Страница:
- Наркотические вспышки сознания, - туманно объяснила Нюрка, на мгновение прижавшись щекой к моему плечу. - Когда человек хочет забыть все, чем живет на земле, он немедленно устремляется к звездам. Или падает в полную тьму. Понимаешь, бандос? Крайность к крайности, только так. У тебя ведь так было? Собственно, весь этот зал, все эти шелка, все это сияние улёт к звездам. Понимаешь?
- Если это вспышки наркотического сознания, - ухмыльнулся я, - то где потеки и лужи? Тут все должно быть обоссано, как старый тюфяк под словившим приход нариком.
- А ты не торопись, бандос, - Нюрка нисколько не обиделась. От неё несло нежным французским парфюмом. - Лужу непременно кто-нибудь сделает.
Миновав узкий, видимо, специально затемненный коридор, мы как-то сразу вдруг вышли на ярко освещенную копию Венеры Милосской. К сожалению, даже деньги Большого человека не позволили Нюрке доставить в Москву оригинал. Хотя это было бы круто, подумал я. Это было бы по-настоящему круто: подтвердить вспышки наркотического сознания оригиналом Венеры Милосской, а потом пометить её мочой.
Перед Венерой мы не задержались.
- В какую? - посмотрел я на две абсолютно одинаковые двери, черневшие в стене.
- Выбери сам.
Я выбрал левую и мы оказались во тьме.
- Не бойся, - загадочно шепнула Нюрка. - Тьма - лучший катализатор чувств. Нигде, как в тьме, мы сильнее себя не чувствуем. - И шепнула: - Я соскучилась по тебе, бандос, почему ты не появлялся?
- Ждал вспышки сознания.
- Считай, это случилось. Все это я устроила для тебя.
Она врала, конечно, и я чертыхнулся:
- Что тут за ящики под ногами?
- Это настоящие ящики, - с восторгом объяснила Нюрка. - Их набросали здесь по моей просьбе. Сперва, конечно, их почистили, поцарапаться о них нельзя, за этим проследили, но в полной тьме ящики бьют по нервам, правда? Такой и должна быть тьма. - Непонятно, куда Нюрка вела меня сквозь черную тьму, из которой прорывались иногда испуганные возгласы, но то, что я не отнимал у неё свою руку, приводило Нюрку в восторг. Наверное, она все-таки боялась, что я убегу. - Самое худшее, что может случиться, это кто-то сломает ногу. Ну и черт с ними! У художников свои варианты. Белые шелка и Венера - это только первый подход к теме, первое приближение. Настоящая разгадка - в тьме. Впрочем, какая тебе разница? - засмеялась Нюрка. - Шагай осторожней, здесь, правда, можно споткнуться.
- Неужели ни у кого нет фонаря?
- Разве ты пользуешься фонарем, когда делаешь выбор? - фыркнула Нюрка. - И вообще, - загадочно намекнула она, - за пару миллионов можно, наверное, купить "Титаник", но не место в шлюпке.
- А если кто-то правда сломает ногу?
- Ну и пусть, - шепнула Нюрка из тьмы, дотягиваясь до меня губами. Она, наверное, все продумала заранее. - Сюда шли, чтобы узнать о том, что творится с нашим сознанием при наркотических вспышках. Я гарантировала не безопасность, а острые ощущения. Ты прав, - с нежностью сказала Нюрка и я снова почувствовал её голову на своем плече, - они должны обделаться, как крысы, может, тогда до них что-то дойдет.
- А что до них должно дойти?
- Какая разница, бандос?
Я промолчал.
Нюркины инсталляции явно обошлись Большому человеку в не малые деньги. Это точно. Учитывая, что приглашенных ожидала ещё настоящая китайская кухня, выписанная из Шанхая, совсем даже не в малые. Зеленую бабу, подумал я, придумать может чуть ли не каждый (и красок много не надо), но провести в пух и в прах разодетых гостей сквозь полную тьму, набитую непонятными ящиками, до этого надо додуматься.
- Мне денег не хватило, - шепнула Нюрка, сжимая мою руку. - Я хотела, чтобы каждый прямо из тьмы выходил к ярко освещенному прожекторами ревущему водопаду. Но водопад на чердаке высотного дома оказался технически неосуществимым, а коричневых массажисток, чтобы они во тьме хватали всех, кто оказывается на пути, и подвергали беспощадному эротическому массажу, приглашать без водопада бессмысленно. Пришлось заменить водопад и массажисток китайской кухней. Может, кто-нибудь отравится, - вздохнула она.
В сумеречном зале, в котором мы, наконец, оказались, под желтыми фонариками и драконами из тусклого золота, в необычном освещении, тоже смещающем контуры предметов, галдели за столиками прорвавшиеся сквозь тьму гости. Они были встрепаны, оживлены, их глаза сверкали. Я сразу узнал Арбатову. За её руку крепко держался юноша с носом острым и загнутым, как у птицы. "Можно я укушу гранат?" - в горячем порыве кричал он и делал вид, что бросается к огромному аквариуму, смутно мерцавшему в отдалении. В аквариуме действительно плавал гранат. Несколько крупных ленивых рыб, выпучив глаза, издали равнодушно рассматривали Арбатову и её юного друга.
Я невольно прислушался.
Оказывается, юноша не просто хотел укусить гранат, а он хотел укусить гранат так, чтобы мы сразу почувствовали, что наш мир - это всего лишь отражение. А того точней, отражение отражений. Может даже отражение отражения отражений. И все такое прочее. Аквариум, в котором плавал гранат, тоже, видимо, считался отражением, значит вернуть истинную реальность (если она существует) можно было лишь укусив отражение. Поэтому юноша и кричал: "Укушу!" А кто-то, не выдержав, отвечал: "Концептуально!"
Однажды, вспомнил я, ещё в советские времена мы с Вадиком Голощеким съездили в Грецию. Ничто тогда не омрачало наших отношений. Группа подобралась пестрая, из разных городов, оказалась среди нас даже одинокая стеснительная туристка из Ульяновска. Она всегда отставала от группы, всех этим нервируя. А отстав, жадно разглядывала сатиров, выставленных в витринах. Сатиры, как им и положено, выглядели лихо - черные, чугунные, осатанелые, с всегда энергично задранным естеством. Ульяновской туристке, одинокой по жизни, сатиры казались, наверное, добрыми друзьями. Она, наверное, отчетливо представляла свою одинокую девичью каморку украшенной таким осатанелым сатиром. Приятно коснуться перед сном теплого чугуна - ну, там искусство и все такое прочее. И денег на покупку хватило бы, но стеснительная туристка помнила, что на обратном пути придется проходить одесскую таможню. Пожалуй, сатир с таким возвышенным естеством может привлечь внимание таможенника, даже непременно привлечет. А значит, отнимут сатира.
Все же искушение победило.
Стеснительная ульяновская туристка выложила-таки драхмы за чугунного молодца. Случайно видели это мы с Вадиком и с тех пор не спускали с туристки глаз. В Афинах с её лица не сходила мечтательная улыбка. Выезжая в Спарту и в древние Фивы, она думала только о чугунном друге. Пока теплоход резал острым носом голубые воды Дарданелл, Мраморного моря и Босфора, а потом взрывал волны Черного моря, стеснительная туристка чудовищным усилием воли заставляла себя не заглядывать в чемоданчик ("Дома!.. Дома!..") и как-то постепенно (русский человек прост) утвердилась в той мысли, что сатира у неё не отнимут. Это же игрушка! - убедила она себя. Всего только игрушка. Ну, пусть имеется при игрушке некая нестандартная деталь, так это же продукт эволюции, не враг придумал. Зачем таможенникам бороться с эволюцией?
В Одессе, пройдя паспортный контроль, стеснительная туристка встала рядом со мной и с Вадиком так (мы-то знали!), чтобы поскорее увидеть свой чемоданчик на экране телевизора - чемоданчик как раз пошел через просвечивающую камеру таможенников. Она, наверное, сильно соскучилась по тайному чугунному другу. Она хотела первой встретить его в Одессе.
И чугунный друг появился.
Концептуально.
Я усмехнулся.
Знаменитостей за столиками было много, но к нам суетливо подбежал повар-китаец в халате с драконами и в белой шапочке. Он подбежал к нам и что-то быстро залопотал по-английски.
- Ты его понимаешь?
- Конечно, - ответил я.
- Ну так переведи! Что он говорит?
- Он говорит, - объяснил я, - что китайская кухня всегда опиралась и опирается на пять вкусов. Он называет это у вэй. Сладкое, кислое, соленое, острое и горькое. Каждый вкус действует на какой-то соответствующий орган. Сладкое питает селезенку, кислое - кишечник, острое - легкие, горькое сердце, а соленое соответственно сказанному - почки. Все это он лично гарантирует. И просит пройти к столу.
- Как мило, - шепнула Нюрка.
Но, кажется, она ничего не слышала.
Кажется, она кого-то искала. В зеленоватых поблескивающих глазах проглядывало беспокойство. В желтоватом свете, тоже, наверное, подобранном специально, все выглядели оживленными, но почему-то обеспокоенными, даже странный юноша Арбатовой.
- Что он говорит? - переспросила Нюрка, рассеянно разглядывая китайца.
- Он говорит, что соленое заставляет кровь двигаться быстро, очень быстро, быстрее, чем нужно, а сладкое плохо влияет на мускулы. Кислое портит кровеносные сосуды, а после сытной еды никогда не следует мыть голову и заниматься любовью.
- Он идиот?
- Нет, он китаец.
- Ну так пусть займется своими китайскими делами.
Китаец что-то понял и убежал. Потом окликнули Нюрку.
Она мгновенно исчезла, а ко мне неторопливо придвинулся высокий человек, вовсе не старый, как о нем говорили. Он носил очки, стекла хищно сверкнули. Никто в нашу сторону не обернулся, звук посуды и восклицания пробившихся к китайским блюдам людей ни на секунду не смолкли, но я был уверен - почти все незаметно, но с большой ревностью поглядывали в нашу сторону. К Большому человеку обычно подходят сами, если к тому есть повод, но ко мне он сам подошел.
Я решил - случайно.
Выхватил случайно из сумрака показавшееся знакомым лицо и заинтересовался. Но обратился Большой человек по имени, значит, знал, к кому подходил.
- Из десяти блондинок, Андрей Семенович, - обратился он ко мне, - как выбрать самую глупую?
- Бросить жребий, Петр Анатольевич, - ответил я. - Это просто, даже китаец поймет.
Большой человек улыбнулся. Он, несомненно, заранее навел обо мне необходимые справки, несомненно, знал, что встретит меня в мастерской. Что-то, наверное, рассказывала про меня Нюрка. Не могла не рассказать, она не любила неопределенности. Большой человек потому и подошел, решил я, что Нюрка удалилась куда-то. В общем, не знаю, как там все обстояло на самом деле, но все, несомненно, было увязано. Какие-то невидимые нити (никто, кроме нас, не чувствовал этого и не мог чувствовать) незримо связывали Нюрку, меня, его, и каждый из нас (даже отсутствующая Нюрка) хорошо это чувствовал.
Все-таки отсутствие Нюрки меня удивило.
Обычно она не терпела сомнительных положений.
Значит, она или действительно сильно по мне соскучилась, подумал я с непонятным мне сладким ужасом, или её отношения с Большим человеком гораздо глубже и сложней, чем мне представлялось. Может, эти отношения столь глубоки и сложны, что причиняют Нюрке боль.
- Хоть на попа ставьте или в другую позицию - все равно толку нет... - дошел до меня густой голос Большого человека. - Идут мощные такие объяснения, что, почему да как? То, значит, Черномырдин, то Чубайс, то опять Кириенко... А естественные монополии - это, дескать, хребет российской экономики. Этот хребет мы будем беречь как зеницу ока...
Прозвучало смешно.
Он сам это почувствовал, но нисколько не смутился.
У него были чуть оттопыренные, но не глупые уши. Он смело носил короткие волосы. Внимательные глаза невольно заставляли ответить на улыбку. Я знал, что Большому человеку глубоко под семьдесят, он успел порулить государством ещё при коммунистах, но никто не дал бы ему столько. Он был по-настоящему спортивен, силен, во мне даже промелькнула гадкая мыслишка, что Нюрка выбрала его вовсе не из-за денег.
- А вообще, - сказал Большой человек, беря меня под локоть и увлекая к столику, накрытому на двоих, - российскую историю сейчас пытаются преподнести так, будто в прошлом у нас вообще ничего не было...
Я никак не мог въехать в его слова.
- Или, скажем, искусство... - он указал на стул и сам сел напротив. Столик стоял в стороне от общего к стола, нас никто не мог слышать. - Анна Павловна права. Мы вроде как вне искусства, но на самом деле всегда живем прямо внутри него, по другому быть не может... Правда, большинство людей изначально превращают искусство в быт, но на самом деле они тоже живут прямо внутри искусства. Просто не подозревают об этом... - Наверное, этим мудрым мыслям Большого человека научила Нюрка, но, может, он и сам дошел до таких взглядов, черт знает. - Права Анна Павловна! После такой инсталляции никакой тьмы можно не бояться.
- Я считал, что ваше призвание - политика.
- Политика всего лишь один из видов искусства.
Он оглянулся и по тому, как он это сделал, я понял, что Нюрка где-то рядом, что она сознательно не захотела быть рядом с нами. Возможно, быть рядом с нами означало для неё некий выбор.
Это тоже было странно.
Но одновременно дошло до меня, что Нюрка, наверное, не собиралась специально сводить меня с Большим человеком. Она экспериментировала. Она проверяла, на что я способен. Ей было интересно взглянуть на меня со стороны: не разучился ли я падать на все четыре лапы?
Отвлек нас повар-китаец.
- Вы его понимаете?
- Конечно.
Теперь китаец говорил про чжа - жарку на сковороде. В конце такой жарки масло на короткое мгновение должно вспыхивать ярким огнем. Некоторые английские слова китаец проглатывал и я не совсем понял принципы шао и чжэн. Последнее, кажется, означало варку на пару. Не знаю, боюсь соврать, китаец говорил очень быстро. Но речь шла о лапше и пампушках, к которым он предлагал какое-то особенное фуши. Когда же китаец заговорил про цзю, я сдался.
- Это он про водку?
Большой человек улыбнулся:
- Я попросил подать нам маотай. Вы не пробовали?
- Что это?
- Водка, которую гонят только в одном уезде Китая. А Китай большая страна.
Большой человек сидел спиной к остальным столикам. Множество взглядов жгли его широкую спину, но, казалось, он этого не чувствовал. Я хмыкнул про себя, представив, как сильно жаждут люди за столиками узнать, о чем мы беседуем? И кто я такой? И как попал в поле внимания Большого человека, имя которого все тут произносили с каким-то поистине священным ужасом? Улыбаясь, мы пытались совладать с деревянными палочками и с преувеличенным вниманием пробовали пахучий маотай. Иногда Большой человек поднимал взгляд и произносил несколько слов. Пылали в полумраке тропические глаза Арбатовой. Рядом с ней оказался Жванецкий и что-то пытался ей доказать. В странном ломающемся свете Жванецкий походил на улыбающуюся старуху. У всех, наверное, были свои мысли по поводу увиденного. Тут многое можно было увидеть. Интересно, запоздало вспомнил я, куда попадаешь через правую дверь от копии Венеры Милосской?
- Почему эти люди не на работе?.. - усмехнулся Большой человек. И решительно, не давая мне ответить, выставил перед собой ладонь: - Только не говорите, что они жертвы дефолта, для этого у них слишком хороший аппетит. Жертвами дефолта пали, как это ни странно, профессионалы. Вот они действительно страдают, потому что теряют профессионализм... - Не дав мне возможности возразить, Большой человек усмехнулся: - Вот вы не поверите, но мне сейчас не хватает именно решительных профессионалов...
Мы помолчали. Он, несомненно, навел обо мне подробные справки.
- Все ещё существуют романтики, мечтающие о зарубежных рынках... как бы мимоходом заметил Большой человек, глядя в тарелку. Все, все он обо мне выведал. - Но прежде чем захватывать территории Азии, я уж не говорю про Европу, следует наладить дела именно внутри страны... Например, существуют реальные предприятия, от судьбы которых зависят целые города... Понимаете? Огромные города... Вот, скажем, существует такой совершенно конкретный завод в Заволжье. Действительно значительный завод... Он должен кормить полумиллионный город, а лежит на боку...
- Причины?
- Они меня и интересуют.
- Но это можно понять только изнутри. Антикризисное управление... мягко намекнул я. - Специальная команда... Люди высокой квалификации...
Он кивнул:
- Вот именно. О таких людях я и говорю. О людях высокой квалификации, умеющих широко мыслить... - Я все ещё не понимал, к чему он клонил, но он, наконец, пришел мне на помощь: - Мне нужны люди, которые разбирались бы и в бухгалтерии и в человеческих отношениях... - И прямо спросил, подняв на меня глаза: - Вы, кажется, занимались такими проблемами?.. Наверное, знаете и нужных людей?..
- Думаю, что знаю.
Он внимательно посмотрел на меня:
- А собрать действительно надежную команду? Сколько времени вам на это понадобится?
- Для надежности - две недели.
- Люди из Москвы?
- На одну треть.
- Это хорошо, - кивнул он и спросил: - Вам понадобится лететь в Энск?
- Обязательно.
Он долго смотрел на меня.
Он был прав. После дефолта огромное число самых разных предприятий лежало на боку. Более того, на этих предприятиях висела социальная инфраструктура - жилые дома, детские сады, школы, лечебные учреждения. Существует, конечно, Антикризисное управление, но где найти в губерниях толковых людей? И не просто толковых, а таких, на кого можно положиться... Большой человек был прав и в другом: у правительства руки коротки понять, что происходит на производстве. Вот почему он заговорил о специальной команде, способной работать эффективно и конфиденциально, способной в любой момент вылететь на интересующие лично его предприятия и понять, почему они тонут и что можно сделать для их спасения?
- Вылетайте в Энск через пару дней, Андрей Семенович, - наконец произнес он, интонацией выделив эту пару.
- А если прямо завтра?
- Не надо завтра.
Он ничего не добавил к сказанному, но я понял, что в Энске меня ждут. Скорее всего, люди с наручниками. Возможно, майор Федин. Необязательно придумывать причины, по которым я мог интересовать майора, он сам мог их придумать. Конкретное вмешательство Большого человека снимало проблемы и подтверждало, что он действительно большой человек. По крайней мере, один из немногих, на кого опираются люди самого высокого эшелона. Именно самого высокого, выше только небо. На лестнице, ведущей в небо, Большой человек давно уже находился чуть ли не самом верху, нечего удивляться, что оттуда он видел так хорошо.
Видел, видел.
Иначе не предложил бы опытного безопасника.
Звали безопасника Валентин Якушев. Штатный сотрудник экономического отдела ФСБ, Якушев на неопределенное время откомандировывался в мое распоряжение. Большой человек знал, что делает.
1
2
3
4
5
6
7
8
9
- Если это вспышки наркотического сознания, - ухмыльнулся я, - то где потеки и лужи? Тут все должно быть обоссано, как старый тюфяк под словившим приход нариком.
- А ты не торопись, бандос, - Нюрка нисколько не обиделась. От неё несло нежным французским парфюмом. - Лужу непременно кто-нибудь сделает.
Миновав узкий, видимо, специально затемненный коридор, мы как-то сразу вдруг вышли на ярко освещенную копию Венеры Милосской. К сожалению, даже деньги Большого человека не позволили Нюрке доставить в Москву оригинал. Хотя это было бы круто, подумал я. Это было бы по-настоящему круто: подтвердить вспышки наркотического сознания оригиналом Венеры Милосской, а потом пометить её мочой.
Перед Венерой мы не задержались.
- В какую? - посмотрел я на две абсолютно одинаковые двери, черневшие в стене.
- Выбери сам.
Я выбрал левую и мы оказались во тьме.
- Не бойся, - загадочно шепнула Нюрка. - Тьма - лучший катализатор чувств. Нигде, как в тьме, мы сильнее себя не чувствуем. - И шепнула: - Я соскучилась по тебе, бандос, почему ты не появлялся?
- Ждал вспышки сознания.
- Считай, это случилось. Все это я устроила для тебя.
Она врала, конечно, и я чертыхнулся:
- Что тут за ящики под ногами?
- Это настоящие ящики, - с восторгом объяснила Нюрка. - Их набросали здесь по моей просьбе. Сперва, конечно, их почистили, поцарапаться о них нельзя, за этим проследили, но в полной тьме ящики бьют по нервам, правда? Такой и должна быть тьма. - Непонятно, куда Нюрка вела меня сквозь черную тьму, из которой прорывались иногда испуганные возгласы, но то, что я не отнимал у неё свою руку, приводило Нюрку в восторг. Наверное, она все-таки боялась, что я убегу. - Самое худшее, что может случиться, это кто-то сломает ногу. Ну и черт с ними! У художников свои варианты. Белые шелка и Венера - это только первый подход к теме, первое приближение. Настоящая разгадка - в тьме. Впрочем, какая тебе разница? - засмеялась Нюрка. - Шагай осторожней, здесь, правда, можно споткнуться.
- Неужели ни у кого нет фонаря?
- Разве ты пользуешься фонарем, когда делаешь выбор? - фыркнула Нюрка. - И вообще, - загадочно намекнула она, - за пару миллионов можно, наверное, купить "Титаник", но не место в шлюпке.
- А если кто-то правда сломает ногу?
- Ну и пусть, - шепнула Нюрка из тьмы, дотягиваясь до меня губами. Она, наверное, все продумала заранее. - Сюда шли, чтобы узнать о том, что творится с нашим сознанием при наркотических вспышках. Я гарантировала не безопасность, а острые ощущения. Ты прав, - с нежностью сказала Нюрка и я снова почувствовал её голову на своем плече, - они должны обделаться, как крысы, может, тогда до них что-то дойдет.
- А что до них должно дойти?
- Какая разница, бандос?
Я промолчал.
Нюркины инсталляции явно обошлись Большому человеку в не малые деньги. Это точно. Учитывая, что приглашенных ожидала ещё настоящая китайская кухня, выписанная из Шанхая, совсем даже не в малые. Зеленую бабу, подумал я, придумать может чуть ли не каждый (и красок много не надо), но провести в пух и в прах разодетых гостей сквозь полную тьму, набитую непонятными ящиками, до этого надо додуматься.
- Мне денег не хватило, - шепнула Нюрка, сжимая мою руку. - Я хотела, чтобы каждый прямо из тьмы выходил к ярко освещенному прожекторами ревущему водопаду. Но водопад на чердаке высотного дома оказался технически неосуществимым, а коричневых массажисток, чтобы они во тьме хватали всех, кто оказывается на пути, и подвергали беспощадному эротическому массажу, приглашать без водопада бессмысленно. Пришлось заменить водопад и массажисток китайской кухней. Может, кто-нибудь отравится, - вздохнула она.
В сумеречном зале, в котором мы, наконец, оказались, под желтыми фонариками и драконами из тусклого золота, в необычном освещении, тоже смещающем контуры предметов, галдели за столиками прорвавшиеся сквозь тьму гости. Они были встрепаны, оживлены, их глаза сверкали. Я сразу узнал Арбатову. За её руку крепко держался юноша с носом острым и загнутым, как у птицы. "Можно я укушу гранат?" - в горячем порыве кричал он и делал вид, что бросается к огромному аквариуму, смутно мерцавшему в отдалении. В аквариуме действительно плавал гранат. Несколько крупных ленивых рыб, выпучив глаза, издали равнодушно рассматривали Арбатову и её юного друга.
Я невольно прислушался.
Оказывается, юноша не просто хотел укусить гранат, а он хотел укусить гранат так, чтобы мы сразу почувствовали, что наш мир - это всего лишь отражение. А того точней, отражение отражений. Может даже отражение отражения отражений. И все такое прочее. Аквариум, в котором плавал гранат, тоже, видимо, считался отражением, значит вернуть истинную реальность (если она существует) можно было лишь укусив отражение. Поэтому юноша и кричал: "Укушу!" А кто-то, не выдержав, отвечал: "Концептуально!"
Однажды, вспомнил я, ещё в советские времена мы с Вадиком Голощеким съездили в Грецию. Ничто тогда не омрачало наших отношений. Группа подобралась пестрая, из разных городов, оказалась среди нас даже одинокая стеснительная туристка из Ульяновска. Она всегда отставала от группы, всех этим нервируя. А отстав, жадно разглядывала сатиров, выставленных в витринах. Сатиры, как им и положено, выглядели лихо - черные, чугунные, осатанелые, с всегда энергично задранным естеством. Ульяновской туристке, одинокой по жизни, сатиры казались, наверное, добрыми друзьями. Она, наверное, отчетливо представляла свою одинокую девичью каморку украшенной таким осатанелым сатиром. Приятно коснуться перед сном теплого чугуна - ну, там искусство и все такое прочее. И денег на покупку хватило бы, но стеснительная туристка помнила, что на обратном пути придется проходить одесскую таможню. Пожалуй, сатир с таким возвышенным естеством может привлечь внимание таможенника, даже непременно привлечет. А значит, отнимут сатира.
Все же искушение победило.
Стеснительная ульяновская туристка выложила-таки драхмы за чугунного молодца. Случайно видели это мы с Вадиком и с тех пор не спускали с туристки глаз. В Афинах с её лица не сходила мечтательная улыбка. Выезжая в Спарту и в древние Фивы, она думала только о чугунном друге. Пока теплоход резал острым носом голубые воды Дарданелл, Мраморного моря и Босфора, а потом взрывал волны Черного моря, стеснительная туристка чудовищным усилием воли заставляла себя не заглядывать в чемоданчик ("Дома!.. Дома!..") и как-то постепенно (русский человек прост) утвердилась в той мысли, что сатира у неё не отнимут. Это же игрушка! - убедила она себя. Всего только игрушка. Ну, пусть имеется при игрушке некая нестандартная деталь, так это же продукт эволюции, не враг придумал. Зачем таможенникам бороться с эволюцией?
В Одессе, пройдя паспортный контроль, стеснительная туристка встала рядом со мной и с Вадиком так (мы-то знали!), чтобы поскорее увидеть свой чемоданчик на экране телевизора - чемоданчик как раз пошел через просвечивающую камеру таможенников. Она, наверное, сильно соскучилась по тайному чугунному другу. Она хотела первой встретить его в Одессе.
И чугунный друг появился.
Концептуально.
Я усмехнулся.
Знаменитостей за столиками было много, но к нам суетливо подбежал повар-китаец в халате с драконами и в белой шапочке. Он подбежал к нам и что-то быстро залопотал по-английски.
- Ты его понимаешь?
- Конечно, - ответил я.
- Ну так переведи! Что он говорит?
- Он говорит, - объяснил я, - что китайская кухня всегда опиралась и опирается на пять вкусов. Он называет это у вэй. Сладкое, кислое, соленое, острое и горькое. Каждый вкус действует на какой-то соответствующий орган. Сладкое питает селезенку, кислое - кишечник, острое - легкие, горькое сердце, а соленое соответственно сказанному - почки. Все это он лично гарантирует. И просит пройти к столу.
- Как мило, - шепнула Нюрка.
Но, кажется, она ничего не слышала.
Кажется, она кого-то искала. В зеленоватых поблескивающих глазах проглядывало беспокойство. В желтоватом свете, тоже, наверное, подобранном специально, все выглядели оживленными, но почему-то обеспокоенными, даже странный юноша Арбатовой.
- Что он говорит? - переспросила Нюрка, рассеянно разглядывая китайца.
- Он говорит, что соленое заставляет кровь двигаться быстро, очень быстро, быстрее, чем нужно, а сладкое плохо влияет на мускулы. Кислое портит кровеносные сосуды, а после сытной еды никогда не следует мыть голову и заниматься любовью.
- Он идиот?
- Нет, он китаец.
- Ну так пусть займется своими китайскими делами.
Китаец что-то понял и убежал. Потом окликнули Нюрку.
Она мгновенно исчезла, а ко мне неторопливо придвинулся высокий человек, вовсе не старый, как о нем говорили. Он носил очки, стекла хищно сверкнули. Никто в нашу сторону не обернулся, звук посуды и восклицания пробившихся к китайским блюдам людей ни на секунду не смолкли, но я был уверен - почти все незаметно, но с большой ревностью поглядывали в нашу сторону. К Большому человеку обычно подходят сами, если к тому есть повод, но ко мне он сам подошел.
Я решил - случайно.
Выхватил случайно из сумрака показавшееся знакомым лицо и заинтересовался. Но обратился Большой человек по имени, значит, знал, к кому подходил.
- Из десяти блондинок, Андрей Семенович, - обратился он ко мне, - как выбрать самую глупую?
- Бросить жребий, Петр Анатольевич, - ответил я. - Это просто, даже китаец поймет.
Большой человек улыбнулся. Он, несомненно, заранее навел обо мне необходимые справки, несомненно, знал, что встретит меня в мастерской. Что-то, наверное, рассказывала про меня Нюрка. Не могла не рассказать, она не любила неопределенности. Большой человек потому и подошел, решил я, что Нюрка удалилась куда-то. В общем, не знаю, как там все обстояло на самом деле, но все, несомненно, было увязано. Какие-то невидимые нити (никто, кроме нас, не чувствовал этого и не мог чувствовать) незримо связывали Нюрку, меня, его, и каждый из нас (даже отсутствующая Нюрка) хорошо это чувствовал.
Все-таки отсутствие Нюрки меня удивило.
Обычно она не терпела сомнительных положений.
Значит, она или действительно сильно по мне соскучилась, подумал я с непонятным мне сладким ужасом, или её отношения с Большим человеком гораздо глубже и сложней, чем мне представлялось. Может, эти отношения столь глубоки и сложны, что причиняют Нюрке боль.
- Хоть на попа ставьте или в другую позицию - все равно толку нет... - дошел до меня густой голос Большого человека. - Идут мощные такие объяснения, что, почему да как? То, значит, Черномырдин, то Чубайс, то опять Кириенко... А естественные монополии - это, дескать, хребет российской экономики. Этот хребет мы будем беречь как зеницу ока...
Прозвучало смешно.
Он сам это почувствовал, но нисколько не смутился.
У него были чуть оттопыренные, но не глупые уши. Он смело носил короткие волосы. Внимательные глаза невольно заставляли ответить на улыбку. Я знал, что Большому человеку глубоко под семьдесят, он успел порулить государством ещё при коммунистах, но никто не дал бы ему столько. Он был по-настоящему спортивен, силен, во мне даже промелькнула гадкая мыслишка, что Нюрка выбрала его вовсе не из-за денег.
- А вообще, - сказал Большой человек, беря меня под локоть и увлекая к столику, накрытому на двоих, - российскую историю сейчас пытаются преподнести так, будто в прошлом у нас вообще ничего не было...
Я никак не мог въехать в его слова.
- Или, скажем, искусство... - он указал на стул и сам сел напротив. Столик стоял в стороне от общего к стола, нас никто не мог слышать. - Анна Павловна права. Мы вроде как вне искусства, но на самом деле всегда живем прямо внутри него, по другому быть не может... Правда, большинство людей изначально превращают искусство в быт, но на самом деле они тоже живут прямо внутри искусства. Просто не подозревают об этом... - Наверное, этим мудрым мыслям Большого человека научила Нюрка, но, может, он и сам дошел до таких взглядов, черт знает. - Права Анна Павловна! После такой инсталляции никакой тьмы можно не бояться.
- Я считал, что ваше призвание - политика.
- Политика всего лишь один из видов искусства.
Он оглянулся и по тому, как он это сделал, я понял, что Нюрка где-то рядом, что она сознательно не захотела быть рядом с нами. Возможно, быть рядом с нами означало для неё некий выбор.
Это тоже было странно.
Но одновременно дошло до меня, что Нюрка, наверное, не собиралась специально сводить меня с Большим человеком. Она экспериментировала. Она проверяла, на что я способен. Ей было интересно взглянуть на меня со стороны: не разучился ли я падать на все четыре лапы?
Отвлек нас повар-китаец.
- Вы его понимаете?
- Конечно.
Теперь китаец говорил про чжа - жарку на сковороде. В конце такой жарки масло на короткое мгновение должно вспыхивать ярким огнем. Некоторые английские слова китаец проглатывал и я не совсем понял принципы шао и чжэн. Последнее, кажется, означало варку на пару. Не знаю, боюсь соврать, китаец говорил очень быстро. Но речь шла о лапше и пампушках, к которым он предлагал какое-то особенное фуши. Когда же китаец заговорил про цзю, я сдался.
- Это он про водку?
Большой человек улыбнулся:
- Я попросил подать нам маотай. Вы не пробовали?
- Что это?
- Водка, которую гонят только в одном уезде Китая. А Китай большая страна.
Большой человек сидел спиной к остальным столикам. Множество взглядов жгли его широкую спину, но, казалось, он этого не чувствовал. Я хмыкнул про себя, представив, как сильно жаждут люди за столиками узнать, о чем мы беседуем? И кто я такой? И как попал в поле внимания Большого человека, имя которого все тут произносили с каким-то поистине священным ужасом? Улыбаясь, мы пытались совладать с деревянными палочками и с преувеличенным вниманием пробовали пахучий маотай. Иногда Большой человек поднимал взгляд и произносил несколько слов. Пылали в полумраке тропические глаза Арбатовой. Рядом с ней оказался Жванецкий и что-то пытался ей доказать. В странном ломающемся свете Жванецкий походил на улыбающуюся старуху. У всех, наверное, были свои мысли по поводу увиденного. Тут многое можно было увидеть. Интересно, запоздало вспомнил я, куда попадаешь через правую дверь от копии Венеры Милосской?
- Почему эти люди не на работе?.. - усмехнулся Большой человек. И решительно, не давая мне ответить, выставил перед собой ладонь: - Только не говорите, что они жертвы дефолта, для этого у них слишком хороший аппетит. Жертвами дефолта пали, как это ни странно, профессионалы. Вот они действительно страдают, потому что теряют профессионализм... - Не дав мне возможности возразить, Большой человек усмехнулся: - Вот вы не поверите, но мне сейчас не хватает именно решительных профессионалов...
Мы помолчали. Он, несомненно, навел обо мне подробные справки.
- Все ещё существуют романтики, мечтающие о зарубежных рынках... как бы мимоходом заметил Большой человек, глядя в тарелку. Все, все он обо мне выведал. - Но прежде чем захватывать территории Азии, я уж не говорю про Европу, следует наладить дела именно внутри страны... Например, существуют реальные предприятия, от судьбы которых зависят целые города... Понимаете? Огромные города... Вот, скажем, существует такой совершенно конкретный завод в Заволжье. Действительно значительный завод... Он должен кормить полумиллионный город, а лежит на боку...
- Причины?
- Они меня и интересуют.
- Но это можно понять только изнутри. Антикризисное управление... мягко намекнул я. - Специальная команда... Люди высокой квалификации...
Он кивнул:
- Вот именно. О таких людях я и говорю. О людях высокой квалификации, умеющих широко мыслить... - Я все ещё не понимал, к чему он клонил, но он, наконец, пришел мне на помощь: - Мне нужны люди, которые разбирались бы и в бухгалтерии и в человеческих отношениях... - И прямо спросил, подняв на меня глаза: - Вы, кажется, занимались такими проблемами?.. Наверное, знаете и нужных людей?..
- Думаю, что знаю.
Он внимательно посмотрел на меня:
- А собрать действительно надежную команду? Сколько времени вам на это понадобится?
- Для надежности - две недели.
- Люди из Москвы?
- На одну треть.
- Это хорошо, - кивнул он и спросил: - Вам понадобится лететь в Энск?
- Обязательно.
Он долго смотрел на меня.
Он был прав. После дефолта огромное число самых разных предприятий лежало на боку. Более того, на этих предприятиях висела социальная инфраструктура - жилые дома, детские сады, школы, лечебные учреждения. Существует, конечно, Антикризисное управление, но где найти в губерниях толковых людей? И не просто толковых, а таких, на кого можно положиться... Большой человек был прав и в другом: у правительства руки коротки понять, что происходит на производстве. Вот почему он заговорил о специальной команде, способной работать эффективно и конфиденциально, способной в любой момент вылететь на интересующие лично его предприятия и понять, почему они тонут и что можно сделать для их спасения?
- Вылетайте в Энск через пару дней, Андрей Семенович, - наконец произнес он, интонацией выделив эту пару.
- А если прямо завтра?
- Не надо завтра.
Он ничего не добавил к сказанному, но я понял, что в Энске меня ждут. Скорее всего, люди с наручниками. Возможно, майор Федин. Необязательно придумывать причины, по которым я мог интересовать майора, он сам мог их придумать. Конкретное вмешательство Большого человека снимало проблемы и подтверждало, что он действительно большой человек. По крайней мере, один из немногих, на кого опираются люди самого высокого эшелона. Именно самого высокого, выше только небо. На лестнице, ведущей в небо, Большой человек давно уже находился чуть ли не самом верху, нечего удивляться, что оттуда он видел так хорошо.
Видел, видел.
Иначе не предложил бы опытного безопасника.
Звали безопасника Валентин Якушев. Штатный сотрудник экономического отдела ФСБ, Якушев на неопределенное время откомандировывался в мое распоряжение. Большой человек знал, что делает.
1
2
3
4
5
6
7
8
9
В Волжск прилетели утром.
С воздуха было видно, как город всеми щупальцами улиц жадно тянется к заводу, а заводские корпуса торчат во все стороны, как звезда. Красные огни на трубах, дым, стелющийся по воде, - обычная, ничем не примечательная картина.
В "Центральной" администратор в синем халатике и в мохнатых тапочках сонно позевала в ладошку. Два трехкомнатных номера и люкс? Люкс её не удивил, но вот трехкомнатные...
"Зачем вам столько? Сколько вас?" - подозрительно спросила она.
"Нас пятеро."
"Ну вот!" - взглянула она так, будто мы не умели считать.
"Не вот, а да! - поправил администраторшу наглый Леха. - Нам условия нужны. Мы приехали работать."
"Химические опыты ставить?" - насторожилась администраторша.
"Почему химические?"
"А жил до вас один. Химичил что-то, вонь потом разгоняли."
"А жилец?"
"Какой он жилец? Его в ФСБ забрали."
Администраторше мы не понравились, зато номера оказались старинные, отвечающие зданию.
Правда, все тут нуждалось в немедленном ремонте.
Рамы и стены облуплены, на высоченных потолках - паутина. На стенах непременные репродукции Шишкина, в гостиной - дубовый сервант, плюшевые диваны. Время тут остановилось где-то при Брежневе. Заявление администраторши, что в люксе останавливался господин Немцов вызывало у Лазаря недоверие. "Почему это господина Немцова не приняли на заводе? Для таких, как он, существует специальный профилакторий."
"А не захотелось ему".
"Тогда понятно."
Разобрав вещи, я позвонил главному бухгалтеру, с которым связывался ещё из Москвы, и он сразу начал орать на меня.
"Семин? - орал он. - Какой Семин? Семиных много! Ах, который из Москвы!"
Очень голосистым оказался Спикер, - такое волжский главбух носил прозвище.
Дознался до прозвища Валентин Якушев. Мне понравилось, как он пашет. В принципе, мог ограничиться самыми простыми вещами, но взял на себя труд без шума поднять материалы на всех людей, с которыми нам предстояло работать в Волжске.
Договорившись со Спикером о машине (ее предоставлял завод), мы спустились в холл. Новое время не очень жаловало Волжск, а может, сам Волжск упирался, не хотел входить в новое время: например, ресторан гостиницы начинал работать с двенадцати, а оба буфета, - с десяти.
"Да в буфетах с утра все равно ничего нет, кроме бульона из кубиков, - утишила наш гнев все та же администраторша. Она была все в том же синем халатике и в тех же мохнатых тапочках. - А в ресторане вам не понравится."
"Почему?"
"А дорого."
"Где же можно позавтракать по человечески?"
"А по человечески завтракают дома."
"А командированные?"
"Думать надо."
"Это как?"
"Ну, умные люди консервы с собой берут, яйца вкрутую, колбасу, хлеб, - объяснила администраторша. В принципе, она не была злым человеком. Просто ей не с чем было сравнивать. - Хотите, - предложила она, - я вам заварю кофе? - Она так и сказала - заварю. - У меня кипяток есть и порошок к нему."
"Какой ещё порошок?"
"Отечественный."
Не сговариваясь, мы посмотрели на мышь Ксюшу.
Умный Ксюша, сдержанный, в темном костюме, тревожно моргнул. Потом вынул изо рта неизменную трубку и спросил, неожиданно, как для нас, так и для администраторши: "А где здесь ближайший бар?"
"В Стокгольме", - обиделась администраторша.
За полчаса мы обошли центр города, обнаружив ну, от силы, десяток коммерческих точек. Это было невероятно. Даже для типичного представителя городов красного пояса это было невероятно. Все же в одной точке мы отоварились арабским кофе, польскими сливками, немецкой ветчиной, минералкой и французским коньяком. Потирая небритый подбородок, поглядывая на нас растерянно, небритый владелец точки спросил:
"Москвичи?"
"А что, местные к тебе не заходят?"
"Если и заходят, то так... Поболтать или пригрозить... Сожжем, угрожают... Не будет в Волжске капитализма, угрожают... От страны отделимся, но не будет капитализма... Я тут думаете разбогател?.."
"Нет, мы так не думаем, - усмехнулся я. И спросил: - А что все-таки мешает?"
"Да денег нет! Живых денег нет! - взорвался владелец точки. Понимаете, во всем городе нет живых денег. Люди думать бы забыли об угрозах, имей они возможность вот как вы придти и отовариться. Чтобы купить кусок колбасы или шоколадку нужны живые деньги! Не могу же я брать за ветчину и вино тракторами или комбайнами."
"А чего ж? - усмехнулся Леха. - Продукция известная."
"А что мне делать с трактором или с комбайном? - изумился владелец магазинчика. - Я бы, может, и взял, так власти схватят меня за руку. Здесь люди как живут? Огородами да рыбой! Им на заводе зарплату годами не выплачивают. Иногда выдают талоны на крупу и на сахар, как до перестройки. Вот люди и кипят. Дескать, вот наши вернутся!"
"Какие наши?"
"Ну, какие... Так говорят... Какие..."
"А бизнес?" - нагло поинтересовался Леха.
"Вы про бандитов, что ли? - опасливо покосился владелец торговой точки. Даже усики на его бледном, подчеркнутом щетиной лице опасливо дрогнули. - Если вы про бандитов, то их много. Правда, и ментов тоже навалом. Зато коммерческие точки в городе можно на пальцах пересчитать. Он многозначительно покосился на наглого Леху, видно, приняв его за главного. - Когда над тобой сразу две крыши и ты обеих боишься, собственная начинает ехать. Понимаете?" - в круглых черных глазах владельца на мгновение промелькнул отблеск адского пламени, жарко пожирающего коммерческие ларьки. До перестройки этот парень работал, наверное, на том же заводе, жил на берегу, любил рыбалку. Сквозь распахнутую дверь тесноватого магазинчика и сейчас до самого конца просматривался зеленый переулок, упирающийся прямо в Волгу. От утренней реки, чуть прихваченной нежным туманцем, несло мощью и спокойствием.
Может, не зря приехали, подумал я.
Может, поможем обустроиться парню, может, люди увидят на руках деньги, может администраторша "Центральной" в мохнатых тапочках поймет, что настоящий кофе это вовсе не порошок и что настоящий кофе в принципе не может быть отечественным.
Директор завода принял только меня.
Лазарь и Леха задумчиво листали газеты в приемной, а Валентин (безопасник от Большого человека) настойчиво пытался разговорить рыжую секретаршу, надменно поджимавшую комсомольские губки. Умный Ксюша уединился с главбухом, который оказался чем-то похож на него - маленький, подвижный, с высоким кричащим голосом. Голос, конечно, отличал Спикера, зато во всем остальном они были как братья.
Чрезвычайно занятый, чрезвычайно любезный, в превосходном английском костюме, который он вряд ли одел в честь нашей встречи, директор сразу извинился, что не сможет уделить мне много времени. Поэтому лучше все вопросы разрешить сразу, сказал он.
"Как? - удивился я. - Все? Сразу?"
С воздуха было видно, как город всеми щупальцами улиц жадно тянется к заводу, а заводские корпуса торчат во все стороны, как звезда. Красные огни на трубах, дым, стелющийся по воде, - обычная, ничем не примечательная картина.
В "Центральной" администратор в синем халатике и в мохнатых тапочках сонно позевала в ладошку. Два трехкомнатных номера и люкс? Люкс её не удивил, но вот трехкомнатные...
"Зачем вам столько? Сколько вас?" - подозрительно спросила она.
"Нас пятеро."
"Ну вот!" - взглянула она так, будто мы не умели считать.
"Не вот, а да! - поправил администраторшу наглый Леха. - Нам условия нужны. Мы приехали работать."
"Химические опыты ставить?" - насторожилась администраторша.
"Почему химические?"
"А жил до вас один. Химичил что-то, вонь потом разгоняли."
"А жилец?"
"Какой он жилец? Его в ФСБ забрали."
Администраторше мы не понравились, зато номера оказались старинные, отвечающие зданию.
Правда, все тут нуждалось в немедленном ремонте.
Рамы и стены облуплены, на высоченных потолках - паутина. На стенах непременные репродукции Шишкина, в гостиной - дубовый сервант, плюшевые диваны. Время тут остановилось где-то при Брежневе. Заявление администраторши, что в люксе останавливался господин Немцов вызывало у Лазаря недоверие. "Почему это господина Немцова не приняли на заводе? Для таких, как он, существует специальный профилакторий."
"А не захотелось ему".
"Тогда понятно."
Разобрав вещи, я позвонил главному бухгалтеру, с которым связывался ещё из Москвы, и он сразу начал орать на меня.
"Семин? - орал он. - Какой Семин? Семиных много! Ах, который из Москвы!"
Очень голосистым оказался Спикер, - такое волжский главбух носил прозвище.
Дознался до прозвища Валентин Якушев. Мне понравилось, как он пашет. В принципе, мог ограничиться самыми простыми вещами, но взял на себя труд без шума поднять материалы на всех людей, с которыми нам предстояло работать в Волжске.
Договорившись со Спикером о машине (ее предоставлял завод), мы спустились в холл. Новое время не очень жаловало Волжск, а может, сам Волжск упирался, не хотел входить в новое время: например, ресторан гостиницы начинал работать с двенадцати, а оба буфета, - с десяти.
"Да в буфетах с утра все равно ничего нет, кроме бульона из кубиков, - утишила наш гнев все та же администраторша. Она была все в том же синем халатике и в тех же мохнатых тапочках. - А в ресторане вам не понравится."
"Почему?"
"А дорого."
"Где же можно позавтракать по человечески?"
"А по человечески завтракают дома."
"А командированные?"
"Думать надо."
"Это как?"
"Ну, умные люди консервы с собой берут, яйца вкрутую, колбасу, хлеб, - объяснила администраторша. В принципе, она не была злым человеком. Просто ей не с чем было сравнивать. - Хотите, - предложила она, - я вам заварю кофе? - Она так и сказала - заварю. - У меня кипяток есть и порошок к нему."
"Какой ещё порошок?"
"Отечественный."
Не сговариваясь, мы посмотрели на мышь Ксюшу.
Умный Ксюша, сдержанный, в темном костюме, тревожно моргнул. Потом вынул изо рта неизменную трубку и спросил, неожиданно, как для нас, так и для администраторши: "А где здесь ближайший бар?"
"В Стокгольме", - обиделась администраторша.
За полчаса мы обошли центр города, обнаружив ну, от силы, десяток коммерческих точек. Это было невероятно. Даже для типичного представителя городов красного пояса это было невероятно. Все же в одной точке мы отоварились арабским кофе, польскими сливками, немецкой ветчиной, минералкой и французским коньяком. Потирая небритый подбородок, поглядывая на нас растерянно, небритый владелец точки спросил:
"Москвичи?"
"А что, местные к тебе не заходят?"
"Если и заходят, то так... Поболтать или пригрозить... Сожжем, угрожают... Не будет в Волжске капитализма, угрожают... От страны отделимся, но не будет капитализма... Я тут думаете разбогател?.."
"Нет, мы так не думаем, - усмехнулся я. И спросил: - А что все-таки мешает?"
"Да денег нет! Живых денег нет! - взорвался владелец точки. Понимаете, во всем городе нет живых денег. Люди думать бы забыли об угрозах, имей они возможность вот как вы придти и отовариться. Чтобы купить кусок колбасы или шоколадку нужны живые деньги! Не могу же я брать за ветчину и вино тракторами или комбайнами."
"А чего ж? - усмехнулся Леха. - Продукция известная."
"А что мне делать с трактором или с комбайном? - изумился владелец магазинчика. - Я бы, может, и взял, так власти схватят меня за руку. Здесь люди как живут? Огородами да рыбой! Им на заводе зарплату годами не выплачивают. Иногда выдают талоны на крупу и на сахар, как до перестройки. Вот люди и кипят. Дескать, вот наши вернутся!"
"Какие наши?"
"Ну, какие... Так говорят... Какие..."
"А бизнес?" - нагло поинтересовался Леха.
"Вы про бандитов, что ли? - опасливо покосился владелец торговой точки. Даже усики на его бледном, подчеркнутом щетиной лице опасливо дрогнули. - Если вы про бандитов, то их много. Правда, и ментов тоже навалом. Зато коммерческие точки в городе можно на пальцах пересчитать. Он многозначительно покосился на наглого Леху, видно, приняв его за главного. - Когда над тобой сразу две крыши и ты обеих боишься, собственная начинает ехать. Понимаете?" - в круглых черных глазах владельца на мгновение промелькнул отблеск адского пламени, жарко пожирающего коммерческие ларьки. До перестройки этот парень работал, наверное, на том же заводе, жил на берегу, любил рыбалку. Сквозь распахнутую дверь тесноватого магазинчика и сейчас до самого конца просматривался зеленый переулок, упирающийся прямо в Волгу. От утренней реки, чуть прихваченной нежным туманцем, несло мощью и спокойствием.
Может, не зря приехали, подумал я.
Может, поможем обустроиться парню, может, люди увидят на руках деньги, может администраторша "Центральной" в мохнатых тапочках поймет, что настоящий кофе это вовсе не порошок и что настоящий кофе в принципе не может быть отечественным.
Директор завода принял только меня.
Лазарь и Леха задумчиво листали газеты в приемной, а Валентин (безопасник от Большого человека) настойчиво пытался разговорить рыжую секретаршу, надменно поджимавшую комсомольские губки. Умный Ксюша уединился с главбухом, который оказался чем-то похож на него - маленький, подвижный, с высоким кричащим голосом. Голос, конечно, отличал Спикера, зато во всем остальном они были как братья.
Чрезвычайно занятый, чрезвычайно любезный, в превосходном английском костюме, который он вряд ли одел в честь нашей встречи, директор сразу извинился, что не сможет уделить мне много времени. Поэтому лучше все вопросы разрешить сразу, сказал он.
"Как? - удивился я. - Все? Сразу?"