Паркер К.. Пробирная палата (Фехтовальщик - 3)

   Старость, всего лишь старость. Все чаще словно просыпаешься наяву. Ловишь себя на том, что говоришь или делаешь что-то, но не можешь вспомнить, что сказал раньше или как вообще здесь оказался. Страшный недостаток для лектора внезапно обнаружить, что стоишь перед тысячью почтительно внимающих молодых людей, не имея ни малейшего представления о том, что ты только что говорил и что собирался сказать дальше.
   Перед этим он был во сне, ему снился длинный, темный тоннель, полный странных звуков и запахов, тоннель, в котором люди убивали друг друга, руководствуясь чутьем и инстинктом. Он не знал, почему постоянно попадает туда, и никакие размышления не помогали положить конец этому упорно повторяющемуся путешествию.
   - Короче, - услышал он свой голос, - если мы действительно понимаем природу Закона, то у нас не могут не появиться сомнения в существовании смерти. Она становится чем-то неясным, чем-то почти мистическим, чем-то таким, во что мы верим, когда были молодыми и впечатлительными, когда драконы и феи жили где-то совсем рядом.
   Если мы действительно поймем Закон и то, как его проявления влияют на окружающий нас мир и на наше восприятие этого мира, то неизбежно придем к выводу, что смерть, как нас учили понимать ее, просто невозможна. Она не может произойти. Она противоречит законам природы. Если же мы предпочитаем упорствовать - вопреки всем научным свидетельствам - в своей вере в нее, что ж, тогда вопрос переносится в иную сферу, сферу сознания и убеждения, которой не место в научном споре. Но если мы ограничим себя вещами, которые поддаются доказательству - а что такое наука, что такое учение, постижение и знание, если не то, что можно подвергнуть проверке? - если мы будем придерживаться только того, что уже прошло проверку и не было отвергнуто как бездоказательное, то мы должны оставить представление о смерти как, в лучшем случае, не доказанное и не поддающееся доказательству и считать, с большой вероятностью, что такового явления не существует. С другой стороны, Закон...
   - Как он? Я могу поговорить с ним?
   - Закон, - продолжал вещать голос Алексия, - доказан, и в этом нет ни малейших сомнений. Фактически Закон и есть доказательство. Это тот самый процесс, посредством которого мы проверяем то, чего еще не знаем, когда хотим дойти до сути дела.
   Если то, о чем я сегодня говорил вам, произвело на вас впечатление, если вы хотя бы начали понимать...
   - Можете попробовать. Но не думаю, что в этом есть какой-то смысл. Лучше потом, попозже, когда он окрепнет.
   Алексий открыл глаза:
   - Эйтли?
   Эйтли улыбнулась:
   - Здравствуй, Алексий. Как ты чувствуешь себя сегодня?
   - Неплохо. - Он медленно, преодолевая боль, сел. - Мне снился сон.
   - Приятный?
   Он покачал головой:
   - Не очень. Скорее какой-то кошмар. Я оказался перед толпой слушателей в лекционном зале и забыл, о чем шла речь. - Он улыбнулся. - Наш добрый целитель Эрек станет, конечно, утверждать, что это все из-за того, что я все-таки проявил упрямство и съел гуся вопреки его настоятельным предупреждениям. Я же сам склонен искать более метафизическое объяснение. Но только такое, которое позволит мне и в дальнейшем есть гуся. - Он понизил голос. - Здесь это единственное, чего не доваривают до состояния каши.
   Эйтли нахмурилась.
   - Не думаю, что гусей можно варить, - сказала она. - Так ведь ничего и не останется.
   Эрек недовольно посмотрел на пациента и вышел, успев шепнуть что-то на ухо Эйтли. Когда дверь за ним закрылась, Алексий спросил:
   - Ну, в чем дело?
   - Я должна позвать его, если ты из-за чего-нибудь расстроишься или начнешь нести чепуху. И, да, мне нельзя переутомлять тебя разговорами.
   Алексий пожал плечами:
   - Трудно представить, чтобы я мог перестать нести чепуху и есть гусей. От такого невозможно отказаться. И то, и другое я делал с детства, а сейчас, в старости, меня уже не переменить.
   Эйтли уселась на краешке кровати. Дождь стучал по деревянным ставням.
   - Однако же ты не настолько стар, чтобы не напрашиваться на комплименты, верно? Мы ведь оба понимаем, что в том, что ты несешь чушь, нет твоей вины. Конечно, ты мог бы болтать и поменьше, но в твоих словах есть смысл. По крайней мере я его вижу. Тебе просто не нравится Эрек, не так ли?
   - Да, - признался Алексий. - Что совершенно несправедливо по отношению к нему. Я знаю, что Эрек хороший человек, прекрасный знаток своего дела, а когда я думаю о том, Во что ему все это обойдется, у меня...
   - Ох, не начинай, - прервала его Эйтли. - А кроме того, я списываю все на текущие расходы Банка, так что мне это ничего не стоит.
   Алексий с любопытством посмотрел на нее:
   - Что же это за расходы?
   - Все просто, - объяснила она. - Ты нанят Банком в качестве технического консультанта, разве я тебе не говорила? Ну вот, сообщаю. Ты консультант и очень ценный член всей нашей команды.
   - Неужели? - Алексий картинно поднял бровь. - И как? У меня хорошо получается? Справляюсь?
   Эйтли уклончиво пожала плечами.
   - Мне встречались сотрудники и похуже. Ну а если серьезно, - продолжала она, немного нахмурившись, - тебе не следует подшучивать над врачами. У них нет чувства юмора, как у нормальных людей, и они решат, что у тебя просто не все в порядке с головой. Наверное, Эрек уже так и считает. Будь посдержаннее.
   - А, ну его. - Алексий скорчил гримасу, как это делают дети. - Я всего лишь пытался объяснить ему действие Закона и то, что можно разговаривать с людьми, которых нет рядом. Конечно, он меня и слушать не стал, ведь у него уже есть заранее готовое мнение. Как только я упомянул о Законе, Эрек сразу решил, что у меня не в порядке с головой. Вообще-то мне казалось, что человек из Шастела способен воспринимать кое-что не так, как остальные.
   Эйтли усмехнулась.
   - Между нами говоря, - сказала она, - не уверена, что он вообще из Шастела. Да, конечно, он говорит, что учился там, но я наводила справки, расспрашивала - его никто почему-то не помнит. Полагаю, он из третьего или четвертого поколения Коллеон. Не знаю, зачем это скрывать, ведь тамошние медицинские школы известны по всей Империи. Их выпускников считают немного неотесанными, но в мастерстве никто не сомневается.
   - Ладно, - сказал Алексий. Он попытался потянуться, но в спине кольнуло, да так, что он моргнул. - Хватит о нем. Как ты? Как дела?
   - Могли бы быть и хуже.
   - Понятно. Это твое выражение "могло бы быть и хуже"; означает ли оно, что ты гребешь деньги лопатой?
   - Немножко того, немножко другого, - ответила Эйтли. - Вообще все замерло, но те предприятия, которые действуют, приносят неплохой доход.
   - Например?
   Эйтли ненадолго задумалась.
   - Ну, например... Со дня на день из Месоги прибудет "Белка" с грузом меда и черники: устанавливается весьма выгодная связь с молоинами, разместившими большой заказ из Батарии...
   - Откуда?
   - Из Батарии. Там шьют форму для армии Шастела, а в этой армии, как ты, конечно, знаешь, носят исключительно темно-синие шинели.
   Алексий кивнул:
   - Ясно. Шинели ведь красят черничным соком, да? Хм, ловко придумано.
   - Случайность, - заметила небрежно Эйтли. - Мед набирает хорошую цену, ведь из Империи сейчас ничего не поступает. Думаю, Венарт в кои-то веки наткнулся на что-то по-настоящему стоящее. - Она нахмурилась. - С небольшой помощью Горгаса Лордана, конечно. Три года назад о Месоге никто и не слышал, а сейчас у нас появилось два надежных товара. Хотелось бы верить, что здесь действительно можно вести дела.
   Некоторое время Алексий молчал.
   - Снова эти Лорданы. Без них, по-моему, нигде не обходится, верно? Как ты думаешь?
   Эйтли посмотрела на него:
   - Ты ведь хочешь знать, есть ли какие-нибудь известия о Бардасе, не так ли?
   - Да.
   - Ладно. - Она сложила руки на коленях и задумчиво посмотрела на закрытое ставнями окно. - Сегодня я случайно встретилась с Лиен Могре. Ее брат был в составе торговой Делегации Шастела на последних переговорах с властями провинции, только вернулся...
   - Имеешь в виду, что он шпион? Звучит многообещающе.
   Эйтли кивнула:
   - Да, шпион, только не очень хороший. В этом-то и проблема. У Шастела просто нет толковых шпионов: достаточно нескольких слов, чтобы понять, что именно они хотят выведать. Но зато я наверняка знаю, что они подкармливают всяких мелких чиновников, а потому есть основания полагать, что информация поступает довольно надежная. В общем, он рассказал мне, что Бардас занял какой-то тихий, спокойный административный пост где-то в глуши. Кажется, на какой-то мануфактуре. - Она улыбнулась. - Ничего более прозаического себе и представить нельзя, не так ли?
   - Все зависит от того, что там производят, - ответил Алексий.
   - Да, но если даже и так... - Эйтли поднялась с кровати и подошла к окну. - Знаю, у тебя есть теория насчет того, что Лорданы и Закон как бы сплетены в узел, но я действительно не представляю, как он повернет ход истории, сидя за столом и ведя всякие там бухгалтерские подсчеты, составляя балансы. - Она вздохнула. - И если только он там и останется, подальше от нас, то все мы от этого только выиграем.
   Сильный порыв ветра ударил в ставни. Щеколды задрожали, сдерживая напор стихии.
   - Ты ведь сердишься на него? - спросил Алексий. - Может быть, все же скажешь мне, за что?
   - Совсем я и не сержусь, - не поворачиваясь, ответила Эйтли. - В последние дни мне совсем не до него. Даже не вспоминаю. Мне приятно сознавать, что с того времени, когда я была на побегушках у фехтовальщика, многое изменилось. Я поднялась, сделала кое-что со своей жизнью - спасибо тебе большое, - и я добилась успеха, не причинив никому вреда, не доставив никому никаких неудобств. Думаю, этим можно гордиться, как ты считаешь?
   Алексий снова лег и закрыл глаза.
   - Конечно. Когда я думаю обо всех тех людях, которым ты помогла, за которыми ухаживала... я, Геннадий, его племянник, Венарт и Ветриз...
   - О, все в порядке, - тихо сказала Эйтли, - так надо.
   - Да, конечно,- продолжал Алексий,- но ведь ты не была обязана делать это, а делала. Но при этом ты как бы взяла на себя обязанность - как бы это сказать? - прибирать за ним. Все эти люди были выбиты Бардасом из привычной колеи, а ты, появившись, пытаешься наладить что-то вроде нормальной жизни. Весьма интересно.
   - Интересно? - Эйтли по-прежнему смотрела в закрытое окно. - Ты находишь это интересным. Любопытная точка зрения.
   - Такова моя работа, - едва заметно улыбнувшись, ответил Алексий.
   В ночь после драки в таверне, лежа между коробками и бочками, на второй почтовой карете, Бардас впервые вспомнил о шахтах.
   Все началось как сон, но он постарался как можно скорее выкарабкаться из него, открыв глаза в надежде увидеть свет. Света не было. Между ним и курьером высилась гора багажа, заслонявшего фонари, а ночь выдалась темная. Бардас лишь слышал, как стучат колеса, как крошатся под металлическими ободами камни, ощущал тряску и чувствовал запах розмарина...
   Розмарина? Нет, не розмарина. Он вытянул руку вперед и попал в щель между двумя огромными ящиками. И с одной, и с другой стороны пальцы нащупывали только грубую деревянную поверхность (она была и раньше) и какое-то препятствие под ногами. Бардас ударил ногой и почувствовал, как что-то треснуло и раскололось. Разумеется, он понимал, что находится не в подкопе, но это не очень помогало: мало ли что он знал, ползая по подземным галереям, не все из того, в чем он не сомневался, выдержало проверку. Далеко не все.
   Бардас пнул ногой еще сильнее, и весь мир наполнился запахом роз.
   Конечно, он сделал совсем не то, что следовало. Ошибся. Подземные переходы не подпрыгивают и не раскачиваются, не трясутся и не пихают в спину (удивительно, нашел-таки кое-что похуже шахт), в них не бывает такого запаха, как не бывает и столько воздуха. Значит, он был лишь в карете либо на корабле. Алексий? Нет, не может быть.
   Бардас был в карете, на дороге из Саммиры в Ап-Калик, ему предстояло работать в Пробирной палате, где он научится убивать доспехи, протыкать их, не причиняя вреда людям. Все хорошо, он уже больше не в подземельях (хотя если ты хоть раз побывал там, то останешься навсегда).
   Все в порядке, он на территории Сынов Неба. Здесь ему ничто не угрожает.
   Обычно сначала умирают, но в вашем случае мы сделали исключение.
   Чувствуя себя немного глупо из-за внезапного приступа паники, Бардас оперся о ближайший ящик и, подтянувшись, сел спиной к высокой бочке. Запах роз стал еще сильнее: наверное, он наткнулся ногой на какой-то хрупкий контейнер с розовой эссенцией. А как быть утром, когда карета сделает первую остановку? Что скажет курьер?
   Бардас подался вперед и принюхался - от ног несло так, словно он уже умер и подвергся бальзамированию...
   Так вот для чего! Теперь он вспомнил. Сильный запах роз, заглушавший все прочие запахи, даже вонь тлена, исходящую от гниющего уж неделю тела. Он вспомнил, как в Саммире они сразу отвезли убитого капрала в покойницкую. Там стоял такой же запах.
   А еще розмарин используют для придания аромата мясным блюдам и при консервировании мяса. Сыновья Неба знают толк в таких вещах. Дай им что-нибудь неживое, и они будут хранить это вечно, с помощью своих трав, специй, ароматов и эссенций. Им ничего не стоит сделать так, чтобы гнилое мясо превосходило по вкусу свежее: они подвешивают вполне хорошие туши и ждут, пока в них не заведутся личинки, чтобы получить тот самый нужный им, особенный привкус. В некотором смысле в Империи жизнь продолжалась и после смерти.
   Размышляя о таких вот вещах, Бардас незаметно для себя уснул. Курьер разбудил его легким пинком в бок. Было уже светло.
   - Мелбек, - сказал он, словно это слово означало что-то для пассажира. - Если есть желание, можешь пройтись, размять ноги.
   Бардас поднялся, и тут же сотни иголок впились в обе ноги. Пришлось сесть.
   Смена лошадей в Мелбеке, еще одна в Ап-Реаке, где им пришлось попрощаться с эскортом. Сейчас Ап-Реак был слишком мал, чтобы называться "Ап", но когда-то, если верить рассказу словоохотливого курьера, это был город "вдвое больше Перимадеи". Потом Империя стала расширяться, и когда граница достигла Ап-Реака, началась большая война с долгой и ужасной осадой. И Ап-Реака не стало.
   Слушая курьера, Бардас решил задать вопрос, никогда прежде не приходивший ему в голову: сколько лет Империи и откуда она началась?
   Курьер посмотрел на него так, словно Бардас оказался деревенским дурачком.
   - Империи сто тысяч лет, - сказал он. - А началась она с Королевства Неба.
   - А, спасибо.
   От Ап-Реака до Сешана - Бардас впервые слышал о нем - дорога то круто поднималась в гору, то резко спускалась в глубокий каньон. По обе стороны высились скалы. Казалось, землю здесь растянули. Дорога бежала по дну давно высохшей реки, которая прорезала этот каньон и, будто исчерпав силы, пересохла. Проезжая в тени скал, Бардас невольно возвращался мысленно в галереи подземного города под Ап-Эскатоем. Теперь этот город с его сложной системой с огромным трудом прорытых улиц ушел в небытие, как Ап-Реак или Перимадея, но осталась память о нем, и в этой памяти он сохранился куда более реальным, чем то место, через которое Бардас проезжал сейчас, пусть даже здесь пахло розмарином и светило солнце.
   Идеальное место для засады, подумал Бардас, оглядывая невероятный пейзаж. Хорошо, что мы так углубились в территорию Империи - в противном случае дрожал бы от каждого шороха.
   Солнце стояло уже высоко, но из-за скал не выглядывало, и в каньоне было темно и прохладно. Дороге, казалось, не было конца. Ветер стих, и запах роз, похоже, навсегда въелся в каждый ящик, каждую бочку, каждый рулон ткани. От этого Бардас еще сильнее ощущал себя в шахте. Ему казалось, что он уже никогда не избавится от этого чувства.
   Карета остановилась. Бардас приподнялся и посмотрел поверх багажа на курьера.
   - Это Мелрун?
   - Нет.
   Они находились в каком-то овраге. Дорога была пуста.
   - Так почему мы остановились?
   - Что-то здесь не так, - ответил курьер, вставая на козлы.
   - Не понимаю. Что не так?
   Курьер нахмурился.
   - Не знаю, - сказал он, - но думаю...
   В этот момент стрела ударила ему в голову пониже уха. Курьер свалился с козел и с тяжелым, глухим стуком рухнул на землю у правого колеса.
   Вот черт!
   Бардас упал на пол кареты, неуклюже втискиваясь в нишу между коробками. И надо же такому случиться на земле Детей Неба, в глубине могущественной Империи, где, как всем известно, человек может оставить футляр с бриллиантами на рыночной площади вечером, а утром прийти и обнаружить его на том же месте. Какая неприятность, какое небывалое стечение обстоятельств, какое невезение.
   Лучник, кто бы он ни был, оказался человеком осторожным, методичным, согласным подождать сколько нужно, чтобы убедиться в отсутствии опасности, и лишь затем обнаружить себя.
   Столь высокая степень профессионализма несла в себе большую угрозу; Бардас замер в очень неловком положении, переменить которое боялся - ведь стоит ему раскрыть свое местонахождение, как стрела затаившегося врага может вонзиться и в его шею.
   Смешно, думал он. Я, конечно, не собираюсь рисковать собой и защищать имперскую почту от разграбления, пусть приходят и забирают все, лишь бы я смог шевельнуть ногой.
   Мысль о том, что, возможно, придется умереть от стрелы, жажды или поджариться, как сосиска, на безжалостном солнце из-за дюжины коробок эссенции и государственной почты, казалась почти оскорбительной.
   Ничего не происходило. Бардас попытался обдумать сложившуюся ситуацию. Когда придет следующая карета? Надо было узнать, насколько часто они проезжают по этой дороге. Кто-то говорил ему что-то на этот счет, но он не обратил внимания. Лучник, вероятно, лучше знает график движения, а потому имел некоторое преимущество и не спешил вылезать из своего укрытия. И все же рано или поздно разбойнику придется это сделать, чтобы разгрузить карету либо отогнать ее в какое-то другое место (если только он с сообщниками не поднимет ее из оврага на веревках). Сколько их там, родственников и друзей? А самое главное, знают ли эти люди о Бардасе или осторожничают так всегда, выработав определенную процедуру ограбления почтовых карет?
   Когда ему уже начало казаться, что дальше находиться в скорченном положении невозможно, со стороны скал донесся какой-то звук. Похоже, кто-то спускался. Не смея поднять голову и посмотреть, что происходит, Бардас затаился. Никакого оружия у него не было, кроме ножа за голенищем сапога, до которого еще не так-то легко дотянуться.
   Ничего, бывали ситуации и похуже, попробовал он успокоить себя. Неужели? Назови хоть бы парочку.
   - Все в порядке. - Голос принадлежал мужчине, явно запыхавшемуся во время спуска. - Вы двое, начинайте разгружать. Гилус, держи лошадей. Азес, куда запропастился твой чертов братец с этими крючьями?
   - Я не знаю, почем мне знать? - ответил детский голос, с характерными для младшего брата плаксивыми нотками.
   - Не наглей. Гилус, дай мне свой нож, Басса, будь осторожнее с грузом, не разбей.
   Ясно. Семейный бизнес. "Крепки семьи, грабящие сообща".
   - Несправедливо, - заявил еще один детский голос. - Ты же сам сказал, что сегодня моя очередь брать сапоги.
   - У тебя уже есть пара крепких сапог. Можешь хоть раз сделать так, как тебе говорят, а?
   В следующее мгновение на вершине багажа уже стоял он, старший. И, повернувшись спиной к Бардасу, отдавал распоряжения своей непослушной команде.
   Бардас видел немногое: плешивый затылок с клочьями редких седых волос, потрепанную шинель с подозрительной тщательно заштопанной дыркой под левой ключицей. Уходи, мысленно попросил его Бардас, но мужчина, похоже, никуда не спешил.
   - Басса! Басса! Опусти эту штуку! Опять порежешься, и твоя мать съест меня живьем. О черт...
   Увидел меня.
   Мужчина стоял неподвижно, изумленно глядя на Бардаса, наверное, целую вечность, потом схватился за рукоятку кавалерийской сабли, висевшей на длинном, перекинутом через плечо ремне. Черт! - подумал Бардас. Он, конечно попытался бы убежать, но ноги одеревенели и могли подвести, так что этот вариант отпадал, как отпадал и любой другой, требовавший резких, энергичных движений. Мужчина уже тянул саблю, путаясь в ремне и собственном страхе. Теперь Бардас видел его лицо - круглое, с мощной нижней челюстью, утомленное - когда-то он знал одного торговца свечами с почти таким же лицом. Нож уже был в руке (ну вот, снова то же самое): его головка удобно устроилась на ладони, большой палец прижимал середину рукоятки, остальные легко касались заклепок. Рука за ухо, запястье резко уходит назад, чтобы так же резко уйти вперед в момент завершения движения, тогда вес рукоятки сместится в сторону и придаст оружию устойчивость в полете. Все это делалось инстинктивно, но Бардас доверял себе - за три года в подземелье привычка метать нож в темноте стала второй натурой.
   Бросок получился, пусть не в десятку, но по крайней мере в девятку лезвие проткнуло адамово яблоко, перерезав дыхательное горло, так что воздуха не хватило ни на проклятие, ни на историческое последнее слово, ни на что другое. Рот у разбойника открылся и закрылся, не издав ни звука, потом ноги соскользнули, и незадачливый предводитель семейной банды рухнул на ящик с надписью "осторожно, стекло", который, как и положено в таких случаях, раскололся, обдав Бардаса ароматом собранных на заре роз. В следующее мгновение сапог мертвеца описал дугу возле уха Бардаса.
   - Пап?
   Теперь времени уже не оставалось ни на что.
   Бардас неловко потянулся к телу левой рукой, нащупал саблю (ужасное, плохо сбалансированное оружие, эффективно управлять которым можно лишь в том случае, если у тебя рука сгибается в трех местах), оттолкнулся от пола правой и поднялся на ноги.
   Как глупо приходится погибать...
   - Папа?! - В детском голосе прорезалась паническая нотка. - Басса! Что случилось? Где папа?
   - Подожди, посмотрю. - Над кучей багажа появилась голова - девочка лет девяти, с плоским, пухлым лицом (фамильное сходство). - Папа? - Теперь она смотрела на Бардаса и мертвеца, лежавшего рядом на расколовшемся ящике. Гилус! Он... убит!
   Нож снова нырнул в руку, но на этот раз Бардас опоздал: голова спряталась прежде, чем он успел бросить. Какого черта я здесь делаю, подумал он, стараясь обойти угол ящика, но ноги слушались его плохо.
   Бардас потерял равновесие, пошатнулся и больно ударился об острый деревянный край. Ух, больно! Ноги никак не желали сгибаться в коленях, и он двигался, как на ходулях. Кто-то закричал, Бардас повернул голову и увидел мальчишку лет двенадцати-тринадцати, целящегося в него из грубо сработанного самострела. Он видел только глаза, лоб, взъерошенные рыжеватые волосы над стальной дугой арбалета и блестящий под солнцем острый наконечник стрелы.
   Инстинкт, подумал Бардас, выбрасывая вперед правую руку, и затем, доверяя этому самому инстинкту, заправлявшему всем спектаклем, прошептал "спасибо". Голова дернулась и пропала. Вместе с ножом.
   Он услышал, как вскрикнула девочка, и перебросил саблю в правую руку. Если она подберет арбалет, то еще не известно, как все обернется. Бардас перенес вес на левую ногу и моргнул от боли. Ну же, шевелись, не время для капризов. Может быть, их было всего лишь трое: отец, сын и дочь, но не исключено, что где-то там, за камнями, прячутся другие члены этой чертовой семейки: братья, сестры, дяди, тети. Племянники и племянницы, дедушки и бабушки. Каждый из них мог стать препятствием.
   Чего я по-настоящему хочу, так это оказаться где-нибудь в другом месте, но надо найти нож.
   Азес. Был еще один мальчишка. Азес мужское имя. Или нет? Что будет делать хороший сынок в таких вот обстоятельствах? Схватит за руку сестренку и даст стрекача? Я бы так и сделал (только я так не делал). Или парнишка почувствует себя мужчиной и выступит против чудовища, уничтожившего его семью, дом, сломавшего его жизнь... Надеюсь, что нет. Черт...
   В шахтах всегда чувствуешь, когда у тебя кто-то за спиной. Когда мальчишка прыгнул сверху, Бардас уже поворачивался, стараясь не потерять равновесия. Конечно, лучше всего было бы сделать шаг в сторону, легко отскочить, нанося одновременно рубящий горизонтальный удар. Он так и сделал бы, если бы не был зажат в узком пространстве между грудами ящиков с розовым маслом и печеньем, если бы не дрожали предательски ноги-костыли, если бы не било в глаза солнце. Получилось проще: Бардас увидел пятно и сделал выпад, полагаясь на инстинкт (снова) и синхронность действий. В лицо ему ударила кровь мальчишки: вероятно, сабля перерубила яремную вену.
   Хороший удар, он едва не срезал пареньку голову. Надеюсь, это был Азес, подумал Бардас, снова поворачиваясь кругом. Жаль, если здесь окажется кто-то еще. Где-то рядом валялся взведенный самострел с заряженной стрелой, но Азесу не хватило сообразительности воспользоваться этим оружием, и он набросился на врага с небольшим топориком. Похоже, все семейство не страдало от избытка интеллекта, иначе оно избрало бы другой способ зарабатывать на жизнь.
   Все, хватит, пора убираться отсюда.
   Бардас отыскал щель между ящиками, поставил ногу, подтянулся, заполз наверх и пробрался к козлам, мимо брошенного самострела, мимо убитого мальчишки с ножом между глаз. Если бы за камнями укрылся еще один брат с арбалетом, у Бардаса могли бы быть неприятности, но все обошлось. Он поднял поводья, взял кнуты, стараясь вспомнить то немногое, что знал о ремесле кучера. Прежде ему доводилось разве что возить сено, но каких-то особых навыков, похоже, не требовалось.
   Никто не стрелял из укрытия, никто не пытался перерезать ему горло, напав сзади, никто не прыгал сверху, так что все было в порядке.