень великодушен.
Мне показалось, что издалека донесся приглушенный шум и крики. Ни Сулейман, ни Ибн-Саран ничего не слышали.
Алейна стояла на малиновых плитах обнаженная, мокрая от пота, задыхающаяся. Из одежды на ней оставался лишь ошейник и несколько браслетов и цепочек на руках, на ногах и на шее. Она откинула роскошные, белокурые волосы.
Крики прозвучали отчетливее. Завизжал невесть откуда взявшийся под сводами дворца Сулеймана кайил.
— Что там происходит? — поднялся на ноги Сулейман.
Алейна оглянулась.
В этот момент стражники у дверей полетели в разные стороны, а в полукруглые, напоминающие башенку двери влетел всадник на боевом кайиле. Когти зверя скрежетали по каменным плитам, лицо всадника скрывала черная повязка, за плечами болтался бурнус. Стража опомнилась и кинулась на незнакомца. Он несколько раз взмахнул ятаганом, и стражники попадали на скользкий от крови пол. Засунув ятаган в ножны, незнакомец сорвал повязку и оглушительно расхохотался.
— Это же Хассан-бандит! — в ужасе крикнул кто-то.
Я вытащил ятаган и встал между Сулейманом и всадником.
Кайил оскалился, а Хассан вытащил длинный тахарский хлыст.
— Я пришел за рабыней, — сказал он.
Длинное кнутовище оглушительно щелкнуло, голова Алейны дернулась, девушка завизжала от боли. Кнут четырежды обернулся вокруг ее талии. Хассан рывком подтащил Алейну к себе и перебросил ее через седло кайила.
— Прощайте! — помахал он нам рукой. — Премного благодарен!
Стражники толпились в дверях, но, к величайшему изумлению всех присутствующих, Хассан погнал кайила через весь зал к огромному полукруглому окну. Гигантский зверь с кошачьей грацией выпрыгнул из окна, приземлился на крышу прилегающей постройки, затем спрыгнул на другую крышу и, наконец, на землю. Я, как и все, кто находился в зале, подбежал к окну. На подушке остался лежать Сулейман, паша Девяти Колодцев. Обернувшись, я успел заметить, как Хамид, помощник Шакара, предводителя отряда аретаев, спрятал в складках драпировки окровавленный кинжал.
Я кинулся к Сулейману. Глаза раненого были открыты
— Кто меня ударил? — произнес он слабым голосом.
Шелковые подушки тяжелели от крови.
Ибн-Саран выхватил ятаган. Он больше не выглядел сонным. Глаза его сверкали, а сам он напоминал изготовившуюся к прыжку пантеру.
— Он! — крикнул Ибн-Саран, указывая на меня ятаганом. — Я видел, это он!
Я резко выпрямился.
— Каварский шпион! — вопил Ибн-Саран. — Убийца! Я обернулся. Со всех сторон сверкала сталь.
— Руби его! — крикнул Ибн-Саран, взмахнув ятаганом.
Глава 6. ПРИЗНАНИЕ РАБЫНИ
Глава 7. Я УЗНАЮ ПРО ЯМЫ В КЛИМЕ. ПОДГОТОВКА ПОБЕГА
— Сулейман-паша очень великодушен.
Мне показалось, что издалека донесся приглушенный шум и крики. Ни Сулейман, ни Ибн-Саран ничего не слышали.
Алейна стояла на малиновых плитах обнаженная, мокрая от пота, задыхающаяся. Из одежды на ней оставался лишь ошейник и несколько браслетов и цепочек на руках, на ногах и на шее. Она откинула роскошные, белокурые волосы.
Крики прозвучали отчетливее. Завизжал невесть откуда взявшийся под сводами дворца Сулеймана кайил.
— Что там происходит? — поднялся на ноги Сулейман.
Алейна оглянулась.
В этот момент стражники у дверей полетели в разные стороны, а в полукруглые, напоминающие башенку двери влетел всадник на боевом кайиле. Когти зверя скрежетали по каменным плитам, лицо всадника скрывала черная повязка, за плечами болтался бурнус. Стража опомнилась и кинулась на незнакомца. Он несколько раз взмахнул ятаганом, и стражники попадали на скользкий от крови пол. Засунув ятаган в ножны, незнакомец сорвал повязку и оглушительно расхохотался.
— Это же Хассан-бандит! — в ужасе крикнул кто-то.
Я вытащил ятаган и встал между Сулейманом и всадником.
Кайил оскалился, а Хассан вытащил длинный тахарский хлыст.
— Я пришел за рабыней, — сказал он.
Длинное кнутовище оглушительно щелкнуло, голова Алейны дернулась, девушка завизжала от боли. Кнут четырежды обернулся вокруг ее талии. Хассан рывком подтащил Алейну к себе и перебросил ее через седло кайила.
— Прощайте! — помахал он нам рукой. — Премного благодарен!
Стражники толпились в дверях, но, к величайшему изумлению всех присутствующих, Хассан погнал кайила через весь зал к огромному полукруглому окну. Гигантский зверь с кошачьей грацией выпрыгнул из окна, приземлился на крышу прилегающей постройки, затем спрыгнул на другую крышу и, наконец, на землю. Я, как и все, кто находился в зале, подбежал к окну. На подушке остался лежать Сулейман, паша Девяти Колодцев. Обернувшись, я успел заметить, как Хамид, помощник Шакара, предводителя отряда аретаев, спрятал в складках драпировки окровавленный кинжал.
Я кинулся к Сулейману. Глаза раненого были открыты
— Кто меня ударил? — произнес он слабым голосом.
Шелковые подушки тяжелели от крови.
Ибн-Саран выхватил ятаган. Он больше не выглядел сонным. Глаза его сверкали, а сам он напоминал изготовившуюся к прыжку пантеру.
— Он! — крикнул Ибн-Саран, указывая на меня ятаганом. — Я видел, это он!
Я резко выпрямился.
— Каварский шпион! — вопил Ибн-Саран. — Убийца! Я обернулся. Со всех сторон сверкала сталь.
— Руби его! — крикнул Ибн-Саран, взмахнув ятаганом.
Глава 6. ПРИЗНАНИЕ РАБЫНИ
На пыточных козлах лежали обнаженные тела двух рабынь. Руки и ноги девушек были привязаны к стойкам прямоугольной конструкции.
Я стоял на коленях в кругу обвинения со скованными за спиной руками. На шею мне набили тяжелое железное кольцо с прикованными к нему цепями. Их держали стоящие по бокам стражники. Меня раздели догола, на ногах висели тяжелые кандалы.
— Зарубить его! — кипятился Ибн-Саран, размахивая ятаганом.
— Нет, это будет слишком просто, — возразил Шакар, предводитель отряда аретаев.
Улыбнувшись, Ибн-Саран вложил ятаган в ножны. Я едва ворочался в стальных цепях. Положение было тяжелым.
— Пора выслушать признания рабынь, — произнес судья. Двое загорелых, раздетых по пояс рабов принялись крутить рукоятку ворота.
Рыжеволосая девушка, та, которая держала поднос с сахаром и ложками, зарыдала. Руки рабыни вытянулись. Рыжая невольница отчаянно извивалась и кричала:
— Господин! Хозяин!
Одетый в шелковый кафтан и каффию с агалом, Ибн-Саран приблизился к пыточному столу.
— Не бойся, малышка Зайя, — произнес он. — Помни, что надо говорить только правду.
— Я знаю, господин, — рыдала она. — Только правду. По сигналу судьи раб провернул рукоятку еще на один щелчок.
Тело девушки напряглось, кончики пальцев на ногах дрожали, вытянутые руки противоестественно вывернулись.
— Слушай внимательно, маленькая Зайя, — сказал Ибн-Саран, — и хорошо подумай, прежде чем отвечать.
Девушка кивнула.
— Видела ли ты, кто ударил кинжалом благородного пашу Сулеймана?
— Да! — закричала она. — Вот он! Это он его ударил, как вы уже доложили суду. Он!
Ибн-Саран расплылся в улыбке.
— Это был Хамид! — закричал я. — Хамид, помощник Шакара.
Присутствующий в зале Хамид не удостоил меня даже взглядом. Послышались возмущенные возгласы.
— Хамида мы знаем давно, — недовольно процедил Шакар. — И верим ему. К тому же он из рода аретаев.
— Если ты станешь настаивать на вине Хамида, — предупредил судья, — наказание будет более суровым.
— Это он ударил кинжалом Сулеймана, — сказал я.,
— На колени, — приказал судья. Я опустился на колени.
Судья снова подал знак рабу, стоящему у рукоятки ворота.
— Нет! Умоляю! — завизжала рыжая рабыня.
Ворот провернулся еще раз, деревянная шестеренка встала в новый паз.
Ее тело уже не прикасалось к пыточному столу.
— Хозяева! Хозяева! — отчаянно вопила девчонка. — Я сказала правду. Правду!
Раб провернул ворот до следующего щелчка. Рабыня зашлась диким криком.
— Ты сказала нам правду, маленькая Зайя? — спросил Ибн-Саран.
— Да, да, да, да, да! — выкрикивала она сквозь рыдания.
По сигналу судьи ворот ослабили. Ось провернулась назад, и тело невольницы рухнуло на пыточный стол. Один из рабов распустил узлы на кистях и лодыжках.
От ужаса девушка не могла даже пошевелиться. Ее швырнули на пол, и раб тотчас же приковал ее ошейник к вкрученному в каменные плиты кольцу. Рабыню била крупная дрожь.
— Надо допросить вторую свидетельницу, — объявил судья.
Ее запястья были уже за головой. Девушка смотрела мне в глаза. На шее у нее блестел ошейник.
— Хорошо подумай, дорогая, — прошипел Ибн-Саран. — Очень хорошо подумай.
Это была вторая девушка, подобранная по цвету кожи и волос к винной церемонии. Она отвечала за столом за серебряный кувшин с длинным носиком.
— Хорошо подумай, красотка Велла! — повторил Ибн-Саран.
— Я подумала, господин!
— Если скажешь правду, тебя не будут мучить.
— Я скажу правду, господин.
Ибн-Саран кивнул судье, тот поднял руку, и ворот завертелся. Девушка зажмурилась. Тело ее натянулось над столом, пальцы на ногах напряглись, веревки врезались в руки и ноги.
— Какова же правда, красотка Велла? — спросил Ибн-Саран.
Она открыла глаза:
— Правда — это то, что говорит Ибн-Саран.
— Мы хотим услышать от тебя, кто ударил кинжалом благородного Сулейман-пашу.
Девушка посмотрела на меня.
— Он, — сказала она. — Он его ударил.
Мое лицо не выражало никаких чувств.
Судья подал знак, и раб провернул ворот на один щелчок. Тело рабыни оторвалось от стола.
— Когда поднялась паника, этот человек пырнул пашу Сулеймана кинжалом, а потом отскочил к окну, где собрались все остальные. Так?
— Так, — простонала девушка.
— Я это видел своими глазами. Но я был не один.
— Нет, господин.
— Кто же еще это видел?
— Рабыни Велла и Зайя, господин.
— Красотка Зайя подтвердила, что видела, как обвиняемый ударил Сулейман-пашу.
— Я тоже это подтверждаю, — с трудом выговорила девушка.
— Почему вы, рабыни, говорите правду?
— Потому, что мы боимся лгать.
— Прекрасно, — довольно произнес Ибн-Саран. Девушка по-прежнему висела, растянутая над столом.
— Посмотри еще раз на обвиняемого.
— Да, господин. — Она повернула голову в мою сторону.
— Это он ударил Сулейман-пашу?
— Да, господин, именно он.
Судья подал знак, и длинная рукоятка ворота провернулась еще раз.
Девушка стонала, но не кричала.
— Взгляни на обвиняемого повнимательнее, — сказал Ибн-Саран. Наши взгляды встретились. — Этот человек ударил Сулейман-пашу?
— Этот.
— Ты уверена?
— Абсолютно.
— Достаточно, — произнес судья и махнул рукой. Рукоятка завертелась в другую сторону. Тело девушки упало на стол. Она смотрела на меня и едва заметно улыбалась.
Ей развязали руки и ноги. Один из рабов поднял ее со стола и швырнул на пол, рядом с первой рабыней. Стоящий поблизости раб схватил ее за волосы, просунул под ошейник цепь и, срывая кожу, протянул на горло, после чего приковал цепь к впаянному в плиты пола железному кольцу; Она уронила голову на пол. Рабыня.
Я стоял на коленях в кругу обвинения со скованными за спиной руками. На шею мне набили тяжелое железное кольцо с прикованными к нему цепями. Их держали стоящие по бокам стражники. Меня раздели догола, на ногах висели тяжелые кандалы.
— Зарубить его! — кипятился Ибн-Саран, размахивая ятаганом.
— Нет, это будет слишком просто, — возразил Шакар, предводитель отряда аретаев.
Улыбнувшись, Ибн-Саран вложил ятаган в ножны. Я едва ворочался в стальных цепях. Положение было тяжелым.
— Пора выслушать признания рабынь, — произнес судья. Двое загорелых, раздетых по пояс рабов принялись крутить рукоятку ворота.
Рыжеволосая девушка, та, которая держала поднос с сахаром и ложками, зарыдала. Руки рабыни вытянулись. Рыжая невольница отчаянно извивалась и кричала:
— Господин! Хозяин!
Одетый в шелковый кафтан и каффию с агалом, Ибн-Саран приблизился к пыточному столу.
— Не бойся, малышка Зайя, — произнес он. — Помни, что надо говорить только правду.
— Я знаю, господин, — рыдала она. — Только правду. По сигналу судьи раб провернул рукоятку еще на один щелчок.
Тело девушки напряглось, кончики пальцев на ногах дрожали, вытянутые руки противоестественно вывернулись.
— Слушай внимательно, маленькая Зайя, — сказал Ибн-Саран, — и хорошо подумай, прежде чем отвечать.
Девушка кивнула.
— Видела ли ты, кто ударил кинжалом благородного пашу Сулеймана?
— Да! — закричала она. — Вот он! Это он его ударил, как вы уже доложили суду. Он!
Ибн-Саран расплылся в улыбке.
— Это был Хамид! — закричал я. — Хамид, помощник Шакара.
Присутствующий в зале Хамид не удостоил меня даже взглядом. Послышались возмущенные возгласы.
— Хамида мы знаем давно, — недовольно процедил Шакар. — И верим ему. К тому же он из рода аретаев.
— Если ты станешь настаивать на вине Хамида, — предупредил судья, — наказание будет более суровым.
— Это он ударил кинжалом Сулеймана, — сказал я.,
— На колени, — приказал судья. Я опустился на колени.
Судья снова подал знак рабу, стоящему у рукоятки ворота.
— Нет! Умоляю! — завизжала рыжая рабыня.
Ворот провернулся еще раз, деревянная шестеренка встала в новый паз.
Ее тело уже не прикасалось к пыточному столу.
— Хозяева! Хозяева! — отчаянно вопила девчонка. — Я сказала правду. Правду!
Раб провернул ворот до следующего щелчка. Рабыня зашлась диким криком.
— Ты сказала нам правду, маленькая Зайя? — спросил Ибн-Саран.
— Да, да, да, да, да! — выкрикивала она сквозь рыдания.
По сигналу судьи ворот ослабили. Ось провернулась назад, и тело невольницы рухнуло на пыточный стол. Один из рабов распустил узлы на кистях и лодыжках.
От ужаса девушка не могла даже пошевелиться. Ее швырнули на пол, и раб тотчас же приковал ее ошейник к вкрученному в каменные плиты кольцу. Рабыню била крупная дрожь.
— Надо допросить вторую свидетельницу, — объявил судья.
Ее запястья были уже за головой. Девушка смотрела мне в глаза. На шее у нее блестел ошейник.
— Хорошо подумай, дорогая, — прошипел Ибн-Саран. — Очень хорошо подумай.
Это была вторая девушка, подобранная по цвету кожи и волос к винной церемонии. Она отвечала за столом за серебряный кувшин с длинным носиком.
— Хорошо подумай, красотка Велла! — повторил Ибн-Саран.
— Я подумала, господин!
— Если скажешь правду, тебя не будут мучить.
— Я скажу правду, господин.
Ибн-Саран кивнул судье, тот поднял руку, и ворот завертелся. Девушка зажмурилась. Тело ее натянулось над столом, пальцы на ногах напряглись, веревки врезались в руки и ноги.
— Какова же правда, красотка Велла? — спросил Ибн-Саран.
Она открыла глаза:
— Правда — это то, что говорит Ибн-Саран.
— Мы хотим услышать от тебя, кто ударил кинжалом благородного Сулейман-пашу.
Девушка посмотрела на меня.
— Он, — сказала она. — Он его ударил.
Мое лицо не выражало никаких чувств.
Судья подал знак, и раб провернул ворот на один щелчок. Тело рабыни оторвалось от стола.
— Когда поднялась паника, этот человек пырнул пашу Сулеймана кинжалом, а потом отскочил к окну, где собрались все остальные. Так?
— Так, — простонала девушка.
— Я это видел своими глазами. Но я был не один.
— Нет, господин.
— Кто же еще это видел?
— Рабыни Велла и Зайя, господин.
— Красотка Зайя подтвердила, что видела, как обвиняемый ударил Сулейман-пашу.
— Я тоже это подтверждаю, — с трудом выговорила девушка.
— Почему вы, рабыни, говорите правду?
— Потому, что мы боимся лгать.
— Прекрасно, — довольно произнес Ибн-Саран. Девушка по-прежнему висела, растянутая над столом.
— Посмотри еще раз на обвиняемого.
— Да, господин. — Она повернула голову в мою сторону.
— Это он ударил Сулейман-пашу?
— Да, господин, именно он.
Судья подал знак, и длинная рукоятка ворота провернулась еще раз.
Девушка стонала, но не кричала.
— Взгляни на обвиняемого повнимательнее, — сказал Ибн-Саран. Наши взгляды встретились. — Этот человек ударил Сулейман-пашу?
— Этот.
— Ты уверена?
— Абсолютно.
— Достаточно, — произнес судья и махнул рукой. Рукоятка завертелась в другую сторону. Тело девушки упало на стол. Она смотрела на меня и едва заметно улыбалась.
Ей развязали руки и ноги. Один из рабов поднял ее со стола и швырнул на пол, рядом с первой рабыней. Стоящий поблизости раб схватил ее за волосы, просунул под ошейник цепь и, срывая кожу, протянул на горло, после чего приковал цепь к впаянному в плиты пола железному кольцу; Она уронила голову на пол. Рабыня.
Глава 7. Я УЗНАЮ ПРО ЯМЫ В КЛИМЕ. ПОДГОТОВКА ПОБЕГА
Я поднял голову.
Совсем рядом чувствовался тяжелый запах. Я напряг зрение, но ничего не смог разглядеть. Я сидел, прислонившись к сложенной из огромных каменных блоков стене. По сути дела, я даже не мог оторвать от камней голову. Я был двумя цепями прикован за ошейник к зацементированным в стене стальным пластинам. Руки тоже приковали к стене короткими толстыми цепями. Я оставался совершенно голым. На ногах болтались тяжелые кандалы, прикованные к огромному кольцу в полу.
Я наклонился сколько мог вперед и прислушался. Подо мной находился тонкий слой соломы, впитывающий все выделения моего организма. В двадцати футах виднелась обшитая железными листами дубовая дверь. Вверху, прямо под потолком, имелось зарешеченное пятью прутьями окошечко высотой в шесть, а шириной в восемнадцать дюймов, через которое в помещение проникал тусклый свет. Пахло отвратительно, но было довольно сухо. В наклонном луче солнечного света дрожали пылинки.
Я максимально напряг обоняние, пытаясь сориентироваться в происходящем по запаху. Исходящее от мокрой соломы зловоние меня не волновало. Снаружи доносился запах финиковых пальм и гранатов. Я услышал, как мимо окошка прошел кайил, лапы с глухим стуком погружались в песок. Донеслось позвякивание колокольчиков, где-то закричал человек. Ничего необычного. Я различал запах вареных стеблей корта, которые мне принесли вчера на ужин. Мне удалось расшвырять их по всей камере. Их уже облепили винтсы, крошечные насекомые песочного цвета. На этих же стеблях, пожирая винтсов, сидели два камерных паука. За дверью пахло сыром. Отчетливо выделялся запах базийского чая. Я слышал, как ворочается на стуле сонный охранник за дверью. Я различал запах его пота и веминиевой воды, которой он перед дежурством протер шею.
Я снова откинулся на камни и прикрыл глаза. Похоже, я совершил ошибку.
«Отдайте Гор», — гласило послание, пришедшее предположительно из стальных миров. А за месяц до этого караванный мальчишка Ахмед, сын купца из Касры, нашел камень с надписью: «Страшись башни из стали». И еще нам прислали девчонку, на коже которой начертали предупреждение: «Бойся Абдула». Об этом, кстати, я переживал меньше всего. Как выяснилось, Абдул оказался водоносом из Тора, скорее всего, он выполнял мелкие поручения курий, бояться его следовало не более чем мокрицу в пустыне. Я даже не раздавил эту тварь. Позволил ему убежать. Правда, я так и не выяснил, кто послал мне предупреждение «Бойся Абдула». Я улыбнулся. Теперь уже не до этого.
Направляясь к Девяти Колодцам в сопровождении Ахмеда, его отца Фарука, Шакара, его помощника Хамида и пятнадцати воинов из отряда аретаев, я увидел камень, который разыскал в пустыне Ахмед.
— Труп исчез! — завопил мальчишка. — Он лежал здесь!
Камень так или иначе сохранился, и надпись на нем — тоже. Ее выполнили при помощи тахарской письменности, естественно, на горианском языке. Многие живущие в изоляции племена пользуются собственной системой письма. Мне приходилось сталкиваться с тахарским алфавитом Зная германский язык, освоить его нетрудно Странным, пожалуй, является лишь то. что из девяти существующих в горианском гласных в тахарском алфавите представлены только четыре. Остальные передаются при помощи специальных условных значков, которые ставят рядом с существующими буквами наподобие знака ударения. Недостающие гласные звуки читающий восстанавливает самостоятельно. Было время, когда в горианской письменности букв для гласных не было вообще. Отстаивающие чистоту тахарской культуры ученые утверждают, что в буквах для гласных вообще нет необходимости, а их появление следует рассматривать как уступку безграмотности и бескультурью.
Даже для меня прочесть надпись не составило особого труда. Ничего восстанавливать или домысливать было не надо. Все знаки читались ясно. Сообщение выглядело четким и конкретным.
— Тела больше нет, — произнес Шакар, предводитель отряда аретаев.
— Куда же оно подевалось? — спросил его помощник Хам ид.
Вполне обоснованный вопрос, если учесть, что нигде не было видно разбросанных костей или иных следов деятельности хищников. Если здесь прошла буря, камни тоже бы занесло песком. Кстати, песчаные бури в Тахари случаются довольно часто, длятся подолгу и могут полностью изменить рисунок дюн и холмов. Между тем редко бывает, чтобы песок похоронил под собой какой-либо предмет. Ветер тут же обнажает все, что оказалось засыпанным. Тела в Тахари разлагаются исключительно медленно. Мясо отбившегося от стада табука пригодно в пищу несколько дней спустя после гибели животного. Сам по себе труп животного может сохраняться столетиями.
— Тело пропало, — заявил Шакар и поворотил кайила к каравану.
«Отдайте Гор», — вспомнил я.
Я откинулся на стену и попытался покрутить головой слева направо. Затем размял кисти рук. Было слышно, как трутся о камень тяжелые цепи. Я дернулся изо всех сил, ошейник впился в шею, звякнули вкрученные в стену кольца. В отчаянии я снова прислонился к стене. Я в плену. И абсолютно беспомощен.
Я снова прикрыл глаза. Сулейман не умер. В суматохе убийца ударил неточно.
Судья, основываясь на показаниях белокожих рабынь, рыжеволосой Зайи и черненькой Веллы, признал меня виновным в совершении преступления и приговорил к каторжным работам на соляных копях Клима, где меня рано или поздно должны были прикончить стражники. Из тайных соляных копий Клима не возвращался ни один раб. Там нет кайилов, даже у охраны. Караваны подвозят в Клим все необходимое и забирают соль. Кроме единственного колодца, в самом Климе воды нет в радиусе тысячи пасангов. Стены Клима — пустыня. Местонахождение шахт никому не известно. Женщин в Клим не допускают из опасения, что мужчины поубивают друг др; га.
Ноздри мои снова уловили этот запах. Ошибки быть не могло. Волосы у меня встали дыбом.
Я напрягся, отчаянно пытаясь вырвать руки из кандалов. Я был гол и совершенно беспомощен. Я даже не мог прикрыть свое тело руками.
Я ждал.
Я почуял курию.
— Есть тут кто? — проворчал стражник.
Я слышал, как заскрипел стул, когда он поднялся на ноги.
Никто не ответил. Наступила тишина. Я замер, боясь лишний раз звякнуть цепью.
Стражник дошел до порога большой комнаты, за которым начинался коридор и камеры заключенных. Он тоже старался ступать бесшумно. Двери не было. Сразу же зa Порогом начиналась лестница, ведущая в коридор с камерами.
— Кто здесь? — крикнул он.
Ответа не последовало.
Он повернулся и побрел к стулу.
Я слышал, как он снова сел. Спустя мгновение стул заскрипел, стражник вскочил на ноги и выхватил ятаган.
— Кто здесь? — заорал он. Я слышал, как он мечется по комнате, резко оборачиваясь то в одну, то в другую сторону.
Затем послышался сдавленный крик ужаса и хруст лопнувшего позвоночника.
Некоторое время доносился лишь звук шевелящегося в крови языка и любопытное сопение. Я вспомнил, что перед дежурством стражник протер шею веминиевой водой.
Затем донесся звук рухнувшего тела. Я не слышал характерного при пожирании мяса хруста. Кто-то тяжелый переступал лапами вокруг тела упавшего.
Затем он поднялся и медленно двинулся в сторону моей камеры
Чувствовал, что он стоит за дверью. У меня не оставалось сил, чтобы оторвать взгляд от крошечного окошка в двери. Ничего не было видно, но я знал, что он стоит за дверью и смотрит на меня через решетку.
Затем в замке повернулся ключ.
Дверь распахнулась. На пороге никого не было. В соседней комнате лежал труп стражника. Голова отвалилась в сторожу и держалась лишь на лоскутах кожи и разорванных сосудах. Шея была прокушена. Я увидел, как шевельнулась солома в камере. Запах курии сделался невыносимым. я чувствовал, что он стоит рядом.
Цепь на моей левой руке поднялась. Кто-то дважды за нее потянул, потом бросил на пол. Я почувствовал, что зверь встал.
Спустя мгновение до меня долетели голоса. Кто-то направлялся сюда.
Выделялся командный голос Ибн-Сарана. Заскрипели ступеньки, и в ту же секунду раздался вопль ужаса. В открытую дверь камеры я увидел, как замер на пороге Ибн-Саран. На нем был черный халат и белая каффия с черным агалом.
В одно мгновение он выхватил ятаган. Сработал инстинкт воина пустыни. Он не стал разглядывать ужасный труп, вместо этого быстро оглядел комнату и скомандовал опешившим спутникам:
— Достать оружие!
Сопровождающие его солдаты, оцепенев, смотрели на истерзанное тело. Ибн-Саран ударил нескольких человек плоской частью клинка.
— Встать спиной к спине! Собраться! Заблокировать дверь!
Он заглянул в мою камеру. Я не мог даже по-настоящему пошевелиться. Руки мои были растянуты в стороны и прикованы к стене, ошейник крепился сразу за два кольца, а ноги скованы вместе и еще прикованы к полу. Тюремщики постарались, чтобы я не мог сдвинуться с места ни на дюйм.
Ибн-Саран улыбнулся:
— Тал.
— Тал, — ответил я.
Я был его пленником, а в руке он держал ятаган.
— Что здесь произошло? — спросил кто-то из его людей.
— Меня об этом предупреждали, — ответил Ибн-Саран.
— Неужели джинн? — воскликнул кто-то.
— Принюхайтесь! — крикнул Ибн-Саран. — Чувствуете? Он еще здесь!
Я слышал дыхание курии рядом с собой.
— Заблокируйте дверь! — повторил Ибн-Саран. Стоящие у самой двери воины испуганно переглянулись.
— Не бойтесь, ребята! — сказал Ибн-Саран. — Это не джинн. Это существо из плоти и крови. Только осторожнее! Осторожнее! — Он выстроил своих людей в линию у противоположной стены. — Меня предупреждали о такой возможности. Вот она и случилась. Не бойтесь. С этим можно справиться.
Воины в ужасе таращились друг на друга.
— По моей команде, — быстро и неразборчиво произнес Ибн-Саран, — атакуем шеренгой, надо прочесать каждый дюйм этой комнаты. Кто первый почувствует, что попал, даст знать, тогда все кидаемся в то место и перемешиваем воздух ятаганами.
— Но здесь же никого нет, — в ужасе прошептал кто-то. Ибн-Саран поднял ятаган и улыбнулся:
— Он здесь.
Затем с резким криком Ибн-Саран прыгнул вперед, описывая ятаганом диагональные восьмерки. При этом он старался держаться боком к линии атаки, осложняя контратаку противника. Ноги его были полусогнуты, голова чуть повернута вправо. Его люди, робко тыкая ятаганами воздух, побрели за ним.
— Здесь никого нет, благородный господин, — произнес кто-то.
Ибн-Саран стоял на пороге моей камеры.
— Он здесь!
Я смотрел на его ятаган. Зловеще изогнутая сталь поблескивала в полутьме моей камеры. Я знал такие ятаганы. Брошенный сверху шелковый платок разваливается пополам. Легкий удар клинка по руке разрезает плоть и на четверть дюйма разрубает кость.
— Самое опасное начнется, когда мы войдем в камеру, — сказал Ибн-Саран. — Сразу же строиться в шеренгу спиной к ближайшей стене.
— Давайте лучше запрем дверь, и он окажется в ловушке! — предложил кто-то.
— Он выломает решетку и убежит, — возразил Ибн-Саран.
— Как же он сумеет выломать решетку? — изумился солдат.
Я понял, что эти люди не имеют представления о силе курии. Интересно, что ответит Ибн-Саран.
— Мы не можем позволить, чтобы труп этого зверя нашли в камере. Его надо уничтожить.
Вполне логично. На Горе мало кто знал о тайной войне между Царствующими Жрецами и Другими, куриями. Труп курии вызовет ненужное любопытство и массу лишних вопросов и домыслов. К тому же он может привлечь месть курий на всю округу.
— Я войду в камеру первым, — объявил Ибн-Саран. — Вы идете следом.
Куда только подевалась его лень и мягкость. При необходимости люди пустыни могут двигаться стремительно и бесшумно. Это составляет разительный контраст с их неторопливыми, размеренными манерами в обычной жизни. Я убедился в том, что Ибн-Саран был отважным человеком.
С боевым кличем он перепрыгнул через порог, нанося вокруг себя разящие удары. Его люди осторожно вошли в камеру и выстроились у дальней стены. Внешнюю дверь, за которой начиналась лестница, никто не охранял.
— Здесь никого нет, господин! — истерически выкрикнул кто-то. — Это безумие!
— Он ушел, — сказал я Ибн-Сарану.
— Нет, — улыбнулся тот. — Он здесь. Он где-то здесь! — Обернувшись к перепуганной шеренге, Ибн-Саран прошипел: — А ну, тихо! Слушайте!
Я не мог расслышать даже звука человеческого дыхания. Из зарешеченного окошка на серые камни камеры падал тусклый свет. Я смотрел на людей, на стены, на сухие, покоробленные стебли корта, валяющиеся возле металлической чашки. Забравшиеся на стебли пауки продолжали пожирать винтсов.
Снаружи донесся крик торговца дынями. Прошли, позвякивая колокольчиками, два кайила.
— В камере никого нет, — прошептал кто-то.
Неожиданно один из людей Ибн-Сарана издал дикий вопль. Я дернулся, ошейник впился мне в шею, цепи на руках зазвенели.
— Спасите меня! — прохрипел стражник. — Помогите!
Тело его оторвалось от земли, он засучил ногами и истошно завопил:
— Спасите меня! На помощь!
— Держать строй! — заревел Ибн-Саран. — Никому не высовываться!
— Умоляю! — кричал несчастный.
— Держать строй!
Кричащий человек шлепнулся на пол.
— Умоляю! — прохрипел он.
Раздался короткий крик, затем мягкий, булькающий звук, словно большой пузырь воздуха вырвался на поверхность воды. Половина шеи была откушена, артериальная кровь толчками выплескивалась на пол.
— Держать строй! — крикнул Ибн-Саран.
Я восхитился его военным талантом. Стоило им сразу же броситься выручать товарища, курия швырнул бы его в нападавших и без труда бы ускользнул в возникшей свалке.
Отважный Ибн-Саран сам занял позицию в дверях.
— Ятаганы к бою! — крикнул он. — Хо!
Шеренга пошла в атаку по залитой кровью соломе. Ибн-Саран стоял в дверях, описывая ятаганом смертоносные круги. Кровь текла по полу, образуя маленькие ручейки.
— Ай! — дико заорал один из нападавших и метнулся назад. На лезвии его ятагана была кровь. — Джинн!*
В ту же секунду Ибн-Саран прыгнул вперед и нанес страшный, глубокий удар.
Раздался яростный вой, крик боли и бешенства. Я увидел, как шесть дюймов его ятагана окрасились кровью курии.
— Попался! — кричал Ибн-Саран. — Рубите! Рубите! Стражники растерянно озирались.
— Там, где кровь, идиоты! Рубите по крови!
Я увидел на полу полоску крови, затем красный след огромной, когтистой лапы. Непонятно, откуда на камни капали густые капли.
— Рубите там, где кровь! — кричал Ибн-Саран. Воины принялись тыкать ятаганами туда, куда показывал Ибн-Саран. Я услышал еще два диких вопля, похоже, они дважды поразили зверя. Затем один из нападавших отлетел назад. Кожу с его лица сорвали, как маску.
Воины следили за каплями крови. Неожиданно раздался жуткий скрежет, прутья в решетке маленького окошка выгнулись, а один выскочил из паза. Посыпались каменная крошка и пыль.
— Все к окну! Он может уйти! — заорал Ибн-Саран и бросился к стене, рассекая воздух ятаганом. Воины кинулись следом, отчаянно рубя все вокруг и подбадривая себя дикими криками.
Я с улыбкой следил, как в поднявшейся суматохе капельки крови пересекли камеру, порог, соседнее помещение и исчезли возле винтовой лестницы. Это был великолепный ход со стороны курии. Он прекрасно понимал, что, прежде чем он расшатает все прутья в узеньком окошке, его изрубят в куски. Но хитрость удалась. Ибн-Саран бросил свой пост у двери. Он сгоряча рубанул ятаганом по стене, посыпалась каменная крошка, лезвие зазубрилось, и Ибн-Саран наконец огляделся. Увидев ведущие к двери следы крови, он издал яростный крик и бросился вон из камеры.
На засохших стеблях корта пауки пожирали винтсов.
— Мы убили его, — провозгласил Ибн-Саран. — Он мертв.
Я понял, что найти зверя по кровавому следу оказалось нетрудно. Животное получило как минимум четыре удара острых как бритва тахарских ятаганов. Нанесенный Ибн-Сараном удар мог оказаться смертельным. Я сам видел, как кровь залила сток ятагана на шесть дюймов. Неудивительно, что с такими ранениями животное скорее всего погибло. Даже если они его не добили, оно спряталось где-нибудь в темном месте и истекло кровью.
— Мы уничтожили его труп, — сказал Ибн-Саран.
Я пожал плечами.
— Он хотел тебя убить, — продолжал он. — Мы тебя спасли.
— Премного благодарен.
Стояла глухая полночь. Снаружи сияли три полных луны.
Камеру прибрали, старую солому и нечистоты вынесли, с камней соскоблили кровь, лишь в нескольких местах остались темно-бурые пятна. Стебли корта тоже унесли. Ничто не напоминало о недавнем происшествии. Даже решетки на окне заменили. К моему величайшему разочарованию, эти работы произвели охранники, а не обнаженные рабыни, как я изначально предполагал. Я надеялся посмотреть, как они будут ползать вокруг меня на коленях и тереть пол щетками, но меня уже готовили к соляным копям Клима. Там в качестве одной из мер наказания людей лишают вида обнаженного женского тела. Случается, что мужчины не выдерживают и пытаются бежать через пустыню. Все дело в том, что в радиусе тысячи пасангов вокруг Клима нет источников воды. Мне очень хотелось посмотреть на рабыню, прежде чем меня закуют в железо и отправят в Клим, но меня лишили и этой радости.
Совсем рядом чувствовался тяжелый запах. Я напряг зрение, но ничего не смог разглядеть. Я сидел, прислонившись к сложенной из огромных каменных блоков стене. По сути дела, я даже не мог оторвать от камней голову. Я был двумя цепями прикован за ошейник к зацементированным в стене стальным пластинам. Руки тоже приковали к стене короткими толстыми цепями. Я оставался совершенно голым. На ногах болтались тяжелые кандалы, прикованные к огромному кольцу в полу.
Я наклонился сколько мог вперед и прислушался. Подо мной находился тонкий слой соломы, впитывающий все выделения моего организма. В двадцати футах виднелась обшитая железными листами дубовая дверь. Вверху, прямо под потолком, имелось зарешеченное пятью прутьями окошечко высотой в шесть, а шириной в восемнадцать дюймов, через которое в помещение проникал тусклый свет. Пахло отвратительно, но было довольно сухо. В наклонном луче солнечного света дрожали пылинки.
Я максимально напряг обоняние, пытаясь сориентироваться в происходящем по запаху. Исходящее от мокрой соломы зловоние меня не волновало. Снаружи доносился запах финиковых пальм и гранатов. Я услышал, как мимо окошка прошел кайил, лапы с глухим стуком погружались в песок. Донеслось позвякивание колокольчиков, где-то закричал человек. Ничего необычного. Я различал запах вареных стеблей корта, которые мне принесли вчера на ужин. Мне удалось расшвырять их по всей камере. Их уже облепили винтсы, крошечные насекомые песочного цвета. На этих же стеблях, пожирая винтсов, сидели два камерных паука. За дверью пахло сыром. Отчетливо выделялся запах базийского чая. Я слышал, как ворочается на стуле сонный охранник за дверью. Я различал запах его пота и веминиевой воды, которой он перед дежурством протер шею.
Я снова откинулся на камни и прикрыл глаза. Похоже, я совершил ошибку.
«Отдайте Гор», — гласило послание, пришедшее предположительно из стальных миров. А за месяц до этого караванный мальчишка Ахмед, сын купца из Касры, нашел камень с надписью: «Страшись башни из стали». И еще нам прислали девчонку, на коже которой начертали предупреждение: «Бойся Абдула». Об этом, кстати, я переживал меньше всего. Как выяснилось, Абдул оказался водоносом из Тора, скорее всего, он выполнял мелкие поручения курий, бояться его следовало не более чем мокрицу в пустыне. Я даже не раздавил эту тварь. Позволил ему убежать. Правда, я так и не выяснил, кто послал мне предупреждение «Бойся Абдула». Я улыбнулся. Теперь уже не до этого.
Направляясь к Девяти Колодцам в сопровождении Ахмеда, его отца Фарука, Шакара, его помощника Хамида и пятнадцати воинов из отряда аретаев, я увидел камень, который разыскал в пустыне Ахмед.
— Труп исчез! — завопил мальчишка. — Он лежал здесь!
Камень так или иначе сохранился, и надпись на нем — тоже. Ее выполнили при помощи тахарской письменности, естественно, на горианском языке. Многие живущие в изоляции племена пользуются собственной системой письма. Мне приходилось сталкиваться с тахарским алфавитом Зная германский язык, освоить его нетрудно Странным, пожалуй, является лишь то. что из девяти существующих в горианском гласных в тахарском алфавите представлены только четыре. Остальные передаются при помощи специальных условных значков, которые ставят рядом с существующими буквами наподобие знака ударения. Недостающие гласные звуки читающий восстанавливает самостоятельно. Было время, когда в горианской письменности букв для гласных не было вообще. Отстаивающие чистоту тахарской культуры ученые утверждают, что в буквах для гласных вообще нет необходимости, а их появление следует рассматривать как уступку безграмотности и бескультурью.
Даже для меня прочесть надпись не составило особого труда. Ничего восстанавливать или домысливать было не надо. Все знаки читались ясно. Сообщение выглядело четким и конкретным.
— Тела больше нет, — произнес Шакар, предводитель отряда аретаев.
— Куда же оно подевалось? — спросил его помощник Хам ид.
Вполне обоснованный вопрос, если учесть, что нигде не было видно разбросанных костей или иных следов деятельности хищников. Если здесь прошла буря, камни тоже бы занесло песком. Кстати, песчаные бури в Тахари случаются довольно часто, длятся подолгу и могут полностью изменить рисунок дюн и холмов. Между тем редко бывает, чтобы песок похоронил под собой какой-либо предмет. Ветер тут же обнажает все, что оказалось засыпанным. Тела в Тахари разлагаются исключительно медленно. Мясо отбившегося от стада табука пригодно в пищу несколько дней спустя после гибели животного. Сам по себе труп животного может сохраняться столетиями.
— Тело пропало, — заявил Шакар и поворотил кайила к каравану.
«Отдайте Гор», — вспомнил я.
Я откинулся на стену и попытался покрутить головой слева направо. Затем размял кисти рук. Было слышно, как трутся о камень тяжелые цепи. Я дернулся изо всех сил, ошейник впился в шею, звякнули вкрученные в стену кольца. В отчаянии я снова прислонился к стене. Я в плену. И абсолютно беспомощен.
Я снова прикрыл глаза. Сулейман не умер. В суматохе убийца ударил неточно.
Судья, основываясь на показаниях белокожих рабынь, рыжеволосой Зайи и черненькой Веллы, признал меня виновным в совершении преступления и приговорил к каторжным работам на соляных копях Клима, где меня рано или поздно должны были прикончить стражники. Из тайных соляных копий Клима не возвращался ни один раб. Там нет кайилов, даже у охраны. Караваны подвозят в Клим все необходимое и забирают соль. Кроме единственного колодца, в самом Климе воды нет в радиусе тысячи пасангов. Стены Клима — пустыня. Местонахождение шахт никому не известно. Женщин в Клим не допускают из опасения, что мужчины поубивают друг др; га.
Ноздри мои снова уловили этот запах. Ошибки быть не могло. Волосы у меня встали дыбом.
Я напрягся, отчаянно пытаясь вырвать руки из кандалов. Я был гол и совершенно беспомощен. Я даже не мог прикрыть свое тело руками.
Я ждал.
Я почуял курию.
— Есть тут кто? — проворчал стражник.
Я слышал, как заскрипел стул, когда он поднялся на ноги.
Никто не ответил. Наступила тишина. Я замер, боясь лишний раз звякнуть цепью.
Стражник дошел до порога большой комнаты, за которым начинался коридор и камеры заключенных. Он тоже старался ступать бесшумно. Двери не было. Сразу же зa Порогом начиналась лестница, ведущая в коридор с камерами.
— Кто здесь? — крикнул он.
Ответа не последовало.
Он повернулся и побрел к стулу.
Я слышал, как он снова сел. Спустя мгновение стул заскрипел, стражник вскочил на ноги и выхватил ятаган.
— Кто здесь? — заорал он. Я слышал, как он мечется по комнате, резко оборачиваясь то в одну, то в другую сторону.
Затем послышался сдавленный крик ужаса и хруст лопнувшего позвоночника.
Некоторое время доносился лишь звук шевелящегося в крови языка и любопытное сопение. Я вспомнил, что перед дежурством стражник протер шею веминиевой водой.
Затем донесся звук рухнувшего тела. Я не слышал характерного при пожирании мяса хруста. Кто-то тяжелый переступал лапами вокруг тела упавшего.
Затем он поднялся и медленно двинулся в сторону моей камеры
Чувствовал, что он стоит за дверью. У меня не оставалось сил, чтобы оторвать взгляд от крошечного окошка в двери. Ничего не было видно, но я знал, что он стоит за дверью и смотрит на меня через решетку.
Затем в замке повернулся ключ.
Дверь распахнулась. На пороге никого не было. В соседней комнате лежал труп стражника. Голова отвалилась в сторожу и держалась лишь на лоскутах кожи и разорванных сосудах. Шея была прокушена. Я увидел, как шевельнулась солома в камере. Запах курии сделался невыносимым. я чувствовал, что он стоит рядом.
Цепь на моей левой руке поднялась. Кто-то дважды за нее потянул, потом бросил на пол. Я почувствовал, что зверь встал.
Спустя мгновение до меня долетели голоса. Кто-то направлялся сюда.
Выделялся командный голос Ибн-Сарана. Заскрипели ступеньки, и в ту же секунду раздался вопль ужаса. В открытую дверь камеры я увидел, как замер на пороге Ибн-Саран. На нем был черный халат и белая каффия с черным агалом.
В одно мгновение он выхватил ятаган. Сработал инстинкт воина пустыни. Он не стал разглядывать ужасный труп, вместо этого быстро оглядел комнату и скомандовал опешившим спутникам:
— Достать оружие!
Сопровождающие его солдаты, оцепенев, смотрели на истерзанное тело. Ибн-Саран ударил нескольких человек плоской частью клинка.
— Встать спиной к спине! Собраться! Заблокировать дверь!
Он заглянул в мою камеру. Я не мог даже по-настоящему пошевелиться. Руки мои были растянуты в стороны и прикованы к стене, ошейник крепился сразу за два кольца, а ноги скованы вместе и еще прикованы к полу. Тюремщики постарались, чтобы я не мог сдвинуться с места ни на дюйм.
Ибн-Саран улыбнулся:
— Тал.
— Тал, — ответил я.
Я был его пленником, а в руке он держал ятаган.
— Что здесь произошло? — спросил кто-то из его людей.
— Меня об этом предупреждали, — ответил Ибн-Саран.
— Неужели джинн? — воскликнул кто-то.
— Принюхайтесь! — крикнул Ибн-Саран. — Чувствуете? Он еще здесь!
Я слышал дыхание курии рядом с собой.
— Заблокируйте дверь! — повторил Ибн-Саран. Стоящие у самой двери воины испуганно переглянулись.
— Не бойтесь, ребята! — сказал Ибн-Саран. — Это не джинн. Это существо из плоти и крови. Только осторожнее! Осторожнее! — Он выстроил своих людей в линию у противоположной стены. — Меня предупреждали о такой возможности. Вот она и случилась. Не бойтесь. С этим можно справиться.
Воины в ужасе таращились друг на друга.
— По моей команде, — быстро и неразборчиво произнес Ибн-Саран, — атакуем шеренгой, надо прочесать каждый дюйм этой комнаты. Кто первый почувствует, что попал, даст знать, тогда все кидаемся в то место и перемешиваем воздух ятаганами.
— Но здесь же никого нет, — в ужасе прошептал кто-то. Ибн-Саран поднял ятаган и улыбнулся:
— Он здесь.
Затем с резким криком Ибн-Саран прыгнул вперед, описывая ятаганом диагональные восьмерки. При этом он старался держаться боком к линии атаки, осложняя контратаку противника. Ноги его были полусогнуты, голова чуть повернута вправо. Его люди, робко тыкая ятаганами воздух, побрели за ним.
— Здесь никого нет, благородный господин, — произнес кто-то.
Ибн-Саран стоял на пороге моей камеры.
— Он здесь!
Я смотрел на его ятаган. Зловеще изогнутая сталь поблескивала в полутьме моей камеры. Я знал такие ятаганы. Брошенный сверху шелковый платок разваливается пополам. Легкий удар клинка по руке разрезает плоть и на четверть дюйма разрубает кость.
— Самое опасное начнется, когда мы войдем в камеру, — сказал Ибн-Саран. — Сразу же строиться в шеренгу спиной к ближайшей стене.
— Давайте лучше запрем дверь, и он окажется в ловушке! — предложил кто-то.
— Он выломает решетку и убежит, — возразил Ибн-Саран.
— Как же он сумеет выломать решетку? — изумился солдат.
Я понял, что эти люди не имеют представления о силе курии. Интересно, что ответит Ибн-Саран.
— Мы не можем позволить, чтобы труп этого зверя нашли в камере. Его надо уничтожить.
Вполне логично. На Горе мало кто знал о тайной войне между Царствующими Жрецами и Другими, куриями. Труп курии вызовет ненужное любопытство и массу лишних вопросов и домыслов. К тому же он может привлечь месть курий на всю округу.
— Я войду в камеру первым, — объявил Ибн-Саран. — Вы идете следом.
Куда только подевалась его лень и мягкость. При необходимости люди пустыни могут двигаться стремительно и бесшумно. Это составляет разительный контраст с их неторопливыми, размеренными манерами в обычной жизни. Я убедился в том, что Ибн-Саран был отважным человеком.
С боевым кличем он перепрыгнул через порог, нанося вокруг себя разящие удары. Его люди осторожно вошли в камеру и выстроились у дальней стены. Внешнюю дверь, за которой начиналась лестница, никто не охранял.
— Здесь никого нет, господин! — истерически выкрикнул кто-то. — Это безумие!
— Он ушел, — сказал я Ибн-Сарану.
— Нет, — улыбнулся тот. — Он здесь. Он где-то здесь! — Обернувшись к перепуганной шеренге, Ибн-Саран прошипел: — А ну, тихо! Слушайте!
Я не мог расслышать даже звука человеческого дыхания. Из зарешеченного окошка на серые камни камеры падал тусклый свет. Я смотрел на людей, на стены, на сухие, покоробленные стебли корта, валяющиеся возле металлической чашки. Забравшиеся на стебли пауки продолжали пожирать винтсов.
Снаружи донесся крик торговца дынями. Прошли, позвякивая колокольчиками, два кайила.
— В камере никого нет, — прошептал кто-то.
Неожиданно один из людей Ибн-Сарана издал дикий вопль. Я дернулся, ошейник впился мне в шею, цепи на руках зазвенели.
— Спасите меня! — прохрипел стражник. — Помогите!
Тело его оторвалось от земли, он засучил ногами и истошно завопил:
— Спасите меня! На помощь!
— Держать строй! — заревел Ибн-Саран. — Никому не высовываться!
— Умоляю! — кричал несчастный.
— Держать строй!
Кричащий человек шлепнулся на пол.
— Умоляю! — прохрипел он.
Раздался короткий крик, затем мягкий, булькающий звук, словно большой пузырь воздуха вырвался на поверхность воды. Половина шеи была откушена, артериальная кровь толчками выплескивалась на пол.
— Держать строй! — крикнул Ибн-Саран.
Я восхитился его военным талантом. Стоило им сразу же броситься выручать товарища, курия швырнул бы его в нападавших и без труда бы ускользнул в возникшей свалке.
Отважный Ибн-Саран сам занял позицию в дверях.
— Ятаганы к бою! — крикнул он. — Хо!
Шеренга пошла в атаку по залитой кровью соломе. Ибн-Саран стоял в дверях, описывая ятаганом смертоносные круги. Кровь текла по полу, образуя маленькие ручейки.
— Ай! — дико заорал один из нападавших и метнулся назад. На лезвии его ятагана была кровь. — Джинн!*
В ту же секунду Ибн-Саран прыгнул вперед и нанес страшный, глубокий удар.
Раздался яростный вой, крик боли и бешенства. Я увидел, как шесть дюймов его ятагана окрасились кровью курии.
— Попался! — кричал Ибн-Саран. — Рубите! Рубите! Стражники растерянно озирались.
— Там, где кровь, идиоты! Рубите по крови!
Я увидел на полу полоску крови, затем красный след огромной, когтистой лапы. Непонятно, откуда на камни капали густые капли.
— Рубите там, где кровь! — кричал Ибн-Саран. Воины принялись тыкать ятаганами туда, куда показывал Ибн-Саран. Я услышал еще два диких вопля, похоже, они дважды поразили зверя. Затем один из нападавших отлетел назад. Кожу с его лица сорвали, как маску.
Воины следили за каплями крови. Неожиданно раздался жуткий скрежет, прутья в решетке маленького окошка выгнулись, а один выскочил из паза. Посыпались каменная крошка и пыль.
— Все к окну! Он может уйти! — заорал Ибн-Саран и бросился к стене, рассекая воздух ятаганом. Воины кинулись следом, отчаянно рубя все вокруг и подбадривая себя дикими криками.
Я с улыбкой следил, как в поднявшейся суматохе капельки крови пересекли камеру, порог, соседнее помещение и исчезли возле винтовой лестницы. Это был великолепный ход со стороны курии. Он прекрасно понимал, что, прежде чем он расшатает все прутья в узеньком окошке, его изрубят в куски. Но хитрость удалась. Ибн-Саран бросил свой пост у двери. Он сгоряча рубанул ятаганом по стене, посыпалась каменная крошка, лезвие зазубрилось, и Ибн-Саран наконец огляделся. Увидев ведущие к двери следы крови, он издал яростный крик и бросился вон из камеры.
На засохших стеблях корта пауки пожирали винтсов.
— Мы убили его, — провозгласил Ибн-Саран. — Он мертв.
Я понял, что найти зверя по кровавому следу оказалось нетрудно. Животное получило как минимум четыре удара острых как бритва тахарских ятаганов. Нанесенный Ибн-Сараном удар мог оказаться смертельным. Я сам видел, как кровь залила сток ятагана на шесть дюймов. Неудивительно, что с такими ранениями животное скорее всего погибло. Даже если они его не добили, оно спряталось где-нибудь в темном месте и истекло кровью.
— Мы уничтожили его труп, — сказал Ибн-Саран.
Я пожал плечами.
— Он хотел тебя убить, — продолжал он. — Мы тебя спасли.
— Премного благодарен.
Стояла глухая полночь. Снаружи сияли три полных луны.
Камеру прибрали, старую солому и нечистоты вынесли, с камней соскоблили кровь, лишь в нескольких местах остались темно-бурые пятна. Стебли корта тоже унесли. Ничто не напоминало о недавнем происшествии. Даже решетки на окне заменили. К моему величайшему разочарованию, эти работы произвели охранники, а не обнаженные рабыни, как я изначально предполагал. Я надеялся посмотреть, как они будут ползать вокруг меня на коленях и тереть пол щетками, но меня уже готовили к соляным копям Клима. Там в качестве одной из мер наказания людей лишают вида обнаженного женского тела. Случается, что мужчины не выдерживают и пытаются бежать через пустыню. Все дело в том, что в радиусе тысячи пасангов вокруг Клима нет источников воды. Мне очень хотелось посмотреть на рабыню, прежде чем меня закуют в железо и отправят в Клим, но меня лишили и этой радости.