Страница:
- Не знаю.
- Ты давно пьешь?
- С вечера.
- Тогда нельзя. Тогда ещё рано.
- Почему?
- А кто за тебя заплатит?
- А ты? - выдохнул карлик.
Но недавно мой товарищ, друг хороший, он беду мою искусством поборол... Он скопировал тебя с груди у Леши и на грудь мою твой профиль наколол...
Вынув мобильник, я в сотый раз набрал Нюркин номер.
Шел второй час ночи, конечно, Нюркин телефон молчал, зато карлик смотрел на меня с непонятной надеждой.
Знаю я, друзей своих чернить неловко, но ты мне ближе и роднее оттого, что моя, верней - твоя татуировка много лучше и красивее его...
С интервалом в пять минут я трижды звонил Нюрке, и все это время карлик смотрел на меня с непонятной, но ясно уловимой надеждой.
- Сходи в туалет, обмочишься, - посоветовал я.
- Я уже обмочился, - ответил он все тем же деревянным голосом. - Я же не милиционер, не в две смены работаю. - И хорошенько пораскинув маленькими мозгами, понимающе добавил: - Бывает, я тоже с Богом беседую.
И замолчал.
Зато Нюрка откликнулась.
По краске лица и по живости речи видно было, что государыня сердится, но я рассмешил Нюрку, рассказав про карлика-предпринимателя с деревянным голосом, а потом про то, как бригада санитаров увозила Иваныча-младшего, и как он рвался из их рук, требуя вернуть ему его якобы окровавленный топор.
Все равно какая-то досада мешала Нюрке:
- Что у тебя за вид?
- Ну, какой может быть вид у человека в пять часов утра?
- Я тебя знаю, - Нюрка отправилась в ванну, скидывая на ходу одежду. - Даже не смей думать остаться. Я спать хочу. Через минуту чтобы следа твоего в квартире не было.
Я послушно кивнул, прилег на диван и уснул.
Кажется, впервые я не пытался вломиться в ванную, но Нюрку это нисколько не растрогало. Обнаружив меня на диване, разбудив, подставляя голые груди под поцелуи, она шепнула: "Лучше бы ты и дальше спал." - "Да почему?" - не понимал я, всем лицом ощущая её душную нежную кожу. "Да потому, что я сейчас начну тебя огорчать."
Впрочем, не такой дурой она была, чтобы от слов сразу перейти к делу. Лишь умерев подо мной, расслабилась: "Смеяться будешь, что тебе скажу."
- Давай, смеши.
- Тебе надо уехать.
- А я как раз собираюсь.
Она обрадовалась:
- Когда?
Она явно хотела как можно быстрее выпихнуть меня не только из своей постели, но и из города, её красивая голова была полна каких-то особенных своих - мыслей, и я остро чувствовал, что далеко не все эти мысли связаны конкретно со мной. Я прижал её к себе, шепнул в ухо:
- У меня есть для тебя подарок.
Тайн она не терпела:
- Выкладывай!
- Вчера я заказал билеты. На двоих.
- Ну, понятно. Ты куда-то едешь. А кто с тобой?
- Ты.
- Куда?
- В Индию.
- В какую ещё Индию? Чего я там не видела? - удивилась она.
- Ну мало ли, слонов, например, обезьян, сикхов, - ответил я неопределенно, не зная, как понимать её явное равнодушие. - Ты не думай, в Индии хорошо. Это далеко. От Москвы лететь часов десять. Там не только джунгли, там есть отличные шератоновские отели. Нам не придется жить в хижинах, где нет даже душа. А ещё у нас будет отдельный индивидуальный гид. Я заставлю его ходить с живой коброй через плечо.
- С чего ты взял, что я заплачу от умиления?
- Я ничего такого не говорил и никаких слез не жду. - Я старался быть терпеливым. Я остро чувствовал, что Нюрка чего-то не договаривает. - В Индии действительно есть отличные отели. К тому же там не встретишь тех, кто постоянно пасется в Никосии или на Мальорке.
- Ну, ладно, может, Индия это не так уж и плохо, - неожиданно перерешила Нюрка, но таким тоном, что я не обрадовался. - Когда ты уезжаешь? Когда думаешь вернуться? Какой срок сможешь пробыть в Индии? тем же тоном она могла спросить, сколько дней я могу пробыть в Томске или в Омске.
- Сколько захочешь, столько и пробудем.
- Ну да, деньги у тебя есть, - вздохнула Нюрка. - Это когда я тебя впервые встретила, ты был просто бандос, у тебя ничего не было, кроме грязной пивной. - Она, конечно, преувеличивала.
- О чем ты?
- А вот о чем... Слушай... - Она терпеливо убрала мою руку со своей влажной от пота груди. - Ты знаешь, я никогда не вру... - Она засмеялась этому открытию. - Ну, скажем так, я почти никогда не вру... То есть, вру, но не очень часто... Впрочем, какая разница, правда? Рядом с тобой просто невозможно не врать. Так вот, слушай, что говорят... Не среди бандосов говорят, а, скажем так, в серьезных кругах... Вот честно скажу, лучше бы тебе прямо сейчас улететь в Индию... - Моя рука все-таки легла на её грудь и она вздрогнула. - Честное слово, не знаю, как вытащить тебя из прошлого.
- Разве ты уже не вытащила меня из прошлого?
- Если и вытащила, то не все это видят, - она оттолкнула мою руку. Ты уже слышал о Полунине.
- О каком Полунине? Кто это?
- Ну, как о каком? Сам рассказывал о нем.
- А-а-а, - догадался я. - Филин.
- Везде эти мерзкие кликухи, терпеть не могу! - Нюрка презрительно поджала губы. - Я говорю о некоем Полунине. О некоем Виталии Ивановиче. Его арестовали. Но дело не в этом. Я слышала, что у него нашли какую-то папку, а в папках всякие неприятные бумаги.
- Векселя, долговые расписки и все такое прочее, - догадался я.
- Ну, вот! Так я и знала. Конечно, ты причастен ко всему этому. Там на кого только нет бумаг! - не выдержала она.
- Наверное, и на Иваныча-старшего есть?
- Есть, конечно. Только мне думается, что Иваныч-старший отвертится. А вот ты...
- А я тут при чем?
- Но ты же знаешь об этой папке!
- Ну и что? Мало ли о чем я знаю...
- За этим Виталием Ивановичем тянется длинный вонючий хвост, презрительно объяснила Нюрка. - А ты долгое время пасся в его стаде.
- Кто такое говорит?
- Неважно. Говорят. Серьезные люди. Если ты действительно хоть каким-то боком причастен к этим делам, - как бы прощая поцеловала она меня, - то лучше прямо завтра улетай в Индию. Говорят, в лавочке этого Виталия Ивановича всякое происходило. Там сейчас ищут трупы. Да, да, самые настоящие трупы, не просто так, - подняв голову, Нюрка внимательно следила за мной сквозь полуопущенные ресницы, будто меня правда можно было напугать трупами. Смутный утренний свет уже просачивался в комнату. - Короче, в деле, которое заведено на этого Полунина, не один раз встречается твоя фамилия. Дошло? Кто-то тобой здорово интересуется. Это только я, дура, знаю, что ты хороший, - нежно поцеловала она меня, - а другие люди по другому смотрят на мир и на людей. Так ведь? - и прижалось щекой к моему плечу. - Вот все, что я знаю. Зато все это я знаю от очень серьезного человека. У меня много серьезных друзей.
- Да уж, - с горечью признал я.
- А сейчас ищут какого-то Сакса. Чего ты вздрагиваешь? В смысле ищут не самого Сакса, а его тело. В связи с этим тебя, наверное, тоже скоро вызовут в прокуратуру.
- Что значит ищут? - я действительно вздрогнул. - Этот Сакс, про которого ты говоришь, давно похоронен. Вполне официально похоронен, на кладбище. После автомобильной катастрофы. Куда может деться его тело?
- Ну вот, многие так думали, - вздохнула Нюрка. - А тела в могилке не оказалось. Это я слышала от очень серьезного человека. Учти, я тебе первому это говорю.
- Еще хочешь сказать кому-то?
- Не цепляйся к словам. Могилка действительно оказалась пустой. Тело этого Сакса куда-то исчезло. Так что жди. Скоро тебя вызовут. - Она разозлилась. - Что ты как каменный? Что ты об этом думаешь?
- Ничего, - пожал я плечами.
- Совсем ничего?
- Совсем.
Нюрка разочарованно помолчала. Потом шепнула:
- "И сумерки в стекле, как пыль на винограде..."
- О чем ты?
- Цитата.
- Какие сумерки? - не понял я. - Уже светает.
- Все равно сумерки... На сердце... Ты, наверное, не поймешь... Наверное, я в тебе обманулась...
- Почему?
- Потому что ты всего лишь мелкий бандос. Как был мелким бандосом, так и остался.
- Полетишь со мной?
- Нет, - твердо сказала она.
Но я продолжал торговаться.
- Смотри, - в отчаянии торговался я. - Когда мы встретились, я действительно держал лишь пивную, а сейчас у меня фирма. Крупная фирма. Крепкая фирма. И принципиально никаких крыш.
- Это потому, что все бандосы города - твои друзья, - возразила Нюрка.
- Это не так, - торговался я. - Ты же знаешь, я ни с кем из них не встречаюсь. А если иногда и встречаю кого-то, то какого черта? Мне говорят - привет. Почему не ответить? Только потому, что когда-то знал его?
- Вот именно, - отрезала Нюрка.
- Сейчас я ни с кем не связан.
- Объяснишь прокурору.
- В некотором смысле я сейчас работаю на администрацию.
- Ну да, на профессиональных воров!
- Как? - удивился я. - Ты даже Иваныча-старшего считаешь вором?
- А ты думал? - Нюрка тоже удивилась. - Его прежде всего.
- Но ты спала с ним! - заорал я.
- Ну и что? Теперь я с тобой сплю, - Нюрку нисколько не взволновала моя вспышка. - Иваныч давно достиг своего потолка, его интеллектуальное развитие закончилось. Кроме тюрьмы, Иванычу ничего не светит, а ты знаешь, я таких не люблю.
- Полетим вместе! Ты мне нужна! - взмолился я. - Ты же видишь, что я лечу в Индию вовсе не потому, что чего-то боюсь. Плевать мне на всякие папки. Я лечу в Индию только потому, что хочу побыть с тобой рядом. - И опять заорал: - Ты уже, наверное, переспала с этим москвичом? Говорят, ты показываешь город какой-то московской шишке?
- Какая тебе разница?
- Ну, ладно, - согласился я. - Пусть никакой. Как скажешь. Но полетим вместе. Там никто не будет стоять между нами - ни честные граждане, ни бандиты. Наконец, мы будем вместе. Одни! Понимаешь? Ну, давай полетим, давай посмотрим, какие мы есть, когда нам никто не мешает.
- Думаешь, у нас получится? - засомневалась она.
- Уверен.
- Когда у тебя рейс?
- У нас! - взмолился я.
- Ладно, пусть у нас, успокойся, - сказала она мне нежно, как малышу. - У тебя глаза безумные. Я же не сказала тебе, что совсем не лечу. Просто я не могу вот так сразу взять и улететь. - Ее зеленоватые глаза странно поблескивали. - Ты можешь сделать так, чтобы я прилетела чуть позже?
- Но почему позже?
- Потому, что мне так удобнее, - ответила она твердо. - У меня есть свои обязательства. Через неделю я готова прилететь хоть куда, хоть в Антарктиду, если ты там окажешься. Но через неделю. Понимаешь? Ни днем, ни минутой раньше. Тебе что, трудно поменять билет? - удивилась она.
- Нисколько, - оглянулся я, отыскивая глазами телефон.
- Не торопись... - нежно шепнула Нюрка. - Сделай это днем на трезвую голову... А сейчас... - шепнула она ещё нежнее. - Сейчас, бандос, покажи, на что ты ещё способен...
1
2
3
4
5
6
7
8
- Ты давно пьешь?
- С вечера.
- Тогда нельзя. Тогда ещё рано.
- Почему?
- А кто за тебя заплатит?
- А ты? - выдохнул карлик.
Но недавно мой товарищ, друг хороший, он беду мою искусством поборол... Он скопировал тебя с груди у Леши и на грудь мою твой профиль наколол...
Вынув мобильник, я в сотый раз набрал Нюркин номер.
Шел второй час ночи, конечно, Нюркин телефон молчал, зато карлик смотрел на меня с непонятной надеждой.
Знаю я, друзей своих чернить неловко, но ты мне ближе и роднее оттого, что моя, верней - твоя татуировка много лучше и красивее его...
С интервалом в пять минут я трижды звонил Нюрке, и все это время карлик смотрел на меня с непонятной, но ясно уловимой надеждой.
- Сходи в туалет, обмочишься, - посоветовал я.
- Я уже обмочился, - ответил он все тем же деревянным голосом. - Я же не милиционер, не в две смены работаю. - И хорошенько пораскинув маленькими мозгами, понимающе добавил: - Бывает, я тоже с Богом беседую.
И замолчал.
Зато Нюрка откликнулась.
По краске лица и по живости речи видно было, что государыня сердится, но я рассмешил Нюрку, рассказав про карлика-предпринимателя с деревянным голосом, а потом про то, как бригада санитаров увозила Иваныча-младшего, и как он рвался из их рук, требуя вернуть ему его якобы окровавленный топор.
Все равно какая-то досада мешала Нюрке:
- Что у тебя за вид?
- Ну, какой может быть вид у человека в пять часов утра?
- Я тебя знаю, - Нюрка отправилась в ванну, скидывая на ходу одежду. - Даже не смей думать остаться. Я спать хочу. Через минуту чтобы следа твоего в квартире не было.
Я послушно кивнул, прилег на диван и уснул.
Кажется, впервые я не пытался вломиться в ванную, но Нюрку это нисколько не растрогало. Обнаружив меня на диване, разбудив, подставляя голые груди под поцелуи, она шепнула: "Лучше бы ты и дальше спал." - "Да почему?" - не понимал я, всем лицом ощущая её душную нежную кожу. "Да потому, что я сейчас начну тебя огорчать."
Впрочем, не такой дурой она была, чтобы от слов сразу перейти к делу. Лишь умерев подо мной, расслабилась: "Смеяться будешь, что тебе скажу."
- Давай, смеши.
- Тебе надо уехать.
- А я как раз собираюсь.
Она обрадовалась:
- Когда?
Она явно хотела как можно быстрее выпихнуть меня не только из своей постели, но и из города, её красивая голова была полна каких-то особенных своих - мыслей, и я остро чувствовал, что далеко не все эти мысли связаны конкретно со мной. Я прижал её к себе, шепнул в ухо:
- У меня есть для тебя подарок.
Тайн она не терпела:
- Выкладывай!
- Вчера я заказал билеты. На двоих.
- Ну, понятно. Ты куда-то едешь. А кто с тобой?
- Ты.
- Куда?
- В Индию.
- В какую ещё Индию? Чего я там не видела? - удивилась она.
- Ну мало ли, слонов, например, обезьян, сикхов, - ответил я неопределенно, не зная, как понимать её явное равнодушие. - Ты не думай, в Индии хорошо. Это далеко. От Москвы лететь часов десять. Там не только джунгли, там есть отличные шератоновские отели. Нам не придется жить в хижинах, где нет даже душа. А ещё у нас будет отдельный индивидуальный гид. Я заставлю его ходить с живой коброй через плечо.
- С чего ты взял, что я заплачу от умиления?
- Я ничего такого не говорил и никаких слез не жду. - Я старался быть терпеливым. Я остро чувствовал, что Нюрка чего-то не договаривает. - В Индии действительно есть отличные отели. К тому же там не встретишь тех, кто постоянно пасется в Никосии или на Мальорке.
- Ну, ладно, может, Индия это не так уж и плохо, - неожиданно перерешила Нюрка, но таким тоном, что я не обрадовался. - Когда ты уезжаешь? Когда думаешь вернуться? Какой срок сможешь пробыть в Индии? тем же тоном она могла спросить, сколько дней я могу пробыть в Томске или в Омске.
- Сколько захочешь, столько и пробудем.
- Ну да, деньги у тебя есть, - вздохнула Нюрка. - Это когда я тебя впервые встретила, ты был просто бандос, у тебя ничего не было, кроме грязной пивной. - Она, конечно, преувеличивала.
- О чем ты?
- А вот о чем... Слушай... - Она терпеливо убрала мою руку со своей влажной от пота груди. - Ты знаешь, я никогда не вру... - Она засмеялась этому открытию. - Ну, скажем так, я почти никогда не вру... То есть, вру, но не очень часто... Впрочем, какая разница, правда? Рядом с тобой просто невозможно не врать. Так вот, слушай, что говорят... Не среди бандосов говорят, а, скажем так, в серьезных кругах... Вот честно скажу, лучше бы тебе прямо сейчас улететь в Индию... - Моя рука все-таки легла на её грудь и она вздрогнула. - Честное слово, не знаю, как вытащить тебя из прошлого.
- Разве ты уже не вытащила меня из прошлого?
- Если и вытащила, то не все это видят, - она оттолкнула мою руку. Ты уже слышал о Полунине.
- О каком Полунине? Кто это?
- Ну, как о каком? Сам рассказывал о нем.
- А-а-а, - догадался я. - Филин.
- Везде эти мерзкие кликухи, терпеть не могу! - Нюрка презрительно поджала губы. - Я говорю о некоем Полунине. О некоем Виталии Ивановиче. Его арестовали. Но дело не в этом. Я слышала, что у него нашли какую-то папку, а в папках всякие неприятные бумаги.
- Векселя, долговые расписки и все такое прочее, - догадался я.
- Ну, вот! Так я и знала. Конечно, ты причастен ко всему этому. Там на кого только нет бумаг! - не выдержала она.
- Наверное, и на Иваныча-старшего есть?
- Есть, конечно. Только мне думается, что Иваныч-старший отвертится. А вот ты...
- А я тут при чем?
- Но ты же знаешь об этой папке!
- Ну и что? Мало ли о чем я знаю...
- За этим Виталием Ивановичем тянется длинный вонючий хвост, презрительно объяснила Нюрка. - А ты долгое время пасся в его стаде.
- Кто такое говорит?
- Неважно. Говорят. Серьезные люди. Если ты действительно хоть каким-то боком причастен к этим делам, - как бы прощая поцеловала она меня, - то лучше прямо завтра улетай в Индию. Говорят, в лавочке этого Виталия Ивановича всякое происходило. Там сейчас ищут трупы. Да, да, самые настоящие трупы, не просто так, - подняв голову, Нюрка внимательно следила за мной сквозь полуопущенные ресницы, будто меня правда можно было напугать трупами. Смутный утренний свет уже просачивался в комнату. - Короче, в деле, которое заведено на этого Полунина, не один раз встречается твоя фамилия. Дошло? Кто-то тобой здорово интересуется. Это только я, дура, знаю, что ты хороший, - нежно поцеловала она меня, - а другие люди по другому смотрят на мир и на людей. Так ведь? - и прижалось щекой к моему плечу. - Вот все, что я знаю. Зато все это я знаю от очень серьезного человека. У меня много серьезных друзей.
- Да уж, - с горечью признал я.
- А сейчас ищут какого-то Сакса. Чего ты вздрагиваешь? В смысле ищут не самого Сакса, а его тело. В связи с этим тебя, наверное, тоже скоро вызовут в прокуратуру.
- Что значит ищут? - я действительно вздрогнул. - Этот Сакс, про которого ты говоришь, давно похоронен. Вполне официально похоронен, на кладбище. После автомобильной катастрофы. Куда может деться его тело?
- Ну вот, многие так думали, - вздохнула Нюрка. - А тела в могилке не оказалось. Это я слышала от очень серьезного человека. Учти, я тебе первому это говорю.
- Еще хочешь сказать кому-то?
- Не цепляйся к словам. Могилка действительно оказалась пустой. Тело этого Сакса куда-то исчезло. Так что жди. Скоро тебя вызовут. - Она разозлилась. - Что ты как каменный? Что ты об этом думаешь?
- Ничего, - пожал я плечами.
- Совсем ничего?
- Совсем.
Нюрка разочарованно помолчала. Потом шепнула:
- "И сумерки в стекле, как пыль на винограде..."
- О чем ты?
- Цитата.
- Какие сумерки? - не понял я. - Уже светает.
- Все равно сумерки... На сердце... Ты, наверное, не поймешь... Наверное, я в тебе обманулась...
- Почему?
- Потому что ты всего лишь мелкий бандос. Как был мелким бандосом, так и остался.
- Полетишь со мной?
- Нет, - твердо сказала она.
Но я продолжал торговаться.
- Смотри, - в отчаянии торговался я. - Когда мы встретились, я действительно держал лишь пивную, а сейчас у меня фирма. Крупная фирма. Крепкая фирма. И принципиально никаких крыш.
- Это потому, что все бандосы города - твои друзья, - возразила Нюрка.
- Это не так, - торговался я. - Ты же знаешь, я ни с кем из них не встречаюсь. А если иногда и встречаю кого-то, то какого черта? Мне говорят - привет. Почему не ответить? Только потому, что когда-то знал его?
- Вот именно, - отрезала Нюрка.
- Сейчас я ни с кем не связан.
- Объяснишь прокурору.
- В некотором смысле я сейчас работаю на администрацию.
- Ну да, на профессиональных воров!
- Как? - удивился я. - Ты даже Иваныча-старшего считаешь вором?
- А ты думал? - Нюрка тоже удивилась. - Его прежде всего.
- Но ты спала с ним! - заорал я.
- Ну и что? Теперь я с тобой сплю, - Нюрку нисколько не взволновала моя вспышка. - Иваныч давно достиг своего потолка, его интеллектуальное развитие закончилось. Кроме тюрьмы, Иванычу ничего не светит, а ты знаешь, я таких не люблю.
- Полетим вместе! Ты мне нужна! - взмолился я. - Ты же видишь, что я лечу в Индию вовсе не потому, что чего-то боюсь. Плевать мне на всякие папки. Я лечу в Индию только потому, что хочу побыть с тобой рядом. - И опять заорал: - Ты уже, наверное, переспала с этим москвичом? Говорят, ты показываешь город какой-то московской шишке?
- Какая тебе разница?
- Ну, ладно, - согласился я. - Пусть никакой. Как скажешь. Но полетим вместе. Там никто не будет стоять между нами - ни честные граждане, ни бандиты. Наконец, мы будем вместе. Одни! Понимаешь? Ну, давай полетим, давай посмотрим, какие мы есть, когда нам никто не мешает.
- Думаешь, у нас получится? - засомневалась она.
- Уверен.
- Когда у тебя рейс?
- У нас! - взмолился я.
- Ладно, пусть у нас, успокойся, - сказала она мне нежно, как малышу. - У тебя глаза безумные. Я же не сказала тебе, что совсем не лечу. Просто я не могу вот так сразу взять и улететь. - Ее зеленоватые глаза странно поблескивали. - Ты можешь сделать так, чтобы я прилетела чуть позже?
- Но почему позже?
- Потому, что мне так удобнее, - ответила она твердо. - У меня есть свои обязательства. Через неделю я готова прилететь хоть куда, хоть в Антарктиду, если ты там окажешься. Но через неделю. Понимаешь? Ни днем, ни минутой раньше. Тебе что, трудно поменять билет? - удивилась она.
- Нисколько, - оглянулся я, отыскивая глазами телефон.
- Не торопись... - нежно шепнула Нюрка. - Сделай это днем на трезвую голову... А сейчас... - шепнула она ещё нежнее. - Сейчас, бандос, покажи, на что ты ещё способен...
1
2
3
4
5
6
7
8
Когда подали коньяк, Трубников несколько успокоился.
Голос Калашникова, грянувший под Шереметьево-2, теперь смолк, исчез, растворился в небытии, хотя нельзя сказать - навсегда. Самолет шел ровно, слегка подрагивая от работы двигателей. Думая о том, что скоро он пересечет границу России, Трубников вспомнил советские времена.
Его родной дядя, известный энтомолог профессор МГУ Иван Сергеевич Трубников, не выездной, понятно, летел однажды из Горького в Ленинград. Рейс по каким-то причинам затянулся, потом объявили о непредусмотренной промежуточной посадке. Пассажиров из самолета не выводили. Профессор Трубников смотрел за окно, на серую травку, на скучное низкое небо, сочащееся мелким скучным дождем. Потом самолет поднялся и только через несколько лет от одного знакомого чекиста не выездной профессор Трубников узнал, что побывал в Швеции. Угонщик оказался интеллигентный, а пилоты - не герои, все было сделано по уму. "А если бы ты и узнал обо всем сразу, сказал профессору Трубникову знакомый чекист, - писать в анкетах и хвастаться перед приятелями, что ты побывал в Швеции, тебе все равно бы не разрешили".
После первой рюмки коньяка Трубников привычно запыхтел.
Он видел как бесцеремонный англичанин в желтом жилете, похожий одновременно и на Дарвина и на его доисторического рыжеватого предка, раздраженно смял газету и бросил на пол. На длинной руке англичанина тикали громадные, похожие на бомбу, часы, глаза казались большими и выпуклыми. Совсем другие глаза оказались у соседа слева - озабоченного пухлого толстяка лет сорока, одетого дорого, но безвкусно: костюм в полоску, сиреневый галстук, очки с какими-то старомодными посеребренными дужками. Глаза под очками бегали. Типичный русак, следующий непривычным маршрутом.
- Федор Трубников, свободный коммерсант, - представился Трубников. Белая водка "Трубникофф", цветные ликеры, качественные прохладительные напитки. Как откликаетесь?
- Герман Иванофф, - подумав, откликнулся сосед, неуверенно разглядывая золотую голду, обнимающую совсем не хилую шею Трубникова. Налоговый инспектор. Хлеб, вода, жесткие нары, место у параши, и все такое прочее.
- Шутить изволите?
- Изволю, господин Трубников.
- Откуда вы знаете мое имя? - нервы Трубникова напряглись.
- Так вы же сами только что мне представились. - Герман Иванофф был растерян. - Я вас не принуждал.
- Ах да, ну, да, - смятенно запыхтел Трубников. - Вы правы, я все сделал сам. Конечно, конечно! Какой город честь имеете представлять?
- Москву, - почему-то вздохнул налоговик.
И Трубников вздохнул.
Он не любил налоговиков и не любил налоговую систему, постоянно покушающуюся на его карман. Он прекрасно понимал, что стопроцентные налоги это и есть коммунизм, самая человечная идея, но ещё лучше он понимал, что если с рубля у него берут семьдесят семь копеек налогов, оставляя ему только двадцать три, в то время как он постоянно нуждается, по крайней мере, в пятидесяти, с такой системой он никогда не согласится. Ну, хорошо бы этим обеспечивалась стабильность, так нет! Чтобы отдать те же семьдесят семь копеек с рубля он должен унизительно долго возиться со всякими дурацкими отчетностями, в которых сам черт сломит ногу, и постоянно бывать в кабинетах, казенный антураж которых вызывает в нем тошноту.
А главное, никакой стабильности.
Нет, чтобы встать утром и увидеть: тротуар перед домом помыт с мылом, как в Голландии, соседний бомж причесан и препровожден в участок, соседская собака-сволочь пристрелена из винтовки с глушителем (может, вместе с хозяином), а в лавке на углу можно купить травку.
Так нет!
Совсем нет.
Похоже, страну окончательно загадили, а семьдесят семь копеек с рубля уходят в непонятный общак, держатели которого ещё в него же, в Трубникова, от души и шмаляют из "калаша", тоже ведь, кстати, купленного на его деньги. Когда в Шереметьево перед отлетом Трубников отчетливо расслышал автоматные очереди, он так и подумал: наверное, это опять до него пытаются добраться. Он устал от покушений, ему надоела стрельба. Просто повезло, что он уже проходил паспортный контроль.
Скосив глаза, засопев, Трубников взглянул на шутника.
До шутника, наверное, не доходит, что жестокая российская налоговая система оставила постоянно и неутомимо работающему человеку только два выхода: первый, влачить, как все, обывательское существование, оставляя себе на расходы унылые официальные двадцать три копейки с каждого заработанного рубля; и второй, плюнув на все, дерзко вырваться туда, где настоящая воля, где Будулай гуляет с цыганками, где пугающе трещат "калаши", зато весь заработанный рубль ты оставляешь себе.
Кто не рискует, тот не пьет шампанского.
Уже успокоено Трубников скосил глаза на соседа.
Ну, налоговик, ну, летит в Швейцарию. Может, просто на немке женился. Не обязательно на немецкой. В советское время в Европу ездили на танках, потом на еврейках, теперь пошла совсем другая жизнь - можно ездить за бугор на немках, особенно на тех, которых раньше выселяли в Сибирь!
Трубников довольно засопел: немки у него тоже были.
Всю жизнь, сколько Трубников себя помнил, интересовали его деньги и женщины. Поэму "Полтава" он не читал, но с проститутками из Полтавы путался. Если быть точным, женщины начали интересовать Трубникова, пожалуй, даже раньше, чем деньги. Откуда могла взяться страсть к деньгам в семье молодых ученых, энтузиастов-шестидесятников? - а вот молодых женщин вокруг Трубникова было много с детства. Одни приходили к отцу, сотруднику университета - сдавать экзамены, другие приходили на консультации к матери - врачу-гинекологу. Рыжие, белые, черные, русые. Длинноволосые, стриженые, с космами и с лохмами. Уже в юном Трубникове было что-то такое, что заставляло женщин ласково и откровенно улыбаться. Ну, а дальше все развивалось в зависимости от того, чего, собственно, хотел Трубников. Кстати, именно Трубников был тем неизвестным футбольным героем, который первым выкрикнул на смертельном матче "Спартак" - "Динамо", проходившем в Киеве, знаменитую фразу: "Ваши бабы на Тверской!", подхваченную московскими болельщиками.
"Спартак" тогда чуть не выиграл.
А Трубников получил по роже.
Но это ерунда. Настоящим фаном он никогда не был. Просто любил и знал женщин. Никаких дон-жуанских списков он не вел, конечно, да и не собирался вести, потому что сам не знал, сколько девушек и женщин принял в свои объятия, только иногда, повинуясь прихотям памяти, из глубин его подсознания поднимались какие-то смутно знакомые, но почти неузнаваемые лики; только в такие моменты Трубников начинал осознавать, что знал многих.
А остановиться не мог.
Даже в далеком девяностом году, первым начав ввозить в Энск спирт "Ройял" из тихой Голландии, Трубников уделял девушкам и женщинам постоянное внимание. Несмотря на чудовищную занятость (надо было стопроцентно использовать условия смутного времени, столь удобного для бизнеса), приметив заинтересовавшую его девушку или женщину, Трубников начинал пыхтеть, потеть, пускать слюни, как Павловская собака. Не действовали слова, действовали деньги. Трубников рано понял их силу. В конце концов для чего-то деньги нужны, считал он. И впервые стреляли в Трубникова, кстати, как раз в девяностом году - из-за любви. Женщина, давшая ему так не вовремя, оказалась женой страшно ревнивого типа.
Не то слово.
Не ревнивец, убийца!
Очередь из Калашникова, в первый раз прошившая "семерку" Трубникова, прошла в непосредственной близости от его голубых глаз. Понадобились срочные усилия авторитетных людей, чтобы замять историю, не дать ей официального хода, восстановить душевное равновесие. Но все вроде сгладилось. Ревнивый тип даже некоторое время ходил в партнерах Трубникова и во второй раз стрелял в него уже как обманутый партнер, что привело Трубникова к двум простым мыслям: во-первых, партнеров надо выбирать серьезнее, во-вторых, партнеров вообще следует выбирать серьезно.
К девяносто третьему году Трубников владел просторным особняком в тихом уголке Энска и несколькими загородными дачами. Окна дач были с такими частыми переплетами, что их можно было принять за решетки. На каждой даче хранились коллекции картин, которые для Трубникова подбирала специальная команда, понимающая в этом деле. Особенно требовательным Трубников оказался в подборе предков - так он называл серию старинных русских портретов, обошедшихся ему не в один миллион. Некоторое время помогала Трубникову Нюрка Стасова, но Нюркин интеллект не удовлетворил Трубникова. Однажды вместо малайского Диксона она купила ему билеты на остров Диксон, лежащий в устье Енисея. Трубников усмотрел в этом некий намек и незамедлительно выгнал помощницу. Благополучие Трубникова и без того требовало волнений. Ликерно-водочные заводы были разбросаны у него по всей Сибири, умеющей и любящей пить. При заводах работали цеха, выдававшие кока-колу, по вкусу превосходящую импортную, - так говорилось в рекламе, которой Трубников уверенно насыщал рынок. Ввоз дешевого зарубежного спирта, правда, со временем затруднился, но главная сложность заключалась все же не в этом.
Главная сложность, как всегда, заключалась в партнерах и в конкурентах.
Понятно, проблему транспортировки или реализации готового продукта можно обсуждать и с собственным котом у камина, но это удел сугубых романтиков. При таком подходе к делу рано или поздно вы ошибетесь. Или кот ошибется. Работая в одиночку легко спороть глупость на ровном месте, правда, и с партнерами не легче. Каждому бизнесмену известно противоречие: берешь человека в партнеры, а растишь конкурента, берешь человека на зарплату, а выращиваешь вора. Судя по тому, что автоматные очереди с поразительной регулярностью прошивали то один, то другой автомобиль Трубникова, проблема партнеров и конкурентов стояла перед ним в полный рост.
Совет, полученный в корейском кафе от удачливого бандоса Андрюхи Семина, хорошо лег на подсознанку Трубникова.
Можно, конечно, верить в чудеса, а можно не верить, но, владея по-настоящему большими деньгами, глупо подставлять себя под выстрелы. Лучше не поскупиться на волшебный амулет, защищающий от пуль, чем ползать по грязному снегу. Говорят, нынче даже депутаты Государственной думы не отказываются от услуг дипломированных шаманов, колдунов, экстрасенсов. К тому же, удачная деловая операция только что принесла Трубникову весьма немалые деньги, сильно рассердив конкурентов. Вот почему Трубников появился на паспортном контроле в Шереметьево взмыленный и без багажа. Только документы были при нем. Зачем тащить что-то с собой, когда имеешь в Швейцарии приличный банковский счет? Когда на контроле Трубникова спросили: "Куда следуете?" - он честно ответил: "В Индию." - "Почему через Швейцарию? Вам так удобнее? У вас транзитная виза? Сколько вы собираетесь пробыть в Швейцарии?" - "Да недолго, совсем недолго, - все так же честно объяснил Трубников. - Индусы такой народ, что перед ними все остальные нации идиоты." - "Валюта имеется?" - "Конечно." - "Сколько?" - "А вот..." показал Трубников купюры, перехваченные синей резинкой. "Сколько?" "Откуда ж мне знать? Взял на дорогу. Пачка." - "Вы так и в декларации указали?" - "Разумеется."
- В аэропорту вас встретят?
Это спросил уже сосед по самолету.
Самолет снижался, выл, подрагивал, глаза у налоговика отливали яростным нетерпеливым огнем. Наверное, взял крупно, теперь бежит от правосудия, догадался Трубников. Костюм в полоску, чего от такого ждать? Теперь от души оттопырится в первом баре. И, пожалев беглеца, спросил:
- А вас встретят?
- О, да! Меня встретят. В аэропорту меня встретит русскоговорящий гид, - налоговик с гордостью покачал головой и это подтвердило догадки Трубникова. Страшные намеки на нары и на парашу, конечно, чепуха. Неудобные нары и близость к параше несомненно, грозили самому налоговику, потому и занимали его воображение.
- А как вы договорились?
- Насчет чего? - насторожился налоговик.
- А насчет русскоговорящего гида?
- Я позвонил в известное турбюро, - налоговик охотно показал Трубникову увесистый желтый томик с текстами на трех языках. - Здесь масса полезных сведений, вплоть до конкретных телефонов.
- Где можно купить такую книгу?
- Она вас заинтересовала?
- Даже очень.
- Тогда возьмите её, дарю, - гордо улыбнулся налоговик. Так произносят: "Оставьте на канцелярские расходы". - Мне теперь она не понадобится. У меня теперь есть русскоговорящий гид.
И по гордой улыбке Трубников понял, что пухлый налоговик действительно выбрал не причитающиеся ему двадцать три копейки, а весь рубль, то есть, чистую волю с Будулаем и его цыганками.
Побывав в банке, Трубников перебрался в городок Тонон.
Отель "Шато де Кудрэ" располагался на берегу озера, которое по непонятным для Трубникова причинам местные жители называли просто Озером, хотя на всех картах оно называлось Женевским. Неустанное движение прозрачных негромких волн и нежный голос русскоговорящего гида Наташи, заказанного (по примеру налоговика) в известном швейцарском турбюро, сильно вдохновляли Трубникова. Пробуя очень неплохое французское вино, название которого не имело смысла запоминать, поскольку рядом находилась Наташа, Трубников жарко сопел, пыхтел, пускал слюни и развивал теорию, поразившую его самого. Смысл его теории заключался в том, что в ближайшее время в России наверняка останутся только два новых русских: ну, понятно, он сам, а ещё Брынцалов.
- Мой Трубников, почему?
- Чем ярче малиновые пиджаки, чем тяжелее золотые цепи на шеях, тем с большей скоростью нас отстреливают.
- Как отстреливают? - мило пугалась Наташа.
- Если вас интересует технология, - пыхтел, пуская слюни, Трубников, - то это не ко мне. Одно могу сказать, эти мерзавцы предпочитают автоматическое оружие.
- Мой Трубников! - нежно восклицала Наташа. - Как можно стрелять в такого обаятельного мужчину?
Трубников пыхтел ещё громче.
Он умел и любил радоваться. Он ценил радость. А ещё он не мог жить без женских похвал. Если в течение суток Трубников не получал похвал, он плохо себя чувствовал, даже начинал болеть. Он мог даже умереть от того, что не слышит таких похвал.
- Просто замечательное вино, - сказал он Наташе и пустил слюну от восторга. - Но вернувшись в номер, мы закажем белую водку "Трубникофф". Это очень тонкая водка. Немало бобов нужно нарубить, чтобы выбросить на рынок такой качественный продукт.
Наташа округлила красивые губы:
- Мой Трубников, я давно не была в России. Наверное, я перестала понимать некоторые русские слова. Эта водка, которую назвали вашим именем, она делается из русских бобов?
- Не совсем, - запыхтел Трубников. Общение с женщиной делало его сильным и уверенным. - Нарубить бобов это термин. Другими словами получить прибыль, встать на ноги.
Голос Калашникова, грянувший под Шереметьево-2, теперь смолк, исчез, растворился в небытии, хотя нельзя сказать - навсегда. Самолет шел ровно, слегка подрагивая от работы двигателей. Думая о том, что скоро он пересечет границу России, Трубников вспомнил советские времена.
Его родной дядя, известный энтомолог профессор МГУ Иван Сергеевич Трубников, не выездной, понятно, летел однажды из Горького в Ленинград. Рейс по каким-то причинам затянулся, потом объявили о непредусмотренной промежуточной посадке. Пассажиров из самолета не выводили. Профессор Трубников смотрел за окно, на серую травку, на скучное низкое небо, сочащееся мелким скучным дождем. Потом самолет поднялся и только через несколько лет от одного знакомого чекиста не выездной профессор Трубников узнал, что побывал в Швеции. Угонщик оказался интеллигентный, а пилоты - не герои, все было сделано по уму. "А если бы ты и узнал обо всем сразу, сказал профессору Трубникову знакомый чекист, - писать в анкетах и хвастаться перед приятелями, что ты побывал в Швеции, тебе все равно бы не разрешили".
После первой рюмки коньяка Трубников привычно запыхтел.
Он видел как бесцеремонный англичанин в желтом жилете, похожий одновременно и на Дарвина и на его доисторического рыжеватого предка, раздраженно смял газету и бросил на пол. На длинной руке англичанина тикали громадные, похожие на бомбу, часы, глаза казались большими и выпуклыми. Совсем другие глаза оказались у соседа слева - озабоченного пухлого толстяка лет сорока, одетого дорого, но безвкусно: костюм в полоску, сиреневый галстук, очки с какими-то старомодными посеребренными дужками. Глаза под очками бегали. Типичный русак, следующий непривычным маршрутом.
- Федор Трубников, свободный коммерсант, - представился Трубников. Белая водка "Трубникофф", цветные ликеры, качественные прохладительные напитки. Как откликаетесь?
- Герман Иванофф, - подумав, откликнулся сосед, неуверенно разглядывая золотую голду, обнимающую совсем не хилую шею Трубникова. Налоговый инспектор. Хлеб, вода, жесткие нары, место у параши, и все такое прочее.
- Шутить изволите?
- Изволю, господин Трубников.
- Откуда вы знаете мое имя? - нервы Трубникова напряглись.
- Так вы же сами только что мне представились. - Герман Иванофф был растерян. - Я вас не принуждал.
- Ах да, ну, да, - смятенно запыхтел Трубников. - Вы правы, я все сделал сам. Конечно, конечно! Какой город честь имеете представлять?
- Москву, - почему-то вздохнул налоговик.
И Трубников вздохнул.
Он не любил налоговиков и не любил налоговую систему, постоянно покушающуюся на его карман. Он прекрасно понимал, что стопроцентные налоги это и есть коммунизм, самая человечная идея, но ещё лучше он понимал, что если с рубля у него берут семьдесят семь копеек налогов, оставляя ему только двадцать три, в то время как он постоянно нуждается, по крайней мере, в пятидесяти, с такой системой он никогда не согласится. Ну, хорошо бы этим обеспечивалась стабильность, так нет! Чтобы отдать те же семьдесят семь копеек с рубля он должен унизительно долго возиться со всякими дурацкими отчетностями, в которых сам черт сломит ногу, и постоянно бывать в кабинетах, казенный антураж которых вызывает в нем тошноту.
А главное, никакой стабильности.
Нет, чтобы встать утром и увидеть: тротуар перед домом помыт с мылом, как в Голландии, соседний бомж причесан и препровожден в участок, соседская собака-сволочь пристрелена из винтовки с глушителем (может, вместе с хозяином), а в лавке на углу можно купить травку.
Так нет!
Совсем нет.
Похоже, страну окончательно загадили, а семьдесят семь копеек с рубля уходят в непонятный общак, держатели которого ещё в него же, в Трубникова, от души и шмаляют из "калаша", тоже ведь, кстати, купленного на его деньги. Когда в Шереметьево перед отлетом Трубников отчетливо расслышал автоматные очереди, он так и подумал: наверное, это опять до него пытаются добраться. Он устал от покушений, ему надоела стрельба. Просто повезло, что он уже проходил паспортный контроль.
Скосив глаза, засопев, Трубников взглянул на шутника.
До шутника, наверное, не доходит, что жестокая российская налоговая система оставила постоянно и неутомимо работающему человеку только два выхода: первый, влачить, как все, обывательское существование, оставляя себе на расходы унылые официальные двадцать три копейки с каждого заработанного рубля; и второй, плюнув на все, дерзко вырваться туда, где настоящая воля, где Будулай гуляет с цыганками, где пугающе трещат "калаши", зато весь заработанный рубль ты оставляешь себе.
Кто не рискует, тот не пьет шампанского.
Уже успокоено Трубников скосил глаза на соседа.
Ну, налоговик, ну, летит в Швейцарию. Может, просто на немке женился. Не обязательно на немецкой. В советское время в Европу ездили на танках, потом на еврейках, теперь пошла совсем другая жизнь - можно ездить за бугор на немках, особенно на тех, которых раньше выселяли в Сибирь!
Трубников довольно засопел: немки у него тоже были.
Всю жизнь, сколько Трубников себя помнил, интересовали его деньги и женщины. Поэму "Полтава" он не читал, но с проститутками из Полтавы путался. Если быть точным, женщины начали интересовать Трубникова, пожалуй, даже раньше, чем деньги. Откуда могла взяться страсть к деньгам в семье молодых ученых, энтузиастов-шестидесятников? - а вот молодых женщин вокруг Трубникова было много с детства. Одни приходили к отцу, сотруднику университета - сдавать экзамены, другие приходили на консультации к матери - врачу-гинекологу. Рыжие, белые, черные, русые. Длинноволосые, стриженые, с космами и с лохмами. Уже в юном Трубникове было что-то такое, что заставляло женщин ласково и откровенно улыбаться. Ну, а дальше все развивалось в зависимости от того, чего, собственно, хотел Трубников. Кстати, именно Трубников был тем неизвестным футбольным героем, который первым выкрикнул на смертельном матче "Спартак" - "Динамо", проходившем в Киеве, знаменитую фразу: "Ваши бабы на Тверской!", подхваченную московскими болельщиками.
"Спартак" тогда чуть не выиграл.
А Трубников получил по роже.
Но это ерунда. Настоящим фаном он никогда не был. Просто любил и знал женщин. Никаких дон-жуанских списков он не вел, конечно, да и не собирался вести, потому что сам не знал, сколько девушек и женщин принял в свои объятия, только иногда, повинуясь прихотям памяти, из глубин его подсознания поднимались какие-то смутно знакомые, но почти неузнаваемые лики; только в такие моменты Трубников начинал осознавать, что знал многих.
А остановиться не мог.
Даже в далеком девяностом году, первым начав ввозить в Энск спирт "Ройял" из тихой Голландии, Трубников уделял девушкам и женщинам постоянное внимание. Несмотря на чудовищную занятость (надо было стопроцентно использовать условия смутного времени, столь удобного для бизнеса), приметив заинтересовавшую его девушку или женщину, Трубников начинал пыхтеть, потеть, пускать слюни, как Павловская собака. Не действовали слова, действовали деньги. Трубников рано понял их силу. В конце концов для чего-то деньги нужны, считал он. И впервые стреляли в Трубникова, кстати, как раз в девяностом году - из-за любви. Женщина, давшая ему так не вовремя, оказалась женой страшно ревнивого типа.
Не то слово.
Не ревнивец, убийца!
Очередь из Калашникова, в первый раз прошившая "семерку" Трубникова, прошла в непосредственной близости от его голубых глаз. Понадобились срочные усилия авторитетных людей, чтобы замять историю, не дать ей официального хода, восстановить душевное равновесие. Но все вроде сгладилось. Ревнивый тип даже некоторое время ходил в партнерах Трубникова и во второй раз стрелял в него уже как обманутый партнер, что привело Трубникова к двум простым мыслям: во-первых, партнеров надо выбирать серьезнее, во-вторых, партнеров вообще следует выбирать серьезно.
К девяносто третьему году Трубников владел просторным особняком в тихом уголке Энска и несколькими загородными дачами. Окна дач были с такими частыми переплетами, что их можно было принять за решетки. На каждой даче хранились коллекции картин, которые для Трубникова подбирала специальная команда, понимающая в этом деле. Особенно требовательным Трубников оказался в подборе предков - так он называл серию старинных русских портретов, обошедшихся ему не в один миллион. Некоторое время помогала Трубникову Нюрка Стасова, но Нюркин интеллект не удовлетворил Трубникова. Однажды вместо малайского Диксона она купила ему билеты на остров Диксон, лежащий в устье Енисея. Трубников усмотрел в этом некий намек и незамедлительно выгнал помощницу. Благополучие Трубникова и без того требовало волнений. Ликерно-водочные заводы были разбросаны у него по всей Сибири, умеющей и любящей пить. При заводах работали цеха, выдававшие кока-колу, по вкусу превосходящую импортную, - так говорилось в рекламе, которой Трубников уверенно насыщал рынок. Ввоз дешевого зарубежного спирта, правда, со временем затруднился, но главная сложность заключалась все же не в этом.
Главная сложность, как всегда, заключалась в партнерах и в конкурентах.
Понятно, проблему транспортировки или реализации готового продукта можно обсуждать и с собственным котом у камина, но это удел сугубых романтиков. При таком подходе к делу рано или поздно вы ошибетесь. Или кот ошибется. Работая в одиночку легко спороть глупость на ровном месте, правда, и с партнерами не легче. Каждому бизнесмену известно противоречие: берешь человека в партнеры, а растишь конкурента, берешь человека на зарплату, а выращиваешь вора. Судя по тому, что автоматные очереди с поразительной регулярностью прошивали то один, то другой автомобиль Трубникова, проблема партнеров и конкурентов стояла перед ним в полный рост.
Совет, полученный в корейском кафе от удачливого бандоса Андрюхи Семина, хорошо лег на подсознанку Трубникова.
Можно, конечно, верить в чудеса, а можно не верить, но, владея по-настоящему большими деньгами, глупо подставлять себя под выстрелы. Лучше не поскупиться на волшебный амулет, защищающий от пуль, чем ползать по грязному снегу. Говорят, нынче даже депутаты Государственной думы не отказываются от услуг дипломированных шаманов, колдунов, экстрасенсов. К тому же, удачная деловая операция только что принесла Трубникову весьма немалые деньги, сильно рассердив конкурентов. Вот почему Трубников появился на паспортном контроле в Шереметьево взмыленный и без багажа. Только документы были при нем. Зачем тащить что-то с собой, когда имеешь в Швейцарии приличный банковский счет? Когда на контроле Трубникова спросили: "Куда следуете?" - он честно ответил: "В Индию." - "Почему через Швейцарию? Вам так удобнее? У вас транзитная виза? Сколько вы собираетесь пробыть в Швейцарии?" - "Да недолго, совсем недолго, - все так же честно объяснил Трубников. - Индусы такой народ, что перед ними все остальные нации идиоты." - "Валюта имеется?" - "Конечно." - "Сколько?" - "А вот..." показал Трубников купюры, перехваченные синей резинкой. "Сколько?" "Откуда ж мне знать? Взял на дорогу. Пачка." - "Вы так и в декларации указали?" - "Разумеется."
- В аэропорту вас встретят?
Это спросил уже сосед по самолету.
Самолет снижался, выл, подрагивал, глаза у налоговика отливали яростным нетерпеливым огнем. Наверное, взял крупно, теперь бежит от правосудия, догадался Трубников. Костюм в полоску, чего от такого ждать? Теперь от души оттопырится в первом баре. И, пожалев беглеца, спросил:
- А вас встретят?
- О, да! Меня встретят. В аэропорту меня встретит русскоговорящий гид, - налоговик с гордостью покачал головой и это подтвердило догадки Трубникова. Страшные намеки на нары и на парашу, конечно, чепуха. Неудобные нары и близость к параше несомненно, грозили самому налоговику, потому и занимали его воображение.
- А как вы договорились?
- Насчет чего? - насторожился налоговик.
- А насчет русскоговорящего гида?
- Я позвонил в известное турбюро, - налоговик охотно показал Трубникову увесистый желтый томик с текстами на трех языках. - Здесь масса полезных сведений, вплоть до конкретных телефонов.
- Где можно купить такую книгу?
- Она вас заинтересовала?
- Даже очень.
- Тогда возьмите её, дарю, - гордо улыбнулся налоговик. Так произносят: "Оставьте на канцелярские расходы". - Мне теперь она не понадобится. У меня теперь есть русскоговорящий гид.
И по гордой улыбке Трубников понял, что пухлый налоговик действительно выбрал не причитающиеся ему двадцать три копейки, а весь рубль, то есть, чистую волю с Будулаем и его цыганками.
Побывав в банке, Трубников перебрался в городок Тонон.
Отель "Шато де Кудрэ" располагался на берегу озера, которое по непонятным для Трубникова причинам местные жители называли просто Озером, хотя на всех картах оно называлось Женевским. Неустанное движение прозрачных негромких волн и нежный голос русскоговорящего гида Наташи, заказанного (по примеру налоговика) в известном швейцарском турбюро, сильно вдохновляли Трубникова. Пробуя очень неплохое французское вино, название которого не имело смысла запоминать, поскольку рядом находилась Наташа, Трубников жарко сопел, пыхтел, пускал слюни и развивал теорию, поразившую его самого. Смысл его теории заключался в том, что в ближайшее время в России наверняка останутся только два новых русских: ну, понятно, он сам, а ещё Брынцалов.
- Мой Трубников, почему?
- Чем ярче малиновые пиджаки, чем тяжелее золотые цепи на шеях, тем с большей скоростью нас отстреливают.
- Как отстреливают? - мило пугалась Наташа.
- Если вас интересует технология, - пыхтел, пуская слюни, Трубников, - то это не ко мне. Одно могу сказать, эти мерзавцы предпочитают автоматическое оружие.
- Мой Трубников! - нежно восклицала Наташа. - Как можно стрелять в такого обаятельного мужчину?
Трубников пыхтел ещё громче.
Он умел и любил радоваться. Он ценил радость. А ещё он не мог жить без женских похвал. Если в течение суток Трубников не получал похвал, он плохо себя чувствовал, даже начинал болеть. Он мог даже умереть от того, что не слышит таких похвал.
- Просто замечательное вино, - сказал он Наташе и пустил слюну от восторга. - Но вернувшись в номер, мы закажем белую водку "Трубникофф". Это очень тонкая водка. Немало бобов нужно нарубить, чтобы выбросить на рынок такой качественный продукт.
Наташа округлила красивые губы:
- Мой Трубников, я давно не была в России. Наверное, я перестала понимать некоторые русские слова. Эта водка, которую назвали вашим именем, она делается из русских бобов?
- Не совсем, - запыхтел Трубников. Общение с женщиной делало его сильным и уверенным. - Нарубить бобов это термин. Другими словами получить прибыль, встать на ноги.