Норман Джон. Племена Гора

   Ноги женщин обмотали ремнями. Они по самые щиколотки увязали в глубоком песке. Позже, когда солнце поднимется в зенит, на них набросят простыни, чтобы защитить глаза от нестерпимого блеска, а тело от ожогов. Время накидывать простыни, конечно, еще не пришло.
   Чувствуя на себе взгляд воина, девушки выпрямлялись и гордо вскидывали головы.
   — Тал, господин, — произносили многие, когда я проезжал мимо.
   — Купите меня в Торе, господин, — попросила одна из рабынь. Какая-то девушка из четвертой группы, натянув цепь, выскочила из строя и прижалась щекой к ноге моего кайила. Затем она взглянула на меня полными слез глазами. Это была Тафа. Она провела со мной ночь в подвале касбаха Ибн-Сарана, накануне моей отправки в Клим. Неплохая девчонка. Я поехал дальше, Зины, которую Хассан-бандит взял в плен вместе с Тафой, не оказалось ни в одном из касбахов. Мы так и не узнали, кому ее продали и перед кем она сейчас стоит на коленях.
   Среди пленниц четвертой группы я узнал еще одну рабыню. Девушка отвернулась, пряча лицо. Почувствовав, что я остановился, она упала на колени и зарыдала:
   — Прости меня, господин.
   — Посмотри на меня, рабыня, — приказал я.
   Невольница испуганно подняла голову. Это была рыжеволосая Зайя, она подсыпала сахар в вино во дворце Сулеймана-паши, а потом показала против меня на суде.
   — Не помнишь ли ты, кто все-таки ударил кинжалом Сулейман-пашу? — спросил я.
   — Хамид! — выкрикнула она. — Хамид, помощник Ша-кара, предводителя отряда аретаев.
   — Память твоя крепнет день ото дня, — улыбнулся я и швырнул ей конфету из седельного мешка.
   — Ты не сердишься на меня, господин? — пролепетала она.
   — Нет, — сказал я.
   Она сунула конфету в рот, а я поехал дальше Хамида среди закованных в цепи рабов не оказалось. Его отправили в отдаленный аретайский оазис. Там ему предстояло закончить свою жизнь в тяжких трудах.
   Во второй группе тоже оказались знакомые женщины. Смотрительница сераля высокая Дана и ее напарница, отвечавшая за масла и благовония для ванной. Из-за нас с Хас-саном их выгнали из сераля. Разъяренная Тарна отправила девушек удовлетворять прихоти своих солдат. Они и подумать не могли, что их гордая хозяйка сама стала лакомым кусочком для озверевших после долгих походов воинов.
   — Тал, господин! — приветствовали они меня.
   — Тал, рабыни! — ответил я и поехал дальше.
   Рабов из сераля освободили. Им дали денег и пообещали помочь добраться до Тора. Кайилов, правда, им не хватило, и в поход бывшие рабы отправлялись пешком. Единственное исключение сделали по распоряжению Гаруна, высокого паши каваров.
   — Этого, — сказал он, показав на типа в рубиновом ожерелье, который пытался выдать нас стражникам Тарны, — продать на торгах в Торе женщине. — Несчастного утащили. Сейчас он стоял в толпе рабов в хвосте колонны. Его одного не раздели. На нем по-прежнему красовалось шелковое одеяние сераля и рубиновое ожерелье. Рабы недобро на него посматривали.
   У первой группы из пятидесяти девушек я остановился. Она стояла двадцать третьей от начала. '
   Девушка вышла из строя, прикованная к левой руке цепь натянулась. Невольница прислонилась щекой к моему стремени, не осмеливаясь поднять голову. Когда она все же взглянула на меня, в глазах ее сверкали, слезы.
   — Спасибо, господин, — прошептала она.
   — Ты идешь в первой группе. Двадцать третья от начала, — сказал я. — Я слышал о тебе очень хорошие отзывы.
   — Девушка должна радоваться, если она нравится мужчинам, — ответила она.
   Я хотел ехать дальше, но она схватилась маленькой ручкой за мое стремя. Прикованная к левой руке цепь тянула ее назад.
   — Я совсем не такая, как мужчины, — сказала она.
   — Заметно, — улыбнулся я, любуясь ее обнаженным телом.
   — Я совсем другая. — Она посмотрела на меня. — И мне это нравится. Я кивнул.
   — Я полюбила мужчин, — продолжала девушка. — Они такие сильные, такие могущественные. Мне нравится им подчиняться, я так люблю их слушаться! Мне очень приятно сознавать, что за малейшее непослушание меня могут выпороть или убить. Я даже не знала, что подобные чувства возможны.
   Я смотрел на охваченную восторгом рабыню. Радость подчинения мужчинам буквально преобразила ее. Женщины органически стремятся к подчинению. Не испытывая его, они становятся мелочными, капризными, злобными, нервными, истеричными и недоброжелательными, как все люди, потребности которых не находят удовлетворения. Рабыня, вне всякого сомнения, полностью зависит от прихотей и милости мужчины Ей приходится подчиняться более чем кому-либо. Ее подчиненное положение закреплено на культурном и законодательном уровнях. Она — рабыня.
   — Мне нравится быть рабыней, — сказала, глядя на меня, девушка.
   — На колени! — приказал я.
   — Да, господин, — произнесла она и опустилась на колени. Я поднял пятки, чтобы толкнуть кайила и ехать дальше, но она сказала: — Господин?
   — Что?
   — Вы позволите мне сказать?
   — Говори
   — Меня продадут в Торе?
   — Да, ты попадешь на большой аукцион невольниц
   — А кому меня продадут?
   — Хозяину, — сказал я и тронул кайила. Кожаный ремень натянулся, привязанная к луке седла рабыня побежала следом. Позади, прикованная к группе своих подруг, осталась стоять на коленях в горячем песке безымянная красавица, которую раньше знали под именем Тарна.
   В Торе новый хозяин подберет ей хорошее имя. То, которое ему понравится.
   Я взглянул на привязанную к седлу девушку. Во всей колонне одетой оставалась только она и еще одна девушка в белом курдахе в голове колонны. На шее невольницы блестел ошейник. Старый, с именем Ибн-Сарана, уже сняли. На новом стояло имя Хакима из Тора. Ему и принадлежала рабыня. Кисти рук невольницы были туго скручены кожаным ремнем, конец которого я привязал к луке седла. Накидка была неправдоподобно коротка и представляла собой грязную и жирную тряпку, которой протирают большие сковороды. Я нашел ее на одной из кухонь в касбахе Ибн-Сарана. Я специально разорвал тряпку на ее левом боку, чтобы люди могли полюбоваться восхитительным изгибом ее бедер. Я выставлял девушку напоказ так, как мне того хотелось, поскольку она принадлежала мне.
   Мало того, что она ложно обвинила меня на суде в Девяти Колодцах, она лукаво и торжествующе улыбнулась, довольная своей подлостью. Она радовалась тому, что я загремел в Клим. Из Девяти Колодцев я сбежал, но был пойман, закован в кандалы и все равно отправлен на соляные прииски. Никогда не забуду восторга, презрения и насмешки, с которыми она смотрела на меня, закованного в цепи беззащитного человека. Она решила сделать мне подарок на память и швырнула из окошка пропитанный духами шелковый платок, а потом послала мне воздушный поцелуй и рассмеялась, после чего хозяин велел ей угомониться.
   Никогда не забуду красотку Веллу и то, как она стала моею рабыней. Сейчас она молила о прощении, как будто после моих слов что-то могло измениться Я помню, как она прижалась к ногам своего нового хозяина, Хакима из Тора. Потом она подняла голову и увидела, что Хаким из Тора — это я.
   — Не поднимайся, рабыня, — сказал тогда я.
   — Ты простил меня, Тэрл? — стенала она. — Скажи, ты простил меня?
   — Принеси плеть! — приказал я.
   Я увидел проезжавшего мимо Т'Зшала. За ним ехала тысяча всадников с копьями.
   — Мы возвращаемся в Клим, — сказал он.
   — У вас же есть кайилы, — удивился я.
   — Мы рабы соли и пустыни, — произнес он. — Мы возвращаемся в Клим.
   — Соляного убара больше нет, — напомнил я.
   — Мы договоримся с местными пашами о контроле за пустыней и оговорим новые цены на соль.
   — Полагаю, они поднимутся, — улыбнулся я.
   — Я этого не исключаю, — кивнул Т'Зшал.
   Я подумал о том, что не стоило, наверное, вооружать рабов из Клима и давать им кайилов. Это были особые люди. Все они дошли до Клима.
   — Если тебе когда-нибудь станет плохо, — сказал Т'Зшал, — пошли гонца в Клим. Рабы пустыни и соли придут на помощь.
   — Спасибо, — ответил я. Из них выйдут надежные союзники. Это были свирепые и могучие люди. Каждый из них дошел до Клима. — Полагаю, теперь на соляных приисках все будет по-другому. — Мне вспомнилось, какХассан предупредил меня насчет пропитанного духами платка. «Тебя за него убьют», — сказал он тогда, и я спрятал платок в трещине в соляной корке.
   Т'Зшал огляделся. Скованные цепью рабыни попятились. — Мы построим в Климе таверны и кофейни, — сказал он. — Люди слишком долго жили без развлечений.
   — Контролируя добычу соли, — сказал я, — вы сможете построить все, что вам захочется.
   — Мы объединим все соляные промыслы, — произнес Т'Зшал.
   — У тебя большие замыслы, — сказал я.
   Т'Зшал был настоящим лидером. Гарун уже пригласил его и его воинов к себе на службу. Они ответили отказом.
   Я знал, что Т'Зшал не станет служить никому. «Лучше быть первым в Климе, чем вторым в Торе», — сказал он однажды. Он был рабом, настоящим рабом, только не чьим-то, а рабом самой пустыни и соли.
   — Я желаю тебе добра, — улыбнулся Т'Зшал.
   — Я желаю тебе добра, — ответил ему я.
   Его кайил побежал прочь, поднимая тучи песка. За ним устремилась тысяча всадников с копьями.
   Я медленно ехал вдоль длинной колонны, вытянувшейся по пустыне между двумя касбахами.
   Не доезжая двухсот ярдов до головы колонны, я увидел маленького Абдула, бывшего водоноса из Тора, агента Ибн-Сарана. Служа Ибн-Сарану, он мог узнать много важных сведений, касающихся войны между Царствующими Жрецами и куриями. К его ошейнику были прикованы две цепи, пристегнутые к стременам всадников, едущих по обеим сторонам пленного. Руки Абдула приковали к болтающейся на поясе железной цепи. Он побоялся поднять голову и посмотреть мне в глаза.
   Я попросил отправить его в Тор. Там я позабочусь, чтобы он попал к агентам Самоса из Порт-Кара.
   — Сделаем, — пообещал Гарун, высокий паша каваров.
   У людей Самоса своеобразная техника допроса. Не сомневаюсь, что маленький Абдул расскажет все, что знает. После этого его можно будет спокойно продать куда-нибудь в Тахари.
   Недалеко от головы колонны я увидел белый курдах, установленный на огромном черном кайиле. Я не стал отбрасывать в сторону шторку. Там была не моя девушка. Внутри находилась белокожая и голубоглазая рабыня исключительной красоты и женственности. Светловолосая женщина была одета с особой утонченностью. Украшения ее поражали великолепием и вкусом. Поговаривали, что это любимая рабыня самого Гаруна, высокого паши каваров. Говорили, что зовут красавицу Алейна, что она высокого рода и всегда ходит в шелках, чадре и бриллиантах, хотя на шее у нее стальной ошейник.
   Я помню, как ее привели к помосту и швырнули на пол. На возвышении восседал, скрестив ноги, сам Гарун. Девушка не осмелилась поднять на него взгляда.
   — Ты будешь моей рабыней, — произнес Гарун.
   — Я принадлежу Хассану и люблю его одного! — выкрикнула она в ответ. Ее тут же увели, а ночью доставили в покои хозяина, чье лицо скрывала маска.
   — Значит, ты любишь другого? — сурово спросил он.
   — Да, — произнесла она. — Прости меня, господин. Если хочешь, можешь меня убить.
   — Кто же он? — спросил человек в маске.
   — Хассан, — прошептала она сквозь слезы. — Хассан-бандит.
   — Неплохой, наверное, парень, — улыбнулся хозяин и стянул маску.
   — Хассан! — закричала девушка. — Хассан! — Она бросилась к его ногам и покрыла их поцелуями.
   Когда она подняла голову, он приказал ей лечь на ложе. . Сорвав с себя шелковые одеяния, женщина забралась на ложе и встала на колени, ожидая своего господина. Хассан схватил ее за волосы и повалил на прохладный и мягкий шелк, после чего с ненасытностью и яростью мужчины Тахари доказал, что он и есть настоящий ее господин и хозяин.
   Утром он напомнил рабыне, что ее должны выпороть три раза. Во-первых, она назвала его по имени во время пожара в Красном Камне, когда на оазис напали люди Тарны; во-вторых, она сбежала из-под охраны его воинов и вернулась за ним в Красный Камень, где и попала в плен; и в-третьих, узнав, кто ее новый хозяин, она снова назвала его по имени.
   — Высеки меня, господин, — произнесла она, задыхаясь от счастья. — Я люблю тебя.
   Я помню, как захныкала Велла, когда узнала, что Хаким из Тора — это я.
   — Ты простил меня, Тэрл? Скажи мне, я прощена?
   — Принеси плеть, — приказал я ей.
   Она растерянно смотрела на меня. На Земле всегда прощают женщин. И никогда не наказывают, что бы те ни выкинули. Там, правда, нет рабынь. Женщинам Земли не хватает хороших законов и ошейников.
   — Я спросила тебя, когда ты меня выпорешь, — потупившись, произнесла она, а ты ответил, что сделаешь это в удобное для тебя время.
   — Так вот, это время пришло, — объявил я. Велла резко выпрямилась.
   — Знаешь, я тебя ненавижу! — крикнула она. — Ненавижу!
   Она яростно сжимала маленькие кулачки и была прелестна в своем гневе. Она по-прежнему носила грязную тряпку, в которую я ее нарядил при взятии касбаха.
   Остальные рабыни равнодушно следили за ее истерикой.
   — Я предала Царствующих Жрецов! — кричала она. — Да! Я служила куриям! Да! И я рада, что я так сделала! Да! Я рада! Рада! Рада! — Глаза ее сверкали. — Наказывай!
   — Никто не собирается наказывать тебя за измену Царствующим Жрецам, — сказал я.
   — Ты оставил меня в паршивой таверне в Лидиусе! — не унималась Велла. — Меня заковали в цепи и заставили разносить пагу!
   — В Сардаре ты решила бежать, — сказал я. — Это был смелый поступок. Правда, для тебя это плохо закончилось. Ты стала рабыней. На Горе, в отличие от Земли, женщины несут ответственность за свои поступки.
   — Ты мог меня выкупить! — выкрикнула она.
   — Да, я мог себе это позволить.
   — Но ты этого не сделал!
   — В то время, будучи рабыней, ты бы доставила мне определенные неудобства, — возразил я.
   — Что значит «будучи рабыней»? Ты мог меня освободить!
   — Насколько я помню, ты очень хотела стать свободной.
   — Да! — Глаза девушки сверкали гневом.
   — Тогда я еще не знал, что в глубине души ты — истинная рабыня, — сказал я.
   Велла покраснела.
   На Горе говорят, что только истинные рабыни просят об освобождении. Никому больше такое не придет в голову, потому что за подобными просьбами следует не свобода, а лишь ужесточение режима содержания и более суровое обращение. Когда Талена, дочь Марленуса из Ара, в официальном письме попросила освободить ее, он отрекся от нее на мече и медальоне города. В результате она потеряла все свои привилегии и перестала считаться его дочерью. Через Самоса мне удалось ее освободить и переправить в Ар. Марленус приказал заточить лишенную всех гражданских прав девушку в центральную башню, где она жила, невидимая и, по сути, несуществующая для других.
   — Нет! — кричала Велла. — Ты был обязан освободить меня! Обязан!
   — Ты слишком красива, чтобы быть свободной, — сказал я, и Велла закусила губу.
   — Я рада, что выдала тебя Ибн-Сарану, — сказала она. — Я не жалею о том, что дала против тебя ложные показания в Девяти Колодцах. Накажи меня.
   — Я не собираюсь наказывать тебя за то, что ты выдала меня Ибн-Сарану, — сказал я. — Равно как и за то, что ты показала против меня на суде в Девяти Колодцах.
   Она злобно смотрела на меня.
   — Разве твой хозяин Ибн-Саран не приказывал тебе оклеветать меня на суде?
   — Приказывал.
   — Ты хорошая рабыня. Бросьте ей конфету, — попросил я, обращаясь к стоящему рядом воину.
   Конфета полетела к ногам рабыни.
   — Съешь, — приказал я. Велла повиновалась.
   — Тебя накажут только за то, что, будучи рабыней, ты не доставила мне удовольствия.
   Она с ужасом посмотрела на меня:
   — За такую малость?
   Я махнул стоящему неподалеку воину. Судя по белому бурнусу и черной каффии с белым агалом, это был аретай. Он швырнул мне плеть.
   Велла смотрела на меня широко открытыми глазами. На Земле женщин не наказывают, что бы они ни выкинули. Она не могла поверить, что я поступлю с ней как с горианской рабыней.
   — Подними плеть! — приказал я.
   — Никогда! — гордо вскинула голову Велла. — Никогда! Никогда!
   — Принесите мне песочные часы на одну ену — Мою просьбу тут же выполнили. На Горе день длится двадцать анов, в одном ане сорок ен. Это примерно соответствует земным часам и минутам. Одна ена состоит из восьмидесяти ин. Ин чуть-чуть короче земной секунды.
   Часы перевернули.
   Она смотрела на струящийся песок.
   — Ты никогда не заставишь меня это сделать, Тэрл! — Велла повернулась ко мне: — Я не жалею, что предала Царствующих Жрецов! Я рада, что служила куриям. Я рада, что выдала тебя Ибн-Сарану. Я рада, что оклеветала тебя в Девяти Колодцах! Ты понял? Я этому рада!
   Четвертая часть песка пересыпалась в нижнюю колбу.
   — Ты не освободил меня в Лидиусе! Ты оставил меня в рабстве!
   Высыпалась половина песка. Она переводила взгляд с одного лица на другое, но воины оставались равнодушными к ее крикам. Тогда она снова уставилась на меня.
   — Конечно, я улыбнулась в Девяти Колодцах! Я хотела, чтобы тебя упекли в Клим! Я хотела тебе отомстить! Только ты сбежал. Конечно, я издевалась над тобой из окна в касбахе Ибн-Сарана. В Климе же нет ни одной бабы! Желая тебе досадить, я швырнула тебе пропитанный духами шелковый платок, чтобы ты помучился в походе. Да, я послала тебе воздушный поцелуй, потому что меня переполняла радость победы! Да! Да! Я смеялась над тобой, когда ты был беспомощен! И это доставляло мне огромное удовольствие!
   Осталось не более четверти песка. Велла с несчастным видом следила за тем, как песчинки перетекают в нижний сосуд.
   — Я была жестокой и мелочной, Тэрл. Прости меня.
   Песок почти весь высыпался.
   — Я женщина Земли! — закричала она. — Земли!
   Там не наказывают женщин. Там принято их прощать.
   — Прости меня, Тэрл! — зарыдала она. — Прости меня! Теперь она была обыкновенной горианской рабыней.
   — Я никогда не подниму плеть! — крикнула она.
   Затем, испуганно завопив, за мгновение до того, как из верхней половинки часов высыпалась последняя песчинка, она кинулась к плетке.
   — Как положено в Тахари! — сказал я.
   Велла застонала и опустилась на колени. Воины равнодушно смотрели, как она зубами подняла с пола плеть.
   — На колени!
   Велла растерянно повиновалась.
   — Не поднимаясь, разденься!
   Она сердито стянула с себя грязную тряпку. Затем Велла встряхнула волосами и выпрямилась. По залу пронесся одобрительный ропот. Какой-то воин по горианскому обы-
   чаю шлепнул себя по левому плечу. Остальные последовали его примеру. Она стояла на коленях, а мужчины аплодировали ее красоте. В то мгновение она была по-настоящему гордой Как все-таки прекрасны женщины! А эта принадлежала мне.
   На ней не было ошейника. Тот, на котором стояло имя Ибн-Сарана, я уже снял. Позже я надену на нее свой. Она была обнажена, если не считать привязанной к ноге тряпке и, наверное, странно смотревшегося выцветшего куска шелка, повязанного на левое запястье.
   Сжимая в зубах плеть, Велла смотрела на меня.
   — А теперь иди в свою бывшую спальню. Там тебя выпорют.
   Велла покинула зал — рабыня на пути к исправлению. Я обернулся к стоящему рядом воину:
   — Присмотри за ней.
   Он вышел вслед за девушкой.
   В таких случаях стражника приставляют не для того, чтобы не допустить побега рабыни. Из касбаха убежать невозможно. Как ни странно, но в его задачи входит защищать девушку от других рабынь. Он же, разумеется, занимается воспитанием своей подопечной. Девушка, которую воспитывают, чрезвычайно уязвима. Ей не разрешается одеваться, ей запрещено даже говорить, ибо в зубах у нее постоянно находится плеть. Выронить плеть означает заработать двадцать дополнительных ударов. Среди рабынь процветают зависть и соперничество. Любопытно, что чем красивее рабыни, тем сильнее становится их взаимная неприязнь. Невольницы злорадствуют, когда самых красивых из них подвергают дисциплинарным наказаниям. Для них это лишняя возможность поиздеваться над попавшей в опалу соперницей. Как правило, девушек в касбахах держат на цепи, но многих расковывают, чтобы они могли исполнять какую-либо работу.
   Со стороны остальных рабынь Велле угрожала настоящая опасность. Они были чрезвычайно рады увидеть привилегированную невольницу ползущей по полу с хлыстом в зубах.
   Надсмотрщик одновременно является глашатаем рабыни. Он исполняет так называемую песнь плети, являющуюся, по сути дела, не песней, а серией выкриков или объявлений. Он же созывает остальных рабынь, чтобы они стали свидетельницами очередного наказания своей соперницы.
   — Эта девушка оказалась недостаточно приятной! — выкрикивает глашатай. — Посмотрите на нее! Сейчас она подвергнется наказанию! Она не понравилась мужчине! Смотрите на нее! Подходите, смотрите, что делают с девушкой, которая не понравилась мужчине!
   Рабыни охотно сбегаются на такие призывы. Мгновенно образуется визжащий и вопящий коридор, через который подвергаемой наказанию невольнице приходится ползти с хлыстом в зубах. На нее сыплются плевки, пинки и удары, ее щиплют и пихают, над ней смеются и издеваются. Всем, конечно, руководит глашатай. Подобные процедуры считаются в Тахари хорошим воспитательным приемом, поскольку влияют не только на провинившуюся рабыню, но и на всех ее подруг. На обычную порку другим рабыням смотреть воспрещается, считается, что это дело касается лишь оплошавшей невольницы и ее хозяина.
 
   Рабыня стояла на коленях перед крошечной железной дверцей, ведущей в ее келью. Стражник довел ее до жилого отсека, пустующего в это время дня, и удалился. Мы оказались наедине в огромном пустом зале. Она взглянула на меня. Я выдернул плеть из ее зубов и засунул ее за кушак.
   — Отвяжи тряпку от ноги! — приказал я.
   Она повиновалась и положила тряпку рядом с собой.
   Я кинул ей полотенце, чтобы она вытерла тело и длинные загрязнившиеся волосы. Она с благодарностью его схватила. Я понял, что унижение далось ей нелегко. Девушки хорошо над ней позабавились. Несомненно, они давно испытывали к ней сильную неприязнь. Подозреваю, что с такой внешностью Велла была обречена на ненависть
   со стороны женщин. Красота, делавшая ее столь популярной и любимой среди мужчин, вызывала в женщинах ревность и зависть.
   Она смотрела на меня полными слез глазами.
   — Тэрл? — Она поднялась и нежно прикоснулась к моему телу руками. К ее запястью был привязан выгоревший на солнце шелковый платок. Она положила голову мне на плечо, потом нежно поцеловала меня в щеку. Прелестная обнаженная рабыня.
   — Я люблю тебя, Тэрл, — прошептала она.
   — Дай руку, — сказал я.
   Она протянула мне левое запястье. Я снял с него побывавший в Климе шелковый платок и засунул его за кушак.
   — Я только сейчас разгадала твой план, — прошептала она. Ты хочешь, чтобы все думали, будто я твоя рабыня. — Велла оглянулась. — Мы одни, — улыбнулась она.
   На высоте десяти дюймов от пола в решетке кельи располагалась маленькая дверь. Я открыл ее.
   — Что ты делаешь? — испуганно спросила она.
   Я собирался связать ее классическим тахарским способом. Резко перегнув девушку через вращающуюся на низких петлях дверцу, я привязал ее руки к решеткам.
   — Тэрл! — отчаянно взывала она. — Тэрл, тебе нет необходимости заходить так далеко. Нас никто не застанет. Девушки вернутся только под утро. Тебе незачем связывать меня в такой унизительной позе.
   Я промолчал. Я думал, она умнее. С другой стороны, она была с Земли.
   — Тэрл, шутка затянулась, — раздраженно сказала она. — Развяжи меня немедленно! Немедленно, слышишь?
   Правая щека девушки оказалась прижата к решетке кельи.
   — Тэрл, ты отдаешь отчет в своих действиях?
   — Вполне, — ответил я.
   — Ты поставил меня в позу для порки.
   — Вот как?
   — Это унизительно! Немедленно освободи меня1 — Она попыталась вырваться, но все было бесполезно — Немедленно! — повторила она.
   Я вытащил плеть.
   — Ты же не ударишь меня, правда, Тэрл? — Она говорила, глядя на меня через левое плечо — Я женщина Земли. Ты не можешь обращаться со мной как с горианской рабыней. Ты прекрасно это понимаешь.
   Я потряс мягкой кожаной плетью.
   — Слушай, — сказала она, — мы здесь одни. Никто не узнает, бил ты меня или нет. Скажи всем, что бил, а я подтвержу. Ты переигрываешь в своем желании изобразить из себя моего хозяина. — Она пыталась повернуться, но ничего не получилось. — Не собираешься же ты в самом деле делать из меня рабыню. Не забывай, что ты тоже землянин! — Она рассмеялась. — Всего-навсего землянин! И я требую, чтобы ты меня отпустил, Тэрл! Немедленно!
   Я промолчал.
   — Никто не узнает, порол ты меня или нет, — сказала
   она.
   — Я узнаю, — возразил я. — И еще один человек.
   — Кто? — взвизгнула она.
   — Маленькая хорошенькая самка слина. Рабыня Велла. Она стиснула кулачки:
   — Ты можешь называть меня Элизабет.
   — Кто это? — спросил я.
   — Оставь, Тэрл, — простонала она.
   Я улыбнулся. Она так и не поняла, что Элизабет не существует, пока хозяин не решит называть ее этим именем. Она заговорила более уверенно:
   — Я — землянка. Нет никакой необходимости бить женщину с Земли, чтобы преподать ей урок, какой бы забавной ни казалась тебе эта затея. Женщина не животное, Тэрл, до которого все доходит только через боль. Женщина — это личность. Я тебе не горианская рабыня, забитое, тупое существо, полускотина! Я — личность! Я была мелочна и жестока, Тэрл. Мне жаль. Прости меня. Я извлекла свой урок. Тебе нет необходимости меня бить. Развяжи меня. Я подошел к решетке.