Прашкевич Геннадий Мартович. Человек Чубайса

   - Ценам? - удивился бывший таксист.
   - Названиям.
   - Обижаешь!
   - Тебя обидишь... Вообще не пойму, чего ты сидишь тут?
   - А что такое? - насторожился Воронов.
   - За углом кино для дураков показывают. Бесплатно. А ты сидишь.
   - Ну, вижу, вижу, устал, теперь точно вижу, - нисколько не обиделся Костя. - Поставить тебе столик в маленьком зале? Я Люську специально прикреплю только к тебе. У неё диплом есть.
   - От извращенцев?
   На этот раз Костя насупился:
   - Не хочешь отдыхать, чего явился?
   - Иваныча ищу. Младшего. Знаешь такого?
   - Да кто не знает твоего поганого Иваныча! - ещё больше насупился бывший таксист. - Только я теперь категорически распорядился не пускать твоего Иваныча в клуб. Он прошлый раз дорогую посуду побил, губной помадой расписался на зеркале в туалете. Да и записано в книгах на него... Он, кстати, при расчетах всегда на тебя ссылается...
   - Оплатим, не волнуйся, - кивнул я. - Он мне самому поперек горла. Остаться действительно не могу, но если он ненароком появится, Костя, прошу как друга, не поленись, звякни на мой мобильник. И ребятам своим подскажи. Они у тебя звери, искалечат человека не по делу.
   Воронов кивнул.
   Я попросил кофе и мы немного поговорили.
   В отличие от младшего, очень интересовал Костю Иваныч-старший, но тут я был сдержан. Иваныч-старший оказался человеком предельно деловым, предельно ответственным. Жадность в нем тоже была, но уравновешивалась ответственностью. От Иваныча-старшего я получал все обещанное и, в свою очередь, с пониманием относился к его проблемам. Прибыли само собой, как без прибылей? - это понятно, но Иваныча-старшего сильно доставал сынок. А в последние месяцы только я служил для младшего каким-то тормозом. Случалось, что попросту давал ему по морде. После этого он затихал на месяц-другой, потом снова срывался. Подходил какой-то роковой срок и он срывался.
   Надоел он мне смертельно.
   Висел за спиной, как гнилой хвост.
   Пьяный прятался, сутками не показывался на глаза, зато трезвый не отходил в сторону ни на шаг. Его тоскующее недреманное око заглядывало в каждую бумажку. Только теперь я начал понимать тайное раздражение Кости Воронова, которое он испытывал, когда я ходил в его партнерах. У меня тоже всякое случалось, понятно, расхлебывать приходилось Косте. Зато "Стройинвестсервис", истинный предмет моей гордости (как когда-то Воронов "Брассьюри") создал я сам. Сам написал устав предприятия, сам нарисовал печать и зарегистрировал в милиции, сам подписывал каждый договор, сам нашел классных трудяг-прорабов с нормальными головами, непьющих, не поглядывающих на сторону. Только этим прорабам я доверял набирать временные строительные бригады, хотя при удобном случае внимательно присматривался и к ним. Утро в главном офисе "Стройинвестсервиса" начиналось с обязательной планерки: что успели сделать за прошлый день, а что из запланированного осталось не завершенным? Соответственно, выяснялись причины. Ну там, электроды не подвезли, соседи каток сперли, дождь обрушился, помешал укладывать асфальт. Затем - материалы, что понадобится сегодня? Арматура, трубы, дерево? Затем - оплатить счета, получить разрешение копать на определенном участке, закрыть вместе с ГАИ какой-то участок дороги, подключить или наоборот отключить электричество. Ну, само собой, наличка для прорабов - что-то купить, кому-то дать взятку.
   И все такое прочее.
   Дня не проходило без проблем.
   То техника придет не вовремя, то сломается кран прямо с зависшим в воздухе грузом, то понадобится срочно складировать привезенные трубы, чтобы их не разворовали. А то неожиданный ливень затопит канаву, срочно нужна помпа. Понятно, наезжали иногда без предупреждения представители городской администрации: вот, дескать, люди жалуются, что ограду зацепили у детской площадки...
   Ни дня без проблем, зато голова занята.
   За деньги, которые нам шли, имело смысл волноваться.
   Технику мы арендовали через Иваныча-старшего, по самым льготным ценам, через Иваныча шли и заказы. При этом, самые оплачиваемые, самые выгодные заказы, чаще всего те, что связаны с подземными работами канализация, теплотрассы. Попробуй, отследи каждый метр, если трубы укладываются под землей тысячами метров. Черная касса в сейфе "Стройинвестсервиса" скоро достигла у нас пол-лимона.
   Опять же, не в рублях.
   Это были уже нормальные, это были серьезные деньги и ключ от сейфа хранился у меня (на этом настоял Иваныч-старший); свою часть младший получал из моих рук. Как контролер, Иваныч-младший вполне, в общем, выполнял возложенные на него отцом обязанности, но меня его присутствие скоро начало доставать. Я действительно понял, наконец, истинную природу чувств, мучивших когда-то Костю Воронова. Вот он, значит, горбатился, пробивал, развивал свое несчастное "Брассьюри", а какой-то бандос сидит в кирпичной башенке да покуривает, как хозяин!
   Иванычу-старшему я ни в чем не перечил.
   Какой смысл перечить? Ведь он был бугром, в тени которого мы укрывались. И следовало признать, был бойцом, на которого можно положиться. Немало ходило слухов про интриги и подкопы, которые велись под Иваныча-старшего, но на своем месте в городской администрации он сидел уже второй срок и, кажется, твердо настроился на третий.
   Перевыборы, кстати, назначены были на лето.
   Когда Коршун развернулся перед ночным клубом "Синильга", я сказал:
   - Во-первых, не вздумай уснуть. - Я знал о феноменальном умении Коршуна впадать в спячку при первом удобном случае. - Во-вторых, кати сейчас вниз по Красному и внимательно присматривайся ко всем кабакам, расспрашивай знакомых человечков. Наткнешься на шефа, сразу выходи на меня. Я буду здесь. В "Синильге". Есть вопросы?
   - Нет вопросов, - ответил Коршун. Но не выдержал: - Ты бы его подшил.
   - Я тебя подошью.
   Надраться бы...
   Найду младшего, решил я, отдам санитарам, тогда надерусь.
   Думая так, я самому себе не хотел признаться в том, что остаюсь в "Синильге" по самой банальной причине: не хочу нарваться на Нюрку. Она обязательно осваивает сейчас ночные точки. Ну, скажем так, показывает их одному заезжему гостю. Дошли до меня такие слухи. Продолжая объезд, я непременно рано или поздно нарвался бы на Нюрку.
   А я этого не хотел.
   Я не видел Нюрку почти три недели, но все равно не хотел нарваться на неё в каком-нибудь задымленном баре в обнимку с умным фуфлом, выкуривающим трубку, и обязательно похожим на веник из-за усов или бороды. Она таких любила, называла друзьями, а все, что они умели - писать нелепые картинки или такие же нелепые стишки, да пить на её счет. При этом про Нюркины картинки они, как правило, хранили молчок. Наверное, понимали, что она и в этом их обскакала.
   В нижнем зале "Синильги" меня встретил сам владелец заведения Владимир Семенович Кичин - тучный невысокий человек, голос с придыханием, глаза льстивые и хитрые. "Могу поставить отдельный столик, - сразу предложил он. - А могу посадить с Федором Павловичем, с Фединым. Ну, знаете, из этих серьезных, - он многозначительно поднял глаза к потолку. К тому же, майор. Он к вам с уважением."
   И спросил:
   - А вы к нему с уважением?
   - Я-то? Я с полным.
   Глядя на майора Федина, с улыбкой протянувшего мне узкую ладонь, никогда не знавшую мозолей, я почему-то вспомнил, что именно майор Федин (тогда ещё лейтенант) таскал в свое время Нюрку на допросы. В советское время занимался он в КГБ, скажем так, вопросами искусства. Но Нюрка и тогда была не дура, лейтенант Федин ничего существенного на неё не накопал (подумаешь, книжки привозила из Польши), а сейчас так вообще - дружил и с ней, и с художниками. Поднабрался от них. Это раньше они ему не нравились. Ну, не в том смысле, что плохо писали, а в том, что болтали много.
   Я сплюнул: пусть лучше голова болит, чем постоянно думать о Нюрке.
   Лучше с эфэсбэшником посидеть, отвлечет, наверное, подумал я. А Витьку Коршуна, завтра же выгоню к черту. Зачем такой водила Иванычу?
   На майоре Федине был недорогой синий костюм.
   Меня Нюрка в ночной клуб в таком не пустила бы. Но майор имел право. Он был весь в синем, его хитроватые глаза тоже подсвечивали синевой. Черт знает, засомневался я, может, Нюрка и меня пустила бы в ночной клуб в синем костюме, будь у меня такие глаза. "Черт знает, что за город, - вслух пожаловался я. - Весь вечер встречаю одних слепых и глухих. Никто ничего не слышал, никто ничего не видел."
   - Ты это о чем?
   - Я это об Иваныче-младшем.
   - Опять выпал в осадок?
   - Полностью.
   - Ну, не впервые, - Федин пристально посмотрел на меня. - Это старший попросил тебя приглядывать за сынком?
   Я кивнул.
   Майор понимающе покачал головой.
   Вот, дескать, странно. Вот, дескать изменила мне интуиция. Вот напрасно, дескать, связался я с Иванычем-старшим, полетит он скоро со всех постов. Есть такое мнение: полетит.
   И снова взглянул пристально.
   Если эфэсбэшник в частной беседе употребляет много двусмысленных глаголов, значит, есть у него на то основания. В конце концов, именно эфэсбэшники обязаны знать, кто в скором времени полетит со своих постов, а кто будет сидеть, как прикованный. Майор Федин кое-чем был обязан мне, и, похоже, намекал не просто так. Что-то стояло за его словами.
   Размышляя об этом, я заказал коньяк.
   - А мясо, Андрей Семенович, - предупредительно сказал Кичин, ни на минуту не отходивший от столика, - мясо для вас мы приготовим по особому рецепту.
   - Не надо.
   - Особенная семужка есть.
   - И семги не надо. Не хочу есть.
   - Но под коньячок!..
   - Принесите каких-нибудь овощей, ну, травы всякой.
   Я знал, что майор Федин любопытен и своими капризами хотел заинтриговать майора, потому что намеки всегда меня злят. Хватит с меня того, что Нюрка не отвечает, дура. Конечно, думать так о Нюрке было несправедливо, в конце концов, именно Нюрка вывела меня на Иваныча-старшего. Могла ведь и не выводить, подумал я с непонятным сожалением, а вот вывела. И твердо повторил:
   - Травы, овощей. Ничего больше.
   Изумленный Кичин исчез.
   - Надеюсь, правильное решение? - заинтересовался майор. И вовсе не кстати вспомнил: - Знавал я одного чудака. Всегда мясо жрал от пуза, только перед посадкой переходил на вегетарианское.
   - Это ты к чему?
   - Шутка.
   Но в самом голосе майора, в скрытой в нем насмешливости послышалось мне что-то особенное. Что-то такое, от чего вечер окончательно мне разонравился. Конечно, нет у меня других дел, как только гоняться за алкашом, раздраженно подумал я, отчетливо понимая, что так думать тоже несправедливо. В конце концов, отдельным пунктом в нашем конфиденциальном договоре с Иванычем-старшим значился как раз присмотр за Иванычем-младшим, а я опять его потерял из виду. Пусть не по своей вине, но потерял.
   И Нюрка не появлялась три недели.
   Какие-то слухи до меня доходили и я был совершенно уверен, что обязательно встречу Нюрку в какой-нибудь прокуренной пьяной дыре и горящие её глаза будут точно такими, как в ту ночь, когда она корила меня за отсутствие душа в темной башенке "Брассьюри". И вообще. Чего я злюсь? Она мне не жена, подумал я. И почему-то сразу подумал, что за женой, наверное, я не бегал бы по кабакам. И такая мысль тоже меня не развеселила, потому что свою бывшую жену я не видел с девяносто третьего года, когда она исчезла вместе с Вадиком Голощеким.
   Я покачал головой, не слушая майора, потом прислушался.
   Он что-то там говорил про шантаж. Намекал: меня могут вызвать.
   Я рассмеялся.
   - Помнишь? - я был рад, что смехом сбил его с толку. - Помнишь старый анекдот? Поддатого мужика останавливает вахтерша на проходной женской общаги: вы, мол, к кому? А тот в ответ: а ты, мать, кого присоветуешь?
   Федин обиделся.
   Но мы с ним выпили коньячку и разговор сам собой наладился.
   Наверное, до майора дошло, что какой-то шантаж не может иметь ко мне отношения. Вообще, об чем речь? Я был в деньгах, как в броне. Чьи-то показания? Да любой залетевший бандос может запросто наговорить на бывшего кореша все, что взбредет в его дурацкую башку. Но даже если кореш чисто обвешан трупами, как бананами, при хорошей постановке дела всегда можно вытащить кореша на такую статью, по которой никто никогда ни при каком режиме его не повесит. Что-то никак я не мог понять майора. Лично моя контора процветала, с бандосами я не имел никаких отношений, так какой, к черту, шантаж? Ты вон даже в Америке побывал, намекнул майор не без тайной зависти. Нам нужны такие люди. Да и тебе полезно иметь друзей. Настоящих друзей, намекнул он, с которыми можно решать важные вопросы.
   Я покачал головой.
   Как раз наступил тот странный час, когда в самом буйном кабаке дым не успевает всасываться в вентиляторы, а музыка превращается в глухое буханье, а танцующие как бы застывают. Полный абзац, ничего не происходит, все как бы сливается с вечностью. Такая тоска, подумал я, разглядывая блюдо с овощами, с травой, с фруктами, поставленное передо мной Кичиным. Кажется, сегодня Кичин ухаживал в основном за нашим столиком, хотя в дальнем углу я неожиданно засек конкретного Толяна.
   И он меня засек. Сделал знак незаметно.
   Я встал и неторопливо отправился в комнату для курения.
   Поскольку все давно курили прямо в зале, комната для курения оказалась совершенно пустой. Пацан в голубой ливрее принес стакан минералки, поставил на столик передо мной и вышел. Только после этого появился Толян. "Ты крутой стал, - оглянувшись сказал он так, будто чего-то (может, меня) побаивался. - Ты вон какой нынче!"
   От этих слов мне стало совсем тошно.
   Оказывается, даже конкретный Толян изменился.
   Впрочем, клиника кого хочешь изменит, подумал я, ведь Толян в свое время провалялся в клинике почти полгода. Из них полтора месяца в реанимации. Нелегко ему пришлось, ничего не скажешь. Я страшно удивился, когда, оглянувшись, Толян сообщил:
   - Филина повязали.
   - Да ну? Как можно повязать Филина? Он с городским начальством в открытую на блядки ходил.
   - Может, за это и повязали, - возразил Толян. - Вот не ходи, дескать, на блядки с начальством! - На диванчик Толян не присел, курил, стоя рядом с напольной никелированной плевательницей. При этом часто и настороженно оглядывался. - Короче, повязали Филина. Ты что, правда, не слышал? И папочку у него нашли, - Толян внимательно следил за мной.
   - Какую папочку?
   - А я знаю? - он нагло, как раньше, выпятил нижнюю губу и, оглянувшись, быстро заговорил: - Сперва менты повязали только Филина, а потом некоторых пацанов. Я-то сам давно уже не у Филина. Ты знаешь. А тех пацанов, которых не повязали, таскают на допросы.
   - Да погоди ты! Что там за папочка?
   - А я знаю? - так же нагло повторил он.
   А я знаю, подумал я. Кожаная, на молниях. Всплыла, значит. Не исчезла, не растворилась во времени и в пространстве. Всплыла и, кажется, потопила Филина, как когда-то потопила Долгана.
   - Ты слышь? - конкретный Толян оглянулся. - Пацаны в тревоге. Шурку вспоминают.
   - Это почему Шурку?
   - Ну как? Папочку собирал Шурка. Ну, пусть не собирал, пусть просто хранил, никто ведь не знает. Вот как эта папочка оказалась в свое время у Долгана? Может, это он Шурку замочил?
   - И что?
   - Да ничего, - заткнулся Толян. Он так и не понял, как ему со мной держаться: нагло или по дружески. - Я просто так.
   - Ты, Толян, говорят, теперь в бизнесе?
   - Да пытался, - сплюнул Толян. - Всяко пытался. Одно время нутрий разводил с одной кореянкой. Держали нутрий в подвале, а они, падлы, понаделали дырок в земле и ушли. Я думал, совсем ушли, потом гляжу - нет, начали возвращаться. Мы нутрий кормили по часам, вот они и привыкли. К хорошему быстро привыкают, правда? - ухмыльнулся он. - Нутрии, значит, возвращаются, а я дыры за ними цементирую. Кореянка нутрий кормит, а я дыры цементирую. Почти всех собрали, только они какую-то заразу подцепили на воле. Когда подошел срок пускать зверьков на пушнину, у них хвосты отпали. Болезнь такая. Ну, согласись, какая нутрия без хвоста?
   Я согласился.
   - А кореянка?
   - Ну, живу с ней.
   - Вот видишь, - одобрил я.
   Мне не хотелось возвращаться за столик к заботливому хозяину и к майору, обожающему намеки. Если там вспомнили Шурку, мое имя тоже может высветиться. Даже обязательно высветится. Я рядом ходил, майор знает об этом. Не хотелось мне возвращаться за столик, правда, сидеть в курительной комнате с конкретным Толяном я ещё меньше хотел. Когда затрещал мобильник, сразу потянул его из кармана.
   - Ну?
   "Да у Юхи Толстого шеф, - недовольно сообщил Коршун. - И шлюхи с ним. Мне как? Сваливать?"
   "Сваливай, - сказал я. - Блин, только мешаешь."
   Шлюх у Юхи я не застал.
   Комната была намертво закурена, дым висел, как облака - над книжными полками, над застланным простыней диваном. На этой простыне землистого цвета валялся полураздетый Иваныч-младший. Не делили мы тебя и не ласкали, - хрипел магнитофон голосом Высоцкого. - А что любили, так это позади... Я поднял с пола пахнущую потом и бедностью подушку и подсунул Иванычу под голову. Я ношу в душе твой светлый облик, Валя, а Леша выколол твой образ на груди...
   Когда-то здесь был богатый дом, подумал я. Теперь здесь бедный дом.
   В сущности, никто этот дом не разорял, подумал я, просто мир изменился, а Юха этого не заметил. Исчезли благополучные родители, исчез привычный круг, исчезла гарантированная зарплата, а появились на загроможденном грязной посудой столе пузатые бутылки явно паленого "Арарата", купленные на деньги Иваныча-младшего.
   - Андрюха! - обрадовался Юха.
   Лицо у него заплыло, глаза щурились от дыма, казалось, он гримасничал. Так щурясь, он ткнул рукой в сторону пожилого морщинистого карлика, который молча сидел за столом, подложив под маленькую, тоже, наверное, морщинистую задницу несколько томов Большой Советской Энциклопедии. И в тот день, когда прощались на вокзале, я тебя до гроба помнить обещал. Я сказал: - Я не забуду в жизни Вали. - А я тем более, мне Леша отвечал... Мне показалось, что карлик молча болтает в воздухе детскими не достающими до пола ножками. Но, конечно, только показалось: никак не мог я из-за массивного стола видеть его маленькие ноги.
   Схватившись за лохматую рыжую голову, похожую на взорвавшийся примус, Юха радостно сообщил:
   - Иваныч человека убил!
   - Это как? - насторожился я.
   - Ну как, - содрогнулся Юха. - Железным топором.
   - Сам понимаю, не каменным. Когда такое произошло?
   - Часа три назад, - Юха ткнул пальцем в карлика. - Вот свидетель. Иваныч сам признался. Он нам всю душу раскрыл.
   - А где труп?
   - Ну, не потащит же он за собой труп, - резонно заметил Юха. Глаза у него были совсем свинячьи. Я все ждал, когда он заявит, что он гомункул, но, возможно, эту стадию он уже проскочил. - Иваныч сам сказал, что зарубил человека. Прямо перед оперным. Сказал, чтобы мы не волновались и лег спать. С ним бабы были, они ушли. Бабы нам не понравились, а Иванычу мы верим. Сказал - зарубил, значит, зарубил. Кристальной души человек. Вот "Арарат" принес. Пусть отдыхает. Мы пьем за его здоровье.
   Я давно не видел Юху.
   Он резко изменился. Потяжелел. В нем появилась неприятная услужливость. "Мы так и сказали Иванычу, - услужливо объяснил он, дескать, убил и ладно, отдохни для начала. Там разберемся. Ты тоже отдыхай, Андрюха, - радушно предложил он и потянулся к рюмке. Руки у него дрожали. Плесни себе коньячку. - (И теперь реши, кому из нас с ним хуже, и кому трудней - попробуй разбери...) - Садись сюда. Ага, вот так. Видишь, как удобно? Хочешь, возьму из-под Иваныча подушку? Ему не нужно. А ты отдохнешь."
   Представив цвет и запах подушки, я отказался.
   - А это Костя, это друг давний, - указал Юха на карлика. - Ко мне ходят только самые верные друзья, только самые давние, - он ещё больше прищурился. - Вот ты, - кивнул он мне. - Ну, Иваныч... Теперь Костя... "Склоняя над фолиантом седой череп..." Помнишь, как там у Льва Николаевича?
   Я не помнил.
   Оба были пьяны.
   В тусклом свете голой свисающей над столом лампочки оба почему-то напоминали ободранные пни. Старые, с ошметками обвисающего серого корья, то есть давно не бритые. Пни-гомункулы. От грязи на них чуть опята не росли. Потом в голове мелькнуло, что карлик сюда не случайно попал: внешний мир вокруг Юхи каким-то странным образом сжался, сузился. Таких домов сейчас в городе много, подумал я. Профессорские династии провалились. Было время, Шурка Сакс мечтал о родстве с каким-нибудь профессором, теперь профессорские сынки мечтают о дружбе с бандосами. У него твой профиль выколот снаружи, а у меня душа исколота снутри... Юху я не жалел. Я не раз пытался пристроить его к делу, но работать он разучился. У него, видите ли, отец дружил с маршалом Покрышкиным. В две скрипки. Юха тоже вдруг показался мне карликом. Огромным грязным щурящимся карликом.
   - У меня отец дружил с маршалом Покрышкиным, - конечно, заявил Юха и указал пальцем на карлика: - А Костю священник не хотел крестить. Костя раньше срока родился. Священник, увидев его, сказал: ну, на хер его крестить? Помрет, дескать, отмечен особым знаком. А Костя выжил. Он весь в борьбе. Хирург, принимавший роды, советовал сдать Костю в институтскую клинику. Дескать, заспиртуем парнишку, он науке принесет посильную пользу. У меня отец дружил с маршалом Покрышкиным, - напомнил Юха, - а у Кости отец был плотник. Как в Библии. Отец, знаешь, что сказал Косте? Мать-то у него померла. Взглянула на то, что родила, и того. А Косте, когда стукнуло десять лет, отец, как настоящий плотник, указал на выползшего из земли червя. "Видишь, Костя, какой некрасивый червяк? Ну, кому он, кажется, такой нужен? Видишь, как извивается? Всего-то червяк, чего хорошего, правда? А ведь все равно извивается, спешит куда-то, дергается, торопится по-своему. И ты, Костя, так тебе скажу, не красавец, в Муромцы не вышел, спорить не буду. Короче, не великан ты, сынок. Даже не Рембо. Но пойми, что любое существо в нашем мире, даже такое маленькое, как ты, имеет право извиваться, дергаться и спешить куда-то." Видишь, как хорошо сказал. Я же говорю, плотник.
   Я кивнул.
   - Имя у меня христианское, - прогудел карлик.
   Он был пьян сильнее, чем я думал. Голос у него оказался деревянный. Я сразу понял, что не хочу тут засиживаться.
   Грязные стены.
   Хлебные крошки на столе.
   Выглянул из-за чайника таракан, смиренно поводил усиками.
   Фальшивый "Арарат" в пузатой бутылке наводил на меня чудовищное уныние.
   Вот я стою три лимона, подумал я. Не так уж мало, если подумать, а чужую нищету не стряхнуть... И когда мне так уж тошно, хоть на плаху, пусть слова мои тебя не оскорбят... Я прошу, чтоб Леша расстегнул рубаху, и гляжу, гляжу часами на тебя...
   - Костя, он всегда в борьбе, - тянул свое гомункул Юха. - Работал в артели карликов. Советская власть кончилась, артель закрыли, обвинили карликов в пособничестве коммунистам. Когда демократические преобразования обнимают пламенем всю страну, сильнее всего поджариваются карлики, - выдал Юха. - Теперь у него свое дело. Автозаправку на Светлой знаешь? Ну, вот, обрадовался он, - это Костина автозаправка, он там в кафушке работает. Входит в кафушку прижимистый клиент, новый русский, как ты, Андрюха, ковыряет в носу, ждет, когда заправят-помоют богатую машину. Сидит, понятно, ничего не заказывает, в мыслях нет у него такого ужаса - заказать чего-нибудь в кафушке на автозаправке, а тут Костя подлетает с карандашиком, с блокнотиком, с чистенькой салфеточкой на локотке. Весь свободный в свободном. "Кофе желаете? Вкусную поджарку? Салат?" Заметь, ни одна скотина Косте не отказывает. И чаевых не жалеют.
   Карлик согласно кивнул.
   Наверное, он боялся упасть с Энциклопедии.
   Но вообще приятно, наверное, попирать маленькой морщинистой задницей столь обширный свод знаний.
   - А уже на самом пике советской власти, - с фальшивым уважением объявил Юха, - Костя был председателем товарищеского суда карликов!
   - Замом председателя, - деревянным голосом поправил Юху карлик. Оказывается, он все слышал. - У нас артель была дружная. Судили только двоих. Еще были кандидатуры, но Советская власть кончилась.
   - Жалеешь?
   - Нет.
   - Почему?
   - Теперь можно заниматься свободным предпринимательством.
   - Ты занимаешься свободным предпринимательством? - не поверил я.
   - Каждый зарабатывает как может, - ответил карлик. Он боялся пошевелиться. Но карлик - предприниматель, конечно, звучало здорово. Не шевельнувшись, одними губами он выговорил: - Вы вчера лук ели. Я такие вещи как волк секу.
   - Я лук и сегодня ел.
   - Вот видишь, - перешел карлик на ты и добавил трогательно: - Ты не бойся, я не деньги подошел занимать. Сколько я могу занять при таком росте? Меня прямо с работы похитили.
   - Иваныч? - догадался я.
   - Ага, - ответил карлик. - Иваныч мне коньяк в рот лил. Я его спросил: "Кофе желаете? Вкусную поджарку? Салат?" - а он одной рукой раскрыл мне рот, а другой стал в рот лить коньяк. Сказал, что бесплатно. Ну, я и поехал с ним. Он обещал скрестить меня с крупной женщиной. Но мы ещё ничего не ели. - Карлик осторожно потянул маленьким носом. - Я здорово чую запах гари. Ты чувствуешь запах гари? - И злобно рассмеялся: - Горим!
   - Ты бы хоть картошки пожарил, - упрекнул я Юху.
   - А нет картошки.
   - Ну, сходи, принеси.
   Отправив Юху в магазин, я вытащил из кармана мобильник и позвонил санитарам. Они откликнулись незамедлительно, будто ждали моего звонка.
   "Заберите Иваныча, - назвал я адрес. - Ну, как обычно. Приведите Иваныча в человеческий вид, так, чтобы он вышел от вас как птенчик. Счет? Какие, к черту проблемы? Как всегда. Наличкой."
   Когда я спрятал мобильник, карлик спросил:
   - А мне... Можно?..
   - Наличкой? - не понял я.
   - Нет... Тоже туда...
   - Снять запой?
   - Ага.
   - А ты в запое?