Страница:
В холодильнике нашлось несколько чудом сохранившихся яблок. Все торговцы давно разъехались по своим колумбиям и коста-рикам, а их фрукты остались здесь.
— С тобой привыкаешь к здоровой пище, — засмеялась Ксения.
— Похоже, это мое единственное достоинство.
— Я ожидала худшего. — Она аппетитно хрустнула яблоком и пояснила:
— Человек берет чужие книжки и отправляется в прошлое, чтобы выдать их за свои. Как прикажешь к нему относиться? Мало того, он еще и непролазно глуп: верит, что случайно узнал о секретной операции и что испытателя подбирает какой-то лаборант.
Наконец-то она заговорила. У меня скопилось столько вопросов, что я начал в них путаться.
— Давай по порядку. Сначала про рукописи.
— Странное у тебя представление о порядке. Ну хорошо. В издательстве тебя ждали. Рукописи уничтожили сразу же, как только ты их принес. Эти книги должны выйти позже.
— И под другой фамилией, — добавил я.
— Не все. Мефодий передал тебе и свои романы тоже. Какие — не скажу, Ташкова я не читала. И давай с темой творчества закончим, есть вещи поважнее.
— Например, машинка, которая все-таки осталась у Алены. Ты знала о ней с самого начала, но забирать не торопилась.
— Ты так и не понял. Операция задумана для того, чтобы переправить дырокол из две тысячи двадцать шестого в две тысячи первый. Все остальное — пшик, дымовая завеса.
Я перестал жевать и положил надкусанное яблоко на стол. А что я, собственно, хотел услышать — сагу о борьбе добра и зла? Примерно так все и бывает: полтора часа стрельбы, а в конце шкатулка, и вместо сокровищ — старая пуговица. Кругом одно вранье.
— Но для чего весь этот маскарад? Не проще ли было тебе самой отдать Алене дырокол, выпить за встречу и спокойно вернуться в свое будущее?
— Он пробивает время в пределах двух десятилетий, — проговорила Ксения. — В этом и заключается вся сложность. Можно перенестись в прошлое, открыть оттуда дыру и вернуться, а дырокол оставить там. Но только не в нашем случае. Проект «четыре нуля» и Алену разделяют двадцать пять лет, одним прыжком их не покрыть. Кое-кем пришлось пожертвовать.
— Мефодием!
Ксения медленно кивнула.
— И тобой, Миша. Но теперь…
Не дослушав, я вскочил и в бешенстве заходил по кухне.
— Кто вы такие?! Кто вы такие, чтобы…
— Прогресс — это не обязательно очкарик в белом халате. Иногда он становится хищной тварью. Вспомни тот же Чернобыль.
— Вспомнить — чего?
— Атомная энергетика… — начала она, но осеклась. — Ты не помнишь Чернобыльскую АЭС?
— Про городишко слышал.
— Миша… — Ксения побелела. Такой я ее еще не видел. — Восемьдесят пятый год. Шесть тысяч погибших. И ты не в курсе?
— Что ты несешь?
— Да. Это то самое, чего я боялась, — пробормотала она.
— Можешь объяснить толком?
— Я тоже знаю далеко не все. Дырокол появился в две тысячи двадцать пятом году. По официальной версии его собрал неизвестный самородок, кустарь-одиночка. Это, конечно, ересь. Я уверена, что дырокол просто подбросили. Если целый институт бьется больше года и не может понять принципа его работы, то ясно, что он… не отсюда.
— По-моему, ты слишком трепетно относишься к электронике. Любая, самая хитрая штука — это провода, по которым бежит ток. Не более того.
— Эдисон разбирался и в проводах, и в токе, но что он мог знать о компьютерах? В общем, ученые долго мудрили и не придумали ничего лучше, как отправить дырокол в прошлое. Они хотели иметь не черный ящик, а чертежи и схемы. Еще сильнее этого желали военные. Им нужен был не один прибор, а несколько. Машина времени в единственном экземпляре бесполезна, никто не осмелится ее использовать.
— Выиграть время на исследования дырокола при помощи самого дырокола. Оригинально. Только если ваши специалисты оказались бессильны, чего вы ждали от ученых прошлого?
— Практики ничего не добились. Нужно было обращаться к теоретикам, тормошить фундаментальную науку, а это очень долго. Лабораторию, изучавшую прибор, преобразовали в Отдел «четыре нуля» с собственной службой безопасности и прочими прелестями. Все другие программы закрыли. Сотрудников вместе с семьями вывезли куда-то за город.
— А как вы нашли Мефодия? Нарочно искали никчемного придурка?
— Ученые боялись нарушить естественный ход событий, но кое-кто покопался в архивах Министерства национальной безопасности и выяснил, что дырокол уже передавали, в сентябре две тысячи первого. Все было известно заранее: кто, кому и когда. Агент, участвовавший в акции с той стороны, то есть в прошлом, в двадцать шестом году оказался еще жив. Бодрая такая дамочка лет пятидесяти. Ты с ней знаком.
— Алена? Улитка?
— Ее агентурная кличка. Алена уточнила некоторые подробности, и все окончательно убедились, что это уже было. Начальство получило готовый сценарий.
— Актер не сопротивлялся.
— Конечно, нет. Когда подставной человек проболтался Мефодию о готовящемся эксперименте, тот сразу понял, что это его шанс.
— Они также знали, что он повезет с собой тексты, отдаст их мне и так далее.
— Да. Правда, одна деталь из общей картины выпадала. В документах МНБ говорилось, и Алена это подтвердила, что вас с Мефодием ликвидировали.
Ксения замолчала, ожидая моей реакции, однако меня эта новость не встревожила. Мне и самому было не совсем ясно. почему я все еще жив.
— Здесь у вас неувязочка выходит. Допустим, меня убрали. В две тысячи первом или в две тысячи шестом — не важно. Откуда, в таком случае, взялся Мефодий, ведь он — труп.
— Во-во. То же самое решили и аналитики. В тридцать лет человек мертв, а в пятьдесят — вроде уже нет. Та еще задачка.
— Но его все равно послали.
— Так было. Все встало с ног на голову: теперь уже не отправить Мефодия означало бы изменить прошлое.
— Дальше я знаю. Он пришел и вручил мне рукописи. А потом его посетила новая идея: чтобы я перенесся еще на пять лет. Я так и сделал. В итоге Улитка получила машинку. Все счастливы. Зачем же ты меня спасла? И после аварии, и в метро?
— Ты крайне неусидчив, — сказала Ксения. — Сосредоточься. Прибор был один, и сейчас он у Алены. Что у меня в руке? — Она извлекла из кармана и положила на ладонь свой дырокол. — Примерно через месяц после отправки в прошлое наши мудрецы его раскололи. Они не только создали копию, но и сумели ее усовершенствовать.
— Всего один месяц. И вы не могли подождать. Что же ваши эксперты, не чувствовали, что стоят на пороге?
— До того порога было ровно двадцать пять лет. Они справились только благодаря тому, что вы передали дырокол. Вот тебе и ответ, почему Мефодий оказался жив: появилась возможность вернуть вас назад.
— Благодарствую, — равнодушно отозвался я.
— Просто они не хотели ломать логику событий. Раз Мефодий существует в две тысячи двадцать шестом, значит, в две тысячи первом тебя спасли.
— Так мы ушли из-под носа самой ФСБ?
— Те, кому полагалось тебя ликвидировать, погонями не занимаются. Это были ребята пожиже, хотя, уверена, из той же фирмы. Чем-то ты им помешал.
— Будем считать, что ФСБ распалась на две фракции: первая вербует Алену и убирает людей без лишнего шума. Вторая действует отдельно от первой и предпочитает стрелять у всех на глазах. Интересно, где они сейчас — и та и другая.
Я отдернул занавеску и выглянул на улицу. Стройка, издохшая на уровне четвертого этажа, горы хлама и проросший сквозь мусор темный бурьян. В нескольких окнах желтели узкие полосы — так свет пробивается сквозь щели между плотными шторами. Бояться легко. Учатся этому быстро.
— Не хотели менять историю, — усмехнулся я. — Переживали за логику событий.
— Я тоже думала, что виноваты во всем мы, оттого и загорелась идеей предотвратить аварию. Я надеялась, что аналитики все просчитали, но, видимо, это невозможно. Мы платим слишком дорого. Я решила все вернуть на свое место. Но к Алене мы опоздали.
— Тот, кто владеет машинкой, не может опоздать.
— Ну, я не так выразилась. Ты сам слышал, что передали по телевизору, и что сказал твой младшенький. Волнения в Прибалтике начались до того, как Алена получила дырокол. Ты понимаешь, что это значит?
— Нет.
— Вот и я тоже. Следствие не может опережать причину. Остается одно: в две тысячи первом году дырокол, вместо того чтобы лежать под микроскопом, работал.
— Это мог сделать кто-то из ваших.
— Пока я не верну Мефодия, они не рискнут.
На столе осталось одно яблоко, и я тихонько подвинул его Ксении, но та откатила его обратно. Я достал нож и разрезал яблоко пополам. С таким решением она не спорила.
— Ксения, я ведь тебя совсем не знаю.
— И не узнаешь, — ответила она. — Не потому, что мы с тобой из разных времен. С тех пор, как я связалась с Отделом, я перестала принадлежать себе.
— Потом подвергнешь меня коррекции памяти, как обещала.
— Нельзя же верить всему, что тебе говорят, особенно — женщины. Читала в какой-то книжке, вот и ляпнула для поддержания авторитета.
От нечего делать я включил телевизор. Работал только первый канал, и то без звука. Мужеподобная дикторша что-то быстро проартикулировала маленьким злым ротиком, и на экране возникли два фоторобота. На одном была изображена кукольная мордашка с гипертрофированными губами и похотливым взором, на другом — типичный уголовник, замышляющий очередное преступление.
— У старого охотника довольно своеобразное видение человеческой сути, — отметила Ксения. — В город нам больше нельзя.
Изображение поменялось: теперь показывали бесплатную раздачу продуктов с ооновских грузовиков. Солдаты старались демонстрировать уважение, но как лицедеи они никуда не годились.
— Что дальше, Ксюша? За что хвататься?
— Тебе нравится меня так называть? Ладно, не возражаю. А хвататься мы будем за то же, за что и раньше. — Она положила машинку на стол и, подперев щеку кулаком, задумалась. — В две тысячи первый вмешиваться поздно, там уже все поплыло. Остается нырнуть еще глубже.
— Куда же? На сорок лет назад, на восемьдесят?
— К отправной точке. К тому, с чего началась операция. Я остановлю гонца.
Как и тогда, в кабинете на Петровке, дырокол лежал всего в нескольких сантиметрах от моей руки, и в мозгу снова заныла та же свербящая мысль: «Через секунду будет поздно». Я рванулся к машинке. Мне показалось, что я был достаточно быстр, но Ксения меня обогнала. Она перехватила мое запястье и отвела руку в сторону, от чего у меня в локте что-то щелкнуло. При этом Ксюша оставалась расслабленной и даже не поменяла позы.
— Прости. Рефлексы.
— Да, в обиду ты себя не дашь. Но одну тебя я все равно не отпущу. Что здесь будет в двадцать шестом — концлагерь, пепелище?
— Ты хочешь отправиться со мной?
— Я настаиваю.
— А если действительно пепелище?
— Сгорим вместе.
Ксения улыбнулась.
— Как рука?
— Превосходно.
— Дай-ка. — Она взяла меня за локоть и сделала какое-то неуловимое движение. Боль постепенно прошла.
Эта ненавязчивая демонстрация силы была мне до лампочки. Пусть потешится. Тот, кто постоянно доказывает свое превосходство, больше всех нуждается в защите.
— Я не могу предложить тебе ничего, кроме моральной поддержки. Такая малость. Но без нее ты пропадешь.
— Ты прав, — прошептала Ксения.
С улицы послышался заливистый лай — кто-то выгуливал собаку. Передачи закончились, и экран покрылся рябью. Я выглянул в окно — то ли поздний вечер, то ли раннее утро. Молодая овчарка неслась по стройке, догоняя брошенную хозяином палку. Собаки не носят часов, их не волнует, что будет завтра, и в этом им крупно повезло.
ЧАСТЬ 3
— С тобой привыкаешь к здоровой пище, — засмеялась Ксения.
— Похоже, это мое единственное достоинство.
— Я ожидала худшего. — Она аппетитно хрустнула яблоком и пояснила:
— Человек берет чужие книжки и отправляется в прошлое, чтобы выдать их за свои. Как прикажешь к нему относиться? Мало того, он еще и непролазно глуп: верит, что случайно узнал о секретной операции и что испытателя подбирает какой-то лаборант.
Наконец-то она заговорила. У меня скопилось столько вопросов, что я начал в них путаться.
— Давай по порядку. Сначала про рукописи.
— Странное у тебя представление о порядке. Ну хорошо. В издательстве тебя ждали. Рукописи уничтожили сразу же, как только ты их принес. Эти книги должны выйти позже.
— И под другой фамилией, — добавил я.
— Не все. Мефодий передал тебе и свои романы тоже. Какие — не скажу, Ташкова я не читала. И давай с темой творчества закончим, есть вещи поважнее.
— Например, машинка, которая все-таки осталась у Алены. Ты знала о ней с самого начала, но забирать не торопилась.
— Ты так и не понял. Операция задумана для того, чтобы переправить дырокол из две тысячи двадцать шестого в две тысячи первый. Все остальное — пшик, дымовая завеса.
Я перестал жевать и положил надкусанное яблоко на стол. А что я, собственно, хотел услышать — сагу о борьбе добра и зла? Примерно так все и бывает: полтора часа стрельбы, а в конце шкатулка, и вместо сокровищ — старая пуговица. Кругом одно вранье.
— Но для чего весь этот маскарад? Не проще ли было тебе самой отдать Алене дырокол, выпить за встречу и спокойно вернуться в свое будущее?
— Он пробивает время в пределах двух десятилетий, — проговорила Ксения. — В этом и заключается вся сложность. Можно перенестись в прошлое, открыть оттуда дыру и вернуться, а дырокол оставить там. Но только не в нашем случае. Проект «четыре нуля» и Алену разделяют двадцать пять лет, одним прыжком их не покрыть. Кое-кем пришлось пожертвовать.
— Мефодием!
Ксения медленно кивнула.
— И тобой, Миша. Но теперь…
Не дослушав, я вскочил и в бешенстве заходил по кухне.
— Кто вы такие?! Кто вы такие, чтобы…
— Прогресс — это не обязательно очкарик в белом халате. Иногда он становится хищной тварью. Вспомни тот же Чернобыль.
— Вспомнить — чего?
— Атомная энергетика… — начала она, но осеклась. — Ты не помнишь Чернобыльскую АЭС?
— Про городишко слышал.
— Миша… — Ксения побелела. Такой я ее еще не видел. — Восемьдесят пятый год. Шесть тысяч погибших. И ты не в курсе?
— Что ты несешь?
— Да. Это то самое, чего я боялась, — пробормотала она.
— Можешь объяснить толком?
— Я тоже знаю далеко не все. Дырокол появился в две тысячи двадцать пятом году. По официальной версии его собрал неизвестный самородок, кустарь-одиночка. Это, конечно, ересь. Я уверена, что дырокол просто подбросили. Если целый институт бьется больше года и не может понять принципа его работы, то ясно, что он… не отсюда.
— По-моему, ты слишком трепетно относишься к электронике. Любая, самая хитрая штука — это провода, по которым бежит ток. Не более того.
— Эдисон разбирался и в проводах, и в токе, но что он мог знать о компьютерах? В общем, ученые долго мудрили и не придумали ничего лучше, как отправить дырокол в прошлое. Они хотели иметь не черный ящик, а чертежи и схемы. Еще сильнее этого желали военные. Им нужен был не один прибор, а несколько. Машина времени в единственном экземпляре бесполезна, никто не осмелится ее использовать.
— Выиграть время на исследования дырокола при помощи самого дырокола. Оригинально. Только если ваши специалисты оказались бессильны, чего вы ждали от ученых прошлого?
— Практики ничего не добились. Нужно было обращаться к теоретикам, тормошить фундаментальную науку, а это очень долго. Лабораторию, изучавшую прибор, преобразовали в Отдел «четыре нуля» с собственной службой безопасности и прочими прелестями. Все другие программы закрыли. Сотрудников вместе с семьями вывезли куда-то за город.
— А как вы нашли Мефодия? Нарочно искали никчемного придурка?
— Ученые боялись нарушить естественный ход событий, но кое-кто покопался в архивах Министерства национальной безопасности и выяснил, что дырокол уже передавали, в сентябре две тысячи первого. Все было известно заранее: кто, кому и когда. Агент, участвовавший в акции с той стороны, то есть в прошлом, в двадцать шестом году оказался еще жив. Бодрая такая дамочка лет пятидесяти. Ты с ней знаком.
— Алена? Улитка?
— Ее агентурная кличка. Алена уточнила некоторые подробности, и все окончательно убедились, что это уже было. Начальство получило готовый сценарий.
— Актер не сопротивлялся.
— Конечно, нет. Когда подставной человек проболтался Мефодию о готовящемся эксперименте, тот сразу понял, что это его шанс.
— Они также знали, что он повезет с собой тексты, отдаст их мне и так далее.
— Да. Правда, одна деталь из общей картины выпадала. В документах МНБ говорилось, и Алена это подтвердила, что вас с Мефодием ликвидировали.
Ксения замолчала, ожидая моей реакции, однако меня эта новость не встревожила. Мне и самому было не совсем ясно. почему я все еще жив.
— Здесь у вас неувязочка выходит. Допустим, меня убрали. В две тысячи первом или в две тысячи шестом — не важно. Откуда, в таком случае, взялся Мефодий, ведь он — труп.
— Во-во. То же самое решили и аналитики. В тридцать лет человек мертв, а в пятьдесят — вроде уже нет. Та еще задачка.
— Но его все равно послали.
— Так было. Все встало с ног на голову: теперь уже не отправить Мефодия означало бы изменить прошлое.
— Дальше я знаю. Он пришел и вручил мне рукописи. А потом его посетила новая идея: чтобы я перенесся еще на пять лет. Я так и сделал. В итоге Улитка получила машинку. Все счастливы. Зачем же ты меня спасла? И после аварии, и в метро?
— Ты крайне неусидчив, — сказала Ксения. — Сосредоточься. Прибор был один, и сейчас он у Алены. Что у меня в руке? — Она извлекла из кармана и положила на ладонь свой дырокол. — Примерно через месяц после отправки в прошлое наши мудрецы его раскололи. Они не только создали копию, но и сумели ее усовершенствовать.
— Всего один месяц. И вы не могли подождать. Что же ваши эксперты, не чувствовали, что стоят на пороге?
— До того порога было ровно двадцать пять лет. Они справились только благодаря тому, что вы передали дырокол. Вот тебе и ответ, почему Мефодий оказался жив: появилась возможность вернуть вас назад.
— Благодарствую, — равнодушно отозвался я.
— Просто они не хотели ломать логику событий. Раз Мефодий существует в две тысячи двадцать шестом, значит, в две тысячи первом тебя спасли.
— Так мы ушли из-под носа самой ФСБ?
— Те, кому полагалось тебя ликвидировать, погонями не занимаются. Это были ребята пожиже, хотя, уверена, из той же фирмы. Чем-то ты им помешал.
— Будем считать, что ФСБ распалась на две фракции: первая вербует Алену и убирает людей без лишнего шума. Вторая действует отдельно от первой и предпочитает стрелять у всех на глазах. Интересно, где они сейчас — и та и другая.
Я отдернул занавеску и выглянул на улицу. Стройка, издохшая на уровне четвертого этажа, горы хлама и проросший сквозь мусор темный бурьян. В нескольких окнах желтели узкие полосы — так свет пробивается сквозь щели между плотными шторами. Бояться легко. Учатся этому быстро.
— Не хотели менять историю, — усмехнулся я. — Переживали за логику событий.
— Я тоже думала, что виноваты во всем мы, оттого и загорелась идеей предотвратить аварию. Я надеялась, что аналитики все просчитали, но, видимо, это невозможно. Мы платим слишком дорого. Я решила все вернуть на свое место. Но к Алене мы опоздали.
— Тот, кто владеет машинкой, не может опоздать.
— Ну, я не так выразилась. Ты сам слышал, что передали по телевизору, и что сказал твой младшенький. Волнения в Прибалтике начались до того, как Алена получила дырокол. Ты понимаешь, что это значит?
— Нет.
— Вот и я тоже. Следствие не может опережать причину. Остается одно: в две тысячи первом году дырокол, вместо того чтобы лежать под микроскопом, работал.
— Это мог сделать кто-то из ваших.
— Пока я не верну Мефодия, они не рискнут.
На столе осталось одно яблоко, и я тихонько подвинул его Ксении, но та откатила его обратно. Я достал нож и разрезал яблоко пополам. С таким решением она не спорила.
— Ксения, я ведь тебя совсем не знаю.
— И не узнаешь, — ответила она. — Не потому, что мы с тобой из разных времен. С тех пор, как я связалась с Отделом, я перестала принадлежать себе.
— Потом подвергнешь меня коррекции памяти, как обещала.
— Нельзя же верить всему, что тебе говорят, особенно — женщины. Читала в какой-то книжке, вот и ляпнула для поддержания авторитета.
От нечего делать я включил телевизор. Работал только первый канал, и то без звука. Мужеподобная дикторша что-то быстро проартикулировала маленьким злым ротиком, и на экране возникли два фоторобота. На одном была изображена кукольная мордашка с гипертрофированными губами и похотливым взором, на другом — типичный уголовник, замышляющий очередное преступление.
— У старого охотника довольно своеобразное видение человеческой сути, — отметила Ксения. — В город нам больше нельзя.
Изображение поменялось: теперь показывали бесплатную раздачу продуктов с ооновских грузовиков. Солдаты старались демонстрировать уважение, но как лицедеи они никуда не годились.
— Что дальше, Ксюша? За что хвататься?
— Тебе нравится меня так называть? Ладно, не возражаю. А хвататься мы будем за то же, за что и раньше. — Она положила машинку на стол и, подперев щеку кулаком, задумалась. — В две тысячи первый вмешиваться поздно, там уже все поплыло. Остается нырнуть еще глубже.
— Куда же? На сорок лет назад, на восемьдесят?
— К отправной точке. К тому, с чего началась операция. Я остановлю гонца.
Как и тогда, в кабинете на Петровке, дырокол лежал всего в нескольких сантиметрах от моей руки, и в мозгу снова заныла та же свербящая мысль: «Через секунду будет поздно». Я рванулся к машинке. Мне показалось, что я был достаточно быстр, но Ксения меня обогнала. Она перехватила мое запястье и отвела руку в сторону, от чего у меня в локте что-то щелкнуло. При этом Ксюша оставалась расслабленной и даже не поменяла позы.
— Прости. Рефлексы.
— Да, в обиду ты себя не дашь. Но одну тебя я все равно не отпущу. Что здесь будет в двадцать шестом — концлагерь, пепелище?
— Ты хочешь отправиться со мной?
— Я настаиваю.
— А если действительно пепелище?
— Сгорим вместе.
Ксения улыбнулась.
— Как рука?
— Превосходно.
— Дай-ка. — Она взяла меня за локоть и сделала какое-то неуловимое движение. Боль постепенно прошла.
Эта ненавязчивая демонстрация силы была мне до лампочки. Пусть потешится. Тот, кто постоянно доказывает свое превосходство, больше всех нуждается в защите.
— Я не могу предложить тебе ничего, кроме моральной поддержки. Такая малость. Но без нее ты пропадешь.
— Ты прав, — прошептала Ксения.
С улицы послышался заливистый лай — кто-то выгуливал собаку. Передачи закончились, и экран покрылся рябью. Я выглянул в окно — то ли поздний вечер, то ли раннее утро. Молодая овчарка неслась по стройке, догоняя брошенную хозяином палку. Собаки не носят часов, их не волнует, что будет завтра, и в этом им крупно повезло.
ЧАСТЬ 3
ДИВЕРСИЯ
Через двадцать лет после сонного, угасающего две тысячи шестого на Москву свалился какой-то трагический карнавал. Улицу рвало транспортом. Машины с нагруженными багажниками газовали и беспорядочно сигналили, но продолжали ползти со скоростью пешехода. Затор простирался до самого горизонта; светофоры спонтанно переключались, но на них никто не обращал внимания. Оба перекрестка, находившихся в поле зрения, давно захлебнулись: несколько автомобилей развернуло поперек движения, и, сдавленные со всех сторон, они никак не могли разъехаться.
Среди машин я не нашел ни одной знакомой модели. В некоторых из них еще угадывались силуэты громоздких «Волг» или остроносых «Москвичей», но большая часть была иностранного производства и имела довольно странные очертания. На капоте пикапа, стоявшего в крайнем ряду, я разглядел андрологический символ, но понять, действительно ли это «Вольво», было невозможно.
Повсюду слышались негромкие хлопки столкновений, однако машины продолжали упрямо тащиться вперед — с разбитыми фарами, с оторванными бамперами, со скребущими по асфальту глушителями.
Глинистые бесплодные газоны вдоль дороги были завалены мятыми кузовами — тех, кто не мог ехать дальше, перекантовывали на обочину. Я видел, как из окна обшарпанной малолитражки выскочил котенок и заметался между машинами. За ним протянулись маленькие ручки, но мамаша втащила ребенка обратно и подняла стекло — лишь бы не останавливаться.
По тротуару текла плотная людская масса. Ее движение напоминало плохо организованную эвакуацию. Старики попадались редко, в основном это были молодые семьи, похожие на крохотные дилетантские таборы: взрослые несли чемоданы и узлы, дети, надрываясь, волокли сетки с консервами или перевязанные крест-накрест подушки. Стайка свирепых малолеток внаглую грабила брошенные машины, но до них никому не было дела.
Негры, монголоиды, латиноамериканцы брели вместе со всеми и ничем особенным не выделялись. Они также перли какое-то барахло, толкая перед собой тележки и детские коляски со скрипучими вихляющимися колесиками. По идее они должны были выехать еще во время Балтийского кризиса. Может, потом все наладилось и они вернулись? Лишь для того, чтобы в две тысячи двадцать шестом вновь стать беженцами…
— Как ты? — осторожно спросил я.
— Веселого мало, но я уже смирилась. Наверно, это самое лучшее из того, что мы могли увидеть, — ответила Ксения.
— Сколько же нам придется добираться?
— Уже пришли. Мы ведь с тобой соседи.
Ксения указала на высокую остроконечную башню — двадцать лет назад ее еще не было. Я огляделся, запоминая место и пытаясь найти знакомые ориентиры.
Квартира Ксении представляла собой квадратное помещение примерно десять на десять метров. Ее можно было принять за что угодно, только не за жилье. Стена напротив двери была пустой и гладкой, как столешница.
— Вид — да! — четко произнесла Ксения.
Темно-зеленое покрытие стены посветлело, стало сначала песочным, потом матово-белым и, наконец, прояснилось, открыв захватывающую дух панораму. С высоты тридцать второго этажа остальные дома казались скоплением картонных коробок, а кишащие между ними люди — густой грязной пеной.
— Нравится?
— Лучше закрой.
— Вид — нет.
Окно тут же помутнело и окрасилось в прежние цвета.
— Свет — да, девять.
Поверхность потолка засияла так, что мне пришлось приставить ко лбу ладонь.
— Слишком ярко? Свет — четыре. Невидимые лампы пригасли, и глаза перестали слезиться.
— Хочешь удивить? — спросил я. — Мы и не про такое читали.
У стены, примыкавшей к окну, лежал высокий матрас, такой же квадратный, как сама комната. На полу рядом с ним стояло несколько устройств, часть из которых мне удалось узнать.
— Телевизор?
— Вроде того.
— Телевизор — да, — приказал я, желая не выглядеть олухом, но ящик не откликнулся.
— Телеприемник — да… Снова никакой реакции.
— Экран — да… Кино — да…
Ксения засмеялась и, скинув ботинки, забралась на матрас.
— У него есть имя. Его зовут Ванек.
— Ванек — да!
— Нет, Миша, это тебе не гриль. Ванек — связь, сеть Б.
— Говорите, — раздалось из телевизора, хотя экран остался черным.
— Буфер ноль сорок три, пожалуйста, — проговорила Ксения, не повышая голоса.
— Ноль сорок третий вас слушает.
— Сообщение на адрес двадцать четыре — триста двенадцать. Кенгуру проголодалась.
— Двадцать четыре — триста двенадцать, сообщение записано. Спасибо за звонок.
— И что это было? — поинтересовался я.
— Сейчас начальство получит послание, и за нами пришлют. Перекусить пока не хочешь?
Я понял, что Ксении не так интересно меня покормить, как хочется похвастаться своей техникой, и отказывать ей в этом я не видел причин. Обед из трех блюд она приготовила, не вставая с матраса. Несколько имен, несколько чисел, пара команд — и в стене над телевизором неожиданно открылась ниша, из которой выехали две полочки с подносами.
— Как ты запоминаешь всю эту абракадабру?
— Это гораздо легче, чем чистить картошку.
— А где у тебя стулья?
— А зачем они нужны? Садись на кровать или на Ванька, он выдержит.
— Да, шагнули потомки, ничего не скажешь.
— Вообще-то у нас так живут не многие.
— Сейчас, наверное, уже никто.
Я хотел выглянуть в окно, но вспомнил, что Ксения его выключила. То, что происходило на улице, никак не сочеталось с Ваньком, интеллектуальной люстрой и бифштексом, который жарится самостоятельно. Когда Россия напала на Балтийский Союз, у меня исчезли даже пуговицы с рубашки; а здесь, в квартире Ксении, все оставалось по-прежнему мило и уютно.
— Есть такие категории госслужащих, которые нужны любой власти, и она всегда будет о них заботиться — несмотря ни на что.
Доев мясо с картошкой и выпив стакан теплого лимонада, я вопросительно посмотрел на Ксению. Она убрала подносы в нишу и закрыла дверцу.
— Что-то они опаздывают, — забеспокоилась Ксения. — Ванек — связь, сеть Б. Буфер ноль сорок три.
— Ноль сорок третий вас слушает.
— Подтвердите мое сообщение на двадцать четыре — триста двенадцать.
— Сообщение записано.
— Его получили?
— Минуточку… Сообщение не востребовано.
— Этого не может быть. Проверьте адрес.
Ванек замолчал и после долгой паузы объявил:
— Адрес двадцать четыре — триста двенадцать разбронирован. Хотите отозвать сообщение?
— Что?! Проверьте еще раз.
— Адрес не занят.
— Отзываю. — Ксения обхватила голову руками и принялась раскачиваться из стороны в сторону. — Вот так номер. Это не пропажа кофемолки. Это…
— Ты потеряла связь?
— Не знаю. Есть еще один канал, аварийный. Так, мне нужно в город. Заодно послушаю, что там говорят.
— Одна не пойдешь.
— Сиди помалкивай! — раздраженно бросила Ксения. — В шпионов играть надумал? — Она быстро зашнуровала ботинки и, превратив часть стены в зеркало, поправила прическу. — Миша, я скоро вернусь. Ванек, показывай.
Экран засветился, послышалась легкая музыка.
— Захочешь переключить канал — назовешь номер. Еще он понимает «громче — тише». Чтобы выключить, нужно сказать «надоело».
Умный телевизор распознал кодовое слово и отключился.
— Теперь о сантехнике. Вон в том углу…
— В этом пока нет необходимости, — процедил я.
Отдав Ваньку соответствующее приказание, я некоторое время созерцал красивые пейзажи, потом опомнился и потребовал:
— Четвертый.
На экране возник обаятельный дядя, ловко колотящий двух дебилов.
— Седьмой.
— Не верьте сплетням, не верьте слухам. Верьте живым людям, — произнес голос за кадром. Это, безусловно, была реклама. — Человек, обещающий миллионам, не может соврать.
Я усомнился в бесспорности этого заявления, но переключать Ванька не спешил. Мне стало жутко интересно, какой товар будут навязывать через двадцать лет.
По зеленому полю гуляла девочка-подросток и собирала цветы. Якобы случайно заметив камеру, она обернулась и проворковала:
— Папа всегда говорил, что если хорошо учиться, то в жизни можно добиться многого. Раньше я думала, что папа обманывает, ведь он тоже хорошо учился, но…
К девочке подошел высоколобый мужчина и, пополнив ее букет крупной ромашкой, продолжил:
— Я получил диплом окулиста, но не смог найти работу по специальности. Нужно было кормить семью, и я устроился на мусоросборник. Дочь меня стеснялась, но больше всего я боялся, что жене надоест такая жизнь, и она…
К ним присоединилась женщина в легкомысленном сарафане.
— Я понимала, что муж ни в чем не виноват, но мне так хотелось второго ребенка. Это было невозможно, потому что я должна была подрабатывать — зарплаты мужа не хватало. Но теперь…
— Мы приехали на Свободную Землю, и я занимаюсь своим делом, — радостно сообщил мужчина.
— Я хорошо учусь, потому что папа прав, — поддержала его девочка.
— Свободная Земля даст вам то, к чему вы стремитесь, — произнес голос за кадром.
Камера отъехала назад и показала выпирающий живот женщины.
— Врачи говорят, что у нас будет двойня, — сказала она.
По экрану проплыли пологие холмы, просторные луга и кудрявый лесок вдали.
— Двойня так двойня. Места хватит на всех, — подытожил голос. — Свободная Земля. Обратитесь в региональное представительство.
— Кто сказал, что водка должна быть вкусной?! — гаркнул новый персонаж так, что я вздрогнул. — Водка — это просто водка. Пейте водку!
— Проблемы с потенцией? — презрительно скривилась сисястая бабеха. — Никаких проблем! Нейростимулятор «Шалун». Тс-с-с! Никто и не заметит!
— Все мы смертны, — изрек симпатичный старикашка с мудрыми морщинками под глазами. — Жизнь каждого из нас когда-нибудь да закончится, но прожить ее можно по-разному. — Он прикурил и с наслаждением затянулся. — Сигареты «Ангел». Успевает тот, кто не торопится.
— Вы слышали о новом белье «Венера»? О-о-о! Оно не только хранит мои регулярные тайны, но и помогает чувствовать себя желанной для моего супруга и кое-кого еще.
Я откинулся на кровати и в нижней части живота почувствовал легкий дискомфорт. Шрам тут был ни при чем, просто мне захотелось в туалет. Ксения обещала скоро вернуться, и я решил потерпеть, но вспомнил, что в квартире нет перегородок и, стало быть, удобства находятся здесь же, в общей комнате. Справиться с моей маленькой проблемой нужно было до того, как придет Ксения.
Я подошел к углу, на который она показывала, и сказал:
— Туалет — да.
Ничего не произошло, и меня охватили тревожные предчувствия. Чтобы угадать, как зовут унитаз, нужно перечислить сотню имен, а чтобы выбрать правильную команду, не хватит и недели.
— Санузел — да. Клозет — появись. Гришка — откройся, — стесненно забубнил я.
Если бы сейчас вошла Ксения, я бы этому только обрадовался. В конце концов, потомки этот вопрос как-то решают. Например, здесь может находиться потайная комната, или угол изолируется ширмой, или Ксения просто отойдет к окну. Меня устроил бы любой вариант.
— Машка — да, Галька — да, Надька — да…
Мне пришлось стиснуть колени. «Заказать суп и помочиться в тарелку, — мелькнула шальная мысль. — Все равно они моются автоматически».
— Эй, как тебя там?! — отчаянно крикнул я в сторону закрытой ниши. — Никодим? Степан? Варвара?
Неожиданно в стене выделилась прямоугольная панель и, развернувшись, подставила мне маленькую раковину. Для писсуара она висела слишком высоко, но мне уже было все равно. Я с наслаждением опорожнил мочевой пузырь и только потом спохватился, что это безобразие нужно как-то убрать.
— Варвара!
Белая изогнутая емкость вздрогнула.
— Смойся. Скройся. Спрячься. Давай быстрее, пока хозяйка не пришла! — заорал я.
Варвара бесшумно повернулась на сто восемьдесят градусов и въехала в стену. Я утер лоб и снова лег на кровать.
— Вас опять приглашают на так называемую Свободную Землю? Попробуйте отыскать ее на карте. Попробуйте связаться с ней по сети. Попробуйте найти того, кто там побывал. Хотите уехать — выбирайте Австралию! Австралия. У всех трещит, но у нас не зашкаливает.
Никаких пояснений за этим не последовало — на экране закрутился глобус, выплевывающий сияющие точки. Светлячки покружились над земным шаром и упали обратно. В месте их приземления выросли стилизованные грибы ядерных взрывов, из которых сложилось прозаическое слово «новости».
Диктор поковырял в ухе и осклабился:
— Мы тут в студии поспорили, смотрит ли нас хоть кто-нибудь. Ручаться нельзя, но надеюсь, что говорю не в пустоту. Итак, в ваших Ваньках и Митьках «Новости», и их ведущий — Петр Вельяминов. Главные события сегодняшнего дня. Репортаж из Попечительского совета: бизнесмены Ирака и Кувейта оспаривают право на приобретение Эрмитажа. Скандал на аукционе Кристи: карета государя-императора Александра Первого, проданная за семь миллионов динаров, оказалась подделкой. И в рубрике «Обломки империи» — наше журналистское расследование о подтасовках в сводках Комитета радиационного наблюдения Свободной Земли.
У меня возникло ощущение, что я ошибся дверью. Со мной говорили по-русски, и значение каждого слова вроде было известно, но вот складываться в осмысленные фразы эти слова не желали. Я таращился на заседание Думы, которая здесь почему-то называлась Попечительским советом, и не мог понять, откуда там взялись арабы. Я не возражал против того, чтобы все национальные меньшинства выбирали своих депутатов, но бородатых стариков с белыми накидками на головах в зале было примерно две трети. Они по очереди восходили на трибуну и что-то гортанно выговаривали, а переводчик доводил до моего сведения, что господа парламентарии не могут поделить экспонаты Эрмитажа.
Среди машин я не нашел ни одной знакомой модели. В некоторых из них еще угадывались силуэты громоздких «Волг» или остроносых «Москвичей», но большая часть была иностранного производства и имела довольно странные очертания. На капоте пикапа, стоявшего в крайнем ряду, я разглядел андрологический символ, но понять, действительно ли это «Вольво», было невозможно.
Повсюду слышались негромкие хлопки столкновений, однако машины продолжали упрямо тащиться вперед — с разбитыми фарами, с оторванными бамперами, со скребущими по асфальту глушителями.
Глинистые бесплодные газоны вдоль дороги были завалены мятыми кузовами — тех, кто не мог ехать дальше, перекантовывали на обочину. Я видел, как из окна обшарпанной малолитражки выскочил котенок и заметался между машинами. За ним протянулись маленькие ручки, но мамаша втащила ребенка обратно и подняла стекло — лишь бы не останавливаться.
По тротуару текла плотная людская масса. Ее движение напоминало плохо организованную эвакуацию. Старики попадались редко, в основном это были молодые семьи, похожие на крохотные дилетантские таборы: взрослые несли чемоданы и узлы, дети, надрываясь, волокли сетки с консервами или перевязанные крест-накрест подушки. Стайка свирепых малолеток внаглую грабила брошенные машины, но до них никому не было дела.
Негры, монголоиды, латиноамериканцы брели вместе со всеми и ничем особенным не выделялись. Они также перли какое-то барахло, толкая перед собой тележки и детские коляски со скрипучими вихляющимися колесиками. По идее они должны были выехать еще во время Балтийского кризиса. Может, потом все наладилось и они вернулись? Лишь для того, чтобы в две тысячи двадцать шестом вновь стать беженцами…
— Как ты? — осторожно спросил я.
— Веселого мало, но я уже смирилась. Наверно, это самое лучшее из того, что мы могли увидеть, — ответила Ксения.
— Сколько же нам придется добираться?
— Уже пришли. Мы ведь с тобой соседи.
Ксения указала на высокую остроконечную башню — двадцать лет назад ее еще не было. Я огляделся, запоминая место и пытаясь найти знакомые ориентиры.
Квартира Ксении представляла собой квадратное помещение примерно десять на десять метров. Ее можно было принять за что угодно, только не за жилье. Стена напротив двери была пустой и гладкой, как столешница.
— Вид — да! — четко произнесла Ксения.
Темно-зеленое покрытие стены посветлело, стало сначала песочным, потом матово-белым и, наконец, прояснилось, открыв захватывающую дух панораму. С высоты тридцать второго этажа остальные дома казались скоплением картонных коробок, а кишащие между ними люди — густой грязной пеной.
— Нравится?
— Лучше закрой.
— Вид — нет.
Окно тут же помутнело и окрасилось в прежние цвета.
— Свет — да, девять.
Поверхность потолка засияла так, что мне пришлось приставить ко лбу ладонь.
— Слишком ярко? Свет — четыре. Невидимые лампы пригасли, и глаза перестали слезиться.
— Хочешь удивить? — спросил я. — Мы и не про такое читали.
У стены, примыкавшей к окну, лежал высокий матрас, такой же квадратный, как сама комната. На полу рядом с ним стояло несколько устройств, часть из которых мне удалось узнать.
— Телевизор?
— Вроде того.
— Телевизор — да, — приказал я, желая не выглядеть олухом, но ящик не откликнулся.
— Телеприемник — да… Снова никакой реакции.
— Экран — да… Кино — да…
Ксения засмеялась и, скинув ботинки, забралась на матрас.
— У него есть имя. Его зовут Ванек.
— Ванек — да!
— Нет, Миша, это тебе не гриль. Ванек — связь, сеть Б.
— Говорите, — раздалось из телевизора, хотя экран остался черным.
— Буфер ноль сорок три, пожалуйста, — проговорила Ксения, не повышая голоса.
— Ноль сорок третий вас слушает.
— Сообщение на адрес двадцать четыре — триста двенадцать. Кенгуру проголодалась.
— Двадцать четыре — триста двенадцать, сообщение записано. Спасибо за звонок.
— И что это было? — поинтересовался я.
— Сейчас начальство получит послание, и за нами пришлют. Перекусить пока не хочешь?
Я понял, что Ксении не так интересно меня покормить, как хочется похвастаться своей техникой, и отказывать ей в этом я не видел причин. Обед из трех блюд она приготовила, не вставая с матраса. Несколько имен, несколько чисел, пара команд — и в стене над телевизором неожиданно открылась ниша, из которой выехали две полочки с подносами.
— Как ты запоминаешь всю эту абракадабру?
— Это гораздо легче, чем чистить картошку.
— А где у тебя стулья?
— А зачем они нужны? Садись на кровать или на Ванька, он выдержит.
— Да, шагнули потомки, ничего не скажешь.
— Вообще-то у нас так живут не многие.
— Сейчас, наверное, уже никто.
Я хотел выглянуть в окно, но вспомнил, что Ксения его выключила. То, что происходило на улице, никак не сочеталось с Ваньком, интеллектуальной люстрой и бифштексом, который жарится самостоятельно. Когда Россия напала на Балтийский Союз, у меня исчезли даже пуговицы с рубашки; а здесь, в квартире Ксении, все оставалось по-прежнему мило и уютно.
— Есть такие категории госслужащих, которые нужны любой власти, и она всегда будет о них заботиться — несмотря ни на что.
Доев мясо с картошкой и выпив стакан теплого лимонада, я вопросительно посмотрел на Ксению. Она убрала подносы в нишу и закрыла дверцу.
— Что-то они опаздывают, — забеспокоилась Ксения. — Ванек — связь, сеть Б. Буфер ноль сорок три.
— Ноль сорок третий вас слушает.
— Подтвердите мое сообщение на двадцать четыре — триста двенадцать.
— Сообщение записано.
— Его получили?
— Минуточку… Сообщение не востребовано.
— Этого не может быть. Проверьте адрес.
Ванек замолчал и после долгой паузы объявил:
— Адрес двадцать четыре — триста двенадцать разбронирован. Хотите отозвать сообщение?
— Что?! Проверьте еще раз.
— Адрес не занят.
— Отзываю. — Ксения обхватила голову руками и принялась раскачиваться из стороны в сторону. — Вот так номер. Это не пропажа кофемолки. Это…
— Ты потеряла связь?
— Не знаю. Есть еще один канал, аварийный. Так, мне нужно в город. Заодно послушаю, что там говорят.
— Одна не пойдешь.
— Сиди помалкивай! — раздраженно бросила Ксения. — В шпионов играть надумал? — Она быстро зашнуровала ботинки и, превратив часть стены в зеркало, поправила прическу. — Миша, я скоро вернусь. Ванек, показывай.
Экран засветился, послышалась легкая музыка.
— Захочешь переключить канал — назовешь номер. Еще он понимает «громче — тише». Чтобы выключить, нужно сказать «надоело».
Умный телевизор распознал кодовое слово и отключился.
— Теперь о сантехнике. Вон в том углу…
— В этом пока нет необходимости, — процедил я.
Отдав Ваньку соответствующее приказание, я некоторое время созерцал красивые пейзажи, потом опомнился и потребовал:
— Четвертый.
На экране возник обаятельный дядя, ловко колотящий двух дебилов.
— Седьмой.
— Не верьте сплетням, не верьте слухам. Верьте живым людям, — произнес голос за кадром. Это, безусловно, была реклама. — Человек, обещающий миллионам, не может соврать.
Я усомнился в бесспорности этого заявления, но переключать Ванька не спешил. Мне стало жутко интересно, какой товар будут навязывать через двадцать лет.
По зеленому полю гуляла девочка-подросток и собирала цветы. Якобы случайно заметив камеру, она обернулась и проворковала:
— Папа всегда говорил, что если хорошо учиться, то в жизни можно добиться многого. Раньше я думала, что папа обманывает, ведь он тоже хорошо учился, но…
К девочке подошел высоколобый мужчина и, пополнив ее букет крупной ромашкой, продолжил:
— Я получил диплом окулиста, но не смог найти работу по специальности. Нужно было кормить семью, и я устроился на мусоросборник. Дочь меня стеснялась, но больше всего я боялся, что жене надоест такая жизнь, и она…
К ним присоединилась женщина в легкомысленном сарафане.
— Я понимала, что муж ни в чем не виноват, но мне так хотелось второго ребенка. Это было невозможно, потому что я должна была подрабатывать — зарплаты мужа не хватало. Но теперь…
— Мы приехали на Свободную Землю, и я занимаюсь своим делом, — радостно сообщил мужчина.
— Я хорошо учусь, потому что папа прав, — поддержала его девочка.
— Свободная Земля даст вам то, к чему вы стремитесь, — произнес голос за кадром.
Камера отъехала назад и показала выпирающий живот женщины.
— Врачи говорят, что у нас будет двойня, — сказала она.
По экрану проплыли пологие холмы, просторные луга и кудрявый лесок вдали.
— Двойня так двойня. Места хватит на всех, — подытожил голос. — Свободная Земля. Обратитесь в региональное представительство.
— Кто сказал, что водка должна быть вкусной?! — гаркнул новый персонаж так, что я вздрогнул. — Водка — это просто водка. Пейте водку!
— Проблемы с потенцией? — презрительно скривилась сисястая бабеха. — Никаких проблем! Нейростимулятор «Шалун». Тс-с-с! Никто и не заметит!
— Все мы смертны, — изрек симпатичный старикашка с мудрыми морщинками под глазами. — Жизнь каждого из нас когда-нибудь да закончится, но прожить ее можно по-разному. — Он прикурил и с наслаждением затянулся. — Сигареты «Ангел». Успевает тот, кто не торопится.
— Вы слышали о новом белье «Венера»? О-о-о! Оно не только хранит мои регулярные тайны, но и помогает чувствовать себя желанной для моего супруга и кое-кого еще.
Я откинулся на кровати и в нижней части живота почувствовал легкий дискомфорт. Шрам тут был ни при чем, просто мне захотелось в туалет. Ксения обещала скоро вернуться, и я решил потерпеть, но вспомнил, что в квартире нет перегородок и, стало быть, удобства находятся здесь же, в общей комнате. Справиться с моей маленькой проблемой нужно было до того, как придет Ксения.
Я подошел к углу, на который она показывала, и сказал:
— Туалет — да.
Ничего не произошло, и меня охватили тревожные предчувствия. Чтобы угадать, как зовут унитаз, нужно перечислить сотню имен, а чтобы выбрать правильную команду, не хватит и недели.
— Санузел — да. Клозет — появись. Гришка — откройся, — стесненно забубнил я.
Если бы сейчас вошла Ксения, я бы этому только обрадовался. В конце концов, потомки этот вопрос как-то решают. Например, здесь может находиться потайная комната, или угол изолируется ширмой, или Ксения просто отойдет к окну. Меня устроил бы любой вариант.
— Машка — да, Галька — да, Надька — да…
Мне пришлось стиснуть колени. «Заказать суп и помочиться в тарелку, — мелькнула шальная мысль. — Все равно они моются автоматически».
— Эй, как тебя там?! — отчаянно крикнул я в сторону закрытой ниши. — Никодим? Степан? Варвара?
Неожиданно в стене выделилась прямоугольная панель и, развернувшись, подставила мне маленькую раковину. Для писсуара она висела слишком высоко, но мне уже было все равно. Я с наслаждением опорожнил мочевой пузырь и только потом спохватился, что это безобразие нужно как-то убрать.
— Варвара!
Белая изогнутая емкость вздрогнула.
— Смойся. Скройся. Спрячься. Давай быстрее, пока хозяйка не пришла! — заорал я.
Варвара бесшумно повернулась на сто восемьдесят градусов и въехала в стену. Я утер лоб и снова лег на кровать.
— Вас опять приглашают на так называемую Свободную Землю? Попробуйте отыскать ее на карте. Попробуйте связаться с ней по сети. Попробуйте найти того, кто там побывал. Хотите уехать — выбирайте Австралию! Австралия. У всех трещит, но у нас не зашкаливает.
Никаких пояснений за этим не последовало — на экране закрутился глобус, выплевывающий сияющие точки. Светлячки покружились над земным шаром и упали обратно. В месте их приземления выросли стилизованные грибы ядерных взрывов, из которых сложилось прозаическое слово «новости».
Диктор поковырял в ухе и осклабился:
— Мы тут в студии поспорили, смотрит ли нас хоть кто-нибудь. Ручаться нельзя, но надеюсь, что говорю не в пустоту. Итак, в ваших Ваньках и Митьках «Новости», и их ведущий — Петр Вельяминов. Главные события сегодняшнего дня. Репортаж из Попечительского совета: бизнесмены Ирака и Кувейта оспаривают право на приобретение Эрмитажа. Скандал на аукционе Кристи: карета государя-императора Александра Первого, проданная за семь миллионов динаров, оказалась подделкой. И в рубрике «Обломки империи» — наше журналистское расследование о подтасовках в сводках Комитета радиационного наблюдения Свободной Земли.
У меня возникло ощущение, что я ошибся дверью. Со мной говорили по-русски, и значение каждого слова вроде было известно, но вот складываться в осмысленные фразы эти слова не желали. Я таращился на заседание Думы, которая здесь почему-то называлась Попечительским советом, и не мог понять, откуда там взялись арабы. Я не возражал против того, чтобы все национальные меньшинства выбирали своих депутатов, но бородатых стариков с белыми накидками на головах в зале было примерно две трети. Они по очереди восходили на трибуну и что-то гортанно выговаривали, а переводчик доводил до моего сведения, что господа парламентарии не могут поделить экспонаты Эрмитажа.