Прашкевич Геннадий Мартович. Человек Чубайса

   - Вот я и жду её.
   - Да в Москву она наладилась, а не в Индию! - не выдержал, разозлился Трубников. - Что ей делать в Индии? Ее нынешний хахаль живет в Москве. Он Большой человек, Нюрка таких любит. Он огонь и воду прошел, был когда-то председателем колхоза, скрещивал диких свиней и домашних, теперь дошел до самых высот, президент с ним за ручку. Его многие пытались убрать, только пока это никому не удалось. Вот такой он... Ну, хочешь, - понизил голос Трубников, - организую вечером нужный звонок, хоть в Энск, хоть в Москву? Не Нюрке, конечно, зачем ей звонить? Она сходу врать начнет, я её знаю. Позвоним прямо Большому человеку, а? Если честно, Андрюха, - злился, сопел Трубников, я боюсь звонить из отеля, но ради тебя - рискну. Ты мне нужен, у тебя, рука легкая. Только забудь про Нюрку. Вот кто ты есть? Ну? Свободный предприниматель! Вот и занимайся свободным предпринимательством. А у Нюрки цели другие. Она художница! Слово-то какое, чувствуешь? На ца кончается, не просто. Двум таким людям, как вы, долго в одной лодке не усидеть. К тому же ты теперь на мели. Я такие вещи шкурой чувствую.
   И снова завопил:
   - Помоги мне!
   - Нет.
   Трубников долго смотрел на Семина.
   Странное дело, думал он. Ну, Голощекий ладно. У Вадика Голощекого замечательные идеи были. Вадик, можно сказать, мой учитель, вот только, к сожалению, не удержался на высоте, рухнул. А Семин?.. Как Андрюха Семин попал к Филину? У парня же лоб высокий. Этот Филин, вспомнил Трубников, в свое время пытался наехать на меня... Жалкое зрелище... Как Семин попал в одну компании с такими придурками, как Долган и Шурка? Или у парня совсем не было выбора? Или все же был выбор и он сознательно выбрал волю и Будулая?
   И вдруг Трубников понял.
   - Все, Андрюха, молчок! Я все понял! Я знаю, что тебе нужно! Вот и пусть все путём будет! С этого момента ты работаешь только на меня, понял? И никаких возражений! Деньги у тебя есть, не спорю, но лишние деньги тоже лишними не бывают. По крайней мере, ты теперь с верхом окупишь свое бессмысленное ожидание. Нашел дело - бабу ждать! А я со своей стороны гарантирую тебе классный подарок.
   - Бананов купишь? - усмехнулся Семин.
   - Зачем бананы? - запыхтел Трубников. - Я тебе царский подарок сделаю! Ты о таком мечтать не думал. Угадай с трех раз.
   - Не буду.
   - И не надо, - радостно согласился Трубников.
   И объяснил:
   - Подарок совершенно царский... Во-первых, отмазываю тебя от ментов в связи с той самой черной папочкой, о которой ты уже, наверное, слыхал. Во-вторых, отдам тебе Вадика Голощекого. Хватило бы и одного во-вторых, но без во-первых какой тебе в том толк? Сидя в камере Вадика не задавишь.
   Поселились Трубников и Семин в соседних номерах богатого отеля "Ашока".
   Увидев белые стены, картину с пальмами, низкие диваны и холодильник, а потом стрелку на потолке, указывающую направление на Мекку, Трубников вдруг понял, что любит жить.
   И не просто жить. А сейчас и здесь!
   Библия (placed by the Gideon) лежала в спальне на инкрустированном слоновой костью столике. Открыв её, Трубников сразу наткнулся на слова, многократно повторенные на многих языках мира, в том числе на русском: "Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына своего единородного, дабы всякий, верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную."
   Вот значит как, подумал Трубников.
   Дабы всякий, верующий в Него, не погиб...
   Будучи атеистом, пусть и не воинствующим, Трубников не собирался примазываться к вере, просто цитата его пронзила.
   Дабы всякий не погиб... Но имел жизнь вечную...
   Это же знак свыше! Это все равно, как если бы сам Господь обнадеживающе подмигнул с небес.
   - Как можно жалеть деньги, если мы живем в "Ашоке"? - отмахнулся Трубников от Семина, заказывая разговор с Москвой.
   Прижав к уху отдельный наушник, Семин отчетливо слышал каждое слово.
   Имена, мелькавшие в разговоре, его поразили. Почему-то он не думал, что Трубников имеет выход на такие структуры.
   А потом Большой человек (действительно большой, это следовало признать) по приятельски просто, но все же с неким чуть заметным превосходством в голосе, произнес: "Ну, Труба, теперь мне труба... Женюсь... - И грубовато пошутил: - Если тебя не застрелят, - видимо, Большой человек считал, что Трубников звонит из Энска, - прилетай на свадьбу." - "Да чувствовал, что так сложится, - бодро откликнулся Трубников и тоже пошутил: - Не застрелят, обязательно прилечу. Как будущую жену звать?" - "Не морочь голову, прекрасно знаешь... Анна Павловна её зовут... Для всех она теперь Анна Павловна, и для тебя тоже..." - "Хороший выбор", цинично сопел в трубку Трубников. - "А ты думал!" - "Я ещё в прошлый раз обратил внимание... Чисто она в прошлый раз как-то не так на тебя смотрела..." - "Что ты имеешь в виду?" - невольно заинтересовался Большой человек. "А смотрела как на дурака!" - "Ну, ты, Труба, дошутишься!" "Ладно, не буду, - сменил тему Трубников. - Я ведь звоню вовсе не из Энска. Издалека тебе звоню, из самой Индии." - "Что тебя туда занесло?" "Дела... - уклонился от ответа Трубников. - Мне информации тут не хватает, а тебе там сверху все видно..." - "Это ты верно говоришь. Мне все видно. Были мои ребята в Энске." - "Ну, и как там? Вот Иваныч, например?" - "Ну, ты-то крепко стоишь, - с удовольствием угадал мысли Трубникова Большой человек. - Не знаю, как дальше пойдет, но пока ты крепко стоишь. Водку, её ведь пьют и в дни кризиса... В дни кризиса даже особенно пьют... - опять грубовато пошутил он. - А что касается Иваныча... Ну, ты хотел, его прокатили..."
   - Ладно, убедил, - сухо сказал Андрей, когда Трубников торжествующе повесил трубку. - Теперь сдавай Голощекого.
   И по голосу Семина Трубников понял, что Голощекому теперь труба.
   И не за долги, черт, какие там у них долги? - подумал он, - А все за ту любовь, за ту суку-романтику. Чаще всего убивают ведь не за долги, а за любовь и за романтику. Все остальное только хороший повод убить за любовь или за романтику. Так всегда было, подумал Трубников удовлетворенно.
   И подумал: хорошо, что Голощекого близко нет. В глубине души он жалел, что Вадик не удержался. Лучше бы я сам его проглотил, подумал он. Тогда бы идеи Вадика лучше переварились.
   - Ты, Андрюха, меня знаешь, - сказал он доверительно. Он чувствовал, что на Семина можно теперь не давить. - Как приземлимся в Шереметьево, так получишь адрес. На выходе из самолета. А сейчас никаких адресов не надо. Это будет отвлекать тебя от дела, а Голощекий никуда не убежит.
   - А если тебя шлепнут?
   - Ты что, не понял? - обиделся Трубников. - Я беру тебя как раз для того, чтобы меня не шлепнули. Иначе зачем ты мне? Шлепнут, значит, ничего у тебя не будет, кроме моего трупа, - засопел он. - А если не шлепнут, получишь адресок. Но попотеть придется, это обещаю. Пока не получу в руки то, что ищу, будешь при мне, как привязанный.
   - А что ты ищешь?
   - Амулет, - выдержав паузу, выдал Трубников.
   - Какой ещё амулет?
   - Волшебный! Сам в Энске подсказал: в Индии можно купить волшебный амулет от Калашникова. Помнишь корейское кафе? В меня стреляли в тот день, охрану побили. Надоело, блин, увертываться от пуль, ползать на брюхе по грязному снегу. Эти придурки, - ткнул он куда-то пальцем, может, в сторону России, - совсем меня достали. Я же тебе говорил, что даже ангел-хранитель со мной затрахался. Вот повешу амулет на грудь, тогда пали в меня сколько хочешь.
   Семин покачал головой.
   Оценивать поступки Трубникова ему не хотелось.
   - Условия простые, - сказал он сухо. - Пока мы в Индии, все расходы на тебе. Ни копейки не хочу терять на эту авантюру. А в Шереметьево шепнешь адресок со всеми причитающимися телефонами. И больше никогда не будешь интересоваться судьбой Вадика Голощекого.
   - Заметано.
   - А здесь никаких инициатив, предоставь дело мне, - ещё суше предупредил Семин. - Не хочу, чтобы тебя шлепнули.
   - А бабы? - запыхтел Трубников. - Оторваться бы.
   - Перебьешься.
   В Индии их никто не знал, но из предосторожности обедали Трубников и Семин в людных ресторанах, имеющих несколько выходов. Конечно, Трубников в аэропорту мог грубо ошибиться, приняв за русскоговорящего гида Наташу всего лишь похожую на неё туристку, но теперь уже Семин настаивал на осторожности. С уютной каменной террасы, укрытой от солнца белыми тентами, они видели сразу все выходы, а одновременно видели серый заиленный берег священной реки Ганг, на много миль застроенный мрачными громадами домов, предназначенных для пилигримов.
   По набережной текли нескончаемые толпы.
   Это напоминало движение мути в полном стакане зацветшей воды.
   Среди людей лениво бегали плешивые собаки, мычали коровы с белыми вислыми животами, злобно попискивали рыжие юркие обезьяны, устраивавшие неприличную возню на пальмах. Смуглый мальчик вел сквозь толпу полуголого слепого, черного, как головешка. В сизоватой мутной воде священной реки копошились тысячи пилигримов - одни мылись, другие пили, третьи чистили зубы, а рядом проплывали трупы собак, цветы, целые венки цветов и вдали подымался белый дым над башнями мертвых. Там сжигали покойников, и все, кто бросал взгляд на далекие башни, загадочно улыбался.
   - Ну, я балдею, - заявил Трубников. - Смотри, прокаженный. У него пальцы отвалились. Почему он улыбается?
   - А что бы ты делал на его месте?
   - Типун тебе на язык! - обиженно засопел Трубников, облизывая враз пересохшие губы. И резко поменял тему беседы: - Почему покрывала в Индии сшивают конвертами?
   - Чтобы змеи не заползали, - усмехнулся Семин. - Забыл мое предупреждение?
   - Ты это о чем? - Трубникова блудливо отвел глаза в сторону.
   - Зачем гоняешься за горничными?
   - Это они бегают от меня.
   - А зачем с утра обзванивал туристические агентства?
   - Как это зачем? Ты ничего не делаешь! Я ищу знающего человека!
   - Знающий человек нам нужен, - согласился Семин, - но нельзя такого человека искать через европейские представительства. Знающего человека искать нужно через местные фирмы, а то опять натолкнешься на своих друзей.
   За соседним столиком под высокой пальмой сидела немецкая семья.
   Время от времени невидимые птицы, громко перекликавшиеся в перьях пальмы, мелко, но точно капали вниз. Немцы изумленно восклицали: "Майн гот!" - но им в голову не приходило передвинуть столик.
   - Тропические птицы дурные, - заметил Трубников, но Семин возразил:
   - Это немцы дурные.
   Они помолчали.
   - I want a bloody steak... - мечтательно произнес невысокий смуглый человек, присаживаясь за соседний столик. И, мечтательно поворачивая голову в поисках официанта, сам себе подсказал: - May be you want some fucking potatoe with it too...
   Больше того, он выругался по-русски.
   - Кавказец, наверное, - покачал головой Трубников. - Посмотри на его глаза! Где ты такое видел? Смотрит сразу в обе стороны.
   - Он косой.
   А косой подбоченился и правой рукой подкрутил длинный ус.
   Возможно, он расслышал некоторые слова, поэтому Семин сам пришел на помощь усатому:
   - Ты из России?
   - Я из Пакистана, - уклончиво ответил смуглый человек.
   - Как тебя звать?
   - Пушта.
   - Врешь! - сказал Семин.
   - Нет, правду говорю. Пушта. В переводе это значит - Цветок.
   Лоб пакистанца Пушты украшали четко прорисованные цветные полоски, сам он был в белых когда-то брюках, в стоптанных сандалиях и в легком, тоже когда-то белом пиджаке, надетом на голое тело. Все это было далеко от элегантности. Собственно, косой усач не соответствовал классу ресторана, но какие-то деньги у него, видимо, водились, потому что на просторной террасе он чувствовал себя уверенно. Дождавшись официанта, он строго заказал одну колу.
   - Где ты научился говорить по-русски?
   - Учился.
   - В России?
   - Я многому учился... - неопределенно кивнул Пушта. - Я многому хорошему учился... Знаю Варанаси как свои пять пальцев... - он взглянул на правую руку и спрятал её под салфетку, потому что пары пальцев на руке не хватало. Это почему-то его смутило. - Могу показать Варанаси белым сахибам. - Вполне возможно, что косого Пушту с владельцем ресторана связывал некий договор, позволявший Пуште отлавливать богатых клиентов прямо на тенистой террасе. - И дальше знаю весь край. Многое могу показать.
   - Что можно увидеть в таком краю? - презрительно запыхтел Трубников.
   - Мертвый город, - значительно произнес Пушта. - Настоящий мертвый город. Без подделок, такое не подделаешь. Такой древний, что никто не помнит, когда этот город бросили. В те времена белых сахибов в Индии не было.
   - Почему его бросили?
   - Ушла вода.
   - А сейчас?
   - Немного воды есть, обезьянам хватает, но люди там жить нельзя.
   - У нас тут, кажется, непонятки, - Трубников, сопя, покосился на Семина. - Въезжай в разговор. Мы покупаем или продаем?
   - Мы всегда покупаем, - усмехнулся Семин, пытаясь перехватить уклончивый взгляд косых глаз Пушты. И спросил: - Что можно купить в мертвом городе?
   - Драгоценные камни...
   - Фальшивые, - презрительно сплюнул Семин.
   - Старинные манускрипты...
   - Поддельные.
   - Волшебные лекарства от различных болезней...
   - Тяжело в лечении, легко в гробу?
   - Можно купить весь город...
   - А как на это посмотрит правительство?
   - А зачем втягивать в сделку третьи лица, особенно юридические? уклончиво ответил Пушта. Оказывается, он был не так прост. Запахивая когда-то белый пиджачок, он заявил: - Неподалеку от мертвого города есть деревня, там живут настоящие мастера. Можно купить оружие, целебные травы, священные курения, волшебные амулеты...
   - По настоящему волшебные? - уточнил Трубников.
   - Волшебнее не бывает! Клянусь! - Пушта ударил в грудь маленьким черным кулачком.
   - А из чего делают волшебные амулеты?
   - Из когтей тигра, из листьев баньяна, из лесных корешков, уклончиво объяснил Пушта. - На волшебные амулеты идет разный материал. Но я скажу так. Самые сильные волшебные амулеты делает сельский Колдун. У него даже имени нет, такой он старый. Есть много знаков, подтверждающих его силу. Он слышит полет невидимых птиц и пчел. Из его хижины доносится ржание табунов коней. По его желанию в хижине выпадает настоящий снег. Если с ним договориться, он добудет любой амулет. Даже от того, - ошеломленно повертел Пушта круглой головой, - что сейчас просто не приходит в голову.
   - А как попасть к Колдуну? - спросил Трубников. - Сколько времени это займет?
   - Нужно спуститься вниз по реке. Мы снимем большую лодку, - косые глаза Пушты зажглись. Он смотрел на Трубникова и Семина как на компаньонов. - По священной реке Ганг мы спустимся до местечка Магру. Так назывался мертвый город. Там возьмем носильщиков и доберемся до вечных лесов, которые зовут Хилас. Я там бывал. Я знаю дорогу.
   И неназойливо поинтересовался:
   - У сахибов имеется оружие?
   - Нет.
   - Тогда я сам найму охрану. Но это будет стоить отдельных денег.
   Разгорячась, Пушта подал знак официанту и тот живо принес для мнимого пакистанца, якобы учившегося в России, острое мясо, тушеное с бананами. Глаза Пушты засверкали ещё веселее. Он счастливо засмеялся. Трубников так и впился в него взглядом:
   - А сколько стоит волшебный амулет, Пушту? Я говорю о настоящем серьезном амулете, а не о какой-то там безделушке.
   - Волшебный амулет стоит тысячу рупий, - счастливо засмеялся Пушту, показывая мелкие желтые зубы. - А может, две тысячи. Это зависит от числа носильщиков и охраны, а также от числа занятых дней.
   - Небольшая цена для серьезного амулета, - пробурчал Трубников.
   - Это всего лишь стоимость дороги, - засмеялся Пушта. - Сам амулет не имеет цены. Он - награда за смелость. Никакой самый сильный амулет не будет действовать, если его купить за деньги.
   Сказав это, Пушта принялся за еду.
   В общем-то он о многом мог ещё рассказать, но он не считал себя болтуном.
   Например, он не рассказал о том, что, увидев в ресторане пару белых богатых сахибов, он сначала хотел под видом настоящих поменять у них по придуманному им курсу бумажные деньги, которые китайцы делают для своих покойников и сжигают на могилах, чтобы покойник мог продержаться на том свете, пока твердо встанет на ноги, но, к счастью, быстро перерешил. К тому же, при ближайшем рассмотрении белые сахибы оказались не такими уж глупыми, раз заинтересовались волшебными амулетами. Правда, у белых сахибов не было оружия, но зато они решили рискнуть и добраться до мертвого города.
   Иначе и быть не может, сказал себе Пушту.
   Такова Индия.
   Путешествие по Гангу не понравилось Трубникову.
   Пушта, например, пытался напоить его сырой водой из-за борта.
   Хотя Семин подтвердил, что воды Ганга берут начало на священных Гималаях и круто напитаны серебром, у Трубникова при одном взгляде на серую илистую воду сжимался желудок и время от времени он глотал плоские таблетки хары, чтобы желудок не вел себя беспокойно.
   Надо будет много читать, почему-то думал при этом Трубников.
   Берега Ганга оказались низкими и заиленными, везде на них толклись люди.
   Наконец, крикливые худые носильщики оставили лодки, посадили белых сахибов на лошадей и процессия медленно втянулась под купы вечных деревьев. Мир стал сумрачен, влажен. Неутомимо орали обезьяны. Их перебивали птицы, но обезьяны явно выигрывали по очкам. Под ногами лошадей и пеших носильщиков хлюпала сырая почва. Время от времени Пушта издавал странный крик - одновременно агрессивный и робкий. Возможно, таким образом он отпугивал грабителей. Или подманивал.
   Трубникову было все равно.
   Он знал, что обратного пути нет. Они зашли слишком далеко. Вернуться в Энск без волшебного амулета он не мог. Его расстраивала веселая, но безнадежная философия Пушты.
   "Зачем белый сахиб цепляется за бренное тело? - неутомимо вопрошал Пушта. - Тело у белого сахиба белое, но не выглядит новым. Я бы даже сказал, выглядит довольно потасканным. Наверное, белый сахиб давно носит свое тело? Наверное, оно уже подводило сахиба?"
   "Ты что-то предлагаешь?"
   "Нет, - отвечал Пушта, глядя сразу в две стороны. - Я напоминаю. Любое тело дается временно и на недолгий срок. Человек ищет Будду и не замечает, что Будда с ним. Человек всегда в испытаниях. Когда от человека шарахаются на рынке, затыкают носы и спрашивают, что такое он несет на плече, человек говорит: "У меня на плече Будда". А ему кричат: "Ты сошел с ума, у тебя на плече дохлая вся в язвах смердящая собака!" Каждый видит то, чего достоин. Рано или поздно белый сахиб тоже превратится в больную собаку, а может, в кошку, а может, в цветок или в камень."
   "Как я буду заниматься бизнесом, превратившись в цветок, в камень или в больную собаку?"
   "Всегда можно заняться чем-то другим."
   Неосторожные слова Пушты тревожили Трубникова.
   А к мертвому городу, обещанному Пуштой, они пришли поздней ночью.
   Точнее, пришли в маленькую лесную деревню и сразу увидели, что жители её, поджав по себя ноги, молча сидят вокруг небольших задумчивых костров, разложенных рядом с бедными хижинами. А некоторые вообще сидели при зажженных свечах. Воздух в лесу казался таким плотным и неподвижным, что пламя свечей ни разу не шевельнулось.
   Разбив палатки на окраине деревне, носильщики ушли.
   Семин сразу уснул, а утомленный Трубников лежал в гамаке и тревожно пялился сквозь крошечное окошечко палатки на бедный фонарь, висевший на покосившемся столбе посреди деревни. Хижина, перед которой горел фонарь, чем-то отличалась от других хижин. Возможно, именно в этой хижине живет Колдун, подумал Трубников. Наверное, оттуда доносится ржание табунов коней и там по желанию Колдуна выпадает снег.
   И забылся на мгновенье.
   А когда открыл глаза - шел снег.
   Перед этим Трубников видел во сне Сибирь.
   В кратком веселом сне он видел себя молодым, спортивным, не знающим врагов. Во сне он летел с высокой горы на лыжах - проводились какие-то комсомольские гонки. В году восемьдесят шестом Трубников действительно работал инструктором в горкоме комсомола и внимательно присматривался к открывающимся перед ним перспективам. С чего начать карьеру, чтобы она не уперлась в какую-нибудь глупость? Трубников тогда здорово полюбил лыжи, потому что курирование соревнований, особенно всероссийских, приносило авторитет и, что не менее важно, деньги. Может поэтому воспоминания о юности всегда были связаны у Трубникова со снегом - то с нежно медлительным, то с метельно несущимся, кружащимся, вот совсем как нежный снег за окном палатки - всклубленный, крутящийся над керосиновым фонарем в душной тропической ночи где-то в самом сердце Индии.
   Потом Трубников понял, что это не снег, ночные мотыльки.
   Открытие так поразило его, что он окончательно поверил в старого Колдуна, встреча с которым была назначена через неделю.
   Всю эту неделю они провели с Андреем Семиным в тихой деревне, питаясь жареными бананами и кокосовым молоком. Ничего другого в деревне нельзя было купить, а старый Колдун не мог их принять из-за городского запаха, который они принесли на себе и который, по словам Колдуна, отпугивал в лесу от белых сахибов все живое.
   Дважды, наняв проводника, они ходили к мертвому городу, но увидели только красные каменные стены, густо поросшие седыми лишайниками и мхами. В мрачных влажных переплетениях ветвей угадывались очертания башен, хотя подойти к ним вплотную было невозможно из-за влажных зарослей, которые буквально кишели змеями. А сверху с деревьев бросались чем попало подлые обезьяны. Когда Трубников в отместку решил устроить что-нибудь вроде небольшого лесного пожара, Андрей твердо остановил его. Мы скоро уйдем отсюда, сказал он, а обезьянам здесь жить, как раньше жили. Посмотри на них. Зачем трогать убогих? Оставь обезьян в покое. Они обижены от рождения.
   Трубников согласился.
   В тени чудовищного баньяна, густого, как роща, они варили черный кофе.
   Лепестки розовых и белых гортензий бесшумно опадали на головы и на плечи, половина носильщиков совсем ушла, а они упорно ждали дня, когда Колдун их примет. Пушта, бывавший по знакомству у Колдуна почти каждый день, говорил, что тут случай особый, что Колдун много работает над волшебным амулетом, который впредь будет охранять белого сахиба Трубникова от всех пуль, которые будут выпущены в него из автоматического оружия. Если белый сахиб желает, в него выстрелят из старинного ружья в тот момент, когда он повесит на шею волшебный амулет-ладанку. Помявшись, Трубников предложил ограничиться козлом, которого он купит в деревне, тогда Пушта просто подтвердил гарантию неуязвимости. Поскольку в древние времена тут, в глубине Индии, никто не страдал от пуль Калашникова, добавил он, в виде полезной нагрузки волшебный амулет будет ещё охранять белого сахиба от ударов молнии.
   "Резерв всегда важен", - согласился Трубников.
   И конечно, добавил Пушта, косясь сразу в две стороны, волшебный амулет будет отдан господину Трубникову совершенно бесплатно. К сожалению, добавил Пушта, запах белых сахибов оказался намного сильней, чем ожидалось, поэтому, скорее всего, к двум тысячам рупий придется добавить ещё две, а то три сотни долларов.
   - Если дело только в этом...
   Пушта снова уходил к Колдуну.
   - Зря они прицепились к нашему запаху, - заметил однажды Семин. На него упали все хлопоты с носильщиками и с охраной, но бодрости духа он не терял. В глубине лесов Хилас он начал забывать о Нюрке. Не будь его, белого сахиба Трубникова давно ограбили бы и убили. А может, продали в сторону Пакистана, где много русскоговорящих рабов. У него крепкая рука, не раз думал Трубников, глядя на Семина, странно, если никто не приспособит его к делу. К нормальному, к важному делу. В голове Трубникова уже зрела одна мысль. Поэтому он всегда внимательно прислушивался к Семину.
   - Если хочешь знать правду о запахах, то вот правда. Я как-то летел из Южно-Сахалинска в Энск, - ухмыльнулся Семин. - В Благовещенске вышел и несколько дней прожил у приятеля. А в Южно-Сахалинске мне сунули большой сверток, который я не сдавал в багаж. Даже не заглянул в сверток, не посмотрел, что там. Ну, что могут сунуть пьяные друзья? Может, полезную книгу, может, посудину с настойкой на лимоннике. А то ещё какую-нибудь дрянь, которая потом годами без всякой пользы стоит на самой верхней нерабочей полке книжного шкафа. Наконец, приятель проводил меня на борт и, увидев, что свободных мест в салоне много, я пошлепал прямо к одинокой симпатичной бурятке. Сверток небрежно бросил под ноги, решив, что проболтаю с симпатичной буряткой весь путь. Но ведь не зря говорят - другой, другой мир. Ох, совсем другой. От симпатичной бурятки, я так скажу, попахивало. И даже значительно. Как ни был я поддат, а почувствовал. Собственно, запах бы мне не помешал, - честно признался Семин, - очень уж симпатичная оказалась бурятка, но дацан, в который она летела, был, наверное, не продвинутый, ванну и мыло там ещё не изобрели, поэтому к Улан-Удэ мы подлетали молча. Сладкая вонючая парочка. Только из вежливости я не пересел на другой ряд. В Улан-Удэ бурятка вышла, я побродил по аэровокзалу, даже пропустил рюмочку, чтобы снять напряг. Когда объявили посадку, уселся на то же место. И вдруг, понимаешь, дошла до меня одна странная вещь: бурятка в Улан-Удэ вышла, а запах остался. Ну, да, - ухмыльнулся Семин. - Бурятка вышла, а запах остался. И шел он от моего свертка, брошенного на соседнее кресло. А раньше этот сверток несколько дней валялся на холодильнике в доме моего приятеля. Нечего и говорить, в свертке оказался огромный кусок вяленого палтуса, который мне сунули в дорогу сахалинские друзья. Всосал? Та симпатичная бурятка, наверное, до сих пор вспоминает белого человека, от которого разило протухшим палтусом.
   - К чему ты это? - удивился Трубников.
   - А к тому, что все надоело.