Страница:
Он педантично расправил замявшиеся уголки и распечатал конверт. В точности выполняя инструкцию, я встал в центре комнаты и опустил руки по швам.
— Иван Иванович, прежде чем как-либо реагировать, дойдите, пожалуйста, до конца, — осторожно напомнил я.
— Не учи, любезный, — бросил он, не отрываясь от листа.
Прочитав послание, Фирсов сразу убрал его в карман и неуютно присел на столешницу.
— От кого?
— Там все написано.
— Не все.
— Все, что нужно.
Он покусал большой палец и, не вынимая его изо рта, сказал:
— Вы блефуете.
— Там все написано, — проговорил я как можно жестче. — Мне нужен ответ.
— А что еще тебе нужно?
— Троих людей из группы захвата. В четыре часа на «Третьяковской».
— По чью душу?
— Высокий мужик, волосы рыжие, вьются. Баки. Скорее даже бакенбарды.
— Кто такой?
— По вашему ведомству не проходит.
— Двоих, — сказал Фирсов, подумав.
— Иван Иванович, мы не на базаре.
— Двоих будет достаточно.
— Он вооружен.
— И очень опасен, — усмехнулся Фирсов. — Ладно. Какие гарантии?
— Об этом мне ничего не известно. Берете рыжего, везете ко мне, и мы расстаемся. Больше я вас не потревожу.
Выходя из квартиры, я затылком ощущал желание Фирсова огреть меня чем-нибудь тяжелым. Фирсов удержался — похоже, сведения, содержащиеся в письме, действительно представляли для него серьезную угрозу. Интересно, что этот старый гриб там накалякал? Надо было плюнуть на мнимую порядочность и прочитать. Ах, Иван Иванович, знаток психологии! Потому ты и не доверил конверт Куцапову, что он вскрыл бы его сразу, как только выбрался из бункера.
Чем же мог запугать дряхлый генерал-лейтенант бравого полковника? Уж наверно, не подробностями из частной жизни мифической Аллы Генриховны. «Зачем нам в ФСБ такие офицеры, которых можно одной писулькой согнуть в бараний рог», — пронеслась в сознании сталинско-бериевская мысль, пронеслась и полетела дальше, сейчас мне было не до нее. Пока Фирсов дергал за свои рычажки и веревочки, от меня требовался сущий пустяк: поспеть на «Третьяковскую» к четырем.
Деньги из моего времени превратились в разноцветный мусор, а клянчить у Куцапова я не стал, поэтому о такси не могло быть и речи. В кармане нашелся замусоленный билет. «Действителен в течение 30 дней с момента первого прохода». Не думал, что он снова мне пригодится.
Турникет выплюнул карточку, но зеленый огонек так и не зажегся. Я попробовал еще раз — с тем же успехом.
— Что у вас? — Дежурная вышла из будки и сноровисто, двумя пальцами подцепила билет. Затем посмотрела с другой стороны и замотала головой. — Как это может быть? Тут пробито двадцать шестое число.
— Правильно, четверг, — вспомнил я и осекся.
— Сегодня только понедельник.
Ко мне незаметно подошел молодой милиционер.
— Что случилось?
— Опять фальшивый, Петя, — с сожалением вздохнула дежурная.
— Ваши документы.
Сказать ему, чтобы позвонил в ФСБ и спросил полковника Фирсова? Хорошая идея.
Я ударил Петю только один раз — носком в пах. Сзади неслись крики дежурной, пронзительные трели свистка, низкий рык сирены, но я уже был далеко. На станции стояло сразу два состава, и я заметался, выбирая, в какой из них сесть.
Поездка принесла мало радости: из рассказов очевидцев я узнал, что броневики обосновались не только на Арбате, но и на всех площадях Садового кольца.
Я вышел на «Третьяковской» в пятнадцать пятьдесят пять.
Боязнь опоздать, сменилась новой заботой: не пропустить Шурика. Я встал напротив лестницы перехода, пытаясь следить за всеми пассажирами сразу. Одновременно с Кнутовским я искал и оперативников. Мне казалось, что подчиненные Фирсова будут похожи на киллеров, преследовавших нас с Ксенией, поэтому особое внимание уделял невзрачным типам в сереньких тройках. Таких здесь находилось великое множество, и будь моя фантазия чуть посмелее, я бы решил, что Иван Иванович согнал сюда всю контору. Тем не менее одного человека мне вычислить все-таки удалось. Мужчина, полностью соответствовавший моим представлениям о секретных агентах, безучастно прохаживался всего в нескольких метрах от меня. Почуяв мое внимание, незнакомец посмотрел на часы и, зевнув, направился к эскалатору. На полпути он свернул за колонну, но я точно знал, что в поезд он не сядет. Как только мужчина скрылся, его внешность мгновенно улетучилась из памяти, и воссоздать ее я уже не мог. «Вот если бы ему в руки чемоданчик», — подумал я, однако тут же о нем забыл, поскольку совершенно неожиданно увидел Кнута.
Шурик шел ко мне сам — улыбаясь негаданной встрече и заранее отводя руку для приветственного хлопка.
— Здорово, какими судьбами?
— Свидание, — ляпнул я первое, что подвернулось на язык.
— А как же ячейка общества?
— Не пострадает.
Я вдруг сообразил, что мне нужно протрепаться с Кнутом хотя бы минут пять, чтобы не спеша довести его до края платформы. Говорить было не о чем, и я пожалел, что не заготовил какую-нибудь историю или, на худой конец, пару глупых вопросов.
— Как процесс? — спросил я.
— Творческий? Не знаю… Наверное, скоро завяжу.
— Ты это серьезно? — Я не мог вообразить Шурика в отрыве от клавиатуры, от бессонницы и от его растрепанного блокнота со скромным названием «Озарения».
— Не получается ничего, Мишка.
— У тебя?! У кого же тогда получается?
— Не берут ничего. Ездил недавно в «Реку»…
Под ребрами что-то встрепенулось.
— И что возил?
— Да какая разница? Все равно вернули. Есть там один… Хоботков, представляешь? Специально придумаю какого-нибудь убогого и назову в честь его.
— Ну и правильно.
— Такую биографию ему состряпаю, — мстительно проговорил Кнут. — Будет у меня бомжем, алкоголиком и наркоманом.
— И гомосеком, — поддакнул я, выводя Шурика на платформу.
Мы незаметно приблизились к белой линии, и я вдруг понял, от чего так разволновался, услышав, что Кнутовский собирается покончить с сочинительством. Все эта несчастная книжка! Почему ее не написал кто-то другой?
— Ты чего побледнел? — насторожился он. — Тебе плохо?
— Нормально. Сволочь я, Саша. Трижды сволочь — на все времена.
Сумрачную пасть тоннеля осветили фары поезда. Короткие половинки шпал по обе стороны от желоба стали похожи на хорошо обглоданные ребра. Рельсы вдалеке засияли двумя порезами, и я впервые заметил, насколько они кривые. Почему вагоны с них не сходят? Рельсы кажутся скользкими…
— Миша, с тобой все в порядке? — забеспокоился Кнут. — Пойдем к дежурной, она врача вызовет.
Ну не будь ты таким заботливым! Как же я тебя столкну? Как я смогу? Может, это и не обязательно, нужно лишь внушить себе, что я готов? Увериться самому и убедить Шурика, сделать вид, что собираюсь бросить его под колеса. Но если я только притворюсь, то угрозы для жизни Кнутовского не возникнет и Тихон не придет — откуда ему знать, кто и когда пугал его любимого писателя. Он появится при условии, что Кнут погибнет, — появится и все исправит. Шурик в любом случае останется жив, его смерть ненастоящая. Такая вот веселая игра.
— Не хочешь врача, не надо, давай хотя бы на лавочку сядем. Что ты к самому краю придвинулся?
Из тоннеля показалась тупая морда локомотива. Пассажиры встали плотнее: в каждом вагоне освободится несколько сидячих мест, и нужно проявить сноровку, чтобы успеть их занять. Из-за колонны выглянул скучающий субъект — я никак не мог вспомнить, видел ли я его раньше. Ему подошел бы задрипанный чемоданчик, ну да, это же человек Фирсова. Как он узнал, где нужно караулить рыжего? И где сам Тихон? Неужели не поверил?
Платформа быстро наполнялась народом. На противоположной стороне остановился состав из «Перова», и к нам ринулась целая толпа. Самоуверенный инвалид влез между мной и Кнутовским и поставил мне на ногу свой костыль.
«Не получится, — с облегчением подумал я. — Этот поезд не будет обагрен кровью. Пусть он уедет, дождусь следующего и тогда решусь».
Я огляделся — группа захвата находилась рядом. Один подпирал колонну, второй прогуливался в центре зала. Был наверняка и третий, затерявшийся где-то здесь, среди пассажиров. Не мало я запросил? Надо было пятерых. Хотя какая разница, ведь я этого не сделаю.
Над головами показалась несуразная кепка — не кавказская, а «шотландка», уместная где-нибудь в зимнем Лондоне. Из Европы, стало быть, турист. Чего он сюда приперся? Ехал бы на «Площадь революции», там красивые статуи с серпами и «наганами».
Турист потрогал взмокший лоб, кепка сдвинулась на затылок, и из-под козырька выскочил огненно-рыжий вихор. Это он! Потоптав костылем мою ногу, инвалид сделал шаг назад, и нас с Шуриком прижало друг к другу.
— Женщина, пожалуйста, — усовестил Кнут чрезмерно активную даму с острыми локтями. — Миша, выберемся отсюда. Придушат на фиг!
Первый вагон был уже в нескольких метрах. Поезд останавливался, но скорость была еще приличной. Он раздавит человека как помидор. Красная гуща разлетится по сальной стене, а тонкая кожица намотается на вращающиеся части. Я не смогу!
Беспокойно озираясь, Тихон задержал взгляд сначала на мне, потом на беспортфельном киллере. Он понял. И он также стоял перед выбором.
— Пойдем, Саша, — тронул я Кнутовского за плечо, уводя его от приближающегося поезда, и тут Тихон не выдержал.
Распихивая неповоротливых пассажиров, он бросился ко мне. Люди возмущенно роптали, но расступались: кому охота связываться? Тихон схватил меня за ворот как раз в тот момент, когда до передних колес оставался один прыжок. Машинист с интересом покосился на внезапную возню, но поезд унес его дальше. Мимо летел второй или третий вагон, собственно, уже не летел — дожимал остатки движения, а Тихон все не отпускал мою рубашку и продолжал оттаскивать меня от Шурика.
— Ну и подонок же ты! — выдохнул он.
Тихон поверил. Значит, я все-таки убил Шурку — не в нынешней версии, так в какой-то другой.
Кто я после этого?!
Вокруг нас образовалась невообразимая давка: народ устремился к дверям, но из вагона еще не все вышли. Мы мешали и тем и другим. Какой-то дюжий мужчина оттолкнул нас в сторону, однако там тоже были люди, и они также торопились. Барабанные перепонки проткнул истошный крик ребенка. Мальчишка в красно-белой бейсболке с эмблемой «Спартака» на козырьке упорно протискивался сквозь тела, силясь до кого-то дотянуться.
Тетка вновь заработала локтями, Тихон споткнулся и упал, на него осела старушка с кошелками. Пытаясь подняться, он яростно засучил ногами, но лишь опрокинул сумки, из которых высыпались какие-то мягкие свертки. Кепка слетела на пол и тут же была затоптана разномастной обувью.
Мне помогли выбраться на свободный участок. Кнут уже находился там, наблюдая окончание потасовки. Через секунду из толпы вывели Тихона с выкрученными руками. Двое «серых» крепко, но неприметно придерживали его запястья, и, как только появилась возможность, накинули на них наручники.
— С этим что? — осведомился третий, указывая на Шурика.
— Он ни при чем.
В глазах Кнутовского читалось желание вникнуть в суть происходящего, но для этого нужно было знать всю историю, такую же запутанную, как большинство его сюжетов. Он, несомненно, заметил, что я не просто связан со светлопиджачной троицей, но и в каком-то смысле ее возглавляю.
— Мишка, кто они?
— Мы привлекаем внимание, — деловито заметил один из спецов. — У нас наверху машина.
— Мишка?..
— Иди, дурак, пока отпускают, — прошипел Тихон.
Я ждал от него ненависти и отчаяния, но увидел только горечь.
— Как хотите. Вам жить, — добавил он странное.
Поднимаясь на эскалаторе, я не удержался и посмотрел вниз — Кнут все не уходил. Он одиноко стоял в центре зала и не сводил с меня глаз. Инцидент на платформе давно забылся, последние свидетели разъехались, а наши следы затерлись и потерялись в пестром мраморе. Только Шурка не двигался с места и продолжал вглядываться в толпу, словно трагически и сентиментально прощался с первой любовью.
Из очередного поезда хлынули новые пассажиры, и Кнутовский утонул в торопливой массе. Я надеялся, что он не исчезнет так незаметно и еще появится, но когда запримеченный пятачок опустел, там уже никого не было.
У выхода из метро тихонько урчал микроавтобус с зашторенными стеклами. Широкая дверь отъехала вбок, и мы забрались в жаркий салон. Внутри было гораздо больше свободного пространства, чем могло показаться с улицы. Окна отсутствовали — выгоревшие занавески были лишь искусной имитацией. На полу лежали толстые резиновые коврики, а стены покрывал пористый фиолетовый пластик. Дверь закрылась, и звуки улицы сразу смолкли, будто кто-то выключил проигрыватель.
Тихона усадили на кресло с металлическими подлокотниками и протянули между ручками тросик. Затем подлокотники укоротились, и проволока впилась ему в живот. Остальные разместились на длинном диване, и мне передали несколько черных пакетиков.
— Все, что нашли, — пояснил один из группы.
Я разодрал пленку, высыпая на сиденье конфискованное у Тихона добро. Кроме дырокола он имел при себе немного местных денег с бурлаками и аленушками, карманный атлас Москвы и обмотанное изолентой кольцо для ключей, к которому были припаяны два жестких усика. Я не понял, зачем оно ему, впрочем, в его рюкзаке, оставшемся у Фирсова, болталось столько всякого барахла, что удивляться не приходилось.
— Куда едем? Если надо от него избавиться, мы можем сами… — Оперативник откинул замаскированный в стене лючок и достал из ниши шприц-ампулу.
— Нет… Пока нет. Давайте к Никитским Воротам, дальше я покажу.
— За сколько продался? — презрительно спросил Тихон. — Надеюсь, не продешевил?
Мужчина, сидевший рядом, тыльной стороной ладони ударил Тихона по лицу — не слишком сильно, но этого было достаточно, чтобы из его губы побежал алый ручеек.
— Не волнуйся, кабина звуконепроницаемая, — сказал он.
Я и не волновался. Просто мне уже приходилось слышать нечто подобное. Где и когда? Ах, ну конечно! То же самое я говорил Алене, а до этого — безусому наемнику, косящему под эсэсовца. Какого черта меня записали в их компанию?
Машина заехала во двор и остановилась в трех метрах от дома. На голову Тихону надели шерстяную шапочку и, надвинув ее до самого подбородка, бегом перевели пленного из автобуса в подъезд. Люди в окнах предпочли этого не заметить.
Куцапов не открывал. Я позвонил еще раз, но ответа не последовало.
— Эх ты, организатор! — Мужик, которого я про себя назвал Главным, осмотрел замок. — Хозяева не обидятся? У нас рабочий день ненормированный, просто не правильно это — на лестнице топтаться. Или вернемся в машину.
— Вскрывай, — разрешил я.
Посягать на собственность Куцапова мне было не впервой. Оперативник принес из автобуса какой-то прибор вроде тестера и, сняв с замка крышку, подключил к проводам четыре «крокодильчика». Сканер засветился, считывая пустоту. Обманутый запор клацнул и открыл дверь.
Тихона бросили на пол. Главный присел рядом, а двое других разбежались, проверяя квартиру.
— Порядок, — отрапортовали они.
— Там покойник должен лежать, — запоздало предупредил я и прошел в дальнюю комнату.
Кровать, на которой оставили Куцапова-старшего, была пуста, но потрясло меня не это, а то, что покрывало оказалось совершенно чистым. У постели, для блаженства босых пяток, растянулся коврик цвета ряженки — на нем также не обнаружилось ни пятнышка.
Я закурил и, не отыскав пепельницы, принялся стряхивать сигарету в выпендрежный вазон у телевизора. Сейчас было самое время посмотреть новости, но я не имел ни малейшего представления о том, как этот ящик включается. Под экраном располагалось несколько кнопок, и я ткнул в самую левую. Телевизор ожил и показал какое-то ток-шоу: студия, освещенная «под интим», незнакомый ведущий и сотня постных рож, поочередно бубнящих в микрофон.
— Сделай громче, — попросил Тихон, отрывая голову от пола. — Хочу послушать, как вашего начальника расчешут.
— Лежи смирно! — прикрикнул Главный, пнув его под ребра.
— Что еще за гости? — раздалось из прихожей.
Группа мгновенно заняла огневые точки: Главный встал за дверью, а его напарники рассредоточились по комнатам.
— Свои! — объявил я и удивился, как это сегодня у меня все валится из рук. Колян сдуру мог выхватить пистолет, и его бы тут же застрелили. — Сюрприз для тебя имеется. Вон он — в шапке.
— Замерз? — оскалился Колян. — Щас согреем.
Куцапов был слегка пьян.
— Далеко ходил? — спросил я на правах старшего товарища.
— Не очень. Так, договаривался кое с кем, — проговорил Колян, медленно обходя Тихона. — Ребят, выпить хотите? — радушно предложил он и, сжав кулачище, потряс им высоко над головой. — Скоро вот вы где у меня будете! Все!
— Колян, ты никак в президенты намылился?
— Хо! Президент! Да кому он нужен? Люди должны жрать — каждый день! А жрать-то скоро станет нечего! — он задорно подмигнул, намекая на обстоятельства, известные только нам и Тихону.
— Ферму, что ли, приобрел?
— Зачем мне ферма — навоз вилами ковырять? Тушенка, Мишка, из стратегического запаса. Почти миллион банок, целый склад под Вологдой. Купил вместе с ангаром! Давайте, ребята, отметим.
Мне вдруг стало нестерпимо обидно: только что я собирался угробить друга, а Куцапов тем временем заботился о будущей выгоде. В стране начнется голод, и он на этом недурно заработает. Я без труда догадался, кто станет его первым помощником. Хороший бизнес: по два динара с каждой банки.
— Колян уже в деле? Шустро! — высказался Тихон и тут же получил новый тычок в ребра.
— Он меня знает? — опешил Куцапов.
— Еще познакомитесь. Ты куда старшего перевез?
— Я?!
— Его нет на месте.
Колян, на ходу теряя ухмылку, рванулся к кровати.
— Я к нему не прикасался. Кто его мог?..
— Дверь была закрыта!
До меня начало доходить. Вряд ли кому-то понадобилось похищать труп, просто история опять чуть-чуть изменилась. Возможно, в новой версии Куцапова-старшего никто не убивал и он сейчас мирно распивает в компании с Конем и Левшой.
— Шанс? — спросил Колян, подумав о том же.
— Может быть.
— Не переживай, еще встретитесь, — заверил его Тихон.
— Где?
— Как все нормальные люди — на том свете.
— Хватит, слушать тошно! — неожиданно заявил Главный. — Как будто в палату у Сербского попал. Никого больше не ждем?
Эта фраза меня насторожила. Одновременно я заметил неуловимые движения его подчиненных — они все еще находились в чрезвычайно удобных позициях как для обороны, так и для атаки. Профессионалы. На людей Иван Иванович не поскупился.
— А теперь оба легли туда же, рядом с этим придурком. Живее!
На нас нацелились три пистолета. Спецы стояли у вершин правильного треугольника и в любой момент могли открыть огонь без риска ранить друг друга.
— Ты кого притащил?! — Куцапов, мгновенно протрезвев, кинулся к столику.
Он распахнул пиджак и даже успел взяться за удобную рукоятку, однако на этом его сопротивление закончилось. Одна-единственная пуля, выпущенная из пистолета с глушителем, перебила ему позвоночник, и Колян тихо осел, роняя на себя ворох журналов.
Отсутствие Куцапова на кровати объяснялось простой и страшной причиной: человек не умирает дважды. Лишь сейчас я понял по-настоящему, что значит прервать жизнь. Куцапов-старший, а с ним и целый мир, превратились в фантом. Никакой торговли тушенкой, никаких засад на иракских офицеров, никаких двадцати пяти лет. Все, что он сделал за вторую половину жизни, стало лишь вероятностью. К реальности это уже не имело ни малейшего отношения.
Я улегся возле Тихона, и он снисходительно фыркнул.
Открылась и закрылась дверь — в комнате появился кто-то еще.
— Грязно, — неодобрительно проронил Фирсов. — Пять минут, и уже покойник. Радист, опять ты отличился? Ведь покараю!
— Вооружен, — коротко ответил невидимый с пола Радист.
— Кто он?
— Некто Куцапов, — подсказал новый голос. — Список «три», подробности уточняем.
— Связи, связи! — нетерпеливо произнес Иван Иванович. — Снимите с рыжего намордник. Личность установили?
— Нет информации.
— Уволю!
— Работаем, — смиренно отозвался голос.
— Этот хитрожопый пусть повернется.
Мне врезали по почкам, и я автоматически перекатился на спину — повторения не хотелось.
— Для начала объясни, откуда ты взялся. Двойник твой — человек как человек, никуда не лезет. А ты что за птица?
— Иван Иванович, вы все не так поняли!
Тихон улыбнулся, и из его разбитой губы снова потекла кровь.
— Кто написал письмо?
— Вы. Проверьте почерк!
Это был мой первый и, к сожалению, последний аргумент.
— Откуда сведения? — настаивал Фирсов. — Это что, провокация?
— От вас.
— Врешь! Я не мог этого знать.
Как не мог? Разве там не про него? Что в письме?!
— Я думал, ты сволочь, — сказал Тихон. — А ты дурак.
Иван Иванович нахмурился и повернулся к рыжему.
— Почему он за тобой охотится?
— По твоему приказу.
— Вы, друзья мои, чего-то не уяснили, — скорбно проговорил полковник. — В спецкамере вы расколетесь на счет «раз», просто я даю вам возможность разойтись по-хорошему.
— Иван Иванович, — спокойно откликнулся Тихон, — у тебя сейчас одна печаль: как бы самому туда не попасть. Войска в городе видел? Письмецо-то опоздало! Теперь тебя никакая синяя папочка не спасет.
Фирсов задохнулся и несколько секунд впустую раскрывал рот. У него в кармане тренькнул мобильный телефон, но он раздосадованно треснул трубкой о стену. Главный угадал приказ начальника с полувзгляда и звонко щелкнул предохранителем. Я судорожно сжал в ладонях оба дырокола. Аппараты, способные опрокинуть мир, были бессильны против одной острой капли металла.
То, от чего я ушел в четверг, случится в понедельник. Сегодня. У Главного нет чемоданчика, но он обойдется и пистолетом. Как странно, я сам лишил себя трех дней жизни.
— Недоумок поганый, — шепнул мне Тихон.
По белоснежной поверхности потолка разбежались, быстро затухая, ровные круги, и из центра этого волнения выпало что-то темное. Оно глухо стукнуло по ковровому покрытию и, подкатившись к Фирсову, замерло. Иван Иванович машинально поднял с пола предмет и, взвесив его в руке, зачарованно произнес:
— Без чеки…
В гробовой тишине стало слышно, о чем бурчит телевизор.
— Мы прервали нашу программу, чтобы передать экстренное обращение Президента Российской Федерации, — сказали там.
Потом был взрыв.
ЧАСТЬ 5
— Иван Иванович, прежде чем как-либо реагировать, дойдите, пожалуйста, до конца, — осторожно напомнил я.
— Не учи, любезный, — бросил он, не отрываясь от листа.
Прочитав послание, Фирсов сразу убрал его в карман и неуютно присел на столешницу.
— От кого?
— Там все написано.
— Не все.
— Все, что нужно.
Он покусал большой палец и, не вынимая его изо рта, сказал:
— Вы блефуете.
— Там все написано, — проговорил я как можно жестче. — Мне нужен ответ.
— А что еще тебе нужно?
— Троих людей из группы захвата. В четыре часа на «Третьяковской».
— По чью душу?
— Высокий мужик, волосы рыжие, вьются. Баки. Скорее даже бакенбарды.
— Кто такой?
— По вашему ведомству не проходит.
— Двоих, — сказал Фирсов, подумав.
— Иван Иванович, мы не на базаре.
— Двоих будет достаточно.
— Он вооружен.
— И очень опасен, — усмехнулся Фирсов. — Ладно. Какие гарантии?
— Об этом мне ничего не известно. Берете рыжего, везете ко мне, и мы расстаемся. Больше я вас не потревожу.
Выходя из квартиры, я затылком ощущал желание Фирсова огреть меня чем-нибудь тяжелым. Фирсов удержался — похоже, сведения, содержащиеся в письме, действительно представляли для него серьезную угрозу. Интересно, что этот старый гриб там накалякал? Надо было плюнуть на мнимую порядочность и прочитать. Ах, Иван Иванович, знаток психологии! Потому ты и не доверил конверт Куцапову, что он вскрыл бы его сразу, как только выбрался из бункера.
Чем же мог запугать дряхлый генерал-лейтенант бравого полковника? Уж наверно, не подробностями из частной жизни мифической Аллы Генриховны. «Зачем нам в ФСБ такие офицеры, которых можно одной писулькой согнуть в бараний рог», — пронеслась в сознании сталинско-бериевская мысль, пронеслась и полетела дальше, сейчас мне было не до нее. Пока Фирсов дергал за свои рычажки и веревочки, от меня требовался сущий пустяк: поспеть на «Третьяковскую» к четырем.
Деньги из моего времени превратились в разноцветный мусор, а клянчить у Куцапова я не стал, поэтому о такси не могло быть и речи. В кармане нашелся замусоленный билет. «Действителен в течение 30 дней с момента первого прохода». Не думал, что он снова мне пригодится.
Турникет выплюнул карточку, но зеленый огонек так и не зажегся. Я попробовал еще раз — с тем же успехом.
— Что у вас? — Дежурная вышла из будки и сноровисто, двумя пальцами подцепила билет. Затем посмотрела с другой стороны и замотала головой. — Как это может быть? Тут пробито двадцать шестое число.
— Правильно, четверг, — вспомнил я и осекся.
— Сегодня только понедельник.
Ко мне незаметно подошел молодой милиционер.
— Что случилось?
— Опять фальшивый, Петя, — с сожалением вздохнула дежурная.
— Ваши документы.
Сказать ему, чтобы позвонил в ФСБ и спросил полковника Фирсова? Хорошая идея.
Я ударил Петю только один раз — носком в пах. Сзади неслись крики дежурной, пронзительные трели свистка, низкий рык сирены, но я уже был далеко. На станции стояло сразу два состава, и я заметался, выбирая, в какой из них сесть.
Поездка принесла мало радости: из рассказов очевидцев я узнал, что броневики обосновались не только на Арбате, но и на всех площадях Садового кольца.
Я вышел на «Третьяковской» в пятнадцать пятьдесят пять.
Боязнь опоздать, сменилась новой заботой: не пропустить Шурика. Я встал напротив лестницы перехода, пытаясь следить за всеми пассажирами сразу. Одновременно с Кнутовским я искал и оперативников. Мне казалось, что подчиненные Фирсова будут похожи на киллеров, преследовавших нас с Ксенией, поэтому особое внимание уделял невзрачным типам в сереньких тройках. Таких здесь находилось великое множество, и будь моя фантазия чуть посмелее, я бы решил, что Иван Иванович согнал сюда всю контору. Тем не менее одного человека мне вычислить все-таки удалось. Мужчина, полностью соответствовавший моим представлениям о секретных агентах, безучастно прохаживался всего в нескольких метрах от меня. Почуяв мое внимание, незнакомец посмотрел на часы и, зевнув, направился к эскалатору. На полпути он свернул за колонну, но я точно знал, что в поезд он не сядет. Как только мужчина скрылся, его внешность мгновенно улетучилась из памяти, и воссоздать ее я уже не мог. «Вот если бы ему в руки чемоданчик», — подумал я, однако тут же о нем забыл, поскольку совершенно неожиданно увидел Кнута.
Шурик шел ко мне сам — улыбаясь негаданной встрече и заранее отводя руку для приветственного хлопка.
— Здорово, какими судьбами?
— Свидание, — ляпнул я первое, что подвернулось на язык.
— А как же ячейка общества?
— Не пострадает.
Я вдруг сообразил, что мне нужно протрепаться с Кнутом хотя бы минут пять, чтобы не спеша довести его до края платформы. Говорить было не о чем, и я пожалел, что не заготовил какую-нибудь историю или, на худой конец, пару глупых вопросов.
— Как процесс? — спросил я.
— Творческий? Не знаю… Наверное, скоро завяжу.
— Ты это серьезно? — Я не мог вообразить Шурика в отрыве от клавиатуры, от бессонницы и от его растрепанного блокнота со скромным названием «Озарения».
— Не получается ничего, Мишка.
— У тебя?! У кого же тогда получается?
— Не берут ничего. Ездил недавно в «Реку»…
Под ребрами что-то встрепенулось.
— И что возил?
— Да какая разница? Все равно вернули. Есть там один… Хоботков, представляешь? Специально придумаю какого-нибудь убогого и назову в честь его.
— Ну и правильно.
— Такую биографию ему состряпаю, — мстительно проговорил Кнут. — Будет у меня бомжем, алкоголиком и наркоманом.
— И гомосеком, — поддакнул я, выводя Шурика на платформу.
Мы незаметно приблизились к белой линии, и я вдруг понял, от чего так разволновался, услышав, что Кнутовский собирается покончить с сочинительством. Все эта несчастная книжка! Почему ее не написал кто-то другой?
— Ты чего побледнел? — насторожился он. — Тебе плохо?
— Нормально. Сволочь я, Саша. Трижды сволочь — на все времена.
Сумрачную пасть тоннеля осветили фары поезда. Короткие половинки шпал по обе стороны от желоба стали похожи на хорошо обглоданные ребра. Рельсы вдалеке засияли двумя порезами, и я впервые заметил, насколько они кривые. Почему вагоны с них не сходят? Рельсы кажутся скользкими…
— Миша, с тобой все в порядке? — забеспокоился Кнут. — Пойдем к дежурной, она врача вызовет.
Ну не будь ты таким заботливым! Как же я тебя столкну? Как я смогу? Может, это и не обязательно, нужно лишь внушить себе, что я готов? Увериться самому и убедить Шурика, сделать вид, что собираюсь бросить его под колеса. Но если я только притворюсь, то угрозы для жизни Кнутовского не возникнет и Тихон не придет — откуда ему знать, кто и когда пугал его любимого писателя. Он появится при условии, что Кнут погибнет, — появится и все исправит. Шурик в любом случае останется жив, его смерть ненастоящая. Такая вот веселая игра.
— Не хочешь врача, не надо, давай хотя бы на лавочку сядем. Что ты к самому краю придвинулся?
Из тоннеля показалась тупая морда локомотива. Пассажиры встали плотнее: в каждом вагоне освободится несколько сидячих мест, и нужно проявить сноровку, чтобы успеть их занять. Из-за колонны выглянул скучающий субъект — я никак не мог вспомнить, видел ли я его раньше. Ему подошел бы задрипанный чемоданчик, ну да, это же человек Фирсова. Как он узнал, где нужно караулить рыжего? И где сам Тихон? Неужели не поверил?
Платформа быстро наполнялась народом. На противоположной стороне остановился состав из «Перова», и к нам ринулась целая толпа. Самоуверенный инвалид влез между мной и Кнутовским и поставил мне на ногу свой костыль.
«Не получится, — с облегчением подумал я. — Этот поезд не будет обагрен кровью. Пусть он уедет, дождусь следующего и тогда решусь».
Я огляделся — группа захвата находилась рядом. Один подпирал колонну, второй прогуливался в центре зала. Был наверняка и третий, затерявшийся где-то здесь, среди пассажиров. Не мало я запросил? Надо было пятерых. Хотя какая разница, ведь я этого не сделаю.
Над головами показалась несуразная кепка — не кавказская, а «шотландка», уместная где-нибудь в зимнем Лондоне. Из Европы, стало быть, турист. Чего он сюда приперся? Ехал бы на «Площадь революции», там красивые статуи с серпами и «наганами».
Турист потрогал взмокший лоб, кепка сдвинулась на затылок, и из-под козырька выскочил огненно-рыжий вихор. Это он! Потоптав костылем мою ногу, инвалид сделал шаг назад, и нас с Шуриком прижало друг к другу.
— Женщина, пожалуйста, — усовестил Кнут чрезмерно активную даму с острыми локтями. — Миша, выберемся отсюда. Придушат на фиг!
Первый вагон был уже в нескольких метрах. Поезд останавливался, но скорость была еще приличной. Он раздавит человека как помидор. Красная гуща разлетится по сальной стене, а тонкая кожица намотается на вращающиеся части. Я не смогу!
Беспокойно озираясь, Тихон задержал взгляд сначала на мне, потом на беспортфельном киллере. Он понял. И он также стоял перед выбором.
— Пойдем, Саша, — тронул я Кнутовского за плечо, уводя его от приближающегося поезда, и тут Тихон не выдержал.
Распихивая неповоротливых пассажиров, он бросился ко мне. Люди возмущенно роптали, но расступались: кому охота связываться? Тихон схватил меня за ворот как раз в тот момент, когда до передних колес оставался один прыжок. Машинист с интересом покосился на внезапную возню, но поезд унес его дальше. Мимо летел второй или третий вагон, собственно, уже не летел — дожимал остатки движения, а Тихон все не отпускал мою рубашку и продолжал оттаскивать меня от Шурика.
— Ну и подонок же ты! — выдохнул он.
Тихон поверил. Значит, я все-таки убил Шурку — не в нынешней версии, так в какой-то другой.
Кто я после этого?!
Вокруг нас образовалась невообразимая давка: народ устремился к дверям, но из вагона еще не все вышли. Мы мешали и тем и другим. Какой-то дюжий мужчина оттолкнул нас в сторону, однако там тоже были люди, и они также торопились. Барабанные перепонки проткнул истошный крик ребенка. Мальчишка в красно-белой бейсболке с эмблемой «Спартака» на козырьке упорно протискивался сквозь тела, силясь до кого-то дотянуться.
Тетка вновь заработала локтями, Тихон споткнулся и упал, на него осела старушка с кошелками. Пытаясь подняться, он яростно засучил ногами, но лишь опрокинул сумки, из которых высыпались какие-то мягкие свертки. Кепка слетела на пол и тут же была затоптана разномастной обувью.
Мне помогли выбраться на свободный участок. Кнут уже находился там, наблюдая окончание потасовки. Через секунду из толпы вывели Тихона с выкрученными руками. Двое «серых» крепко, но неприметно придерживали его запястья, и, как только появилась возможность, накинули на них наручники.
— С этим что? — осведомился третий, указывая на Шурика.
— Он ни при чем.
В глазах Кнутовского читалось желание вникнуть в суть происходящего, но для этого нужно было знать всю историю, такую же запутанную, как большинство его сюжетов. Он, несомненно, заметил, что я не просто связан со светлопиджачной троицей, но и в каком-то смысле ее возглавляю.
— Мишка, кто они?
— Мы привлекаем внимание, — деловито заметил один из спецов. — У нас наверху машина.
— Мишка?..
— Иди, дурак, пока отпускают, — прошипел Тихон.
Я ждал от него ненависти и отчаяния, но увидел только горечь.
— Как хотите. Вам жить, — добавил он странное.
Поднимаясь на эскалаторе, я не удержался и посмотрел вниз — Кнут все не уходил. Он одиноко стоял в центре зала и не сводил с меня глаз. Инцидент на платформе давно забылся, последние свидетели разъехались, а наши следы затерлись и потерялись в пестром мраморе. Только Шурка не двигался с места и продолжал вглядываться в толпу, словно трагически и сентиментально прощался с первой любовью.
Из очередного поезда хлынули новые пассажиры, и Кнутовский утонул в торопливой массе. Я надеялся, что он не исчезнет так незаметно и еще появится, но когда запримеченный пятачок опустел, там уже никого не было.
У выхода из метро тихонько урчал микроавтобус с зашторенными стеклами. Широкая дверь отъехала вбок, и мы забрались в жаркий салон. Внутри было гораздо больше свободного пространства, чем могло показаться с улицы. Окна отсутствовали — выгоревшие занавески были лишь искусной имитацией. На полу лежали толстые резиновые коврики, а стены покрывал пористый фиолетовый пластик. Дверь закрылась, и звуки улицы сразу смолкли, будто кто-то выключил проигрыватель.
Тихона усадили на кресло с металлическими подлокотниками и протянули между ручками тросик. Затем подлокотники укоротились, и проволока впилась ему в живот. Остальные разместились на длинном диване, и мне передали несколько черных пакетиков.
— Все, что нашли, — пояснил один из группы.
Я разодрал пленку, высыпая на сиденье конфискованное у Тихона добро. Кроме дырокола он имел при себе немного местных денег с бурлаками и аленушками, карманный атлас Москвы и обмотанное изолентой кольцо для ключей, к которому были припаяны два жестких усика. Я не понял, зачем оно ему, впрочем, в его рюкзаке, оставшемся у Фирсова, болталось столько всякого барахла, что удивляться не приходилось.
— Куда едем? Если надо от него избавиться, мы можем сами… — Оперативник откинул замаскированный в стене лючок и достал из ниши шприц-ампулу.
— Нет… Пока нет. Давайте к Никитским Воротам, дальше я покажу.
— За сколько продался? — презрительно спросил Тихон. — Надеюсь, не продешевил?
Мужчина, сидевший рядом, тыльной стороной ладони ударил Тихона по лицу — не слишком сильно, но этого было достаточно, чтобы из его губы побежал алый ручеек.
— Не волнуйся, кабина звуконепроницаемая, — сказал он.
Я и не волновался. Просто мне уже приходилось слышать нечто подобное. Где и когда? Ах, ну конечно! То же самое я говорил Алене, а до этого — безусому наемнику, косящему под эсэсовца. Какого черта меня записали в их компанию?
Машина заехала во двор и остановилась в трех метрах от дома. На голову Тихону надели шерстяную шапочку и, надвинув ее до самого подбородка, бегом перевели пленного из автобуса в подъезд. Люди в окнах предпочли этого не заметить.
Куцапов не открывал. Я позвонил еще раз, но ответа не последовало.
— Эх ты, организатор! — Мужик, которого я про себя назвал Главным, осмотрел замок. — Хозяева не обидятся? У нас рабочий день ненормированный, просто не правильно это — на лестнице топтаться. Или вернемся в машину.
— Вскрывай, — разрешил я.
Посягать на собственность Куцапова мне было не впервой. Оперативник принес из автобуса какой-то прибор вроде тестера и, сняв с замка крышку, подключил к проводам четыре «крокодильчика». Сканер засветился, считывая пустоту. Обманутый запор клацнул и открыл дверь.
Тихона бросили на пол. Главный присел рядом, а двое других разбежались, проверяя квартиру.
— Порядок, — отрапортовали они.
— Там покойник должен лежать, — запоздало предупредил я и прошел в дальнюю комнату.
Кровать, на которой оставили Куцапова-старшего, была пуста, но потрясло меня не это, а то, что покрывало оказалось совершенно чистым. У постели, для блаженства босых пяток, растянулся коврик цвета ряженки — на нем также не обнаружилось ни пятнышка.
Я закурил и, не отыскав пепельницы, принялся стряхивать сигарету в выпендрежный вазон у телевизора. Сейчас было самое время посмотреть новости, но я не имел ни малейшего представления о том, как этот ящик включается. Под экраном располагалось несколько кнопок, и я ткнул в самую левую. Телевизор ожил и показал какое-то ток-шоу: студия, освещенная «под интим», незнакомый ведущий и сотня постных рож, поочередно бубнящих в микрофон.
— Сделай громче, — попросил Тихон, отрывая голову от пола. — Хочу послушать, как вашего начальника расчешут.
— Лежи смирно! — прикрикнул Главный, пнув его под ребра.
— Что еще за гости? — раздалось из прихожей.
Группа мгновенно заняла огневые точки: Главный встал за дверью, а его напарники рассредоточились по комнатам.
— Свои! — объявил я и удивился, как это сегодня у меня все валится из рук. Колян сдуру мог выхватить пистолет, и его бы тут же застрелили. — Сюрприз для тебя имеется. Вон он — в шапке.
— Замерз? — оскалился Колян. — Щас согреем.
Куцапов был слегка пьян.
— Далеко ходил? — спросил я на правах старшего товарища.
— Не очень. Так, договаривался кое с кем, — проговорил Колян, медленно обходя Тихона. — Ребят, выпить хотите? — радушно предложил он и, сжав кулачище, потряс им высоко над головой. — Скоро вот вы где у меня будете! Все!
— Колян, ты никак в президенты намылился?
— Хо! Президент! Да кому он нужен? Люди должны жрать — каждый день! А жрать-то скоро станет нечего! — он задорно подмигнул, намекая на обстоятельства, известные только нам и Тихону.
— Ферму, что ли, приобрел?
— Зачем мне ферма — навоз вилами ковырять? Тушенка, Мишка, из стратегического запаса. Почти миллион банок, целый склад под Вологдой. Купил вместе с ангаром! Давайте, ребята, отметим.
Мне вдруг стало нестерпимо обидно: только что я собирался угробить друга, а Куцапов тем временем заботился о будущей выгоде. В стране начнется голод, и он на этом недурно заработает. Я без труда догадался, кто станет его первым помощником. Хороший бизнес: по два динара с каждой банки.
— Колян уже в деле? Шустро! — высказался Тихон и тут же получил новый тычок в ребра.
— Он меня знает? — опешил Куцапов.
— Еще познакомитесь. Ты куда старшего перевез?
— Я?!
— Его нет на месте.
Колян, на ходу теряя ухмылку, рванулся к кровати.
— Я к нему не прикасался. Кто его мог?..
— Дверь была закрыта!
До меня начало доходить. Вряд ли кому-то понадобилось похищать труп, просто история опять чуть-чуть изменилась. Возможно, в новой версии Куцапова-старшего никто не убивал и он сейчас мирно распивает в компании с Конем и Левшой.
— Шанс? — спросил Колян, подумав о том же.
— Может быть.
— Не переживай, еще встретитесь, — заверил его Тихон.
— Где?
— Как все нормальные люди — на том свете.
— Хватит, слушать тошно! — неожиданно заявил Главный. — Как будто в палату у Сербского попал. Никого больше не ждем?
Эта фраза меня насторожила. Одновременно я заметил неуловимые движения его подчиненных — они все еще находились в чрезвычайно удобных позициях как для обороны, так и для атаки. Профессионалы. На людей Иван Иванович не поскупился.
— А теперь оба легли туда же, рядом с этим придурком. Живее!
На нас нацелились три пистолета. Спецы стояли у вершин правильного треугольника и в любой момент могли открыть огонь без риска ранить друг друга.
— Ты кого притащил?! — Куцапов, мгновенно протрезвев, кинулся к столику.
Он распахнул пиджак и даже успел взяться за удобную рукоятку, однако на этом его сопротивление закончилось. Одна-единственная пуля, выпущенная из пистолета с глушителем, перебила ему позвоночник, и Колян тихо осел, роняя на себя ворох журналов.
Отсутствие Куцапова на кровати объяснялось простой и страшной причиной: человек не умирает дважды. Лишь сейчас я понял по-настоящему, что значит прервать жизнь. Куцапов-старший, а с ним и целый мир, превратились в фантом. Никакой торговли тушенкой, никаких засад на иракских офицеров, никаких двадцати пяти лет. Все, что он сделал за вторую половину жизни, стало лишь вероятностью. К реальности это уже не имело ни малейшего отношения.
Я улегся возле Тихона, и он снисходительно фыркнул.
Открылась и закрылась дверь — в комнате появился кто-то еще.
— Грязно, — неодобрительно проронил Фирсов. — Пять минут, и уже покойник. Радист, опять ты отличился? Ведь покараю!
— Вооружен, — коротко ответил невидимый с пола Радист.
— Кто он?
— Некто Куцапов, — подсказал новый голос. — Список «три», подробности уточняем.
— Связи, связи! — нетерпеливо произнес Иван Иванович. — Снимите с рыжего намордник. Личность установили?
— Нет информации.
— Уволю!
— Работаем, — смиренно отозвался голос.
— Этот хитрожопый пусть повернется.
Мне врезали по почкам, и я автоматически перекатился на спину — повторения не хотелось.
— Для начала объясни, откуда ты взялся. Двойник твой — человек как человек, никуда не лезет. А ты что за птица?
— Иван Иванович, вы все не так поняли!
Тихон улыбнулся, и из его разбитой губы снова потекла кровь.
— Кто написал письмо?
— Вы. Проверьте почерк!
Это был мой первый и, к сожалению, последний аргумент.
— Откуда сведения? — настаивал Фирсов. — Это что, провокация?
— От вас.
— Врешь! Я не мог этого знать.
Как не мог? Разве там не про него? Что в письме?!
— Я думал, ты сволочь, — сказал Тихон. — А ты дурак.
Иван Иванович нахмурился и повернулся к рыжему.
— Почему он за тобой охотится?
— По твоему приказу.
— Вы, друзья мои, чего-то не уяснили, — скорбно проговорил полковник. — В спецкамере вы расколетесь на счет «раз», просто я даю вам возможность разойтись по-хорошему.
— Иван Иванович, — спокойно откликнулся Тихон, — у тебя сейчас одна печаль: как бы самому туда не попасть. Войска в городе видел? Письмецо-то опоздало! Теперь тебя никакая синяя папочка не спасет.
Фирсов задохнулся и несколько секунд впустую раскрывал рот. У него в кармане тренькнул мобильный телефон, но он раздосадованно треснул трубкой о стену. Главный угадал приказ начальника с полувзгляда и звонко щелкнул предохранителем. Я судорожно сжал в ладонях оба дырокола. Аппараты, способные опрокинуть мир, были бессильны против одной острой капли металла.
То, от чего я ушел в четверг, случится в понедельник. Сегодня. У Главного нет чемоданчика, но он обойдется и пистолетом. Как странно, я сам лишил себя трех дней жизни.
— Недоумок поганый, — шепнул мне Тихон.
По белоснежной поверхности потолка разбежались, быстро затухая, ровные круги, и из центра этого волнения выпало что-то темное. Оно глухо стукнуло по ковровому покрытию и, подкатившись к Фирсову, замерло. Иван Иванович машинально поднял с пола предмет и, взвесив его в руке, зачарованно произнес:
— Без чеки…
В гробовой тишине стало слышно, о чем бурчит телевизор.
— Мы прервали нашу программу, чтобы передать экстренное обращение Президента Российской Федерации, — сказали там.
Потом был взрыв.
ЧАСТЬ 5
ЗАВТРА БУДЕТ ЛУЧШЕ
Кажется, я куда-то летел. Сносил спиной какие-то перегородки, врезался грудью во что-то острое и несся дальше — пикировал, проваливался, падал. Это длилось недолго и было совсем не похоже на то, что рассказывают люди, испытавшие клиническую смерть.
Я пошевелил головой — что-то воткнулось в горло и разбудило приступ тяжелого влажного кашля.
— Ох ты, ожил! Земляк, сигареты есть? Надо мной стоял высокий старик с впалыми щетинистыми щеками и смуглым горбатым носом.
— Поднимайся. Пойдем покурим.
— Что это у меня?
Я потрогал тонкий стержень, торчавший прямо из тела, и его движение отдалось неприятной щекоткой под ребрами.
— Зонд, — объяснил старик. — Жидкость из легких откачивали. Они всегда его оставляют, вдруг пригодится. — Он взялся за стержень темными окаменелыми пальцами и внезапно потянул на себя.
Гибкая трубка легко вышла наружу — пятнадцать или двадцать сантиметров розовой пластмассы. Я вновь закашлялся и сплюнул на пол какой-то комок.
— Пошли, — дернул меня старик. — Одному надоело.
— Не слушай его, — раздалось из дальнего угла.
Там кто-то зашевелился, и колченогая капельница звякнула полупустой склянкой.
— Это Олег, у него не все дома. Олег!
— Чего тебе?
— Отстань от него. Пусть оклемается.
— Не коллектив, а черт-те что! — сокрушенно произнес старик и поперся прочь.
— Меня зовут Женя, — представился мужчина. — Сейчас иголку вытащат, тогда подойду.
Я приподнялся на локте и оглядел помещение. Кроме того, что это была больничная палата, я ничего не узнал. Пять кроватей, три из которых пустовали, но не были застелены — пациенты по укоренившейся в русской медицине традиции где-то шлялись, — пять тумбочек с термосами, кружками и мятыми салфетками да косая капельница, нависшая над бородатым Женей. На окнах — крахмальные занавесочки, загораживающие голубое небо.
— Склифосовского?
— Ну.
— Сколько время?
— Скоро обед.
— А точнее?
— Зачем тебе? Здесь никуда не торопятся. Выдувая через ноздри остатки дыма, появился старик.
— Олег!, — позвал я. — Можно тебя?
Он с преувеличенным достоинством подошел к моей кровати, и я, притянув его за лацкан истончившегося от многих стирок халата, спросил:
— Какое сегодня число?
— Не знаю, — бесхитростно ответил Олег. — Лежи, болей, скоро все равно не выпишут.
— Ну а месяц-то? Сентябрь или нет?
— Это да, сентябрь, — закивал он, давая понять, что во времени ориентируется.
Я набрался храбрости и, поднеся губы к его волосатому уху, шепнул:
— А год, Олег? Год сейчас какой?
Старик отстранился и посмотрел на меня с укоризной.
— Молодой, а туда же — потешаться. Женька, что ли, подучил?
Я пошевелил головой — что-то воткнулось в горло и разбудило приступ тяжелого влажного кашля.
— Ох ты, ожил! Земляк, сигареты есть? Надо мной стоял высокий старик с впалыми щетинистыми щеками и смуглым горбатым носом.
— Поднимайся. Пойдем покурим.
— Что это у меня?
Я потрогал тонкий стержень, торчавший прямо из тела, и его движение отдалось неприятной щекоткой под ребрами.
— Зонд, — объяснил старик. — Жидкость из легких откачивали. Они всегда его оставляют, вдруг пригодится. — Он взялся за стержень темными окаменелыми пальцами и внезапно потянул на себя.
Гибкая трубка легко вышла наружу — пятнадцать или двадцать сантиметров розовой пластмассы. Я вновь закашлялся и сплюнул на пол какой-то комок.
— Пошли, — дернул меня старик. — Одному надоело.
— Не слушай его, — раздалось из дальнего угла.
Там кто-то зашевелился, и колченогая капельница звякнула полупустой склянкой.
— Это Олег, у него не все дома. Олег!
— Чего тебе?
— Отстань от него. Пусть оклемается.
— Не коллектив, а черт-те что! — сокрушенно произнес старик и поперся прочь.
— Меня зовут Женя, — представился мужчина. — Сейчас иголку вытащат, тогда подойду.
Я приподнялся на локте и оглядел помещение. Кроме того, что это была больничная палата, я ничего не узнал. Пять кроватей, три из которых пустовали, но не были застелены — пациенты по укоренившейся в русской медицине традиции где-то шлялись, — пять тумбочек с термосами, кружками и мятыми салфетками да косая капельница, нависшая над бородатым Женей. На окнах — крахмальные занавесочки, загораживающие голубое небо.
— Склифосовского?
— Ну.
— Сколько время?
— Скоро обед.
— А точнее?
— Зачем тебе? Здесь никуда не торопятся. Выдувая через ноздри остатки дыма, появился старик.
— Олег!, — позвал я. — Можно тебя?
Он с преувеличенным достоинством подошел к моей кровати, и я, притянув его за лацкан истончившегося от многих стирок халата, спросил:
— Какое сегодня число?
— Не знаю, — бесхитростно ответил Олег. — Лежи, болей, скоро все равно не выпишут.
— Ну а месяц-то? Сентябрь или нет?
— Это да, сентябрь, — закивал он, давая понять, что во времени ориентируется.
Я набрался храбрости и, поднеся губы к его волосатому уху, шепнул:
— А год, Олег? Год сейчас какой?
Старик отстранился и посмотрел на меня с укоризной.
— Молодой, а туда же — потешаться. Женька, что ли, подучил?