Страница:
"А он об этом просил?" - насторожился Большой человек.
"Пока нет."
"Тогда работай спокойно."
Похоже, Большой человек остался недоволен.
Я не стал ломать голову - недоволен остался Петр Анатольевич нашей работой или работой Минца? Главное, выяснилось. Что этот Минц действительно дублирует нашу работу. Мне, в общем, наплевать, но среди профессионалов так не делается. А если делается, то не так грубо. Но, в конце концов, это могло быть промахом или наглостью самого Минца. Наверху ведь тоже все качают свои права, каждый тянет одеяло на себя, а Волжский завод - богатое одеяло. Кажется, даже директор что-то почуял: вдруг позвонил - не хотим ли мы перебраться из гостиницы в удобный заводской профилакторий? Это, наверное, инициатива Минца, решил я. Хочет держать нас под прямым контролем. А если быть совсем точным, то это, наверное, реакция Минца на мой звонок Большому человеку. Так что, от предложения я отказался. Вежливо отказался: спасибо, мол, мы очень тронуты, но в городской гостинице нам удобнее.
Директор не настаивал.
Скорее всего, он считал нас мелкой сошкой.
Может, Минц его в этом убедил, нам это было на руку.
За неделю мы хорошо обжились на заводе, перезнакомились со снабженцами, поставщиками, технологами. Всё оказалось примерно так, как я подозревал. Жирный вахтер на входе открыто торговал инструментом и прочими мелочами, подозрительные личности выносили в мешках цветмет, годами не получающие зарплаты рабочие теснились в хрущевках, давно требующих капитального ремонта, зато на зеленом волжском берегу потихоньку росли чистенькие коттеджи с евроотделкой. Получалось, что люди на заводе только числятся, - кормились они со своих огородиков.
Я не собирался искать Минца, но получилось так, что будто он сам на меня вышел.
Однажды раздался звонок:
"Ты ещё не уехал?"
"А кто меня торопит?"
"Голос судьбы", - ответил веселый поддатый голос и я сразу подумал, что Большой человек тоже иногда совершает ошибки. Этот Минц точно был его ошибкой. Людей с таким самомнением, да ещё склонным к идиотским шуткам, нельзя ставить на контроль, у них контрольки быстро ржавеют.
Звонок повторился.
Валентин был уже готов.
Аппаратура была подключена, он махнул рукой и я взял трубку.
"Ну, чего тебе, мужик?" - изобразил я растерянность.
"Ты "Капитал" читал?"
"Приходилось..."
Я поддерживал скудоумный разговор минуты три. Потом Валентин подал мне знак. Он не только записал разговор, он даже засек источник звонка. Звонили, как ни странно, снизу, из ресторана.
- Ты не ошибся? - удивился я.
- Обижаешь, - Валентин аккуратно свернул аппаратуру. - Предлагаю прямо сейчас спуститься в ресторан. Заметь, Минц развлекается. Может, он правда накопал чего-то такого, что мы упустили?
Я согласился.
Мы спустились в ресторан.
Город бедный, а посетителей в ресторане было полно. Кое-где они были разбавлены кавказцами, куда без кавказцев? "А за окном снежинки таяли, таяли, таяли..." Накрашенная певичка пыталась извлечь из слов и ритма максимум чувств. "Вон они", - шепнул Валентин, кивнув в сторону столика, за которым развлекались курчавый мужчина в темном клубном костюме, а с ним совсем молодой человек с неплохо накачанными мышцами, наверное, каратист Дима.
- Ты Минц? - спросил я курчавого, без приглашения усаживаясь на стул.
- А ты все ещё бедный?
Такие у него были шутки. Он никого не боялся. Такой не только по телефону может нахулиганить.
- Бедность не порок, - усмехнулся я. - Но я не бедный. Я телефонист.
- Это такая профессия?
- Скорее, хобби. Я занимаюсь анонимными звонками, а потом беседую с нарушителями. - Я внимательно следил за Минцем и за его напарником, но на их лицах не дрогнул ни один мускул. - Видишь, вышибалу на входе? Он позволяет пользоваться доверенным ему телефоном только за определенную плату.
- Сколько он берет? - Минц прекрасно держался.
- Думаю, немного. Тебе лучше знать. - И спросил: - Чего ты хотел? Зачем звонил в мой номер? Ну, не уехал ещё я, что с того? И "Капитал" мне приходилось читать. И ты вовсе не моя судьба. И ты, козел, сиди, где сидишь, - сказал я начавшему было подниматься каратисту, но Минц сам его остановил. - Ты говори, если хочешь что-то сказать.
- Это не я звонил, - засмеялся Минц. Видимо, напарника он и в грош не ставил, плевать, что каратист. - Ну, попросил я Диму узнать, здесь вы или уже уехали, так он ведь пошел самым простым путем - позвонил по телефону. Ты его извини, Семин, он-то "Капитал" не читал, я ему на вид поставлю, ухмыльнулся Минц. - А нам что делить? Мы с тобой занимаемся серьезными вещами.
Чем дольше я смотрел на Минца, тем меньше он мне нравился.
По логике вещей, заглаживая нелепый прокол, Минц должен был пригласить нас за свой столик, поговорить о том, о сем, пожаловаться на жизнь или порадоваться жизни. "А за окном снежинки таяли, таяли, таяли..." Но приглашать нас он явно не собирался. У него свое что-то было на уме.
- А где же Авксентий Львович? - он, наверное, хотел поразить меня своим всеведением, но я честно ответил:
- В очко со Спикером режется.
- Ты присматривай за ним, а то надерут ему очко. Они друзья?
- По первому Белорусскому фронту.
Подошел официант. Морда у него была лощенная, доброжелательная. "Что будете кушать?" Он выжидательно уставился на меня, пока каратист и Валентин играли в гляделки, кто кого пересмотрит.
- А что у вас едят? - спросил я.
- У нас хороший завоз баранины.
- Завоз вы сказали?
- Конечно.
- А не заезд?
- Не понимаю, - насторожился официант.
"А за окном снежинки таяли, таяли, таяли.."
- Баранов у вас что-то много, - сказал я, вставая. - Не завоз, а большой заезд. - И поинтересовался: - Девочек у вас где берут, если не по заказу?
- Девочки у нас больше на вокзале, - растерялся официант.
- Передайте это Изадору Андреевичу. Может, это судьба.
Полторы недели в Волжске пронеслись как один день.
А с серым человечком мы познакомились на фуршете, организованном в честь бельгийских гостей. Действительно серый человечек, крайне неразговорчивый. Среднего роста, светловолосый, но глаза как глаза, ни жадности в них, ни высокомерия. Если он любил деньги и власть, то вовсе не ради фуршетов в здании заводоуправления. Он строил совсем другие планы. И вряд ли его планы могли понравиться Большому человеку.
Все в Волжске крепко переплелось.
Я переходил от одной группы к другой, пытаясь коньяком изгнать головную боль. Почти никто меня не знал, поэтому сильно не приставали. Народ тянулся к Лазарю, он умел произвести впечатление. А умная мышь Ксюша окопался в углу со Спикером. Потом, к моему удивлению, к ним подвалил Минц и они весело и оживленно заговорили, настолько миролюбиво и дружески, что меня это даже слегка кольнуло. Устроители фуршета (исключая иностранцев, да и то с долей вероятности) были крепко завязаны друг на друга. Это поддерживало их, но в то же время мешало выпрыгивать из болота, загаженного ими же. Надо вовремя менять энергетические уровни, хмуро подумал я, разглядывая собравшихся. Если не переходить, как электрон, с одной орбиты на другую, на всю жизнь останешься только Спикером или только Минцем.
Голова болела.
Из окна я видел Волгу.
"А за окном снежинки таяли, таяли, таяли..." Зазвучала музыка, фуршет явно начинал удаваться.
"Красивая река... - сказал оказавшийся рядом Лазарь. И произнес негромко: - Сейчас Валентин звонил. Они с Лехой удачно скачали с заводской компьютерной сети договор, заключенный заводом с Минцем. - В руках Лазаря болтался огромный фужер, туда могла войти бутылка шампанского, но плескалось на дне немножко коньяка. - Идея у Минца простая - провести погашение долгов по налогам через зачет красным НДСом. Вот Маркс нашелся! Тебя это не настораживает?"
"Когда улетаем?"
"Валентин и Леха уже в аэропорту. За гостиницу уплачено. Захватим вещички и тоже в аэропорт."
"А вещички у тебя в гостинице? Что там у тебя?"
"Обычный дорожный набор. Бритва, рубашки, зубная щетка."
"Ты не можешь купить все это в Москве?"
"А надо?" - удивился Лазарь.
"Надо."
"Почему?"
"Больно уж весел Минц. И парнишку его каратиста нигде не видно. И наши рекомендации никак не стыкуются с заключенным им договором. Доходит? Всосал? Чем быстрее мы, Гена, смоемся из Волжска, тем полезнее это будет и для нас и для завода."
1
2
"Пока нет."
"Тогда работай спокойно."
Похоже, Большой человек остался недоволен.
Я не стал ломать голову - недоволен остался Петр Анатольевич нашей работой или работой Минца? Главное, выяснилось. Что этот Минц действительно дублирует нашу работу. Мне, в общем, наплевать, но среди профессионалов так не делается. А если делается, то не так грубо. Но, в конце концов, это могло быть промахом или наглостью самого Минца. Наверху ведь тоже все качают свои права, каждый тянет одеяло на себя, а Волжский завод - богатое одеяло. Кажется, даже директор что-то почуял: вдруг позвонил - не хотим ли мы перебраться из гостиницы в удобный заводской профилакторий? Это, наверное, инициатива Минца, решил я. Хочет держать нас под прямым контролем. А если быть совсем точным, то это, наверное, реакция Минца на мой звонок Большому человеку. Так что, от предложения я отказался. Вежливо отказался: спасибо, мол, мы очень тронуты, но в городской гостинице нам удобнее.
Директор не настаивал.
Скорее всего, он считал нас мелкой сошкой.
Может, Минц его в этом убедил, нам это было на руку.
За неделю мы хорошо обжились на заводе, перезнакомились со снабженцами, поставщиками, технологами. Всё оказалось примерно так, как я подозревал. Жирный вахтер на входе открыто торговал инструментом и прочими мелочами, подозрительные личности выносили в мешках цветмет, годами не получающие зарплаты рабочие теснились в хрущевках, давно требующих капитального ремонта, зато на зеленом волжском берегу потихоньку росли чистенькие коттеджи с евроотделкой. Получалось, что люди на заводе только числятся, - кормились они со своих огородиков.
Я не собирался искать Минца, но получилось так, что будто он сам на меня вышел.
Однажды раздался звонок:
"Ты ещё не уехал?"
"А кто меня торопит?"
"Голос судьбы", - ответил веселый поддатый голос и я сразу подумал, что Большой человек тоже иногда совершает ошибки. Этот Минц точно был его ошибкой. Людей с таким самомнением, да ещё склонным к идиотским шуткам, нельзя ставить на контроль, у них контрольки быстро ржавеют.
Звонок повторился.
Валентин был уже готов.
Аппаратура была подключена, он махнул рукой и я взял трубку.
"Ну, чего тебе, мужик?" - изобразил я растерянность.
"Ты "Капитал" читал?"
"Приходилось..."
Я поддерживал скудоумный разговор минуты три. Потом Валентин подал мне знак. Он не только записал разговор, он даже засек источник звонка. Звонили, как ни странно, снизу, из ресторана.
- Ты не ошибся? - удивился я.
- Обижаешь, - Валентин аккуратно свернул аппаратуру. - Предлагаю прямо сейчас спуститься в ресторан. Заметь, Минц развлекается. Может, он правда накопал чего-то такого, что мы упустили?
Я согласился.
Мы спустились в ресторан.
Город бедный, а посетителей в ресторане было полно. Кое-где они были разбавлены кавказцами, куда без кавказцев? "А за окном снежинки таяли, таяли, таяли..." Накрашенная певичка пыталась извлечь из слов и ритма максимум чувств. "Вон они", - шепнул Валентин, кивнув в сторону столика, за которым развлекались курчавый мужчина в темном клубном костюме, а с ним совсем молодой человек с неплохо накачанными мышцами, наверное, каратист Дима.
- Ты Минц? - спросил я курчавого, без приглашения усаживаясь на стул.
- А ты все ещё бедный?
Такие у него были шутки. Он никого не боялся. Такой не только по телефону может нахулиганить.
- Бедность не порок, - усмехнулся я. - Но я не бедный. Я телефонист.
- Это такая профессия?
- Скорее, хобби. Я занимаюсь анонимными звонками, а потом беседую с нарушителями. - Я внимательно следил за Минцем и за его напарником, но на их лицах не дрогнул ни один мускул. - Видишь, вышибалу на входе? Он позволяет пользоваться доверенным ему телефоном только за определенную плату.
- Сколько он берет? - Минц прекрасно держался.
- Думаю, немного. Тебе лучше знать. - И спросил: - Чего ты хотел? Зачем звонил в мой номер? Ну, не уехал ещё я, что с того? И "Капитал" мне приходилось читать. И ты вовсе не моя судьба. И ты, козел, сиди, где сидишь, - сказал я начавшему было подниматься каратисту, но Минц сам его остановил. - Ты говори, если хочешь что-то сказать.
- Это не я звонил, - засмеялся Минц. Видимо, напарника он и в грош не ставил, плевать, что каратист. - Ну, попросил я Диму узнать, здесь вы или уже уехали, так он ведь пошел самым простым путем - позвонил по телефону. Ты его извини, Семин, он-то "Капитал" не читал, я ему на вид поставлю, ухмыльнулся Минц. - А нам что делить? Мы с тобой занимаемся серьезными вещами.
Чем дольше я смотрел на Минца, тем меньше он мне нравился.
По логике вещей, заглаживая нелепый прокол, Минц должен был пригласить нас за свой столик, поговорить о том, о сем, пожаловаться на жизнь или порадоваться жизни. "А за окном снежинки таяли, таяли, таяли..." Но приглашать нас он явно не собирался. У него свое что-то было на уме.
- А где же Авксентий Львович? - он, наверное, хотел поразить меня своим всеведением, но я честно ответил:
- В очко со Спикером режется.
- Ты присматривай за ним, а то надерут ему очко. Они друзья?
- По первому Белорусскому фронту.
Подошел официант. Морда у него была лощенная, доброжелательная. "Что будете кушать?" Он выжидательно уставился на меня, пока каратист и Валентин играли в гляделки, кто кого пересмотрит.
- А что у вас едят? - спросил я.
- У нас хороший завоз баранины.
- Завоз вы сказали?
- Конечно.
- А не заезд?
- Не понимаю, - насторожился официант.
"А за окном снежинки таяли, таяли, таяли.."
- Баранов у вас что-то много, - сказал я, вставая. - Не завоз, а большой заезд. - И поинтересовался: - Девочек у вас где берут, если не по заказу?
- Девочки у нас больше на вокзале, - растерялся официант.
- Передайте это Изадору Андреевичу. Может, это судьба.
Полторы недели в Волжске пронеслись как один день.
А с серым человечком мы познакомились на фуршете, организованном в честь бельгийских гостей. Действительно серый человечек, крайне неразговорчивый. Среднего роста, светловолосый, но глаза как глаза, ни жадности в них, ни высокомерия. Если он любил деньги и власть, то вовсе не ради фуршетов в здании заводоуправления. Он строил совсем другие планы. И вряд ли его планы могли понравиться Большому человеку.
Все в Волжске крепко переплелось.
Я переходил от одной группы к другой, пытаясь коньяком изгнать головную боль. Почти никто меня не знал, поэтому сильно не приставали. Народ тянулся к Лазарю, он умел произвести впечатление. А умная мышь Ксюша окопался в углу со Спикером. Потом, к моему удивлению, к ним подвалил Минц и они весело и оживленно заговорили, настолько миролюбиво и дружески, что меня это даже слегка кольнуло. Устроители фуршета (исключая иностранцев, да и то с долей вероятности) были крепко завязаны друг на друга. Это поддерживало их, но в то же время мешало выпрыгивать из болота, загаженного ими же. Надо вовремя менять энергетические уровни, хмуро подумал я, разглядывая собравшихся. Если не переходить, как электрон, с одной орбиты на другую, на всю жизнь останешься только Спикером или только Минцем.
Голова болела.
Из окна я видел Волгу.
"А за окном снежинки таяли, таяли, таяли..." Зазвучала музыка, фуршет явно начинал удаваться.
"Красивая река... - сказал оказавшийся рядом Лазарь. И произнес негромко: - Сейчас Валентин звонил. Они с Лехой удачно скачали с заводской компьютерной сети договор, заключенный заводом с Минцем. - В руках Лазаря болтался огромный фужер, туда могла войти бутылка шампанского, но плескалось на дне немножко коньяка. - Идея у Минца простая - провести погашение долгов по налогам через зачет красным НДСом. Вот Маркс нашелся! Тебя это не настораживает?"
"Когда улетаем?"
"Валентин и Леха уже в аэропорту. За гостиницу уплачено. Захватим вещички и тоже в аэропорт."
"А вещички у тебя в гостинице? Что там у тебя?"
"Обычный дорожный набор. Бритва, рубашки, зубная щетка."
"Ты не можешь купить все это в Москве?"
"А надо?" - удивился Лазарь.
"Надо."
"Почему?"
"Больно уж весел Минц. И парнишку его каратиста нигде не видно. И наши рекомендации никак не стыкуются с заключенным им договором. Доходит? Всосал? Чем быстрее мы, Гена, смоемся из Волжска, тем полезнее это будет и для нас и для завода."
1
2
Нюрка слушала мужчин, но мало что понимала.
Петр Анатольевич заранее предупредил, что будут только он и Анатолий Борисович, никого лишних. Ты, Анна Павловна, конечно, справишься с ролью хозяйки, тебе это идет. Все готово и разогрето, на кухне будет знающий человек, надо только подать к столу, ну, а что касается разговора, тебе, Анна Павловна, наверное, скучно будет, ты потерпи. В разговор не встревай, ни к чему это, но захочется спросить о чем-то, смело спрашивай. В своем дому ты хозяйка. В своем дому ты самого президента можешь поставить на место.
Президента Нюрка недолюбливала.
Ради президента она не стала бы отсылать прислугу из дому. А вот Анатолий Борисович - другое дело. Рыжие ей нравились. Рыжие от природы обязаны быть другими, а она всегда любила других. Сам цвет волос обязывает рыжих быть другими. У них жесты другие, цвет кожи, само собой, цвет волос. А часто и улыбка. К примеру, у Анатолия Борисовича - всегда ироничная, себе на уме, но жесткая. Таким и должен быть настоящий рыжий, независимо от того, чего он добился в жизни.
Сперва говорили о коммунизме.
О светлой идее, как выразился Петр Анатольевич.
Ироничная улыбка рыжего Анатолия Борисовича на этот раз не казалась абсолютно ироничной. "Тут главное, - заметил он, - не впадать в лирику. Коммунизм - это когда все стопроцентно платят налоги. Вот такая идея меня привлекает. Стопроцентный сбор налогов это и есть коммунизм. Ты отдаешь весь доход, зато знаешь, что голодать не будешь и улица перед твоим домом всегда будет чистая и украшенная деревьями. И хулиганов ты не встретишь на своей улице ни в какое время суток, и врач не будет морщиться, разглядывая твой страховой полис, а дети твои не будут чувствовать себя людьми второго сорта в самом лучшем заведении, которое, кстати, будет всего лишь одним из многих. Вот такой коммунизм, - засмеялся Анатолий Борисович, - обязывает и сближает. Такой коммунизм приемлем, это я с большевистской прямотой говорю. Вообще должна быть выработана незыблемая скала ценностей, тогда люди начнут сознательно соотносить свои поступки с поступками окружающих. Ведь важно, чтобы они сами, именно сами этого захотели. Важно, чтобы скала ценностей оказалась естественной для каждого."
Рыжий гость слово скала произнес с ударением на первом слоге.
Имел он в виду шкалу, понятно, но Нюрка сразу представила настоящую каменную скалу, облепленную, как бронзовыми табличками, некими вечными, незыблемыми ценностями. Может, так и должно быть, подумала она, пробуя сладкое испанское вино и незаметно сравнивая Петра Анатольевича с Анатолием Борисовичем.
Конечно, рыжий моложе, хотя и он начинает расплываться.
Этот весело колеблющийся подбородок, который стоило бы несколько подтянуть... Уже заметный живот... Петр Анатольевич, пожалуй, выглядит спортивнее, несмотря на возраст... Короткая стрижка идет к оттопыренным ушам, подчеркивает независимость даже от собственной внешности. Утренняя пробежка, спортзал три раза в неделю... К тому же, Петр Анатольевич не позволяет себе засиживаться, он в любую минуту готов сорваться куда угодно, хоть в Норильск, если этого требует необходимость (в последнее время довольно часто)... Впрочем, как раз динамика, наверное, и сближает его с рыжим гостем. Непонятно, что они собрались решать, но если встретились неофициально, значит, что-то важное будут решать.
Вообще-то у Нюрки скулы сводило от скуки.
В воображении она снова увидела незыблемую скалу ценностей, только почему-то незыблемая скала обросла теперь белесым шершавым мхом.
Это мысль: написать замшелую скалу ценностей.
В конце концов, ничто так быстро не теряет ценности как новая ценность. Незыблемую скалу ценностей следует писать на громадном полотне, прикинула Нюрка. А лучше показать в виде скульптуры. Такие странные скульптуры возникают иногда сами собой на стройках, когда случайно схватывается неиспользованный вовремя жидкий бетон. Кубов сто взять да поднять на "Дно неба". А если провалятся потолки?.. Ну, может, не подымать сразу, а постепенно подавать жидкий бетон наверх прямо в мастерскую? Пусть торчат из схватившегося бетона, из серой искусственной скалы пиджак от Версачи, дамское белье от Кардена, джинсы от Рэнглера, томик от Марининой или кого там сейчас читают, ценные бумаги ГКО, старый ваучер, презерватив, мощный компьютер, а то и проститутку с Тверской наполовину вморозить в бетон, пусть дает прямо в зале...
Надо подумать. Вечных ценностей много.
Это вечных спутников всегда мало, сердито подумала Нюрка, глянув издали на рыжего гостя. Совсем вечных вообще не бывает, но рыжий, похоже, один из вечных... Из тех, кто всегда шагает с поднятой головой... Когда-то в самом начале приватизации он утверждал, что каждый отдельный ваучер будет иметь стоимость "Волги". "А разве нет? - только что ответил рыжий на вопрос Петра Анатольевича. - Новая "Волга" стоила тогда девять тысяч сто рублей, а её остаточная стоимость находилась в районе пяти тысяч. Отсюда и оценка... Ну, а если говорить о рыночной стоимости ваучера, то вот, Петр Анатольевич, у меня есть перечень основных аукционов по крупным объектам - Газпром, "Транснефть" и так далее, с рыночной оценкой акций, приобретенных на один ваучер... Конечно, после семнадцатого августа говорить об этом труднее, кое-что смазано. Но до семнадцатого августа, до падения курса акций, Петр Анатольевич, действовали десятки крупных аукционов, на которых акции, приобретенные на один приватизационный чек, имели рыночную цену даже большую рыночной стоимости "Волги"... Недавно я как глава РАО "ЕЭС" побывал на Дальнем Востоке, там меня сразу атаковали активные забастовщики с ТЭЦ-2 Владивостока. Две претензии у них были. Первая, понятно какая: им зарплату задерживают. А вот вторая, Петр Анатольевич, была такая: почему задешево скупают наши акции? Спрашиваю: откуда ваши акции взялись? Отвечают: на ваучеры купили. И выясняется, что никто свои акции продавать не хочет даже при больших задержках зарплаты... Так что, с одной стороны "проклятые ваучеры", "преступная приватизация" и все такое прочее, а с другой вот это уверенное: нет, не отдам акции, меня не проведешь!.."
Петр Анатольевич и рыжий гость увлеклись.
У них был свой (непонятный Нюрке) взгляд на вечные ценности. Сырье, тепло, электрическая энергия, газ, мазут, наконец, готовый продукт на выходе... У Нюрки действительно сводило скулы от скуки. Социальная сфера, рабочая сила, налоги, себестоимость, прибыль... Если цена продукции оказывается завышенной, то, конечно, следует обратить внимание на себестоимость... Ну, да, конечно, раздутая социальная сфера, плохое руководство...
"Но Минц не прав, Минц совсем не прав, - как бы издали слышала Нюрка, - Этот твой Минц увлекся, его действия - вчерашний день. Государство не должно обворовывать самое себя. Скажем, этот Волжский завод может, конечно, сыграть на налогах, дирекция часть утаенных средств может пустить на реконструкцию, все равно это воровство. А воровство не может приносить удовлетворения, с большевистской прямотой вам скажу, Петр Анатольевич, воровство перекрывает пути, ведущие к истинному развитию. В этом смысле предпочтительнее рекомендации другого вашего человека - Семина. Звучат его рекомендации жестко, но иначе и быть не может. Если детские садики наполовину пустуют, их следует закрыть, оставить самый минимум. Какое-то время детям будет тесновато, зато содержание садиков перестанет быть убыточным для предприятий. Вообще, зачем опасно и противозаконно играть на налогах, когда можно открыто сыграть на экономике? Закрыть убыточные структуры, максимально повысить расчет по оплате жилплощади, света, тепла, полностью заменить людей, тормозящих развитие производства, на входах и выходах поставить профессиональную охрану, уплотнить цеха. Понятно, это обидит людей, привыкших к воровству, они, может, даже стрелять начнут, но такие люди, как этот ваш Семин, похоже, от выстрелов не шарахаются. Такие люди деловито и упорно ищут выход из любого неприятного положения... С большевистской прямотой вам скажу, - повторил рыжий гость, - мы нынче все должны быть не деятелями, а делателями, как этот ваш Семин. Понимаете, Петр Анатольевич? Ваш Семин нам показал, как следует вырабатывать реальные рекомендации..."
Вдруг до Нюрки дошло, что говорят об Андрее.
Видимо, какие-то громкие дела Андрея привлекли внимание рыжего гостя.
Ну да, рассеянно подумала Нюрка, у них всегда так. Чем громче дела, тем меньше известны они толпе. Это же просто, как говорит Андрей, это даже китаец поймет. Но что-то важное, поняла она, Андрей, кажется, сделал. По крайней мере, он обратил на себя внимание рыжего, а это не мало.
Она потихоньку отступила к окну.
Из окна был виден туманный силуэт храма Христа-спасителя.
Силуэт храма вполне вписывался в панораму города, но все равно выделялся. Так всегда бывает с тем, что уже или пережило свой век или только-только возникло. Например, так было с Эйфелевой башней в первые годы. Коренные парижане считали, что она чудовищно обезобразила Париж. Этого нельзя сказать о храме, но...
Она покачала головой.
Искусство всегда - преступление.
Она была твердо уверена в этом тезисе.
Иначе и быть не может. Чтобы делать настоящее искусство, надо ничего не бояться, отбросить все условности. Какой ты художник, если на тебя не заведен ни один милицейский протокол? Надо писать зеленых баб, жирных птичек, голых коров, появляться на открытиях обнаженной, устраивать гастрономические инсталляции, на которых вице-премьеры считают честью подобрать с полу банан... А Андрей, что бы он там ни сделал, скотина, вдруг решила она. Как был бандосом, так и остался... Правда, губы у него другие... Совсем не такие, как у других... Он мог приволочь меня в какую-то ничтожную кафушку и я отдавалась ему в темноте, только морозное окно снаружи слабо освещалось фонарем... Всего-то бандос, а вот...
Кажется, Петр Анатольевич начинает терять влияние, дошло до нее. Кажется, Петр Анатольевич на излете, а бандос звенит, как туго натянутая тетива. Его место всегда лучшее. Так было с этим "Брассьюри", потом со "Стройинвестсервисом", потом с Фондом, и сейчас, похоже, его место лучшее... Раньше его похваливал какой-нибудь Филин или какой-нибудь Труба, а теперь дело дошло до похвал рыжего... А рыжий и Петр Анатольевич умеют оценить человека... Я подъезжаю к подъезду и начинаю проверять макияж в зеркале заднего вида, подумала она, а Андрей просто открывает дверцу и выходит из машины. Я обязательно оглядываюсь перед тем, как сказать что-то даже о работах своих друзей, а он рубит прямо: эта баба сильно зеленая, он таких не любит...
Он таких не любит. Сволочь какая!
Он все делает по-своему, покачала головой Нюрка. Просто со временем выясняется, что его действия почему-то полностью (или во многом) совпадают с тем, как думали действовать Филин, или какой-нибудь Иваныч-старший, или Ясень со Щукиным, или, наконец, Анатолий Борисович... Нюрка понимала, что смутное раздражение, так неожиданно нахлынувшее на нее, говорит, собственно, о её чувствах, но никак не о самом Андрее... Впрочем, даже понимая это, она никак не могла обернуться и подойти к столу, хотя, наверное, кое-что там можно было освежить.
Но слова до неё долетали.
- Думаю, он справится, - говорил рыжий гость. - Но одного Семина нам, конечно, мало, нам нужны новые люди. Может, Семину и поручить их подготовку? Пусть ищет новых людей. Он знает деловой мир. Он знает, что там варится масса дерьма, это дерьмо сжигает нормальные ростки, они не успевают подняться. Пусть он спасает эти ростки. Он же сам поднялся из дерьма, значит, знает себе цену. Он знает, что может зарабатывать много и законно. Он не будет по утрам заводить "Жигули" с замерзшим аккумулятором, потому что понимает, что это неправильно. Он приобретет такую машину, на которую не надо будет терять время даже в самый сильный мороз... Именно такие люди, Петр Анатольевич, должны составить костяк нашей новой службы. Понимаете?.. Нам нужна специальная контрольная служба... Нравится это кому-то или нет, но в нашем правительстве непременно должно быть такое место, вредное, антинародное, где всегда могут любому прямо сказать в глаза: на подготовку к зиме, милый человек, вам дадут столько-то, а на социальную сферу столько-то, и больше - ни рубля, даже не надейтесь... Если такого центра всеобщей ненависти не будет, если мы сами его не создадим, то правительство начнут сильно любить все - и аграрии, и ТЭК, и социальная сфера, и банкиры, а в результате, Петр Анатольевич, сразу всем станет плохо... Именно всем, с большевистской прямотой вам это говорю. Такая уж это противная штука, которую мы называем макроэкономикой... А вредного места, о котором я говорю, в нашем правительстве пока нет, и это, на мой взгляд, самая главная опасность. Только сформировав новую структуру, которая со временем охватит всю страну, можно реально влиять на текущие процессы. Взгляни на финансово-экономический анализ состояния Волжского завода, предоставленный нам тем же Семиным... Изящная работа, глубокая... Нет, нет, Петр Анатольевич, этот Семин мне нужен, ты мне его отдашь! - засмеялся рыжий гость. - Пора ставить человека на нужное место. Пусть ездит по стране, пусть внимательно изучает людей, вглядывается во все щели, чем бы оттуда ни несло... Он ведь без семьи? Вот видите... При отсутствии нормальной жизни ему и деньги как бы не на что тратить, воровать не будет. Я это по себе знаю... Зарплата, которую я получал, будучи главой администрации, а ведь у меня двое детей, Петр Анатольевич, она тоже для нормальной жизни не была приспособлена. Хотя готов повторить, при нашей занятой жизни деньги вроде как бы и ни к чему. Пришел, переночевал, ушел. Ночью мы денег не расходуем... - засмеялся он. - Думаю, что то же и у Семина. Надо дать человеку развернуться, пусть готовит смену. И не надо бояться. Пусть даже и про него начнут говорить, как говорят сейчас про меня, вот, дескать, все в нем плохо: и цвет волос, и фамилия, и мысли. Пусть говорят. Нам нужны по настоящему сильные люди. Их, конечно, скажу вам все с той же большевистской прямотой, скоро начнут ненавидеть многие, но благодаря таким людям мы, наконец, вступим в нормальную, достойную человека жизнь.
- А мы этого не проходили? - понимающе усмехнулся Петр Анатольевич. Не напоминает это орден меченосцев? Помните, товарищ Сталин в свое время мечтал об ордене меченосцев? А что получилось?
- У нас получится.
Нюрка все ещё смотрела в окно.
"Камдесю... - как бы издали доносилось до нее. - Ну, что Камдесю?.. Известно, что он скажет... Прекратите печатать деньги для решения заведомо неверных задач, скажет, прекратите спасать безнадежные банки, приведите в порядок бюджет! - вот что он скажет. Если откровенно, Петр Анатольевич, то в ближайшее время, на мой взгляд, ничего особенно не произойдет с курсом рубля... Но в этом-то и таится ловушка. Эмиссия-то продолжает раскручиваться... Открою вам военную тайну: никто сегодня не знает реальных размеров эмиссии. Ведь эмиссия не просто итог работы Гознаковских фабрик, печатающих деньги. Вот, скажем, Центробанк принимает решение снизить ставки фонда обязательных резервов в коммерческих банках вдвое, это уже эмиссия. Продление срока возврата ломбардных кредитов, которые выдавались банкам весной и летом, тоже эмиссия. И выдача кредитов коммерческим банкам эмиссия. Не уверен, что даже внутри Центробанка все это сводится в какой-то единый документ, ну, что-нибудь вроде специальной "Денежной программы". Насколько я знаю, внутри Центробанка такой программы нет... А взять отсрочку выплаты долгов сельскому хозяйству на пять лет? Может, это и нужное решение, но каков его результат, вы вдумайтесь! Если вы взяли кредит и не отдали, а я взял и отдал, то всем сразу станет понятно, что я - дурак, а вы - умный. Вы же сами скажете мне: вот, мол, говорил я вам, Анатолий Борисович! И мне станет обидно. И я после этого точно никому ничего отдавать не буду. Принципиально. Чтобы дураком не казаться. А первым результатом такого моего решения станет, естественно, немедленное падение текущих платежей... А так ведь можно пройтись по любому решению правительства... Вот рванет, помяните мое слово, опять рванет, Петр Анатольевич, если мы не создадим специальную службу. Напрасно у нас радуются, что, дескать, годами обманывали нас проклятые чикагские монетаристы: вот, дескать, деньги мы во всю печатаем, а инфляции нет! Время придет, рванет, мало не покажется."
"Вы о кризисе?"
"Ну, что кризис? - рассмеялся рыжий гость. - Кризисов не надо бояться, в конце концов, они-то нас и образовывают. После "черного вторника" девяносто четвертого года в России впервые определилась возможность финансовой стабилизации. Если помните, мы тогда смогли провести запрет на кредитную эмиссию Центробанка, только это и позволило нам уже в следующем году остановить гиперинфляцию. Этот "черный вторник" позволил понять, что Центробанк не может все время кредитовать правительство... Правда, уже начинают подзабывать об этом..."
"А вы напоминайте, Анатолий Борисович."
"Я напоминаю, я постоянно напоминаю, но у меня тяжелая судьба, я ведь заперт в служебных кабинетах... Понимаете? - засмеялся он. - Я восемь лет сижу большим начальником, никакого живого человека, меньше, чем министра, в глаза не вижу. Ну, разве что забредет иногда какой-нибудь замминистра. Понимаете?.. Вот почему, Петр Анатольевич, мне нужен этот ваш Семин. У него хорошие мозги, уши и глаза точные. И базовые инстинкты у него правильные, сужу по его работе в Волжске и в Красноярске. Он ощущает целостность хозяйства, отданного нам в руки, другими словами, он монетарист от природы. Мне такие нужны, я задыхаюсь без живых людей. Мне нужны такие люди... Я с Виктором Степановичем, например, долго работал, вот он типичный монетарист по жизни. У него здоровое крестьянское восприятие, а ведь, грубо говоря, настоящим монетаристом именно нормальный куркуль и является. Расходы - по доходам, дефицит всегда нулевой. Таков главный принцип монетариста... Я вам больше скажу, Петр Анатольевич, чем дольше работает наше очередное правительство, тем более монетаристским по сути оно становится. Это абсолютно непоколебимая закономерность. Если ты не монетарист, то тебя очень скоро так шарахнет по башке, что мало не покажется. Станешь монетаристом покруче Чубайса."
Петр Анатольевич заранее предупредил, что будут только он и Анатолий Борисович, никого лишних. Ты, Анна Павловна, конечно, справишься с ролью хозяйки, тебе это идет. Все готово и разогрето, на кухне будет знающий человек, надо только подать к столу, ну, а что касается разговора, тебе, Анна Павловна, наверное, скучно будет, ты потерпи. В разговор не встревай, ни к чему это, но захочется спросить о чем-то, смело спрашивай. В своем дому ты хозяйка. В своем дому ты самого президента можешь поставить на место.
Президента Нюрка недолюбливала.
Ради президента она не стала бы отсылать прислугу из дому. А вот Анатолий Борисович - другое дело. Рыжие ей нравились. Рыжие от природы обязаны быть другими, а она всегда любила других. Сам цвет волос обязывает рыжих быть другими. У них жесты другие, цвет кожи, само собой, цвет волос. А часто и улыбка. К примеру, у Анатолия Борисовича - всегда ироничная, себе на уме, но жесткая. Таким и должен быть настоящий рыжий, независимо от того, чего он добился в жизни.
Сперва говорили о коммунизме.
О светлой идее, как выразился Петр Анатольевич.
Ироничная улыбка рыжего Анатолия Борисовича на этот раз не казалась абсолютно ироничной. "Тут главное, - заметил он, - не впадать в лирику. Коммунизм - это когда все стопроцентно платят налоги. Вот такая идея меня привлекает. Стопроцентный сбор налогов это и есть коммунизм. Ты отдаешь весь доход, зато знаешь, что голодать не будешь и улица перед твоим домом всегда будет чистая и украшенная деревьями. И хулиганов ты не встретишь на своей улице ни в какое время суток, и врач не будет морщиться, разглядывая твой страховой полис, а дети твои не будут чувствовать себя людьми второго сорта в самом лучшем заведении, которое, кстати, будет всего лишь одним из многих. Вот такой коммунизм, - засмеялся Анатолий Борисович, - обязывает и сближает. Такой коммунизм приемлем, это я с большевистской прямотой говорю. Вообще должна быть выработана незыблемая скала ценностей, тогда люди начнут сознательно соотносить свои поступки с поступками окружающих. Ведь важно, чтобы они сами, именно сами этого захотели. Важно, чтобы скала ценностей оказалась естественной для каждого."
Рыжий гость слово скала произнес с ударением на первом слоге.
Имел он в виду шкалу, понятно, но Нюрка сразу представила настоящую каменную скалу, облепленную, как бронзовыми табличками, некими вечными, незыблемыми ценностями. Может, так и должно быть, подумала она, пробуя сладкое испанское вино и незаметно сравнивая Петра Анатольевича с Анатолием Борисовичем.
Конечно, рыжий моложе, хотя и он начинает расплываться.
Этот весело колеблющийся подбородок, который стоило бы несколько подтянуть... Уже заметный живот... Петр Анатольевич, пожалуй, выглядит спортивнее, несмотря на возраст... Короткая стрижка идет к оттопыренным ушам, подчеркивает независимость даже от собственной внешности. Утренняя пробежка, спортзал три раза в неделю... К тому же, Петр Анатольевич не позволяет себе засиживаться, он в любую минуту готов сорваться куда угодно, хоть в Норильск, если этого требует необходимость (в последнее время довольно часто)... Впрочем, как раз динамика, наверное, и сближает его с рыжим гостем. Непонятно, что они собрались решать, но если встретились неофициально, значит, что-то важное будут решать.
Вообще-то у Нюрки скулы сводило от скуки.
В воображении она снова увидела незыблемую скалу ценностей, только почему-то незыблемая скала обросла теперь белесым шершавым мхом.
Это мысль: написать замшелую скалу ценностей.
В конце концов, ничто так быстро не теряет ценности как новая ценность. Незыблемую скалу ценностей следует писать на громадном полотне, прикинула Нюрка. А лучше показать в виде скульптуры. Такие странные скульптуры возникают иногда сами собой на стройках, когда случайно схватывается неиспользованный вовремя жидкий бетон. Кубов сто взять да поднять на "Дно неба". А если провалятся потолки?.. Ну, может, не подымать сразу, а постепенно подавать жидкий бетон наверх прямо в мастерскую? Пусть торчат из схватившегося бетона, из серой искусственной скалы пиджак от Версачи, дамское белье от Кардена, джинсы от Рэнглера, томик от Марининой или кого там сейчас читают, ценные бумаги ГКО, старый ваучер, презерватив, мощный компьютер, а то и проститутку с Тверской наполовину вморозить в бетон, пусть дает прямо в зале...
Надо подумать. Вечных ценностей много.
Это вечных спутников всегда мало, сердито подумала Нюрка, глянув издали на рыжего гостя. Совсем вечных вообще не бывает, но рыжий, похоже, один из вечных... Из тех, кто всегда шагает с поднятой головой... Когда-то в самом начале приватизации он утверждал, что каждый отдельный ваучер будет иметь стоимость "Волги". "А разве нет? - только что ответил рыжий на вопрос Петра Анатольевича. - Новая "Волга" стоила тогда девять тысяч сто рублей, а её остаточная стоимость находилась в районе пяти тысяч. Отсюда и оценка... Ну, а если говорить о рыночной стоимости ваучера, то вот, Петр Анатольевич, у меня есть перечень основных аукционов по крупным объектам - Газпром, "Транснефть" и так далее, с рыночной оценкой акций, приобретенных на один ваучер... Конечно, после семнадцатого августа говорить об этом труднее, кое-что смазано. Но до семнадцатого августа, до падения курса акций, Петр Анатольевич, действовали десятки крупных аукционов, на которых акции, приобретенные на один приватизационный чек, имели рыночную цену даже большую рыночной стоимости "Волги"... Недавно я как глава РАО "ЕЭС" побывал на Дальнем Востоке, там меня сразу атаковали активные забастовщики с ТЭЦ-2 Владивостока. Две претензии у них были. Первая, понятно какая: им зарплату задерживают. А вот вторая, Петр Анатольевич, была такая: почему задешево скупают наши акции? Спрашиваю: откуда ваши акции взялись? Отвечают: на ваучеры купили. И выясняется, что никто свои акции продавать не хочет даже при больших задержках зарплаты... Так что, с одной стороны "проклятые ваучеры", "преступная приватизация" и все такое прочее, а с другой вот это уверенное: нет, не отдам акции, меня не проведешь!.."
Петр Анатольевич и рыжий гость увлеклись.
У них был свой (непонятный Нюрке) взгляд на вечные ценности. Сырье, тепло, электрическая энергия, газ, мазут, наконец, готовый продукт на выходе... У Нюрки действительно сводило скулы от скуки. Социальная сфера, рабочая сила, налоги, себестоимость, прибыль... Если цена продукции оказывается завышенной, то, конечно, следует обратить внимание на себестоимость... Ну, да, конечно, раздутая социальная сфера, плохое руководство...
"Но Минц не прав, Минц совсем не прав, - как бы издали слышала Нюрка, - Этот твой Минц увлекся, его действия - вчерашний день. Государство не должно обворовывать самое себя. Скажем, этот Волжский завод может, конечно, сыграть на налогах, дирекция часть утаенных средств может пустить на реконструкцию, все равно это воровство. А воровство не может приносить удовлетворения, с большевистской прямотой вам скажу, Петр Анатольевич, воровство перекрывает пути, ведущие к истинному развитию. В этом смысле предпочтительнее рекомендации другого вашего человека - Семина. Звучат его рекомендации жестко, но иначе и быть не может. Если детские садики наполовину пустуют, их следует закрыть, оставить самый минимум. Какое-то время детям будет тесновато, зато содержание садиков перестанет быть убыточным для предприятий. Вообще, зачем опасно и противозаконно играть на налогах, когда можно открыто сыграть на экономике? Закрыть убыточные структуры, максимально повысить расчет по оплате жилплощади, света, тепла, полностью заменить людей, тормозящих развитие производства, на входах и выходах поставить профессиональную охрану, уплотнить цеха. Понятно, это обидит людей, привыкших к воровству, они, может, даже стрелять начнут, но такие люди, как этот ваш Семин, похоже, от выстрелов не шарахаются. Такие люди деловито и упорно ищут выход из любого неприятного положения... С большевистской прямотой вам скажу, - повторил рыжий гость, - мы нынче все должны быть не деятелями, а делателями, как этот ваш Семин. Понимаете, Петр Анатольевич? Ваш Семин нам показал, как следует вырабатывать реальные рекомендации..."
Вдруг до Нюрки дошло, что говорят об Андрее.
Видимо, какие-то громкие дела Андрея привлекли внимание рыжего гостя.
Ну да, рассеянно подумала Нюрка, у них всегда так. Чем громче дела, тем меньше известны они толпе. Это же просто, как говорит Андрей, это даже китаец поймет. Но что-то важное, поняла она, Андрей, кажется, сделал. По крайней мере, он обратил на себя внимание рыжего, а это не мало.
Она потихоньку отступила к окну.
Из окна был виден туманный силуэт храма Христа-спасителя.
Силуэт храма вполне вписывался в панораму города, но все равно выделялся. Так всегда бывает с тем, что уже или пережило свой век или только-только возникло. Например, так было с Эйфелевой башней в первые годы. Коренные парижане считали, что она чудовищно обезобразила Париж. Этого нельзя сказать о храме, но...
Она покачала головой.
Искусство всегда - преступление.
Она была твердо уверена в этом тезисе.
Иначе и быть не может. Чтобы делать настоящее искусство, надо ничего не бояться, отбросить все условности. Какой ты художник, если на тебя не заведен ни один милицейский протокол? Надо писать зеленых баб, жирных птичек, голых коров, появляться на открытиях обнаженной, устраивать гастрономические инсталляции, на которых вице-премьеры считают честью подобрать с полу банан... А Андрей, что бы он там ни сделал, скотина, вдруг решила она. Как был бандосом, так и остался... Правда, губы у него другие... Совсем не такие, как у других... Он мог приволочь меня в какую-то ничтожную кафушку и я отдавалась ему в темноте, только морозное окно снаружи слабо освещалось фонарем... Всего-то бандос, а вот...
Кажется, Петр Анатольевич начинает терять влияние, дошло до нее. Кажется, Петр Анатольевич на излете, а бандос звенит, как туго натянутая тетива. Его место всегда лучшее. Так было с этим "Брассьюри", потом со "Стройинвестсервисом", потом с Фондом, и сейчас, похоже, его место лучшее... Раньше его похваливал какой-нибудь Филин или какой-нибудь Труба, а теперь дело дошло до похвал рыжего... А рыжий и Петр Анатольевич умеют оценить человека... Я подъезжаю к подъезду и начинаю проверять макияж в зеркале заднего вида, подумала она, а Андрей просто открывает дверцу и выходит из машины. Я обязательно оглядываюсь перед тем, как сказать что-то даже о работах своих друзей, а он рубит прямо: эта баба сильно зеленая, он таких не любит...
Он таких не любит. Сволочь какая!
Он все делает по-своему, покачала головой Нюрка. Просто со временем выясняется, что его действия почему-то полностью (или во многом) совпадают с тем, как думали действовать Филин, или какой-нибудь Иваныч-старший, или Ясень со Щукиным, или, наконец, Анатолий Борисович... Нюрка понимала, что смутное раздражение, так неожиданно нахлынувшее на нее, говорит, собственно, о её чувствах, но никак не о самом Андрее... Впрочем, даже понимая это, она никак не могла обернуться и подойти к столу, хотя, наверное, кое-что там можно было освежить.
Но слова до неё долетали.
- Думаю, он справится, - говорил рыжий гость. - Но одного Семина нам, конечно, мало, нам нужны новые люди. Может, Семину и поручить их подготовку? Пусть ищет новых людей. Он знает деловой мир. Он знает, что там варится масса дерьма, это дерьмо сжигает нормальные ростки, они не успевают подняться. Пусть он спасает эти ростки. Он же сам поднялся из дерьма, значит, знает себе цену. Он знает, что может зарабатывать много и законно. Он не будет по утрам заводить "Жигули" с замерзшим аккумулятором, потому что понимает, что это неправильно. Он приобретет такую машину, на которую не надо будет терять время даже в самый сильный мороз... Именно такие люди, Петр Анатольевич, должны составить костяк нашей новой службы. Понимаете?.. Нам нужна специальная контрольная служба... Нравится это кому-то или нет, но в нашем правительстве непременно должно быть такое место, вредное, антинародное, где всегда могут любому прямо сказать в глаза: на подготовку к зиме, милый человек, вам дадут столько-то, а на социальную сферу столько-то, и больше - ни рубля, даже не надейтесь... Если такого центра всеобщей ненависти не будет, если мы сами его не создадим, то правительство начнут сильно любить все - и аграрии, и ТЭК, и социальная сфера, и банкиры, а в результате, Петр Анатольевич, сразу всем станет плохо... Именно всем, с большевистской прямотой вам это говорю. Такая уж это противная штука, которую мы называем макроэкономикой... А вредного места, о котором я говорю, в нашем правительстве пока нет, и это, на мой взгляд, самая главная опасность. Только сформировав новую структуру, которая со временем охватит всю страну, можно реально влиять на текущие процессы. Взгляни на финансово-экономический анализ состояния Волжского завода, предоставленный нам тем же Семиным... Изящная работа, глубокая... Нет, нет, Петр Анатольевич, этот Семин мне нужен, ты мне его отдашь! - засмеялся рыжий гость. - Пора ставить человека на нужное место. Пусть ездит по стране, пусть внимательно изучает людей, вглядывается во все щели, чем бы оттуда ни несло... Он ведь без семьи? Вот видите... При отсутствии нормальной жизни ему и деньги как бы не на что тратить, воровать не будет. Я это по себе знаю... Зарплата, которую я получал, будучи главой администрации, а ведь у меня двое детей, Петр Анатольевич, она тоже для нормальной жизни не была приспособлена. Хотя готов повторить, при нашей занятой жизни деньги вроде как бы и ни к чему. Пришел, переночевал, ушел. Ночью мы денег не расходуем... - засмеялся он. - Думаю, что то же и у Семина. Надо дать человеку развернуться, пусть готовит смену. И не надо бояться. Пусть даже и про него начнут говорить, как говорят сейчас про меня, вот, дескать, все в нем плохо: и цвет волос, и фамилия, и мысли. Пусть говорят. Нам нужны по настоящему сильные люди. Их, конечно, скажу вам все с той же большевистской прямотой, скоро начнут ненавидеть многие, но благодаря таким людям мы, наконец, вступим в нормальную, достойную человека жизнь.
- А мы этого не проходили? - понимающе усмехнулся Петр Анатольевич. Не напоминает это орден меченосцев? Помните, товарищ Сталин в свое время мечтал об ордене меченосцев? А что получилось?
- У нас получится.
Нюрка все ещё смотрела в окно.
"Камдесю... - как бы издали доносилось до нее. - Ну, что Камдесю?.. Известно, что он скажет... Прекратите печатать деньги для решения заведомо неверных задач, скажет, прекратите спасать безнадежные банки, приведите в порядок бюджет! - вот что он скажет. Если откровенно, Петр Анатольевич, то в ближайшее время, на мой взгляд, ничего особенно не произойдет с курсом рубля... Но в этом-то и таится ловушка. Эмиссия-то продолжает раскручиваться... Открою вам военную тайну: никто сегодня не знает реальных размеров эмиссии. Ведь эмиссия не просто итог работы Гознаковских фабрик, печатающих деньги. Вот, скажем, Центробанк принимает решение снизить ставки фонда обязательных резервов в коммерческих банках вдвое, это уже эмиссия. Продление срока возврата ломбардных кредитов, которые выдавались банкам весной и летом, тоже эмиссия. И выдача кредитов коммерческим банкам эмиссия. Не уверен, что даже внутри Центробанка все это сводится в какой-то единый документ, ну, что-нибудь вроде специальной "Денежной программы". Насколько я знаю, внутри Центробанка такой программы нет... А взять отсрочку выплаты долгов сельскому хозяйству на пять лет? Может, это и нужное решение, но каков его результат, вы вдумайтесь! Если вы взяли кредит и не отдали, а я взял и отдал, то всем сразу станет понятно, что я - дурак, а вы - умный. Вы же сами скажете мне: вот, мол, говорил я вам, Анатолий Борисович! И мне станет обидно. И я после этого точно никому ничего отдавать не буду. Принципиально. Чтобы дураком не казаться. А первым результатом такого моего решения станет, естественно, немедленное падение текущих платежей... А так ведь можно пройтись по любому решению правительства... Вот рванет, помяните мое слово, опять рванет, Петр Анатольевич, если мы не создадим специальную службу. Напрасно у нас радуются, что, дескать, годами обманывали нас проклятые чикагские монетаристы: вот, дескать, деньги мы во всю печатаем, а инфляции нет! Время придет, рванет, мало не покажется."
"Вы о кризисе?"
"Ну, что кризис? - рассмеялся рыжий гость. - Кризисов не надо бояться, в конце концов, они-то нас и образовывают. После "черного вторника" девяносто четвертого года в России впервые определилась возможность финансовой стабилизации. Если помните, мы тогда смогли провести запрет на кредитную эмиссию Центробанка, только это и позволило нам уже в следующем году остановить гиперинфляцию. Этот "черный вторник" позволил понять, что Центробанк не может все время кредитовать правительство... Правда, уже начинают подзабывать об этом..."
"А вы напоминайте, Анатолий Борисович."
"Я напоминаю, я постоянно напоминаю, но у меня тяжелая судьба, я ведь заперт в служебных кабинетах... Понимаете? - засмеялся он. - Я восемь лет сижу большим начальником, никакого живого человека, меньше, чем министра, в глаза не вижу. Ну, разве что забредет иногда какой-нибудь замминистра. Понимаете?.. Вот почему, Петр Анатольевич, мне нужен этот ваш Семин. У него хорошие мозги, уши и глаза точные. И базовые инстинкты у него правильные, сужу по его работе в Волжске и в Красноярске. Он ощущает целостность хозяйства, отданного нам в руки, другими словами, он монетарист от природы. Мне такие нужны, я задыхаюсь без живых людей. Мне нужны такие люди... Я с Виктором Степановичем, например, долго работал, вот он типичный монетарист по жизни. У него здоровое крестьянское восприятие, а ведь, грубо говоря, настоящим монетаристом именно нормальный куркуль и является. Расходы - по доходам, дефицит всегда нулевой. Таков главный принцип монетариста... Я вам больше скажу, Петр Анатольевич, чем дольше работает наше очередное правительство, тем более монетаристским по сути оно становится. Это абсолютно непоколебимая закономерность. Если ты не монетарист, то тебя очень скоро так шарахнет по башке, что мало не покажется. Станешь монетаристом покруче Чубайса."