Прашкевич Геннадий Мартович. Человек Чубайса

   - Уже нет.
   - Но ты же всех знаешь!.. - взмолился бывший таксист. - И тебя все знают!.. Не будут они доить своего корефана... А увидят, как ты хорошо живешь, может, сами побегут искать хорошее дело...
   - Ладно, - как бы заколебался я. - Налей ещё водочки. Я присмотрюсь. Мне подумать надо. Ты преувеличиваешь, по-моему.
   Но Воронов не преувеличивал.
   Через несколько дней мы обговорили все необходимые детали и оформили у нотариуса типовой договор на недвижимость. Пятнадцать тысяч зелеными (из Шуркиного бумажника и из моих накоплений) перешли в общую кассу и я, наконец, совершенно официально завладел одной из башенок "Брассьюри". Буквально через неделю завезли мебель, письменный стол поставили прямо под окном, как мне и хотелось. К сожалению, ударили морозы и кроме густых лиловато-синих разводов, покрывших стекла, я ничего не видел.
   Но зато какие разводы!
   Я чувствовал себя заново родившимся.
   Я сделал важный шаг, оторвавшись от Филина.
   Я знал, что некоторое время Филин никому не позволит наезжать на меня, то есть на некоторое время мы с Костей оказались, ну, скажем так, как бы в свободной, как бы в офшорной зоне. Доходили слухи, что Долган действительно полностью отлучен от дел, что плешивого не пускают ни в одно порядочное заведение. Ну, значит, Филин снова в силе, понял я, Шуркина папка ему помогла. По крайней мере, все жесткие приказы Филина очистить территорию от чужих были четко выполнены. Заодно за пределы этой обжитой территории был выброшен Долган.
   Больше всего эти события радовали Костю Воронова.
   Он тоже ожил, он сильно изменился, особенно по отношению ко мне: теперь ведь мои бабки работали на него, теперь я считался его человеком. У него глаза жадно горели: "Вот хочу ещё один магазинчик!.." - "Да не потянем мы вдвоем сразу несколько магазинчиков", - предупреждал я. Воронов щурился: "Я шурина приглашу."
   Идея с шурином мне не сильно нравилась, но я не противился.
   Все равно к тому времени у Воронова появился продуктовый магазинчик на улице Карла Маркса.
   Там он и посадил шурина.
   Да и сам часто пропадал там же.
   А я обживал красную кирпичную башенку.
   Морозы в ту зиму здорово сгустили воздух. На отсутствие клиентов никак нельзя было жаловаться. Приятно с мороза вбежать в уютный зал, сесть у камина, расслабиться, заказать горячий кофе, съесть отбивную, а то и сто граммов пропустить. Проститутки наладились сидеть по углам, мы их не гнали. Иногда приходили пацаны - кто развлечься, кто за советом. Мы всех привечали. А если вся эта возня надоедала, я поднимался в башенку. Там тоже было чем заняться. Я накупил всяких умных книжек по экономике и по бухгалтерскому делу и освежал накопленные знания. Изредка (действительно изредка) навещал Юху. Деньги, полученные от меня и от бандитского врача, он давно и беспощадно пропил, но это Юху нисколько не угнетало. "Свободный в свободном мире" - так любил повторять он.
   А в башенке было тепло и сухо.
   Ледяные лишаи красиво расползались по промерзшим стеклам.
   В зале внизу топился камин из красного кирпича, смонтированный уже при мне, столиков было много, но ни один не пустовал. Хорошо бы узнать телефон Нюрки, думал я иногда. Я бы ей позвонил: это, мол, общество охраны животных? А она бы ответила: а ты, козел, на что жалуешься?
   Однажды тайком (узнав, что нет Воронова) забежал Долган.
   Серый, как мышь, он скромно заказал кружку пива и присел рядом со мной на краешек стула у окна, чтобы держать под контролем вход, хотя специально за Долганом пацаны уже не ходили. "Ну, конкретно, козел, хорошо устроился, умеешь устраиваться в жизни!" Услышав это, я остановил бармена, цедившего для Долгана пиво. Потом сказал Долгану:
   - Тебе сюда приходить не надо.
   Он оглянулся на дверь:
   - Ну, я знаю.
   И сменил тон:
   - Пацаны намекают, что за тобой кто-то стоит, Андрюха... Вон тебя Филин не трогает и другим не дает трогать... Филин тебя даже отпустил из команды... А меня выгнал... Видишь, как нехорошо получается?... Андрюха, возьми меня к себе! Хоть вышибалой.
   - Не могу.
   - Ну, дай полтинник.
   - Не могу, - повторил я.
   - Да почему?
   - Филин слово с нас взял не иметь с тобой дел.
   - Да он не узнает.
   - Не могу, - повторил я. - А полтинник ты все равно пропьешь.
   - А ты с бабками что делаешь?
   - Пропиваю.
   - А мне почему нельзя?
   - А ты сам подумай, - загадочно ответил я. И поцарапав ногтем мерзлое стекло, заметил: - Ты, Долган, бдительности не теряй, тепло расслабляет. Налетят пацаны, не отмахнешься. А задержишься на лишнюю минуту, решат, что ты переговоры со мной ведешь. А мы не ведем переговоров.
   И посоветовал:
   - Сходи к Филину. Поговори, покайся.
   - Меня какая-то сука ему заложила на блефе, - злобно ответил Долган и плюнул, поднимаясь со стула: - - Это все тот дед... Помнишь мочищенского деда Серафима?.. Шлепнуть надо было сразу старого дурака, это он навел порчу. Помнишь, все твердил: "Время придет, тебя ни в один дом не пустят"? И на тебя тоже указывал. Что копейки никогда не подашь. Получается, что все предвидел старый. Как сказал, так все и случилось. Помнишь, мы тогда уезжали от него как пьяные, а ведь что пили, кроме чая?
   И взмолился:
   - Андрюха, поставь на меня!
   - Ставят на лошадей, - возразил я.
   - А на людей? - возмутился Долган.
   - А на людей кладут, будто не знаешь?
   И выдал Долгану любимую поговорку Вадика Голощекого:
   - Если с первого раза не получилось, значит, парашютный спорт не для вас.
   Одно дело, размышлял я в башенке под заиндевевшим окном, ворочать делами крупного банка или, скажем, приватизировать нефтеперерабатывающий завод, или получить в руки всю энергетику, влиять на экономику страну, искать выхода на зарубежные рынки, и другое - скупать мелкие магазинчики. Вот Вадик Голощекий был дерьмо, он всех кинул, но у него была идея. У него не было средств провести её в жизнь, но идея была сильная - выйти на зарубежный рынок, заставить Азию, а потом и Европу обратиться к русской продукции, а потом и работать на Россию. С какой стороны ни подходи сильная идея. Не по плечу она оказалась Вадику, и не могла, конечно, оказаться по плечу, но он стремился к ней.
   А я чувствовал себя обманутым.
   Чем лучше шли наши дела, тем скучнее мне становилось, потому что я отчетливо видел всю ограниченность своих возможностей. Да и отчужденность бывшего таксиста нарастала. Он все чаще посматривал на меня как на чужого. В новом продуктовом магазинчике вслед за шурином появилась невестка Воронова, а в "Брассьюри" прочно прижилась племянница, довольно стервозная баба. Из-за неё я теперь почти не спускался к камину. В то же время, когда я предлагал поставить в "Брассьюри" дополнительное оборудование и выдавать, скажем, на продажу чипсы, у Кости это вызывало сопротивление. Он старался увильнуть от определенного ответа. Не хотелось ему возиться с дополнительным оборудованием, тем более, что предлагал это я.
   "А ты что предлагаешь?" - спрашивал я в свою очередь.
   "А я предлагаю купить продуктовый магазинчик."
   "Еще один?"
   "Ага."
   Костя Воронов всегда выбирал самый простой путь.
   Впрочем, пораскинув мозгами, я понял, что Костя тут, собственно, не при чем. Просто пошли у нас некоторые накопления, мы вставали на ноги, а накопления всегда приводят к противоречиям. Всем известно, как трудно поделить миллион на двоих. Вот разделить рубль на компанию из семи, скажем, человек - нет проблем, а поделить миллион на двоих всегда трудно.
   Ну, в самом деле, размышлял я.
   Ну, пусть вложил я деньги в "Брассьюри", территория кафе все равно не моя и моей, видимо, никогда не будет. Дело начинал Костя, а значит, люди и территория - это его люди и его территория. И он прекрасно знает, что я это знаю. Наше равенство в этих условиях сохраняется только на бумаге. Конечно, я могу силой подмять Костю под себя, вполне даже могу, но тогда исчезнет доверие. Ведь психологию бывшего таксиста не переделать. Как он мечтал о мелких магазинчиках, так и будет мечтать.
   Что мне продолжало нравиться в "Брассьюри" - кирпичная башенка.
   Тихонько бормотал приемник, стекла оттаивали. Я глотал баралгин, снимая головную боль. Скоро полезут из сугробов тряпки и подснежники, копоть, кости, собачье дерьмо - все, что за зиму скопилось в грязных сугробах. За зиму я несколько отъелся и успокоился, но мучили головные боли.
   А из перехода метро исчезло неизвестное божество.
   Однажды я спустился в переход, решив покатать девицу Олю в джипе (все же удачу нагадала мне она), но ни Оли, ни гипсового старца в переходе не обнаружил. Зато, поднимаясь наверх, в упор наткнулся на Нюрку. Останавливаться не стал, так, кивнул только и проследовал мимо, что её, конечно, заело:
   - Ну, чего бежишь? Сам мог позвонить. Я твой телефон потеряла.
   Мне было все равно. Я так ей и сказал. Но кипела во мне буря предчувствий. Не знаю, почему, я боялся взглянуть Нюрке в глаза. У неё был мой телефон, но она мне не позвонила. Все во мне вздрагивало от обиды. Ведь своего телефона она мне не дала. Не выдержав, я добавил:
   - Ты постоянно врешь.
   - Зачем мне врать с такими ногами?
   Я остановился и внимательно посмотрел на Нюрку.
   Элегантные сапоги до ушей, это точно, облегают каждую ногу, как перчатки, если так можно сказать. Классные ноги. Действительно, зачем врать с такими ногами? Простодушие Нюрки были невероятно. В глазах у неё тоже что-то прыгало, странное что-то, она тоже, как я, отводила глаза в сторону, будто боялась что-то пообещать ненароком. Никаких телефонов я тебе больше не дам, на всякий случай сказал я, хотя голос мой утверждал совсем обратное. С такими ногами, как у тебя, нет смысла запоминать чужие телефонные номера, кому надо, тот сам дозвонится. А вот, если хочешь... А вот если хочешь, все же решился я, можно заглянуть в "Брассьюри"...
   - Терпеть не могу пиво!
   - У меня особое... Прямо из Мюнхена...
   - А что ты делаешь в пивной? - заподозрила Нюрка. Наверное, приняла меня за охранника или за вышибалу.
   - Помнишь, я говорил в милиции?.. Это не просто пивная... Это мое собственное заведение... Неплохое, между прочим...
   Нюрка явно хотела послать меня подальше, но слово собственное её заинтересовало. Не знаю, что в ней победило - дурость или любопытство, но, поборов колебания, она вдруг произнесла:
   - Поехали.
   Внизу, в зале "Брассьюри", оказалось шумно.
   "Давай сядем у окна..."
   Я даже не оглянулся.
   "Или у камина..."
   Ну, уж нет! Не оглядываясь, я упорно тащил Нюрку за руку по узкой лесенке в башенку.
   "Да постой же!.. Куда мы?.."
   Я не ответил.
   В башенке оказалось сумеречно, из обледенелых окон сочился слабый свет фонарей. Черные, страшные в полумраке кресла, больше ничего. Ну, может, ещё ледяные розы на стекле. К нашему приходу.
   - Зачем мы здесь? - удивилась Нюрка. Иногда вопросы ей удавались.
   - Хочешь выпить?
   - Плохо быть женщиной... - загадочно ответила она. - Зависишь от цен на спиртное... - Впрочем, даже в полумраке она разглядела бутылку "Бисквита" и вырвала её из моих рук. - Конечно, хочу!..
   Мне показалось, что она издевается.
   Я жадно обнял её.
   "Ты всегда так?" - задохнулась она, но бутылку из рук не выпустила. "Мой папа всегда говорил, что лучше дать, чем получить." - "Он что, был у тебя священник?" - "Нет, боксер."
   Нежное Нюркино тело таяло у меня в руках, никогда меня так сильно не зажигало на живое. Ее нежное сильное тело светилось во тьме, как под напряжением. Я стащил с неё все. Вообще все. "Погоди"? - жадно шепнула она. "Ну, что еще?" - "Я вся в твоих слюнях." - "А чего ты хотела?" - "Да погоди, у меня ноги мерзнут." Она ловко сунула голые ноги в сапоги. Не знаю, как у неё такое получилось, может, опыт большой. Приоткрытая дверь, ведущая вниз, в кафе, ничуть её не смущала. Может, наоборот, придавала сил, возбуждала. Мы сгорели вместе. Со мной страшно давно ничего такого не происходило, наверное, потому я глупо спросил:
   - Ты ещё придешь сюда?
   - Никогда, - все так же шепотом ответила она.
   - Почему?
   - Здесь темно... И здесь нет душа...
   - При чем тут душ? - обиделся я.
   - Вот дурак, - все так же шепотом ответила она. - Нормальная женщина не может без душа. А я нормальная женщина, - по-моему, она опять врала. Здесь есть салфетки? - И, наконец, сказала: - Проводи меня.
   Но, сказав так, устроилась в кресле и закурила.
   Меня при этом она заставила одеться и сесть у окна, шепнув: "Так я твой силуэт вижу."
   - Мы увидимся?
   - Зачем? - удивилась Нюрка. - Ты свое получил.
   - Любишь одноразовые игры?
   Она промолчала, но не обиделась, видимо, решила поставить точку:
   - Я не должна была сюда приходить. У меня любовник есть.
   - А муж?
   - Мужа я давно выгнала.
   Докурив сигарету, Нюрка встала.
   Я чувствовал пустоту, будто она уходит навсегда, но вслух говорить ничего не стал, все равно она не стала бы слушать. "Тебе надо бросить все это, - обидно обвела Нюрка рукой темные заиндевелые окна, кресла, письменный стол - всю мою нынешнюю жизнь одним движением обвела. - Я слышала, ты когда-то занимался строительством. Не перебивай. Неважно, от кого я это слышала. Тебе надо выползать из всего этого, - она ещё презрительнее обвела тонкой рукой мир, который я завоевал с таким трудом. Рано или поздно тебя тут зарежут. Мне тебя не жалко, но почему-то я не хочу, чтобы тебя зарезали в пивной. - В её голосе прозвучало странное обещание. - Хочешь, сведу тебя с одним человеком?
   - С психиатром?
   - Дельная мысль, - кивнула Нюрка, - но это со временем. А сейчас такое время, что минуты терять нельзя, и заниматься стоит только перспективным делом. Ну, заработаешь ты на своем пиве, - черт возьми, далось ей это пиво! - так это же весь твой потолок. Тебе тут некуда подниматься. Да и никакой это не бизнес. Это просто так, мелочевка для шашлычников. Настоящие бизнесмены нынче работают с муниципалитетом, с бюджетом. Вот видел Трубу? - она, конечно, имела в виду хозяина клюквенного "мерса". - Бери пример с Трубы. Он умеет дружить с администрацией. У них огромные заказы. Сам знаешь, чиновников никто не смеет называть бандитами, хотя воруют они не мало. Умеют заколачивать бабки, - заметила Нюрка с одобрением. - А ты - все равно бандит. Что бы ты здесь ни делал, так бандитом и останешься. При этом мелким бандитом. Ну, вот что это за офис? окончательно возмутилась она. - Даже нет душа! - И повторила: - Хочешь, я сведу тебя с одним человеком?
   Я злился, но не обрывал её. Просто пожал плечами.
   - Добросишь до "Зеленой пирамиды"?
   - Это казино?
   Она рассмеялась:
   - Бывшую партшколу знаешь?
   Я кивнул.
   - В "Зеленой пирамиде" у меня выставка.
   - А что ты там выставляешь?
   - Поедем - увидишь.
   Выставляла Нюрка картинки.
   Я в этом деле ничего не понимаю.
   Например, лежала зеленая толстая баба на полянке, типа удавленница, а над бабой сидели на ветке толстые зеленые птицы. Ничего такого на свете не бывает, поэтому это называется искусство. Конкретно. Сам художественный подвал ("Зеленая пирамида") оказался низкий, потолки взяты под деревянную решетку, а людей много. Стены увешаны картинами, а на столике у стены стояли бесчисленные стеклянные стаканчики с водкой и прозрачное шампанское в фужерах. Многие курили, от этого зеленая баба на полянке показалась мне ещё более страшной.
   Привыкнув, я разглядел ещё вавилонскую башню, тоже зеленую.
   "Ты светлых красок не можешь купить?" - спросил я.
   "Тебе не нравится?"
   "Ну, абсолютно", - сказал я.
   "Тундра".
   Нас плотно прижали друг к другу и на мгновение я вспыхнул.
   Не пытаясь оттолкнуть меня, Нюрка оглянулась на группу деловых мужчин, стоявших перед зеленой бабой. "Они все из мэрии, - негромко шепнула Нюрка, хотя нас никто не мог услышать, так шумно было в подвале. - Слушай и помалкивай. Сейчас я пойду к этим людям, я их знаю. Хорошо знаю, - зачем-то добавила она. - Тебе ни с кем говорить не надо, ты ещё не умеешь говорить с такими людьми, нужный человек сам тобой заинтересуется, если, конечно, заинтересуется, и подойдет к тебе. Это я гарантирую. - Наверное, ничто не могло устоять перед её напором. К тому же, она относилась к людям, которые любую проблему решают сразу, ни на миг не откладывая. - Видишь человека в замшевой куртке?.. Он глава районной администрации, как раз сейчас у него сынок в запое, - бесцеремонно объяснила Нюрка. - Если возьмешь в будущее дело сынка, Иваныч-старший все для тебя сделает."
   "Я не нарколог."
   "А этого и не надо. Просто возьми сынка в дело, держи ублюдка при себе, не давай воли. И по морде, по морде всякий раз, когда он потянется за бутылкой. Тебе все простят."
   "Что ты имеешь в виду?"
   "Ну, неважно..."
   "Этот Иваныч-старший, наверное, твой любовник?" - догадался я.
   Нюрка сухо взглянула на меня: "Был." И немедленно изменила планы: сама подтащила меня к замшевому. Похоже, она выбрала удобный момент. "Картинки нравятся?" - спросил Иваныч-старший, сразу переходя на ты. "Нисколько, - обозлился я. - Разве это птицы? Под такими любая ветка обломится!"
   Иваныча-старшего это позабавило.
   "Я тебя знаю", - сказал он и мне сразу захотелось уйти.
   Но Иваныч-старший объяснил:
   "Это ведь ты в свое время возглавлял стройотряд Водного?"
   "Ну, было."
   "Я запомнил тебя. Я в то время курировал стройку. От горкома. До сих пор помню, как вам срезали заработки. Уж слишком много вы тогда работы закрыли за два месяца. Помнишь? Неправильный подход по тем временам."
   И спросил:
   "Работать не разучился?"
   "Вроде бы нет."
   "Хочешь опять попробовать?"
   "Это как?"
   "Да все так же, - засмеялся он. - Водоснабжение, канализация, тепловые сети. Работы много. Потянешь?"
   "А условия?"
   "Ну, самые льготные. Других таких нигде не найдешь. Организуй предприятие, технику получишь, заказами завалю. Есть, правда, одно но..."
   "Ну?"
   Если бы он соврал, я бы не стал слушать.
   Но в глазах Иваныча-старшего (было ему под пятьдесят) что-то неуловимо дрогнуло. Что-то такое, чего я чисто определить не мог. Он честно сказал:
   "Рядом с тобой будет постоянно находиться мой сынок. Такое дело, он у меня в разнос пошел. Никакого сладу. Надо попридержать."
   "А я смогу?"
   "Не знаю, - ответил Иваныч-старший. - Попробуй. Нюрка говорит, сможешь. Да и сынок при тебе будет находиться не просто так, - усмехнулся он. - Алкаш, конечно, но будет присматривать за тобой. Сам понимаешь, должен я знать, как ты используешь значительные суммы."
   "Правильный подход", - согласился я.
   "Ну, вот и будешь держать сынка при себе. Церемониться с ним не надо. Позже я подробнее тебе объясню. Я Нюрке верю, - подчеркнул Иваныч-старший с каким-то тайным значением. - Людей она понимает."
   И спросил:
   "Лады?"
   "Где встречаемся?"
   "А завтра и приходи в администрацию."
   И отвернувшись, Иваныч-старший взял со столика фужер и отправился в самый дальний и дымный угол, сразу забыв обо мне. Я видел, как Нюрка протолкалась к нему и жарко зашептала что-то на ухо.
   Он засмеялся.
   Я решил, что они говорят обо мне и незаметно двинулся к выходу.

1

2

3

4

5

   Начав с бара "Восток", я объехал с десяток ночных заведений и везде натыкался на ухмылку: "Иваныч? Конечно, был." Произносилось это с явным облегчением. И бармен Жора из "Рыб" нехорошо ухмыльнулся: "Был, конечно."
   "Хороший?"
   "На подогреве."
   "Куда мог отправиться?"
   "А я знаю? Да куда угодно."
   "Ну, что значит, куда угодно?"
   "Он баб у нас прихватил. Очень неоднозначных. Светочку и Розочку. Видел, наверное? Эти раскрутят его по настоящему."
   "А территория?"
   "Ну, какая у Иваныча территория? Не к отцу же ехать, - ухмыльнулся Жора, с любопытством присматриваясь ко мне. Наверное, хотел спросить, как я связался с таким придурком, но в "Рыбах" умеют придерживать любопытство. Он только поправил галстук, идеально подходивший к серебристо-серому костюму и посоветовал: - Оставь Иваныча, пускай заливает глотку."
   "Загнётся."
   "А тебе жалко? - Жора таинственно поманил меня пальцем и когда я пригнулся, так же таинственно выдал: - "Ну, сколько нам лет?" Это, значит, доктор спрашивает. У мальчика. А мальчик отвечает: "Осенью пять стукнет." "Ну, какие мы оптимисты!"
   Жора заржал.
   Он знал мои проблемы.
   Точнее, он знал проблемы Иваныча-младшего.
   "Ищи Мокрицу по всему проспекту, - посоветовал он. - Начни с фитобара и катись вниз до самой Оби."
   "Почему с фитобара?" - удивился я.
   "Я же говорю, он баб прихватил. Неоднозначных. Светочку и Розочку. А им зрители нужны, они не могут выламываться только перед Мокрицей. Точно говорю, начни с фитобара."
   Я так и сделал.
   Витька Коршун, которого я посадил за руль, только пожимал плечами.
   Похоже, Витька не сильно рвался найти впавшего в запой шефа, правда, отказаться от поисков тоже не мог. Уже год он числился личным водилой Мокрицы, как прозвали Иваныча-младшего, навязанного мне в партнеры старшим. "Терпеть не могу", - жаловался Коршун на Иваныча-младшего, но терпел. А перед самим Иванычем (трезвым) лебезил, конечно. Ни в каком другом месте его заработок и близко бы не лежал с нынешним.
   Впрочем, не только Коршун, я тоже терпел.
   В конце концов, только благодаря поддержке Иваныча-старшего в девяносто шестом году я стоил уже три миллиона. Не рублями, конечно. Даже посыпавшиеся с весны девяносто пятого пирамиды мало меня затронули - все мои деньги крутились в деле, банков я избегал. Помощь Иваныча-старшего позволила мне пройти самое крутое время без особых треволнений. Исключая, конечно, возни с его сынком. Плохо было и то, что сейчас, разыскивая Мокрицу, я мог в самом неподходящем месте наткнуться на разгулявшуюся Нюрку. А я этого не хотел. При неуемной своей фантазии Нюрка вполне могла решить, что это я разыскиваю её, а не кого-то другого.
   Физика твердого тела. Физика мягкого тела. Физика женского тела.
   Такой странный ряд построил однажды Юха Толстой и почему-то указанный ряд всегда всплывал в голове, как только я вспоминал о Нюрке. Виделись мы с ней в то время не так часто, как мне хотелось, но если нам предстояло быть на одной выставке, на одном фуршете, Нюрка непременно заезжала за мной. "Смени рубашку, пуговичка отлетела", - командовала она. "Но я же в галстуке, - возражал я. - И пуговичка вовсе не отлетела, просто я её расстегнул." - "Тогда зачем тебе галстук?"
   Задавливая в таких перепалках, Нюрка никогда не лезла в мои дела.
   Иногда, правда, казалось, что ей вообще наплевать на мои дела, а иногда казалось, что ей и на меня самого вообще наплевать. Но, конечно, это было не так. Именно Нюрка самим своим присутствием напрочь сняла мои головные боли. Женщин часто называют головной болью, но у меня все оказалось наоборот. К тому же, благодаря Нюрке, я вошел в дома, куда в эпоху Филина вход мне был закрыт по определению. И это оказалось интересно, как оказалось интересным все, связанное с делами. Я впервые почувствовал, что время не потеряно. Что я двигаюсь вперед. Расту. Я впервые по-настоящему чувствовал, что ни одно мое движение не остается безрезультатным, наверное, потому и раздражал меня младший.
   - Как думаешь, где он может болтаться?
   - А я знаю? - недовольно откликнулся Коршун.
   - Что ему делать в барах? Не может человек столько пить. Может, в баньку отправился?
   - Да ну, пустят его в баньку! Он бассейн заблюет по бортики.
   Я покосился на Коршуна:
   - Есть же у Иваныча сокровенные места?
   - Ну, это зависит от настроения...
   - Какое, к черту, настроение, когда человек пьет неделю?
   - Это точно, - согласился Коршун. Не любил он шефа, и такие разговоры ему тоже не нравились. Он никому не доверял. - В таком настроении шеф сам, считай, не ходит, его бабы таскают. Они как мухи на липучку на него налетают, чуть не в драку. Ну, какая баба пересилит, туда его и тащат.
   - На лежбище какое-нибудь?
   - Да нет, скорее опять в кабак. Не любит он лежбищ. Да и бабам с ним на лежбище не интересно. Он таких баб находит, которым только бы покрасоваться перед людьми, выделиться каким-то особенным способом. А сам поблюет, поблюет и опять радуется. Как Ванька-встанька, - подумав, определил Коршун. - А бабам что? Им бы повеселиться.
   В ночном клубе на Горького Коршун наладился было за мной, но в ярко освещенном холле висела заметная табличка - "Не курить, не плевать". "Это для таких, как ты, написано", - заметил я. Клуб был под кич, табличка соответствовала антуражу, но Коршун обиделся.
   Кивнув качкам на входе, я свернул в плохо освещенный (специально, конечно) коридорчик, прошел метров пять и оказался в небольшом уютном кабинете. Костя Воронов, ушастый кабан, владелец ночного клуба, сидел в удобном кресле. Перед ним светился экран телевизора. Костя укоризненно покачал раскормленной мордой, но в маленьких глазках зажглось дружеское понимание:
   - Оттянуться решил?
   Я кивнул.
   Не хотелось ничего объяснять.
   С Костей мы расстались почти год назад.
   Мою долю он выдавал мне частями, наверное, это длилось бы долго, но неожиданно появился у Кости партнер - дальний родственник, сваливший откуда-то с южных гнездовий, где стало от души припекать. Как ни странно, этот родственник сумел направить скучное воображение бывшего таксиста несколько в сторону - не на сеть мелких продуктовых магазинчиков, а на ночные увеселительные заведения; теперь они процветали. Впрочем, заглядывать в залы заведения мне не хотелось. Меня просто воротило от пронзительных музыкальных всхлипов, доносящихся даже до кабинета.
   - Вина у тебя соответствуют? - хмуро спросил я.